Текст книги "Завоевать три мира"

Глава 17

Как только они вышли из расщелины, прорезанной на северной стороне Дикой Стены, послышались первые удары барабана. Теор остановился. За ним медленно громыхала его армия. Подобно одинокому животному, он вытянулся и застыл, напряженно вслушиваясь, но звуки барабанов затихли.

Теор стоял в тишине, прерываемой только завываниями ветра над утесами. Они высились с одной стороны, смутно вырисовываясь на фоне полосы неба, затемненного облаками. На вершине беспорядочными группами росли деревья. Их ветви извивались от холода, витающего в воздухе. А на дне пропасти тени были большими, там темнела неопределенная масса, слабо излучающая инфракрасные волны. Просматривались контуры замерзшего вооружения и брони. Детриты, устилавшие всю дорогу, были остры для их ног.

– Ты слышал? – спросил Теор.

– Да, – ответил Волфило, – это сигналы наблюдателей.

Барабаны зазвучали снова где-то высоко слева.

– Это плохое место, здесь легко угодить в ловушку, – сказал Волфило, – сверху удобно бросать на нас камни.

Теор обдумывал дальнейший план действий – продвигаться вперед или все же отступить. Вход в расщелину был более скрытый, чем проход впереди.

Возвращаясь назад, они могли бы скоро выйти на проходящий плацдарм, где можно развернуть войска. Но затем им придется провести несколько дней в ожидании атаки, а тем временем Леенант и Порс будут умирать от голода в Ниаре.

– Мы будем продвигаться вперед, – сказал он.

– Я не должен бы говорить о таких очевидных вещах, – пробормотал Волфило, – но выполнить нашу миссию будет трудно, во всяком случае… – Он хлопнул в ладоши, и его адъютант подбежал к нему. – Пошлите патруль разузнать что-либо о разведчиках. Остальным сомкнуть ряды и продолжать движение.

Армейские барабаны передали приказ дальше. Эхо прокатилось от стены к стене. Монолит льда загудел, загрохотали камни, зашаркали тысячи ног и ниарцы двинулись вперед.

С наступлением ночи темнота становилась все глубже, но об остановке не могло быть и речи. Нельзя было терять время! Разведчики возвращались с заранее ожидаемыми рапортами: следов шпионов нет. Здесь, в горах, было много мест, где они могли укрыться при приближении армии Теора. Но обнадеживало то, что не было вообще заметно следов войска варваров.

А было ли в этом что-то ободряющее? Теор почувствовал, что его челюсти сжаты так же зловеще, как у Волфило.

Они добрались до Ворот Ветра к середине ночи. Утесы остались далеко позади, а впереди виднелись грубые косогоры. Теор мог видеть далекий отблеск светящейся реки Брантор, вьющейся на юг, к городу и дальше, к океану.

Даже после того как был разбит лагерь, он спал мало. Незадолго до рассвета раздался грохот. Теор очнулся от мрачных дум в ожидании дождя и молний. Но нет, это был другой звук, пришедший из ночи. Эти тяжелые звуки мог издавать только огромнейший военный барабан, который можно было переносить только вчетвером, и его звук был слышен на многие десятки миль.

Постепенно пробуждались и остальные. Он слышал крики в темноте, прорывавшиеся сквозь грохочущие удары, доносящиеся с небес. Сквозь этот грохот пробилась команда Волфило. Его личный барабанщик повторил ее:

«Тихо, тихо, тихо.» Удары наверху прекратились почти мгновенно, и воцарилась тишина.

Внезапно Теор понял, что задумал его генерал. Он повернул голову на юг, ни один мускул не дрогнул на его теле. Теор слушал. Он пришел скоро, едва уловимый в необъятности ночи, но очень чистый мотив:

«Бум-бом-бррр-бом! Бум-бом-бррр-бом! Ра-та-та-бом-бум! Ра-та-та-бом-бум, брррт-а, бррр-та, бом-бом, бом-бом…»

Волфило продолжал отдавать приказы. Глухо застучали ноги и зазвенело оружие. Теор пошел на шум. Когда он подошел к своему генералу, мимо него стремительно пронесся патруль.

