Текст книги "Возвращение седьмого авианосца"

Японцы потрясенно переглянулись, они никогда не слышали, чтобы женщина разговаривала так дерзко.

– Мадам, – раздраженно бросил адмирал, – вы наглеете. Если вы считаете себя равной нам, я буду обращаться с вами как с равной. Не думаю, что вы найдете подобное общение приятным – японка должна осознавать это.

– Я не японка. Я сказала вам, что я американка, – резко ответила Кэтрин и не думая извиняться. – На дворе двадцатый век, а не шестнадцатый, женщины равноправны с мужчинами и в цивилизованных странах обладают не меньшими правами. – Ее глаза горели, она повернулась и указала на Мацухару. – Его пули не делали различий. Он убивал – с одинаковым удовольствием – как мужчин, так и женщин. – Губы Кэтрин растянулись в презрительной усмешке, глаза сузились, ноздри раздулись, казалось, что каждая пора ее кожи источает ненависть, трансформируя красавицу в демона. Голос Кэтрин вдруг упал на октаву, и из ее груди вырвалось: – Вы грязные, трусливые свиньи, желтомордое дерьмо!

Глаза подполковника Мацухары полезли на лоб, рот приоткрылся, словно он хотел что-то сказать, но забыл, что именно. Вдруг вперед выпрыгнул лейтенант Коноэ, размахнулся и своей громадной лапищей влепил женщине пощечину, откинувшую ее на переборку с грохотом и криком боли.

Брент инстинктивно среагировал – сорвался со стула, будто в нем сработала пружина. Со всей силы он вонзил правый кулак в живот медведеобразного летчика, а левой заломил голову Коноэ назад. Мужчины повалились в угол, сбили со стула радиста и упали на пол в груду попадавших телефонов, карандашей и рассыпавшейся бумаги.

– Охрана! Охрана! – проревел Фудзита.

Два матроса-охранника и Марк Аллен с Нобомицу Ацуми растащили дерущихся.

Вскочив на ноги, Коноэ бросил:

– Я никогда этого не забуду, дикарь!

– Хватит! – рявкнул Фудзита. – Вон! Обоих в каюты под арест! – И глядя на Кэтрин: – Убирайтесь отсюда!

Всхлипывающую Кэтрин Судзуки поволокли из рубки. Но она обернулась и продолжала смотреть на Брента, пока ее тащили к проходу.

3

Хотя Брента на неделю посадили в каюту под арест, как младший вахтенный офицер он постоянно находился на флагманском мостике. К счастью, местом обычного пребывания Коноэ было помещение подготовки летчиков к полетам: большая каюта на галерейной палубе, ангарная и полетная палубы, где он осматривал и проверял А6М2 или же возился с двигателями и вооружением с дюжиной других неугомонных летчиков и механиков.

Несмотря на близость экватора, рассвет второго после боя утра удивительным образом не содержал даже намека на тепло. Легкий и переменчивый бриз – не тянувший и на два балла по шкале Бофорта – натаскивал на атласный глянец поверхности спокойного, глубокого синего моря темные заплатки. К удивлению Брента, часто встречались птицы, низко летевшие огромными стаями вдоль горизонта, их крылья подрагивали, как листья на слабом ветру. Опустив бинокль, Брент с мостика посмотрел вниз на летчиков и техников, которые любовно копошились возле шестерки «Зеро», очередного воздушного патруля.

Позади себя он услышал мягкий голос Кэтрин Судзуки.

– Доброе утро, мистер Росс.

Молодой американец быстро обернулся, его взгляд упал на красивое лицо японки. Хотя Брент изумился совершенству кожи, тепло мерцавшей жемчужным блеском в утреннем солнце, улыбка женщины выявила зарождающиеся в уголках глаз и рта морщинки, говорившие о возрасте, который, возможно, был далек от предполагаемого Брентом. Он молча и ничуть не смущаясь перевел свой взгляд на роскошные груди, тонкую талию и стройные бедра.

– Вам нравится то, что вы видите, энсин? – спросила Кэтрин, на ее щеках заиграл легкий румянец.

– Я одобряю распределение, если вы это имеете в виду.

