Текст книги "Американская леди"

Глава двадцать вторая

Несколько дней назад снег начал таять. Первыми оттаяли дороги, потом снежные шапки соскользнули с крыш домов, потом и ветви деревьев на склонах окрестных гор стали избавляться от ледяных покровов. В конце марта ландшафт выглядел таким пестрым, словно собака во время линьки. Ванда не могла привыкнуть, что теперь вокруг нет ничего белого. Повсюду журчали большие и маленькие ручьи, луга в низинах превратились в небольшие озера, в переулках вода начала собираться в лужи. Чтобы не промочить ноги, нужно было идти вперед, широко ступая, как по снегу. Но люди не только безропотно встретили новые трудности, но и весело приветствовали их, ведь это значило, что земля вскоре избавится от снежного кокона и весна не за горами.

Голова Ванды была полна идей и планов. От ее внимания не ускользнуло беспокойство, которое охватило людей вокруг. Внезапно у каждого появились какие-то заботы: сосед отправился в Нойхаус, чтобы купить пару поросят, Анна с Йоханнесом строили планы на поездку в Кобург, не спросив Ванду, хочет ли она поехать с ними. Грациелла, итальянская горничная, напевала песни и при этом томно поглядывала на Магнуса, чего тот совершенно не замечал.

Да и сама Ванда вскоре ощутила беспокойство: ей хотелось целовать Рихарда при каждой возможности. Она всем телом жаждала своего мужчину, но и боялась этого не меньше. Она была благодарна, что он относился ко всему с холодной головой, особенно когда объятия становились слишком пылкими.

В деловом отношении Лауша тоже очнулась от зимней спячки: стали чаще ездить повозки, давя остатки снега, не то что в предыдущие месяцы. Среди знакомых лиц больше стало мелькать чужих. Галерист Федерер Готтхильф Тойбер приехал навестить Рихарда и купил все товары, которые тот изготовил. После этого Рихард взялся за дело с еще большей одержимостью: всякий раз, когда Ванда заглядывала к нему, он делал какую-то новую вещь или изучал каталог, который оставил ему Тойбер.

В доме Штайнманнов-Майенбаумов тоже царило оживление. Йоханна отправляла клиентам письма с золоченым тиснением, приглашая их посетить весеннюю выставку-продажу, и Ванда в который раз подивилась предприимчивости тетки.

Но для Ванды все это не шло ни в какое сравнение с пробуждением мастерской отца: между Карлом-Хайнцем Браунингером и мастерской Хаймеров развивались деловые отношения. Торговец закупил у них целую серию товаров и проявил заинтересованность в новых работах.

Семена этого успешного сотрудничества странным образом были посеяны во время Масленицы, в дни, когда Ванда и Рихард не могли особо отвлекаться ни на праздники, ни на танцы, ни на карнавал.

Костюмы, маски и общее веселье – с Вандой еще никогда не случалось ничего подобного. Она наслаждалась каждой минутой. А потом, в Пепельную среду, все закончилось. «Ах, как было бы здорово, если бы можно было законсервировать хоть часть этого веселья на оставшийся год! – промелькнула мысль у Ванды, голова которой была забита заботами. – Но где, если не в Лауше, воплотить это в стекле?» Так родилась идея серии под звучным названием «Карнавал». Как и ожидалось, отец сначала воспринял задумку дочери с большим сомнением. Он заявил, что способ украшения, который «намечтала» себе Ванда, требует больших затрат времени. Но в конце концов он сдался – и на свет появились разнообразные большие чаши и кубки. К ним еще полагалось блюдо и стеклянные кольца для салфеток – это была идея Ванды. Все выполнено из бесцветных заготовок и украшено тысячами разноцветных стеклянных капель, которые выглядели как конфетти. По окончании работы Томас сам признался, что усилия окупились: каждый предмет излучал жизнерадостность, порождая образ элегантного праздничного стола с веселым звоном бокалов и радостными тостами. Наверное, к такой мысли пришел и Карл-Хайнц Браунингер, потому что предложил цену бóльшую, чем та, на которую рассчитывала Ванда. Начало было положено, и предстояло налаживать контакты и дальше!

