Текст книги "Костяной капеллан"

Глава двенадцатая

Я вновь усадил Луку на Йоханова коня, и вот мы вдвоём уже выехали из Вонища к Торговому ряду. На самом деле я бы и сам управился, но в моём положении нельзя ездить в одиночку. По крайней мере, надо соответствовать ожиданиям общественности – если Томас Благ появится на улицах Эллинбурга хотя бы без одного телохранителя, его просто не поймут. Три года войны – срок довольно долгий, и раз о Благочестивых стали забывать, то мне предстояло напомнить всем, кто мы такие. Мы вернулись, и надо, чтобы об этом узнал весь город. Как по мне, эти сканийцы, которые столь тревожат Хауэра, – ещё полбеды. Мне было нужно, чтобы меня уважал мой собственный народ, народ Эллинбурга. А этого не случится, покуда я и мои люди выглядим будто проходимцы какие-то.

Многие улицы в Эллинбурге назывались по ремёслам, которыми на них занимались сотни лет назад. Сетевязальному ряду, где жил доктор Кордин, имя это шло как нельзя лучше: то была убогая улочка у реки в самом сердце Вонища, на которой жили бедняки и своими больными узловатыми пальцами вязали рыболовные сети, чтобы как-то заработать на кусок хлеба. Улочка кончалась Рыбачьими воротами, где речная вода просачивалась в подвалы, а люди тянули из загаженной реки полудохлую рыбу, чтобы прокормить своих столь же полудохлых жён и детей. Ну а в Торговом ряду, через полгорода отсюда, ближе к губернаторскому дворцу и Великому храму, жилось совсем по-иному. В Торговом ряду располагались здания купеческих гильдий, поэтому там водились деньги. И даже сейчас, учитывая состояние, в котором пребывал весь город, деньги в Торговом ряду водились всё равно.

У дома гильдии торговцев пряностями находилась лавка цирюльника, в которую я до войны частенько захаживал, туда-то мы и направились в первую очередь. Там было, конечно, недёшево, но, как я уже говорил, надо соответствовать ожиданиям общественности. Кордину врачевание давалось всегда лучше, чем брадобритие, и я его с бритвой и близко не подпускал к своему лицу.

Мы спешились, Лука распахнул мне дверь. Пожилой человек в фартуке уже где-то наполовину обрил богато одетого незнакомца: сначала он надменно оглядел Луку, а потом заметил меня. На его розовом лице отобразилось потрясение.

– Господин Благ! – И дрогни бритва у него в руке чуть посильнее, сидеть бы его посетителю с перерезанным горлом.

– Здравствуй, Эрнст, – сказал я. – Я вернулся домой, мне постричься и побриться.

Никогда мне ещё не приходилось видеть, чтобы цирюльник так споро закончил бритьё. Эрнсту было лет шестьдесят, если не больше, но при необходимости он мог работать очень проворно.

Кто бы ни был человек в кресле, менее чем через пять минут вышел он сухим и гладко выбритым.

– Простите за задержку, господин Благ, – сказал Эрнст, потирая пухлые розовые ручки. – Простите великодушно. Извольте видеть, я сейчас тут один. Мой ученик ушёл на войну да пока не вернулся, так что я целый день сбиваюсь с ног. Присаживайтесь, сударь, присаживайтесь.

Я снял сутану, он усадил меня в кресло в одной сорочке, при этом суетился вокруг меня так, словно к нему в лавку пожаловал целый удельный князь. Хорошо. В конце концов, это мне и нужно. Я – Томас Благ, а в Эллинбурге я и был на положении грёбаного князя.

Пока Эрнст трудился, Лука стоял в дверях, охраняя вход. Вскоре я был гладко выбрит, а волосы – коротко острижены и опрятно уложены, как и полагается. Эрнст протянул мне влажное полотенце, вода благоухала розовыми лепестками. Эта вода была точно не из нашей речки. Как-никак вокруг Торгового ряда было множество чистых колодцев, чтобы прислуга таскала богачам воду.

