Текст книги "Чужой разум"

Загадки осьминожьего интеллекта

По мере того как строение тела головоногих принимало свой нынешний облик, произошла еще одна перемена: некоторые из них поумнели[54]54
  Хорошая статья по этой теме – Frank Grasso and Jennifer Basil, “The Evolution of Flexible Behavioral Repertoires in Cephalopod Molluscs,” Brain, Behavior and Evolution, 74, no. 3 (2009): 231–245.


[Закрыть].

Слово «умный» проблематично, так что начнем издалека. Во-первых, у этих животных развилась обширная нервная система, в том числе большой мозг. Что значит большой? У обыкновенного осьминога (Octopus vulgaris) в организме около 500 миллионов нейронов[55]55
  Биньямин Хохнер дает следующие сведения: “Нервная система осьминога содержит около 500 миллионов нервных клеток, на четыре с лишним порядка больше, чем у других моллюсков (так, у садовой улитки около 10 тысяч нейронов), и более чем на два порядка выше, чем у высших насекомых (у таракана и пчелы – около миллиона нейронов), которые среди беспозвоночных, вероятно, приближаются к головоногим по сложности поведения. По количеству нейронов осьминог далеко превосходит амфибий, например лягушку (~16 миллионов), и мелких млекопитающих, таких как мышь (~50 миллионов) и крыса (~100 миллионов), и не так уж далек от собаки (~600 миллионов), кошки (~1000 миллионов) и макаки резуса (~2000 миллионов)” (Binyamin Hochner, “Octopuses,” Current Biology, 18, no. 19 (2008): R897–898). Подсчитать нейроны непросто, и эти цифры стоит рассматривать как приблизительные. Сюзана Эркулано-Хузель (Suzana Hercu-lano-Houzel) из Федерального университета Рио-де-Жанейро разработала новый метод и уже применила его к ряду животных – осьминоги у нее на очереди.


[Закрыть]. По любым меркам это довольно много. У человека их во много раз больше – около 100 миллиардов, – но осьминог попадает в размерный диапазон мелких млекопитающих и не так далек от собаки. Нервная система головоногих существенно больше, чем у любого другого беспозвоночного.

Абсолютный размер имеет значение, однако он считается менее информативным, чем относительный – размер мозга по отношению к размеру тела. Этот параметр говорит нам о том, какова доля «инвестиций» в мозг у этого животного. Сравнивают по массе, причем это сравнение учитывает только нейроны мозга. По этой шкале у осьминогов тоже высокий балл – на уровне позвоночных, хотя до млекопитающих они не дотягивают. Но, с точки зрения биологов, все эти размерные оценки – не особенно точный инструмент для определения вычислительных мощностей мозга животного. Мозг бывает устроен по-разному, в нем может быть разное количество синапсов, которые, в свою очередь, могут отличаться по уровню сложности. Самое удивительное открытие в современной области исследования интеллекта животных – умственные способности некоторых видов птиц, в особенности ворон и попугаев[56]56
  См. Irene Maxine Pepperberg, The Alex Studies: Cognitive and Communicative Abilities of Grey Parrots (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2000); Nathan Emery and Nicola Clayton, “The Mentality of Crows: Convergent Evolution of Intelligence in Corvids and Apes,” Science, 306 (2004): 1903–1907; Alex Taylor, “Corvid Cognition,” WIREs Cognitive Science, 5, no. 3 (2014): 361–372.


[Закрыть]. Мозг птиц довольно мал в абсолютных измерениях, но обладает высокой мощностью.

Пытаясь сравнивать мощность мозга разных животных, мы сталкиваемся и с тем, что не существует общей мерки, которой можно было бы ее адекватно измерить. У разных животных таланты разные, что естественно в силу различий их образа жизни. Можно провести аналогию с набором инструментов – мозг подобен комплекту инструментов для управления поведением. Как и в наших наборах, там есть кое-какие инструменты, общие для большинства ремесел, но велико и разнообразие. У животных все известные комплекты включают какой-то инструмент восприятия, хотя разные животные получают информацию очень разными способами. У всех или почти всех билатерий имеется в том или ином виде память и способность к обучению, позволяющая экстраполировать прошлый опыт на настоящее. Иногда набор включает способности к планированию и разрешению проблем. Иные наборы сложнее и дороже прочих, но их сложность бывает разной. У одного животного могут быть лучше развиты чувства, у другого – способность к обучению. Разница в наборе инструментов связана с различиями в образе жизни.