– Пожалуйста, тетя Йоханна, давай перенесем телефонный разговор с Нью-Йорком еще на недельку! Мне кажется, мы могли бы отправиться на почтамт в Зонненберг в следующий понедельник, но только не сегодня!

Мольба Ванды выглядела несколько комично. Она с опаской смотрела на Йоханну через кухонный стол.

Сегодня был особенный день.

Все остальные уже давно были в мастерской, да и Ванда тоже собиралась к Хаймерам, но Йоханна попросила ее остаться на минутку.

Йоханна покачала головой.

– Я на самом деле не знаю, как ты себе это представляешь! До твоего запланированного отъезда остается еще четыре недели. Ты же знаешь, что, несмотря ни на что, ты… ты у нас желанная гостья. Но если ты хочешь остаться в Лауше дольше, то как минимум должна попросить у родителей разрешения! Или они, по-твоему, не хотят от тебя услышать ни словечка? – сердито нахмурилась Йоханна. – Своим поведением ты и меня ставишь в неудобное положение, – вздохнула она. – Во время каждого телефонного разговора и в каждом письме твоя мать требует, чтобы я больше заботилась о тебе и не разрешала, чтобы ты каждый день бегала к отцу.

– Но я ведь ей написала, почему я…

Йоханна перебила Ванду нетерпеливым жестом.

– А потом еще твой поклонник… Мне также не следовало бы допускать, чтобы ты встречалась с Рихардом каждый день. Хотя ты клянешься, что у вас с ним приличные и подобающие отношения…

– Ах, тетя Йоханна! – Ванду охватили угрызения совести. – Я знаю, что усложняю вам жизнь. Но Рихард – человек чести, и тебе действительно не стоит так переживать из-за меня. А что касается дел с моим отцом… – Девушка беспомощно подняла руки. – Пожалуйста, попробуй понять и меня! Впервые в жизни у меня появилось чувство, что я занимаюсь действительно чем-то стоящим! Я знаю, мать желает мне только добра, но что поделаешь, если я, очевидно, ничего не могу достичь в жизни, где преобладают коктейльные приемы и игра в теннис! Мне доставляет невероятное удовольствие наблюдать, как все меняется к лучшему, когда что-то делаешь для этого! Ты же должна сама это хорошо понимать. Ты, мама и Мария – вас троих тоже нельзя было сбить с правильного пути. Вы пошли своей дорогой!

Произнеся эти слова, Ванда тут же осознала свою тактическую ошибку: не следовало говорить о Марии.

Лицо Йоханны мгновенно помрачнело.

– И не упоминай при мне о Марии! К ней у меня особые претензии, беременная она или нет! – фыркнула тетка. – Я, черт возьми, не жду от нее километровых писем, но хоть весточку отправить, написать, что все хорошо! Разве я требую слишком многого?

Ванда молчала. Она тоже не могла объяснить поведение Марии. На три последних письма та не ответила, проигнорировав даже новость об успехе серии посуды «Карнавал». Но этим Мария явно бы заинтересовалась!

– Может, она себя плохо чувствует… – пробормотала девушка, нетерпеливо заерзав на лавке. Собственно, сейчас у нее не было времени разговаривать еще и о Марии.

– Не говори так! – воскликнула Йоханна. У нее вдруг на глаза навернулись слезы. – Иногда я ночью уснуть не могу, так за нее переживаю! Мне мерещится, что она в итальянской больнице, что потеряла ребенка…

Она втянула голову в плечи. Ее гнев перешел в отчаяние.

– Может, она ужасно несчастна в этом палаццо.

Ванда перегнулась через стол и взяла тетку за руку.

– Я так не думаю, иначе она давно уже написала бы! Мария знает, чего хочет. Может, от беременности у нее пропала вся работоспособность и она теперь весь день думает только о работе, а вечером слишком устает, чтобы писать.

Йоханна взглянула на нее с сомнением.

Ванда вскочила и крепко обняла тетку.

– Ты не волнуйся, наверняка у Марии все великолепно! А в понедельник я позвоню матери, торжественно обещаю тебе.

Ванда тут же бросилась к входной двери, где накинула на себя пальто и шарф, прежде чем Йоханна успела что-то возразить.