– Обслужи-ка моего человека, а я выпью пока чаю, – сказал я. Эрнст закивал и поспешил в комнату за помещением цирюльни, а через пару минут вернулся, бережно неся в руках неглубокую дымящуюся пиалу. Я знал – Эрнст любитель чаи погонять, и у него всегда наготове горячий чайник. Впрочем, чай стоил дорого, очень дорого, и у цирюльника не было в обычае предлагать его посетителям. Только князья ведь не ждут, чтобы им предложили, верно? Князья требуют и получают желаемое. Соответствовать ожиданиям общественности, как уже говорилось.

Я стоял у окошка и прихлёбывал из пиалы, пока Луку брили и стригли. Надо признать, от этого он порядком похорошел, хотя и не похудел, конечно. Тут уж мало что можно было поделать – раз ему удалось остаться жирным на армейских харчах, так, видать, таков он был от природы и будет жирным до конца своих дней.

Когда стрижка завершилась, я заплатил Эрнсту и сказал ему ждать на днях моего братца и ещё кое-кого из моих друзей.

Его это, кажется, смутило, но так или иначе он согласился. Понятно – Эрнст побаивается Йохана, но ведь Йохан пугал почти всех. Это он умел лучше всего на свете.

Мы покинули цирюльню и направились вдоль Торгового ряда, мимо дома гильдии торговцев шёлком и храма Девы Урожая к лавке знакомого портного. Он, кажется, был рад меня видеть гораздо больше, чем Эрнст, снял с нас мерки и без лишних разговоров предложил на выбор несколько отрезов разной ткани. Хороший портной должен быть немногословен, и Поль определённо был как раз таким. Ещё он был стар, постарше Эрнста, и достаточно повидал жизнь, чтобы знать, как она устроена. Я подумал – а ведь Поль, возможно, успел в своё время отслужить в армии, но даже если это так, никогда при мне об этом не упоминал. Также он согласился на следующий день прийти в «Руки кожевника» и снять мерки со всего отряда. Благочестивым не к лицу было выглядеть кучкой оборванцев, тем более сейчас. Может, кто-то из них и другого мнения, но теперь у ребят есть деньги, и пора начать их тратить в правильных местах и на правильные вещи. Довольно скоро они узнают, что это за вещи такие. Уж этого я добьюсь.

Вернулись мы с Лукой в харчевню незадолго до полудня, и оказалось, что меня дожидается какая-то шлюха. Она стояла у прилавка спиной ко мне и болтала о чём-то с Анной Кровавой, пышные рыжие волосы были распущены, но от меня не укрылся жёлтый шнурок у неё на плече. Мы никогда не гнали шлюх из «Кожевника». Раньше не гнали, так ни к чему и начинать.

– А это ещё кто? – удивился я.

Анна готова была что-то сказать, но тут её собеседница повернулась и бесстыдно усмехнулась мне в лицо. Я узнал ту самую рыжуху, что, как показалось, была за главную у девок со Свечного закоулка. Уже тогда, увидев её впервые, понял я: с нею будет непросто.

– Что ж, а ты, никак, похорошел? – Она отбросила волосы с плеча и гордо обнажила жёлтый шнурок. Сейчас, я заметил, волосы у девицы были уже чистыми, видать, потому-то я её не сразу признал. Поэтому, а также из-за нового платья. Билл Баба, очевидно, начал тратиться на своих подопечных, и это было хорошо. Это было вложение средств, оно показывало предприимчивость Билла и то, что своё дело он знает. Может, за ним стоит и проследить.

– Чего тебе надо? – спросил я.

– Что за сладкоречивый дьявол, только посмотри! – сказала рыжая Анне, и я приметил, как дёрнулся шрам у той на щеке в попытке сдержать улыбку. – Какой обаятельный мужчина! Меня зовут Роузи, господин Благ, раз уж ты об этом раньше не спросил.