При сравнении головоногих с млекопитающими трудности встают особенно остро. У осьминогов и их родичей отлично развиты глаза, причем общая схема их строения та же, что и у нас. Два эволюционных эксперимента по созданию нервной системы привели к сходным механизмам зрения. Но нервные системы, в которые поступают сигналы от этих глаз, устроены совершенно по-разному. Глядя на птицу, млекопитающее, даже рыбу, биологи могут наложить карту мозга одного животного на карту другого[57]57
  См. David Edelman, Bernard Baars, and Anil Seth, “Identifying Hallmarks of Consciousness in Non-Mammalian Species,” Consciousness and Cognition, 14, no. 1 (2005): 169–187.


[Закрыть]. У всех позвоночных мозг имеет сходную структуру. Но, когда мы начинаем сравнивать мозг позвоночного с мозгом осьминога, все карты оказываются спутаны. Между отдельными частями их мозга и нашего нет никаких соответствий. Вообще говоря, у осьминогов большая часть нейронов даже не объединена в мозг – они располагаются в щупальцах. С учетом всего этого, чтобы определить, насколько умны осьминоги, следует задаться вопросом, что же они умеют делать.

Мы тут же наталкиваемся на затруднения. Возможно, корень проблем – в нестыковке между результатами лабораторных опытов по научению и тестированию умственных способностей с одной стороны и множеством баек и случайных неподтвержденных наблюдений – с другой. Подобные нестыковки не редкость в мире зоопсихологии, но они составляют особенно болезненную проблему в случае с осьминогами.

В лабораторных условиях осьминоги неплохо справляются с тестами, но особой гениальности не демонстрируют[58]58
  Hanlon and Messenger, Cephalopod Behaviour; Cephalopod Cognition, ed. Darmaillacq, Dickel, and Mather.


[Закрыть]. Их можно обучить проходить несложный лабиринт. Они могут использовать зрительные ориентиры, чтобы определить, в какой из двух аквариумов их поместили, и затем проложить правильный маршрут к цели в этом аквариуме. Их можно научить открывать банки и доставать корм. Но осьминоги обучаются всему этому медленно. Читая складный отчет об «успешном» опыте, нередко можно заметить, что продвижение к результату шло черепашьим темпом. На фоне неоднозначных итогов экспериментов, однако, попадаются казусы, свидетельствующие о том, что все не так скучно. Любопытнее всего, на мой взгляд, способность осьминогов приспосабливаться к новой необычной обстановке – содержанию в неволе, в лаборатории, – и приспосабливать лабораторное оборудование к собственным осьминожьим целям.

Немалая первоначальная работа по изучению осьминогов была проделана в Италии, на Неаполитанской зоологической станции, в середине двадцатого века. Гарвардский исследователь Питер Дьюз занимался в основном влиянием наркотиков на поведение[59]59
  Его работа называется “Some Observations on an Operant in the Octopus,” Journal of the Experimental Analysis of Behavior, 2, no. 1 (1959): 57–63. Об истории теории подкрепления в обучении см.: Edward Thorndike, “Animal Intelligence: An Experimental Study of the Associative Processes in Animals,” The Psychological Review, Series of Monograph Supplements 2, no. 4 (1898): 1–109; а также Скиннер Б. Ф. Поведение организмов / Пер. с англ. А. А. Федорова под ред. А. Б. Зуева. М.: Оперант, 2016.


[Закрыть]. Однако он очень интересовался проблемой научения как такового, и в его опытах с осьминогами наркотики не привлекались вовсе. На Дьюза оказал решающее влияние его коллега по Гарвардскому университету Б. Ф. Скиннер, чьи работы по «оперантному обусловливанию» – закреплению поведения через поощрение или наказание – совершили революцию в психологии. Идею, что поведенческие акты, ведущие к успеху, будут повторяться, а неудачные – отбрасываться, впервые выдвинул Эдвард Торндайк в 1900 году, но Скиннер придал ей детальную разработку. Дьюза, как и многих других, воодушевила методика Скиннера, позволявшая добиться строгости и точности в экспериментах с животными.

В 1959 году Дьюз применил стандартные опыты по обучению и подкреплению к осьминогам. Осьминоги приходятся отдаленными родичами позвоночным вроде нас, но похож ли у них процесс обучения? Способны ли они, например, понять, что, потянув за рычаг и отпустив его, они получат вознаграждение, и научиться делать это специально?

