Текст книги "Макроскоп"

– Может, это долговременная передача. Пока мы знаем, что она идет около миллиона лет, – сказал Борланд. – Ждут, когда мы ответим. Может быть, для них время идет медленнее? Может, для них четырнадцать тысяч лет это вроде недели?

– Нет. Программа идет в привычном для нас темпе. Ничего не нужно подстраивать. Если бы они чувствовали время так, как вы говорите, программа бы шла лет тысячу а не несколько минут.

– Может и так. Значит, вы считаете, что у них маниакальная ненависть к развитым цивилизациям, когда бы они не жили?

– Ксенофобия? Возможно. Но опять же, задержка во времени ставит это под сомнение. Как можно ненавидеть то, что будет существовать через десятки тысячелетий?

– Инопланетяне могут. Их мозг, если он у них есть, возможно, работает совсем не так, как мой.

– Все же, существуют общепринятые критерии интеллекта. Логично предположить...

– Оставьте логику в покое. Здесь нужна философия.

Брад посмотрел на Борланда:

– О какой философии вы говорите, сенатор?

– О философии в практическом смысле, конечно. Вы можете превзойти в логике самого дьявола, а проблему так и не решить. Вы считаете свои научные методы лучшими в мире. Это, скажу я вам, не так.

– Мы наблюдаем за явлениями, выдвигаем гипотезы, которыми пытаемся эти явления объяснить; пересматриваем или отвергаем их, если они противоречат новым данным. По-моему, это разумно. Разве у Аристотеля, Канта или Маркса было что-то лучше?

– Да. Главная забота философа – не истина, а цель. Ваш разрушитель – это не кризис истины, а кризис цели. Пока ничего определенного не известно, бессмысленно делать предположения и пытаться все связать по правилам математики. Нужно понять исходные посылки тех, кто создал разрушитель, а не отвечать вопросами на вопросы. Только тогда, может быть, мы немного продвинемся к вопросу о цели.

Брад нахмурился и повернулся к Иво и Афре:

– Вы что-нибудь понимаете?

– Нет, – ответила Афра.

– Да, – сказал Иво.

– Вы не сможете это понять, используя формальные рассуждения. Мы не в шахматы играем, нам даже не известны правила. Твердо известно одно – мы проигрываем, – и давайте спросим почему. Значит, эта штука уничтожает разум. Ну и что в этом плохого?

– С космологической точки зрения – ничего, – сказал Брад. – Но мы чувствуем себя не очень уютно. Было бы лучше, если бы разрушитель выключал людей с низким интеллектом, а не...

Борланд нахмурился:

– Вы имеете в виду интеллектуальный коэффициент? Определяемый как ментальный возраст, деленный на хронологический и умноженный на сто?

– Да. Конечно, нельзя быть уверенным в том, что коэффициент отражает что-то, кроме способности субъекта отвечать правильно на интеллектуальные тесты, так что мы можем ошибаться в направлении удара разрушителя. Значение коэффициента не включает в себя такие важные черты, как индивидуальность, независимость мышления, темперамент – и если даже коэффициенты одинаковы...

– Это не означает, что способности людей идентичны, – закончил Борланд. – Я читал об этом в книжках и знаю недостатки метода. Помните болтовню лет двадцать назад о «творческих способностях», и эту дурацкую моду на клубы обладателей высокого интеллекта? Если мне нужен хороший человек, я держусь подальше от этих доморощенных интеллектуалов. Мне достаточно просто в лицо посмотреть, чтобы сказать, кто достойный парень, а кто сопляк с клубным синдромом.

Борланд окинул их лица острым взглядом.

– Вы, – он ткнул узловатым пальцем на Афру. Она вздрогнула. – Вы член клуба, да?

Афра растерянно кивнула, но Борланд уже повернулся к Браду:

– А вы – нет. Тот здоровый русский, что только что вышел, тоже нет. – Он взглянул на Иво. – А тебя они даже на порог не пустили бы.

Он вернулся к Браду.