– И что же?

– А то, что я с тобой пришла увидеться, – она бесцеремонно посмотрела мне в глаза и выразительно вильнула бёдрами, меня же поразила догадка. В городе сейчас находится Слуга королевы, так сказал губернатор. Точнее, Служанка королевы. Не исключено, понял я, что вот в этот самый момент смотрю я вот на эту самую Служанку. И ещё подумал, что жёлтый шнурок уличной девки – отличное прикрытие для шпионки. Шлюха, у которой есть лицензия, ходит, где ей вздумается, и редко вызывает вопросы. Интересно, сколь далеко заходит долг перед короной и государством? Достаточно ли, чтобы носить на плече шнурок и заниматься тем, что это за собой влечёт? Может, и да, чего не знаю, того не знаю.

– Так вот он я перед тобой, – ответил я. – Думаю, мы сможем увидеться у меня в покоях, раз уж я такой обаятельный мужчина.

Анна Кровавая обожгла меня взглядом, но я не стал обращать на неё внимания и повёл Роузи вверх по шатким ступеням в комнату, которую отвёл под собственное жилище. Запер за нами дверь и повернулся к девице.

– С тобой хотят поговорить, – сказала Роузи, но теперь уже безо всякой игривости. Теперь говорила она сама, а не шнурок у неё на плече. – Не знаю, кто именно, но кто-то хочет.

– Со мной много кто хочет поговорить, – ответил я. – Как-никак я всё-таки капеллан.

Она фыркнула.

– Ты разбойник и негодяй. Но кто-то крепко ухватил тебя за яйца, так ведь, господин Благ? Кто это, я не знаю, да и не моё это дело, но вот что я тебе скажу: назовётся она Эйльсой. Сегодня вечером она будет здесь и попросит устроиться на работу, а ты должен будешь её устроить.

– Как я узнаю, что она и есть та самая?

– Она скажет, что можно ей доверить хоть деньги, хоть что угодно. Услышишь – значит, она.

– Это всё?

Она пожала плечами.

– Всё, что мне велели передать. Не знаю, что бы это значило, да, по правде сказать, оно меня и не колышет.

Что ж, значит, эта Роузи – не она. Сказать по совести, меня это обрадовало, хоть и не берусь судить почему.

– Кто велел?

С минуту Роузи простояла, цокая языком и качая головой.

– Мне пора, – наконец сказала она. – Билл не одобряет, если мы где-то шляемся без присмотра.

Я встал у неё на пути.

– Ты мне всё выложишь, а нет, так заставлю.

– Неужели ты ударишь женщину, господин Благ? – спросила она, и я заметил, как её глаза гневно блеснули. – Уж наверно, да, но собственный товар точно не станешь портить. Это повредит предприятию, правда ведь, а ты этого не хочешь. Прочь с дороги!

Глава тринадцатая

Роузи яростно отпихнула меня плечом и вышла. Может, она и не Слуга королевы, которого мне было сказано ждать, но не думаю, что она просто обычная шлюшка. Всё же некая важная особа доверяет ей настолько, чтобы передавать через неё послания.

Я спустился следом и добрался до общей комнаты, как раз чтоб увидеть, как она запахивается в добротный шерстяной плащ. Он тоже на вид был новый, и, по сути дела, Анна рядом с нею смотрелась, словно только что сбежала из богадельни. Так не годилось, особенно если речь шла о моей первой помощнице.

– Быстро вы там, – усмехнулась Анна, когда я вошёл в комнату.

– До встречи, – проворковала Роузи и послала ей воздушный поцелуй. – Я надеюсь.

На меня она даже не обернулась и удалилась из харчевни, хлопнув на прощание новой дверью.

Я окинул взглядом общую комнату, оценил внешний вид отряда и покачал головой. Постучал костяшками пальцев по стойке, чтобы привлечь внимание.

– Мы сейчас были у Эрнста-цирюльника, я да Лука Жирный, – обратился я ко всем. – Глядите, какой красавец!