В ее смехе не было ни намека на прошлое высокомерие и злость. Брент подивился смене настроения. Возможно, она смирилась с неизбежностью своего долгого путешествия на «Йонаге». Или, может быть, ее поведение изменили горячая пища и сон. Неважно, что изменило настроение, но Бренту оно понравилось, и он не смог сдержать нарастающего возбуждения, вызванного присутствием женщины, тем более такой привлекательной для любого мужчины внешности.

Двое впередсмотрящих оторвались на мгновение от своих биноклей, посмотрели на появившуюся на мостике пленницу и вернулись к своим обязанностям. Кэтрин подошла поближе к Бренту, оперлась о ветрозащитный экран и тихо заговорила ему в ухо:

– Спасибо. Большое спасибо за то, что вы сделали. Эта здоровая скотина запросто могла убить меня.

– Ерунда, – мрачно ответил американец, а затем с внезапным любопытством спросил: – Что вы делаете на мостике?

– Вон там моя каюта, – и она показала рукой на дверь, удерживавшуюся в открытом положении стальным глаголь-гаком. – Адмирал разрешил мне выходить сюда раз в день, но я должна вернуться, хотя бы поесть. – Брент почувствовал ее ладонь на своей руке. – Я стала причиной вражды между вами и тем летчиком.

Ее ладонь принесла неожиданное тепло, и энсин ощутил знакомую пульсацию на шее, а потом и ниже. Он хотел придвинуться ближе, но затем убрал свою руку.

– Нет, мисс Судзуки…

– Кэтрин, пожалуйста, Брент.

Брент кивнул и повторил:

– Нет, Кэтрин. Это старая история. – Он вспомнил мгновенную ненависть Коноэ, когда американцы ступили на борт «Йонаги» в Токийском заливе. Даже во время кровавых боев в Средиземном море, когда казалось, что все они погибнут, его ненависть к Бренту не уменьшалась. Скорее всего сорок два года отшельничества на Чукотском полуострове повредили разум Коноэ. Или, может быть, он тронулся, когда узнал, что его родители, жена и двое детей погибли во время налета на Токио в 1945 году, а может, из-за того и другого вместе. Но ясно, что вся ненависть этого человека сконцентрировалась именно на Бренте, а не, скажем, на Марке Аллене или ком-нибудь другом. Возможно, в своем самурайском разуме он был вынужден выбрать самого крупного и сильного для своей мести – мести сорока семи бродячих самураев. Для Брента было ясно одно: однажды он будет вынужден расставить все по местам в отношениях с этим лейтенантом-медведем.

– Брент, вы ненавидите друг друга?

– В этом нет необходимости, – соврал он. – Это корабль. Когда люди находятся в подобном замкнутом пространстве, они вспыхивают как порох.

– Он ударил меня.

– Конечно. Но следите за своими словами, Кэтрин. Эти люди из средневековья.

– Старая закваска – женщина для дома, воспитания детей и секса, – резко сказала она и ткнула пальцем в полетную палубу. – И все имеют гейш на стороне. – Брент засмеялся.

Не давая ему ответить, она продолжала.

– Жарко… очень жарко. – Кэтрин показала в сторону быстро поднимающегося по небосклону солнца, бросавшего вниз обжигающие лучи, которые не гасила даже свежесть, приносимая бризом. – В моей каюте очень душно.

– Скоро пересечем экватор. Эти широты известны как штилевые. Тут очень жарко.

– Штилевые?

– Мы находимся между северо-восточными и юго-восточными пассатами. – Брент рукой описал полукруг. – Переменные ветры, циклоны, непредсказуемые течения и штили. Вообще-то, древние моряки называли эти широты «лошадиными».

Кэтрин вопросительно выгнула бровь. Ободренный ее нарастающим интересом, Брент продолжал:

– Лошадиными потому, что заштиленные суда испытывали острую нехватку воды, а если грузом были лошади, то их выбрасывали за борт.

– Затем рабов.

– Думаю, они отправлялись в море еще до лошадей.

Ее глаза следили за стаей чаек.

– В моей каюте все еще душно.

– На «Йонаге» нет кондиционеров. Станет прохладнее, когда мы обогнем южную оконечность Южной Америки.

– Станет ли, Брент? – хрипло и с мольбой в голосе спросила Кэтрин, поднимая бровь. – Может ли девушка надеяться на это, если рядом вы?

Впервые в своей жизни Брент не нашелся что сказать.