– Коэффициент – это практический инструмент, используемый, когда нужно обобщить интеллектуальный уровень больших групп людей, но его применение оправдано, пока нет ничего лучшего. Можно его определить, как способность обучаться – в среднем индивидуум с коэффициентом 120 выглядит более импозантно, чем его собрат с коэффициентом сто. Таким образом, система выдумана лишь удобства ради. А теперь перейдем к главному, хорошо?

Брад рассмеялся.

– Хорошо, сенатор. Применяйте вашу философию.

– Значит, сигнал приходит не в речевой форме, и чтобы его понять, необходимо преодолеть некий порог. Вы должны иметь непонятно какие способности, чтобы переступить этот порог. Как это понять: то ли у гения больше шансов войти в программу, то ли как с макроскопом – или все, или ничего?

– По-видимому, просто больше шансов. Интеллект – весьма специфическая вещь, и нельзя быть точно уверенным...

– Ясно. Давайте тогда по порядку. У вас коэффициент двести четырнадцать, – обратился он к Браду.

– Что? – удивленно переспросила Афра.

– Это не...

– Знаю, знаю, – сказал Борланд. – Цифры ничего не значат, а если бы и значили, то это ничего не меняет, потому что вы в сто раз умнее какого-нибудь Джо, который вас тестирует. Это все условно. Нет, я не просматривал ваше досье, просто пытаюсь интерполировать. А если в вашем досье есть эта запись, то она выглядит примерно так, как я говорю, не правда ли?

Брад не стал отрицать. Афра даже не смотрела в его сторону. Иво знал, о чем она сейчас думает. Она считала, что его коэффициент 175-180, все же где-то недалеко от ее собственного. Эти числа много значили для нее. Теперь она осознала, насколько он был выше ее – так же, как она была выше среднего человека, – а средний человек для нее был нестерпимо туп.

– Таким образом, вероятно, что вас он поразит первым из нашей группы, – сказал Борланд. – Вас мы поместим во главе стола. Ну-с, а я сравнительно глуп, около сорока пунктов ниже вашей цифры, а вообще-то это военная тайна, потому что с мозгами в Сенате трудно выжить, – ну и еще ваша девушка – еще пунктов десять вниз. Этот парень...

– Сто двадцать пять, – сказал Иво. – Но это некорректная оценка, у меня...

– Ну вот, выдали еще один военный секрет, – пробормотал Брад. – Не думаю, что мистеру Арчеру следует...

– Я настаиваю на своем месте в вашей группе, – серьезно сказал Иво.

– Хорошо, вместе с вами получиться неплохой градиент, так что пусть будет так, – заключил Борланд. – А сейчас позовите кого-нибудь с коэффициентом сто или около того.

– Таких людей на станции нет... – начала было Афра.

– Позови Беатрикс, – тихо сказал Брад.

– Позвать!..

– Это не такой уж страшный порок – быть умственно средним человеком, – мягко сказал Брад. – Ведь все мы лишь статистические отношения.

Афра покраснела и вышла из комнаты.

– Темпераментная бабенка, – заметил Борланд. – Технический секретарь?

– Более чем – но две минуты назад.

– Займемся делом. Вы можете прямо сейчас запустить прием программы?

– Вы, я вижу, решили, что мы и впрямь собираемся это сделать.

– Нервы сдали, сын мой? Вы же знаете, что к этому все идет. Если боитесь, то пускайте программу и убирайтесь.

– Сенатор, если я вам покажу разрушитель, то никто вам уже не поможет. Вы совершите ментальный суицид.

Борланд прищурился:

– А если, скажем, я просмотрю его и выживу? Скажем, я выведаю то, что пытаются скрыть инопланетяне? Кем я тогда буду здесь, на Земле?

– Либо вы будете слишком глупы даже для должности спикера, либо...

Иво понял недосказанное. Сенатор был явно не дурак. Если он пройдет через разрушитель и останется в здравом уме, то у него будут во власти все тайны Вселенной. Он будет самым могущественным человеком на Земле. Борланд был из тех людей, которые готовы пойти ва-банк и поставить на карту все.