Впервые я узнал об исследовании Дьюза из беглого упоминания его эксперимента в книге Роджера Хэнлона и Джона Мессенджера «Поведение головоногих». Хэнлон и Мессенджер замечают по этому поводу, что в море осьминогу определенно не приходится дергать за рычаги, и утверждают, что опыт Дьюза не был успешным. Мне, однако, стало любопытно, как он прошел, и я обратился к оригиналу публикации 1959 года. Мне сразу бросилось в глаза, что опыт был успешным – имея в виду его основную цель. Дьюз обучал трех осьминогов, и все три научились орудовать рычагом, чтобы получить корм. Когда они дергали за рычаг, загоралась лампочка, и они получали кусочек сардинки. Два осьминога, Альберт и Бертрам, проделывали это «довольно последовательно», как пишет Дьюз. Третий, Чарльз, вел себя иначе. Чарльз кое-как получил свой минимальный проходной балл, но его подход к заданию прекрасно иллюстрирует суть проблемы с изучением поведения осьминогов. Дьюз сообщает:

1. В то время как Альберт и Бертрам аккуратно обращались с рычагом, держась на плаву, Чарльз присасывался одними щупальцами к стенке аквариума, а другими обматывал рычаг и дергал со всей силы. Несколько раз он погнул рычаг, а на 11-й день поломал окончательно, в результате чего эксперимент пришлось завершить досрочно.

2. Лампочка, висевшая невысоко над водой, не привлекала особого «внимания» Альберта и Бертрама, однако Чарльз регулярно охватывал ее щупальцами и прилагал немалые усилия, пытаясь затащить ее в аквариум. Это поведение явно отвлекало от работы с рычагом.

3. У Чарльза была большая склонность брызгаться водой из аквариума, и особенно – направлять струю на экспериментатора. Животное подолгу наблюдало, выставив глаза над поверхностью воды, и прицеливалось фонтаном брызг в любого человека, подходившего к аквариуму. Это поведение напрямую мешало ходу экспериментов и тоже очевидным образом препятствовало работе с рычагом.

Дьюз кисло замечает по этому поводу:

Факторы, обусловившие закрепление и учащение у данного животного поведенческих актов хватания лампочки и брызгания, остались неясными.

Сам язык, который использует Дьюз: «факторы», «обусловить» и пр., – демонстрирует его стиль мышления: он мыслит (или, по крайней мере, письменно выражается) в русле типичных представлений, на которых основывались опыты с животными в середине XX века. Он полагает, что если Чарльз обливает водой экспериментаторов и пытается стырить оборудование, то что-то пошло не так в обучении Чарльза, коль скоро такое поведение закрепилось. Согласно этой точке зрения, «на входе» все животные данного вида одинаковы, и если поведение у них отличается, то виной тому непосредственный опыт подкрепления (или его отсутствия). Таковы теоретические посылки Дьюза. Но один из уроков, которые можно вынести из экспериментов с осьминогами, – существование заметных индивидуальных различий между особями. Скорее всего, дело не в том, что Чарльз сошел с накатанной колеи обучения, потому что у него каким-то образом закрепилась привычка обливать водой ученых, – дело в том, что ученым попался осьминог с исключительно вредным характером.

Эта статья 1959 года отражает одно из первых столкновений строгих научных стандартов в изучении поведения животных с персональными причудами осьминога. Значительная часть исследований по зоопсихологии исходит из представления, что все животные определенного вида (а возможно, даже определенного пола) будут вести себя одинаково до тех пор, пока получают одинаковое вознаграждение, то есть клевать, бегать или тянуть рычаг в любое время дня ради одинаковых порций лакомства. Как многие его коллеги, Дьюз предпочитал этот метод работы, поскольку стремился, по его выражению, к «объективным, количественным методам исследования». Я только за. Однако осьминоги в куда большей степени, чем крысы и голуби, демонстрируют, что у них есть собственные идеи – «зловредность и хитроумие», как говорит Элиан, слова которого я поставил эпиграфом к этой главе.