– Ах… Кэтрин… я…

Ее смех прервал его мучения.

– Извините, энсин, это было бесстыдно с моей стороны. – Потом, посерьезнев, она сказала: – Я не моряк, но мне кажется, что мы направляемся не в тот океан.

– Почему? – спросил Брент со странной смесью облегчения и разочарования от перемены темы разговора.

– Почему не вокруг Африки прямо через Индийский океан? Так ведь короче.

– Потому что, – прозвучал голос позади них, – нам бы пришлось идти в узком проливе, в котором никогда не должен оказываться крупный боевой корабль.

Одновременно обернувшись, они увидели стоявшего с биноклем на груди адмирала Марка Аллена.

– Я адмирал Марк Аллен, – представился он.

– Я знаю, адмирал. – Кэтрин энергично стала настаивать на своем. – Но так было бы короче.

– Да. Но адмирал Фудзита достаточно сообразителен, чтобы вести авианосец в стесненные воды. Нам бы пришлось идти через Малаккский пролив вокруг Сингапура и двигаться в Южно-Китайское море, обходя полуостров Малакка.

– Это опасно?

Пожилой американец хмыкнул.

– Опасно! Ха! «Рипалс» и «Принц Уэльский» сделали это в 1941 году. Они все еще там – на дне, куда их отправил японский самолет.

Крик «Марк!» заставил Кэтрин посмотреть наверх, на ходовой мостик, где стоял капитан третьего ранга Нобомицу Ацуми, глядя на шкалу своего секстанта и считывая показания по секундомеру.

– Они все еще плавают, ориентируясь подобным образом? – спросила Кэтрин с ужасом. – Я думала, у вас есть компьютеры.

Американцы усмехнулись.

– Адмирал Фудзита ненавидит компьютеры, – заметил Марк Аллен. – Он полагает, что они лишают жизнь глубины ощущений, борьбы.

– Но я видела некоторые. Как раз напротив моей каюты.

– Да, верно, – подтвердил Брент. – Но эти используются для дешифровки сигналов и управления ведением огня. – Энсин показал рукой вверх. – У адмирала нет выбора. Но он настаивает, чтобы судовождение осуществлялось архаичным способом.

Девушка кивнула в сторону одного из эсминцев сопровождения.

– Готова поспорить: на этих используются современные методы.

– Разумеется.

Кэтрин с любопытством посмотрела на Брента.

– Как штурман находит звезды при таком ярком солнечном свете?

Американцы засмеялись. Марк Аллен ответил:

– Он пользуется высотой светила. Занимается этим весь день и вычерчивает линии солнца, которые будут непрерывно сообщать ему точное местоположение. Фактически МИП, ах, простите, местный истинный полдень, дает ему точную широту.

– Кэтрин, – добавил Брент, – МИП – это широта по солнцу, когда оно на вашем меридиане. В некотором смысле только единственный полдень – истинный.

– Но он не будет давать долготу, – быстро возразила Кэтрин, удивляя обоих мужчин.

– Верно, – согласился адмирал. – Для этого штурману нужны звезды и планеты.

Девушка показала на горизонт.

– Вы должны где-то заправляться. На Фолклендах?

– Нет, – ответил Аллен. – Нас встретит танкер.

– А-а, – протянула Кэтрин, отбрасывая рукой волосы с лица. – Вот как вы это делаете.

Брент почувствовал тревогу, когда глаза девушки похолодели и превратились в черные льдинки.

– Вот как, – повторила она самой себе.

Раздались тяжелые шаги по решетчатому настилу, позади них в молчаливом ожидании застыл матрос-охранник с кобурой на боку.

– Анне Болейн[5]5
  (1507—1536), вторая жена английского короля Генриха VIII; казнена по обвинению в супружеской неверности.


[Закрыть] пора возвращаться в Тауэр, – тихо сказала Кэтрин, поворачиваясь к двери, ее длинные стройные ноги и точеные бедра поплыли и закачались под плотно обтягивающей униформой. Глядя, как девушка исчезает в дверях, Брент кончиком языка облизнул внезапно пересохшие губы. Нехотя он отвернулся и прищурившись стал смотреть вдоль на линию горизонта.