Вскоре Ванда уже была на пути к нагорью.

Сердце сильно стучало. То ли от быстрого шага, то ли от волнения, которое вздымалось в душе, как закипевшее молоко, она не знала. Сегодня был особенный день: об этом Йоханна, конечно, не могла знать. Сегодня Томас и Рихард будут впервые работать вместе. Ванда применила все свое ораторское искусство, чтобы убедить их. Вначале Томас наотрез отказывался даже думать о совместной работе с другим стеклодувом.

– Все это обречено на провал, – проворчал он и поучающе заметил: – Посмотри, что стало с союзом ремесленников! Там все рассорились, потому что у каждого были свои идеи и цели, они просто не смогли объединиться!

И только когда Рихард сам поговорил с ее отцом и привел аргумент, что четыре руки выполнят более сложную работу, чем две, Томас Хаймер наконец согласился попробовать. А Рихард подыскал весьма сложный проект!

«Надеюсь, все пойдет хорошо», – боязливо думала Ванда. Она еще не дошла до половины горы, как вдруг испуганно вскрикнула: вода налилась в ее ботинки и промочила чулки. Слишком поздно она подхватила подол юбки, который тоже оказался в луже.

– Что, молодая фрейлейн, не уследили? Наверное, в Америке снег так не тает.

Ванда обернулась и узнала жену аптекаря.

– В Америке такое бывает, а вот в Нью-Йорке – нет, – вздохнула она, разглядывая испорченные ботинки. – И именно сегодня, когда мой отец и Рихард вместе ждут материал, который я заказала у вашего мужа! Я ведь не могу вернуться и надеть сухую обувь. Заказ ведь уже наверняка тут? – Девушка не могла скрыть нетерпения в голосе, поскольку серебряная фольга и химические растворы, название которых она не могла запомнить, должны были прийти еще на прошлой неделе.

– Посыльный принес ваш пакет вчера, – кивнула женщина. – А к своим ногам отнеситесь серьезно. Если заболеете, то отцу уж помогать не сможете, – осторожно поучала Ванду аптекарша, провожая ее внутрь.

– Вы бы его слышали! – усмехнулась Ванда. – По его мнению, я делаю намного больше, чем просто помогаю ему. Я поднимаю столько же пыли, как и проходящее стадо коров, – так он мне вчера заявил, – откровенно ответила девушка. Но она уже привыкла не обращать внимания на каждое отцовское слово.

Жена аптекаря осуждающе прищелкнула языком.

– Ох уж этот глупец. Ему бы радоваться, что ты у него есть! Он должен быть счастлив!

Ванда только рассмеялась.

Глава двадцать третья

В мастерской было лишь слышно, как гудела горелка Томаса, в пламени которой он разогревал кусок стеклянной трубки.

– Еще немного, – пробормотал Рихард, стоявший рядом с Томасом. Он держал в руке приготовленный авантюрин, который блестел, как настоящее листовое золото. В тот же миг он крикнул: – Стоп! Сейчас хватит!

Томас протянул ему вазу.

Рихард растопил маленький, отливающий золотом кусочек авантюрина на разогретом куске стеклянной трубки, которую Томас вертел и переворачивал по его указаниям.

После того как Томас приплавил один конец к трубке, свободный конец ее он поднес ко рту и подул в нее, как в флейту.

Ванда завороженно наблюдала, как простая стеклянная трубка превращается в толстобокий полый предмет. Когда ей показалось, что стекло вот-вот лопнет, Томас прекратил дуть и развернул заготовку с помощью щипцов. Потом он разогрел запаянный конец и наплавил на него стеклянную ножку. Как только стекло схватилось, он снова развернул заготовку, подержал открытый край над огнем и одновременно взял в руки щипцы.

Умелыми щипками он сформировал волнистый край, медленно превращая заготовку в вазу.

Ева решила заглянуть в мастерскую по дороге на кухню и теперь на цыпочках подошла к стеклодувной печи. Увидев, чем занимаются мужчины, она схватила Ванду за рукав, словно еще никогда не видела стеклодувной работы.

– Вот теперь то, что надо!

После того как Томас снова подержал вазу над огнем, он оттянул щипцами волнистый край еще больше. Авантюрин начал покрываться мелкими трещинами.

