Текст книги "Возлюбленная"

Чарли помнила и эротическое ощущение от пальца внутри нее… Как машина, скользя, останавливалась. И запах жженой резины, свежей кожи, громыхание выхлопной трубы, дребезжащие стуки двигателя, тряску капота, вибрацию, щекочущий ее лицо твидовый рукав. Она вспомнила, как его рот возник над ее ртом, как их губы слились в жадном поцелуе. И тот шарик жевательной резинки, который она вынула изо рта и засунула под крышку бардачка.

Послышался треск вроде выстрела из пистолета.

Чарли рывком села прямо. С нее каплями тек пот, под ложечкой возникло глубокое ощущение страха. Она потрясла головой, но ее волосы, слипшиеся от пота, едва шевелились. Пот ручейками сбегал вниз по шее, из-под мышек; она тряслась. Казалось, что автомобиль вокруг нее сжимался и воздуха становилось все меньше, как будто что-то отсасывало его.

Пошарив в поисках дверной ручки, она почувствовала в руке что-то маленькое и твердое. Спотыкаясь, выбралась наружу, оцарапав ногу о верхушку подоконника, но едва обратила на это внимание. Распрямившись, Чарли пристально посмотрела на маленький твердый предмет, поднесла его к окну, но было слишком темно, чтобы разглядеть.

Она поспешила выбраться из амбара наружу, под ослепительный блеск солнца. И сразу взглянула на предмет. Всего полдюйма в ширину, нечто темно-серое и изрытое впадинами, словно миниатюрный ссохшийся мозг. Крошечная полоска деревянного шпона прилепилась к нему с одной стороны.

Это был старый, засохший кусочек жевательной резинки.

Ее рука затряслась, заставив резинку заплясать, словно капельку слюны на раскаленной сковороде. Резинка выпала из руки. Чарли пыталась разглядеть ее на дорожке, потом опустилась на колени, просеивая гравий, шаря руками взад-вперед. Со стороны дома она услышала какой-то окрик, звук металлического удара, хруст шагов, смех. Она продолжала рыться в гравии, расширяя ямку, но резинка исчезла, поглощенная галькой, точно так же как море поглощает отпечатки ног на песке.

– Миссис Уитни? – окликнул чей-то голос. – Нам нужно узнать, куда вы хотите поставить упаковочные коробки!

– Иду! – крикнула она.

Сотни людей жуют резинку в автомобилях. Тысячи. Миллионы. И не было ничего особенного в том, что в каком-то автомобиле нашлась старая жевательная резинка.

Совсем ничего особенного.

9

Обедая на воздухе, в укромном внутреннем дворике позади дома, неспешно и с бутылкой шампанского в придачу, Том и Чарли смотрели, как за конский выгул опускается красный шар солнца, оставляя после себя сумерки и жару.

Дни становились заметно короче. Через несколько недель светлое время начнет стремительно уменьшаться, но сейчас, в этот благоуханный вечер, зима казалась бесконечно далекой. Медленно чернел, превращаясь в силуэт, каштан у дома; в металлически-сером небе появились звезды; порхали с места на место летучие мыши; летящие к Гатуику самолеты подмигивали сверху огнями.

Скрупулезно обсудив все грядущие проблемы, связанные с домом, Том и Чарли составили перечень дел, которые им надлежит сделать в первую очередь. А потом, в постели, занялись любовью. Но сегодня странным образом это больше походило на ритуал, чем на свободный акт страсти, напоминая Чарли любовь в ночь их свадьбы, после того как они с Томом прожили два года. Оба тогда были усталыми, вымотанными, но знали, что это необходимо исполнить. Осуществить.

И сегодня вечером во имя собственных тайных потребностей они сделали то же самое. Чарли хотелось, чтобы ее держали в объятиях, и хотелось самой держать его, держать что-то настоящее, чувствовать Тома, ощущать жизнь после таинственного открытия – сначала автомобиля в амбаре, а потом жевательной резинки. Ей хотелось ощущать реальность.

Ей очень хотелось знать, что в этот момент происходило с Томом; что проносилось в его сознании, когда он овладел ею так механически, так отстраненно; о чем думал; кого нафантазировал себе на ее месте?

