Текст книги "Возвращение седьмого авианосца"

– Сигнальному мостику: поднять сигнал «курс один-три-ноль».

Через мгновение флаги и вымпелы засвистели над головой, как миниатюрные пастушьи кнуты. Подняв бинокль, Брент подошел к краю площадки, за ним, словно привязанная, двинулась девушка. Брент увидел ответные сигналы на реях эсминцев.

– Корабли сопровождения отвечают на наш сигнал, сэр.

– Отлично. Сигнал убрать.

Резким рывком сильной руки сигнальщик дернул вымпелы «Йонаги» назад в кису для флагов. «Флетчеры» отреагировали мгновенно.

– Принято сэр.

– Хорошо. – Адмирал повернулся к переговорной трубе. – Право руля на заданный угол, курс один-три-ноль: – Накренившись и оставляя белый шрам на голубой поверхности, корабль описал большую дугу, сопровождение следовало его движениям, будто танцоры кордебалета на сцене Большого театра.

– Он поворачивает, мы возвращаемся, – шепнула на ухо Бренту Кэтрин.

Брент хмыкнул.

– Становимся к ветру – зюйд-остовому. Самолеты не могут взлетать, когда ветер с кормы. Он к тому же, кажется, увеличивает скорость.

– Есть держать один-три-ноль, – пришел ответ от телефониста.

– Сигнальному мостику: скорость двадцать четыре.

В течение нескольких минут флаги и вымпелы повторяли приказ, затем исчезли, и Брент после открытия маневровых клапанов ощутил, как сильнее заработали четыре мощные машины.

– Почему он просто не передаст команду по радио, а, Брент? – спросила Кэтрин. – Так было бы проще.

– Да. И арабским радиостанциям было бы проще перехватывать наши сигналы.

– Даже отсюда?

– В любом месте, Кэтрин. Даже от Островов Зеленого Мыса.

– Но вы должны пользоваться радио.

– Только когда враг в зоне видимости и в случае крайней необходимости.

Слова Брента прервала команда Фудзиты:

– Вымпел на гафель. – Треугольный вымпел с красным кругом на белом фоне уперся в клотик.

Кэтрин показала пальцем вверх на вымпел.

– Сигнал нашему сопровождению, – объяснил Брент. – «Запускаю самолеты». – «Флетчеры» медленно стали снижать скорость и отстали за кормой. – Наш телохранитель, – сказал Брент, указывая рукой на впереди идущий эсминец. Он перевел бинокль на кабину первого «Зеро». Мацухара ответил взглядом и поднял руку.

– Ваши убийцы сегодня настроены дружелюбно, – прошипела Кэтрин.

– Оставим это, – не оборачиваясь, резко бросил Брент.

– Полосы за кабиной. Что они означают? – быстро спросила Кэтрин, стараясь отвлечь Брента и смягчить его злость.

Брент принял ее игру.

– Зеленая полоса – «Коку сэнтай», первая эскадрилья, Тихоокеанский воздушный флот. Голубая – принадлежность к авианосцу «Йонага», три цифры на хвосте – тип самолета и его бортовой номер.

Брент вновь перевел свое внимание на полетную палубу, где техники стояли поодаль от самолетов, он увидел Мацухару, который, склонясь над приборами, газовал двигателем, работал педалями, рулями и закрылками. Подполковник удовлетворенно выбросил большой палец правой руки вверх. Тут же четверо механиков отсоединили крыльевые и хвостовые тросы, только двое остались у колодок.

Глаза всех сфокусировались на регулировщике взлета в желтой униформе, стоявшем на площадке по правому борту полетной палубы и державшем в руке высоко над головой желтый флажок.

– Взлет! Взлет! – закричал Фудзита телефонисту. – Чего ты ждешь?

Еще до того, как Наоюки успел что-либо сказать в микрофон, желтый флажок упал, колодки были убраны, и двигатель самолета Мацухары взревел. Летчик резко отпустил тормоз, и элегантный истребитель стремительно рванулся ввысь. Один, потом другой «Мицубиси» разбежались по палубе и взмыли в небо за своим командиром, сделав полагающуюся «коробочку» против часовой стрелки, они быстро выстроились в традиционный японский клин и стали набирать высоту.