Он не шутил. За этим он сюда приехал. Он должен посмотреть разрушитель. И Брад не может позволить ему пойти в ва-банк одному. Победа сенатора будет стоить Земле больше, чем его поражение, – если только Брад сам не раскроет секрет и не остановит его.

Борланд метнул свирепый взгляд на Брада.

– Что, сыграем без правил, сынок?

– Повестка в Конгресс? – пожал плечами Борланд. – Нет, мы вместе совершим это самоубийство.

– Давай, парень.

Брад взглянул на Иво, – тот не уходил, и нажал кнопку под столом.

Телевизионный экран на дальней стене вспыхнул разноцветной радугой. Все трое повернулись к нему.

Иво даже не успел удивиться, настолько все быстро произошло. Троица сидела полукругом, придавая некую торжественность моменту. Брад никогда бы не позволил пойти на такой риск женщине, Афра никогда бы не покинула их, если бы знала, что здесь назревает.

Появилась фигура – извивающаяся, неуловимой формы, постоянно изменяющаяся. Большая красная сфера, по теням можно было определить, что это именно сфера, несмотря на двумерность картинки, а рядом с ней маленькое голубое пятнышко. Пятнышко расползлось в голубую сферу, которая частично перекрыла красную. Место пересечения сфер окрасилось в промежуточный пурпурный цвет.

У Иво заработала интуиция. Он сосредоточил свои логические способности на чертеже так же, как он делал это при игре в спраут.

Это было иллюстрированное представление теории групп с обобщением на булеву алгебру и с цветом как дополнительным параметром. После теории групп начинающему можно было преподавать математику, логику, электронику и другие области знания – не прибегая к речевой форме. Язык можно сам по себе эффективно анализировать этими методами. Одна головоломка решена: у инопланетян было доступное средство общения.

Менялись цвета, фигуры переплетались, расширялись, изменяли форму образовывая сложные узоры, которые постороннему показались бы просто нагромождением линий, но это было не так. В рисунках была высокая логика, недоступная среднему интеллекту. Это была внеземная, но абсолютно рациональная логика, если принять исходные термины и определения. Неумолимо все теоремы и постулаты объединялись в одно великое целое. Сокровенным смыслом бытия было...

Интуиция Иво посылала ему отчаянные сигналы об опасности. Он подходил к сущности послания, чувствуя на себе удары трансцендентной силы.

Внезапно он понял, что программу нужно остановить. Он попытался встать, позвать на помощь, но его двигательные рефлексы были отключены. Он даже не мог закрыть глаза.

Но Иво сделал единственное, на что он был еще способен – усилием воли расфокусировал зрачки. Образы разрушителя утратили четкость и постепенно начали отпускать его. Постепенно веки опустились, и он смог повернуть голову. Иво навалился всем телом на стол – он был слишком слаб, чтобы хоть что-то предпринять.

Программа шла к своему неизбежному финалу. Он знал это, хотя и не видел экрана. В комнате было тихо.

Дверь распахнулась.

– Брад! – отчаянно прокричала Афра. – Ты не подождал меня!

Иво вышел из транса. Вернулись силы. Он неуверенно встал на ноги, пытаясь обрести равновесие. Пошатываясь, прошел к углу стола, где находилась кнопка, на которую нажал Брад. Непослушными пальцами он царапал тыльную сторону крышки в поисках кнопки. Наконец экран погас.

Афра, стоявшая на пороге, ожила. Разрушитель захватил ее, и она уже входила на второй уровень, но видела его не больше нескольких секунд. Этого было недостаточно для уничтожения мозга.

В комнату набились люди. Все смотрели на сидящих. Иво посмотрел на своего друга.

Брадли Карпентер сидел совершенно спокойно, не обращая внимания на истерические крики и причитания Афры. Пустой взгляд, влажная нижняя челюсть безвольно отвисла. Прибывший станционный врач что-то сказал и отрицательно покачал головой. Чуть подальше в кресле неуклюже развалился сенатор. Врач тщательно осмотрел его.

– Мертв! – последовал диагноз.

Глава третья

Настойчивый стук в дверь прервал беспокойный сон Иво. Он так и не привык к гамаку, к тому же воспоминания о трагедии были болезненно свежи. Он не мог забыть, что живет в комнате человека, чей мозг фактически мертв, – он казался себе самозванцем.

