Текст книги "Диалоги с Сократом. С комментариями и объяснениями"

Сократ. Я, Федр, сам поклонник такого рода разделения на части и сведения в одно целое: и то и другое помогает говорить и мыслить. Если я найду кого-либо способным обозревать разом единое и многое, я преследую такого человека «позади по пятам, словно бога». Людей, которые стали поступать так, я называю покамест – правильно или неправильно, одному богу известно, – «диалектиками». Скажи, как следует называть тех, которые учатся у тебя и у Лисия? Не есть ли это то искусство речи, при помощи которого Фрасимах и все прочие и сами стали «мудрыми» в своих речах и других делают таковыми же, кто только пожелает приносить им дары, словно царям?

Диалектик – здесь имеется в виду и в общем смысле – человек, умеющий рассуждать, вести диалог, а значит, различать понятия. И в специальном смысле – человек, способный подбирать нужные инструменты для демонстрации типа отношений между целым и частями. Далее намек на высокие гонорары софистов.

Федр. «Царственные» это люди, но они не сведущи в том, о чем ты спрашиваешь. Однако, мне кажется, ты правильно называешь этот вид искусства диалектическим. Зато риторический вид искусства, по-моему, ускользает как-то от нас.

Сократ. Что ты говоришь? Конечно, и риторика есть нечто прекрасное. Будучи отделена от диалектики, она, тем не менее, разве не входит в область искусства? Во всяком случае, ни тебе, ни мне относиться к ней без уважения не следует; напротив, нужно сказать, что такое риторика и что на ее долю остается?

Федр. Очень даже много, Сократ, по крайней мере, в книгах, посвященных искусству речи.

Софисты писали учебники (руководства) по красноречию, которые и рассматриваются в следующем параграфе.

Сократ. Хорошо, что напомнил об этом. Я полагаю, что прежде всего то, с чего следует начинать речь, есть вступление (проэмий). Это ты называешь – так ли? – «тонкостями» искусства?

Федр. Да.

Сократ. Во-вторых, изложение (диэгесис) и при нем свидетельства (мартирии); в-третьих, доказательства (текмерии); в-четвертых – [правдоподобные] предположения (икоты), а наилучший Византийский «словоискусник» называет еще, по-моему, и подтверждение и добавочное подтверждение (пистосис, эпипистосис).

Словоискусник – в оригинале сложное слово «логодедал», отсылка к мифологическому персонажу Дедалу, искусному изобретателю и художнику.

Федр. Ты имеешь в виду почтенного Феодора?

Сократ. Конечно. Сверх того, в обвинительной и защитительной речи нужно делать опровержение и добавочное опровержение (эленхос, эпэксэленхос). А прекраснейшего Евена Паросского разве не поставим мы в центре, того Евена, который первый изобрел побочное объяснение и похвалы на случай (иподилосис, парэпайнос)? Говорят, он для памяти выражает в стихах и побочные порицания (парапсогос) – мудрец ведь этот Евен! А Тисия и Горгия оставим мы в покое? Их, которые усмотрели, что вероятное должно предпочитать истинному, которые благодаря силе слова заставляют казаться малое великим, великое малым, новое старым, старое новым, которые изобрели краткие речи и беспредельно длинные на всякие случаи? Продик, когда услышал как-то от меня об этом, рассмеялся и сказал, что только ему одному принадлежит изобретение, в чем должно состоять искусство речи, что не должно быть ни длинных, ни кратких речей, но речи средние.

Феодор Византийский (Византий – город на Босфоре, современный Стамбул) – один из наиболее авторитетных тогда мастеров риторики.

Евен Паросский – ритор и поэт, современник Сократа. Будучи провинциалом с о. Парос, «демпинговал», обучая риторике за скромную плату, что и вызывало насмешку современников, что он скорее поэт, чем профессиональный софист. Ему дальше противопоставляется Продик, который учил сочинять речи средней длины, что позволяло ему зарабатывать больше, введя этот стандарт речей.

Тисий Сиракузский – представитель старшей софистики, учитель Горгия.

Федр. Вот умница-то Продик!

Сократ. А Гиппия не упоминать? Я думаю, с ним был бы одного мнения и Элейский чужестранец.