Фудзита повернулся к капитану второго ранга Кавамото.

– У нас снова есть острые орлиные клювы. – Он ткнул пальцем в палубу. – А где наши ястребиные глаза?

– Для поиска целей с воздуха я выделил два палубных бомбардировщика-торпедоносца B5N и пару «Айти», – ответил Кавамото, показывая на кормовой подъемник, торчавший над полетной палубой и смыкавшийся с ней. Механики с криками выкатили моноплан, выкрашенный маскировочной краской и имевший впереди необычно длинную кабину летчика, подкатили его к левой раковине и закрепили, одновременно фиксируя складывающиеся законцовки крыльев в нормальном положении. Увлеченные деятельностью на полетной палубе, Фудзита, Кавамото и Хиронака подошли к краю площадки, ближе к корме; сзади них маячил телефонист, который уже переключил свой головной телефон на другой разъем.

– Какой старый самолет! – изумленно произнесла Кэтрин, почти дотрагиваясь ртом до уха Брента. – Теперь я верю всему, Брент, особенно после «Юнкерса».

– Да, Кэтрин, бомбардировщик-торпедоносец – это реальность. «Накадзима B5N2» – первый палубный моноплан. В Перл-Харборе он потопил авианосцы «Аризона», «Оклахома», «Калифорния», «Западная Вирджиния», «Теннеси» и «Невада».

– Даже я знаю, что это сделали бомбардировщики, Брент.

– А вон тот, – продолжал Брент, указывая рукой на другой защитного цвета моноплан с закрепленным шасси, поднимаемый передним подъемником, – «Айти D3A1». Он во время войны использовался как пикирующий и обычный бомбардировщик и потопил больше американских кораблей, чем какой-либо другой самолет гитлеровской Германии и ее союзников. Но у Перл… – Он махнул рукой. – Этот маленький красавец нанес огромный ущерб своими торпедами.

– Вы злитесь?

– С какой стати? Я еще не родился, в то время мой отец еще даже не познакомился с моей матерью.

– Но вы американец, Брент.

– Давайте оставим эту ненависть прошлому поколению, – нетерпеливо ответил он. – У меня нет для нее места.

– Сейчас она для Каддафи.

– Да. Он явно псих.

– И вы попытались уничтожить его.

– Мы сделали что могли. Но он укрылся в своем бункере в пустыне. – Брент стукнул по ограждению. – Вот такой век, Кэтрин. – Она вопросительно посмотрела на него, и он продолжил: – Век сумасшедших: Гитлер, Сталин, Иди Амин, Каддафи, Хомейни. Предводитель гуннов Аттила был филантропом по сравнению с ними.

– Может быть, – медленно произнесла Кэтрин, – подобная точка зрения…

Заработал двигатель, потом еще один, скоро взревели четыре звездообразных двигателя самолетов патруля, готовых к взлету.

– Мадам, – громко, чтобы перекрыть шум газующих машин, обратился к Кэтрин Фудзита, подходя к беседующей паре. – Время возвращаться в каюту.

– Слушаюсь, сэр. – Она поджала губы и превратилась в маленькую избалованную девочку. – Адмирал, можно мне осмотреть ваш корабль? Ну, пожалуйста, я не поломаю его. Я схожу с ума в этой похожей на гроб каюте.

Очевидно, свою роль сыграло приподнятое настроение, и на мятом пергаменте лица старика появилась редко посещавшая его улыбка.

– Мадам, не в моей власти приказывать своим подчиненным быть гидом для кого бы то ни было, но… – он посмотрел на Брента, – если мистер Росс согласен, он может сопровождать вас.

– Я сдаю вахту через несколько минут, сэр, – ответил Брент, скрывая под маской равнодушия свое возбуждение.

– Ах, благодарю вас, адмирал, – пробормотала Кэтрин.

– Верхние надстройки и не ниже ангарной палубы, энсин.

– Этот подъемник, Брент, – сказала девушка, когда закрылась дверь маленькой кабины, – должно быть, проектировался для стариков.

