Текст книги "О вещах действительно важных. Моральные вызовы двадцать первого века"

Если бы рыбы могли кричать

В детстве отец часто брал меня на прогулки вдоль реки или морского побережья. Мы шли мимо рыбаков, и некоторые сражались с натянутой леской, на конце которой билась на крючке рыба. Однажды я видел, как человек достал из ведра мелкую рыбешку и насадил ее, еще трепещущую, на крючок как наживку.

А еще как-то раз, когда тропинка привела нас к тихой речке, видел я человека, следящего за поплавками, – воплощение покоя и гармонии с миром, – а рядом с ним билась на траве и глотала воздух уже пойманная рыба. Отец сказал, что не понимает, что за радость – провести день, вытаскивая рыбу из воды и бросая ее медленно умирать.

Эти детские воспоминания нахлынули на меня во время чтения первого в своем роде доклада «В море бывает и хуже: жестокое обращение с промысловой рыбой природных водоемов». Доклад опубликован в прошлом месяце на ресурсе fishcount.co.uk. Когда животных убивают ради еды, практически везде в мире принято делать это так, чтобы не причинять им страданий. Бойни по закону обязаны перед забоем лишать животных сознания или же умерщвлять их мгновенно, а если забой имеет ритуальную специфику – настолько быстро, насколько позволяет религиозная доктрина.

Но только не рыбу.

Требования гуманного забоя не распространяются на рыбу, выловленную в природных водоемах, а в большинстве случаев и на рыбу, поступающую на рыбозаводы. Траулеры, вытащив сети, просто вываливают пойманную рыбу на палубу и оставляют задыхаться. Существует технология коммерческого лова, так называемый ярусный лов, когда с траулера выпускают линь 50–100 километров длиной с сотнями, а иногда тысячами крючков с наживкой. Заглотившая наживку рыба, судя по всему, остается в полном сознании все те долгие часы, что ее тащат за траулером, на крючке, проткнувшем ей рот, пока наконец ловцы не выберут линь.

То же происходит при коммерческом лове с использованием жаберных сетей – в их мелкие ячейки рыба попадает, как в ловушку, часто застревая жабрами, и либо сразу задыхается, потому что со стиснутыми жабрами не может дышать, либо остается в таком состоянии часами, пока сеть не вытащат.

Но самое шокирующее в докладе – чудовищные цифры о количестве рыбы, которую человек умерщвляет такими способами. Разделив суммарный тоннаж улова по видам рыбы на средний вес особи, автор доклада Эли-сон Муд получила, возможно впервые, данные об истинном количестве рыбы, вылавливаемой в естественных водоемах мира. По самым скромным оценкам, это около триллиона, но возможно, и больше – до 2,7 триллиона особей.

Чтобы оценить масштаб, скажем, что, по оценкам Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН, в пищевых целях на планете ежегодно убивают 60 миллиардов сухопутных позвоночных животных, то есть по девять на каждого жителя Земли. Если взять за точку отсчета даже нижнюю границу оценки Муд в один триллион, то для рыбы этот показатель будет 150. И это не считая миллиардов рыб, выловленных нелегально, или непромысловых, попавших в сети случайно и позднее выброшенных, а также рыб, выловленных на крючки по технологии ярусного лова.

Многие из этих рыб употребляются в пищу опосредованно – их перерабатывают на корм для птицы на птицефабриках или рыбы на рыбозаводах. Стандартный рыбозавод, где занимаются разведением лосося, потребляет по 3–4 килограмма промысловой рыбы на килограмм выращенного лосося.

Предположим, что весь промысловый улов – восстановимый ресурс (хотя это, конечно, не так). В этом случае хотелось бы верить, что численностью убитых животных можно пренебречь, потому что рыбы не чувствуют боли. Но нервная система рыб так похожа на нервную систему птиц и млекопитающих, что эта идея не выдерживает критики. Рыба, подобно другим животным, реагирует на болевые раздражители, и изменения в ее поведении могут длиться по нескольку часов. Неспособность рыбы к запоминанию – миф. Рыбы обучаются избегать неприятных ощущений, например электрических разрядов, а обезболивание снижает их поведенческие проявления боли.