Волфило стоял, скрестив руки. Его кожа блестела ярче обычного, и Теор смог рассмотреть морщины на его лице.

– Я послал их в надежде схватить лазутчиков, – сказал старейший самец.

– Я так и понял. Но не попадут ли они в засаду?

– Нет, вражеских разведчиков не должно быть много. Большую группу мы бы обнаружили, едва она оказалась бы в пределах видимости.

– Это должно быть улунт-хазулы, – вяло сказал Теор.

Волфило сплюнул.

– А кто же еще? Я боюсь, что Чалхиз знает местный ландшафт лучше, чем я предполагал. Сразу после последней битвы он, наверное, установил пикеты, чтобы наблюдать за каждой дорогой, по которой мы можем пойти, и провел коммуникационные линии от этих постов к штабу. Мы не можем появиться перед ним неожиданно. Ему известен каждый наш шаг.

Теор резко спросил:

– Что мы должны делать?

– Мы могли бы отступить.

– Нет.

– Ну, тогда мы могли бы остаться здесь. Это прекрасная позиция для обороны.

– Что это даст нам? Он просто захватит Ниар, а затем преспокойно расправится с нами.

– Да, это так. Я вижу единственный выход – идти открыто. Не останавливаться для сооружения паромов и плотов. Двигаться с максимально возможной для нас скоростью, питаясь на фермах, которые встретятся по пути. Но в первую очередь мы должны оставить здесь какие-то фортификационные сооружения. Таким образом у нас будет укрепленная позиция, куда мы сможем отступить, если потерпим поражение в поле.

– Ты считаешь, что там мы будем разбиты? – с трудом произнес Теор.

Задержка даст врагу возможность выиграть время, а он слишком хорошо знал слабости своего войска.

На рассвете стали видны сверкающие облака, и перламутровый туман повис над равнинами. Армия приступила к работе, добывая камни для возведения стен, огромные валуны поднимались наверх, чтобы можно было потом обрушить их на атакующих. Теор трудился с неистовством. Но время от времени он слышал бой барабанов, находящихся на некотором расстоянии. И было малым утешением то, что в скалах на одном из гребней находился его патруль. Никаких сообщений от связных не поступало.

В трудах прошла еще одна ночь, пока Волфило не решил, что все возможные приготовления сделаны. На следующее утро армия спустилась к Вилдервалю. Понадобился еще целый день, чтоб достичь подножия холмов. На берегу Брантора разбили лагерь. На рассвете Теор снова услышал бой барабанов, который теперь раздавался ближе, чем ожидалось.

Они отправились в путь ранним утром. Запасы пищи были на исходе.

Только охотники слегка пополняли их скудный рацион. А до равнинных пастбищ оставалось еще пару дней пути. Ниарцы брели исхудалые и молчаливые вдоль берега Брантора, чей поток, пенясь, мчался к океану и звучал громче, чем поступь воинов Ниара.

«Мы будем в лучшем положении, когда проведем реквизиции на фермах», уверял себя Теор.

Днем возле войска приземлился форгар. С него спрыгнул всадник и побежал к голове колонны.

– Генерал! Я видел противника. Их множество!!!

– Что? – взревел Волфило. – Так скоро? Это невозможно!

– Они на кораблях. Весь Брантор заполнен их судами.

И в этот момент они услышали бой барабанов, звучащий громко и надменно.

– Животные тянули их корабли? – Теор с такой силой сжал свой топор, что у него захрустели пальцы.

– Конечно. А то как бы они смогли подняться так быстро против течения.

– Ну а ты определил их число?

– Примерно. У них около 90 судов, и все заполнены войсками.

– Но они должны были начать осаду Ниара. – Волфило фыркнул.

– Не обязательно. Они отступили куда-то поблизости, едва ли народ из города отважится двинуться достаточно далеко. Ибо если они и отважатся, то возвращение улунт-хазулов может быть для них неожиданностью.

– Защитники могут сделать вылазку, чтобы потрепать вражеские тылы.

– Как? Их корабли опередят любую армию. Нет, Чалхиз ищет удобный случай, чтоб полностью уничтожить нас. – Волфило потер свою массивную шею.