Эти звуки донеслись потом, через открытое окно. Звуки ночи. Из царившего там, за стенами дома, мрака. И она ощутила во рту вкус той мятной жевательной резинки.

Бен неугомонно шлепал по комнате, ворча на визги, крики, на скорбное завывание лисиц.

Было два часа ночи. Чарли выскользнула из кровати и прошла по покатому деревянному полу к окну без занавесок. У поверхности озера от новой луны родилось легкое серебристое сияние. Где-то в темноте какая-то тварь испустила пронзительный крик ужаса, за которым быстро последовали другие, потом донесся последний вскрик, громче и продолжительнее остальных. В подлеске послышался шелест, и наступила тишина. Мать-природа и богиня Земля играли в свои карты, поддерживая движение в цепи времени. Жизнь и смерть. Новое и новое пополнение. Методичное возобновление цикла жизни и смерти.

Убийцы из телесериалов тоже были там, за окном. В этой чернильной тишине.

Из-за переезда Том взял отпуск на две недели, но утром хотел обязательно съездить в Лондон. Какая-то женщина вылила краскоочиститель на новый автомобиль своего мужа и ослепила его почтовых голубей. Каждый день Том приносил домой подобные истории о жестокости. Порой Чарли даже думала, что нет в мире преступлений более жестоких, чем те, которые творятся под завесой святости брака.

А вода тем временем неустанно скользила через осклизлую кирпичную кладку запруды, обрушиваясь вниз, в темную пену за перемычкой. Ее шум как бы отдавался эхом в этой нереальной тишине. Все казалось Чарли нереальным и страшным, ей хотелось вернуться домой.

И Чарли приходилось постоянно напоминать себе, что она и так дома.

– Черт подери, да что же у вас творится? Тут что, космическая станция?

Глаза мужчины из управления электроэнергии, явно страдающего базедовой болезнью, вылезли из орбит, его выпуклый лоб покрывали бисеринки пота. Он постучал по зубам шариковой ручкой.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила Чарли.

Шаги из верхней комнаты отдавались по потолку. Где-то заскрипела дверь. Усталая Чарли с раздражением смотрела на мужчину, держащего блокнот с отпечатанными бланками так, чтобы ей были видны его пометки.

– Средний квартальный уровень за прошедший год равнялся здесь пятистам единицам. А в этом квартале уровень подскочил до семи тысяч.

– Это невозможно. Дом пустовал в течение года, а мы въехали сюда только вчера. – Она внимательно наблюдала, как вращается металлический диск. – А не испорчен ли счетчик?

– Нет, я проверил. Он работает превосходно. Видите, как медленно вращается? В данный момент вы не потребляете много электроэнергии.

– Но если там короткое замыкание, то не может ли…

– Вполне может. Видно, где-то утечка. Вам бы следовало вызвать электрика и разобраться. Иначе это слишком дорого вам обойдется.

– Мы заново делаем проводку. Электрики собирались начать сегодня.

Чарли не была уверена, что мужчина расслышал ее. Нахмурившись, он снова проверял счетчик.

Из всех отверстий плиты шел дым, Чарли подкашливала и терла глаза. На сосновом кухонном столе, рядом с автоответчиком, стоял новый красный телефон, с провода свешивался изящный зеленый медальончик с надписью «Одобрено компанией „Телеком“». Такого же цвета будет и газовая плита, когда они скопят на нее деньги. А пока суд да дело, надежды Чарли заменить имеющуюся плиту, работающую на твердом топливе, значились подпунктом 43 (или, может, 53?) в перечне дел, который они с Томом составили прошлой ночью. В начале перечня шло «центральное отопление», а в конце, под номером 147, – «комната для бильярда в амбаре». За следующий год, если они не обнаружат катастрофических неполадок в доме и если Чарли снова начнет работать полную неделю, им удастся добраться до пункта 21-го – «оконные рамы». Следующим пунктом значились «двойные стекла». Со временем все труды окупятся. Это было хорошим капиталовложением, как правильно говорил мистер Бадли, агент по продаже недвижимости.

Телефонист просунул голову в дверь кухни.

– Ставить на то же место, где был старый, в холле?

– Да, и с длинным проводом, – ответила Чарли, почесывая на плече что-то вроде комариного укуса.

– А телефон без провода в спальню, да?

