Текст книги "Это не пропаганда. Хроники мировой войны с реальностью"

Пародия на протест

Хотя режимы и научились бороться с протестующими, подлинное искусство состоит в том, чтобы воспользоваться тактикой Срджи Поповича для авторитарных целей, перенастроить руководство «как сбросить диктатора» с тем, чтобы укрепить его позиции, то есть пародировать протестные движения до тех пор, пока они не утратят своей силы.

Кремль начал размышлять над созданием собственной версии цветных революций почти одновременно с их возникновением. Уже в 2004 году тогдашний председатель комитета Госдумы РФ по международным делам Константин Косачев заявил: «Зачастую мы [Россия] не можем толком объяснить сам смысл нашего присутствия на постсоветском пространстве… Запад делает это под флагом демократизации, а мы, получается, только во имя себя самих… Наша активность слишком откровенно преследует российские интересы. Это патриотично, но неконкурентоспособно» [45]45
  Косачев К. Нефтегазовая дипломатия как угроза маргинализации // Независимая газета. 28 декабря 2004 года; доступно на http://www.ng.ru/world/2004-12-28/5_uspeh.html.


[Закрыть].

Внутри России Кремль создал «молодежное политическое движение» под названием «Наши», одной из заявленных целей которого было недопущение любых цветных революций в стиле Срджи в России. В бывших советских республиках Кремль создал сети российских культурных центров, обслуживавших диаспору, а в 2007 году на примере Эстонии мир увидел, из чего может состоять вдохновленная Кремлем версия «цветного» уличного протеста.

–

«Этого человека расстреляли, этот исчез – по всей видимости, был убит, – а этого депортировали». Тоомас Ильвес [46]46
  Тоомас Хендрик Ильвес был президентом Эстонии с октября 2006 года по октябрь 2016 года.


[Закрыть], президент крошечной Эстонии, вел меня по длинному коридору своей таллинской резиденции, указывая на портреты руководителей страны первого периода ее независимости – между падением Российской империи в 1917 году и советской оккупацией, которая началась во время Второй мировой войны и длилась вплоть до распада СССР в 1991 году.

Ильвес был одет в свой фирменный твидовый костюм и галстук-бабочку, что несколько противоречило его миссии – сделать Эстонию самой прогрессивной в цифровом отношении страной Европы. Правительство в годы его правления заявило, что доступ в интернет является одним из базовых прав человека: граждане могут голосовать, вести свои налоговые и банковские дела, получать медицинские рецепты и оплачивать парковку с помощью мобильного телефона. Новая школьная программа предполагала, что дети начнут изучать основы программирования уже с семилетнего возраста. Проект e-Stonia не только практичен (как поиск экономической ниши), но и символичен – как попытка избавить страну от старого советского стереотипа захудалой провинции Москвы. Предполагалось, что этот процесс будет утвержден в 2004 году, когда страна присоединится к ЕС и НАТО. Однако ощущение плавного исторического перехода – освобождения от Кремля и вступления в клуб демократических государств ЕС под защиту НАТО путем реформ на основе интернета – вскоре было подорвано.

Еще с советских времен каждый год девятого мая русские националисты и ветераны войны, живущие в Эстонии, праздновали День победы во Второй мировой войне в центре Таллина, у статуи, известной как «Бронзовый солдат»[47]47
  McGuinness, Damien. How a Cyber Attack Transformed Estonia, BBC News, 27 апреля 2017 года; доступно на https://www.bbc.com/news/39655415.