Вероятно, древнегреческий философ Зенон Элейский, ученик Парменида, автор знаменитых парадоксов («Ахиллес и черепаха» и другие), что и сближает его с софистами и их доказательствами чего угодно.

Федр. Конечно.

Сократ. А как не сказать о «Словесах Муз» Пола, о повторении слов (диплеология), приведении изречений (гномология), употреблении образных выражений (иконология), о всех тех «Именах» Ликимния, которыми последний одарил «Благоречие» Пола?

«Словеса Муз» – название учебника. «Музы» – стандартное название для научно-учебной книги, например «Истории» Геродота.

«Имена» – стандартное название словаря: слова давались в алфавитном порядке и назывались «именами», по-нашему, «словарные статьи».

Ликимний – поэт, ритор, лексикограф.

Федр. А «Протагореи», Сократ, не было ли чего в этом роде?

Так как Протагор утверждал, что «человек есть мера всех вещей», Сократ смеется, что Протагор должен и свои книги называть в честь себя, а не в честь Муз.

Сократ. «Правильность устной речи» (Орфоэпия), дитя мое, и много еще иного прекрасного [книжного]. Зато в применении жалобных речей насчет старости, бедности, одолело, кажется мне, искусство могущественного Халкидонца [Фрасимаха]. С другой стороны, муж этот силен рассердить толпу и снова, как он говорит, «пением» своим зачаровать рассерженных; он же большой мастер и клеветать и опровергать клевету. Что касается заключения речей, то все вообще, по-видимому, одного мнения на этот счет: одни называют его возвращением (эпанодос) к теме, другие дают другие обозначения.

Клеветать – это слово могло иметь и нейтральный смысл, предъявить иск. Соответственно, «опровергать клевету» – показывать несостоятельность иска.

Федр. Ты имеешь в виду, что в конце речи нужно напомнить слушателям вкратце о сказанном, по каждому из пунктов?

Сократ. Таковы мои сведения. Быть может, у тебя есть кое-что добавить об искусстве красноречия?

Федр. Мелочи; о них и говорить не стоит.

Сократ. Оставим мелочи в стороне. Лучше рассмотрим при «ясной зорьке» то, что сказано: какая сила искусства в нем заключается и когда она проявляется.

Федр. Сила очень значительная, Сократ, по крайней мере, на собраниях народной толпы.

Сократ. Это так. Но, удивительный ты человек, обрати внимание: не кажется ли и тебе, как это мне кажется, что основа-то всей ткани расползается?

Федр. Докажи сперва!

Сократ. Ответь мне на такой вопрос: положим, кто-нибудь, придя к приятелю твоему Эриксимаху или к отцу его, Акумену, скажет: «Я умею применять такие средства для тела, при помощи которых его можно согревать или, если захочу, охлаждать; если угодно будет мне, могу вызвать у человека рвоту, понос и многое тому подобное; зная все это, я претендую на звание врача, а также на то, чтобы и других, кому я передам знание всего этого, делать таковыми», – услышав все это, Эриксимах и Акумен что ответили бы?

Федр. Ни более ни менее они спросили бы его: научился ли он ранее тому, к кому следует применять каждое из этих средств в отдельности, когда, в каких дозах?

Сократ. А если бы он сказал: «Ничего подобного! Я полагаю, что усвоивший все это от меня сам будет в состоянии исполнять все то, о чем ты спрашиваешь».

Федр. По-моему, Эриксимах и Акумен сказали бы о таком человеке: «Да он с ума сошел; вычитав из какой-то книги или случайно набредя на какие-то лекарства, он рассчитывает стать врачом, ничего не понимая во врачебном искусстве».

Сократ. А что было бы, если бы кто пришел к Софоклу и Еврипиду и стал говорить им, что он умеет сочинять очень длинные трагические диалоги на ничтожные сюжеты и очень короткие на сюжеты важные, и, по своему желанию, может писать диалоги в жалостном тоне, и, наоборот, в наводящем ужас и в грозном тонах, и все в таком же роде, и полагает, обучая этому, передавать другим искусство сочинять трагедии?

Федр. Софокл и Еврипид, по-моему, рассмеялись бы над человеком, думающим, что трагедия есть нечто иное, а не сопоставление диалогов, стоящих в связи друг с другом и с целым.

Прагматическая ориентация речи софистов, вызывающих эмоцию и призывающих к решению, так что сказанное ими можно только конспектировать, а не творчески развивать, в этой реплике Федра противопоставлена трагедии как развитию оригинального сюжета.