Виктория Брейтуэйт, профессор биологии и рыбоводства из Пенсильванского университета, вероятно, работала над этой темой больше всех ученых в мире. Ее последняя книга «Бывает ли рыбам больно?» (Do Fish Feel Pain?) доказывает, что рыбы не только способны чувствовать боль, но и гораздо разумнее, чем принято считать. В прошлом году группа экспертов Евросоюза пришла к выводу, что большинство полученных на сегодня данных свидетельствует о том, что рыбы испытывают боль.

Почему же рыба оказалась безответной жертвой наших аппетитов? Просто потому, что она холоднокровная и покрыта чешуей? Или потому, что у нее нет голоса, чтобы кричать от боли? Как бы то ни было, массив накопленных данных говорит за то, что коммерческий лов связан с причинением невероятного количества боли и страданий. Надо учиться гуманно ловить и убивать рыбу природных водоемов – или, если не получится, перестать ее есть, найдя более гуманные и экологически безопасные способы добывания пищи.

Project Syndicate, 13 сентября 2010 года

Культурные предрассудки против китобойного промысла?

Тридцать лет назад австралийские суда, с благословения правительства, промышляли ловом кашалотов у западного побережья Австралии. А месяц назад Австралия возглавила международный протест против решения Японии забить 50 горбатых китов, и Японии под этим давлением пришлось объявить о замораживании своих планов на год или два. Перемены в общественном мнении по поводу забоя китов радикальны и происходят не только в Австралии.

Инициатором протестов против австралийского китобойного промысла был Гринпис. Возглавлять расследование в этой сфере правительство поручило отставному судье Сиднею Фросту. Внес в него свой вклад и я, как неравнодушный австралийский гражданин и профессор философии, специалист по этичному обращению с животными.

Я утверждал, что забой китов должен прекратиться, – не потому, что китовые стали редким видом. Эту позицию было кому защищать: ее поддерживали многочисленные эксперты – экологи и морские биологи. Мой аргумент заключался в том, что киты – социальные млекопитающие с большим мозгом, способные получать от жизни удовольствие и испытывать боль. Причем не только физическую, но и стресс из-за утраты товарища. Кита невозможно забить гуманно, он для этого слишком велик. Даже взрывающимся гарпуном трудно с первого выстрела попасть в нужное место. К тому же использовать много взрывчатки не в интересах китобоев, ведь смысл промысла в том, чтобы получить как можно больше ценных жиров и мяса. Поэтому загарпуненный кит обычно гибнет медленно и мучительно.

Все это делает китобойный промысел весьма сомнительным с точки зрения этики. Будь убийство китов для людей вопросом жизни и смерти, этические претензии к нему, видимо, удалось бы оспорить. Но у нас нет таких насущных нужд, которые можно удовлетворить, только убивая китов. Все, что дает нам китобойный промысел, мы способны получить иными способами и без всякой жестокости. Без крайней необходимости причинять невинному существу страдания дурно, следовательно, китовый промысел неэтичен.

Фрост согласился с этим. Без тени сомнения он оценил методы убийства китов как негуманные и даже, по его собственным словам, «чудовищные». Он отметил, что, «вполне вероятно, мы имеем дело с обладателями необычайно развитого мозга и интеллекта». Фрост рекомендовал прекратить забой китов, и правительство консерваторов, возглавляемое премьер-министром Малькольмом Фрейзером, согласилось с его рекомендациями. Вскоре австралийцы стали нацией противников китобойного промысла.

Планы по умерщвлению горбатых китов заморожены, но японскому китобойному флоту все равно предстоит убить около тысячи других китов, преимущественно более мелких полосатиков. Этот промысел проходит по категории «научные исследования» – правила, утвержденные Международной комиссией по промыслу китов, позволяют забивать китов в исследовательских целях. Впрочем, похоже, что эти исследования направлены в основном на то, чтобы подвести научную базу под коммерческий китобойный промысел. Если же неэтичен сам промысел, то и соответствующие исследования и неэтичны, и лишены смысла.

