Текст книги "Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть"

«Это посольство открыто и прямо с самых первых слов хочет сделать этого Хосрова, кем бы он ни был, усыновленным наследником римского императора. В этом вопросе я хочу, чтобы вы рассуждали так: по природе собственность отцов должна переходить их сыновьям, и в то время как законы людские всегда находятся в конфликте друг с другом по причине их различной природы, в этом случае и среди римлян, и среди варваров они пребывают в согласии и гармонии друг с другом в том, что они провозглашают сыновей хозяевами наследства их отцов. Примите это решение, если хотите: если вы действительно должны согласиться на все его последствия».

Благодарение Проклу! Он «расколол» коварный план Кавада сделать Хосрова правителем и Римской, и Персидской империй, и, после того как переговоры некоторое время топтались на месте, просьба в конце концов была отклонена летом 527 г. К этому времени Юстиниан являлся соправителем и уже действующим соимператором. Вместо того чтобы полностью удовлетворить просьбу персов, римляне предложили просто взять Хосрова на воспитание точно так же, как они делали это с правителями государств – преемников Западной Римской империи и так называемых варваров. Оскорбленный Кавад прекратил переговоры и вскоре вторгся на римскую территорию[112]112
  Цитата взята у Прокопия. «Войны» 1.11.17–18; дальнейшие комментарии и более подробное обсуждение фона, на котором разворачивались события, см.: Гретрекс (1998), с. 7: Гретрекс и Лье (2002), 79 и далее; Дигнас и Винтер (2007), 34–44.


[Закрыть].

Это восхитительный эпизод, но я всегда считал странным то, что советы Прокла часто принимались всерьез, а иногда с благодарным комментарием к качеству информации, имеющейся в его распоряжении: за то, что он знал так много о тайных планах, циркулировавших при дворе. Как только вы перестаете об этом думать, все это превращается в совершеннейшую чепуху. Способ, с помощью которого становились императорами в Константинополе и делали это с незапамятных времен, состоял в том, чтобы добиться достаточной поддержки критической массы ключевых «избирателей» – крупных сенаторов-землевладельцев, главных чиновников-управленцев, придворных вельмож и армейских военачальников – эти категории значительно перекрывали друг друга. Принимая на воспитание Хосрова, Юстин никого не задел бы и не дал бы ему ни малейшей надежды на то, что тот станет преемником на троне Константинополя после его смерти – ничуть не больше притязаний на трон Персии имел бы Феодосий, усыновленный Ездигердом (если бы это случилось).

Без малейших сомнений, отклонение дипломатической инициативы Кавада под таким предлогом являлось намеренным оскорблением, каким и было, разумеется, предложение обращаться с наследником трона Персии как с западным варваром. И это, как вы помните, не первый случай, когда мы видим, что в вопросах наследования Юстин и Юстиниан держатся за казну. И в то же время, когда от попыток Кавада сначала хотели уклониться, а затем их отвергли, те же самые участники событий после смерти Евтариха отказались признать выбранного Теодорихом наследника. На мой взгляд, невозможно из этого эпизода сделать какой-то другой вывод, чем тот, что Юстиниан, окончательно отказав Каваду, вел себя намеренно оскорбительно, очевидно надеясь, как и при проведении аналогичной политики в отношении королевства готов, дестабилизировать Персидскую империю в связи со спорным престолонаследием Хосрова.