[Закрыть], – огромного героя арийской внешности, олицетворявшего победу Советской армии над нацистами. Около трети жителей Эстонии – русские или как минимум русскоговорящие; в подавляющем большинстве это – потомки русских, которых переселили сюда после Второй мировой войны, при том что эстонцев тысячами ссылали в ГУЛАГ. В период между 1945 и 1991 годами количество русских в Эстонии выросло с 23 до 475 тысяч. После 1991 года некоторые из них стали чувствовать себя гражданами второго сорта в новой, независимой Эстонии. Почему они не могли получать медицинские рецепты на русском? Почему в русскоговорящих городах нельзя вешать таблички с названиями улиц на русском? Почему для получения гражданства нужно сдавать экзамен на знание языка, если вы родились в «советской» Эстонии? Свыше 70 % жителей смотрели российские телеканалы, легко доступные в Эстонии, на которых часто говорили, что Советский Союз вообще никогда не вторгался в Эстонию, что советскую армию пригласили в страну эстонские коммунисты (в реальности бывшие советскими агентами). Российские политики заявляли, что Эстония – «ненастоящая» страна, а в российских исторических телефильмах фигурировали карикатурные «эстонские фашисты» [48]48
  Дополнительная информация: The Humanitarian Dimension of Russian Foreign Policy Toward Georgia, Moldova, Ukraine, and the Baltic States, Centre for East European Policy Studies, International Centre for Defence Studies, Centre for Geopolitical Studies, School for Policy Analysis at the National University of Kyiv-Mohyla Academy, Foreign Policy Association of Moldova, International Centre for Geopolitical Studies (2010, Gatis Pelnens, Ed.). The Security Police of the Republic of Estonia, Annual Review 2003, с. 12.


[Закрыть].

Теперь, когда русские националисты и люди, ностальгировавшие по советским временам, собирались у «Бронзового солдата», чтобы петь советские песни и украшать статую флагами, эстонские правые националисты начали устраивать там свои марши протеста. В 2006 году один эстонский писатель угрожал взорвать статую. В марте 2007 года парламент Эстонии проголосовал за перенос памятника на военное кладбище – по официальной версии, с целью поддержания мира. Однако российские политики и СМИ принялись яростно этому противостоять. «Эстонские лидеры заигрывают с фашизмом!» – говорил мэр Москвы; министр иностранных дел назвал ситуацию «непристойной». Российские медиа принялись обзывать страну «эССтонией». Движение под названием «Ночной дозор» разбило вокруг «Бронзового солдата» лагерь, чтобы не допустить его демонтаж.

В ночь на 26 апреля, когда статую готовили к перевозке, толпы русских начали бросать кирпичи и бутылки в эстонских полицейских. Вспыхнули беспорядки, сопровождавшиеся массовым мародерством. Один человек погиб. Российские СМИ сообщили, что он убит полицией (неправда), что русских участников протеста забивали насмерть в паромном порту (неправда), что русских подвергали пыткам и их насильно заставляли принимать психотропные препараты в ходе допросов (неправда).

На следующий день работники эстонского правительства, газет и банков, приехав на работу, обнаружили, что их компьютерные системы отключены и их работа нарушена DDoS-атакой, при которой на интернет-адрес направляется так много запросов, что он просто не выдерживает трафика. Проект e-Stonia оказался полностью заблокированным, а вся страна – парализованной комбинацией пропаганды, кибератак и уличных беспорядков [49]49
  The Humanitarian Dimension of Russian Foreign Policy Toward. Georgia, Moldova, Ukraine and the Baltic States, 2nd edn, доступно на: https://www.academia.edu/1376506/The_Humanitarian_Dimension_of_Russian_Foreign_Policy_Toward._Georgia_Moldova_Ukraine_and_the_Baltic_States?fbclid=IwAR1MjopeIA8XTjR54YXpD_4M9yp6Re5s0J7-zSxmKnOFRXDV3sKSwFAjL14


[Закрыть].

Кто стоял за атакой? Эстонские службы безопасности заявляли, что были свидетелями встреч между участниками «Ночного дозора» и сотрудниками российского посольства. Но доказать, что беспорядки координировались Кремлем, было непросто. «Наши» взяли на себя ответственность за кибератаку, но заявили, что действовали по собственной инициативе, а правительство не имело к этому никакого отношения. Это был «патриотический троллинг», жертвой которого оказалась целая страна.

Для Ильвеса и команды, занимавшейся вопросами национальной безопасности, конечная цель беспорядков оставалась загадкой. «Когда российские политики грозно заявляют о своей способности захватить Эстонию, означает ли это, что они действительно хотят сюда вторгнуться? – ответила мне бывшая советница Ильвеса по вопросам безопасности Ииви Массо, когда я спросил ее об этой ситуации. – А может быть, они просто хотят деморализовать нас? Или хотят, чтобы их цитировали западные журналисты, чтобы донести сигнал до рынков, мол, наша страна и ее инвестиционный климат небезопасны? Порой нам казалось, что цель атак состоит лишь в том, чтобы мы выглядели ненадежными партнерами и параноиками в глазах своих союзников».