«Господи, пусть все пройдет хорошо!» – молча молилась Ванда, затаив дыхание. Авантюрин в некоторых местах стал светлеть, а в других выглядел как чистое золото.

На лбу у Томаса серебрились бисеринки пота, он отложил щипцы в сторону и помахал вазой из стороны в сторону, немного охлаждая стекло. Он впервые поднял глаза с того момента, как сел за стеклодувную трубку.

– Вроде бы у нас получилось!

В этот момент Ванда отважилась выдохнуть.

– Слава богу! – воскликнула Ева. – По крайней мере, не зря были куплены дорогие материалы!

Вздохнув, она подхватила поднос с остатками еды Вильгельма, который поставила у двери, и только теперь вышла из мастерской.

– Ну, как вам это нравится? Для первой попытки неплохо, правда? – в голосе Томаса явно слышалась гордость.

У Ванды в горле встал ком, который пришлось проглотить, прежде чем что-то ответить.

– Она получилась чудесной! – произнесла она сдавленным голосом. – Это мерцание… словно тысячи капель росы на белом цветке лилии заблестели в первых лучах восходящего солнца!

Девушка переводила взгляд с Рихарда на отца, ее глаза сияли.

Она знала это!

Она с самого начала знала, что, если они станут работать вдвоем, получится что-то хорошее!

Рихард поднял вазу и, прищурившись, осмотрел ее, направив на нее слабый свет масляной лампы.

– Соотношение стекла и авантюрина можно сделать еще более гармоничным. Во время работы над следующей я постараюсь поставить накладку немного глубже. Я, собственно, и сейчас уже намеревался это сделать, но побоялся, что не смогу добраться до конца глубоких канавок. А тогда бы все было испорчено, – сказал Томас.

– Старый ворчун! – съязвила Ванда.

Но Томас кивнул.

– Да, опасность в этом. – Он прикусил нижнюю губу. – А ты уверен, что мы сейчас должны добавлять кислоту? Собственно, ваза и так получилась очень красивая, разве нет?

Рихард рассмеялся.

– Тебя снова покинуло мужество? Я бы попросил, чтобы ты проявлял бóльшую страсть к экспериментам! В этом был весь смысл упражнения! Зачем мы тогда заказывали эти дорогие штуки?

– А сейчас подождите немного!

Ванда взяла записную книжку и поспешила встать между двумя мужчинами.

– Прежде чем вы возьметесь за кислоту, я хочу узнать, что вы прямо сейчас чувствуете.

Взяв карандаш наизготовку, она посмотрела сначала на одного, потом на другого. Эти записи будут важны, когда она захочет описать Карлу-Хайнцу Браунингеру новую серию предметов. С «карнавальной» серией было проще, она смогла описать собственные впечатления. Сейчас все иначе.

Мужчины уставились на нее. Рихард растерянно почесал затылок.

– Ты, в общем-то, должна спрашивать об этом самого стеклодува…

Томас раздраженно фыркнул.

– Если ты хочешь точно знать, то я чувствовал тяжесть в мочевом пузыре. Я уже давненько хочу в туалет.

Оба мужчины рассмеялись. Потом Томас вышел на улицу.

Ванда посмотрела ему вслед. Она чувствовала себя так, словно ей на голову вылили ведро воды.

– Этот… – От волнения ее рот вдруг переполнился слюной, и ей пришлось сначала сглотнуть, а потом говорить дальше: – Этот изверг!

– Не воспринимай все так серьезно. Кислоту мы и завтра нанесем, – потом он прижал Ванду к себе, быстро поцеловал в губы и был таков.

Ванда остолбенело смотрела на стеклянную вазу, ожидая, что Томас скоро вернется из-за дома.

– Ты все еще здесь, – приветствовал ее Томас, войдя в дом. – Я думал, ты пойдешь с Рихардом.

– А я думала, что мы поработаем вместе. Но, кажется, я ошиблась! – горько ответила она.

Томас простонал.

– Ну, что тебе опять нужно? Ты на самом деле можешь свести с ума любого! Прямо как твоя мать в прошлом! – воскликнул он, скрестив руки на груди.