Американец и Кэтрин только что закончили беглый осмотр мостика, где Брент показал магнитный компас, репитер гирокомпаса и мониторы, фиксирующие характеристики двигателя и частоту вращения винта, а матросы, обслуживающие приборы, бросали на женщину холодные и пронзительные взгляды. Вахтенный офицер капитан третьего ранга Ацуми едва заметно кивнул им и поднял бинокль, когда первый «Накадзима» устремился вперед и медленно ушел влево.

Идя вплотную за девушкой, Брент показал ей УКВ-радиотелефон, аппарат внутриэскадренной телефонной связи, установленный над прокладочным столом, и сейф, где хранились тяжеленные кодовые книги. В кормовой части между ходовой и радиорубкой Брент обратил внимание Кэтрин на боевой информационный пост, небольшое пространство, в котором доминировал громадный, напоминающий бильярдный, стол с огромным изображением катушки компаса посредине.

– «Йонага» – центр компаса, – разъяснил Брент. К нему повернулось несколько голов. – Свои и чужие корабли и самолеты обозначены метками и передвигаются рукой.

– Это воздушный патруль, – догадалась Кэтрин, указывая на шесть красных крестиков у края стола. И, кивнув в направлении двух светящихся труб, где пульсирующие пальцы-линии проходили через мерцающие зеленые точки, которые исчезали и возникали вновь, когда лучи продолжали свой необузданный поиск, заметила: – Адмирал верит радарам.

– К счастью, – ответил Брент, уводя девушку назад к ходовой рубке и подъемнику.

Двери шахты подъемника закрылись, и Брент сказал:

– На всех кораблях класса «Ямато» устанавливались подъемники. Фактически линкорный вариант предполагал два. – Он нажал кнопку, кабина начала медленно опускаться. Глядя снизу вверх черными глазами, внезапно ставшими бархатными, Кэтрин придвинулась ближе.

– Брент, – тихо сказала она. – Я чувствовала себя так одиноко в запертой каюте. – Брент молча смотрел, как острия ее грудей уперлись в его грудь. Глубоко внутри себя, внизу живота, он ощутил возбуждение, которое медленно, словно пламя костра, начало свое движение по телу. – Но для двоих это почти невозможно…

– Для двоих, – прервал Кэтрин Брент, беря ее руки в свои огромные ладони, – для двоих людей почти невозможно оставаться в одиночестве.

– Да. – Запрокинув голову, она качнулась к нему, ее глаза горели желанием.

Брент опустил руки.

– Кэтрин! Здесь неподходящее место.

– А где, Брент? Где подходящее? – Ее голос был полон страдания.

Брент резко выдохнул.

– На берегу, Кэтрин, на берегу.

– Разве ты не можешь прийти ко мне в каюту?

– Исключено.

– Не по-самурайски? Поэтому?

Резкая остановка кабины оборвала их разговор, дверь открылась – за ней толпилось с полдюжины любопытствующих авиамехаников. Они, наверное, узнали, что в кабине женщина. Но как? Корабельный беспроволочный телеграф, подумал Брент, уводя Кэтрин от подъемника.

– На «остров», – стоя среди механиков, сидевших на корточках и наблюдавших за кормой, произнес он, беря Кэтрин за руку. – Последний ярус.

Резкая струя горячего воздуха – это летчик оставшегося самолета «Айти D3A1» дал газ. Молниеносное движение желтого флажка, и защитного цвета моноплан устремился к носу. Бренту еще ни разу не удавалось оказаться на полетной палубе во время взлета. Шум двигателя заглушал все звуки. Неровный выхлоп огромного тысячесильного «Кинсэя-43» ударил им в лицо из установленной сбоку выхлопной трубы. Самолет прогрохотал мимо, и Брент заметил то, что никогда четко не видел с мостика: матовую светопоглощающую краску верхней части фонаря кабины, внешний телескопический бомбардировочный прицел, отчетливо вырисовывающийся на фоне лобового стекла, неубирающееся шасси с обтекателями, пилоны для подвески бомб, подкрыльевые щитки, поворачивающиеся на девяносто градусов для устойчивого отвесного пикирования, удлиненную заднюю кабину с жестко закрепленным и направленным в сторону хвоста пулеметом, летчиков в шлемах, очках и наголовных повязках хатимаки.