Кибератаки показали, что, несмотря на вступление в НАТО, Эстония не может так просто отделаться от своего бывшего колониального хозяина. Альянс НАТО сформирован вокруг одной фразы из статьи 5 Североатлантического договора, согласно которой военное нападение на одного члена союза означает нападение на всех. Всё практическое геополитическое выражение идеи «Запада» содержится в одном предложении, одном обещании. Но что, если это предложение лишится смысла? Россия не могла бы позволить себе рискованную полноценную войну с НАТО, но что, если нападение будет не военным и его виновник будет неочевиден?

После двух сроков на посту президента Эстонии Ильвес в 2016 году переехал в Пало-Альто, штат Калифорния, где получил научную стипендию в Стэнфордском университете. Одетый, как всегда, в твидовый костюм с галстуком-бабочкой, он прогуливался среди бегоний и приходил в технологические компании, где все носили кроссовки и разъезжали по ярко выкрашенным коридорам на велосипедах. Эти гении компьютерных наук не понимали ничего в политике или истории и даже не представляли своей роли в них.

В Эстонии Ильвес превратил идею интернета в синоним постсоветского прогресса. Теперь же, оказавшись среди компаний, занимающихся социальными сетями, он был разочарован: все эти люди фактически подпитывали те самые силы, от которых он стремился освободить Эстонию, но, казалось, не чувствовали за это никакой ответственности. Он написал эссе для Facebook Newsroom [50]50
  Корпоративный сайт Facebook для публикации новостей, статей и пресс-релизов.


[Закрыть] о том, как этот ресурс может использоваться недемократическими силами, но его так долго не публиковали, что к моменту выхода статьи события уже ее опередили: компании, занимавшиеся социальными сетями, обязали расследовать и рассказать, каким образом Кремль использовал фальшивые аккаунты в сети для тайного влияния на президентские выборы США, чтобы помочь Дональду Трампу и разжечь этническую и классовую ненависть. Ильвес закатывал глаза, когда видел, как политические и медийные деятели в США реагируют на происходящее – словно это случилось впервые. Некоторые говорили о «цифровом 11 сентября» или «онлайновом Перл-Харборе». Ильвес считал это проявлением нарциссизма, ведь атаки на США были довольно слабыми по сравнению с тем, что случилось в Эстонии десятью годами ранее.

После выборов 2016 года ученые и эксперты принялись спорить о том, как измерять эффект информационных операций Кремля в США. Им предстояло изучить как минимум две из них. Первая была связана со взломом и последующей утечкой электронной переписки руководителей демократической партии США, что имело серьезные последствия, поскольку стало одной из основных тем президентских дебатов. Осмыслить деятельность фабрики троллей было намного сложнее. Ее объемы были незначительны в сравнении с явной и тайной онлайновой политической кампанией в США. Стоило ли просто проигнорировать эффект сравнительно небольшой атаки из-за рубежа и сосредоточиться на влиянии более масштабных явлений, развивавшихся в самих США? Или все же такая деятельность заслуживала внимания, поскольку могла сыграть свою роль в условиях жесткой предвыборной конкуренции?

Возможно, стоит поразмышлять о влиянии российских информационных кампаний в новом ключе – как о попытке исказить важную историю и подточить ассоциации между событиями и образами, определяющими «демократизацию»?

Эстония оказалась одной из стран, где начались массовые ненасильственные протесты, в конечном итоге поспособствовавшие падению Советского Союза. «Поющая революция» началась с того, что обычные люди принялись петь патриотические песни на главной площади Таллина в 1987 году, в 1991 году поющие участники протеста уже не побоялись встать лицом к лицу с советскими танками. Эти события всегда считались образцом действий для защитников идеи ненасильственных революций, таких как Срджа Попович. Теперь же Кремль изо всех сил пытался разрушить ассоциативную связь между участниками уличных демонстраций в Восточной Европе и общей историей волн демократизации, движущихся в одном историческом направлении. Когда авторитарные режимы создают собственные версии протестов, эффект оказывается почти сатирическим, издевательским, подрывающим изначальную идею. Казалось, Москва давала понять, что тоже не прочь играть на поле массовых протестов.