Чёрный Билли заржал и потянулся ущипнуть Луку за гладковыбритую щёку.

– Вот теперь он выглядит прилично, не то что вы, – сказал я, покуда Лука беззлобно отмахивался от Билли. – Эрнст ждёт в гости всех остальных, так что ступайте-ка и тоже приобретайте приличный вид. Йохан знает дорогу. А завтра придёт портной и снимет с вас со всех мерку, чтобы пошить каждому платье по фигуре. Платить будете каждый за себя, но старый Поль делает крупную скидку, если шьёт для Благочестивых, так что выбирайте себе одёжку получше.

– Вот ещё, буду я деньги на пиво спускать на тряпки, – возмутился Сэм Простак. – Мне и так хорошо. Я же ведь не голый, господин Благ.

– Ну сейчас-то нет, – сказал кто-то, и шутку встретили хохотом. Голым Сэм и вправду не был, но портки у него протёрлись на коленях до дыр, и я лишь чудом не улавливал со своего места запах от его рубахи. Я покачал головой:

– Послушайте, вы теперь Благочестивые, а в Эллинбурге Благочестивые выглядят и держат себя так, как это им пристало. Когда пойдут слухи, кто вы такие, с вами будут обращаться как с важными господами, попомните мои слова. Это накладывает свои обязательства, и одно из них – чтобы вы выглядели и держали себя как грёбаные господа. Так ведь, Йохан?

– Так, гадом буду, – одарил всех мой братец своим оскалом. – Вам, ребята, не придётся платить за ваше же собственное пиво, уж точно не на наших улицах. Благочестивые живут в красоте!

Я кивнул.

– Вот и договорились, – подытожил я. – Приходите по пятеро за раз, нечего вам Эрнста пугать, если всей шайкой-лейкой к нему заявитесь.

Хари, естественно, придётся повременить – может, ему и полегчало, но от полного выздоровления он был пока весьма далёк, к тому же он долго ещё не сможет проковылять больше нескольких шагов со своей больной ногой. В крайнем случае попрошу Кордина его побрить; первое время сойдёт и так.

Я зашёл за стойку, чтобы налить себе чего-нибудь, пока ребята спорили, кто пойдёт бриться первым и с кем, а потом я нашёл Анну, которая меня уже ждала. Она просунула большие пальцы под ремень и подтянула штаны.

– Не жди, что я надену платье, потому что я его надевать не стану, – проворчала она. – В платье ни подраться, ни верхом не сесть, я к этому не привыкла.

Я пожал плечами. Во что одеваться – её дело, как по мне, лишь бы только не в те обноски, в которых она стояла сейчас.

– Ну так попроси Поля пошить тебе новых штанов и рубашек, – ответил я. – Не думаю, будто он смутится от вида женщины в брюках.

Я уже было отвернулся, пока она добиралась до того, что действительно хотела сказать, но Анна остановила меня, поймав за запястье.

– Надо поговорить о том, что было вчера ночью, – прошептала она. – Насчёт Билли.

– Не надо, – сказал я, высвободил руку и налил себе браги. На эти мысли у меня не было времени, вернее, время-то было, но я решил не забивать себе голову. Что-то в Билли Байстрюке меня всегда настораживало, но при всём при том я же назначил его своим исповедником. Я попытался вспомнить, что же мною двигало тогда, в Абингоне, и понял, что не могу. Те события случились давным-давно и уже растворились в тумане из крови, дыма и лютого ужаса.

Наконец пять человек из отряда направились к двери с Йоханом во главе. Тот травил им байки о сладкой жизни, которой жили Благочестивые до войны. В его словах была и доля правды, но я не слышал, чтобы он упоминал о том, что к началу войны нас осталось-то всего ничего: он да я, Энейд, Альфрид и Доннальт. Благочестивые жили хорошо, это правда, но совсем необязательно долго.