Закрыв уши руками, Кэтрин и Брент наблюдали, как пикирующий бомбардировщик пронесся мимо, оторвался от палубы, на некотором удалении от корабля рискованно просел вниз и наконец скрылся в вышине.

– Охота с воздуха, – прокомментировал Брент, показывая в сторону носа. – Контролируются четыре сектора носовых курсовых углов от траверза до траверза. Радар не заменит человеческого глаза.

Кэтрин кивнула.

– Мы можем вернуться? – и она указала на корму.

– Не во время полетов.

– А-а, – явно разочарованно произнесла она.

– Но мы можем опуститься на ангарную палубу.

– Но не ниже.

– Точно, Кэтрин. Не ниже.

– Может, я найду укромный уголок, где растерзаю твое невинное и непорочное тело. Разве не этого боялся адмирал?

Брент рассмеялся.

– Ага. Ведь экипаж сплошь состоит из девственников. – И повел ее к подъемнику.

Ступив на похожую на пещеру ангарную палубу, пара встретила организованный бедлам: ряды самолетов, облепленных механиками и летчиками, раскатистые звуки металлических ударов, крики, прерываемые шипящим стаккато пневматического инструмента. С благоговейным ужасом Кэтрин замерла на месте, оглядывая ряды прожекторов над головой и лихорадочную деятельность вокруг.

Посмеиваясь, Брент обвел палубу рукой.

– Примерно тысяча на двести футов – три футбольных поля.

– Больше, чем Рокфеллеровский центр, музей Метрополитен и Карлсбадская пещера, вместе взятые, – восхищенно сказала Кэтрин.

Брент указал пальцем на платформу, выступавшую у них над головой.

– Галерейная палуба. Помещения для летчиков из дежурных экипажей. – Затем направил палец вниз. – Стеллажи для приготовленных к применению бомб и торпед. Для их снаряжения потребуется всего несколько минут.

Кэтрин показала на небольшой бак, установленный на тележке, которую толкали два матроса.

– Примитив. Разве у вас нет механизированных тележек?

Брент отрицательно покачал головой.

– Адмирал настаивает на использовании старых способов – способов, которые испытаны, проверены и понятны его людям.

– Как судовождение.

– Да. – Брент кивнул на тележку, что гремела мимо на железных колесах. – Это топливозаправщик. – И показал в сторону кормы. – Они готовят к полету следующий воздушный патруль.

– Почему не заправлять прямо из корабельных цистерн.

– Слишком опасно, Кэтрин. А в этом случае пожар можно погасить.

– Выходит, Брент, авианосцы взрывоопасны.

– Очень. Они ведь не что иное, как плавучие склады топлива и вооружения.

Он поймал ее мимолетную улыбку, придавшую ее лицу жесткое выражение, заметил лихорадочный блеск в глазах. Брент беспокойно повернулся.

– Что случилось, Кэтрин?

– Так, ничего. – Не обращая внимания на взгляды таращившихся механиков, Кэтрин взяла Брента за руку и показала в сторону носа на деревянное строение. – Что это такое, черт возьми? – спросила она и потащила его туда.

– Храм. Храм Вечного Блаженства, – ответил Брент, подходя к огромному, квадратной формы сооружению из некрашеной фанеры.

Кэтрин указала на единственный вход, увенчанный доской с позолотой.

– Тории – ворота по дороге к храму. Вероятно, комбинация буддийского храма и синтоистского монастыря.

– Верно! – Брент кивнул в сторону цветочного орнамента по обеим сторонам входа. – Хризантемы.

– Конечно, Брент. Шестнадцатилепестковые, они символизируют императора.

– Пять для тебя, Кэтрин.

Она рассмеялась.

– Это место для честных японцев, а не для американских потаскух, – проскрипел сзади низкий голос.

