Текст книги "Костяной капеллан"

Глава четырнадцатая

На Колёсах было грязно и промозгло, впрочем, как всегда. Это была одна из самых неблагополучных частей Эллинбурга, но в то же время одно из наиболее хлебных угодий. Не то чтобы кому-то хотелось жить у кожевенного завода, но вот получать с него навар – очень даже хотелось. Колёса находились под властью у Мамаши Адити с её Кишкорезами, но она, насколько мне известно, с войны ещё не вернулась, так что я тешил себя надеждой, что и парни её по большей части всё ещё там. Тем не менее по предательской тропинке шли мы осторожно, держа наготове оружие, а в паре футов от нас накатывались на берег маслянистые воды речки-говнотечки. Приблизившись, мы уже слышали, как вертятся на осях и мерно поскрипывают сами деревянные колёса. Оттуда, где они баламутили воду, вниз по течению уносило клочья грязно-белой пены и всевозможный мусор. В основном просто дерьмо, однако нет-нет да и промелькнёт дохлая крыса. На Колёсах такое было в порядке вещей.

– Гляди в оба, – шепнул я, – и не привлекай внимания.

Чуял я: по мне так и ползают чьи-то взгляды, будто мухи жаркой абингонской ночью, отчего по коже пробежали мурашки. Слева от нас высились дома, их влажные дощатые торцы нависали над тропкой и создавали тень. За рекой, дальше на восток, было пусто. Сколько хватало глаза, простиралась открытая болотистая равнина. Река служила для Эллинбурга всё равно что четвёртой стеной, и только самые отчаянные налётчики отважились бы пройти через топи, а потом преодолеть этот широкий грязевой поток.

– За нами следят, – сказала Анна.

– Знаю, – пробормотал я. – На Колёсах кто-нибудь всегда за тобой следит. Дети, скорее всего.

Наверное, это и правда дети, но даже дети бывают опасны, если их много и у них есть оружие. Сколько их там, мне неизвестно, но с оружием у них явно всё в порядке. На Колёсах по-другому и быть не могло.

Тропка отвесно обрывалась, внизу торчали гнилые деревянные опоры, которые когда-то поддерживали причал, но слева промеж двух домов от неё ответвлялся вверх мощёный переулок. Футах в двадцати перед нами вращалось и скрипело первое громадное колесо.

– Там люди какие-то, – сказала Анна. Я обернулся и в конце переулка, ведущего в сторону Доковой дороги, увидал: в тени затаились три фигуры в плащах, и один их вид говорил о готовности к кровопролитию.

– Вонище с Колёсами не ладит, – пояснил я. – Мы ведь вдоль берега идём не просто так, воздухом подышать. Идти улицами было бы крайне вредно для здоровья. Эти молодчики вряд ли вообще знают, кто мы такие, но смотрят на нас недобрым взглядом – просто потому, что идём мы не с той стороны. Тропка вдоль реки, впрочем, обычно безопасна – Старый Курт утверждает, что к его дому каждому дорога открыта, откуда бы кто к нему ни шёл.

– Ну а эти… колёсники – они его как, слушаются?

– Ещё бы, Анна, слушаются, и, кстати, Кишкорезы тоже. Старый Курт… ну, я ведь тебе говорил, в народе его зовут «искусником». Он и есть искусник, в обоих смыслах этого слова. Умеет старик добиться уважения и настоять на своём, за что я перед ним преклоняюсь. А вот умеет ли он чародействовать – это уже другой вопрос.

– А мне и не надо, чтобы он чародействовал, – выпалила Анна. – Пусть просто нам про это всё расскажет.

– Ну что ж, это он может, – отвечаю я. – Наверно, даже в чём-то не врёт, откуда мне знать.

Я свернул в переулок, не спуская глаз с молодчиков в дальнем его конце. Где-то на полпути по узкой мощёной улочке в глухой кирпичной стене виднелся проём – дверь в дом Старого Курта. В здании, в котором он жил, до него помещалась какая-то мануфактура, но много лет назад Старый Курт нанял моего отца заложить кирпичом фасад. Потом поручил пробить дыру в стене, выходящей в переулок, и там соорудить новый вход, чтобы как с Колёс, так и из Вонища могли ходить к нему одинаково, без необходимости прорываться с боем. Так я с ним впервые и познакомился – десятилетним подмастерьем в переулке размешивал для отца известковый раствор да уворачивался от подзатыльников. Курт счёл нужным выбрать для работы жителя Вонища вместо колесника, хотя те и посмотрели на это косо. Уже тогда был он очень стар, или просто на мой детский взгляд таким казался, а мне-то самому теперь за тридцать.