– Пойдём проведаем Хари, – сказала Анна. Она не собирается мириться с таким положением, это было заметно. Я прошёл вслед за ней на кухню, где Хари уплетал очередную миску овсянки с толстым ломтём свиного сала, а на столе перед ним стояла новая кружка некрепкого пива.

– Как ты, Хари? – спросила Анна.

Он поднял глаза и ухмыльнулся ртом, набитым свининой.

– Хорошо, сержант, – прочавкал он и отправил ложку овсянки вслед за салом.

– Это что, уже четвёртая тарелка, Хари?

Он пожал плечами, задумчиво поводил бровями, потом кивнул:

– Ага.

– Отлично, – сказал я. – Ты ешь, если хочется поесть, жратвы-то полно. Набирайся сил.

– А где Билли? – спросила Анна.

Хари дёрнул головой в сторону камина – парнишка спал там, свернувшись калачиком на потёртом коврике, у самого огня. На миг померещилось было, что он умер – такой он был бледный.

– Выглядит он усталым, – сказала Анна. Я пожал плечами. Он и верно устал. Неудивительно, если он всю ночь бдел, присматривая за Хари.

Я оттеснил Анну в коридор, чтобы Хари смог спокойно поесть, и склонился к ней:

– К чему это ты ведёшь, Анна Кровавая?

– А то не знаешь, к чему я веду, – прошипела та. – Вчера Хари был почти при смерти, а сегодня уже сидит и жрёт за троих, а Билли выглядит так, будто сам переплыл реку. Вчера ночью, Томас, мы видели, как он занимается колдовством!

– Вовсе нет, – возразил я, при том что не имел никакого представления, что же это было. – Мы видели, как он парит в воздухе, а кто знает, как и почему это случилось? Ты вот знаешь, Анна, как выглядит колдовство? Я-то, допустим, не знаю. Может, мы видели чудо.

– Разве Госпожа творит сейчас чудеса, Томас? Да неужели? Под Абингоном нам, чёрт возьми, не помешала бы грёбаная пара-тройка чудес, а я что-то ни одного не припомню.

Я тяжело вздохнул. Анна меня сердила, а сердиться на неё мне не хотелось. Взглянув на общую комнату, я сдвинул брови.

– А где тётушка?

– Домой ушла, – ответила Анна. – Сегодня утром, пока ты там прихорашивался, Йохан взял пару ребят и пошёл проводить её до дому. Посмотреть, кто там сейчас живёт, и вышвырнуть их за дверь.

– Правильно, – сказал я. – Это хорошо.

Это в самом деле было хорошо. Само собой, не для того, кто решил воспользоваться тётушкиным жилищем, кто бы это ни был, но, как по мне, что бы ни задумал сделать с ним Йохан, он того заслуживал. Никто ещё никогда не крал у Благочестивых – ни у них самих, ни у их родственников. Уж точно не в Вонище, если только жизнь была ему дорога. Вдобавок и сама тётушка не будет путаться у меня под ногами, с этими её многозначительными взглядами и неудобными вопросами, и это тоже было хорошо.

Ни я, ни Йохан так и не озаботились покупкой собственного дома, даже в те времена, когда у нас хватало на это денег. Легче было просто поселиться на одном из наших же постоялых дворов, но долгое время после смерти отца жили мы у тётушки Энейд в этом самом доме. Меня радовало, что он ей вернётся.

– Надеюсь, с ней кто-нибудь останется, когда они поедут назад?

Анна кивнула:

– Брак там останется, и хватит увиливать от моего вопроса.

– Чего же ты от меня ждёшь, Анна Кровавая? – не вытерпел я. – Я полковой капеллан, а не какой-нибудь долбаный мистик. Откуда мне знать, что это вытворяет Билли?

– Должен же кто-нибудь знать. Ты сказал, надо будет поговорить с чародеем.