Синхронно повернувшись, они увидели разъяренного лейтенанта Коноэ. Одетый в пятнисто-зеленый комбинезон механика крепыш пилот стоял перед «Зеро» со снятым капотом, открывающим четырнадцатицилиндровый «Сакаэ». Рокочущий голос заставил повернуться несколько десятков голов, и на огромной палубе воцарилась тишина, словно на нее лег холодный туман. Сотни глаз уставились на Брента, Кэтрин и Нобутаке Коноэ. Прошаркали резиновые подошвы, и вокруг троицы образовался молчаливый круг из летчиков и механиков, заполнивших пространство почти осязаемым ожиданием.

Губы Брента вытянулись в резкую линию, взгляд бледно-сапфировых глаз стал холодным и жестким, и он вновь почувствовал как раскаленные витки тугой пружины начинают распирать грудь, давить на ребра, учащать пульс, делать дыхание отрывистым. Его мозг внезапно превратился в компьютер, анализирующий стойку Коноэ, напоминавшего каменную глыбу, его сжатые кулаки, тяжелый подбородок, угрожающий взгляд. Его ноги были расставлены – левая чуть впереди, вес тела распределился между ними, сжатые кулаки бесконтрольно подергивались. Каждая составляющая поведения этого человека кричала слово «убийца». Брент тихо сказал:

– Если лейтенанту хочется скорее отправиться в храм Ясукуни, я буду счастлив открыть перед ним дверь.

– Мой спор с ней, – прорычал Коноэ, ткнув пальцем в девушку.

– Давай, давай, сукин ты сын, – прошипела Кэтрин, поднимая с палубы ломик. – Поговорим с тобой о равенстве полов.

Шорох удивления пронесся над толпой, и она сжалась плотнее.

Брент толкнул девушку в объятия одного пожилого старшины, приказав:

– Подержи-ка ее, старшина Симада. – Руки девушки были тут же крепко прижаты, ломик упал на палубу.

– Пусти меня!

– Тихо! – крикнул Брент. – Спор со мной, и он точно знает это. – И он кивнул в сторону Коноэ.

Зловещая усмешка расколола каменное лицо летчика.

– Пусть будет так, янки.

– Дело не в девушке, лейтенант, так ведь? А в бомбежке Токио, потопленном японском флоте, Хиросиме, Нагасаки…

И без этого узкие глаза летчика превратились в щелки, мерцавшие ненавистью.

– Ненавижу! Буду ненавидеть, энсин! Всегда!

– Месть сорока семи самураев.

– Конечно. Способ, которым вы мстили за Перл-Харбор.

– Тогда вперед, могучий самурай, улучши свою карму.

– Я буду драться с тобой, янки, твоим же оружием. На кулаках. А то, боюсь, ногой я убью тебя.

– Спасибо за великодушие, – ответил Брент, инстинктивно настораживаясь и отводя правую ногу назад.

Коноэ поднял руку, улыбаясь как человек, которого осенила идея всей жизни.

– Старшина Симада, – крикнул он, не сводя глаз с Брента. – Ломик между нами. – Его губы изогнулись, в голосе зазвучал яд сарказма. – Непостижимое восточное решение. Одно оружие – два человека. – Он засмеялся, и эхом отозвались смешки двух сотен человек. Оружие, брошенное старшиной, скользнуло и остановилось между противниками.

– Сейчас! – заорал Коноэ, прыгнув-еще до того, как американец сумел подготовиться. Ругаясь, Брент бросился вперед, но лейтенант одной рукой схватил оружие, а другой оттолкнул американца и, улыбаясь, легко вскочил на ноги.

Брент обрел равновесие и встал перед своим врагом.

– Этого следовало ожидать, – с горечью прошипел он.

– Как и вашего налета, испепелившего мою семью.

Посмеиваясь и поигрывая ломиком, медведь-японец взмахнул им вперед-назад. Смесь страха и ярости завязала живот Брента в тугой узел, заполнила его вены стремительным потоком крови, когда он, словно человек загипнотизированный коброй, смотрел на стальной прут.