Со скоростью 18 узлов боевая группа двигалась к югу, пересекая штилевые полосы, оставляя слева остров Вознесения и входя в зону, где северо-восточные пассаты постепенно сменяются порывистыми юго-восточными. Стоя рядом с Брентом – на месте, которое она занимала каждое утро, словно тоже несла вахту, – Кэтрин сказала:

– Забавно, как переменчив ветер.

– Мы в западном полушарии, Кэтрин, – объяснил энсин. – На самом деле все просто. Стоит лишь помнить, что, когда воздушные потоки и водные течения приближаются к материкам, на них оказывает влияние вращение Земли. По часовой стрелке, – он пальцем нарисовал в воздухе круг, – в северном полушарии. И против часовой стрелки – в южном. – Палец прочертил круг в обратном направлении.

– Как просто, – засмеялась девушка, глядя Бренту прямо в глаза. – Совсем просто.

Брент почувствовал непреодолимое желание дотронуться до нее. Но его руки не двинулись с места.

После того как корабль пересек тропик Рака, курс изменился на 2—0—0; дни шли, и Брент знал, что где-то далеко, на западном горизонте, остались Бразилия, Уругвай и Аргентина. Стало прохладнее, и солнце в небе, медленно заполняющемся высоко плывущими тягучими серыми облаками, уже висело за кормой. Море блестело синевато-серым, вздымающиеся горы океанской воды разбивались о левую скулу могучего корабля, не щадя восемьдесят четыре тысячи тонн стальной махины, бесконечными рядами волн неустанно напоминая «Йонаге» о его абсолютной незначительности, о бренности человека и созданном им. А «Йонага» протестовал, со скрипом и стоном продираясь сквозь волны и проверяя шпангоуты, обшивку и заклепки на прочность. Спустя десять дней после нападения, оставив далеко на западе Фолклендские острова, «Йонага» встретил свой первый танкер.

Ход замедлился, флаги и вымпелы затрепетали на реях, когда мрачный, землистого цвета танкер, глубоко просевший в воду от ударов перекатывавшихся через низкий борт волн, словно необъятная синь океана играла с ним, и раскачивающийся на парусах голубой воды и белых брызг в направлении авианосца, подошел ближе и начал заправку по-японски: от кормы к носу. Фудзита нетерпеливо вышагивал по палубе, проклиная медлительность движения и приказывая впередсмотрящим быть бдительнее.

– Мы отличная закуска для подлодок! – крикнул он, указывая на танкер. Кэтрин Судзуки, стоявшая у двери рядом с охранником, тихо хихикнула. Резко обернувшись, Фудзита бросил ей:

– Марш в каюту! Сейчас же!

Недовольно ворча, женщина ушла.

4

На девятнадцатый день похода, после того как были пройдены Острова Зеленого Мыса, «Йонага» вошел в пролив Дрейка, поделив пополам море Скотта между мысом Горн и южными Шетландскими островами. Брент в штормовой куртке, толстых парусиновых брюках и парке стоял на мостике, ухватившись руками в перчатках за ветрозащитный экран.

Кэтрин, одетая примерно так же, находилась рядом с ним, что уже стало своеобразным утренним ритуалом, вызывающим уважение у всех вахтенных, которые держались от них на некотором расстоянии, когда эта пара разговаривала или просто бок о бок стояла молча.

Адмирал Фудзита приказал изменить курс на два-семь-ноль, заставляя нос «Йонаги» бросать вызов атакующим корабль бесконечным рядам грозных волн. «Флетчерам» тоже приходилось нелегко. Высокие, за счет торчащих вверх орудий, и узкие, они глубоко зарывались в волны, и серая вода заливала палубы, их грациозные корпуса исчезали в основаниях волн, чтобы появиться вновь, дрожа и отряхиваясь от захлестнувшей палубы и надстройки воды, словно ленивые гончие, застигнутые проливным дождем.

– Серое, серое, все вокруг серое, – сказала Кэтрин, слова белыми ленточками пара срывались ледяным ветром с ее губ. Посмотрев на непроницаемое небо и скользящие по нему серовато-коричневые облака, мчащиеся от горизонта, как напуганные ветром-волком овцы, Брент согласно кивнул и непроизвольно моргнул, когда особенно сильный порыв ветра больно брызнул колючими иголками ему в лицо.