Один из приемов петербургских троллей в Америке заключался в создании фейковых аккаунтов участников кампаний за гражданские права – таких как Black Lives Matter – и использовании их для пропаганды пророссийского кандидата в президенты – Дональда Трампа или для принижения его противников. «Фабрика» даже организовывала протесты в городах США, выступавшие как за, так и против Трампа. Один из таких протестов показался мне бледной копией политического уличного театра Срджи: тролль, притворявшийся сторонником Дональда Трампа в фейковой группе в фейсбуке под названием Being Patriotic, убедил жительницу Флориды нанять актера, который носил бы резиновую маску Хиллари Клинтон, посадить его в подобие тюремной камеры и возить по городу, словно на карнавальном шествии [51]51
  DiResta, Renee et al. The Tactics & Tropes of the Internet Research Agency.


[Закрыть].

Но подковерные делишки Кремля оказывают, пожалуй, самый значительный эффект именно в тех случаях, когда их разоблачают. Обычный человек слышит множество историй о фальшивых аккаунтах, которые, на первый взгляд, поддерживают свободы и гражданские права, но на практике оказываются пустышками, и в результате начинает с подозрением относиться вообще ко всему, с чем сталкивается в Сети. А вдруг этот ролик в защиту гражданских прав в США был создан на питерской фабрике троллей? Хоть слово из него правда? Когда Кремль проникает внутрь американских протестных онлайн-движений, это разрушает саму идею искреннего протеста. А когда Кремль ловят с поличным, это ему тоже на руку – так гораздо легче утверждать, что все протесты во всех странах представляют собой скрытые операции иностранных государств. В конце концов, разве коллеги Срджи не получают денег от комплекса поддержки демократии? Этот факт служит подкреплением тезиса, всячески продвигаемого российскими (а также иранскими и китайскими) СМИ: цветные революции и «арабская весна» – это не искренние протесты жителей стран, а спроектированная в Америке попытка «смены режима». Идея, что по-настоящему народных протестов просто не существует, лишь подкрепляется, когда американское правительство ловят на попытках использовать социальные сети для тайного разжигания антиправительственных настроений в других странах, как это было на Кубе [52]52
  Associated Press. US Secretly Created “Cuban Twitter” to Stir Unrest and Undermine Government», Guardian; доступно на https://www.theguardian.com/world/2014/apr/03/us-cuban-twitter-zunzuneo-stirunrest.


[Закрыть].

Когда именно Кремль стал задумываться о внедрении в виртуальные продемократические движения для их подрыва? После того как была раскрыта деятельность фабрики троллей в США, доктор Маркос Бастос, живущий в Лондоне профессор, который собрал 20 миллионов твитов «укорененных космополитов» за годы протестов, задался вопросом: а чем занимались раньше все эти интернет-персонажи?

Бастос вернулся к своей базе данных. Он изучил историю протестов в Бразилии, Венесуэле и Испании вплоть до 2012 года. Оказалось, что тайные аккаунты Кремля были там со времен кульминации «третьей волны демократизации». Когда по Бразилии, Венесуэле и Испании прокатились волны протестов, Кремль уже экспериментировал с возможностью проникновения в них и использования в своих целях. Но в 2012 году аккаунты виртуалов Кремля не делали ничего особенного; они просто выстраивали капиллярность и понемногу пробивали себе путь в виртуальные сети революционеров. Копнув глубже, Бастос обнаружил, что некоторые аккаунты были созданы еще в 2009 году, хотя не совсем понятно, были ли они созданы самим АИИ или же это были обычные аккаунты, позже перехваченные агентством.

Бастос вспомнил о лекции, которую читал в Высшей школе экономики в Санкт-Петербурге в 2013 году. В ней он рассказывал, что влияние в виртуальных протестных движениях достигается не только за счет нескольких авторитетных лиц со множеством фолловеров, но и за счет массы непрерывно общающихся обычных участников. Обычно его слушателями были беспокойные ученые или студенты-хипстеры из богатых семей, слушавшие вполуха. Однако на этот раз появились новые гости: двое мужчин средних лет в костюмах смотрели на него, почти не двигаясь. Они фиксировали каждое его слово, как диктофоны, и тщательно конспектировали лекцию.

–

Тем временем на Западных Балканах Срджа Попович был вынужден наблюдать, как его тактика использовалась против его же идеалов, будто в комнате кривых зеркал.