К его талии было прикреплено какое-то приспособление с большим телефонным диском. Чарли кивнула и закашлялась. Телефонист посмотрел на кухонную плиту:

– Ей нужно много воздуха. Оставляйте дверцу открытой, пока не разгорится огонь. У моей мамы такая же.

– Держать открытой? Спасибо, попробую. Я сейчас приготовлю чай, или, может, вы предпочитаете кофе?

– Чай, только послабее и без сахара, мадам.

Чарли открыла дверцу духовки и отошла подальше от потянувшейся изнутри струйки дыма. Потом взяла чайник и подставила под кран. Ржавая бурая вода выплеснулась в грязную раковину, часть брызг полетела на тенниску Чарли. Кран зашипел, издал короткий всасывающий шумок и умолк.

Черт возьми! Только теперь она сообразила, что приходивший водопроводчик как раз и спрашивал ее насчет запорного крана. Чарли отмахнулась от дыма. Из-за него и лившегося сквозь окна солнца в кухне стояла изнуряющая жара. Надо повесить сюда жалюзи, и Чарли мысленно добавила к списку пункт 148-й.

На полу вокруг открытого ящика с пометкой «кухня» валялись скомканные газеты; на столе росла груда посуды. В плите потрескивал огонь. Чарли всмотрелась в стеклянный шар с золотой рыбкой.

– Как дела, Гораций? – грустно спросила она.

Пришлепал Бен и тоскливо уставился на нее.

– Хочешь погулять, малыш? – Она погладила его мягкую кремовую шерсть, и пес лизнул ей руку. – Ты сегодня утром здорово налаялся, да? Строители, электрик, телефонист и водопроводчик.

Она наполнила чайник из мельничного лотка, выглядевшего достаточно чистым, и дважды прокипятила воду. Дым из плиты убывал, а огонь, казалось, набирал силу. Пока настаивался чай, Чарли восхищалась цветами, присланными Лаурой, тремя открытками от разных друзей и сообщением на телефонном автоответчике от Майкла Ома, одного из партнеров Тома, вернувшегося сегодня утром.

Не было никаких вестей от овдовевшего отца Тома, лондонского таксиста, которому отчаянно хотелось, чтобы единственный сын добился в чем-нибудь успеха, получил профессию, словом, не походил на него самого. Правда, когда Том добивался успеха, отец обижался, как обижался по поводу всего, чего не понимал. Всю свою жизнь он прожил в Хэкни, в домике, стоявшем за две улицы от того места, где он родился. Когда Том сообщил, что они с Чарли переезжают за город, отец решил, что сын и невестка рехнулись.

Бен бежал впереди по подъездной дорожке. Из грузовика с длинным кузовом строители выгружали материалы. Сбоку от дома стояла алюминиевая лестница. По гравию в тень между домом и амбаром вприпрыжку бежала белка. Чарли слышала мычание коров, гудение трактора, непрерывный рев воды и неистовый стук молотков на втором этаже.

В конце подъездной дорожки Чарли почувствовала прохладную водяную пыль. Запруда вспенивала воду, но пруд был ровным, как натянутая кожа барабана. Около берега резвились в воде дикие утки, и где-то поблизости долбил дерево дятел.

Чарли пересекла железный пешеходный мостик, с опаской глядя вниз, на круглую кирпичную запруду-перемычку, напоминавшую шахту в рудниках. Остатки изгороди среди кустов ежевики на другой стороне моста следовало починить, иначе кто-то может споткнуться и полететь вниз. Сойдя с мостика, она подождала, пока благополучно перебежит и Бен.

Сухая, утоптанная тропа изгибалась вверх и влево, пробираясь через лесок повыше пруда. Подлесок становился гуще, деревья стройнее – в основном граб. Многие деревья, вырванные с корнем, – наверное, в зимние бури или ураганом 1987 года, – лежали там, где упали, привалившись к другим деревьям или скрывшись под побегами ежевики и зарослями подлеска.

Следы кошмара, мучившего ее ночью, еще оставались в сознании: какая-то лошадь вставала на дыбы и разевала с фырчаньем рот, обнажая клыки с прилипшим к ним куском жевательной резинки размером с теннисный мячик. Лошадь дышала на Чарли горячим мятным дыханием, а потом весело заржала. Очнувшись, Чарли снова ощутила мятный привкус во рту.