Не менее двенадцати дюймов длиной, ломик внушал страх: один конец – изогнутый и раздвоенный, а другой – острый и плоский, как лезвие ножа. И ненормальный взгляд Коноэ. Только дикари могут пользоваться таким оружием, способным проломить человеческий череп, как яичную скорлупу, или вспороть живот, выпустив потоки крови и кишки его обладателя.

Коноэ перехватил ломик, взяв его как раз над изгибом, поигрывая им в руке, как бы взвешивая. Затем он двинулся вперед, уверенно ухмыляясь, выставив оружие и описывая круги его острым концом, как француз-дуэлянт шпагой. Брент отступил, чуть было не прозевав момент, когда японец нанес удар. Брент легко отпрыгнул в сторону, галдящая толпа отпрянула и вновь сомкнулась за ним. Но энсин находился в одиночестве – один на один со стальным острием, его взгляд постоянно блуждал, перемещаясь то на врага, то на его оружие. Молодому американцу часто доводилось применять свои кулаки, он выиграл схватку с двумя фанатиками мусульманами из «Саббаха» на улочке в Токио, был достаточно опытен и знал, что обращать внимание нужно на ноги, не обманываясь взглядом противника. Следя за движениями опорной левой ноги врага, Брент мог противостоять выпадам японца. Резкий шаг, замах – и быстрый удар. Американец ушел в сторону. Снова и снова стальной стержень, со свистом рассекая воздух, проходил в нескольких дюймах от Брента, но он предвидел удары и избегал смертоносного оружия стремительными прыжками в стороны. Толпа оживленно реагировала на происходящее.

Внезапно Коноэ надоела игра, и он схватил ломик обеими руками.

– Я убью тебя по-японски, – рявкнул он, поднимая стержень над головой в традиционной манере японских мастеров боя на мечах. Толпу охватил приступ возбуждения.

В некотором смысле смена тактики сработала в пользу американца. Японец теперь мог достать его на меньшем расстоянии. Но для него это была отточенная годами практика боя кендо и искусства фехтования. Брент сжал кулаки и следил за ногами Коноэ, когда тот приседал и раскачивался из стороны в сторону. С пугающей внезапностью японец бросился на Брента. По-крабьи рванув вперед, занеся ломик, словно меч палача над головой, лейтенант размахнулся со всей силы, стараясь быстро, как учат самураев, убить противника.

Брент отшатнулся назад, и стальной прут со свистом снаряда пронесся рядом с ухом, зловеще блеснув в тусклом свете. Снова покачивание ломика, замах и… правый кулак американца обрушился поверх левого плеча прямо в ухо Коноэ. Кружась и меняя положение, Брент смотрел на врага, который, скривившись в ухмылке, ошеломленно потирал ухо.

– Хорошо, – процедил летчик. – Очень хорошо. – Он поднял ломик и медленно двинулся вперед.

Опять свист артиллерийского снаряда – японец вложил в выпад всю свою силу. Но Брент рискнул и, нырнув под замах, контратаковал. Его огромный кулак влетел в солнечное сплетение Коноэ. Горячий выдох врага ожег Бренту шею. Взмах руки – и удар, принесший острую боль спине: удар такой сильный, что отдался в каждом позвонке, голова дернулась, лязгнули зубы. Но ломик покатился по палубе и с глухим стуком замер у фанерной стенки храма. Толпа закричала и завопила от удовольствия. Противники отскочили друг от друга. Брент тяжело дышал, подавляя боль, разлившуюся огнем по его пояснице. Правда, и Коноэ тоже досталось. Но он рванулся вперед, его руки взметнулись, как у задиры во время потасовки в баре.

Однако боксерского «дуэта» не получилось. Вместо этого Коноэ попробовал задавить Брента сольным градом ударов. Они сыпались слева и справа на плечи и руки американца, и тот отступал. Вдруг Брент нырнул, рванулся влево, но жестокий удар в челюсть настиг его, брызнули кровь и слюна. Боль пронзила тело от шеи до ног. Из носа тоже потекла кровь. Энсин почувствовал себя так, будто у него перед носом на бегу захлопнули дверь и он в нее врезался, в глазах появилась темнота, он почти перестал видеть. Тряхнув несколько раз головой, Брент сбросил пелену с глаз и двинулся вперед всем телом. Слегка присев, пошел на «танцующего» Коноэ, который, тяжело дыша после бурной атаки, отходил назад. Японец раскрылся.