Когда в 2015 году начались протесты против бывшего премьер-министра Македонии и союзника Путина Николы Груевского, участники демонстраций налили в фонтаны рядом с тем местом, где телохранитель Груевского убил одного студента, красную краску. Затем они принялись забрасывать шариками с краской здания государственных институтов, занимавшихся прослушкой журналистов и представителей оппозиции. Центр города стал походить на огромную картину Джексона Поллока. Они проводили ночные шествия с факелами и носили белые маски в знак протеста против двуличности режима. Все это было вполне в стиле Срджи.

Но каждый раз, когда оппозиция начинала протестовать, режим тут же бросал наперехват свои группы антипротестующих. Они носили такие же маски и ходили с такими же факелами, используя ту же символику, что и настоящие активисты. И хотя Груевский в конце концов ушел в отставку, стало понятно, что организаторы контрпротестов научились пародировать тактику цветных революций.

Пародия сработала и на следующий год в Черногории, где олигарх, заработавший свое состояние в России, российские бизнесмены и секретные службы Кремля пытались свергнуть правительство страны, выступавшее за вступление в НАТО.

«Сначала они объединили ранее разрозненную оппозицию вокруг наименьшего общего знаменателя – коррупции в правительстве, – вспоминает Срджа, рассказывая о создании в Черногории оппозиционного движения, объединившего сербских националистов, православных христиан и коммунистов. – Затем они расширили поле битвы, пригласив к участию международных игроков с русскими деньгами. После этого они приготовились объявить о победе на выборах, а проиграв выборы, начали уличные протесты».

«События в Македонии и Черногории шли по сценариям, описанным в моей книге, но с обратным знаком и без нескольких ключевых элементов, – говорит Срджа. Он сидит у стены, на которой нарисован сжатый кулак – символ вдохновленных им протестов, который можно увидеть на стенах от Каира до Каракаса. – Они думают, что воля народа не имеет значения, что вам не нужно, к примеру, выигрывать выборы. Мы же считаем это основой своей стратегии. Они считают допустимым использование насилия, когда им недостает популярности, а мы знаем, что ненасильственные движения всегда оказываются более успешными».

Срджа по-прежнему неутомим, невзирая на то что конечное направление «волн демократизации» оказалось под вопросом, а его методы используют шиворот-навыворот. Каждый, кому повезет посетить один из его семинаров, почувствует, что перемены совсем рядом. Впрочем, со временем некоторые подходы Срджи изменились. Иногда он замечает, что учит своих слушателей не столько тому, как свергать авторитарные режимы, сколько тому, как защищать демократию. Все чаще его просят работать в странах, где, как считалось прежде, демократии ничто не угрожает.

«Какой наименьший общий знаменатель в вашей стране? На кого вы можете положиться при создании коалиций по защите демократии? На суды? На СМИ?» – спрашивает он слушателей.

Во время нашего разговора Срджа испытывает видимое разочарование лишь однажды – когда я описываю его действия как «технологию» или «модель».

«Это не модель. Это не технология. Мы даем людям навыки. Мы учим, как играть на гитаре, а не тому, что именно играть… В этом и состоит наше главное отличие от них. Они думают, что людей можно использовать как марионеток, что революцию можно импортировать и экспортировать. Мы же учим людей брать власть в свои руки».

Но меня не покидает мысль: что, если «люди», которые хотят взять власть в свои руки, станут использовать ее для притеснения других?

Чат раздора

Discord – это сайт, который обычно используется фанатами компьютерных игр. Но в последнее время он набирает популярность среди ультраправых групп толка как место для онлайн-встреч и планирования кампаний по влиянию в сети. Их обсуждения закрыты для случайных посетителей, а чтобы получить доступ в группу Infokrieg, вам нужно для начала создать подходящий аватар, заявить, что вы интересуетесь философией Фридриха Ницше. Затем, возможно, вам придется провести некоторое время в «прокачке» своего альтер-эго, например регулярно репостить статьи на тему миграции и столкновения культур. Оказавшись в группе Infokrieg, вы сможете скачать «Руководство по информационной войне» и обрести определенный статус в зависимости от количества ваших фолловеров: если вам удалось привлечь от 25 до 100 человек, вы становитесь «Бароном»; а если их больше 10 000 – «Сверхчеловеком влияния». Затем вы начнете знакомиться с тактиками проведения различных кампаний: как координироваться онлайн для совместных нападок на «мейнстрим»-журналистов (так называемые снайперские миссии); как публиковать злобные комментарии на страницах политиков в фейсбуке; как планировать кампании массовых «дизлайков» на ютубе, где можно «заминусовать» видео своих оппонентов. Если ваша схватка с врагом оказывается неудачной – к примеру, вы влезаете в спор, в котором не можете победить, – надо написать пост с хештегом #AirSupport, и на помощь приходят другие участники Infokrieg, чтобы заспамить разговор своими насмешками и издевательствами [53]53
  International Center for Journalists. «Maria Ressa Accepts the 2018 Knight International Journalism Award»; доступно на https://www.icfj.org/mariaressa-accepts-2018-knight-international-journalism-award.