Япония утверждает, что китобойный промысел надо обсуждать спокойно, «без эмоций», опираясь на научные данные. Как полагают японцы, зафиксирован такой рост численности горбатых китов, что забой 50 особей не будет угрожать существованию вида. В узком смысле, возможно, они и правы. Но наука не в состоянии указать, можно или нельзя убивать китов. Желание японцев продолжать китовый промысел – такое же эмоциональное, как и сопротивление со стороны защитников окружающей среды. Японцам совершенно не обязательно есть китов ради пропитания или пользы для здоровья. Это просто традиция, которую они стремятся поддерживать, видимо, потому что некоторые питают к ней эмоциональную привязанность.

Но у японских китобоев есть аргумент и посильнее. Они утверждают, что Запад против охоты на китов, потому что кит для западного человека – животное особое, что-то вроде коровы для индуса. Западные народы, считают японцы, не должны насаждать среди них собственные культурные клише.

Лучший ответ на такой довод заключается в том, что избегать причинения ненужных страданий чувствующему существу – ценность, не имеющая культурной специфики. В этом, в частности, состоит один из главных принципов буддизма, лежащего в основе японских этических традиций. Но с такой позиции западному человеку выступать сложно, потому что он сам слишком часто заставляет животных страдать без необходимости. Например, австралийское правительство, которое так энергично выступило против китобойного промысла, ежегодно разрешает забивать около миллиона кенгуру – устраивать настоящую бойню, причиняющую животным много страданий. То же относится к разным видам охоты, принятым в других странах, не говоря уже о страданиях животных в крупных специализированных хозяйствах.

Охоту на китов надо прекратить, потому что она причиняет неоправданные страдания социальным, умным животным, способным получать удовольствие от жизни. Но западным странам будет трудно что-то противопоставить японскому доводу о культурном стереотипе, пока они вплотную не займутся проблемой избыточных страданий животных в своих собственных странах.

Project Syndicate, 14 января 2008 года

О преимуществах веганства

Есть ли оправдания тому, что мы делаем с животными? Христиане, иудеи и мусульмане могут сослаться на священные тексты, ставящие их превыше животных. Но если не прибегать к религии, то есть отказаться от постулата о сотворении животных в интересах человека и от божественной санкции на их использование, то «вопрос о животных» встанет перед нами во весь рост. Если мы всего лишь один из огромного разнообразия возникших на этой планете биологических видов и если к другим видам относятся миллиарды животных, отличных от людей, но способных и страдать, и, напротив, радоваться жизни, то с чего мы взяли, что наши интересы всегда важнее, чем их?

Самое спорное из того, что мы делаем с животными, – выращивание их для употребления в пищу. Только в США ежегодно убивают около десяти миллиардов специально выращенных животных.[3]3
  Как ни странно, на момент написания статьи количество животных, забиваемых на американских фермах, достигло своего максимума и с тех пор снизилось до 9,1 миллиарда. – Прим. автора.


[Закрыть] И все это, строго говоря, без всякой необходимости. В развитых странах с их богатым выбором пищевых продуктов обойтись без мяса совсем не сложно. Многочисленные исследования доказывают, что отказ от мяса полезен для здоровья. Так же качественно можно жить и на веганской диете, вообще не употребляя продуктов животного происхождения. (Из растительной пищи нельзя получить только витамин B₁₂, но это питательное вещество, добытое из веганских источников, легко купить в форме пищевой добавки.)

Спросите у людей, что, на их взгляд, неэтичного в поедании животных, и большинство ответит – убийство. Это, конечно, так, но современная животноводческая промышленность дает основания для еще одного, более серьезного возражения. Даже если бы не было дурно убивать животных только потому, что их мясо кажется нам вкусным, мы все равно отдавали бы свои деньги сельскохозяйственной системе, причиняющей животным длительные мучения.