Жевательная резинка. В том автомобиле. Это же…

Вереница ее мыслей оборвалась, когда Бен остановился прямо перед ней, и Чарли едва не налетела на него. Пес принялся угрожающе лаять, и она забеспокоилась. Когда произошло какое-то движение впереди на дорожке, лай перешел в рычание.

Показался высокий мужчина в стареньком костюме из твида с кожаными нашивками на рукавах и резиновых сапогах. Он был словно возбужден и шел торопливо, то и дело спотыкаясь. Полоска лейкопластыря, приклеенная над правым глазом, и одинокая струйка пота, сбегавшая по его лицу, словно слеза, не мешали ему выглядеть весьма представительно. На вид ему было лет под шестьдесят. Рычание Бена стало громче. Чарли ухватила пса за ошейник.

– Извините, если вам не трудно, может, вы сходите и скажете Виоле, что я буду чуточку попозже, – сказал мужчина, даже и не думая представляться. – Я тут где-то потерял свои часы, черт их подери, так что мне придется вернуться и поискать их.

– Виоле? – без выражения переспросила Чарли.

Мужчина яростно прищурился.

– Моей жене! – воскликнул он. – Миссис Леттерс.

Чарли подумала, уж не слабоумный ли он.

– Я должен отыскать часы, прежде чем кто-нибудь их зацапает. Они, знаете ли, мне очень дороги как память.

– Извините, – сказала Чарли. – Мы только что сюда въехали.

Бен рывками дергал ее вперед.

– Розовый коттедж, выше по этой тропинке! Я был бы вам весьма благодарен. Просто скажите ей, что я приду чуточку попозже.

Подняв палец в знак признательности, он повернулся и поспешил обратно по тропке. Чарли по-прежнему сдерживала Бена. Он все рычал, шерсть на его загривке стояла дыбом, глаза мерцали всеми красками.

– Что такое, малыш? Ну в чем дело?

Она потащила его, и пес неохотно пошел следом. Подождав, пока мужчина скроется из вида, Чарли решилась наконец отпустить Бена.

Розовый коттедж. Чарли видела это название на табличке у въезда на дорожку. Должно быть, это тот самый каменный коттедж. Бен бежал впереди, радостно обнюхивая все подряд.

Чарли вышла из тени деревьев, и солнечный свет, ударив в лицо, ослепил ее. Бен задрал лапу у куста. Высохшая и пыльная земля была усеяна рытвинами, вокруг кустов плотным облаком висели и жужжали насекомые, рой мошек крутился вокруг ее головы. С резким запахом навоза смешивался аромат вьюна и скошенной травы.

Когда сквозь деревья показалась крыша коттеджа, затявкала чужая собака. Хлопнула дверца автомобиля, и словно сигнальная сирена загремел женский голос:

– Перегрин! Спокойно!..

Чарли завернула за угол. Рядом с допотопным автомобилем «моррис-майнор» на дорожке у коттеджа, позади изгороди из кольев, стояла старуха, под мышкой у нее торчала картонная коробка из бакалейной лавки. Другой рукой она держала за поводок крохотного йоркширского терьера. Бен игриво прыгнул вперед, но терьер ответил очередным залпом тявканья. Чарли сграбастала Бена за ошейник и заставила сесть.

– Вы миссис Леттерс? – стараясь перекричать тявканье терьера, спросила она.

– Да, – крикнула женщина в ответ.

На этой невысокой и пухлой даме деревенского типа, видимо с повышенной любовью к порядку, были прочные коричневые туфли, юбка из твида и штопаный пуловер. Вместо лица – румяное, испещренное прожилками от неумеренных возлияний желе. А еще прямые седые волосы с пробором по-мужски, расчесанные посередине.

– Мы переехали на мельницу. Меня зовут Чарли Уитни.

– Ах да, я ведь знала, что вы переезжаете где-то на этой неделе. – Старуха свирепо посмотрела на собаку и заревела голосом, который мог бы остановить линкор: – Перегрин! – Собака замолчала, и старуха снова посмотрела на Чарли. – Виола Леттерс. Боюсь, что не сумею пожать вам руку.

– У меня есть сообщение от вашего мужа.