– Конечно, если вылазка удастся и наши схватятся с ним, пока он еще не вступил в бой с нами…

Он упер взгляд в землю и, немного подумав, сказал:

– Это наша единственная надежда. Мы должны послать сообщение в Ниар, чтобы они рискнули сделать вылазку – хотя их там мало – и торопиться на север. Тем временем мы должны сделать так, чтобы сражение переместилось к перевалу Шепарда. Может, Чалхиз и не распознает заранее наш замысел.

Воин потряс головой.

– Но даже если все пойдет так, как мы предполагаем, я сомневаюсь, что это принесет успех. Пока придет подкрепление, пройдет уйма времени и Чалхиз поймет, что он может отступить без особых потерь. Однако захват нашей страны дорого обойдется им.

Теор поборол подступившую вдруг тошноту и спросил:

– Когда они нападут на нас?

– Смею предположить, что они разобьют лагерь за скалами чуть ниже того места, где они оставили корабли. Завтра утром. Да, времени мало, чтобы достаточно подготовиться.

Он подозвал своих подчиненных и начал давать указания.

«Как жаль, что я погибну так», – подумал Теор.

Ниарцы двинулись на возвышенность, находящуюся на некотором расстоянии от реки. Седловидные гребни должны были защищать их фланги, а по болотистой низине, оставшейся позади, они могли отступить на север.

Вскоре кусты на холме были втоптаны в грязь, склоны были покрыты красными телами кентавров, державших оружие, направленное в небо и в сторону окутанных туманами гор. Теор мог пересчитать на своих соратниках все ребра. Не возникало возражений против того, что Волфило отдал приказ зарезать на мясо почти всех форгаров. Лишь несколько их было оставлено для участия в сражении – войско не должно быть голодным в свой последний день.

Тем не менее Теора все равно беспокоил вопрос питания.

«Я виноват в этом», – горько подумал он. Он даже стал подумывать о самоубийстве: броситься на копье – и все проблемы позади.

Солнечный свет на западе иссяк. Немногим ниарцам удалось уснуть в эту ночь. Бодрствуя, Теор то и дело слышал движение в лагере.

Рассекая утренний туман, над полем пролетела тень и приземлилась на гребне горы. Это был наблюдатель на одном из шести уцелевших форгаров. Он доложил, что улунт-хазулы вытащили свои корабли на берег и, привязав к ним морских животных, идут пешком. Похоже, они знали, где находится неприятель. Они были хорошими пловцами. Разведчик вполне мог вплавь добраться до города.

Туман рассеялся. Ниарские шеренги поблескивали искорками льда. Три потрепанных знамени трепыхались над огрубевшими лицами, доспехами и твердо поставленными ногами. Теор стоял в первом ряду. Слева от него – Волфило.

Они ничего не говорили друг другу. Казалось, прошла вечность, прежде чем улунт-хазулы появились из леса.

Под вулканический грохот барабанов они стали строиться для атаки.

Ряды серых фигур с короткими хвостами, клыками под нависающими шлемами и с флагами выглядели угрожающе.

«Почти втрое превосходят наши силы», – заключил Теор. Но это не имело значения. Это был вопрос одного дня. Он крепче сжал щит и размахнулся топором.

– Глянь туда! – указал Волфило. – Флаг командующего.

– Что?

– Я обратил на него внимание еще у Гилен Бич. Сам Чалхиз к нам пожаловал.

Барабаны у реки забили чеканную дробь. Ей вторил топот бегущих врагов, напоминавший шум прибоя. Из ниарских рядов доносились короткие команды. Копья второго и третьего рядов просунулись между плеч воинов первого ряда. Улунт-хазулы также взяли копья наперевес и пустились галопом.

Ближе, ближе и ближе. Несколько форгаров начали пикировать над неприятелем. Наездники сбрасывали камни, но должного эффекта Теор не заметил. Он вдруг вспомнил свои эксперименты с луком и стрелами, сделанными по совету Фрезера. В условиях Юпитера это оружие оказалось неэффективным. А жаль. Взгляд Теора остановился на воине, который, очевидно, намеревался атаковать его.

У него была свежая рана на левой щеке.

«Надо восстановить симметрию», – решил он и поднял свой топор.