Кур мясных пород держат в загонах, больше чем по 20 тысяч птиц в каждом. Аммиак, который выделяется из накопившегося помета, режет глаза и обжигает легкие. Современные куры выведены с тем, чтобы они как можно быстрее набирали вес, товарной массы они достигают всего за 42 дня, и их недоразвитые кости с трудом выдерживают вес тела. Некоторые не способны держаться на ногах и, не в силах добраться до воды и корма, вскоре погибают, но их судьба не сказывается на экономической эффективности предприятия в целом. Кур ловят, транспортируют и забивают варварскими способами: чем быстрее, тем экономичнее, – страдания животных при этом не учитываются вообще.

Куры-несушки тесно набиты в проволочные клетки, такие крошечные, что даже будь курица там одна, она не могла бы расправить крылья. А их там обычно по четыре и больше. В условиях скученности более агрессивные птицы клюют тех, кто слабее, а тем некуда деться. Доминантные птицы способны заклевать слабейших соседей насмерть. Чтобы этого не случилось, производители ампутируют им клювы раскаленным лезвием. Клюв курицы богат нервной тканью – это главное ее средство связи с внешним миром, – но никакого наркоза или обезболивания не предусмотрено.

Свиньи, пожалуй, самые разумные и эмоциональные из всех, кого мы привыкли есть. На современных мясозаводах беременных свиноматок держат в боксах, таких узких, что животному там негде повернуться, можно только сделать шаг вперед или назад. Лежат они на голом бетоне без соломы и вообще без всякой подстилки. Им не удается удовлетворить свой гнездовой инстинкт перед опоросом. Поросят забирают у свиноматки как можно скорее, чтобы она снова забеременела, но и их держат в закрытых помещениях, на голом бетоне, пока не отправят на бойню.

Коровы мясных пород последние полгода своей жизни проводят в загонах для откорма, на голой грязи, кормят их зерном, на которое их пищеварительная система не рассчитана, стероидами для роста мышечной массы и антибиотиками, чтобы не умерли. Им негде укрыться ни от палящего солнца, ни от зимних метелей.

Вы спросите, что не так с молоком и молочными продуктами? Уж эти-то коровы живут хорошо, пасутся в полях. И никто их не убивает ради молока. Но сегодня молочных коров большей частью содержат в помещениях, без доступа к пастбищу. Корова, чтобы у нее было молоко, должна отелиться, поэтому молочных коров заставляют беременеть каждый год. Теленка забирают у матери через считаные часы после рождения, чтобы не переводить на него молоко, предназначенное для людей. Если это бычок, его могут забить немедленно, а могут откармливать на убой. Связь коровы с теленком очень сильна, и, когда его отнимают, ей случается звать его по нескольку дней.

Кроме вопросов об этичности нашего обращения с животными, сейчас появился еще один мощный аргумент в пользу веганства. Благодаря книге Фрэнсис Мур Лаппе «Диета для маленькой планеты» (Diet for a Small Planet, 1971) мы теперь знаем, что современное мясное животноводство крайне неэффективно. Свинофермы расходуют по шесть фунтов зерновых на каждый фунт произведенного мяса без костей. Для коров в раскормочных загонах это соотношение равно 11:3. Даже для производства курятины, самого эффективного из мясных производств, показатель составляет 3:1.

Лаппе писала о неэффективном использовании продуктов питания и о связанной с этим избыточной нагрузке на пригодные для земледелия пространства. Те же зерновые или сою мы могли бы употреблять в пищу непосредственно, и тогда нам хватило бы их гораздо меньше и понадобилось бы возделывать меньше земли. Сегодня проблему усугубляет глобальное потепление. Большинству американцев кажется, что для сокращения личного вклада в глобальное потепление им достаточно сменить семейный автомобиль на более энергоэффективный гибрид вроде «тойота-приус». По расчетам Гидона Эшеля и Памелы Мартин из Чикагского университета, это и правда позволит сократить выхлоп углекислого газа на тонну в пересчете на одного водителя, но переход с обычного американского рациона питания на веганский сэкономит еще больше – полторы тонны углекислого газа на человека. Следовательно, веганы наносят планете гораздо меньший ущерб, чем потребители животных продуктов.