Выражение лица старухи было определенно враждебным, и Чарли почувствовала страх. Она показала в направлении тропинки:

– Я просто встретила его, и он попросил меня передать вам, что потерял свои часы и собирается прийти чуть погодя.

– Мой муж?!

– Ну, в твидовом костюме, с рыболовной удочкой, так? В тот ли я дом попала?

– Сказал, что потерял свои часы?

– Да… и я… – Чарли заколебалась. Эта женщина выглядела более чем враждебно, она была свирепа. – Он показался мне довольно растерянным. Возможно, он поранился. На голове у него была полоска пластыря.

Терьер разразился очередным взрывом тявканья, и старуха, резко повернувшись, пошла к дому, волоча собачку так, что ее лапы скользили по покрывавшим дорожку плиткам. Со стуком она захлопнула за собой парадную дверь.

10

Во второй половине дня появился невысокий и жизнерадостный садовник с заячьей губой. Он почтительно приподнял козырек своей шапочки.

– Я Гидеон, – сказал он гнусаво сквозь аденоиды, – совсем как в Библии.

Чарли улыбнулась:

– Вы отлично поработали с живой изгородью.

– Я хотел, чтобы она выглядела получше к вашему приезду, – сказал он, явно довольный комплиментом. – Эта старуха вообще не хотела, чтобы что-нибудь здесь делали.

– А почему?

– Не знаю, я ее и видел-то всего несколько раз. Она оставляла мне деньги у задней двери, чтобы я подстригал кусты и траву.

– И она никогда не выходила из дома?

– Не-а, ей все сюда доставляли.

– А почему она так поступала?

– Она была, как говорится, затворница. Извините, но я и не жалею об этом. Я знаю, что и сам не Роберт Рэдфорд,[2]2
  Рэдфорд Роберт – известный американский киноактер, воплощение мужской красоты.


[Закрыть] но она в самом деле не очень-то здорово выглядела. – Он мельком взглянул на дом. – А в саду есть какая-нибудь работа для меня?

Работы нашлось уйма. Они прошлись по территории и договорились устроить делянку между ручьем и изгородью загона, сделать садик при кухне. Почва там оказалась влажная и песчаная, так что все должно хорошо расти. Они могли купить семена весенней капусты и капусты брокколи, да у Гидеона к тому же в запасе оставалось немного лука-порея. Еще до конца зимы, по его мнению, они будут есть собственные овощи.

Только что прочитав книгу «Разведение домашней птицы в современных условиях», позаимствованную ею в библиотеке Уондсворта, Чарли с видом знатока пустилась в разговор о курах. Гидеон знал, где купить хороших несушек, но сначала советовал укрепить курятник, чтобы сделать его недоступным для лисиц. Он обещал заняться этим немедленно и запросил по три фунта в час. Чарли оплатила ему работу с живой изгородью, которой он занимался будто бы восемь часов, что выглядело почти правдоподобно.

Она попыталась выудить побольше сведений о Нэнси Делвин, но он, кажется, не хотел говорить о ней. За десять лет он видел эту женщину считаные разы, и с него этого было достаточно. А почему так – он не мог или не хотел объяснить.

Телефонист оказался прав – плита действительно разогрелась, дым исчез вместе с затхлыми запахами кухни, и она заполнилась ароматом китайских приправ из картонных коробочек, лежавших в мусорном мешке. Последние три часа Чарли ушли на открывание ящиков, распаковку и передвигание мебели. Мебель скоро придется снова передвигать для работы маляров и обойщиков, для расстилки ковров, но, по крайней мере, сейчас с нею все, хотя и отдаленно, начинало походить на дом. Первой, как только заработал телефон, позвонила Лаура.

– Твои цветы великолепны, – сказала Чарли Лауре, гладя лепестки розовой орхидеи.

– А ты уже опробовала зеленые сапоги?

– Сейчас слишком жарко.

– Тебе повезло, что ты не в Лондоне. Здесь духотища! Никто не покупает зимнюю одежду. Как прошел переезд?

– Отлично. Ты должна приехать на день рождения Тома через две недели в субботу. Если будет тепло, мы будем жарить мясо в саду.

– А не водятся ли там поблизости аппетитные холостяки?