Жил он, однако, на прежнем месте: это можно было заключить по крысе, прибитой гвоздём ко входной двери. Курт приколачивал на дверь новую крысу каждые пять дней, а эта, судя по виду, висела тут второй или третий день. Зачем оно ему нужно – что ж, его личное дело, но, по крайней мере, так ясно, что старик ещё жив.

Я громко постучал и произнёс положенные слова:

– Уму-разуму ищу, златом-серебром плачу!

Через миг дверь со скрежетом отворилась, и из сумрака высунулся Старый Курт.

– Вот и молодец, Томас Благ, – сказал он. – О, а с ним и прекрасная дама. Милости просим, милости просим. Заходите – да берегите головы.

Я взглянул на Анну, на её шрам, на кинжалы, на перепачканное мужское платье и подумал: а видел ли Старый Курт хоть раз, какие бывают эти самые прекрасные дамы? Верно, ни разу.

Мы прошли вслед за Куртом в дом – окна были забиты, и внутри стояла полутьма, разбавленная кое-как светильниками. Было грязно, пахло премерзко, но в этом доме хранились и всамделишные сокровища. Всякие чудные штуки, которые не так-то просто заметить, если нарочно не искать. Вот меч над каминной полкой, ножны сплошь в паутине – а ведь когда-то владел им некий король. Вот на подоконнике череп со вмятым виском – вполне возможно, череп того же самого короля. Вот латунный подсвечник, весь в ссохшейся сальной корке – на деле он из чистого золота. Во всяком случае, именно так рассказывал мне в детстве Старый Курт.

Воспоминания вызвали у меня улыбку. Тогда казалось: он скверный старый хрыч, натащивший целый дом всякого дерьма, вот только он один отгонял от меня колёсную шпану, когда я на улице размешивал раствор. Не отец, именно Старый Курт взял на себя эту задачу. Отец-то считал: мальчикам полезно драться, это, мол, сделает из них мужиков. Хотя, принимая во внимание, что происходило у нас дома по ночам, думаю, это последнее, чего он желал добиться. Впрочем, об этом сейчас думать совсем не хотелось. Вот ни разу. Мне тогда было всего-то десять лет, а их целых трое, все уже небось бреются – но, пока Курт их разгонял, отец не вмешивался. Я сказал Анне, что мы не друзья со Старым Куртом, что верно, то верно, однако у меня – в благодарность за эту защиту – всегда найдётся для него время.

Курт подтащил своё кресло к камину и указал нам на пару колченогих табуретов. Старику было почти восемьдесят, но выглядел он всё так же, как я его запомнил по малолетству. Худощавый, узкоплечий, с заострённым лицом и клочковатой бородёнкой он и сам походил на крысу, прибитую к двери. Жиденькие седые волосы были короткими, но сальными и топорщились во все стороны, взъерошенные его по-крысиному юркими пальцами.

– Вынимай своё серебро, Томас, да выкладывай свои заботы, – начал Курт.

Я посмотрел на Анну:

– Твой вопрос, ты и задавай. И серебро за ответ пусть будет твоим.

Анна вынула из кошелька одну марку и вложила в протянутую чумазую ладонь. Курт глянул на монету, потом снова на Анну и ухмыльнулся.

– Чистое серебро от чистой девы, – вкрадчиво проговорил он. – Ох и везёт же мне сегодня!

Анна прокашлялась. Ей, Анне, явно было неуютно, и я заметил, как её взгляд всё скользит по комнате – с черепа на подоконнике на связки сушёных трав под потолком, а от них – на толстые пыльные книги, раскиданные по всем углам. На некоторых из них кучками громоздилось крысиное дерьмо.

– Есть один мальчик, – начала Анна. – Он…

– Мальчик, говоришь? – перебил Курт. – Вот уж не думал, что ты придёшь тратить моё время, Благ. Любовными чарами да приворотными зельями я не занимаюсь.

Я промолчал – пусть Анна скажет сама за себя. Урок, полученный на постоялом дворе, ещё не забылся, а я не думаю, что стоит дважды наступать на те же грабли.

– Приворотное зелье мне на хрен не сдалось, – отрезала Анна. – Я уплатила тебе серебром за мудрый совет, так что сделай милость – заткнись и слушай, о чём тебя спрашивают, и не перебивай, а не то приколочу тебя к дверям рядом с крысой твоей грёбаной, понял?

Старый Курт на миг оторопел, а потом по-старчески захихикал:

– Это ты мне, в самом деле? Я выслушаю, юная дева. Я всё выслушаю.