Иными словами, Юстиниан начал свое правление, выбрав весьма рискованную стратегию в сфере внешней политики, равно как и внутренней. Но в отношении проекта законодательной реформы также было справедливо и то, что, если бы имелась возможность требовать благополучного исхода войны с Персией, которую поведение римлян теперь сделало неизбежной, идеологическая компенсация оказалась бы потенциально огромна. С тех пор как в III в. персы из кожи Валериана сделали бурдюк для вина, Персия была идеологическим врагом, когда дело доходило до заявления о своих правах на победу. Констанций II поднял на смех победу Юлиана над алеманнами под Страсбургом в 357 г., сказав, что по сравнению с персами полуодетые дикари не были настоящими врагами, а сам Юлиан стремился укрепить свою власть, начав масштабное и в конечном итоге обреченное на провал вторжение на территорию Персии. Для императоров, которые претендовали на то, что они избраны и поддерживаются Богом, последним тестом на законность становилась благоприятным военная победа – или пара побед. Ведь каким более подходящим образом могла проявиться на деле поддержка Всемогущего (который действительно был всемогущим), если не посредством победы на поле брани? Не было врага, победить которого считалось бы престижнее, чем персов[113]113
  О Констанции, Юлиане и персах см.: Мэтьюз (1989), с. 6.


[Закрыть].

Правовые реформы и ссора с Персией, на мой взгляд, должны рассматриваться вместе, когда мы пытаемся понять первоначальные шаги правления Юстиниана. За первые несколько месяцев режим вступил не в одну игру с высокими ставками, а в две – и одновременно. На самом деле это отражает колоссальную ненадежность хватки, которой Юстиниан держал власть на тот момент. Выдвижение его дяди Юстина на императорский трон, которое произошло на смертном одре императора Анастасия, было совершенно импровизированным, а не тщательно продуманным порядком наследования, получившим широкое одобрение в политических кругах Константинополя. Сам Анастасий явно не чувствовал себя достаточно уверенным в своей власти, чтобы решать вопрос о престолонаследии перед своей смертью. Если бы это было не так, то он, очевидно, выбрал бы одного из трех племянников (Ипатий, Помпей и Проб), которые являлись его ближайшими родственниками. Юстин был начальником дворцовой стражи, который, согласно нашим источникам, воспользовался властным вакуумом и совершил государственный переворот. Обвиненный в растрате больших сумм денег на взятки от лица совершенно другого кандидата, некоего Теокрита, он вместо этого потратил деньги на обеспечение лояльности дворцовой стражи, караульных, которые затем быстро привели его к власти. И, оказавшись на троне, Юстин занялся тем, что стал убирать всех соперников, реальных и потенциальных, которые высовывали голову слишком высоко, – того же Теокрита, денежные средства которого он незаконно присвоил, и Виталиана – военачальника высокого ранга, возглавлявшего халкидонскую оппозицию Анастасию и сыгравшего большую роль в примирении с папским престолом, которое ознаменовало начало правления и из которого Теодорих явно извлек большую пользу.

В течение нескольких лет, последовавших за этим неблагоприятным началом, Юстиниан – согласно всем источникам, а не только по рассказам Прокопия – неустанно трудился, чтобы добиться реальной власти и стать человеком, которого нельзя не принимать во внимание в ближайшем будущем как прямого наследника старого императора. Но это не означало, что его место во власти оставалось надежным. Престолонаследие от дяди к племяннику было не автоматическим в мире константинопольских политиков, а именно тем, что не случилось со смертью Анастасия. И среди других возможных кандидатов племянники Анастасия все еще находились при дворе; кто-то из них занимал очень высокий пост, а римские имперские режимы всегда представляли собой коалиции могущественных людей. К лету 527 г. Юстиниан проложил себе путь к трону, но его положение во власти было все еще зыбким. Занявшись этими огромными и рискованными проектами, он хотел заработать достаточный политический капитал, чтобы превратить простое занятие трона во власть, действительно правящую. Успех на любом фронте должен был продемонстрировать, что реальная сила Божества прочно подпирает трон Юстиниана и он полностью законный правитель римского мира[114]114
  Источники, повествующие о государственном перевороте Юстина, собраны и обсуждены в PLRE 2.650. Разница между занятием трона и осуществлением реальной власти – это общая тема современной науки в вопросах поздней Античности и начала Средних веков. Ее важность особенно подчеркивали историки Каролингов, которые считали, что для того, чтобы превратиться в эффективного правителя, требуется пять – десять лет и немалое везение.