С ревом и страшным дребезгом улунт-хазулы обрушились на копья ниарцев. Их щиты и роговые доспехи в основном защищали их от ударов, но натиск был остановлен. Теор увидел, как справа от него при столкновении с гигантом у кого-то треснуло древко копья. Улунт-хазул споткнулся; блеснув на солнце, другое копье вонзилось в его незащищенный живот. Лязг мечей заглушил его крик. Он успел нанести ответный удар булавой.

Раздвигая лес копий, на Теора набросился воин. От прямого удара его пики Теору удалось закрыться щитом. Копье соскользнуло в сторону. Теор тут же ударил топором. Удар пришелся по плечевому щитку. Воин зарычал и попытался пырнуть Теора в горло. С трудом удалось отбить копье в сторону.

Могучей хваткой улунт-хазул вцепился в запястье Теора. Тот поднял щит и ударил ребром по руке врага. Хватка ослабла. Используя паузу, Теор дважды ударил топором по шлему противника. Улунт-хазул зашатался.

Теор сделал шаг вперед и, поравнявшись с ним, ударил его по спине. От удара того сотрясло. Огромное серое тело съежилось. Хлынула кровь. Еще живой, улунт-хазул осел на землю. Напиравший сзади воин переступил через него и бросился к Теору.

Ниарцы держались стойко. Атака захлебнулась. Теперь одна масса противостояла другой. Задние ряды каждой из сторон тыкали друг в друга копьями. Стоявшие впереди рубились и кололись. Теор поскользнулся в крови.

Это было счастливое падение. Над тем местом, где он только что стоял, просвистел нож. Он поднялся на передних ногах и попытался встать. Воина уже не было – сражение поглотило его. Теор встал, чтобы вступить в поединок со следующим врагом. Они стали обмениваться ударами топоров, но Теор ощутил, как тают его силы.

Но что это за вибрация под его плащом?

Удар врага чуть не сломал ему руку. Он яростно ударил топором, но промахнулся. Улунт-хазул ухмыльнулся и стал напирать на него. Теор почти не осознавал опасности. Он не мог слышать – скорее он почувствовал, что передатчик на его груди ожил.

Отразив еще один удар, он намеренно упал на землю.

Перепончатые ноги неприятеля наступили на него.

«Пусть самец позади меня займется им. Это сейчас важнее.» Прикрываясь щитом, Теор протиснулся между попиравших его ног. «Если это действительно важно. Ведь я не имею права уйти.»

Он заметил, как Волфило, весь в крови, продолжал неистово рубить.

«Я открыл его фланг, когда он нуждался во мне.» Теор покинул переднюю линию. Теперь его окружали собственные воины. Игнорируя их ошеломленные взгляды, он встал и рванулся назад. Никак не удавалось отделаться от образа Волфило.

Глава 18

После пятикратного ускорения свободный полет напоминал падение с обрыва. Мозг Фрезера погрузился в красную ночь. Нить сознания продолжала биться, отдаваясь нестерпимой болью. Из страха перед смертью он заставлял себя ползти, приподнявшись на локтях, но снова и снова скатывался в гудящий поток. Когда сознание наконец вернулось к нему, он с вялым удивлением понял, что прошло всего несколько минут.

Возможно, это было слишком долго. Среди звезд, заморозивших экраны обзора, еще не было видно ракеты. Но радар уже предупредил о ее приближении. Конвульсивным движением он включил рулевые двигатели.

«Олимпия» начала вращаться, поворачиваясь носом к Юпитеру. Другие планеты исчезли с экранов. Были лишь чудовищные образы облаков – желтых, коричневых со всеми их оттенками. За этой занавеской бушевала буря. Котел молний диаметром в десятки тысяч миль. В поле зрения попал горизонт.

Фрезер прекратил вращение и включил главный двигатель. Снова собственный вес чуть не задавил его. Рычаг скорости и тело пульсировали в такт двигателю.

В своем рывке в атмосферу планеты он должен был точно рассчитать замедление, чтобы при входе в нее не раскололся корпус корабля.

Вражеской ракете это не грозило. Она быстро догоняла свою жертву.