После этого он замолк, однако что-то в том, как он смотрел на Анну, меня насторожило. Анне Кровавой не стоит перечить, если только вам жизнь дорога, но не стоит перечить и Старому Курту. Вот совсем не стоит.

– Так вот, мальчик, – повторила Анна. – Он сирота, лет двенадцати. Нашли мы его под Мессией, после мясорубки. Тогда армия стояла далеко на юге. Взбрело мальчишке записаться на службу, вот его и взяли в полк, как тогда брали кого угодно. Он отмечен богиней.

– Какой именно? – спросил Курт. – И кто так говорит?

– Нашей Госпожой Вековечных Горестей. Томас вот её капеллан, он и говорит.

Старый Курт удивлённо глянул на меня. Сутану я надевать не стал, так что, очевидно, сейчас он впервые об этом слышит.

– Капеллан, говоришь?

– Так и есть, – подтвердил я. – А этот мальчик, Билли – исповедник и провидец. Богиня эта то ли с ним говорит, то ли вещает через него. А какая именно, мне неизвестно.

– Ну что ж, – протянул Курт, – коли уж капеллан так утверждает…

При этом он усмехнулся, и я вспомнил, отчего мы с Куртом не дружим.

– Одного человека у нас в отряде ранило, – продолжала Анна. – Он едва не помер от кровопотери. Должен был помереть, думаю, а не помер. Потому что Билли всю ночь висел около него в воздухе и смотрел на него – чародействовал. Теперь он жив-здоров, ест за шестерых, вот и хотела бы я знать, не завёлся ли у нас в отряде колдун.

При слове «колдун», заметил я, шрам на щеке у Анны сузился и изогнулся.

– Колдун, говоришь? – сказал Курт. – Мессия, говоришь? Ну, так что же всё это значит?

– Это ты нам расскажи, – ответил я. – Ты ведь искусник.

Старик немного поразмыслил, затем встал и поплёлся к большущему сундуку у задней стены. Какое-то время там рылся, потом выпрямился и вручил Анне длинный железный гвоздь.

– Вот это спрячьте под то место, где он спит по ночам, вот и посмотрим.

– Что это? – спросил Анна.

– Гвоздь, – предположил я.

– Это ведьмин шип, шпана ты необразованная, – сердито сказал Старый Курт. – Жопа ты с ушами, а не капеллан, а то знал бы, что это такое. Так вот эта штука – ведьмин шип, и ежели этот малец – тот, кого вы боитесь, он его почует. Спрячьте шип ему под одеяло и ждите. Ежели посреди ночи он проснётся с криком – значит, колдун, тогда поступайте с ним, как считаете нужным. А коли нет, ведите его сюда. Ведите его посмотреть на Старого Курта, ну и я на него погляжу. По рукам, прекрасная дама?

Анна кивнула, и шип скользнул к ней в кошелёк:

– По рукам.

Глава пятнадцатая

Не тратя времени даром, мы оставили Старого Курта. Я шагнул на улицу и вижу – там по-прежнему поджидают нас три фигуры в плащах.

– Ты не у себя на улицах, Благ, – обратился ко мне один из них. Я не спеша кивнул:

– Так и есть. Я был у искусника, как вы и сами прекрасно видите. Двери Старого Курта для всех открыты. Вам ли не знать.

Человек приблизился, и я рассмотрел под капюшоном его небритый подбородок. На вид ему было лет под тридцать, судя по говору – местный, а всё в целом выдавало в нём отслужившего солдата.

– Давно вернулись? – спросил я, не давая ему вымолвить ни слова. Он задумался, глядя на меня. Потом вздохнул, и я понял, что нащупал точку соприкосновения. Людей, прошедших вместе через абингонское пекло, всегда будет объединять хотя бы это.

– Три дня назад, – сказал он.

– А Мамаши Адити ещё нет, – уточнил я.

– Пока нет. Но ещё вернётся.

– Вернётся?

Я между тем не упускал из виду двух других, которые прикрывали спину моему собеседнику; точно так же я помнил – мою спину, как всегда, прикрывает Анна. Чёрт знает, что у них там под плащами, но я бы и ломаного медяка не поставил против того, что там оружие. Есть у нас точка соприкосновения или нет, нас двое против троих, а на этих улицах у ребят могут найтись и приятели – только свистни. Да, может, мы и прошли через один и тот же кошмар, но друзьями мы из-за этого ещё не стали. Так что в лучшем случае нас двое против троих. Так себе расклад, чтобы ставить на карту собственную шкуру.

– Вернётся, – ответил он. Я кивнул и решил – свою доблесть выкажу как-нибудь в другой раз.