Иво потянулся и прошлепал к двери. Рывком открыл ее, протирая глаза.

На пороге стояла Афра в халате и домашних тапочках. Ее золотистые волосы были собраны под воздушной косынкой, как у хлопотливой домохозяйки, никакой косметики, но для Иво она была по-прежнему ослепительна.

Его пронзил небесно-голубой взгляд.

– Доставка на дом, – сказала она без тени юмора. – Телеграмма, – и протянула конверт.

Иво взял его и только в этот момент вспомнил о своем виде. Он стоял перед очаровательной девушкой в помятых после сна шортах.

– Спасибо. Я должен переодеться.

Она оперлась рукой на дверь, не давая ее закрыть.

– Это вам?

Он посмотрел на конверт. Вместо адреса было стилизованное изображение стрелы. Больше ничего.

– Это могло попросту означать энтропию, – сказала она и шагнула вперед, заставив его отступить. – В этом случае стрела – это время. Ноя вспомнила ваше первое имя – вариант тевтонского Ивон, что в переводе означает «военный лучник». А ваше второе имя...

– Да, я сам догадался, – сказал Иво, слегка обеспокоенный. Если только она что-то знает!

– Женская форма будет Ивонна, – живо продолжала она, оттеснив его еще на один шаг. – Значения имен всегда очень интересны. Например, мое означает «Тот, кто приветствует людей», – опять же, тевтонское.

Иво внимательно посмотрел на нее, подозревая неладное. Ни голос, ни выражение лица не выдавали ее в этот момент, но Иво знал, что после трагедии с Брадом она потеряла голову от горя. Глаза были затуманены, и от тела исходил слабый запах пота. Либо она боялась остаться одна, либо у нее было какое-то извращенное влечение к комнате Брада.

– Думаю, вам лучше прочитать его, чтобы уж знать точно, – сказала она. – Я нашла его возле телетайпа. Оператор спал – слишком устал, знаете ли, так я его взяла.

Она все никак не могла успокоиться. Должно быть, она слонялась по станции, со всеми заговаривала, хватаясь за любой предлог, лишь бы забыть о кошмарном происшествии. Ей было безразлично, кто такой Иво Арчер и как он одет – в данный момент телеграмма была важнее всего.

Он вскрыл конверт, а Афра закружилась по комнате, легонько прикасаясь к вещам Брада. Вдруг она остановилась и жадно посмотрела на послание, которое Иво держал в руках. У него вырвалось лишь одно невнятное слово, после чего он смял бумагу и зло отшвырнул ее.

– Что вы делаете? Ведь вы даже точно не знаете, кому оно!

– Это мне.

– Что там написано? Вы не можете просто...

– Я не знаю, что там написано. Знаю лишь, что ничего хорошего.

– Как минимум, дайте мне прочитать.

– Пожалуйста, – лаконично ответил он и бросил ей комок бумаги. – Мне нужно одеться.

Намек остался не понятым. Она развернула лист и задумалась, в то время как Иво поспешно натягивал брюки и рубашку, повернувшись к ней спиной.

– Ну, это писал полиглот! – воскликнула Афра. – А я думала, что вы не знаете...

– Я и не знаю.

Она скользнула к столу и положила на него послание.

– Кто бы мог такое написать? Очаровательно...

– Это означает неприятность, – повторил он.

Подошел, и опять посмотрел на текст, только для того, чтобы побыть рядом с ней.

На листе было разборчиво напечатано: SURRULINEN XPACT SHON AG I ECAJE. Подписи не было.

– Что за мешанина? – сказала она и достала карандаш. – Не уверенна, что удастся расшифровать, но это определенно что-то означает. Если бы Брад...

Она уронила голову, и сухие рыдания сотрясли ее плечи. Затем она решительно подняла голову и уставилась на послание. Иво беспомощно стоял рядом, он хотел одного – иметь право прикоснуться к ней и утешить – и корил себя за это желание. Что за девушка!