– Есть довольно милый паренек на нашей улочке.

– В самом деле?

– У меня ощущение, что он не женат. Если это правда, я его приглашу.

– То́му будет тридцать восемь, да?

– И его это не очень радует. Кто-то сказал ему, что средний возраст начинается с сорока.

– Пока он не выглядит на средний возраст.

Стук молотков разносился по дому.

– Лаура, – решила спросить Чарли, – ты не знаешь, когда Флавия Монтессоре собирается вернуться в Англию?

– Да где-то осенью, – ответила та с удивлением. – А что такое?

Чарли поиграла зеленой биркой, свешивавшейся с телефона.

– Я… да я просто поинтересовалась, вот и все. – За окном послышался стук и показались ступеньки алюминиевой лестницы. – Я ведь тебе говорила, что была в какой-то машине?

– А, под гипнозом! Ну да.

– И я жевала резинку. Потом вытащила ее изо рта и прилепила под дверцу…

Кто-то поднялся по лестнице мимо окна.

– Я нашла… – Голос Чарли стих, и она почувствовала себя глупо.

– Нашла что? Чарли, что ты нашла?

Лестница затряслась.

– Говоришь, осенью… То есть в октябре? В следующем месяце?

– Обычно она звонит мне. Я дам тебе знать.

«Грубо, – внезапно подумала Чарли. – Эта миссис Леттерс. Розовый коттедж. Очень грубо так захлопывать дверь».

– Если ты хочешь увидеть кого-нибудь поскорее, то я знаю одного очень приятного мужчину, Эрнеста Джиббона. Он проводит частные сеансы.

Ей пришлось свернуть с дороги, чтобы передать миссис Леттерс сообщение, а та, видите ли, поворачивается спиной и захлопывает дверь. Грубо. Если бы в тот момент это не казалось грубым, то по меньшей мере было просто странно. Та женщина выглядела расстроенной. Расстроенной чем-то более значительным, нежели опоздание мужа.

– Могу дать тебе его номер, – сказала Лаура. – Он живет на юге Лондона.

– А он такой же хороший?

– Он великолепный. Дай ему попробовать.

– Возможно, я так и сделаю, – сказала Чарли, рассеянно записывая номер на обратной стороне какого-то конверта.

Том приехал домой вечером и переоделся в тенниску и джинсы. Он согласился, что три фунта в час – вполне приемлемая плата за работу садовника, но за лужайкой он будет присматривать сам, потому что прелесть переезда в сельскую местность отчасти состоит в работе в саду.

Том сходил в амбар и сумел запустить огромную старую газонокосилку. Взгромоздившись на сиденье, он с ужасным грохотом повел ее по гравию к ручью. Двигатель испускал черный бензиновый дым, и косилка некоторое время резала траву, но потом заскакала, подбрасывая Тома, как циркового клоуна. В конце концов раздался резкий стук, двигатель заглох и больше уже не заводился. Том слез на землю, корчась от смеха, и Чарли почувствовала, едва ли не впервые, что все у них здесь будет нормально.

– Давай найдем какую-нибудь забегаловку, – сказал Том. – Я бы не отказался от пива и бифштекса.

– Тот парень с нашей улочки говорил, что поесть здесь лучше всего в «Георгии и Драконе».

Чарли отбросила волосы со лба Тома, и вечернее солнце заплясало в глубине его синевато-серых глаз. Он не выглядел на тридцать восемь лет, и она не ощущала, что ей тридцать шесть. Чарли чувствовала себя лет на двадцать шесть, а может, даже шестнадцать, как тогда, когда она впервые увидела эти улыбающиеся ей глаза и уставилась в них с липкого ковра, на котором растянулась в том трактире. «Привет, Джо Кул»,[3]3
  Игра слов: «кул» (анг. cool) – «невозмутимый», «хладнокровный», «равнодушный» и т. д.


[Закрыть] – сказала она тогда этому незнакомцу, а потом наступила на его сверкающие модные ботиночки фасона «челси».

«Георгий и Дракон» представлял собой старый постоялый двор, и стеклянная доска на двери пестрела рекламой: «Рэлес Рутьер», «Эгон Роней», «Прекрасная пивная», «Отличные сорта пива». Узкая полоска-патент на перемычке двери гласила, что владельцем заведения является Виктор Л. Лэббин.