Наиболее популярные байки про осьминогов повествуют о побегах и воровстве – о том, как осьминоги в океанариумах по ночам совершают набеги на соседние резервуары в поисках добычи. Эти байки забавны, но в действительности говорят не так уж много об уровне интеллекта осьминогов. Аквариум по соседству не так уж отличается от лужи воды в зоне отлива, разве что залезть туда и вылезти обратно физически труднее. Существует более интересный, на мой взгляд, вид поведения. По крайней мере в двух океанариумах осьминоги научились гасить свет, выстреливая фонтаном воды в лампочки, когда оставались без присмотра, – они устраивали таким образом короткое замыкание, и электричество отключалось[60]60
  Об одном случае сообщает британская газета The Telegraph: океанариум «Морская звезда» в г. Кобург, Германия, беспокоили таинственные перебои со светом. Один из сотрудников рассказал: «Только на третью ночь мы обнаружили, что аварии устраивает осьминог по кличке Отто… Мы поняли, что ему скучно, потому что океанариум на зиму закрыт, и он, будучи в длину почти восемьдесят сантиметров, сообразил, что может дотянуться через край резервуара и, тщательно нацелившись, пульнуть струей воды в 2000-ваттный прожектор наверху» (www.telegraph.co.uk/news/newstopics/howaboutthat/3328480/Otto-the-octopus-wrecks-havoc.html). Второй случай имел место в университете Отаго, в Новой Зеландии. О нем мне рассказала Джин Мак-Киннон в личной беседе. Она добавила: «Больше у нас такого не бывает, мы повесили водонепроницаемые светильники!»


[Закрыть]. В новозеландском университете Отаго это влетело в копеечку, так что осьминогов пришлось выпустить на волю. С той же проблемой столкнулась одна лаборатория в Германии. Эти действия выглядят очень «разумными». Однако возможно объяснение, способное притушить блеск этой истории. Осьминоги не переносят яркого света, и у них есть привычка брызгать водой в любые объекты, которые их раздражают (как убедился Питер Дьюз). Так что, возможно, обливание лампочек не требует каких-либо специальных объяснений. Кроме того, когда поблизости нет людей, выше вероятность, что осьминог отойдет достаточно далеко от домика и выберет такую цель, как лампочка. В то же время оба известных мне случая подобного рода создают впечатление, что осьминоги очень быстро обучились этому поведению и поняли его результативность – сообразили, что свет исчезнет, если принять определенную позу и как следует прицелиться. Можно было бы придумать эксперимент для проверки различных возможных объяснений такого поведения.

Этот пример иллюстрирует факт более общего порядка: осьминоги обладают умением приспосабливаться к специфическим условиям неволи и взаимодействию с людьми. В дикой природе осьминоги – одиночные животные. У большинства видов общественная жизнь крайне ограниченна (позже я рассмотрю исключения из этого правила). В лаборатории, однако, они зачастую быстро понимают, как устроена жизнь в новой обстановке. Например, давно подозревают, что в неволе осьминоги способны узнавать смотрителей в лицо и вести себя по-разному с разными людьми. Подобные известия приходят из лабораторий уже много лет. Поначалу они казались анекдотическими. В той же новозеландской лаборатории, которая чуть не разорилась на электричестве, осьминог невзлюбил определенную сотрудницу – неизвестно почему, – и всякий раз, когда она оказывалась в проходе позади аквариума, ей доставался двухлитровый фонтан воды в затылок. У Шелли Адамо в Университете Далуси (Dalhousie) была каракатица, которая гарантированно обливала водой всех новых посетителей лаборатории, но не тех, кто бывал там часто[61]61
  Из личной беседы.


[Закрыть]. В 2010 году было экспериментально подтверждено, что гигантские тихоокеанские осьминоги действительно узнают людей в лицо, причем даже тогда, когда люди одеты в одинаковую форму[62]62
  См. Roland Anderson, Jennifer Mather, Mathieu Monette, and Stephanie Zimsen, “Octopuses (Enteroctopus dofleini) Recognize Individual Humans,” Journal of Applied Animal Welfare Science, 13, no. 3 (2010): 261–272.


[Закрыть]. Стефан Линквист, философ, которому приходилось изучать поведение осьминогов в лаборатории, говорит:

Когда работаешь с рыбой, она не понимает, что она в аквариуме, в искусственной среде. С осьминогами все иначе. Они понимают, что они находятся внутри специального помещения, а ты снаружи. Все их поведение связано с пониманием того, что они в неволе.

Осьминоги Линквиста слонялись по аквариуму, возились с ним и пробовали на прочность. Они досаждали Линквисту, целенаправленно затыкая щупальцами сливные отверстия в аквариумах, вероятно чтобы поднять уровень воды. Разумеется, они устраивали потоп в лаборатории.