– Shon – это по-немецки, конечно. Это, – она остановилась, – Шен, это же друг Брада по проекту! Нужно было дать это Браду для перевода.

– Наверное.

Он размышлял, не лучше ли было не давать ей телеграмму, а сразу же ее уничтожить. По интеллекту ей было далековато до Брада, но, тем не менее, соображала она достаточно быстро.

– Шен – это тот самый, если бы кто-нибудь мог...

Иво мог только пожалеть ее, зная, что человек в таком положении хватается за соломинку. Даже Шену не удалось бы восстановить разрушенные ткани мозга ее друга.

Это требовало хирургического вмешательства, которое невозможно провести на высших животных.

– Я должна знать, что там написано, тогда мы сможем ответить...

Она принялась за работу с удвоенной энергией. Шелковый платок колебался в такт наклонам ее головы.

– Последнее слово – «ENCAJE» – по-испански это кружево. А предпоследнее "I" – вполне может быть английским. От Брада вполне можно было бы ожидать «прямого» слова в головоломке, а уж от Шена и подавно.

Она написала английские эквиваленты под словами исходного текста. Иво, несмотря на скептическое отношение к затее, был заинтригован. Он никогда не завидовал лингвистическим способностям гениев, но сейчас, принимая косвенное участие в разгадке послания, тем не менее почувствовал возбуждение охотника, идущего по следу. Поиск слова, оказывается, может также щекотать нервы, как охота за человеком, правда, при определенных обстоятельствах. Даже если ответ известен.

– XPACT – это слово не романской группы, и не германской, – пробормотала она. – Финно-угорская?.. Конечно! Это – славянская группа. Русское – нет, но близко. Давайте посмотрим.

Она переписала слово экзотическими буквами.

Афра подняла голову, глаза ее возбужденно блестели. Теперь Иво не мог понять, почему до того, как он ее встретил, ему не очень нравились глаза такого цвета.

– Желудь, я поняла! Похоже на правду?

Иво пожал плечами.

– А SURRULINEN – это по-фински печальный. Осталось одно слово. Думаю, что по-турецки это сеть. – Она откинулась и прочла: – Печальные желуди, моя кружевная прекрасная сеть.

Иво усмехнулся, и она тоже улыбнулась краешками губ.

– Но у нас кружевная – это прилагательное, так что еще не все. Нет сказуемого – это еще не предложение. Значит, "I" не совсем подходит... Ага, это может быть польский союз "и". «Прекрасная кружевная сеть» сравнивается с ничтожными желудями.

Она опять начала возиться с текстом, высунув кончик языка между ровными белыми зубами.

«А что, если она решит?» – предположил Иво. – «Сказать ей правду прямо сейчас, попытаться объяснить? Нет, это неразумно».

– Мрачный дуб, прелестные косы в кружевах, – наконец продекламировала она. – Что-то в этом духе. Больше вариантов нет, и я не знаю, где начать интерпретацию. Боже, как я устала! И зачем ему потребовалось отправлять вам подобное послание?

– Темнота дубравы, расшитая парчой, – сказал Иво.

Она встрепенулась:

– Для вас это что-то означает. Отрывок из стиха?

– Да, – она была слишком умна, а он уж и так сказал слишком много. – Это из вашей прежней работы? Знакомая цитата? Это как-то должно указать вам путь?

– Да, – он понимал, что сейчас она спросит имя автора и не был готов ответить. Она и так его отгадает или... или чем она попробует его соблазнить?

– Теперь могу и отдохнуть, – сказала Афра. Она прошаркала к гамаку и упала в него. Сбросив тапочки, она свернулась, выставив колени. Она забыла, где находиться – или ей действительно было уже все равно. Не иначе, подумал Иво с неожиданной ревностью, привыкла спать здесь. В комнате Брада.

Он посмотрел на нее. Легкие волосы выбились из-под косынки, тонкая рука свисала за край гамака и покачивалась в такт его колебаниям, белые колени, округлые, гладкие...

Иво выругал себя за вожделенный взгляд.