[Закрыть].

В эти несколько месяцев своего правления Юстиниан выступает в качестве одаренного творческим воображением, честолюбивого человека, поймавшего свою удачу и стремившегося воспользоваться двумя главными идеологическими путями, открытыми императору Восточной Римской империи для укрепления своей власти. Этот образ существенно отличается от любого другого, возникшего как нормальная реакция на совершенно противоречивые портреты Юстиниана, но его точность подтверждается некоторыми подробностями последовавшей реальной законодательной реформы. Сильная сторона кратчайшего пути уже имелась фактически в главном плане проекта. Версия Феодосия необходимой реформы римской законодательной системы, как вы помните, представляла собой один окончательный суперкодекс, в котором должны были быть объединены заявления императора и письменные труды юрисконсультов в одно-единственное облачение, сшитое без единого шва. Версия Юстиниана представлялась гораздо менее амбициозной и завершилась двумя не такими уж суперкодексами: один должен был включать законы империи, а другой – материалы юрисконсультов. Это было проще, но оставались открытыми потенциальные проблемы, связанные с отсутствием согласия или – что более вероятно – расхождениями в акцентах между двумя группами материалов, которые честолюбивый адвокат мог использовать в суде. Быстрота, с которой продвигались реформы Юстиниана, сама по себе весьма показательна. Как было прокомментировано в кодексе Constitutio Tanta, подтвердившем законный статус кодекса 16 декабря 533 г., когда впервые объявили задачу, никто не ожидал, что она будет выполнена менее чем за десять лет (десять лет ушло у команды Феодосия на то, чтобы составить свой свод законов империи)[115]115
  Const. Tanta 12.


[Закрыть]. На то, чтобы втиснуть выполнение задачи в три года, требовалось гораздо больше, чем просто оперативность, отражающая скорее величину политической воли и капитала, который режим Юстиниана был готов вложить в разрубание многих юридических гордиевых узлов, с которыми он сталкивался. Некоторые свидетельства этого процесса дошли до наших дней.

Важнейшей стратегией для устранения разногласий юрисконсультов была последовательность так называемых «пятидесяти решений», которая с помощью нового законодательства разрешила ряд трудных моментов в римской юриспруденции. Величайший современный исследователь этого процесса считает, что на самом деле их было гораздо больше пятидесяти, но всех их втиснули между 1 августа 530 г. и 30 апреля 531 г. (еще одно указание на то, что приготовления шли уже вовсю, прежде чем о проекте официально объявили в декабре 530 г.). Некоторые из этих проблем существовали веками, и такое быстрое их решение являлось не вопросом логического обсуждения или административной оперативности, а способом сделать так, чтобы споры прекратились перед лицом законных интересов, которые сохраняли, безусловно, разногласия к своей собственной выгоде в предыдущих поколениях. Отчасти ответ на вопрос, как Трибониан и Юстиниан справились с этой задачей, состоял, несомненно, в грубой силе (как мы вскоре увидим с большими подробностями), но они также предложили сделку некоторым из заинтересованных сторон. В окончательном восстановлении юридической профессии в Восточной Римской империи главное место занимали представители правовых школ Константинополя и Бейрута, которые, по-видимому, были самыми известными. Однако в самом конце этого процесса две другие правовые школы – Кесарийскую и Александрийскую – недвусмысленно «задвинули», а их преподавателям больше не разрешалось брать учеников. Это классическое правило «разделяй и властвуй». Согласие самой выдающейся части правового истеблишмента на пакет реформ получили отчасти благодаря гарантии того, что они получат дуополию на рынке юридического образования, обеспечив себе тем самым более высокие доходы, чем они до этого получали[116]116
  Пятьдесят решений: Оноре (1978), 142–146. Подавление юридических школ-конкуренток: Const. Omnem 7.


[Закрыть].