Фрезер украдкой посмотрел на Лорейн. Она потеряла сознание более часа назад. Ее лицо было испачкано кровью из носа. Он даже не знал, дышит ли она.

«По крайней мере, она ничего не почувствует. Может, и я тоже. Мы можем расколоться при ударе, если только ракета не собьет нас раньше.» Он знал, что в этот предсмертный час должен подумать о Еве. Но вхождение в атмосферу под правильным углом требовало большого внимания. Он был слишком уставшим и разбитым от этого перелета.

«Вошли в атмосферу!»

Он оглянулся. На кормовом экране появился тонкий серебряный шлейф.

Затем его словно ударило кулаком по голове. Вселенная взорвалась.

Больше он ничего не видел.

Градиент плотности внешней оболочки Юпитера был настолько незначительным, что в кабине почти не ощущалось повышение температуры. До красноты накалилась лишь внешняя обшивка корабля. Пройдя некоторое расстояние, корабль столкнулся со слоем, который при такой скорости вел себя, как твердая эластичная поверхность. Огромными рваными прыжками, как камень по поверхности воды, «Олимпия» огибала кривую горизонта. Схемы наведения ракеты не были настолько интеллектуальными, чтобы предвидеть это и изменить курс заблаговременно. Она летела по прямой, как искусственный метеорит. Сначала было содрано внешнее покрытие ракеты. Затем взорвалась химическая боеголовка. Ночь Юпитера поглотила эту короткую, вялую вспышку света, а раскаты грома – звук взрыва. Быстро теряя скорость, «Олимпия» снижалась по спирали. Малиновое сияние ее корпуса исчезло в холоде стратосферы. Сильный ветер болтал его из стороны в сторону и наполнял своим завыванием. Это пробудило Фрезера. Изо всех сил пытаясь прийти в себя, он вспомнил, что перед окончательным рывком вниз ему следует выйти из «штопора». Он включил двигатели. Кажется, прошла целая вечность, пока он вырулил и увидел звезды. Понятно было лишь то, что ему больно.

Его затуманенные глаза некоторое время бессознательно созерцали вид открытого космоса.

«Теперь выйти на орбиту… не спать, пока не выведешь его на орбиту, ты должен, должен… ты…»

Он выпустил рычаги управления и погрузился в сладкое забытье. Первое, что он увидел после пробуждения, были часы. Прошло двенадцать часов. Он окинул взглядом кабину. Его изболевшееся тело парило в невесомости. Юпитер сиял янтарным светом на носовом и левом экранах обзора. Корабль погрузился в почти нереальную неподвижность. Навстречу плыла Лорейн. Он заметил, что она уже вытерла кровь и выглядела почти отдохнувшей.

– Как ты, Марк? – мягко спросила она.

Он подергал руками, ногами, повернул шею, вдохнул и выдохнул.

– Ух! Кажется, ничего не сломалось. А ты?

– В порядке. Я пришла в себя раньше и не знала, приводить тебя в чувство или нет. Слава богу! Я так волновалась! Ты так крепко спал.

Она остановилась, взявшись за его плечо.

– Теперь я хочу несколько минут насладиться тем чудом, что мы оба уцелели.

Они обменялись торжествующими улыбками. Вместо нужных слов она предложила ему стимулятор и анальгетик из их скудной аптечки. Он втолкнул пилюли через пищевой клапан шлема и глотнул воды из встроенной фляги. По каждой клеточке организма прокатилось блаженство.

– А как насчет перекусить? – спросил он.

– Я сама еще не ела.

Счастье испарилось.

– У нас есть еще несколько питательных тюбиков.

– Их нам и недоставало. Хозяюшка, нам надо подкрепиться!

Затем Фрезер последовал ее примеру и залез в одну из рекреационных камер, чтобы помыться. Размером она была не больше гроба, и человек мог там только лежать, дышать несколько часов и надеяться на спасение.

Извиваясь, Фрезер растирал себя спиртом, капавшим из отключенного циркулятора воды. Насколько позволяла переполненная камера, он пытался очистить костюм и себя. Увы, щетине на его лице суждено было остаться.

Очистить тело от запекшейся крови и пота было так приятно, что он был готов терпеть любые неудобства.