Сократ. Однако, я полагаю, они не стали бы грубо ругать такого человека, но поступили бы, подобно знатоку музыки, который, встретив человека, считающего себя знатоком гармонии на том основании, что он может настроить струну на самый высокий и самый низкий тон, не сказал бы грубо: «Несчастный, да ты с ума сошел», но заметил бы очень мягко, как и следует ожидать от знатока музыки: «Любезнейший, конечно, и это необходимо знать человеку, собирающемуся стать знатоком гармонии; но вполне возможно, что человек, придерживающийся твоего образа мыслей, ни чуточки не понимает в гармонии; ты обладаешь необходимыми подготовительными сведениями по гармонии, но вовсе не знанием гармонии».

Несчастный… – букв. «Жалкий, да у тебя меланхолия». Меланхолия понимается как избыток черной желчи, помрачающий ум и ведущий к безрассудным поступкам, примерно как наше «с жиру бесится» или «в голову испарения ударили». Впоследствии меланхолия стала пониматься как длительное угнетенное состояние, а отсюда – как сверхчувствительность. Слово «меланхолия» приобрело в Новое время уже положительное значение склонности к глубоким и проницательным размышлениям.

Федр. Совершенно правильно.

Сократ. Следовательно, и Софокл сказал бы, что заявляющий себя знатоком предварительных сведений, касающихся трагедии, обладает именно этими сведениями, но не знает еще искусства сочинять трагедии, и Акумен сказал бы, что его собеседник имеет предварительные сведения о врачебном искусстве, но не знает самого врачебного искусства.

Федр. Разумеется.

Сократ. А как поступили бы, по нашему мнению, «Медоустый Адраст» или даже Перикл, если бы они услышали о тех всепрекрасных изощрениях, о которых мы только что распространялись, о всех этих краткословиях (брахилогиях, и образословиях (иконологиях, и обо всем прочем, что, как мы указывали, должно быть рассмотрено, после нашего изложения, при ясной зорьке? Отнеслись ли бы они, как мы с тобою, сурово и обмолвились ли бы по-мужицки некультурным словом по адресу тех, которые писали обо всем этом и учили всему этому, как риторическому искусству, или же, так как они мудрее нас с тобою, сказали бы и нам с упреком: «Федр и Сократ, нужно не негодовать, а относиться снисходительно, если кто, не умея рассуждать, не в состоянии определить, что же такое наконец риторика; вследствие всего этого люди, обладающие лишь необходимыми предварительными сведениями об искусстве, воображают, будто они изобрели риторику; обучая этому других, они думают, будто сами в совершенстве изучили риторику; что же касается умения говорить при этом убедительно о каждом предмете в отдельности взятом и составлять из всего этого одно целое, то это – пустяки; ученики их должны сами собою достигать этого в своих речах».

Медоустый Адраст – древнегреческий мифологический персонаж, посол Аргоса, красноречиво убедивший Тесея отправить ему военную помощь. Возможно, имеется в виду какой-то софист-иностранец, пытавшийся влиять на тогдашние афинские власти.

Федр. В самом деле, Сократ, такова, кажется, сущность той риторики, которой обучают и о которой пишут эти мужи. По-моему, ты сказал истину. Но каким образом и откуда можно добыть себе искусство стать в самом деле убедительным оратором?

Сократ. Что касается возможности, Федр, стать в этом случае совершенным борцом, то тут вероятно – а, может быть, и непременно – дело состоит в том же, как и во всем остальном. Будучи оратором по природе, ты станешь знаменитым оратором, если присоединишь сюда еще знание и практику; если же тебе будет не хватать всего этого, будешь оратором несовершенным. Искусство здесь, какова бы ни была его роль, проявляется, на мой взгляд, не в том методе, какому следуют Лисий и Фрасимах.

Федр. Но в каком же?

Сократ. Кажется, добрейший, Перикл, по справедливости, достиг наивысшего совершенства в риторическом искусстве.

Федр. Как это так?