Вкратце, законодательная реформа Юстиниана была в равной степени как правовым, так и политическим проектом, причем таким, который подгоняли всеми возможными способами, потому что его успех считался необходимым для престижа режима. «Весь свод законов» – одно из вводных уложений к законченному труду – утверждал, что «все теперь реформировано и переустроено», но было оставлено несколько нерешенных моментов, чтобы работу довели до конца. Больше всего мне нравится окончательное указание на глубочайшую истину этого высказывания, которое содержится в Constitutio Tanta. Главной целью второго этапа законодательной реформы были сокращение юридического материала, ликвидация лишнего, повторений и, прежде всего, противоречий. В отношении повторений Tanta дает такой комментарий:

«Случись так, что в том или ином месте в таком большом сборнике юридических норм, взятых и так из огромного числа книг, окажутся случаи повторения, к этому никто не должен быть строг: скорее это следует отнести, во-первых, за счет человеческой слабости как части нашей натуры… Также следует иметь в виду, что существуют некоторые чрезвычайно краткие нормы, в которых повторение можно допустить ради благой цели».

Так что не будьте к нам слишком строги, если найдете какие-то повторения, но их не так много, и они оставлены там, вероятно, намеренно: как замечательный пример бессмысленного прикрытия тыла, как вы, скорее всего, обнаружите. Лучше всего комментарии к противоречиям:

«Что касается любых противоречий, встречающихся в этой книге, ни одно из них не имеет никаких притязаний на место в ней; никаких противоречий и не будет найдено, если мы полностью рассмотрим основания разночтений; будет найдена какая-нибудь особая отличительная черта, какой бы неопределенной она ни была, которая покончит с обвинением в непоследовательности, придаст другой вид вопросу и охранит его от обвинений в расхождении во мнениях[117]117
  Const. Tanta 13; 15.


[Закрыть]».

Так что нет в книге никаких противоречий, и если вам кажется, что вы нашли одно такое, то подумайте еще немного, и вы обнаружите способ сделать так, чтобы оно исчезло. Министерство правды Оруэлла не могло бы создать лучше. Реформу проталкивали в колоссальной спешке посредством политической сделки с частью юридического истеблишмента, и даже члены комиссии понимали, что, торопясь, они не полностью разрешили проблемы.

Поэтому едва ли удивительно, что проект законодательной реформы в лице Трибониана как его главного архитектора должен был стать спорным вопросом в политических беспорядках, которыми отмечены первые годы правления Юстиниана. Это не обязательно являлось реакцией на частности «пятидесяти решений» или каких-то других аспектов законотворческой работы комиссии, а просто отражало тот факт, что ставки были так высоки. Успешная реформа сделала бы Юстиниана неприкасаемым в политическом смысле, поэтому естественно, что те, кто ему противодействовал, старались ей помешать. В этой связи в руках оппонентов Юстиниана оказался настоящий козырь – другая крупная игра императора привела к беде.

Кавад ответил на оскорбительный отказ Юстиниана предсказуемым вторжением на римскую территорию на главной месопотамской границе между двумя империями. В то же самое время он начал расшатывать римские интересы в Лазике и Иберии – двух пограничных государствах между империями на Кавказе и в восточной части Черного моря (карта 5). В 528 г. две попытки римлян угрожать Нисибису – главному опорному пункту персов в Месопотамии потерпели поражение, и перед Константинополем открылась безрадостная перспектива. От зарождающейся катастрофы римлян спасла их победа в 530 г. под Дарой – главной базой римлян против персидского войска, которое пришло ее осаждать. Победу завоевал Велизарий (его теперь сопровождал Прокопий), и власть ее отпраздновала. Но оказалось, это было преждевременным. В 531 г. персы совершили неожиданное нападение на римскую территорию, и Велизарий потерпел поражение в Каллиникуме, настолько тяжелое, что была назначена комиссия для расследования его обстоятельств[118]118
  Подробности см.: Гретрекс (1998), с. 7–9; Гретрекс и Лье (2002), с. 6; Дигнас и Винтер (2007), 100–106.