[Закрыть].

В Infokrieg есть и своя фабрика мемов – активистам рассылают изображения, а те добавляют к ним тексты, меняющие их смысл. Например, один мем, созданный Infokrieg, представлял собой яркий рисунок счастливой американской семьи из рекламы 1950-х, под которым было написано «Правые экстремисты». Идея состояла в том, что современное общество маргинализирует традиционный образ жизни.

Но мое внимание привлекли реплики некоторых участников Infokrieg: «Не используйте мемы с национал-социалистической тематикой. Концентрируйтесь на наименьшем общем знаменателе: массовой миграции, исламизации, теме национальной идентичности, свободе, традициях». Концепция «наименьшего общего знаменателя» была взята прямо из учебника Срджи.

Infokrieg был создан членами движения Génération Identitaire [54]54
  Génération Identitaire (фр.) – «Поколение идентитаристов».


[Закрыть]. Мартин Зельнер, лидер австрийского «Движения идентитаристов», – пожалуй, самый знаменитый участник и интеллектуальный лидер этой группы. Он выступает в поддержку идеи культурно однородной Европы и «реэмиграции» мусульман – мягкого и мирного способа достижения почти тех же целей, которых добивались зачинщики этнических чисток при поддержке Милошевича.

Пожалуй, больше всего Зельнер известен своей выходкой, которую назвал «Защищай Европу». Он зафрахтовал корабль, выплыл на нем в Средиземное море и пытался помешать гуманитарным организациям, помогавшим мигрантам на опасном пути из Северной Африки в Европу. Ему был запрещен въезд в Великобританию на основании того, что он «не способствует общественному благу» [55]55
  Hosenball, Mark. «British Authorities Ban Three Foreign Right-Wing Activists», Reuters, 12 марта 2018 года; доступно на https://uk.reuters.com/article/ukbritain-security-deportations/british-authorities-ban-three-foreignright-wing-activists-idUKKCN1GO2LO.


[Закрыть].

Во время нашего видеозвонка Зельнер, который в своих очках с черной оправой был похож больше на студента-философа, чем на скинхеда, сказал, что Попович оказал на него огромное влияние. Казалось, он был искренне впечатлен, узнав, что я знаком со Срджей и даже посещал его семинар.

Зельнер утверждал, что нами правит «мягкий авторитаризм», запрещающий любые обсуждения вопросов иммиграции. Это обвинение казалось мне абсурдным – во время разговора я находился в Лондоне, где антииммигрантские статьи заполонили самые популярные газеты.

Деятельность Зельнера можно проанализировать через призму стратегии CANVAS. Он подробно описал «перемены, которые хочет увидеть» (то есть культурно однородную Европу). Он нашел «наименьший общий знаменатель», способный объединить разнообразные интересы, в теме миграции. Когда два исследователя роста виртуального присутствия правонационалистических движений, Джулия Эбнер и Джейкоб Дейви, проанализировали мотивы и идеологию различных групп, поддерживавших акцию «Защищай Европу», они обнаружили среди них антимусульманские и антилевацкие группы, тех, кого беспокоит терроризм, и тех, кто боится вытеснения белого населения из Европы, а также «противников истеблишмента» и сторонников теорий заговора [56]56
  Ebner, Julia and Jacob Davey. The Fringe Insurgency: Connectivity and Convergence of the Extreme-Right (Institute for Strategic Dialogue, 2018); доступно на https://www.isdglobal.org/wp-content/uploads/2017/10/The-FringeInsurgency-221017.pdf.