– А где самолеты? – спросила девушка, увидев пустую полетную палубу.

– Спрятаны внизу, – ответил Брент, сгибая ноги в коленях, когда гигантская волна ударила в корабль. – Даже чайки не могут летать в такую погоду.

– О Боже, шторм и холод, – произнесла девушка, держась руками за ветрозащитный экран.

– Шестидесятый градус южной широты.

– Мы почти у Южного полярного круга?

– Примерно в семистах пятидесяти милях. – Его рука махнула в сторону левого борта.

– Ну, команда, должно быть, привыкла к такой погоде, – заметила Кэтрин. – В конце концов «Йонага» провел в Арктике свыше сорока лет.

– Обычный газетный ляп, – хмыкнул Брент.

– У Чукотского полуострова с секретной миссией, – продолжала девушка.

Брент рассмеялся.

– Так вам говорили?

Она кивнула.

– То, что у Чукотского, правильно, но южнее Северного полярного круга.

Кэтрин ударила маленьким кулачком в перчатке по поручню.

– Тогда скажите, Брент, скажите мне правду. Обещаю, никто об этом не узнает.

Глубоко вздохнув и глядя вперед, Брент рассказал историю могучего корабля: невероятную легенду, которая началась в 1935 году. Заложенный как линкор – один из серии кораблей-монстров класса «Ямато», водоизмещением 64 тысячи тонн с девятью орудиями калибра восемнадцать и две десятых дюйма, – «Йонага», как и «Синана», был переоборудован в авианосец. Но если для «Синаны» компоновку судна оставили без изменений, то «Йонагу» удлинили, соорудив 1040-футовую полетную палубу и установив шестнадцать котлов «Канпон» вместо двенадцати.

– «Йонага» входил в состав ударного соединения, атаковавшего Перл-Харбор? – спросила Кэтрин.

– Совершенно верно. Японцы называли его «Кидо Бутай», «Кага», «Акаги», «Сорю», «Хирю», «Цуйкаку», «Сокаку» и «Йонага», который был настолько огромным, что привел в ужас всех шпионов, узнавших о нем.

Кэтрин, казалось, была загипнотизирована легендой. Брент медленно продолжал рассказывать, будто он тоже бросил вызов реальности многотонного левиафана, качающегося и перекатывающегося у него под ногами.

– Для сохранения тайны, – добавил Брент, – была сделана экстраординарная вещь: «Йонага» был укомплектован офицерами отряда Семьсот тридцать один.

– Я этого не знала. Разве они не были как гестапо или СС?

– Правильно. Убийцы! Даже проводили медицинские эксперименты над военнопленными. Были уничтожены все сведения о «Йонаге» как судне императорского флота, и авианосец стал кораблем-призраком. Японцы сделали невероятное. В начале 1940 года отряд Семьсот тридцать один перевел «Йонагу» на стоянку возле Кицуки на острове Кюсю, где он был закамуфлирован огромным количеством сетей – их было столько, что Фудзита как-то заметил, что в течение года рыбаки Кюсю ощущали их нехватку. Но авианосец находился в рабочем состоянии. С моря он выглядел как одна из небольших гор острова, и западные посольства, которые, как правильно считали японцы, кишели шпионами, даже не подозревали о его существовании. Но после принятия решения атаковать Перл-Харбор отряд Семьсот тридцать один переводит «Йонагу» в бухту Сано, на секретную базу, укрытую в пещере на южном побережье Чукотского полуострова.

– Он выдается в Берингово море из Сибири, так ведь, Брент?

– Верно. И он малообитаем.

– Но почему база находилась там. В газетах писали…

Брент прервал Кэтрин.

– Газеты много пишут, но мало знают. В действительности бухта Сано существовала из-за того, что отряду Семьсот тридцать один необходима была база для запусков воздушных шаров с бактериальными средствами.

– Это для меня новость.

– Да. Были получены смертельные штаммы бактерий, и они побоялись осуществлять запуски с территории Японии. Поэтому полковник Сано, проводивший разведку местности на одной из японских больших лодок…

– Лодок?

– Подводных лодок. Неважно, он нашел грот, и база была создана. – Потом Брент рассказал о том, как особая роза ветров Земли формирует бризы, дующие от полюса мимо бухты Сано к юго-востоку через Алеутские острова, где западные ветры могут поднять воздушные шары и понести их к западному побережью США. А грот расположен на Тихоокеанском геосинклинальном поясе с источником пара, имеющим безграничный запас геотермальной энергии.