Существует ли более этичный способ есть мясо и другие животные продукты? Да, например, покупать мясо, яйца и молочную продукцию тех производителей, которые не так жестоко обращаются с животными и позволяют им есть траву, а не зерно или сою. Если ограничиться только такими производителями, это будет способствовать сокращению выброса парниковых газов. Правда, коровы, пасущиеся на траве, все равно производят довольно много метана, а это особо мощный фактор глобального потепления. И все же тем, кто не отвергает убийство животных из этических соображений при условии, что они живут нормальной жизнью, избирательный подход к животным продуктам позволяет придерживаться рациона, который, с какой-то точки зрения, можно считать этичным. Но придется быть очень внимательными. Например, пометка organic ничего не говорит об условиях содержания животных, а кур, которых содержат не в клетках, вполне могут плотно набивать в курятники размером побольше. Веганство гораздо проще осуществить технически, вдобавок это хороший пример для всех остальных.

Free Inquiry, апрель/май 2007 года

Подумаем об индейке: размышления ко дню благодарения

Преподавая прикладную этику, я призываю студентов выносить предметы наших дискуссий за пределы учебных аудиторий, обсуждать их в семейном и дружеском кругу. А для американца нет лучше повода поговорить об этике питания, чем День благодарения, главный из праздников, собирающих семью за накрытым столом. Именно поэтому я тематически строю свой курс так, чтобы затронуть вопросы этичной еды как раз ко Дню благодарения.

Главное блюдо праздничного стола – по традиции индейка, так что логично с нее и начинать разговор. По данным Общенациональной федерации производителей индюшатины, каждый год на День благодарения убивают около 46 миллионов птиц – солидный вклад в ежегодно съедаемые американцами 300 миллионов. Почти все – не менее 99 % – выращены на птицефабриках. Условия жизни там во многом такие же, как у кур фабричного разведения. Вылупившихся из яиц индюшат подращивают в инкубаторах, а затем, прежде чем отгрузить производителю для откорма, в том же возрасте, что и цыплят, подвергают процедуре удаления клюва, кроме того, у них удаляют когти, а у самцов – еще и сережку, мясистый нарост над клювом. Все это без анестезии, несмотря на очевидную и бесспорную болезненность операций. Клюв, например, – это не просто ороговевшая ткань вроде ногтей. Он полон нервных окончаний, с помощью которых в естественных условиях индюки, когда клюют землю, отличают съедобное от несъедобного.

Птиц калечат, потому что остаток жизни им предстоит провести в полутемных, плохо проветриваемых загонах, в плотной массе тысяч других индюков. Воздух там насыщен аммиачными испарениями от помета, который копится в загонах в течение пяти или шести месяцев. В этих противоестественных условиях, в состоянии стресса, птицы начинают клевать друг друга и драться ногами, случается даже каннибализм. Сережку удаляют потому, что именно она чаще всего служит в драке мишенью.

Когда птицы наберут товарный вес, их лишают еды и воды, загоняют, часто очень жестоко и грубо (есть снятые тайком видеокадры о том, как их хватают и швыряют в контейнеры для перевозки), и отправляют на бойню. Ежегодно сотни тысяч не доживают до забоя, погибая в пути от стресса. Тем, кто добрался до бойни живым, гуманная смерть, как и курам, отнюдь не гарантирована, поскольку Министерство сельского хозяйства США считает, что Закон о гуманном забое животных в отношении птиц не действует.

Но есть и различие. Заключается оно в том, что разведение радикально преобразило индюка. Селекция нацелена на увеличение объема грудки – самой гастрономически ценной части – и зашла уже так далеко, что стандартный американский индюк породы, красноречиво названной Broad Breasted White («белый широкогрудый»), неспособен к спариванию – мешает выдающаяся грудь. И тут, говорю я студентам, возникает интересный вопрос, способный оживить вялый застольный разговор в День благодарения. Укажите на индейку и спросите: «Откуда она взялась, если индюки не могут спариваться»?