Согласно нынешним ощущениям Иво, Афра была женщиной мечты. Не имело значения то, что мечта воплощалась в реальности. Он приучил себя мириться с людьми с более высоким интеллектом, но не ожидать особых способностей от девушки, на которой придется жениться. Не нужно особой красоты, можно не обращать внимание на мелкие изъяны характера – сотни маленьких предосторожностей ради будущего спокойствия и удобства. Он не был выдающимся человеком, кроме одного качества, которое не давало ему обрести цель в жизни. Заурядный человек вряд ли завоюет расположение незаурядной женщины. А такой как он, и любой женщины.

Теперь ему стало понятно, насколько он недооценивал свою восприимчивость к простой плотской красоте. Он любил Афру с первого взгляда, до того, как узнал что-то существенное о ней. Побежденный, он мог надеяться только на милость.

– Я думала, что хуже уже никогда не будет, – сонно проговорила Афра в подушку, – когда потеряла отца. А теперь Брад – опять все то же.

Иво промолчал, зная, что ответ не нужен. Она забыла о нем, омраченный горем разум все время возвращался к пережитому. Но новость несколько удивила его, раньше она не упоминала об этой трагедии. Должно быть, ее отец умер или потерял рассудок внезапно, и она вспомнила об этом в состоянии сильного стресса, после несчастья с Брадом. Иво отметил про себя, что не следует при ней заводить разговор о родителях.

– Он мне сказал... не могу вспомнить... что-то про Шена.

Внезапно Иво почувствовал, что это касается его. «Он» – это Брад. Что он сказал ей о Шене? Иво ждал продолжения, но Афра уже уснула. Глаза закрыты, на ресницах слезы.

Девушка Брада...

Иво вышел, ему было больно смотреть на нее. Он тоже горевал о Браде, но разве можно сравнить...

Он направился в изолятор. Шесть тел восседали на стульях. Казалось, они так и не сдвинулись. На станции была ночь.

– Здравствуйте, доктор Джонсон, – бросил Брад проходя. Патриарх проводил его взглядом. – Здравствуйте, доктор Смит, доктор Санг, мистер Холт, доктор Карпентер.

Появился, зевая, санитар.

– Что вам угодно?

Иво продолжал смотреть на мирно спящего Брада Карпентера. Тот спал мирно для стороннего наблюдателя, мертвому мозгу было безразлично, что происходит с телом.

Почему Брад пошел на это, он ведь знал цену? Это был акт самоубийства, он ведь мог отказать сенатору, если бы захотел. Повестка, конечно же, вызвала бы страшный скандал, но это все же меньшее зло. Частичная смерть была вдвойне ужасна. Рассудок утрачен, а тело осталось – бремя обществу и мука тем, кто знал Брада при жизни.

– А, вы были с ним друзьями на Земле, – сказал санитар, узнав Иво. – Сожалею.

Брад проснулся. Вялые черты лица задрожали, глаза уставились на Иво. Губы слабо сжались. Казалось, рассудок ненадолго вернулся к Браду.

– Ш-ш-ш... – выдавил Брад.

Санитар успокаивающе поглядел на него.

– Все в порядке, мистер Карпентер. Все в порядке. Расслабьтесь. – Затем санитар обратился к Иво: – Не следует их переутруждать. Может, удастся частично восстановить мозг, если будут соответствующие условия. Мы пока ничего толком не знаем, так что не будем рисковать. Вы понимаете? Вам лучше уйти.

Брад напряженно смотрел на Иво.

– Ш-ш-ш...

– Шен, – сказал Иво.

Тело Брада обмякло. Санитар удивленно поднял брови:

– Что вы сказали?

– Это по-немецки, – коротко бросил Иво.

– Он пытался говорить, это удивительно! Прошло всего несколько часов.

– Это много для него значит.

Брад уже спал, его сверхзадача была выполнена.

– Другие-то несколько дней и рта раскрыть не могли, – продолжал санитар. – Вдруг он не так сильно пострадал и сможет выздороветь?

– Может быть. – Иво покидал изолятор, думая о тщете этих надежд.