– Так мы тогда пойдём своей дорогой.

– Обратно в Вонище.

– Да. Обратно в Вонище, – согласился я. – Колёса принадлежат Кишкорезам, это всем известно.

– Так и есть, Благ! – прокричал он нам вслед, когда мы направились назад к берегу реки. – Так и есть, помни об этом!

Когда мы добрались до «Кожевника», уже смеркалось, а нам обоим хотелось жрать. По кухне взад-вперёд ковылял Хари, опираясь на крепкую палку, которую он где-то достал. Он прибирался в шкафах и расставлял по местам кухонный инвентарь.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.

– Ничего, начальник, спасибо, – ответил он, хотя в морщинах на его бледном лице и читались боль и утомление.

– Ты здесь будто дома.

Он пожал плечами:

– Да так, пытаюсь чем-то заняться. Хочу быть полезен. Не…

«Не хочу, чтобы меня вышвырнули подыхать от голода на улицу, раз я не могу больше драться», – было написано у него на лице.

– Всё путём, Хари, – заверил я. – Не волнуйся. Ты не видал маленького Билли?

Хари отрицательно мотнул головой, но мои слова будто сняли с его лица напряжение, и он, вздрогнув от боли, позволил себе опуститься на стул.

– Верно, ушёл в подсобку немного поспать.

Я кивнул, немного перекусил, потом поднялся к себе. Кольчугу и кожаную накидку я у себя в комнате снял, но Плакальщиц всё же припоясал обратно. Вряд ли Кишкорезы нас потревожат, уж точно не у нас на улицах. Мамаши Адити пока нет, приказ отдать некому, но один из них меня видел, и теперь все узнают – я снова в Эллинбурге. Да, война на юге только-только отгремела, но всё шло к тому, что вот-вот разразится новая война на улицах города. Это будет, в целом, тихая война, но всё же война, а теперь ко всей заварухе добавился ещё и этот Мясник со своими сканийцами. Если, конечно, верить Хауэру, но я не видел причин ему не верить. Врать ему было незачем.

Спустился я обратно в общую комнату, а там Анна уже ждала меня за стойкой с двумя стаканами браги. Пригласила она меня весьма приветливо, но от меня не укрылось, как она теребит в пальцах кошелёк. Если я проявлю неосторожность, Билли Байстрюк испортит нашу дружбу.

– Значит, собираешься пустить в дело эту штуковину? – Взял я напиток и облокотился напротив неё на стойку.

– Ведьмин шип? Да, Томас, собираюсь.

Я кивнул:

– Что ж, дело твоё. Серебро купило тебе мудрости у Старого Курта, так что тебе и решать, верить ему или нет.

– А ты, значит, не веришь?

Я пожал плечами и пригубил немного бражки.

– Люди зовут его искусником, – сказал я, – и в этом имени два смысла, как я уже говорил. Может, он и знает толк в чародействе, а может, и нет, но в другом смысле он тоже искусник. Старый Курт прекрасно умеет внушать людям доверие, Анна. Просто прекрасно. Вот в этом он точно искусник, ты уж мне поверь.

– Положу его Билли под спальник, – решительно сказала она, – а там посмотрим.

Я только кивнул. Если Анну это успокоит, кто я такой, чтобы её за это судить, но, как по мне, вся эта затея если что и докажет, так только что парнишка, который устал, да ещё небось и хлебнул чего перед сном, даже и не заметит у себя под одеялом кусочек железа.

За моей спиной скрипнула входная дверь, и я обернулся посмотреть, кто пришёл, откуда бы он ни был. У меня удивлённо вскинулись брови – пришелец (вернее, пришелица) был не из отряда. Я прижался к стойке локтями, а руки свободно свесил вниз, чтобы в случае чего легко дотянуться до Плакальщиц. Она же вошла в харчевню, отбросила капюшон и открыла густые тёмные волосы и по-аларийски смуглое лицо. С плеч свисал потёртый и залатанный зелёный плащ, оставляя открытой белую льняную рубашку и юбки, какие носят служанки. В руке у неё была кожаная дорожная котомка.

– Приветствую, – сказал я.

Она смущённо улыбнулась и неуклюже присела в книксене.

– Добрый вечер, сударь, господин Благ, – начала она. – Меня зовут Эйльса. Я слыхала, харчевня тут снова открылась, под новым руководством, если можно так сказать, и хотела бы я узнать, если у вас здесь есть какая-нибудь работа. Мне нужны деньги, но я не боюсь тяжёлого труда, работать могу и руками, и головой. Могу встать за стойку, могу вести счётные книги, хоть полы вытирать, хоть посуду мыть, и можно мне доверить хоть деньги, хоть что угодно.