– Но оползень поймал «Йонагу» в ловушку?

– Не совсем так. Соскользнул нависший ледник. Именно он замуровал авианосец и потопил «L—24» вместе с полковником Сано. – Брент быстро рассказал о двух прорубленных в толще льда тоннелях длиной почти в километр, о том, как рыболовные команды добывали палтуса, лосося, сельдь, треску и даже небольших китов в одном из самых богатых в мире рыболовных районов. В пещере росли водоросли, и в течение более сорока лет команда не испытывала недостатка в пище.

– Я по-прежнему не могу в это поверить. Даже несмотря на то, что стою на палубе «Йонаги», вижу его, ощущаю, – все это кажется сном. Кошмарным сном, Брент.

Брент поднял одну бровь.

– Они уничтожили Перл-Харбор, потопили «Нью-Джерси». Разве это не кошмар?

– Конечно, Кэтрин. Но мы нанесли удар по Триполи, разбомбили базы Каддафи в Мисратахе и Эль-Карариме и спасли Израиль.

– Мы? Ага, вы один из них, Брент. После Перл-Харбора они… – Кэтрин махнула рукой. – Эта банда убила вашего отца.

Упоминание об отце, Теде Порохе Россе заставило Брента напрячься. Разозленный, он повернулся к девушке.

– Моя отец покончил с собой!

– Вы уверены?

– Разумеется. Адмирал Фудзита передал мне его последние слова.

– И вас это удовлетворило?

– Естественно. – Брент был настроен скептически. – Его честное слово.

– Вы один из них. Конечно. Еще один самурай. – Сказанные слова брызнули на Брента кислотой.

– Я не нахожу это предосудительным, – резко ответил он.

– Ох, простите, Брент, – извинилась Кэтрин, хватая руку офицера и глядя вверх на него, словно виноватая большеглазая девчонка, – я не хотела вас обидеть.

Глядя в мягкие влажные глаза, Брент почувствовал, что ее взгляд мог бы растопить льды Антарктики. И снова он ощутил горячее желание дотронуться до нее. Она, казалось, прочла его мысли и прошептала:

– Однажды мы оказываемся одинокими, Брент.

Корабль качнуло, и ее бросило к нему. С трудом Брент отвел глаза и продолжил рассказ.

– Они тренировались.

– Кто тренировался?

– Команда. В течение сорока лет не только летчики, но и все члены экипажа обучались на тренажерах. Цистерны с бензином и бочки с маслом были опечатаны, и все активно занимались физической подготовкой. Много старших офицеров умерло, но оставшиеся члены экипажа старели медленно, и, когда спустя сорок два года ледник раскололся, более двух тысяч четырехсот человек в великолепном физическом состоянии заняли свои места на прекрасно сохранившемся корабле и вырвались из плена.

– И тогда они вошли в историю.

– Мадам, – раздался позади них низкий голос. – Ваше время.

Вздохнув, Кэтрин обернулась и посмотрела на охранника.

– Я готова, начальник охраны. Снова в башню Тауэр.

Посмотрев на Брента и улыбаясь дразнящей улыбкой, девушка покинула мостик.

Напряжение спало, когда «Йонага» наконец обогнул мыс Горн и изменил курс на северо-восток в более теплые и дружелюбные широты.

– Откуда вы родом, Брент? – спросила Кэтрин ясным, тихим утром, наблюдая за полетной палубой, где шесть самолетов боевого патруля готовились к первому за прошедшую неделю вылету.

– Из Нью-Йорка. А вы?

– Сан-Бернардино, Калифорния. – Кэтрин подняла глаза к энергичному лицу. – Почему флот, Брент?

– Бредил морем.

– Семейное?

– Да. Мой отец был кадровым моряком – до офицера дослужился из матросов. Во время второй мировой войны он служил на «Энтерпрайзе», тонул на «Хорнете», попал в плен, бежал, ушел в отставку, после войны работал в Японии с Марком Алленом в штабе Сэмюэла Элиота Морисона. Они помогали писать «Морские боевые операции США во второй мировой войне».