Еще одну историю, которая может служить иллюстрацией к мысли Линквиста, рассказала мне Джин Боул, сотрудница Миллерсвильского университета в Пенсильвании. Как исследователь головоногих Боул славится непревзойденной научной строгостью и критичностью. Она известна тщательной продуманностью своих экспериментов и стойким убеждением, что судить о «когнитивных способностях» или «мышлении» этих животных следует лишь тогда, когда результаты эксперимента не находят более простого объяснения. Но, как многие исследователи, она сталкивалась с примерами поведения, которые озадачивают – они явно говорят что-то о внутреннем мире этих существ. Один такой случай она вспоминает уже лет десять. Осьминоги любят крабов, но в лабораториях их часто кормят размороженными креветками или кальмарами. Их приходится некоторое время приучать к этой пище второй свежести, но в конце концов они привыкают. Однажды Боул обходила ряды аквариумов, раздавая каждому осьминогу по кусочку размороженного кальмара. Дойдя до конца ряда, она повернулась и пошла обратно. Осьминог в первом аквариуме как будто специально дожидался ее. Он не съел свою порцию, а демонстративно держал ее щупальцами. На глазах у Боул осьминог медленно пересек аквариум и подплыл к сливной трубе, все это время оглядываясь на сотрудницу. Оказавшись у трубы и по-прежнему оглядываясь на Боул, осьминог спустил кусочек кальмара в слив.

Эта история, как и рассказы об осьминогах, обливающих экспериментаторов, напомнила мне о моем личном опыте. В неволе осьминоги часто пытаются сбежать и, похоже, безошибочно выбирают для этого момент, когда за ними не присматривают. Например, если вы посадите осьминога в ведро с водой, он зачастую ведет себя так, как будто ему там вполне удобно, но стоит вам на миг утратить бдительность, и обернувшись, вы увидите, что он невозмутимо выползает на пол.

Я думал, что эта их наклонность мне мерещится, но несколько лет назад мне довелось поговорить с Дэвидом Шелем, который работает с осьминогами постоянно. Он тоже сказал, что осьминоги, по-видимому, способны проницательно отслеживать, смотрит он на них или нет, и предпринимают действия тогда, когда он не смотрит. Полагаю, что это удовлетворительно объясняется как поведение, присущее осьминогам в естественной среде: от барракуды лучше удирать, когда она не смотрит, чем когда она смотрит. Но то, что осьминоги быстро обучаются применять это к человеку – будь он в плавательной маске или без нее, – впечатляет.

По мере накопления подобных сюжетов объяснение двусмысленных результатов опытов по научению осьминогов напрашивается само собой. Нередко утверждают, что они не блистают успехами в экспериментах, потому что поведение, которого от них требуют, неестественно. (В частности, Хэнлон и Мессенджер оценили так опыт Дьюза с рычагом.) Но поведение осьминогов в лабораторных условиях свидетельствует о том, что «неестественность» не составляет для них особой проблемы. Осьминоги умеют открывать банки с винтовой крышкой, а один даже делал это изнутри банки, что заснято на пленку. Если это «естественное» поведение, что тогда значит «неестественное»? Думаю, отмеченные трудности в давнем эксперименте Питера Дьюза проистекали отчасти из презумпции, будто осьминогу интересно дергать рычаг раз за разом и получать сардинку за сардинкой, до бесконечности набирая себе второсортной еды. Так поступают крысы и голуби, но осьминоги съедают порцию пищи медленно, не могут, по-видимому, наедаться впрок и склонны терять интерес. По меньшей мере некоторым из них интереснее ухватить лампочку над аквариумом и попытаться затащить ее к себе в домик. Или обливать экспериментаторов.

Нелегкую задачу мотивации осьминогов иные экспериментаторы, как это ни печально, пытаются разрешить с помощью отрицательного подкрепления – ударов электрическим током, которые они вряд ли стали бы применять столь бездумно, будь на месте осьминогов другие животные. Значительная часть старых исследований, проводившихся на Неаполитанской зоологической станции, была жестокой. Помимо применения электрошока, многие эксперименты включали в себя удаление части мозга осьминога или рассечение важных нервов, просто чтобы посмотреть, что будет делать осьминог, когда очнется. До недавнего времени хирургические опыты проводились на осьминогах без обезболивания. Так как они беспозвоночные, на них не распространялись законы о жестоком обращении с животными. Отчеты о старых экспериментах порой больно читать тем, кто рассматривает осьминогов как существ, наделенных чувствами[63]63
  Немало ранних исследований по нейрофизиологии производит такое впечатление – например, различные исследования, описанные в книге: Marion Nixon and John Z. Young, The Brains and Lives of Cephalopods (Oxford and New York: Oxford University Press, 2003). Новый регламент в Евросоюзе введен постановлением № 2010/63/EU Европейского парламента и Совета Европы.