[Закрыть]. К концу 531 г. над головой Юстиниана начали собираться грозовые тучи. Если оставить в стороне победу под Дарой, персидский гамбит потерпел неудачу. После Каллиникума Юстиниан не мог больше претендовать на военный успех в борьбе со старым врагом как доказательство того, что за его властью стоит Бог. Над императором начали кружить политические стервятники.

Ника

Шанс для них появился с совершенно непредсказуемой стороны. Восточно-римский аналог футбола – настоящий опиум для народа – не пользовался таким поклонением, как гонки на колесницах. Возничие являлись спортивными суперзвездами того времени, получавшими огромное жалованье и имевшими колоссальную популярность; их перемещения между определенными командами в пределах отдельно взятого города (самыми популярными были «зеленые» и «синие»; «красные» и «белые» – аутсайдеры) порождали у фанатиков вопли отчаяния или радости. В общем, группировки сторонников, по крайней мере в самых крупных городах империи, были чем-то большим, чем клубы фанатов: к VI в. они стали иерархическими силовыми организациями, которые управляли конкретными районами железной рукой: скажем, клуб болельщиков «Манчестер Юнайтед» встречается с «Мафией». Как рассказывает нам Прокопий, эти молодые люди не брили на лице волосы, носили маллеты (разновидность прически, когда волосы подстрижены коротко по бокам и спереди, а сзади оставлены длинными. – Пер.), широкие лацканы и множество побрякушек. Вообще говоря, они были на короткой ноге с официальными городскими властями. Но в мире, в котором львиную долю занимает крайняя бедность и более или менее отсутствует полиция, границы дозволенного можно было довольно легко переходить, и существовал предел тому, сколько вымогательства и запугивания можно вынести, особенно в самой столице империи. Поэтому в воскресенье 11 января 532 г. семерых представителей двух главных группировок – «зеленых» и «синих» – должны были повесить, но произошла роковая ошибка. Две веревки оборвались, и пара несостоявшихся висельников – по одному от каждой группировки – скрылись и нашли убежище в ближайшей церкви.

В следующий вторник состоялись другие гонки на колесницах, и, согласно древней традиции, использовать такие поводы для того, чтобы попросить покровительства путем организованных ритуальных песнопений, собравшаяся толпа попросила императора, сидевшего в царской ложе, простить заключенных. Юстиниан отказался, после чего «зеленые» и «синие» начали массовые беспорядки. С криками «Ника!» («Победа!» – традиционный боевой клич римской армии) они штурмовали столичную тюрьму и освободили всех заключенных. Ситуация уже выглядела довольно скверной, но затем вдруг все изменилось. Другие гонки колесниц назначили на среду, на проведение которых император дал разрешение, боясь еще худших беспорядков, если он их запретит. На этом мероприятии опять раздались требования в форме песнопений, но на этот раз они были откровенно и намеренно политическими. Теперь люди в толпе хотели не просто прощения для некоторых хулиганов, как и они сами, а увольнения трех главных министров Юстиниана, включая Трибониана, который на тот момент еще занимался тем, что отметал большую часть хаотической путаницы, которую представляла собой римская юриспруденция, в мусорную корзину.

Не на шутку испугавшись, Юстиниан уволил всех трех, но напрасно. В четверг требования стали нарастать, а толпа попыталась найти Проба – одного из племянников Анастасия и посадить его на место Юстиниана. Проба не оказалось в городе, но в течение последующих трех дней бушевали беспорядки, по сравнению с которыми лето 2011 г. в Великобритании выглядит как чаепитие в детском саду. Когда жестокие уличные бои и огромные пожары охватили город, Юстиниан в субботу решил выслать из дворца нескольких ведущих сенаторов, нашедших в нем убежище, включая двух других племянников Анастасия – Ипатия и Помпея. В воскресенье огромная толпа собралась на ипподроме – месте проведения гонок на колесницах, где царская ложа была соединена с дворцом огороженным коридором. Люди пришли отчасти из-за простого возбуждения, но также и в ответ на объявление – вслед за прецедентом, установленным Анастасием в момент большой сумятицы в годы его правления (тогда из-за религиозной политики), – что Юстиниан появится перед толпой, чтобы принести извинения и дать безоговорочную амнистию всем бунтовщикам. Возможно, объявление такое и было, но произошло другое. Толпа – или ее часть – провозгласила Ипатия императором, и дело кончилось тем, что его короновали в царской ложе в окружении беснующейся толпы; сколько из 100 тысяч зрительских мест ипподрома было занято – неясно.