– Но он был капитаном гражданского судна «Спарта», когда «Йонага» потопил его.

Брент поежился.

– Правильно. После войны отец быстро поднимался по служебной лестнице и занимал пост атташе во многих странах мира.

– И поэтому вы стали лингвистом?

– Да. Не знаю, какой я специалист, но мой отец настаивал, чтобы я посещал закрытые частные школы, и я выучил японский, немецкий, французский, итальянский и даже немного арабский. В Саудовской Аравии.

– Вы учились в Аннаполисе?

– Конечно, где же еще?

– Извините, энсин. – И они оба засмеялись.

– «Спарта». Вы не ответили на вопрос о ней. Почему ваш отец стал ее капитаном?

Мысли Брента вернулись к причиняющим боль воспоминаниям, к годам учебы в средней школе, когда его любимая, похожая на ангела мама, улыбаясь, медленно умирала, превозмогая боль от пожирающего ее тело рака. И к отставке отца, к годам, проведенным у кровати матери, и наконец к ее смерти, которую она встретила как долгожданное облегчение. Но не Порох Росс. Его завертело, понесло, он стал прикладываться к бутылке. Только спустя год после глубокого запоя, закончившегося дракой с собственным сыном, Тед Росс вытащил себя из глубокой пропасти и вернулся к отрезвляющему очищению морем. Но затем «Спарта» встретила «Йонагу».

– Моя мать умерла, когда я учился в школе, – кратко сказал он. – Отец вышел в отставку, чтобы ухаживать за ней, и после ее смерти устроился плавать на торговое судно.

Кэтрин кивнула.

– Мои родители были дохо.

– Дохо – дословно соотечественники. Так называют всех японских эмигрантов, всех японцев, живущих за границей, – сказал он. – Япония всегда помнит о своих сыновьях и дочерях.

– Очень хорошо. Пятерка, энсин. – И затем с горечью добавила: – Ваши, я имею в виду Штаты, тоже никогда не забывают своих подданных. Мои родители были интернированы в Манзанаре с 1942-го по 1945-й. Они потеряли все.

– Трагедия. Но у них было двойное гражданство. Учитывайте время – паника, страх…

– Это был еврейский заговор!

– Еврейский?

– Да. Рузвельт сговорился с евреями, чтобы забрать собственность японцев, чтобы пенни обернулись долларами.

– Вы говорите как арабы, Кэтрин, – резко бросил Брент, вспыхнувший от злости, как чиркнувшая о коробок спичка.

Мимолетный ужас скользнул по лицу девушки, и она постучала сжатым кулаком себе по голове, словно наказывая себя.

– Я не это имела в виду. Я ненавижу Каддафи так же сильно, как и вы. – В ее голосе звучало искреннее раскаяние.

Брент быстро подавил свою злость и сменил тему разговора.

– Вы геолог?

– Да. Я окончила ЮКУ – Южнокалифорнийский университет.

– А-а, – хитро протянул Брент. – На борту есть еще один выпускник вашей альма-матер.

Кэтрин насмешливо посмотрела на него.

– И кто же?

– Адмирал Фудзита.

На мостике повисло долгое молчание, лишь глухой шум корабельных двигателей, свист рассекаемой воды и порывы ветра, дергающего реи, нарушали его. Наконец она выдавила:

– Фудзита?

Брент рассмеялся так громко, что впередсмотрящие повернулись в его сторону.

– Да, Кэтрин. Многие офицеры его поколения учились в английских и американских университетах. В конце концов императорский военно-морской флот был скопирован с британских ВМС. Фактически японцы создали свою академию Эта Дзима, заложив английский фундамент, и на переломе столетий английский был официальным языком флота.

– Я заметила, что все они, кажется, понимают по-английски. – Прищурив глаза, она глянула на Брента. – Брент, а сколько лет этому человеку?

– Сто.

– Сто, – недоверчиво повторила Кэтрин.

– Да. Мы с адмиралом Алленом слышали его официальное представление. Он участвовал в Цусимском сражении.

Девушка оказалась в явном замешательстве и удивленно подняла брови.

– Цусима находится в Корейском проливе, там в 1905 году японцы разбили русский флот, – объяснил Брент. – Потом традиционные курсы генштаба и военно-морской колледж, где он участвовал в разработке первого палубного самолета.