Сократ. Все так называемые великие искусства требуют, сверх всего, «метеорологической болтовни» о природе, ибо это, по-видимому, и дает высокий полет мыслям и, во всяком случае, способно достигать цели. Вот и Перикл приобрел все это в придачу к тому, что он был даровит от природы. Сблизившись, думаю я, с таким человеком, как Анаксагор, насытившись учением о возвышенных предметах и постигнув природу разума и размышления, о чем Анаксагор много говорил, Перикл и извлек из всего этого пригодное для искусства речи.

Великие искусства – цивилизаторские искусства, меняющие человеческую жизнь, требующие поэтому хорошего знания физики и астрономии, например для развития кораблестроительства и торговли. Тут же Сократ каламбурит: его тот же Аристофан обвинял, что он занимается небесными явлениями как дилетант, тогда как он говорит, что нужно заниматься этими явлениями как занятными, пародирует пародии на него.

Анаксагор – древнегреческий философ, учитель государственного деятеля Перикла, который считается одним из основателей афинской демократии.

Федр. Что ты имеешь здесь в виду?

Сократ. Один и тот же прием, что в риторическом, то и во врачебном искусстве.

Федр. Каким образом?

Сократ. И в том и в другом нужно уметь различать природу – тела во врачебном искусстве, души – в риторическом, если хочешь – не при помощи рутины только и натасканности [метода проб и ошибок], но по всем правилам искусства – телу предлагать лекарства и пищу, которые приносили бы ему здоровье и силу, душе – речи и надлежащие занятия, которые вселили бы в нее желательное для тебя убеждение и добродетель.

Федр. Разумеется, Сократ, это правильно.

Сократ. А как ты думаешь, возможно ли постигнуть как следует природу души, не постигнув природы целого?

Федр. Если должно верить Гиппократу, одному из Асклепиадов, то, не прибегая к такому методу, нельзя постигнуть даже и природы тела.

Сократ. Прекрасно он говорит, приятель! Однако, помимо Гиппократа, нужно спросить еще и рассудок и посмотреть, согласен ли он с ним.

Федр. Обязательно.

Сократ. Итак, рассмотри, что же говорит о природе Гиппократ и истинный рассудок. Не следует ли размышлять о природе каждой вещи таким образом: во-первых, просто ли или имеет много видов, то, в чем мы сами пожелаем быть искусными и в чем в состоянии сделать таковым другого; затем, если оно просто, следует исследовать его природную силу, какова она и к чему служит, может ли она действовать активно и какому влиянию и в зависимости от чего она может подвергаться. Если оно имеет много видов, то, сделав подсчет им, следует рассмотреть каждый из них в отдельности так же, как это сделано по отношению к единому, именно: каков этот вид, в чем он сам по себе может проявлять, по природе, свое активное действие, какому влиянию и в зависимости от чего он может подвергаться?

Федр. Кажется, это так, Сократ.

Сократ. Без этого способ исследования походил бы на странствие слепого. Но, разумеется, не следует уподоблять слепому или глухому того, кто ведет свое исследование при помощи искусства; напротив, ясно, что тот, кто при помощи искусства наставляет другого в составлении речей, точно укажет ему сущность природы того, на что он направит свои речи. А это будет, конечно, душа.

Федр. Не иначе.

Сократ. Итак, все усилия его направлены на нее, потому что в нее именно он и стремится вселить убеждение. Не так ли?

Федр. Да.

Сократ. Ясно, следовательно, что Фрасимах и всякий другой, кто ревностно преподает риторическое искусство, прежде всего со всею тщательностью опишет душу и выяснит, есть ли она по своей природе единое и схожее или же она, в соответствии с видом тела, имеет много образов. Это-то мы и называем вскрыть природу.

Федр. Совершенно верно.

Сократ. Во-вторых, в чем и на что душа от природы способна активно воздействовать или в зависимости от чего подвергаться влиянию.

Федр. Как же иначе?

Сократ. В-третьих, он определит виды речей и души, рассмотрит их свойства, установит их причинную связь, приноравливая каждый вид к соответствующему и поясняя, при каком свойстве, в зависимости от каких речей, по какой причине, неизбежно одна душа поддается убеждению, другая не поддается.

Федр. Кажется, так было бы великолепно!

Сократ. Если объяснять, или говорить иначе, наверно, мой друг, никогда не удастся искусно ни сказать, ни написать ничего. А нынешние составители – ты слышал о них – руководств по составлению речей – хитрецы и скрывают все это, хотя и обладают прекраснейшими сведениями о душе. Пока они будут говорить и писать изложенным выше способом, не будем верить им, будто они пишут искусно.