[Закрыть]. Впрочем, в последнее десятилетие законы, регулирующие обращение с подопытными животными, часто причисляют осьминогов к своего рода «почетным членам клуба позвоночных», особенно в Евросоюзе. Это прогресс.

Еще один вид поведения осьминога, который перешел из разряда баек в разряд экспериментально подтвержденных данных, – игра, взаимодействие с предметами как самоцель. Передовая специалистка по головоногим Дженнифер Мейтер совместно с Роландом Андерсоном, сотрудником океанариума в Сиэтле, провела первые исследования игрового поведения, которое сейчас пристально изучается[64]64
  См. Mather and Anderson, “Exploration, Play and Habituation in Octopus dofleini,” Journal of Comparative Psychology, 113, no. 3 (1999): 333–338; Michael Kuba, Ruth Byrne, Daniela Meisel, and Jennifer Mather, “When Do Octopuses Play? Effects of Repeated Testing, Object Type, Age, and Food Deprivation on Object Play in Octopus vulgaris,” Journal of Comparative Psychology, 120, no. 3 (2006): 184–190. На эту тему имеется также глава в книге Cephalopod Cognition, написанная Майклом Кубой (Michael Kuba) и специалистом по игровому поведению Гордоном Бургхардтом (Gordon Burghardt).


[Закрыть]. Некоторые осьминоги – далеко не все – развлекаются, гоняя аптечные пузырьки по аквариуму струей воды из сифона, жонглируя пузырьком туда-сюда на струе, поступающей в аквариум через трубу. Как правило, начальный интерес осьминога к посторонним предметам чисто гастрономический – можно ли это съесть? Но если объект оказался несъедобным, осьминог не обязательно теряет к нему интерес. Недавние лабораторные исследования Майкла Кубы подтвердили, что осьминоги быстро определяют непригодность предмета в пищу, но при этом нередко продолжают с интересом исследовать его и манипулировать им.

Экскурсия в Октополис

В первой главе я описывал, как Мэтт Лоуренс обнаружил колонию осьминогов на восточном побережье Австралии. Мэтт обследовал бухту так: бросал якорь со своей лодчонки, нырял за ним, поднимал его и плыл над дном по следам дрейфующей лодки. (Отмечу, что с аквалангом в одиночку лучше не нырять. Мэтт берет с собой второй акваланг, независимый от первого, на случай, если возникнут проблемы. Но даже с такими мерами предосторожности это не рекомендуется.) В 2009 году он обнаружил отвал из раковин, на котором обитало больше десятка осьминогов. Их как будто не потревожило его присутствие – они ползали и боролись друг с другом, пока он наблюдал за ними.

Мэтт отметил на GPS координаты этого места и стал наведываться туда регулярно. Он наблюдал за осьминогами и общался с ними. Его присутствие ничуть не смущало их, а некоторые проявляли любопытство, пробуя играть с ним и изучать его снаряжение. Они залезали на его камеру и воздушные шланги. Другие были заняты какими-то отношениями между собой. Порой наблюдалось что-то похожее на поведение «гопника». Один осьминог мирно сидел в своем гнезде, к нему подбирался более крупный, приземлялся на гнездо сверху и отчаянно сцеплялся с хозяином, очутившимся внизу. После бурной, играющей всеми красками схватки нижний осьминог бледнел, удирал прочь ракетой и приземлялся в нескольких метрах поодаль от кучи раковин. Осьминог-агрессор после этого возвращался в собственное гнездо.

Со временем Мэтт все больше и больше привыкал к общению с этими животными, и мне до сих пор кажется, что осьминоги отличали его от других людей. Однажды поблизости от этого места осьминог ухватил его за руку и потащил на буксире. Мэтт последовал за ним – казалось, будто его ведет за собой по морскому дну крохотный восьминогий ребенок. Прогулка продолжалась десять минут и привела к норке осьминога[65]65
  Мэтт зафиксировал время на камеру. Это была не единственная прогулка, на которой его водил осьминог, но самая продолжительная.


[Закрыть].

Не будучи биологом, Мэтт все же чувствовал, что обнаружил необычное место. Он запостил несколько снимков на сайте для специалистов по головоногим и просто интересующихся этими животными[66]66
  Сайт TONMO.com.