– А ты ничего не можешь, только ноешь! – крикнула Ванда и вскочила.

Господи, он же ее отец, как он мог ее так обидеть?! Неужели он совершенно ничего не чувствует по отношению к ней?

– Неудивительно, что мама тогда ушла от тебя! И неудивительно, что ты сводишь все старания на нет! – бросила она ему в лицо.

Ванда подошла к нему так близко, что едва не коснулась его лица.

– Что я такого от тебя потребовала? Ровным счетом ничего! Захотела, чтобы ты просто поделился своими ощущениями!

К ее собственному ужасу, у нее в этот момент на глаза навернулись слезы. Она отвернулась к окну, прежде чем Томас успел это увидеть.

Воцарилось долгое молчание. Томас снова сел за стеклодувную трубку.

– Что я чувствую… Об этом меня еще никто никогда не спрашивал, – наконец произнес он.

Томас уставился на рабочую доску, которая за многие годы почернела от огня. Морщина между его глубоко посаженных глаз стала еще виднее, чем обычно.

– С детства я сижу здесь, в этой мастерской, у этой стеклодувной трубки. Каждый день. Раньше, когда мы еще работали здесь втроем и отец выполнял заказы, приходилось батрачить с утра до вечера, если нужно было выдуть тысячу мисок или сотню парфюмерных флакончиков. Я тогда часто думал, что если изготовлю хотя бы еще одну миску, то точно сойду с ума. Всегда одно и то же, никакого разнообразия! Но это никого не интересовало. Никому не были нужны мои собственные идеи! А у меня за все время родилась целая куча идей.

Он поднял глаза, но Ванда все еще смотрела в окно.

– Но об этом отец и слышать ничего не хотел. Он даже не смотрел на мои работы, только повторял, чтобы я не тратил время понапрасну: мы с заказами и так едва справляемся. У других мальчиков в деревне было иначе: у них было время на то, чтобы изготовлять свои изделия, а у меня с братьями – нет. А потом объявилась Мария со своими проектами, и старик вдруг загорелся энтузиазмом!

Слова Томаса звучали так, словно он до сих пор не мог в это поверить.

– Тогда я чуть не лопнул от зависти. Говорю совершенно честно. Но кого это интересовало? – безрадостно рассмеялся он. – Конечно, он недолго восхищался ее необычными штуками, и вскоре все вернулось на круги своя. Мы это забросили, а вот Мария – нет. Она это превратила в нечто! В отличие от нас.

Ванде было тяжело это слышать. Она еще никогда не видела отца таким. Она не решалась обернуться, опасаясь, что Томас перестанет говорить. В то же время при упоминании имени Марии ее охватило нехорошее чувство. «Если бы только знать, что все наши волнения напрасны», – промелькнула в ее голове мысль.

– А потом, когда ушел Себастиан, мне и Михелю пришлось делать работу за троих. И тогда меня тоже никто не спрашивал, что я чувствую. А я уходил от печи, проработав четырнадцать часов подряд! После несчастного случая с Михелем я остался один, но заказы нужно было выполнять, иначе не заработаешь на хлеб. За все эти годы я понял лишь одно: самое лучшее, когда не думаешь и не слышишь, а просто делаешь, что должен делать.

Он поднялся с табурета, подошел к Ванде, стоящей у окна, и тоже посмотрел наружу. Внезапно у девушки появилось ощущение, что они близки не только телесно.

– А потом ты приходишь сюда и задаешь мне такие вопросы! – тихо произнес он.

– Времена меняются. И можешь верить или не верить, но иногда к лучшему, – хрипло проворчала под нос Ванда.

– Это было… хорошее чувство, – так тихо произнес Томас, что Ванде показалось, что эти слова ей почудились. Ее сердце неистово забилось. «Дальше. Пожалуйста, говори дальше».

– Я уже почти позабыл, каким тягучим может быть стекло. Но сегодня… я снова ощутил: у стекла нет границ, они есть только у нас, стеклодувов, – смущенно рассмеялся он. – Что за ерунду я тут болтаю!

– Нет! – воскликнула Ванда. Она обернулась к нему и рассказала о своих страхах, что стекло может лопнуть от раздутия.

Улыбка отца была почти нежной.