Вероятно, одна отчаянная попытка, попытка произнести одно слово – все, на что он был способен. Жуткая в своей простоте истина предстала перед Иво: Брад пожертвовал собой, надеясь таким образом призвать Шена. Он был уверен, что только Шен способен нейтрализовать разрушитель и решить проблему макроскопа.

Но все было зря. Как можно допустить Шена к этому колоссальному источнику знания и власти, зная, что аморальное всемогущество Шена будет ничем не лучше тщеславных устремлений сенатора Борланда? Он не мог этого сделать.

Иво встретил Гротона на полпути к главному залу станции.

– Иво, остановил его Гротон. – Я понимаю, что сейчас не время, но мне хотелось бы от вас кое-что узнать.

– Время сейчас не хуже, чем когда бы то ни было. – Иво был рад поводу отвлечься от мыслей о катастрофе. Он знал, что Гротон не просто надоедливый инженер, как показал его рассказ об опыте преподавания, у него нетривиальные мысли о важных вещах. Опасно поддаваться первому впечатлению и вести себя предвзято, как произошло во время первой встречи с Гротоном.

– Что вы хотите знать? Мне известно немногое.

– Я работал над вашим гороскопом – до сих пор не мог уснуть, – и, ну, было бы неплохо, если бы вы мне рассказали о кризисах в вашей жизни.

Гротон тоже это почувствовал.

Каждый по-своему реагирует на стресс. Астрология, несомненно, позволяет отвлечься не хуже, чем что-либо другое.

– Об этом кризисе? Пока я не могу объективно судить о нем.

Он что, решил его помучить? Да, но он только что думал о предвзятости. То, что Иво считает астрологию пустым занятием вовсе не означает, что нужно грубить Гротону. У людей бывает странное хобби.

– Я имел в виду вашу прошлую жизнь. Может, что-то произошло в детстве, что изменило всю дальнейшую жизнь...

– Я думал, звезды вам поведали о всей моей жизни, начиная с самого рождения. – Кажется, получилось не слишком вежливо.

– Не совсем так. Лучше получить информацию из первых рук. Тогда мы сможем более уверенно трактовать диаграммы. Астрология точная наука, и она использует самые настоящие научные методы.

– А также немного философии, – сказал Иво, вспомнив замечание сенатора по этому поводу.

– Разумеется. Так что если вы...

Они вошли в жилище Гротона. Из кухни доносился запах готовящейся пищи, очевидно, Беатрикс была у плиты. Иво почувствовал необъяснимую ностальгию: на станции никто, если только имел малейшую возможность, не питался в столовой, хотя кормили там вполне сносно.

– У меня не было детства, – сказал Иво.

– Вы говорите о проекте. Вся жизнь под контролем, воспоминания нечеткие. Ну а после того, как вы вышли из проекта?

Иво вспомнил тот момент, когда наступил перелом в его жизни. Тогда-то все и началось, если можно сказать, что у этого вообще было начало. В тот день, когда ему исполнилось двадцать три. 3 февраля 1865 года.

В этот день он обнаружил у себя воспаление легких.

Пойнт Лукаут – кошмарнее места не выдумаешь. Это был настоящий ад, а майор Брейди – дьявол в нем. Двадцать акров голой земли, обнесенной частоколом. Пленниками были белые южане, а большинство охранников – негры. Неграм доставляло удовольствие мучить заключенных и издеваться над ними, но хуже всего были зимние холода. Еды и одежды не хватало, медицинская помощь не оказывалась. Поили протухшей водой. Единственным типом жилища были армейские палатки. Заключенные спали на голой, сырой земле, подстилки или нары считались излишеством, жечь костры в палатках было запрещено. Попытки пожаловаться на условия приводили к ответным жестким мерам и уменьшению и без того скудного рациона.

Кроме него, в палатке спало еще двенадцать несчастных. Сгрудившиеся тела позволяли хоть немного согреться, но также способствовали быстрому распространению болезней.

Дифтерия, дизентерия, тиф, цинга, лишай – от четырнадцати до двадцати человек умирало ежедневно.

Он уже не мог не замечать туберкулезный кашель и истощение тела. Стало ясно, что конец близок.