Американец взлетел из полуприседа, как сорвавшаяся со своего места туго сжатая пружина, вложив все свои девяносто пять килограммов в движение левого кулака. Он почувствовал, что его удар достиг цели, услышал, как хрустнул носовой хрящ Коноэ. Его охватила неистовая радость, когда во все стороны хлестнула кровь врага вперемешку со слизью. Японец замер. Брент стремительно отправил правую руку ему под ребра, заставляя Коноэ сложиться пополам. Затем сплетя пальцы в замок-таран, со всей мощи сверху обрушил его на шею врага. Лейтенант повалился, как бычок на бойне.

Брент прыгнул на японца, перевернул его. Но Коноэ не сдавался. Кувыркаясь на глазах у обезумевшей от крови толпы, противники дико молотили друг друга. Брент снова и снова наносил удары, промахиваясь, разбивая костяшки пальцев о палубу, но часть ударов крушила кости и мускулы Коноэ. Брент чувствовал, что ему тоже досталось: кровь лила из носа, во рту было солоно от нее. Но боль не ощущалась, им владело лишь одно желание – уничтожить противника. Из глубины груди вырывались хрипящие звуки. Он рычал. Коноэ тоже зарычал.

Сцепившись, как два диких волка, они докатились до стены усыпальницы. Удар приняла на себя спина японца. Почувствовав внезапную слабость врага, Брент издал победный вопль, оседлал грудь Коноэ и прижал его руки своими коленями к палубе. Он заметил, что что-то блестит возле фанерной стенки. И схватил ломик.

Посмотрев вниз, он не увидел страха в окровавленном и разбитом лице – с поломанным носом, выбитыми зубами, заплывшим глазом, распухшим ртом и разорванным левым ухом. Страшное, непреодолимое желание не просто убить, но и полностью морально уничтожить врага захлестнуло в нем все человеческое. Толпа застыла, вокруг повисло гнетущее молчание, словно все залила тягучая вязкая жидкость.

– Хватит, Брент! Хватит! – услышал он доносящийся будто из глубины ущелья голос Кэтрин.

– Мало, – бросил он, поднимая раздвоенный конец ломика и держа левой рукой горло Коноэ.

– Давай, янки, – просипел Коноэ. – Ты должен.

Брент заколебался. Он вспомнил ту ночь на улочке в Токио, заполненную страхом и ненавистью, когда араб оказался под ним. В нем ожил зверь, наносивший удары, рвавший снова и снова разбитой бутылкой лицо саббаховца. Вытекшие глаза, разорванные нос и рот, клочья кожи… Потом аорта. И эхо далекого голоса Мацухары:

– Брент! Брент Росс! Хватит! Хватит!

Брент выше поднял ломик. Медленно повернул его. Он снова был на токийской улочке. Нет, уже не был. Мацухара и Ацуми. Они бежали через толпу, которая расступалась перед ними, словно волны перед носом «Йонаги».

– Стой! Стой! – Через секунду Мацухара и Ацуми оттащили американца, поставили его на ноги и вырвали из рук ломик.

– Не имеете права, не ваше дело, – кричал Коноэ с лицом, перепачканным кровью, капавшей с подбородка. – Вы отказываете мне в харакири, я заслужил самурайскую смерть.

– Ты ее скоро получишь и насладишься ею! – рявкнул Мацухара. – Но не здесь. – Потом он перевел взгляд на американца. – Оба к адмиралу Фудзите. Немедленно! – И толпе: – Марш по местам! – Толпа начала быстро редеть, как стая собак, которых разгоняют кнутом. – А вы, Кэтрин Судзуки, – в свою каюту.

Брент и Кэтрин под конвоем Мацухары и Ацуми побрели к выходу.

Лейтенант Коноэ провожал американца взглядом, пока тот не исчез в подъемнике.