– В этом и состоит искусство: знать, когда остановиться.

Он неловко погладил Ванду по руке и вышел из мастерской.

Глава двадцать четвертая

– Твоей матери она тоже ничего не писала, – сказала племяннице Йоханна, как только они вышли из почтамта.

Она покачала головой.

– Я ее просто не понимаю! Я уж не говорю, что вот уже много месяцев жду от нее новых проектов, но она ведь должна понимать, что мы волнуемся за нее. Это так похоже на Марию!

Йоханна резко остановилась.

– А Франко, мне кажется, ничуть не лучше! Это просто недопустимое поведение! Что такое, ты меня вообще не слушаешь? – Она на ходу дернула Ванду за рукав.

– Что ты сказала? – испуганно вздрогнула Ванда. Она попыталась сморгнуть навернувшиеся на глаза слезы.

– Ты только посмотри на себя! – нахмурившись, воскликнула Йоханна. – К чему тут реветь?

Движение, которым она схватила Ванду за плечо, придало ее словам резкости.

Теперь Ванда действительно разрыдалась.

– Как она могла так со мной поступить? Мама такая подлая!

Она с такой осторожностью подбирала слова, пытаясь донести до матери, что она подумывает остаться в Лауше насовсем! Она ночами раздумывала над каждой формулировкой, но на том конце ничего не было слышно, кроме помех на линии и молчания Рут. Она рассчитывала на все, что угодно, только не на это. Ванда еще никогда не слышала, чтобы мать так запиналась и лепетала, но после нескольких минут она снова овладела собой. И тут уж не помогли никакие просьбы и мольбы. Рут была непреклонна: Ванда могла задержаться еще на четыре недели, но потом тут же вернуться в Нью-Йорк. В конце концов, Ванда ведь не может вечно сидеть на шее у Йоханны!

Ванда слегка отвернулась от Йоханны, которая стояла рядом, и, понизив голос, заявила, что Томас Хаймер не против, если она переедет к нему. Рут холодно ответила, что этого никогда не будет, а если Ванда действительно хочет переехать в Тюрингию, против чего Рут категорически возражает, то нужно хотя бы подыскать соответствующее жилье. И сделать это, находясь в Нью-Йорке. Спокойно, обстоятельно, в присутствии Ванды.

«Может, это был всего лишь дешевой трюк, чтобы заманить меня домой, – подумала Ванда. – Вероятно, мать считает, что если я окажусь снова в Нью-Йорке, то моя эйфория от Лауши развеется, как дым в камине? Но тут она ошибается. Разумеется, раньше я металась из крайности в крайность, но в этот раз меня никто и ничто не собьет с пути истинного!» – эта мысль немного утешала Ванду.

– Именно сейчас, когда дела так хорошо идут, – сказала она, шмыгнув носом.

Ванде пришлось тут же отступить в сторону, чтобы не попасть под повозку.

– Если ты попадешь под колеса, эти хорошие дела пойдут прахом, – ответила Йоханна, а потом, ничего не спрашивая, потащила Ванду в ближайшую кофейню. Она заказала им по чашке кофе и куску орехового торта и после этого обратилась ко все еще расстроенной племяннице: – Ну, улыбнись, как прежде! Если я правильно поняла, то мать все же не категорически против, чтобы ты осталась жить в Тюрингии. Но такой шаг нужно тщательно спланировать, тут я полностью поддерживаю Рут. Как быть с Гарольдом, которого твоя мать называет женихом? Разве у него нет права узнать, что ты хочешь начать собственную жизнь? – В голосе Йоханны явственно слышался упрек.

– Гарольд! – презрительно бросила Ванда. – Наши отношения никогда не были официальными, эта помолвка была объявлена скорее в шутку. Я от него получила целых два письма с тех пор, как милостивый господин стал директором банка! Я при этом сначала писала ему каждую неделю! С глаз долой, из сердца вон – так говорят в Германии, да? – вздохнула она. – Но одно ты очень точно сформулировала: я действительно хочу начать свою жизнь! Я не обязана давать отчет перед Гарольдом, и матери не стоит фантазировать, что меня из-за него будут мучить угрызения совести.