В каком-то смысле Сократ стремится так же растворить риторику в тогдашней психологии, как сейчас иногда стремятся растворить литературоведение или искусствоведение в когнитивных науках, или лингвистику – в науке об искусственном интеллекте, или семиотику – в биоинформатике, то есть показать высокую контекстуальность тех наук, их зависимость от социальных контекстов развития, а не просто от крупнейших ученых в этой области.

Федр. Каким именно способом?

Сократ. Нелегко выразить словами это. Но я хочу сказать о том, как следует писать тому, кто собирается, насколько это возможно, быть искусным в своем деле.

Федр. Говори же.

Сократ. Так как сила речи состоит в душеводительстве (психагогии), то будущему оратору непременно нужно знать, сколько видов имеет душа. Их столько-то и столько-то, они такие-то и такие-то. Отсюда одни люди бывают такие-то, другие такие-то. Когда это разобрано, следует указать, что и речей бывает столько-то и столько-то видов, причем каждый вид таков-то. Такие-то люди легко поддаются убеждению такими-то речами, по такой-то причине, в таком-то направлении; другие люди такого-то рода, они с трудом поддаются убеждению такими-то речами, по такой-то причине. Когда все это в достаточной степени обдумано, следует затем применить это наблюдение к текущей действительности, быть в состоянии остро подмечать это в своем чувственном восприятии. В противном случае, никакой большой помощи, по сравнению с теми речами, какие будущий оратор слышал ранее, он не получит. Когда он будет достаточно сведущ, чтобы сказать, какой человек и в зависимости от чего поддается убеждению; когда он будет в состоянии, различая данное лицо, объяснить себе, что оно именно таково и что природные свойства его, о которых речь была ранее, именно таковы и теперь являются существующими для него в действительности; что к этим природным свойствам в данном случае нужно обращаться с такими-то речами для убеждения в том-то, – когда он все это уже усвоил, а сверх того сообразил, при каком удобном случае и когда следует говорить и воздерживаться; распознал, когда своевременно и несвоевременно говорить кратко, жалостно, преувеличенно, применяя все виды речи, какие только он изучил, – тогда, и только тогда, разработка искусства доведена до прекрасного совершенства. Но если кто в своих речах, наставлениях, писаниях упустил какое-либо из этих условий и станет все-таки утверждать, что он говорит искусно, прав тот, кто ему не поверит. «Что же, – скажет, пожалуй, наш автор, – вы-то, Федр и Сократ, так думаете? Но не следует ли как-нибудь иначе понимать то, что называется искусством речи?»

Душеводительство (психагогия) – специфический термин, который употреблял, в частности ритор Исократ. Означает не просто манипулирование эмоциями, а умение провести душу к выводам, которые до этого были для нее неочевидны. Но Сократ мыслит как философ: выводы для него это прежде всего выводы самосознания, а не выводы об окружающем природном или социальном мире.

Федр. Иначе, пожалуй, Сократ, невозможно. Однако дело-то оказывается непростым.

Сократ. Ты прав. Поэтому нужно все речи переворачивать и вверх и вниз и смотреть, не представляют ли они какого пути более легкого и короткого, чтобы не напрасно идти по пути длинному и шероховатому, когда можно идти по пути короткому и гладкому. Если ты слышал от Лисия или кого другого что-нибудь полезное, то попытайся припомнить и сообщить это.

Федр. Попытаться-то можно, но теперь ничего такого я не знаю.

Сократ. Не хочешь ли, я сообщу тебе кое-что, что я слышал об этом от некоторых людей?

Федр. Конечно.

Сократ. Ведь поговорка, Федр, гласит, что даже и мнение волка заслуживает быть отмеченным.

Мнение волка – речь о басне, в которой волк, увидев пастуха, евшего мясо, возмутился, что пастух запрещает ему, волку, заниматься тем же самым. Т. е. Лисий может в свою защиту сказать, что он как раз изобразил низость любви для низких душ, как Сократ изобразил высоту любви для высоких душ; а значит, он не меньший душеводитель. «Некоторые люди» – софисты, которые будут настаивать примерно на том же, что они не учат дурному, а работают с дурными людьми.

Федр. Вот ты так и сделай!