Когда они вошли внутрь, взрыв хохота кучки работяг, сидевших за столом, оборвался. Те посмотрели на вошедших, и после реплики одного из них смех возобновился. Стоявшая у стены одинокая игральная машина-автомат мигала огнями, вспыхивала разными знаками, меняла цвета и каждые несколько секунд повторяла отрывок одной и той же мелодии. Аудитория машины состояла из старой английской овчарки, лежавшей на полу и сонно наблюдавшей за автоматом, словно скучающий импресарио на прослушивании.

Эта комната с массивными деревянными балками и низким потолком пожелтела от времени и дыма. На стенах, по соседству с кругом – мишенью для метания маленьких дротиков, висели старинные сельскохозяйственные орудия. Еще там были устаревшие пивные помпы и кресло у незажженного камина. В объявлении около круга для дротиков говорилось о распродаже всякой всячины.

В одном из трех посетителей у дальнего конца стойки бара Чарли узнала высокого Хью Боксера, их соседа.

– Привет! – салютовал он, приподняв короткую трубку.

На нем была мятая рубашка в шашечку, вязаный галстук. Дружелюбная улыбка все время играла на его бородатом лице, хотя еще при знакомстве Чарли почувствовала в нем сильный, властный дух.

Чарли представила ему Тома, а Хью Боксер заказал им выпивку и представил своим собеседникам. Джулиан и Зоэ Гарфилд-Хэмпсен жили в конце их улочки, в доме из красного кирпича, с греческими колоннами вокруг бассейна. Джулиан Гарфилд-Хэмпсен, в полосатой рубашке с Джермин-стрит с матерчатыми запонками, был высокий, с громовым голосом и красноватым лицом пьяницы. Всякий раз, когда он говорил, – разглаживал рукой свои красивые волосы. По всей вероятности, он был ровесником Тома, но выглядел лет на десять постарше.

– Как здорово, что на нашей улочке появилась еще одна молодая пара! – сказала Зоэ тихим, но звонким голосом. Ее речь по замедленности и старательности напоминала ответ школьницы на уроке по дикции. Это была та женщина, которую Чарли видела выходящей из конюшни в бикини и высоких сапогах. – Мы с Джулианом всегда просто обожали Элмвуд-Милл, – добавила она.

– И мы его любим, – сказала Чарли.

– Он великолепен! Мы бы и сами его купили, но он расположен слишком низко, и зимой там мало солнца.

– Ваш «спритсер».[4]4
  «Спритсер» – напиток из белого вина с добавлением содовой воды.


[Закрыть] – Хью Боксер передал Чарли ее бокал. – И пинта лучшего пива из помпы Вика.

– Ваше здоровье! – Том поднял свой бокал, изучая цвет темного горького пива, затем отпил немного и одобрительно кивнул хозяину заведения.

Хозяин, коренастый суровый мужчина с редкими черными волосами, некоторое время не отвечал. Но когда повернулся, чтобы взять высокий стакан из маленькой алюминиевой раковины, спросил с бесстрастным милдлендским акцентом:

– В крикет любите поиграть?

– Да, играл немного, – ответил Том с удивлением.

Хозяин протер стакан салфеткой.

– В ближайшее воскресенье, – сказал он, – в десять утра, в Элмвуд-Грине будет благотворительный матч против Родмелла, и двоих человек не хватает.

– Да я уж забыл все, несколько лет не играл.

– Предпочитаете действовать битой или подавать мяч?

– Да вроде привык отбивать битой.

– Записать вас на первое отбивание?

– Ну, я бы не… хм…

Но хозяин уже заносил его имя в список.

– Уитни? С мягким «т» или твердым?

– С твердым, – ответил Том. – У меня совсем нет снаряжения.

– Вас тут заарканят, – сказал Хью. – И месяца не пройдет, как они вас включат во все комитеты.

– Виола Леттерс готовит к соревнованиям чай, – продолжал хозяин. – Надеюсь, она будет поддерживать с вами связь, миссис Уитни.

– Хорошо, – сказала Чарли несколько ошеломленно, но улыбаясь.

– А вы готовите еду по вечерам? – Том жадно запустил пальцы в большую чашу с арахисом на стойке бара.