Йоханна как раз набрала в легкие воздуха, чтобы ответить, но потом, заметив приближающегося официанта, промолчала. Долетел запах только что поджаренных кофейных зерен, и после первого глотка Ванда заметила, что Йоханна была права, заявляя, что кофе – это эликсир жизни. Девушка почувствовала себя уже немного лучше…

Йоханна посмотрела на кусок орехового торта.

– Еще раз вернусь к этой теме… Официально помолвлены или неофициально, я считаю, ты должна ясно и четко сказать ему, как обстоят дела. Или ты хочешь поступить так же, как Мария с Магнусом?

«Нет, такого я не хочу», – про себя призналась Мария. Молчаливые страдания Магнуса, его взгляд, по которому можно было сказать, что он все еще ничего не понимает, как любовь всей его жизни могла исчезнуть просто так. Эта картина совершенно не нравилась Ванде. Она не считала, что Гарольд будет страдать! Казалось, он уже сейчас смирился с ее потерей. И все же со своей стороны Ванда хотела подвести под этими отношениями черту. Но это ведь не требовало ее непременного возвращения в Америку, разве нет?

– И потом еще есть финансовые вопросы. Нужно обговорить, например, такие банальные вещи, как приобретение собственного жилья. Не пойми меня превратно, ты можешь оставаться у нас так долго, как сама того захочешь, – продолжала Йоханна. – Но ты же не будешь вечно жить на чемоданах. И наверняка дома есть вещи, по которым ты уже скучаешь.

– У меня с собой есть все, что нужно, – ворчливо ответила Ванда.

Девушка считала, что мать вообще может раздарить все ее оставшиеся вещи. Куда ей здесь надевать бальные платья и расшитые жемчугом сандалии?

– Рут в свое время тоже уехала с одним чемоданом в руке, никому ничего не сообщая. И Мария тоже все бросила, когда решила жить в Генуе вместе с Франко. И только в мои дела каждый должен вмешаться!

Она упрямо выпятила нижнюю губу. А что, если она просто здесь останется?

– Ах, Ванда… Почему тебе непременно нужно совершать ошибки взрослых? – вздохнула Йоханна и устало взглянула на племянницу. – Разве не умнее было бы хотя бы попытаться сделать все лучше?

– А почему ты не сказала матери, что мы поженимся? – спросил Рихард, насупившись. – Это бы ее наверняка переубедило.

– Поженимся? – пронзительно вскрикнула Ванда. – Об этом и речи не было еще…

– Что ты смотришь, как испуганная косуля? Ведь с первых дней было понятно, что мы будем жить вместе. Поэтому ясно и то, что когда-нибудь мы поженимся. Собственно, я хотел с этим еще повременить, пока… Ну, пока я смогу предложить тебе что-то большее.

Он сделал неопределенный широкий жест.

– Но если уж дошло до этого, то я сегодня же вечером отправлюсь на нагорье и попрошу у Томаса твоей руки. Раньше или позже – какая разница?

Рихард пожал плечами, словно это было уже решенное дело.

– А как насчет того, чтобы будущая госпожа Штемме поцеловала своего жениха?

Подмигнув, он протянул Ванде руку.

Госпожа Штемме… Искушение было велико, ей хотелось прильнуть к его груди и застыть в объятиях, наслаждаясь приятным чувством от его слов. Однако Ванда неожиданно отстранилась, а вместо радостного биения сердца и романтического настроения почувствовала раздражение и разозлилась.

– Собственно, я несколько иначе представляла себе предложение о замужестве… – холодно произнесла она.

Рихард часами говорил о новых стеклодувных техниках или о том, что рассказал ему Готтхильф Тойбер во время последнего визита, но информацию о такой важной вещи, как женитьба, он уместил в одно предложение! Да еще и ее не спросил. Ванда не думала, что мать придет в восторг от ее новых матримониальных планов. Скорее, напротив: вероятно, Рут положит все силы на то, чтобы помешать дочери выйти замуж за стеклодува! Именно это она и сказала Рихарду.

Оба долго молчали. Рихард нерешительно заговорил первым:

– Я понимаю… твои родители будут, конечно, возражать против моей кандидатуры. Поэтому я не совсем уверен в успехе этого дела. То есть… я хочу сказать… – Он яростно провел рукой по волосам, так что они растрепались. – Что я тебя люблю, в этом я, конечно, уверен. Но все остальное…

Он сделал беспомощный жест.