На вид можно было дать ей лет двадцать пять и подумать, что это торговка с какого-нибудь чайного корабля, но я знал, что это не так. Да, она молодая и весьма хорошенькая, но меня так просто не одурачить. Её тёмные глаза встретились с моими, и я окончательно понял, кто это такая. Она назовётся Эйльсой, так мне сказала Роузи из Свечного закоулка. Сегодня вечером она будет здесь и попросит устроиться на работу, а я должен буду её устроить. Звучало это очень похоже на приказ, и я знал: придётся подчиниться. Мне такое положение ни хрена не нравилось, но потом, мне и в прошлый раз оно не понравилось. Служи короне или суй голову в петлю: такой стоял тогда передо мной выбор, и, как по мне, никакого выбора у меня, в сущности, не было.

Скажет, что можно ей доверить хоть деньги, хоть что угодно. Так и было сказано, так что она – та самая.

Я кивнул.

– Что ж, – говорю. – «Руки кожевника», если уж на то пошло, вернулись под законное управление, но я согласен. Думаю, здесь найдётся какая-нибудь работа, как ты об этом столь любезно спросила.

Я услышал, как Анна набрала было воздуха, чтобы что-то сказать, а потом, очевидно, передумала. Плеснула себе ещё браги и, если она поставила бутыль на пол с большей силой, чем нужно, это, как по мне, её личное дело.

Эйльса ещё раз присела в книксене и улыбнулась мне несколько более чем дружественно.

– Спасибо, господин Благ, сударь, – сказала он. – Вы не пожалеете.

В этом не был я столь уверен, но хорошо понимал, какой передо мной выбор. Может, Эйльса на вид и казалась неуклюжей простушкой, но это была Служанка королевы, а я плавал в опасных водах.

Как раз в это время из подсобки показался Билли Байстрюк – да так и встал, глядя на Эйльсу с разинутым ртом.

Я нахмурился, он покосился на меня и кивнул.

– Она останется, – объявил он.

– Да, Билли, останется, – сказал я ему, но непохоже было, что это вопрос.

– А кто этот молодой человек? – спросила Эйльса.

– Я Билли, – ответил мальчик.

– Билли Байстрюк мы его зовём, – говорю я, – а это – Анна Кровавая.

– Доброе имя для солдата. – Эйльса смерила взглядом Анну.

– Ну и что с того? – огрызнулась Анна.

– Да так, ничего.

– Наверху есть комната, возле моей, – вмешался я, прежде чем между женщинами успела на ровном месте вспыхнуть ссора, как бывает порой между незнакомцами. – Моя тётушка там больше не живёт, так что можешь занимать.

Эйльса кивнула. Ни Йохан, ни Анна не возражали против того, чтобы спать с отрядом, но я знал – Эйльсу вместе со всеми поселить никак нельзя. Это ничем хорошим не кончилось бы – кое для кого. Не знаю, у кого именно из ребят достанет глупости совать руки куда не просят, но уж кто-нибудь да попытается. Как по мне, лучше исключить такую возможность.

– Очень обязана, – сказала Эйльса.

Я велел Билли проводить девушку до её комнаты, и парнишка, как настоящий юный дворянин, даже взял у неё котомку. Анна дождалась, когда они уйдут, после чего развернулась ко мне.

– Что это, во имя Госпожи нашей, ты делаешь, Томас? – воскликнула она.

– Мне нужна трактирщица, – говорю я. – Пора бы уже снова открывать «Кожевника» для посетителей. Думаю припахать Хари для этого дела, потому как у него, кажется, есть к этому склонность, а на что-нибудь другое он пока мало ещё годен. Но всё же он на своей ноге не сможет целую ночь стоять за стойкой. Она может подавать гостям, он может вести торговлю, а кого-нибудь ещё поставим у дверей.

– А где нам спать и где жить?

– Пока потеснимся. А там у нас уже будет больше разных мест на выбор.

– Я смотрю, Билли она приглянулась, – заметила Анна, и что-то в её тоне привлекло моё внимание.

– Насчёт Билли ты ведь ничего ещё не доказала, – напомнил я, – и вряд ли что докажешь. Не рвись вершить справедливость, покуда не знаешь, по заслугам ли это, Анна. Так дело не пойдёт.

Она похлопала по кошельку, где покоился полученный от Старого Курта ведьмин шип.

– Узнаю сегодня ночью, – сказала она. – А там посмотрим.

Да, раз на то пошло, там и посмотрим.