– Но мой университет?

– После первой мировой войны он получил степень магистра по английскому языку. Кажется, в 1921-м.

– Уму непостижимо.

– Но на самом деле в этом нет ничего удивительного, Кэтрин. Япония брыкалась и вопила, когда в девятнадцатом веке ее тащили из феодализма. Она должна была догонять западный мир, брать его идеи и технологию. Это было замечательно. Японцы разбили Россию спустя всего пятьдесят лет после того, как адмирал Перри вынудил их вступить в контакт с Западом.

Ожил один из самолетов: его двигатель пробудился к жизни, застучал, запинаясь и почти останавливаясь, но затем, после некоторого колебания, когда яростно заработали все его четырнадцать цилиндров, стал набирать обороты, выпуская облачка синевато-серого дыма. Запустился еще один двигатель. Потом еще и еще, пока все шесть великолепных белых истребителей не задрожали на швартовах полетной палубы.

– Я слышала, что большинство этих людей не покидали корабля более сорока лет, – сказала Кэтрин, показывая на суетившихся вокруг самолетов воздушного патруля.

– Трудно поверить, но это правда. Некоторые из них сходили на берег в Токио и нашли омерзительным то, что увидели.

– А их семьи?

– Не забывайте, что члены команды были застрахованы. Их жены снова вышли замуж или умерли, а многие погибли во время воздушных налетов американской авиации. Семья Фудзиты целиком исчезла в Хиросиме.

– Боже! Разве он не горевал?

– Сначала, конечно, да. – Брент постучал по экрану. – Но разум самурая понять трудно. – Он на секунду задумался. – Кэтрин, вы когда-нибудь слышали понятие «кокутай»?

Настала очередь девушки задуматься.

– М-м, мой отец употреблял это слово. Император – у нас висел его портрет. Он олицетворял Японию. Это, Брент?

– В общем, да, Кэтрин. Император – это олицетворение сути государства.

– Какой пережиток!

– Но не для этих людей. «Кокутай» – их основная движущая сила.

– И сейчас? Вы хотите сказать, что они по-прежнему слуги своего императора? Мой отец был в сердце настоящим японцем, но…

– Разумеется. Я говорил вам, что они из средневековья с присущей ему феодальной преданностью. Для них Хирохито остается Богом и его слова священны и сомнению не подлежат. Фудзита отвечает только перед ним.

– Адмирал на мостике, – громко крикнул охранник Кэтрин.

Повернувшись и вытянувшись, Брент увидел Фудзиту, сопровождаемого капитаном второго ранга Кавамото и лейтенантом Хиронакой. Фудзита занял свое обычное место возле телефона, выжидательно поглядывая из-под шлема не по размеру, а штабные офицеры приникли к ветрозащитному экрану.

– Вольно, – сказал адмирал, махнув рукой. – Продолжайте нести вахту.

– Слушаюсь, сэр, – ответил Брент и поднял бинокль. Кэтрин направилась к двери.

– Можете остаться, мисс Судзуки, – произнес японец с неожиданным радушием. Улыбаясь, Кэтрин вернулась и стала рядом с Брентом. Адмирал обратился к нему: – Что можете доложить, энсин? – спросил он, держась за поручни и глядя на «Зеро», прогревающие двигатели.

– Вахтенный по палубе капитан третьего ранга Ацуми. Идем прежним курсом три-один-ноль, со скоростью восемнадцать узлов, все котлы в рабочем режиме, готовность два, согласно вашим приказам и распоряжениям на ночь, сэр.

– Хорошо. – Адмирал выглядел удовлетворенным. – Сегодня утром мы возобновим боевое патрулирование и тренировочные полеты. – Он повернулся к телефонисту. – Матрос Наоюки, всем экипажам: летчикам занять места в кабинах.

Динамик прохрипел команду, и шестеро летчиков в коричневых комбинезонах помчались по полетной палубе, прыгнули в кабины, а техники, стоя на крыльях и склонившись над пилотами, как птицы над молодыми оперившимися птенцами, помогали затягивать им ремни, поправляли парашюты, проверяли замки фонаря и кислородные баллоны. Фудзита посмотрел, как ветер рвет на кормовом гафеле боевой флаг, на репитер гирокомпаса, затем отдал распоряжение телефонисту: