Текст книги "Убить лучше по-доброму"

Так мы сидели не меньше часа. Рука, которую мне не хотелось двигать, заболела, потом онемела, будто ее вообще не было. Я заказал еще джин с тоником и задумался о том, что она сказала. Ее мысль казалась вполне разумной. Почему отнимать чужую жизнь – такое страшное преступление? Через пару мгновений на земле появятся новые люди, а все те, кто жив сейчас, умрут – некоторые страшной смертью, а некоторые угаснут в одно мгновенье, словно им выключили свет. Убийство считается грехом только из-за людей, которые остаются горевать. Из-за любящих. А что если человека никто не любил? У Миранды была семья и были друзья, но за три года брака я понял: все они прекрасно понимали, что она собой представляет. Она потребитель, бездушный, бессердечный; она пользуется своей внешностью, чтобы получать то, что ей нужно. Да, ее будут оплакивать, но сложно представить себе, чтобы кто-то скучал по ней.

Самолет стал подниматься и опускаться, и пилот, со своим чисто американским акцентом, сделал объявление: «Народ, мы попали в небольшую турбулентность. Прошу вернуться на свои места и пристегнуть ремни, пока не преодолеем этот неровный участок».

Я допил джин, как вдруг самолет резко бросило вниз, как машину, которая на огромной скорости въехала на холм. Женщина, сидевшая за мной, вскрикнула, а моя попутчица внезапно проснулась и взглянула на меня своими зелеными глазами. Не знаю, что ее удивило больше – внезапный скачок самолета или то, что она прижалась к моему плечу.

– Небольшая турбулентность, не волнуйтесь, – сказал я, хотя у самого внутри все сжалось от страха.

– Понятно. – Она выпрямилась, потерла глаза ладонями. – Мне приснился сон.

– Какой?

– Уже забыла.

Самолет тряхнуло еще несколько раз, прежде чем он выровнялся.

– Я думал о том, что мы обсуждали, – сказал я.

– И?

Глава 4
Лили

Однажды утром, за год до появления Чета, когда моя прекрасная рыжая кошка Бесс была еще жива, я нашла ее у огородного забора, где ее зажал огромный черный кот. Бесс шипела, шерсть дыбом, но явно проигрывала схватку. Я видела, как дикий кот прыгнул ей на спину и всадил когти в бока. Я знаю, что кошки не кричат, но только этим словом можно описать звук, который издала Бесс. Я отнесла ее домой и осмотрела. Крови не оказалось, но я была уверена, что тот ужасный кот вернется.

– Не выпускай ее из дома, – сказала мама.

Я пыталась, но Бесс жалобно мяукала у двери, а мой отец как раз проводил у нас дома семинары для студентов последнего курса; они приходили по вторникам и четвергам, по сто раз за вечер распахивали двери, чтобы покурить на ступеньках дома, и Бесс легко могла выбраться.

Пришла весна, потеплело, и по ночам я оставляла окно открытым. Однажды утром, как только рассвело, я услышала, что Бесс воет где-то снаружи – да так жутко, что у меня сердце замерло. Я натянула кеды и понеслась вниз, выбежала через заднюю дверь в сад. В серых красках раннего утра я заметила их сразу: Бесс снова прижалась к забору, а тот страшный черный кот припал к земле, готовясь нанести удар. Они застыли в ужасающем моменте, словно экспонаты Музея естественной истории. Я захлопала в ладоши, закричала, бездомный кот поднял уродливую, взьерошенную морду, бросив на меня полный безразличия взгляд, и снова отвернулся к Бесс. Тогда я поняла, что дикий кот убьет Бесс, возможно, не в то утро, а в другой день, и я обязательно придумаю, как этому помешать.

Возле нашего недостроенного патио лежала гора брусчатки. Она лежала там так давно, что покрылись мхом. Я взяла самый большой камень, какой смогла поднять; с острыми краями, скользкий от росы. Быстро и бесшумно я обошла черного кота сзади. Хотя мне не нужно было осторожничать, он не боялся меня, его интересовала только Бесс. Ни о чем не думая, я подняла камень над головой и изо всех сил кинула в кота. В последнюю секунду он обернулся и издал пронзительный вопль, когда острый край камня резанул его по голове, и он рухнул на землю. Бесс молнией пролетела через сад. Кот вздрогнул и замер. Я пошла к дому, ожидая, что в спальне зажжется свет, дом проснется, взбудораженный звуком убийства, но ничто не нарушило тишину.

Оказалось, все просто.

Дверь в погреб была открыта. Я спустилась по темным, покрытым листвой ступенькам и возле стены нащупала рукой одну из лопат для уборки снега. Я скинула лопатой камень с кота, затем приподняла его неподвижное тело. На голове у него не было никаких повреждений; я с ужасом подумала, что, наверное, он не умер, а просто без сознания и в любой момент может вскочить и наброситься на меня с шипением, чтобы отомстить. Но когда я подняла кота лопатой, его лапы безжизненно повисли, и я внезапно почувствовала вонь – от испражнений, которые остались от кота, когда он умер. Я ожидала, что будет кровь, но не думала, что будет дерьмо. Голова закружилась от запаха, но я радовалась, что убила это отвратительное существо.

Он оказался не таким тяжелым, как я думала; из-за жесткой, всклокоченной шерсти он казался больше, чем на самом деле, но все же нести его было нелегко. Мне удалось протащить его на десять футов, к опушке леса, где я сбросила его тело на гнилые листья. Еще пять минут мне понадобилось, чтобы засыпать его землей. Удачное место. Никто из моей семьи никогда не ходит к лесу.

Забравшись обратно в постель, дрожа от холода, я и не надеялась, что усну, однако уснула мгновенно.

Несколько дней я проверяла могилу кота. Он лежал там, никем не потревоженный, только мухи кружились над ним, а потом однажды утром он исчез. Видимо, его кто-то утащил – койот или лиса.

Бесс вернулась к своей обычной кошачьей жизни, гуляла, возвращалась в дом и иногда, когда она терлась об мои ноги или мурлыкала у меня на руках, я представляла, что она благодарит за то, что я сделала. Она снова стала единовластной владычицей своего царства, и мир не рухнул от этого.

После того, что сделал со мной Чет, когда в доме устроили вечеринку, я сразу же вспомнила того бездомного кота. Это натолкнуло меня на мысль, как убить его и замести следы. Важно, чтобы тело никто никогда не нашел. А в таком случае придется кое-что разузнать о Чете.

После вечеринки Чет не показывался, он не выходил из квартиры, не появлялся в доме. Однажды вечером я все же увидела его. Он стоял на лужайке и смотрел на окно моей спальни. Я только что выключила свет и собиралась лечь, и именно тогда я заметила, как он покачивается, словно дерево в ветреную погоду. Он следил за мной. Я открыла окно и приподняла жалюзи, чтобы воздух проникал в комнату. Я почувствовала себя глупо, стало страшно, и слезы выступили на глазах, но я тут же пообещала себе, что Чет никогда больше не заставит меня плакать. Теперь я точно знала, что он просто выжидает удобного случая, чтобы изнасиловать и убить меня. Я подумала, стоит ли рассказать маме о том, что случилось, но решила, что она встанет на защиту Чета и удивится, что я делаю из мухи слона. А отец все еще был в отъезде, с Роуз, поэтессой, и, судя по маминым словам, не собирался возвращаться. Однажды, когда она готовила огромную тарелку хумуса, я спросила ее:

– Папа звонил?

– Твой папа не звонил, – произнесла она с расстановкой. – Твой папа, насколько мне известно, опозорил себя в Нью-Йорке, так что, думаю, он скоро вернется. Ты же не беспокоишься, дорогая, правда?

– Нет. Просто интересно. А что с Четом? Он уехал?

– Чет? Нет, он еще здесь. Почему ты спрашиваешь о нем?

– Давно не видела его. Я подумала, может, он съехал с квартиры, и мне можно снова туда ходить.

Мне нравилась квартирка над маминой мастерской, с ее выбеленными стенами и высоченными окнами. Там было старое, красное кресло-мешок из искусственной кожи, которое когда-то перенесли туда из нашего дома. Оно было порвано снизу, и крошечные шарики-наполнители постоянно вылетали, но мне его не хватало. Когда квартира пустовала, я приносила туда книги и читала.

– Ты и сейчас можешь ходить туда. Чет не кусается.

– У него есть машина?

– Машина? Вряд ли. У него сейчас и дома-то нет, кроме этого.

– Как он приехал сюда, если у него нет машины?

Она рассмеялась, затем слизнула хумус с пальца.

– Моя единственная дочь – невозможная мещанка. Дорогая, не у всех есть машина. Он приехал на поезде из города. Почему ты задаешь столько вопросов? Разве он тебе не нравится?

– Нет, он жуткий.

– Ну вот, теперь ты говоришь, как твой отец. Что бы ты ни думала, Чет настоящий художник, и мы оказали миру искусства огромную услугу, что дали ему крышу над головой, чтобы он мог спокойно работать. Не забывай, Лили, мир не крутится вокруг тебя.

Я узнала то, что хотела. У Чета не было машины, он приехал на поезде, а это значит, что он запросто может собрать вещи и уехать навсегда. Это значительно облегчало задачу. Я стала готовиться: на лугу возле заброшенной фермы я собрала самые большие камни, какие смогла поднять. Кроме того, я показалась Чету – вытащила старый шезлонг и поставила его на солнце как раз между домом и мастерской. Я не хотела, чтобы он избегал меня: мне нужно было внушить ему доверие, наладить с ним отношения. Первые несколько дней, когда я лежала на солнце, читала и слушала музыку в наушниках, Чет не показывался. Раз или два мне показалось, что я заметила его силуэт в стеклянных дверях квартиры, он наблюдал за мной. Но в один прекрасный день он вышел покурить, в своем запачканном краской комбинезоне, без рубашки. Я приподняла глаза над книгой, которую читала; он кивнул мне и поднял руку. Мне захотелось проигнорировать его, не доставлять ему радости ответным приветствием, но я заставила себя поднять руку и помахать.

На следующий день, когда я пришла на свое читальное место, было жарко и душно, в такие дни просыпаешься мокрой, принимаешь холодный душ и снова потеешь, не успев выйти из ванной. Я надела зеленое бикини, купленное два года назад, но моя фигура не очень-то изменилась с тех пор. Сверху было впору, а вот внизу, где бедра стали округлыми, – немного тесно. Я надела шорты, которые попросила маму купить тем летом. Они были в шотландскую клетку, и мама сказала, что в них я похожа на Кеннеди, но все же купила их. Я принесла книгу и солнцезащитный лосьон к шезлонгу, который стоял прямо напротив квартиры Чета. Терпеть не могу солнце, терпеть не могу жару. У меня рыжие волосы и веснушки на коже, и под солнцем они становятся темнее. Я намазалась толстым слоем лосьона, пытаясь вспомнить: чем больше цифра на бутылке, тем лучше или хуже. Одним глазом я следила за квартирой и скоро заметила, как Чет подсматривает за мной в окне. Я видела, как мелькает оранжевый кончик сигареты. Прошло пятнадцать минут, я слушала мюзикл «Отверженные» и читала «Забытое убийство» Агаты Кристи, и тут появился Чет с кружкой кофе; он спустился по ступенькам мастерской и как ни в чем не бывало подошел к шезлонгу.

– Привет, Лили. – Чет стоял примерно в пяти футах от меня, солнце поднялось уже высоко и освещало волосы на его голых руках и плечах, так что он словно светился в ореоле мерцающих лучей. Несло от него так, будто он не принимал душ уже много дней.

Я поздоровалась.

– Что читаешь?

Я презрительно повернула книгу обложкой к нему, затем вспомнила, что должна быть милой и вежливой, чтобы он ничего не заподозрил, когда я приду к нему в квартиру.

– Агата Кристи, – ответила я. – Мисс Марпл.

– Круто, – произнес он и отхлебнул из кружки. Как и все, что попадало к нему в руки, кружка была испачкана краской. – Все в порядке? – спросил он.

Я поняла, его интересовало то, что произошло между нами в ту ночь, когда он пришел в мою комнату. Он хотел узнать, помню ли я об этом.

– Да, – ответила я.

Он покачал головой.

– Чертовски жарко.

Я пожала плечами и уставилась в книгу. Я сделала достаточно и не желала больше разговаривать с Четом. Я притворилась, что читаю, но чувствовала его взгляд на себе. Пот выступил между двумя треугольниками моего топа, и тонкая струйка медленно извивалась по ребрам. Я заставила себя не вытирать ее, пока Чет смотрит, хотя казалось, что не капля стекает по моей коже, а взгляд Чета разрезает меня на куски, как бензопила. Он еще раз отхлебнул из кружки и ушел.

* * *

Отец вернулся. Было много криков и даже слез. Русский уехал, и некоторое время родители не разлучались ни на минуту, пили, как раньше, в недостроенном патио на заднем дворе, слушали джаз. Я радовалась возвращению отца по нескольким причинам, и одна из них заключалась в том, что пока внимание родителей направлено исключительно друг на друга, я могла спокойно избавиться от Чета. На лугу все было готово, гора камней росла каждый день, а веревка лежала на своем месте, возле старого колодца. Оставалось выбрать подходящий день – день, когда никто не заметит, как я направлюсь через передний двор к квартире Чета и как мы с ним пойдем в лес. Такой день настал в один тихий четверг, через три дня после возвращения отца. Вечер я провела у себя в комнате, перечитывала «Скрюченный домишко» Агаты Кристи и прислушивалась к приглушенным разговорам родителей, которые пили внизу. Они начали рано, выпили бутылку вина за обедом, затем перебрались в патио, пили джин и слушали музыку. Когда доиграла последняя песня, новая так и не началась, и я услышала, как хлопнула дверь их спальни, затем смех. Я выглянула из окна своей комнаты; только что стемнело, длинные тени деревьев легли на заросший сорняками двор. Я поняла, что лучшего момента не найти. В Монкс-Хаусе не было других гостей, а мои родители вряд ли покинут спальню до утра.

Я натянула джинсы, носки и кеды, чтобы мошкара не искусала мне колени. Я отыскала белый топ на бретельках с вышитой бабочкой, который купила несколько лет назад. Он был тесноват. Я хотела сделать все, чтобы Чет пошел со мной в лес. В передний карман я спрятала перочинный нож, который подарил мне дедушка Хендерсон. Я не собиралась воспользоваться им, но с ним было спокойнее. Чет непредсказуем, а я не хотела, чтобы он стал приставать ко мне, прежде чем мы доберемся до колодца. Я спустилась вниз и из верхнего ящика комода достала фонарик. В лесу всегда темно, особенно на закате.

Я вышла из парадной двери, спустилась по деревянным ступенькам на асфальтную подъездную дорожку и пересекла двор. Меня беспокоило, что темнеет слишком быстро. Позади мастерской небо испещряли однообразные розовые облака, похожие на акварельный рисунок. Проходя мимо шезлонга, я почувствовала запах сигарет и, подняв голову, увидела, что Чет стоит на лестнице. Идеально. Мне не придется стучать в дверь или бояться того, что он затащит меня в квартиру.

– Привет, малышка Лил, – произнес он подвыпившим тоном.

Я остановилась и взглянула на него.

– Чет, нужна твоя помощь. – Я впервые назвала его по имени, и это слово казалось мне таким чужим, омерзительным, как ругательство, которое мне нельзя произносить.

– Помощь? Все, что скажешь, моя Джульетта, моя роза. – Он сложил руки на груди. Я поняла, что он изображает героя из Шекспировской пьесы, но он ошибся. Джульетта стояла на балконе, а Ромео был внизу.

– Спасибо. Можешь спуститься?

– Буду через мгновенье, моя Джульетта, – сказал он и бросил сигарету. Она описала дугу и упала на асфальтную дорожку, оросив ее искрами. Он вернулся в квартиру, я ждала. Я думала, что буду нервничать, но ошиблась.

Глава 5
Тед

Забрав багаж в аэропорту «Логан», мы с Лили прошли мимо скучающих такси возле Терминала Е и направились к Центральному парку. Она остановилась, как только мы оказались одни на темной парковке. Пилот сообщил нам, что температура в Бостоне двенадцать градусов, но из-за порывистого ветра, поднимавшего мусор на дорогах, казалось намного холоднее.

– Встретимся через неделю, – предложила она. – Выберем место. Если я передумаю, то не приду. А если вы передумаете, тоже не приходите, как будто этого разговора никогда не было.

– Хорошо. Где встретимся?

– Назовите город, где вы никого не знаете, – сказала она.

Я задумался.

– Как насчет Конкорда?

– Конкорд в Массачусетсе или в Нью-Хемпшире?

– В Массачусетсе.

Мы договорились встретиться в баре «Конкорд-Ривер» в следующую субботу в три часа дня.

– Не удивлюсь, если вы не придете, – произнесла она. – И не расстроюсь.

– Взаимно, – ответил я, и мы пожали друг другу руки. Эта формальность казалась такой странной – пожимать руку человеку, который предложил помочь вам убить вашу жену. Лили рассмеялась, будто чувствовала то же самое. Ее рука казалась такой маленькой в моей и такой хрупкой, как дорогой китайский фарфор. Мне безумно хотелось привлечь ее к себе, но вместо этого я спросил:

– Вы не снитесь мне?

Она выпустила мою руку.

– Узнаете через неделю.

* * *

Я приехал в бар «Конкорд-Ривер» раньше намеченного времени. Когда Лили попросила выбрать город, где никто меня не знал, я выбрал Конкорд, и хотя у меня там действительно не было ни одного знакомого, именно это место сыграло огромную роль в моем детстве. Я вырос в Мидлхеме, примерно в десяти милях к западу от Конкорда и тридцати милях от Бостона. Мидлхем издавна был фермерским районом, бескрайние поля и леса. В 1970-е в городе появились два новшества – тупики, названные в честь вырубленных деревьев, и типовые домики для рабочих из компании «Lextronics», расположенной неподалеку; там работал мой отец.

Отец, Бэрри, был выпускником МТИ и программистом в те времена, когда большинство людей понятия не имели, что представляет собой компьютерная программа. Он познакомился с Элейн Харрис, моей мамой, в «Lextronics», где она работала секретарем и, несомненно, была самой красивой девушкой на свете. Конечно, я не уверен, что отец ни с кем не встречался до того, как в возрасте тридцати лет познакомился с мамой, но я был бы удивлен. Мама, напротив, много лет сходилась и расходилась с выпускником Бостонского университета, хоккеистом, который два года играл профессионально, до того как травма колена завершила его карьеру. Однажды она рассказала мне, что когда они расстались – и она поняла, что потратила восемь лет жизни на плейбоя, – она поклялась, что выйдет замуж только за человека заурядной наружности, скучного и надежного. Таким человеком оказался Бэрри Северсон. Они встречались шесть недель, были помолвлены еще шесть недель, а потом поженились, устроили скромную церемонию в Вест-Хартфорде, штат Коннектикут, в родном городе моей матери.

Конкорд имел большое значение для меня по той причине, что мама всегда мечтала переехать туда. В первые годы после свадьбы она ненавидела одиночество и уединенность Мидлхема и словно зациклилась на этом престижном пригороде для богачей с его остроконечными крышами домов, домохозяйками в модной одежде, эстетскими ювелирными магазинами. Отец уже устал слушать об этом, поэтому мама наряжала меня в лучший костюм и везла нас со старшей сестрой обедать в Конкорд, часто в ресторан «Конкорд-Ривер», а потом мы ходили по магазинам; она покупала одежду или драгоценности, или «Рокфор» и «Пино-гри» в сырном магазине Конкорда. Ни я, ни отец не удивились, когда в мой последний год обучения в средней школе Дарфорд-Мидлхем Элейн ушла от отца и переехала в съемную квартиру на главной улице в самом центре Конкорда. Там она прожила примерно год, а затем уехала в Калифорнию вместе с разведенным бухгалтером.

Отец вышел на пенсию и до сих пор живет в Мидлхеме, где создает диорамы на тему Войны за независимость. Я навещаю его раз в неделю, по четвергам. Если погода теплая, выше пятнадцати градусов, он готовит мне стейк на гриле. Если ниже пятнадцати градусов, он готовит чили. Сестра приезжает раз в год на День благодарения. Это единственный день, когда мы видимся с ней, так как живет она на Гавайях со вторым мужем и его четырьмя детьми. С матерью она видится намного чаще, отчасти потому, что мама все еще живет в Калифорнии, а отчасти потому, что они очень похожи. Иногда я думаю, что после развода наша семья разделилась по половому и географическому признаку: мы с отцом остались на востоке, а мама с сестрой перебрались на запад.

Поднимаясь по ступеням «Конкорд-Ривер», я невольно вспомнил маму и то, как я сидел в заклеенном обоями ресторане и ел морепродукты на обед, мама пила коктейль «Пинк-Леди», а мне заказывала «Пепси» с долькой лимона. Мы с Лили договорились встретиться в баре, а не в ресторане. Но я забыл, что в лабиринтах «Конкорд-Ривер» два бара, один в форме буквы «L» напротив ресторана, а второй – большой, в дальнем конце. Я выбрал бар поменьше, так как там было пусто, и со своего стула мог наблюдать за коридором, ведущим во второй бар. Я заказал «Гиннесс» и решил пить как можно медленнее. Я не собирался напиваться.

Всю неделю после возвращения из Лондона я много времени проводил с женой. Миранда засыпала меня идеями о меблировке дома в Мэне. В библиотеке у нас стоял винтажный карточный стол, на который она выложила вырезки из каталогов и распечатки из Интернета. Я старался не думать о ней и о Брэде Даггете, когда она показывала мне вещи, которые необходимо купить для дома. Я соглашался на все: кафельный пол с подогревом для всех ванных комнат; кухонная плита «Викинг» за двадцать тысяч долларов; закрытый бассейн. И пока я кивал головой, меня успокаивала лишь одна мысль – она умрет, от моих рук. Я думал об этом непрерывно, любовался этой мыслью, словно бриллиантом, разглядывал ее со всех углов, выискивал пороки и изъяны, выискивал чувство вины или сомнения, но не находил ни того ни другого. Осталось только одно – убежденность в том, что Миранда – чудовище, которое мне придется уничтожить.

Она вернулась в Мэн в четверг, взяв с меня обещание, что я приеду к ней на выходные. Прежде чем уехать, она привела меня в библиотеку, чтобы показать еще несколько вещей, которые хотела заказать из многочисленных каталогов. Она показала мне фотографию на своем мобильном – картину, которая идеально подойдет для столовой.

– Размер шесть футов на девять, – объяснила она. – Будет прекрасно смотреться на южной стене.

Я взглянул на крохотное изображение. Было похоже на мужскую голову, уши горели.

– Это автопортрет Мэтт Кристи, – пояснила она. – Выгодное вложение. Посмотри в Интернете, если не веришь. – Затем она назвала чудовищную сумму, сопроводив ее словом «торг».

– Подумаю, – ответил я.

Она подпрыгнула от радости и поцеловала меня.

– Спасибо, спасибо.

Она прижала руку к моему паху, провела пальцами по ширинке моих джинсов. Несмотря на мое отношение к ней, я почувствовал, что страстно хочу ее.

– Когда приедешь в Мэн, я отблагодарю тебя как следует, хорошо? – шепнула она.

Внезапно мне захотелось развернуть ее и бросить на карточный столик – так, как трахал ее Брэд Даггет, но я не доверял себе. Что если мне захочется размозжить ей лицо об эти каталоги или назвать лживой сукой? Я сдержался и сказал, что смогу приехать в Мэн не раньше субботнего вечера. Она не слишком расстроилась.

Когда она уложила вещи, я проводил ее до гаража, где стояли наши машины. Загрузив ее «Мини Купер», я сказал:

– Надеюсь, Брэд не доставляет тебе хлопот. Вы столько времени проводите вместе.

– Что ты хочешь сказать?

– Он не влюбился в тебя случайно?

Она обернулась ко мне, изобразив задумчивость на лице.

– Брэд? Нет, он настоящий профессионал. А что, ревнуешь?

Она безупречно произнесла свою реплику, с нужной долей удивления, ожидания, размышления и хладнокровия. Если бы я не видел их вместе, я бы никогда не поверил, что между моей женой и моим прорабом есть какая-то связь. Первые несколько лет после знакомства с Мирандой я считал ее человеком, который не умеет скрывать свои чувства и просто не способен на обман. Как я ошибался!