Когда он вернулся, Лорейн пристально рассматривала планету. Она взглянула на него. В наушниках был слышен ее шепот:

– Никогда не видела ничего более ужасного и красивого.

Он кивнул.

– Это зрелище компенсирует многое.

Она отвернулась и отчаянно сказала:

– Чего не скажешь о нашем положении. Мы потерпели неудачу, не так ли?

– Не говори так, – ласково укорил ее Фрезер, хорошо понимавший, что они на краю могилы. – Мы удрали, перехитрив космическую ракету. Возможно, это впервые с гражданским судном. Мы свободны.

– Свободны, чтобы умереть от жажды, если до этого не закончится воздух. У нас нет надежды покинуть систему Юпитера. – Она стукнула кулаком по переборке и полетела в сторону.

– Если бы у нас было навигационное оборудование, мы бы победили. Мы бы могли взять курс на Землю, написать сообщение и доставить его, уже будучи мертвыми.

– Нет ли какой-нибудь возможности приблизительно…

– Нет. Не знаю, хорошо это или плохо, но даже с инструментами и данными мы бы не смогли эффективно ими воспользоваться. Чтобы успеть вовремя, мы должны лететь по гиперболической траектории. Так как «Олимпия» не предназначалась для таких полетов, у нее нет автопилота, способного посадить судно с такой траекторией.

– Если бы Юпитер был хоть немного похож на Землю!.. – С уст Фрезера сорвалось проклятие.

– Что случилось? – спросила она.

– Ничего. У меня идея. Дикая, сумасшедшая, но…

Он задумался.

– Кроме оборудования, нам нужны воздух и вода. Так вот, они есть на Юпитере.

– Что?

– У нас большой грузовой отсек. Поверхность Юпитера покрыта льдом.

Люди Теора могли бы погрузить его для нас. Я смогу соорудить прибор для электролиза кислорода из воды. В нашем распоряжении хорошо оснащенная лаборатория.

– Но метан, аммиак – все это яды. Мы не сможем выделить их из смеси, разве не так?

– Не знаю. Маловероятно. И все же… Я должен немедленно поговорить с Теором.

Фрезер сел в кресло пилота и подключил свой радиопередатчик. На корабле был небольшой нейтринный передатчик, пригодный лишь для коротковолновой связи. На орбите он, однако, мог использовать релейные спутники. У него не было таблиц данных, чтобы послать направленный луч.

Оставалась надежда лишь на то, что в пределах досягаемости находился один из таких спутников. Он настроился на передачу.

– Теор, – крикнул он, – говорит Марк. Ты здесь?

– Какой жуткий язык, – сказала Лорейн.

Через минуту она спросила.

– Не отвечает?

Фрезер вздохнул.

– Нет. Попробую частоты других абонентов, но боюсь, что ответа не будет. Его дела также плохи.

Он отвернулся от экрана, из-за навернувшихся на глаза слез.

– Ладно…

– Марк! Ксторхо г'нг корач!

– Это он! Слава богу!

Фрезер опустился прямо на пол.

– Как дела, старина?!

– Беда заедает, брат! Я едва спасся после нашего последнего сражения.

Но еще могу порадоваться, что ты жив.

– Расскажи все. Я сейчас недалеко, как ты можешь догадаться по малому запаздыванию сигнала. Может даже… но рассказывай.

Фрезер выслушал его историю. Оцепенев от ужаса, он обдумывал собственную ситуацию.

– Странно, как переплелись наши судьбы! – размышлял Теор. – Не знаю, что тебе посоветовать. На твоем месте я бы вернулся, чтобы продолжить борьбу. Я на краю пропасти. Мой народ гибнет под топорами. И все же мы вдвоем неплохо сражались. Разве не так?

– Если бы я мог помочь… погоди! – завопил Фрезер. – Я могу!

– Но как? Закрытый в своем корабле?

– Послушай, Теор, я не хочу терять время на разговоры. Я спускаюсь.

Оставайся на связи. Не ввязывайся в бой. Чтобы приземлиться, мне понадобится твоя помощь. Ты еще продержишься несколько часов?

– Да… да, конечно. Думаю, что враг скоро отступит для передышки.