Для Юстиниана настал тот критический момент, который наступает для диктатора, оказавшегося перед поднявшимся бунтом: бежать (хотя неясно, каковы в VI в. были аналоги Южной Африки или Саудовской Аравии) или приказать войскам стрелять? Первым побуждением императора, как сообщает Прокопий (в опубликованных «Войнах», так что, очевидно, было вполне приемлемо делать эту историю достоянием гласности в Константинополе к 550 г.), было уехать. Возможно, как это происходило с некоторыми современными диктаторами, он не был уверен в том, что войска будут стрелять. Но Теодора вселила в него дух борьбы, сказав – опять-таки если верить написанному Прокопием в «Войнах» – почти классическую фразу: «Пурпур – отличный погребальный саван».

Иными словами, наша бывшая актриса скорее умерла бы, чем рассталась с троном. Подбодренный таким образом режим применил оставшиеся средства. Евнух Нарсес, которого мы снова встретим в следующей главе, один вышел на ипподром к толпе, нашел вождей «синих» и пообещал им огромную сумму золотом. По сообщениям, какая-то сумма у него была с собой. Он также напомнил им, что Ипатий, которого они коронуют в настоящий момент, давно уже поддерживает «зеленых». Этого аргумента оказалось достаточно. Посреди коронации «синие» просто ушли с ипподрома, оставив «зеленых» в шоке.

Оцепенение превратилось в панику, когда вместо уходивших «синих» появились самые верные режиму войска, личные телохранители и гвардейцы с персидского фронта под командованием Велизария и герулы-foederati с Балкан под командованием Мунда; оба войска, как вы увидите, не имели до этого связей с Константинополем. Изначальный план для людей Велизария состоял в том, чтобы ворваться на ипподром через царскую ложу, но официальная дворцовая стража, желавшая посмотреть, куда подует ветер, отказалась встать на их сторону и открыть ворота в конце коридора. Велизарий был вынужден расчистить себе путь к другому входу и возглавил наступление; в этот момент Мунд, услышав шум и крики, тоже ворвался через Черные ворота напротив (карта 6). В результате началась кровавая бойня. У «зеленых» имелись свои вооруженные головорезы, но они не были достойными противниками солдатам имперских войск, и посреди побоища никто даже не попытался защитить Ипатия и Помпея, которых просто взяли в плен. Побыв в тюрьме ночь, они заявили, что действовали против своей воли, но Юстиниан не хотел ничего слушать. Они были казнены в понедельник утром, а их тела – брошены в море; все их имущество конфисковали в императорскую казну.