Она села в машину, послала мне воздушный поцелуй через окно и выехала из узких дверей гаража. Я почувствовал непоколебимую уверенность. Эти несколько простых слов, отрицающих ее связь с Брэдом, развеяли все сомнения.

* * *

Лили опоздала, и я, попивая свой «Гиннесс», уже решил, что она не появится. Я был рад и разочарован одновременно. Если бы я никогда больше не увиделся с ней, моя жизнь вернулась бы в привычное русло. Мог ли я с уверенностью сказать, что убил бы свою жену без ее помощи и поощрения? Я бы даже пробовать не стал. А если мне удастся совершить преступление, что помешает Лили пойти в полицию и рассказать, что во время трансатлантического рейса я, выпив изрядное количество алкоголя, признался ей, что замышляю убийство жены? Нет, если Лили не появится, я поговорю с женой, скажу, что знаю о ее интрижке, и потребую развода. За этим последует целая вечность юридических пререканий и ритуального унижения, но я выживу. Миранде достанется крупная сумма – даже несмотря на брачный контракт – но я всегда смогу заработать еще. А Брэд получит то, что заслуживает. Мою жену.

Но доля разочарования, которое мучило меня, пока я ждал в баре «Конкорд-Ривер», убежденный, что больше никогда не увижу Лили, говорила о том, что в глубине души я надеялся, что у нее были ко мне романтические чувства. Я не мог забыть ее бледное, прекрасное лицо, забыть прикосновение ее тонкой руки. Может, роман с Лили стал бы лучшей местью, которую я мог бы обрушить на Миранду и Брэда. Око за око. И я, конечно же, обратил внимание, что мы выбрали для встречи бар, который находится в гостинице. Я будто чувствовал, что над деревянным потолком бара одиноко стоят пустые кровати, словно в ожидании гостей.

Я продолжил то, чем занимался всю неделю: дотошно восстанавливал мельчайшие подробности ночного рейса в Бостон, внезапного появления женщины, которая захотела помочь мне убить мою жену. Я хорошо помнил тот вечер, несмотря на выпитый джин. Каждое слово, каждый взгляд, но будто вспоминал фантастический сон. Я сомневался в точности некоторых воспоминаний и не мог бы с уверенностью сказать, что не проецирую на события свои собственные желания и стремления. Вернувшись домой, я, конечно же, пытался найти информацию о Лили. Я зашел на веб-сайт колледжа Винслоу, отыскал страничку со скудной информацией о целях и достижениях архива. Там были отмечены два имени: Отто Лемке, архивариус колледжа, и Лили Хейвард, архивариус. У каждого был указан личный номер телефона, а электронная почта была общая: [email protected]. Я поискал в сети информацию о Лили Хейвард и не нашел ничего. Ни страницы на Facebook. Ни страницы на LinkedIn. Никаких фотографий. Не удивительно. Она не походила на людей, которые выставляют себя напоказ в социальных сетях. И даже если бы она была в Интернете, сомневаюсь, что это пролило бы свет на то, что меня действительно интересовало. Почему незнакомый человек согласился помочь кому-то убить его жену? Зачем ей это?

Я как раз допивал свой бокал, как вдруг заметил ее. Она медленно шла по извилистому коридору, заглядывая в залы, и я развернулся на стуле, чтобы помахать ей.

– Вы здесь? – удивилась она.

– И вы здесь, – ответил я. – Давайте сядем за столик. Что вам заказать?

Она попросила бокал белого вина. Я заказал ей «Совиньон Блан», а себе еще «Гиннесс» и принес оба бокала к угловому столику, который она выбрала. Она выглядела точно так, как я помнил ее, только рыжие волосы были собраны в простой пучок. Пока я ставил бокал перед ней, она сняла серый блейзер. Под ним оказался бежевый кардиган, накинутый на темно-синюю блузку. Ее щеки порозовели на улице.

Каждый отпил из своего бокала, чувствуя неловкость; мы оба молчали.

– Похоже на неудачное второе свидание, – сказал я, чтобы нарушить тишину.