– Ресторан вон там, – показал хозяин пальцем. – Последние заказы на еду принимаются в 21.45.

Том сгреб еще порцию орешков и отправил в рот. У них оставалось полчаса.

– Джулиан играл в прошлом году, но зашиб плечо, – сказала Зоэ и спросила у Чарли: – А сколько у вас детей?

– Да пока что ни одного. – При этом вопросе Чарли всегда краснела. – Мы… мы надеемся здесь пополнить семью.

– Здорово! – сказала Зоэ, но выражение ее лица говорило другое: «В вашем-то возрасте?!»

У самих Гарфилд-Хэмпсенов было трое детей: Орландо, Гервейс и Камилла. Джулиан (по-домашнему Джу-Джу) занимался компьютерными программами. Зоэ предпочитала конный спорт. И все у них было здорово.

Чарли перехватила взгляд Хью Боксера.

– Это ваш там такой миленький «ягуар»? Том влюбился в него, как только мы впервые увидели этот дом.

– Скажите ему, чтобы забегал в любое время, когда дверь мастерской открыта. Я сейчас занимаюсь очаровательным старым «бристолем». – Он легонько постучал трубкой о край керамической пепельницы, и в этом звуке слышалось что-то уютное. Хью коснулся лба тыльной стороной массивной ладони. – А сегодня вечером душновато.

Чарли тоже чувствовала влажную жару.

– Небо все в тучах. Прогноз обещал грозу.

Хью Боксер зажег спичку и сделал несколько глубоких затяжек, а потом, помахав рукой, погасил ее. Под его ногтями все еще была густая смазка.

– Это у вас бизнес такой, старые автомобили? – спросила Чарли.

Он вынул изо рта трубку и выстрелил дымом из ноздрей, поднявшимся вокруг него плотной тучкой.

– Нет. Я вроде полевого охотника. – Он глотнул виски, покачивая рюмку в руке.

– Полевой охотник? – Чарли перехватила озорной огонек в его глазах, будто утренний солнечный свет на покрытом льдом пруду. А под этим льдом, казалось, была большая глубина.

– Хью хорошо известен. Он – наша местная знаменитость, – сказала Зоэ.

Хью протестующе помахал трубкой.

– Неправда. Не верьте.

– Это правда! – Зоэ повернулась к Чарли. – Его показывали по телевизору, по радио о нем говорили, и во всех газетах писали. Про него написано целых полстраницы в «Индепендент», с фотографией. Его называли ведущим британским авторитетом по пограничным линиям между лугами.

Хью пускал из трубки клубы дыма, словно это его не касалось.

– И еще у него вышли две книги.

– Как они называются?

Густой и мягкий аромат трубочного табака нравился Чарли.

– Я не думаю, чтобы вы слышали о них, – сказал Хью. – «Тайный ландшафт» и «В поисках минералов: только факты».

– Он совершенно замечательный. А его книги обворожительны.

Том и Джулиан Гарфилд-Хэмпсен беседовали о собственности.

– Мы пытаемся получить разрешение расширить участок, – сказал Джулиан, и внимание Зоэ перешло на них.

– Ваши книги были бестселлерами? – спросила Чарли.

Хью снова пососал трубку.

– Нет. – Он улыбнулся и приподнял кустистые брови. – Эти книги рассчитаны на специалистов. Я продал немного, всего-то несколько экземпляров.

– И вот так вы зарабатываете на жизнь?

– Я зарабатываю свою корку хлеба в университете. Читаю там лекции.

– А в каком?

– В Суссексе.

– Я и подумала, что по виду вы не похожи на механика из гаража. Лекции вы читаете по пограничным линиям между лугами?

– Нет. По психологии. Луга – это хобби, для успокоения мозгов.

– И старые автомобили тоже?

– Вообще все старое. Старые автомобили. Старые здания. Старые ландшафты. – Он проницательно посмотрел на нее. Голос его понизился, лицо вдруг показалось изможденным. – Старые привидения.

Большим пальцем, похожим на обрубок, он набил трубку табаком; Чарли с удивлением заметила, что он тоже обкусывает ногти. Его глаза, поднявшись от трубки, наблюдали за ней, словно выискивали что-то, пытались стереть некий внешний слой и проникнуть внутрь.