Неужели только четыре года назад штат Джорджия проголосовал за выход из Союза? Поначалу он не был конфедератом. Голосование проходили в Милледжвилле, в двух милях от города, где он перебивался преподавателем. Эти настроения, словно чума, были чрезвычайно заразны – даже священники стали воинственными патриотами. На них повеяло дыханием войны. И через некоторое время он, непонятно почему, был уверен, что может одной рукой сразить, как минимум, пятерых янки, и что любой истинный джорджиец сможет тоже самое.

А теперь он медленно умирал в Пойнт Лукаут.

– Какие же мы были идиоты! – прошептал он.

Обман отдельного человека смешон, ведь один ничего не решает, но обман нации – это трагедия.

Его поманили патриотические миражи, и он записался добровольцем. Он, чьим призванием была музыка!

Война сама по себе не была большой тяжестью.

Иво вспомнил, как он, оборванный солдат, проходил в каком-то городе под окнами местного филармонического клуба, в котором репетировал оркестр. Он достал свою флейту и заиграл. Оркестр прервал репетицию, все прислушались к его игре, и после этого его чествовали как освободителя города.

Во время отпуска случались концерты с друзьями и, конечно, женщины. Он был все время в кого-нибудь влюблен и не видел ничего зазорного в том, что завоевывал с помощью флейты женские сердца.

Ему удалось пронести флейту в лагерь, и музыка доставляла ему редкие приятные минуты. Флейта была единственной вещью, с которой он не расстался, когда «Люси» в Гольфстриме захватили янки. Они тогда пытались прорвать блокаду. Он, сигнальный офицер, отказался назваться англичанином, предпочитая плен позорному бегству.

Теперь это решение его погубит, так же, как погубят нацию союзные армии.

До сего дня у него еще теплилась надежда.

Где же, Господи, твоя справедливость?!

Гарольд Гротон ждал ответа. Что он мог ему сказать?

– Это трудно определить. Я чуть было не умер, когда мне было двадцать три. Это то, что вы хотели?

– Это было для вас сильным потрясением. Некоторые люди, находясь на волосок от смерти, едва замечают это, а других глубоко задевает безобидное замечание в их адрес. Дело не столько в самом событии, сколько в отношении индивидуума к нему.

– Для меня это многое значит. Я заболел и... был в тюрьме. Друзья собрали деньги для залога. Я возвращался на корабле домой.

– Вы были не в Америке?

– Не совсем. Мой корабль на три дня был затерт во льдах на пути в Сити Порт, Вирджиния.

Гротон воздержался от замечаний. Стоило ли пытаться ему объяснить, что же произошло? Для того, чтобы он получил точные данные для своей псевдо-науки?

Иво был сражен горем, и ему было все равно.

Три дня во льдах, начало марта, 1865 год.

Он и другие репатриированные пленные сгрудились в трюме, содрогаясь от холода.

Иво умирал.

Один из заключенных пробовал наигрывать на флейте. Маленькая девочка дочь пассажира с верхней палубы, услышала и была зачарована мелодией.

– Если ты думаешь, что я играю хорошо, то тебе следует послушать этого парня, – сказал этот человек. – Жаль, он вряд ли долго протянет на таком холоде.

Девочка рассказала обо всем матери. Та ответила:

– Я знаю только одного человека, который по-настоящему умеет играть на флейте. Один мой старый друг, но здесь оказаться он не мог никак.

Но она все-таки спустилась в трюм, надеясь на невозможное, и нашла его там – завернутого в грязное одеяло, с обезумевшим взглядом, сотрясаемого конвульсиями. Женщина узнала своего друга.

В трюм набилось столько народу, что его пришлось передавать по рукам. Она плеснула ему в рот виски, но он даже не смог его проглотить.

Вместе с девочкой они согрели его и оказали первую помощь.

К полуночи он немного пришел в себя. Женщина протянула ему флейту – лучшее лекарство, – и он принялся тихонько наигрывать.

Бывшие заключенные шумно радовались, услышав его игру. Он выживет!

– Это проявление милосердия и было отправной точкой, – сказал Иво. – Иначе бы я умер.