Надеюсь, нам удастся удержать его в течение нескольких дней. Но Марк, ты же совсем не готов…

– Будь на связи, как я сказал. Жди моего сигнала. Я спускаюсь!

Фрезер отключил радио, бесполезное при полете в атмосфере, и повернулся к Лорейн.

– Привязывайся, хозяюшка. Не думаю, что это причинит тебе боль. Если нам удалось выдержать пятикратное ускорение, то половина этого будет нам нипочем.

Без возражений она тихо села в кресло и взялась за ремни.

Привязываясь, Фрезер объяснил ей положение дел.

– По крайней мере, мы выиграем для них войну, – закончил он.

Она протянула руку, чтобы прикоснуться к нему.

– Это так похоже на тебя, Марк.

– Кроме того… у меня в голове вертится идея, которую я никак не могу поймать за хвост. Она может помочь нам больше, чем… Так вот, я хочу заполнить главный отсек газом из батискафа. Достаточно будет нескольких атмосфер. Видишь ли, такой высадки не предусматривалось, но есть соответствующие рекомендации на случай экстремальной ситуации. К тому же я не представляю, как можно находиться в вакууме при таком давлении атмосферы Юпитера снаружи.

Газ с шумом ворвался в кабину. Взметнувшиеся частицы пыли изменили освещенность. Гул проснувшегося двигателя отдавал не только в ушах, но и во всем теле. За кормой расцвел огненный шлейф. Описывая спираль, «Олимпия» стала спускаться. Это был медленный спуск, всего двадцать шесть миль в секунду. Но во время него ни Фрезер, ни Лорейн не могли разговаривать. Зрелище, представшее перед ними и поглотившее их, было действительно впечатляющим.

Звезды исчезли. Небо из черного превратилось в фиолетовое, высокие ледовые облака поблескивали в солнечных лучах. Внизу, переливаясь тысячами оттенков, простирался воздушный океан, подсвеченный вспышками молний.

Когда плотность воздуха стала равной земной плотности на двадцатимильной высоте – здесь же высота была значительно меньше – Фрезер отключил космическое оборудование и перешел на аэродинамическое. Сразу под ними был верхний слой облаков аммиака. Они погрузились в пелену. Темнота поглотила их. Он переключил экраны на видимый теперь инфракрасный диапазон. Но на экране мало что переменилось. Появились только зелено-голубые вихри. Корабль осторожно двигался вперед довольно продолжительное время; рассекая атмосферу, он издавал глубокий свист, переполнявший все существо Фрезера и уводивший его в нирвану звуков.

Электрические разряды освещали пропасти и каньоны, протянувшиеся на многие мили вокруг. Каждое скопление облаков было похоже на континент. От шума и шквального ветра судно закружилось, как испуганная лошадь. Стрелки приборов плясали. Ремни безопасности удерживали все сто двадцать фунтов тела Фрезера. Каждое движение давалось ему с трудом. От его прикосновений консоль громко звенела. Но он был в таком восторге от зрелища, что не обращал на это внимания.

Наконец зона турбулентности осталась позади. «Олимпия» снова спокойно загудела в глубинной тишине. В каком-то смысле это было обманчивое чувство, так как любой другой корабль при таком давлении был бы раздавлен.

По мере спуска давление возрастало. Но судно выдерживало такой перепад давлений. Кабина пилота и отсек с силовой установкой имели сводчатую форму и были сделаны из особого сорта стали с почти идеальной структурой кристаллов, притягивающих молекулы с огромной силой.

Лишь воздухоприемник и грузовое отделение выдавались на сферической поверхности корабля. Но они были такими же массивными и наглухо задраенными мертвой хваткой атмосферы. Иллюминаторов не было. Приборы и экраны обзора были построены на твердых кристаллах, сходных с теми, что применялись на Юпитере. Что касалось силовых нагрузок, судно могло преодолеть их, опустившись ниже зоны солнечной фотосферы.

Приблизительно четвертая часть отсека была приспособлена для транспортировки минералов, чья аллотропия требовала условий юпитерианской поверхности. Остальная часть состояла из ряда камер для сбора проб атмосферы на разной высоте. Сейчас они были открыты и не загружены.