[Закрыть]. Там их увидела Кристина Хаффард, биолог. Она спросила меня, известно ли мне это место. Когда я прочел о находке Мэтта, я просто обомлел – и ведь это всего в нескольких часах езды от Сиднея! Во время очередной поездки в город я связался с ним и поехал к нему, чтобы лично встретиться.

Мэтт оказался большим любителем подводного плавания. В гараже у него собственный компрессор для воздуха, и он составляет там газовые смеси для аквалангов по собственным рецептам. Вскоре мы уже чапали на его лодочке к заветному месту в середине бухты, где он бросил якорь, и мы спустились вниз по якорному канату – вокруг не было ни души, не считая нескольких рыбешек.

Колония, которую мы с тех пор прозвали Октополисом, находится на глубине около 15 метров[67]67
  Наша первая публикация о ней – Godfrey-Smith and Lawrence, “Long-Term High-Density Occupation of a Site by Octopus tetricus and Possible Site Modification Due to Foraging Behavior,” Marine and Freshwater Behaviour and Physiology, 45, no. 4 (2012): 1–8.


[Закрыть]. Ее почти невозможно разглядеть, пока не подплывешь поближе, а морское дно вокруг нее выглядит невзрачно. Там и сям встречаются гребешки, мелкими кучками или по отдельности, над песком колышутся водоросли различных видов. Мое первое погружение там, в холодной зимней воде, оказалось не слишком интересным. Мы обнаружили лишь четырех осьминогов, которые ничего особенного не делали. Но я понял, что это незаурядное место. Как и говорил Мэтт, там была куча гребешковых раковин метра два в поперечнике. Похоже, она накапливалась на протяжении многих лет. В середине ее торчал какой-то предмет, покрытый известковой коркой, вроде камня, сантиметров тридцать высотой, и под ним жил самый большой осьминог в колонии. Я сделал замеры и снимки и стал повторять визиты при всякой возможности. Вскоре мне довелось наблюдать и многочисленные толпы осьминогов, и их сложное поведение – все, что Мэтт увидел во время своего первого погружения.

Если бы у нас хватало воздуха и времени, мы бы наблюдали за ними до бесконечности. Когда колония активна, она завораживает. Осьминоги глазеют друг на друга из своих гнезд среди раковин. Время от времени они вылезают оттуда, гуляют по ракушечной куче или перебираются на песок. Иногда они проходят мимо соседей, не реагируя друг на друга, но порой осьминог вытягивает щупальце и тыкает им в другого. Другой в ответ тоже может вытянуть щупальце или даже два; иногда после этого они мирятся и расходятся каждый своей дорогой, а иногда следует борцовская схватка.

Первая фотография на следующей странице снята невдалеке от колонии – я привожу ее, чтобы дать вам представление об этих животных. Этот вид называется Octopus tetricus, средних размеров осьминог, обитающий только в Австралии и Новой Зеландии. Это довольно крупная особь: от морского дна до верхнего конца его тела более полуметра. Он заснят в момент, когда бросается на другого осьминога, справа от него.

Следующая сцена происходит непосредственно на куче раковин[68]68
  Этот снимок, а также снимки на с. 103, 104, 180 и 182 – скриншоты с видео, отснятого автоматическими камерами. Приношу благодарность моим помощникам Мэтту Лоуренсу, Дэвиду Шелю и Стефану Линквисту за разрешение опубликовать их в книге.


[Закрыть]. Осьминог слева набрасывается на правого, который вытянулся и готов пуститься в бегство.

А вот более серьезная схватка, на песке у самого края колонии:

Чтобы зафиксировать изменения кучи раковин, однажды я принес вешки и вбил их в морское дно, отметив приблизительные границы. Вешки, около 18 см в длину, были пластиковые, поэтому я примотал к ним скотчем тяжелые металлические болты в качестве грузил. Я сориентировал их по четырем сторонам света, вогнав в песок почти на всю длину, так что были видны только кончики. Они совсем неприметные, их трудно разглядеть, если не знать наверняка, где искать. Несколько месяцев спустя я снова вернулся туда и обнаружил, что один из колышков вытащили и бросили в кучку мусора возле одного осьминожьего гнезда поодаль. Я полагаю, осьминоги сразу поняли, что вешка несъедобна, и вряд ли она подходила как материал для укрытия. Но осьминог заинтересовался ею потому, что она была чем-то новым для него – так же как рулетки, фотоаппараты и все прочее, что мы приносили с собой.