[Закрыть]. Зельнеру удалось, как говорит Срджа, «расширить поле боя», объединив целую международную сеть участников. Он сумел заключить союз с британскими антимусульманскими активистами, он стал регулярно появляться на российских государственных телеканалах. Его девушка – одна из ведущих деятелей альтернативных правых в США, и тут сразу вспоминаются династические браки между членами королевских семей разных стран. Почти половина онлайн-поддержки движения «Защищай Европу» идет из США. Наконец, у Зельнера есть и электоральная стратегия: Infokrieg активно поддержал немецкую партию «Альтернатива для Германии» (AFD), которая фактически доминировала в социальных сетях и с помощью твиттер-штурма в 2017 году впервые смогла пробиться в немецкий парламент.

После нашего разговора Зельнер отправил мне сообщение: «Привет Поповичу;)».

Эсфирь помогла Лине вдеть в уши свои самые дорогие сережки с бриллиантами, а затем кто-то – Лина даже не понимала, кто именно, – взял окурок, высыпал пепел на пальцы и растер его по серьгам, чтобы они меньше блестели: «Если таможенники спросят, скажи, что это просто стекляшки».

Мы приехали в аэропорт. Там собралась целая толпа пришедших навсегда попрощаться с нами. Все были уверены, что мы больше никогда не увидим родителей, сестер, братьев, лучших друзей или родной дом. Все, что смогли впихнуть мои родители в свои холщовые сумки, – это килограммы подгузников (про одноразовые в СССР тогда не знали). Из денег у них было всего 180 долларов наличными. Советского гражданства нас лишили. Мы остались без родины. На границе нас тщательно обыскали. Мать держала меня так крепко, что, когда она сняла сорочку, на ее груди остался отпечаток моего лица.

«В ноябре 1977 майор МЕЛЬГУНОВ сделал ПОМЕРАНЦЕВУ формальное предупреждение. В протоколе значилось: распространение клеветнических измышлений… регулярное прослушивание враждебных радиопередач и контакты с иностранцами. Тогда же майор КГБ A. Л. ИЗОРГИН посоветовал ПОМЕРАНЦЕВУ эмигрировать».

Игорю в каком-то смысле повезло. У него было некое подобие выбора. Майор дал ему четко понять, что если он останется, то проведет семь лет в тюрьме и пять лет ссылки в советском захолустье. Если бы он был украиноязычным поэтом, его арестовали бы без лишних церемоний. Репрессии в Украине были направлены на уничтожение любых признаков независимой украинской культуры за пределами санкционированной советским государством «украинскости». Но Игорь писал на русском, языке колонизаторов. Он публиковался в московском журнале «Смена», писавшем о вопросах культуры для миллионов читателей. Если бы его посадили, в Москве кто-то мог бы поднять шум, а затем его судьба обсуждалась бы на западных «голосах» и международных конференциях. В Москве уже даже не арестовывали за то, в чем его обвиняли, там условия были мягче – отчасти из-за присутствия западных журналистов, способных превратить диссидентов в звезд и святых (или как минимум написать о них колонку).

Советский Союз все еще пытался казаться утопией. Незначительные поэты, привлеченные за чтение книг, выглядели узниками совести и портили идеальную картину. В 1977 году самый известный советский диссидент, физик Андрей Сахаров, написал письмо в поддержку других политзаключенных президенту США Джимми Картеру, и это письмо было опубликовано в газете New York Times:

Уважаемый г-н Картер.

Очень важно защитить тех, кто страдает за свою ненасильственную борьбу за гласность, за справедливость, за попранные права… Наш и Ваш долг – бороться за них. Я думаю, что от этой борьбы зависит очень многое: доверие между людьми, доверие к высоким обещаниям и в конце концов – международная безопасность [57]57
  Электронный исторический ресурс «Президент США Дж. Картер и права человека в СССР», доступно на https://www.old.memo.ru/history/diss/carter/files/19-scan.jpg.


[Закрыть].

Сахаров представил список имен и хотел, чтобы Картер обсудил судьбу этих людей со своими советскими коллегами. Это были не пустые слова. После того как Советский Союз подписал в 1975 году Хельсинкские соглашения и пообещал уважать «права человека» и «фундаментальные свободы», американские лидеры неоднократно поднимали вопрос о политзаключенных на встречах на высшем уровне. Иногда им даже удавалось добиться чьего-то освобождения. Как минимум это смущало Советский Союз и помогало американцам поддерживать выгодный имидж.