– Откуда у нас взяться чародеям? Тут тебе не Даннсбург. Тут нет академии чародеев. Насколько я знаю, они далеко от столицы и королевской милости носа не кажут. Ближе всего к чародею здесь, пожалуй, Старый Курт. В народе зовут его «искусником», но вообще ему до чародея, как доктору Кордину до настоящего врача.

Чародеев, разумеется, всячески чтили и уважали, тогда как ведьм и колдунов полагалось бояться и ненавидеть. Искусники располагались где-то посередине, но вряд ли я смог бы чётко назвать, в чём между всеми ними разница. Как по мне, магия – она и есть магия, и не важно, кто именно ею занимается.

– Кордин своё дело знает, – не согласилась Анна, и по тому, как она упрямо выдвинула челюсть, я понял, что наш спор далёк от разрешения. – Я, Томас, этого так не оставлю.

По ней и видно, что не оставит. Я никогда не считал Анну Кровавую особенно суеверной, не более, чем любого другого солдата, но мысль, что Билли Байстрюк может оказаться колдуном, не давала ей покоя – сильнее, чем она пыталась сделать вид.

– Ладно, – ответил я. Не буду спорить, хотя бы ради сохранения мира. – Ладно, Анна Кровавая, если это тебя успокоит, можем сходить и поговорить со Старым Куртом.

– Это здорово облегчит мне душу, – признала Анна.

Старый Курт жил на Колёсах, к северу от нас между Вонищем и доками, почти на самом берегу, где днём и ночью вертелись здоровенные водяные колёса. Колёса приводили в движение меха в литейных цехах, барабаны на кожевенных заводах, жернова на мельницах, всё, что можно было привести в движение при помощи валов и шестерней. Когда почти всех взрослых мужчин из города в одночасье отправили на войну, именно эти колёса поддерживали жизнь в Эллинбурге последние три года. Колёса да женщины со стариками. Мужчины в Эллинбурге, как корни деревьев, с возрастом становятся крепче, ну а здешние женщины, если хотите знать моё мнение, сразу такими и рождаются. Колёсам Эллинбург был обязан самой своей жизнью, однако лучше в их околотке от того не делалось.

– Что ж, тогда мы с тобой, – сказал я, – спустимся к Колёсам и разыщем Старого Курта. Не забудь надеть броню и оружие, а пойдём мы пешком.

– Может, стоит взять пару ребят из отряда, для охраны?

Я покачал головой:

– Старому Курту такое не понравится. Меня-то он знает, хоть мы с ним и не друзья. Тебя он стерпит только потому, что ты женщина, а женщин он любит. А вот незнакомцев он не любит совсем, к тому же такое уж место эти Колёса, там толпа вооружённых людей привлечёт больше внимания, чем хотелось бы.

– Я-то думала, это твои улицы.

– Эти-то мои, – говорю я. – А Колёса уже не мои. Я не во всём городе хозяин, Анна. Колёса – земля Кишкорезов. Вроде бы ихняя атаманша пока не вернулась с войны, и даст Госпожа, не вернётся, но всё равно на Колёсах Благочестивым до поры лучше вести себя потише.

Анна задумчиво кивнула и пошла надевать латы. Я напомнил себе – она ведь ещё изучает город. Да, мы – Благочестивые, с нами обращаются, как с важными господами, но только в определённых местах. Моя земля – это Вонище да Закоулки. Торговый ряд и зажиточные улицы вокруг него были ничейной землёй под присмотром городской гвардии, а западная часть Эллинбурга принадлежала Аларийским Королям и Голубокровым. Наши угодья не пересекались, так что мы друг друга не трогали. Колёса же для нас были всё равно что чужая страна. Мы с ней не враждовали, по крайней мере, сейчас, но, похоже, всегда находились на грани войны. На Колёсах заправляли Кишкорезы, а с ними я не дружил.

Нацепил я свои собственные доспехи, застегнул перевязь с Плакальщицами. Посмотрел на сутану, но решил не надевать. Велел Луке Жирному побыть за главного, пока не вернётся Йохан.