В других случаях осьминоги орудуют посторонними предметами из более практических соображений. В 2009 году группа исследователей в Индонезии с удивлением увидела, как дикие осьминоги используют половинки кокосовой скорлупы в качестве походных домиков[69]69
  Публикация: Julian Finn, Tom Tregenza, and Mark Norman, “Defensive Tool Use in a Coconut-Carrying Octopus,” Current Biology, 19, no. 23 (2009): R1069–1070. Лучший известный мне пример использования составных орудий животными – использование некоторыми шимпанзе камня-наковальни для раскалывания орехов вместе с «камнем-клином». «Клин» вставляется под наковальню, чтобы ее поверхность выровнялась и пользоваться ею было удобнее. См. William McGrew, “Chimpanzee Technology,” Science, 328 (2010): 579–580.


[Закрыть]. Скорлупки были аккуратно разрезаны пополам – видимо, их выбросили люди. Осьминоги нашли им полезное применение. Вложив одну скорлупку в другую и держа их снизу под туловищем, осьминог «шагал» по дну. Затем он складывал из половинок шар и прятался внутри. Немалое количество видов животных использует найденные чужеродные предметы как укрытие (например, раки-отшельники), а некоторые с помощью орудий труда добывают пищу (например, шимпанзе и вороны). Но чтобы собирать и разбирать «составной» предмет – такое встречается редко. По правде говоря, неясно даже, с чем можно сравнить такое поведение. Многие животные сочетают разнообразные материалы, строя гнезда, – гнезда в этом смысле «составные» конструкции. Но их не разбирают, не переносят и не собирают заново.

Пример с кокосовыми домиками иллюстрирует главное, на мой взгляд, свойство интеллекта осьминогов – он проясняет, каким образом они стали умными. Их ум – это любопытство и открытость новому; они предприимчивы и находчивы. Эта мысль послужит дополнительным кусочком мозаики в картине, на которой я хочу представить осьминогов – их место в животном мире и истории жизни на Земле.

В предыдущей главе, опираясь на идеи Майкла Трестмана, я писал, что среди великого многообразия планов строения тела только три группы животных обладают «сложным активным телом»: хордовые (как мы с вами), членистоногие (раки, насекомые) и небольшая группа моллюсков – головоногие. Членистоногие двинулись по этому пути первыми, в раннем кембрии, более 500 миллионов лет назад. Сам характер их почина, вероятно, запустил маховик обратной связи в эволюционной гонке, куда вскоре втянулись все остальные. Первыми были членистоногие, а хордовые и головоногие подтянулись вслед за ними.

Оставив пока что хордовых за рамками обсуждения, отметим, что пути двух других групп достаточно сильно различаются. Многие виды членистоногих специализируются на общественной жизни и сотрудничестве. Разумеется, не все – большинство видов членистоногих одиночные, – но в сфере поведения главные достижения этого типа животных связаны с социальным образом жизни. Особенно яркими примерами служат муравейники и пчелиные колонии, а также целые города с воздушной вентиляцией, которые строят термиты.

У головоногих все иначе. Они никогда не выходили на сушу (хотя другие моллюски это сделали), и хотя они, очевидно, вступили на путь усложнения поведения позже членистоногих, они в итоге развили более крупный мозг. (Здесь я рассматриваю муравейник не как единый мозг, а как совокупность отдельных организмов, у каждого из которых свой мозг.) У членистоногих сложнейшие формы поведения обычно бывают результатом слаженного взаимодействия между особями[70]70
  Это размашистое обобщение, и многие авторы настойчиво указали бы на исключения: пауков и ротоногих. О пауках см. Robert Jackson and Fiona Cross, “Spider Cognition,” Advances in Insect Physiology, 41 (2011): 115–174. Рой Колдвелл, ведущий специалист по осьминогам в Калифорнийском университете (Беркли), утверждает, что некоторые ротоногие (раки-богомолы) обладают способностями к очень сложному поведению и не менее высокоразвиты, чем осьминоги, хотя он считает, что сравнение может не иметь особого смысла, ввиду различия их способностей к чувственному восприятию. См. Thomas Cronin, Roy Caldwell, and Justin Marshall, “Learning in Stomatopod Crustaceans,” International Journal of Comparative Psychology, 19 (2006): 297–317.


[Закрыть]. Некоторые виды кальмаров социальны, но им далеко до уровня организации муравьев и медоносных пчел. За этим частичным исключением, головоногие выработали несоциальный интеллект. В особенности осьминог, которому суждено пойти по пути уникальной, одинокой сложности.