В середине 1970-х годов Политбюро решило, что эмиграция – более простой способ избавиться от смутьянов-диссидентов, чем их преследование. Кроме того, по некоторым данным, это было намного прибыльнее.

Игорь и Лина понимали, что скоро им предстоит сделать пугающий выбор, связанный со свободой, семьей и литературой, но оказалось, что на наши судьбы повлияли зерно и боеголовки. Технически мы могли уехать по «еврейской визе». Говорили, что величина «еврейской квоты» варьировалась в зависимости от объемов зерна, которое Советскому Союзу разрешалось экспортировать в США. В 1976 году было выдано 14 000 «еврейских виз». В 1978 году, когда США и СССР обсуждали договор об ограничении стратегических вооружений (ОСВ), предполагавший, помимо прочего, упрощение процедур экспорта зерна, количество виз выросло до 29 000. И мы были тремя из этих 29 000 [58]58
  What Price a Soviet Jew? New York Times, 22 февраля 1981 года; доступно на https://www.nytimes.com/1981/02/22/opinion/what-price-a-soviet-jew.html.


[Закрыть].

Виза позволяла выехать в Вену, где нужно было выбрать конечную точку путешествия – США или Израиль. Оба варианта не сильно прельщали моих родителей. Они хотели остаться в Европе.

–

Дорогой Марк.

Ты приехал попрощаться с нами в аэропорту и распрощался у таможни. Хочу рассказать тебе о том, что случилось дальше. В таможне нас обыскали. После досмотра чемоданы и узлы я перетаскивал сам: у Лины на руках был Петька. Я взмок. Рубаха покрылась пятнами. Мне хотелось пить. На втором этаже в зале ожидания стояли два автомата с газированной водой, но в карманах у меня не осталось ни одной советской копейки. Марк, если тебе доведется эмигрировать, возьми с собой немного советской мелочи. Вывозить ее незаконно, но тебе ничего за это не будет.

Ты увидел, как я машу тебе из окна автобуса, но ты не видел, что я плачу. Мы заняли места в самом хвосте самолета. Когда самолет взлетел, стюардессы начали развозить завтрак. С нами обращались как с иностранцами. Даже вино подали. Через полчаса самолет задрожал как осиновый лист: мы попали в грозу. Вода хлестала щеки. Повалил мокрый снег. Объявили по-английски: «Господа! В связи с метеоусловиями наш самолет вынужден приземлиться в минском аэропорту».

«Пристегни ремень», – сказал я жене, чтоб не молчать. Она ответила: «Я волнуюсь». Сын спал у нее на коленях. Град странным образом сыпал со всех сторон, сверху и снизу. Одним локтем я прикрывал голову и лицо, другим – лицо сына. Колеса ударились о бетонированную полосу минского аэродрома, хрустнуло шасси, и самолет, тужась, прополз на пузе еще метров сто, сметая мелкие служебные фигурки с флажками.

В здании аэропорта нам предложили пройти в «комнату матери и ребенка». Лине почему-то не хотелось. Она расплакалась. Я толкнул ее. Получилось грубо, и она заплакала в голос. Нас разлучили с другими пассажирами. «Главное – не нервничать, – уговаривал я себя, – все образуется». И не такое пережили. В конце концов, у меня в кармане не краснокожие паспорта, а иностранные визы. Мы – иностранцы. И баста!» В комнате, куда нас ввели, спиной к двери у окна стоял мужчина в штатском. Я почему-то брякнул: «Good day!» Он, не взглянув, сел к столу и набрал номер. Говорил по-русски, так что я ничего не мог понять, кроме имен моих киевских следователей-подполковников «Вилен Павлович», «Валерий Николаевич» и слова «Бобруйск». За нами пришли к вечеру. Велели выйти. Мы шли – я в непросохшей рубахе, жена с зареванным лицом, со спящим сыном на руках. Я думал: хорошо хоть багаж не надо тащить. Значит, в Бобруйск. Они уже там. Вилен Павлович пока что смылся с какой-нибудь бабой, а Валерий Николаевич решает шахматные задачи. Мат в четыре хода. Черные (белые) выигрывают. Он постукивает кончиком карандаша по нижним, желтым от никотина зубам, по-доброму щурится, нашу машину трясет на ухабах, мы сбились в кузове в одно влажное солоноватое месиво. В Бобруйск мы приехали ночью. В Бобруйске нас расстреляли.

Игорь

—