Режим держался за власть, но это немного походило на то, как это делала Сирия в начале 1980-х гг. или сейчас, что стоит астрономической суммы ее гражданам, и в этом случае даже не в провинциальном городе, а в столице империи. Два независимых друг от друга современника рассказывают нам, что около 30 тысяч человек погибли в уличных боях и массовой резне на ипподроме. Это такой же уровень потерь, который понесла Сирия в начале 1980-х гг., по общим оценкам, но нужно также думать об относительном масштабе. Считается, что население Константинополя приблизительно в середине V в. достигло полумиллиона человек. Так что сражение под боевым кличем «Ника!» привело к смерти около 5 процентов населения города, что аналогично гибели 400 тысяч человек в современном Большом Лондоне. Пожары также уничтожили огромную дворцовую церковь Святой Софии, ее меньшую соседку – церковь Святой Ирины, здание сената, много внешних дворцовых построек и несколько церемониальных сводчатых галерей в центре города. Опять же аналогичный мятеж в Лондоне уничтожил здание Парламента Великобритании, Вестминстерское аббатство и большую часть Уайтхолла до штаба Конногвардейского полка и арки Адмиралтейства. Поэтому почти невозможно переоценить уровень разногласий и разрушений в ходе бунта[119]119
  Алан Кэмерон (1973) предлагает самое лучшее современное изложение темы о разделении на группировки. Наши главные источники информации о бунте «Ника» – это Прокопий. «Войны» 1.24 и Chronicon Paschale в переводе Уитби и Уитби (1989), р. 115 и далее. Более подробный комментарий см.: Алан Кэмерон (1976), Гретрекс (1997), Саррис (2011), 148–153.


[Закрыть].

Но несмотря на детали, приведенные в наших источниках, на ряд ключевых вопросов нет окончательных ответов. Кто именно стоял за политизацией протестов, когда требования помилования для парочки головорезов, озвученные во вторник, через 48 часов сменились другими – сначала чтобы Юстиниан ослабил свой режим, а затем – уже передал власть новому императору? О чем думал Юстиниан, когда вышвырнул племянников Анастасия из дворца? По ошибке ли он не стал соблюдать знаменитую рекомендацию Вито Корлеоне держать друзей близко, а врагов еще ближе? Или император пытался спровоцировать решение проблемы при помощи силы, выведя скрытую оппозицию на свет божий? И насколько мы должны верить известной сцене, описанной Прокопием, в которой Теодора вселяет в Юстиниана воинственный дух? Ее знаменитая фраза является неправильной цитатой. Изначально она гласит: «Тирания – прекрасный погребальный саван». Так что вполне возможно, что тот же самый Прокопий, который написал «Тайную историю», счел, что может не сомневаться в отсутствии классического образования в высших кругах власти и сыграть небольшую шутку для посвященных за счет императорской четы[120]120
  Как установлено Эвансом (1984). Для Калделлиса (2004), 24 и далее это отличный пример того, что Прокопий был чрезвычайно умен и вел подрывную деятельность: ср. примечание 10.


[Закрыть]. Но рассказ о бутылке императрицы появляется в опубликованных «Войнах», так что, очевидно, он инкапсулирует тему бунта, которую режим в общем и целом был рад предать гласности, по крайней мере к 550 г.

На эти непростые вопросы нет ответов, но присутствие в городе воинов Велизария и Мунда наводит на мысль, что император, возможно, предвидел, что ему понадобятся войска, которых не могли подкупить недовольные при дворе. А это может, в свою очередь, наводить на мысль о том, что в изгнании племянников Анастасия из дворца присутствовал элемент провокации, хотя его также можно объяснить как желание предотвратить возможность ночного государственного переворота в стенах дворца, совершенного дворцовой стражей, отказ которой открыть коридор в императорскую ложу указывает на то, что с ней каким-то образом пыталась наладить контакты оппозиция. По меньшей мере, Юстиниан был уверен в том, на ком лежит ответственность за политизацию насилия, осуществленного, без сомнения, путем такой же целенаправленной взятки, которую использовал Нарсес, чтобы отделить «синих» от «зеленых» на ипподроме. Не только несчастные племянники Анастасия были казнены в понедельник, но и еще восемнадцать сенаторов изгнаны из города, а их имущество конфисковали. В этом, вероятно, присутствовал элемент мести, так как чиновники императора не скупились на порицания. Но я также не сомневаюсь и в том, что Юстиниан был совершенно прав, предполагая, что в ту ужасную неделю заговор отчасти вырос из простого хулиганства, и направил насилие в сторону конкретных политических объектов.