Вышли мы с Анной через чёрный ход, миновали двор с конюшней и углубились в переулки, что вели к речке. Нашли лестницу к воде, куда я посылал Котелка вывезти подводу с трупами ещё в ту, самую первую, ночь в Эллинбурге. Лестница была каменная, ступени – за несчётное количество лет выщербились тысячами ног. Зимой, знал я, ходить по ним смертельно опасно – щербины наполнялись водой, она замерзала, и неосторожный прохожий, оступившись, скатывался вниз в беспощадно-ледяные воды реки.

– Вот здесь, – сказал я Анне, – кончаются улицы Благочестивых. К югу от нас лежит Вонище, это моя земля. На юго-восток – Закоулки, они тоже по большей части мои вплоть до Торгового ряда. А вон там, на севере – Колёса, а потом – доки, там уже всё чужое.

Анна шла за мной по лестнице до узкой каменистой тропки, тянущейся вдоль берега, и смотрела, куда я указывал. Вверх по течению неустанно вращались десятки исполинских водяных колёс, отбрасывая длинные предвечерние тени на речную гладь. Там располагалась большая часть городской промышленности, все эти прелестные цеха со всеми своими доходами так и ждали, чтобы с них собрал кто-нибудь дань. Вся дрянь, которую они сбрасывали в речку, текла в Вонище и давала этому месту его имечко. Колёсам не бывать под Кишкорезами вечно. Эх, была б моя воля!

До войны во главе Кишкорезов стояла Мамаша Адити, о том, чтобы заходить на её угодья, и думать не стоило. Но Мамаша Адити ушла на войну, как и все остальные, и повелевала там своими людьми, словно какая-нибудь императрица. Женщин в армию не призывали, но они могли записаться добровольцами, как Анна Кровавая, вот так же сделала и она – и пока что не вернулась. Если так всё и останется, я буду очень рад. Родилась Мамаша Адити в Эллинбурге, но кожа у неё была смуглой, как у людей с чайных кораблей. Родители её, должно быть, происходили откуда-то из Аларии, можно только гадать, да не то чтобы это действительно важно. Была Мамаша Адити очень умна и столь же жестока, и, как по мне, без неё в Эллинбурге гораздо лучше. Во всяком случае, мне самому.

– А нам туда идти безопасно? – спросила Анна.

Я пожал плечами.

– А бываем ли мы в полной безопасности, Анна? – сейчас я над ней подтрунивал, хотя мне было лучше знать. – Благочестивые живут всегда на грани. Вот переедет тебя завтра, скажем, телега. Или, допустим, колдун какой-нибудь порчу наведёт.

Вряд ли я когда-либо видел, чтобы Анна Кровавая двигалась с такой быстротой. Я и выдохнуть не успел, как она припёрла меня к сырой каменной стене, одной рукой крепко сжала мне горло, а другой приставила острие кинжала к уголку глаза.

– А ну возьми свои слова обратно! – прошипела Анна, и было видно: она вне себя от ярости. – Возьми свои слова обратно, Томас Благ, а то вырежу тебе на хрен твои моргала, честное слово!

У меня ни одна жилочка не дрогнула.

– Ладно, Анна Кровавая, – мысленно я возносил молитвы Госпоже, чтобы не переплыть реку сегодня. – Всё хорошо. Прости меня, беру свои слова обратно. Не хотел тебя обидеть.

– Знаю. – Анна чуть ослабила хватку и отступила на шаг назад. – Знаю, что не хотел. Извини. Это… да не важно. Долгая история, как-нибудь потом.

Впрочем, вид у неё был ошарашенный, по ней это ясно читалось, а ошарашить Анну Кровавую было совсем непросто. Я выдохнул и оправил кольчугу там, где она меня сгребла.

– Ладно, – оставим это пока, но в то же время мне было любопытно. Отложим в самом деле на потом.

– Пойдём?

Анна молча кивнула, и мы двинулись вдоль реки по направлению к Колёсам.