– Может, я осмелился говорить об этом, потому что иначе у меня голова лопнула бы от всяких раздумий. Получатся ли у нас нормальные отношения? Этот вопрос всплывает в моей голове, как громадное черное чудовище, и утром, и посреди ночи, и иногда даже за работой. И мне нелегко отогнать его прочь. Ты такая… образованная девушка! Такая опытная. И вдруг решила переехать из Нью-Йорка к нам в Лаушу…

– Но я… – перебила его Ванда, однако Рихард тут же снова заговорил:

– Сейчас, когда все в новинку, тебе, конечно, у нас нравится. Но наверняка наступит следующая зима. А потом еще одна. Как ты справишься, если Лаушу иногда будет заметать так, что она окажется отрезанной от внешнего мира? Не возненавидишь ли ты меня просто от скуки? И насколько тебе будет интересно работать в мастерской изо дня в день? Могу ли я надеяться, что ты справишься с этим? – Он вздохнул. – Порой это чудовище становится сильнее меня, и тогда я думаю: лучше б мы никогда не встречались. Но теперь я сделал тебе предложение и счастлив! Ванда, дорогая, у нас все получится! Я знаю это и приложу все силы, чтобы сделать тебя счастливой!

Его неуверенный взгляд резко контрастировал со своенравными нотками в голосе. Ванда еще никогда не видела Рихарда таким ранимым. Ее сердце затрепетало от любви к этому мужчине, который, очевидно, всегда делал то, что должен, и говорил то, что должен, и неважно, волновали его эти вещи или нет. Она взяла его руку и серьезно посмотрела в глаза.

– Меня все это тоже немного волнует. Но, как ты уже сказал, мы должны побороть в себе черное чудовище под названием «сомнение»! Любовь делает человека непобедимым, правда? – с пафосом добавила она.

Он неуверенно взглянул на нее.

– Что это значит: «да» или «нет»?

– Конечно да, ты, болван! – усмехнулась Ванда. – Да, да, да!

На этот раз она подалась, и он обнял ее. Рихард закружил ее по комнате, словно она весила не больше песчинки, а Ванда весело завизжала.

– Она станет моей женой, ура-а-а!

Ванда радостно смеялась. Она целовала губы Рихарда, мочки ушей, его шею под прядями волос.

В какой-то момент он отстранил Ванду от себя и состроил виноватую мину.

– Кроме того, что твои родители могут быть против, есть еще одна маленькая организационная проблема. Не то чтобы с этим нельзя было справиться. – Он подошел к шкафу. А когда вернулся, в руках у него было письмо. – От Тойбера, – объяснил он. – Свадьба может состояться только в июле, это самый ранний срок. Во вторую или третью неделю мая…

– Мы ведь еще совсем не говорили о сроках, – перебила его Ванда, и в ее глазах загорелись сердитые искорки.

Хоть она и согласилась на замужество, но это ведь не значит, что ей и словечка поперек нельзя сказать! И ее вопрос с поездкой в Нью-Йорк тоже еще не был решен.

– …я буду в Венеции. Ты помнишь о художественной выставке, о которой я тебе рассказывал? Это мое приглашение. Готтхильф Тойбер хочет представить меня на нескольких стекольных мануфактурах. Он говорит, что я мог бы использовать эту возможность, чтобы лучше познакомиться с итальянцами и…

– Ты уезжаешь? – глухо произнесла Ванда. – Но почему ты ничего об этом не рассказал?

– Я как раз тебе об этом и говорю, – ответил Рихард. – Кроме того, это же всего на две недели! Тойбер говорит, что я должен…

– Две недели! Тогда у нас остается еще меньше времени, чем я думала! – пробормотала Ванда. Если ей действительно нужно будет поехать в Нью-Йорк, то придется покинуть Лаушу до того, как Рихард вернется из Италии. А что, если он вдруг во время поездки влюбится в красивую итальянку? Как Мария влюбилась в этого Франко! Тогда она останется сидеть в Нью-Йорке одна и…