Однако ничто из этого не рассеяло атмосферу фиаско и несчастья, которая нависла над его режимом. Намеренная ссора с Персией привела к ряду поражений, самое последнее из которых оказалось достаточно серьезным, чтобы была назначена комиссия по его расследованию; главного архитектора законодательной реформы и двоих других ведущих приверженцев режима освободили от их обязанностей; 5 процентов населения столицы лежали трупами на ее улицах, а ее церемониальный центр превратился в дымящиеся руины. Все это как-то не стыковалось с представлением о том, что Юстиниан – Богом данный правитель, осуществлявший свою власть под Его руководством и с Его непосредственной помощью. Короче говоря, к концу той ужасной недели, прошедшей под кличем «Ника!», в январе 532 г. режим утратил большую часть своего политического капитала и очевидное согласие на свое правление. Он держался на остриях копий, но уже балансировал на краю пропасти. Поразительно, что Юстиниан даже не ощущал себя достаточно сильным, чтобы вернуть своих отправленных в отставку исполнителей назад к своим обязанностям.

Именно на фоне всего этого мы должны рассматривать политику завоевания Западной Римской империи, которая считается лейтмотивом режима Юстиниана в большинстве современных исторических трудов. Согласно этим взглядам, развязывание завоевательных войн на Западе всегда было главной целью Юстиниана. Говорящий на латинском языке традиционалист из Иллирикума – провинции, входившей в Западную Римскую империю в позднеримский период, отчаянно хотел – так считают – вернуть утраченные римские территории. Более того, в его пропаганде можно найти соответствующие заявления:

«Нас вдохновляет надежда на то, что Бог позволит нам править остальной территорией, подвластной древним римлянам до границ обоих морей, которую позднее они утратили из-за своего небрежения».

Однако проблема состоит в том, что это первое известное заявление такого рода датируется только десятым годом его правления – 536-м и было сделано после успешного завоевательного похода в Африку в 533–534 гг. и почти бескровного овладения Сицилией в 535 г. Завоевание Африки изначально оправдывалось религиозными, а вовсе не политическими причинами:

«То, что Всемогущий Бог сейчас… счел правильным продемонстрировать через нас, превосходит все чудеса, которые случались во все времена, – а именно ту свободу, которую благодаря нам в столь короткое время получит Африка, которая в течение ста пяти лет была захвачена вандалами – врагами разума и тела… Поэтому таким языком или такими делами, достойными Бога, он счел правильным сделать так, чтобы ущерб, нанесенный церкви, был отмщен посредством меня, нижайшего из его слуг».

И только тогда, когда Юстиниан оценивал дальнейшие победы в Италии после этих двух первых успехов и останавливал свой взор на королевстве готов Теодориха, мы замечаем первый намек на какую-то настоятельную нужду повторного завоевания утраченной Западной Римской империи[121]121
  Цитаты взяты у Юстиниана, Nov. 30.11.2 (536 г. н. э.), и Cod. Just. 1.27.1.1–2 (534 г. н. э.). Варианты традиционного взгляда на Юстиниана можно найти у более канонических комментаторов, вроде Джонса (1964), 269 и далее, и в популярных исследованиях: Норидж (1988), с. 10. Но есть и сомневающиеся: например, Мурхед (1994), 63 и далее.


[Закрыть].

Хронология пропаганды Юстиниана давно уже была признана, но тем не менее считалось, что хитрый план всегда существовал, и, как только будет положен конец проблемам на границе с Персией, император реализует свой решительный настрой на отвоевание утраченных римских территорий. На мой взгляд, все частности указывают на то, что дело обстояло совершенно не так. Юстиниан намеренно затеял с Персией ссору в 527 г., когда была возможность достигнуть, по крайней мере, временного мирного соглашения. Если бы император действительно хотел посвятить себя походу на Запад, он мог бы оставить возню вокруг усыновления Хосрова и вцепиться прямо в глотку Западной Римской империи. Также чрезвычайно уместно понимать, что завоевательная политика складывалась очень медленно и в чрезвычайно непредвиденных – то есть совершенно непредсказуемых – обстоятельствах.