Двигатель использовался в качестве турбонасоса. Над всем этим хозяйством надувался шар из эластичного и очень прочного материала. Под контролем барометра помпа заполняла его газом, полученным от распада карбогидрата.

Подаваемое тепло делало содержимое шара менее плотным, чем холодная водородно-гелиевая среда, окружавшая корабль при одинаковом внешнем давлении. Таким образом, суммарный эффективный вес системы стремился к нулю.

Фактически, «Олимпия» представляла собой космический батискаф. Она не столько летала, сколько плавала в небе Юпитера.

«Почти как когда-то в морях Земли», – подумал Фрезер.

Затем корпус вновь начал раскачиваться и нырять. Он услышал вой и грохот аммиачного града о металлический корпус. Раздался слабый крик Лорейн:

– Градины с меня ростом! Что, если они порвут шар?

– Тогда мы обречены, – процедил Марк и бросился к рычагам управления.

Остановив помпу, он опустил нос судна и, включив двигатель, прорвался сквозь нижнюю границу штормовой зоны. Корабль не достиг поверхности, из-за большого давления, он не мог этого сделать! Когда они снова оказались в зеленом безмолвии, Фрезеру понадобилось несколько минут, чтобы преодолеть дрожь. Он уже не ощущал себя сверхчеловеком – он был вполне смертен.

Вдруг показалась поверхность.

Его охватило изумление. Над их головами был золотой небесный свод с облаками, цвета ультрамарина и меди, похожими на черепах. Из скопища облаков на северном горизонте лил дождь, подсвечиваемый молниями в дымчато-голубых кавернах. Рядом с этим потоком даже Ниагарский водопад показался бы карликом. На западе ночь властвовала над океаном. Там, внизу, сияла и искрилась каждая волна. Буруны были больше и быстрее, чем на Земле. Они двигались на восток, к свету и сияя как дамасская сталь, взрывались на берегу фонтанами пены. Прибрежный воздух искрился от парящих брызг. Дальше простиралась безбрежная равнина, покрытая желто-голубым кустарником и лесом. Ветви покачивались на ветру и шелестели пучками листьев удивительной формы. На востоке этот мир терялся в бронзовой дымке.

На юге возвышался отливающий металлическим блеском утес, с которого река низвергала свои пенящиеся воды. Ошеломленные зрелищем Фрезер и Лорейн безмолвно глядели на открывшуюся панораму. Только воспоминания о Теоре заставило его очнуться.

Он неохотно глянул на приборы. Мощный радиобуй, установленный вблизи Ниара для будущих экспедиций, подавал сигналы. Расчеты Фрезера оправдались. Он уменьшил высоту и взял курс на север.

– Посмотри вон туда, – указала Лорейн.

В полумиле от них, взмахивая плавниками, проплыла стая каких-то дьявольских рыб. Они сияли, как полированные. Внизу на равнине паслось стадо шестиногих животных с пышными рогами, всполошившихся при появлении «Олимпии». Их там были тысячи. Топот ног разносился так далеко, что достигал звуковых датчиков корабля.

– А я всегда считала Юпитер… замороженным пеклом, – сказала она запинаясь.

– Для жителей Юпитера Земля – расплавленное пекло, – ответил Фрезер.

– Я имею в виду его великолепие. Обилие жизни!

Он кивнул отяжелевшей головой.

– Да! Это настоящее чудо Вселенной. Жизнь.

Она сказала с горечью:

– Нам отведено так мало времени. И тем не менее люди не ценят его.

– У них внизу то же самое. Они не очень-то отличаются от нас…

– Твой друг Теор, – сказала она нерешительно. – Ты говорил, у него есть семья.

– Да. Он очень привязан к ней.

– Счастливчик.

Вздрогнув, он посмотрел на нее, но она отвернулась.

Вскоре Фрезер разглядел реку, похожую на Брантор. Они полетели над ее руслом и вскоре радиобуй сообщил, что корабль находится над Ниаром. Фрезер остановил двигатель, чтобы осмотреться. Город внизу напоминал скорее лабиринт. Через мощную оптику он увидел в панике разбегающиеся толпы, напуганные появлением корабля.