Она рассмеялась.

– Наверное, никто из нас не ожидал, что мы все-таки встретимся.

– Ну, не знаю. Я думал, вы придете.

– А я не ждала, что вы появитесь. Я решила, что вы проснулись на следующее утро с ужасным похмельем и туманными воспоминаниями о том, что планировали убийство своей жены.

– У меня было ужасное похмелье, но я вспомнил все, о чем мы говорили.

– И вы все еще хотите убить ее? – Она произнесла это так, будто спрашивала, хочу ли я заказать жареную картошку. Но в ее глазах блеснуло озорство или, может, вызов. Она проверяла меня.

– Больше, чем когда – либо, – ответил я.

– В таком случае я смогу вам помочь. Если вам еще нужна моя помощь.

– За этим я и пришел.

Лили откинулась на спинку стула и оглядела небольшой бар, где мы сидели. Я проследил за ее взглядом, осмотрев даже не покрытый лаком деревянный пол и потолок не выше семи футов. В баре был еще один посетитель, мужчина в костюме, который занял мой стул за барной стойкой и пил ирландский кофе со сливками.

– Место подходящее? – спросил я.

– Вас здесь никто не знает, да?

– Я бывал здесь раньше, но ни с кем не знаком в Конкорде.

Я вспомнил маму, которая целый год прожила в этом городе. Я подумал, ходила ли она в этот бар. Может, здесь она искала второго мужа? Может, здесь она познакомилась с Китом Доналдсоном, разведенным бухгалтером, который увез ее в Калифорнию? Они так и не поженились, но она все еще жила в Калифорнии, теперь уже с другим человеком. Я виделся с ней реже, чем раз в год.

– Нервничаете? – спросила она.

– Да. Было бы странно, если бы я не нервничал, вам не кажется?

– Вы переживаете из-за того, что мы собираемся сделать, или из-за меня?

– И то и другое. Сейчас меня мучает один вопрос – зачем вы пришли. Может, вы служите в полиции и собираетесь записать на пленку мое признание в том, что я хочу убить жену.

Лили рассмеялась.

– На мне нет «жучка». Если бы мы не были в публичном месте, я бы разрешила вам обыскать меня. Но даже если бы на мне был «жучок», как можно арестовать человека за то, что он планирует убийство жены? Это называется провоцированием преступления.

– А я мог бы сказать, что пытался соблазнить вас, притворяясь, что хочу убить жену.

– Это правда?

– Что я пытаюсь соблазнить вас?

– Да.

– А вы все еще играете в ту игру из самолета? Только правда и ничего кроме правды? В таком случае я не стану лгать и признаюсь, что не думал о вас в таком свете, но все, что я говорил о жене и о том, как я отношусь к этой ситуации, – правда. В самолете я был честен с вами.

– А я с вами. Я хочу помочь.

– Я верю вам, – ответил я. – Просто не понимаю почему. Зачем мне нужно то, что мы планируем, – совершенно очевидно.

– Быстрый развод, – произнесла Лили и сделала глоток вина.

– Да, мгновенный…

– Но вас интересует, зачем это нужно мне?

– Именно это мне хотелось бы узнать.

– Я предвидела этот вопрос, – сказала она. – Я бы забеспокоилась, если бы вы не спросили. – Она внимательно посмотрела на меня. – Помните, что я говорила о том, как отношусь к убийству? Что это не так аморально, как все думают. Я действительно верю в это. Люди излишне превозносят ценность жизни, но ведь в этом мире столько жизни, и когда кто-то злоупотребляет своей властью или, как Миранда, оскорбляет вашу любовь к ней, он заслуживает смерти. Конечно, многие считают это крайней мерой наказания, но я так не думаю. Каждый человек живет полной жизнью, даже если она короткая. Каждая жизнь – полноценный опыт. Вы знаете, что говорил об этом Т. С. Элиот[8]8
  Томас Стернз Элиот (Thomas Stearns Eliot; более известный под сокращенным именем Т. С. Элиот (англ. T. S. Eliot), – американо-английский поэт, драматург и литературный критик, представитель модернизма в поэзии. – Прим. пер.


[Закрыть]?