Несколько лет назад мы с Джимом Мейсоном, чье детство прошло на ферме в штате Миссури, написали книгу «Этичность того, что мы едим» (The Ethics of What We Eat). Джим решил лично разобраться, откуда берутся миллионы индюков и индюшек, не способных к естественной репродукции. Он прочитал объявление от крупного, индустриального масштаба, производителя индюшатины о наборе работников, не обязательно с опытом работы, в отдел искусственного оплодотворения в Карфагене, штат Миссури. Джим сдал анализы на отсутствие наркозависимости, и его приняли на работу. Его задачей было ловить индюков за ноги и подвешивать вниз головой, чтобы другой сотрудник с помощью мастурбации доводил их до семяизвержения и вакуумным отсосом собирал семенную жидкость в шприц. Он переходил от одной птицы к другой, пока семенная жидкость не заполняла шприц, который затем отправляли в загон к самкам.

Джим поработал и в загоне самок, это оказалось для него еще тяжелее. Вот что он рассказывает: «Хватаешь индюшку за ноги, стараясь скрестить ей «щиколотки», чтобы удерживать обе ноги одной рукой. Двадцати-тридцатифунтовая птица в ужасе, она бьет крыльями и панически сопротивляется. Через эту процедуру они проходят еженедельно на протяжении всего года, и им она совершенно не нравится. Захватив птицу одной рукой, бросаешь ее на край ямы, грудью вперед, хвостом кверху. Свободную руку кладешь на задний проход и хвост и отжимаешь гузку и хвостовые перья кверху, чтобы задний проход оказался открытым. Осеменитель сует большой палец под задний проход и нажимает, расширяя его так, чтобы показался вход в яйцевод. Затем вводит туда трубку с семенной жидкостью, присоединенную к шлангу контейнера со сжатым воздухом, нажимает на спуск, и струя сжатого воздуха выстреливает в яйцевод раствором семенной жидкости. Затем индюшку отпускают, и она ковыляет прочь».

Джим должен был «отжимать» по индюшке каждые 12 секунд, 300 штук в час, по 10 часов в день, уворачиваясь от струй помета, которыми его обдавали перепуганные птицы, и получая от бригадира потоки ругани, если не укладывался в норматив. В разговоре со мной он назвал это занятие «самой тяжелой, торопливой, грязной, отвратительной и малооплачиваемой работой, которую ему когда-либо доводилось выполнять».

Но вернемся к накрытому столу. Теперь, когда семья точно знает, откуда взялась птица, которую они едят, и как она жила и умерла, я предлагаю студентам спросить присутствующих, этично ли, на их взгляд, поддерживать деньгами такое обращение с живым существом. Если они скажут «нет», то к следующему Дню благодарения есть смысл готовиться немного иначе, потому что единственная причина промышленного производства индейки – это наша готовность ее покупать.

Выбор есть всегда. Индюк или индюшка, выращенные на пастбище, не искалеченные и способные к естественному воспроизводству, обойдутся в четыре раза дороже, чем произведенные на птицефабрике, но вы хотя бы будете уверены, что эта птица жила в нормальных условиях. Пусть и не на сто процентов. Недавно один производитель индейки был обвинен в мошенничестве: он содержал в гуманных условиях на свободном выгуле несколько сотен индюков и индюшек, а продавал в несколько раз больше; понятно, что основная часть проданных птиц никогда не покидала закрытого помещения. Так что если вы всерьез хотите убедиться, что ваша индейка выращена на свободе, придется тщательно проверить производителя на добросовестность.

И конечно, у вас есть возможность приготовить на День благодарения растительную пищу: это позволяет избежать соучастия в жестоком обращении с животными, полезно для окружающей среды, да и для вашего здоровья. Поищите на сайте The New York Times по ключевым словам «вегетарианский День благодарения», и вы обнаружите множество рецептов вкуснейших сезонных блюд специально к этому случаю. Или, если лень готовить, всегда можно купить индейку-тофу.

Мне, конечно, скажут, что индейка на День благодарения – это традиция. На самом деле не известно, ели ли отцы-пилигримы дикую индейку именно в тот первый День благодарения в 1621 году. Одно мы знаем наверняка: птицу породы «белая широкогрудая» с птицефабрики они точно не ели.

Ранее не публиковалось