Текст книги "Лошадь без головы"

Глава 7
КУРЬЕРСКИЙ ПОЕЗД

Ровно в восемнадцать часов Дуэна сменил на посту 118 его товарищ Гедеон, и Дуэн ушел домой. В это время на Сортировочной обычно бывало затишье. Поэтому выстрелы, крики и глухой шум около самых путей, как раз на мрачном участке Пеке, отец Фернана услышал вполне явственно. Он повернул голову и сразу заметил голубоватый свет в окнах фабрики Биллетт. Это ему показалось странным, так как вот уже пятнадцать лет, как фабрика не работала и здания ожидали сноса. Дуэн поспешно вернулся на пост и дал знать по телефону на вокзал, что на фабрике происходит смертоубийство.

Инспектора Синэ и Лями спокойно сидели в дежурной и грели ноги на радиаторе. Лями только что убедил Синэ, что в такую холодную ночь нет никакого смысла идти с обходом на лесопилку.

Комиссар Бланшон ворвался как раз в эту минуту.

– Знаете фабрику Биллетт на дороге Понсо, номер двести двадцать четыре? Принадлежности для котильона, парики, фокусы, картонажи, искусственные цветы, бальные и праздничные украшения? – выпалил он единым духом.

– Нет, – ответили инспектора таким тоном, который говорил: „И не желаем знать“.

– Ну так вот: немедленно берите машину и шесть человек и поезжайте посмотрите, что там происходит. Меня сейчас известили, что там неладно… И пошевеливайтесь! Я не уйду, пока вы не вернетесь.

Синэ выругался про себя: вот уже три дня, как его разными способами завлекают туда детишки с улицы Маленьких Бедняков. А с ними непременно снова попадешь в эту чертову историю с лошадью, о которой господин Бланшон и слышать не хочет.

Через несколько минут полицейский автомобиль с решетками пересек вокзальную площадь и выехал на дорогу Понсо, оглашая воздух тревожными гудками. Миновав туннель, автомобиль замедлил ход и остановился у нового забора, перегораживавшего шоссе. А там уже стояло два грузовичка с потушенными фарами. Синэ сейчас же узнал один из них.

– Рубло! – шепнул он инспектору Лями. – Я с удовольствием схвачу его за шиворот…

Восемь полицейских не без труда перепрыгнули через забор и молча пошли по грязной дороге. Впереди выступал бригадир Тассар, отлично знавший местность. На темном фоне ясно вырисовывались два освещенных окна. Подойдя ближе, Синэ услышал крики. Он ускорил шаг, за ним последовали остальные.

Дверь была открыта. Инспектор взял в руки револьвер и очертя голову бросился вперед, в освещенную анфиладу цехов, откуда доносились оглушительный шум и пронзительные крики. В тусклом свете он сквозь дым увидел разгромленную кладовую. На переднем плане стояла Марион, дочка мадам Фабер, и с любопытством смотрела в один из углов зала. Синэ повернул голову в ту сторону и увидел огромную свору тяжело дышавших, разъяренных собак, с глухим рычанием возившихся в полутьме. Из этого-то угла и доносились вопли. В глубине, за поломанной перегородкой находились Габи и его товарищи. Они запутались ногами в мишуре и прокладывали себе дорогу, разбрасывая огромные груды картонок, волоча за собой бесконечные ленты серпантина и всякий другой бумажный хлам.

Марион внезапно оглянулась. Она как будто не очень удивилась, увидев полицейских.

– Они там, – просто сказала она, указывая в ту сторону, где рычали собаки.

– Кто? – крикнул совершенно ошеломленный Синэ.

– Воры, – ответила Марион со спокойной улыбкой, – которые украли лошадку…

И она засунула два пальца в рот. Ее звонкий свист точно хлыстом ударил собак. Они отскочили в сторону и покорно окружили ее: головы были подняты, безумные глаза блестели, как рубины.

– Тихо! – сказала им Марион.

Она протянула руки, медленно отвела псов в другой конец цеха, собрала их всех в одном углу и успокоила. Это было очень кстати: псы находились в таком состоянии, что легко могли тут же пообедать парой полицейских.

– Я их держу, – сказала она Синэ. – Можете спокойно забирать ваших воров. Они свое получили…

Пять жуликов сидели на корточках, прижавшись к стене, втянув головы в плечи; одежда висела на них клочьями. Они находились в таком жалком состоянии, что пришлось силой поднимать их, чтобы поставить на ноги. На полу валялись четыре хороших пистолета. Синэ подобрал их и усмехнулся, заметив голые икры Рубло. У Рубло, Пепе и Красавчика лица были в крови, а руки все искусаны. Двое других тихо стонали, ощупывая свои ноги и бока.

На всю честную компанию надели наручники, а инспектор напустился тем временем на Габи.

– Что вы натворили!… – кричал он, показывая на разгромленную кладовую и выбитые двери.

– То есть как это?! – запротестовал мальчик, покраснев от обиды и злости. – Эти негодяи стреляли в нас!

– Как вы попали на фабрику?

– Вот тебе и раз! У нас был ключ! А у них ключа не было. Видно, им здорово нужно было это помещение, раз они приехали, чтобы отобрать его у нас…

Инспектор не смог ничего добиться от арестованных. Они только ругались и стонали. Синэ прошел в кладовую, с трудом переступая через валявшиеся на полу груды товаров. Мели и Татав оставались в самой глубине.

– Мы не можем найти Бонбона! – закричала Мели. – Идите помогите нам…

Синэ встревожился и решил принять участие в поисках. Все ребята присоединились, кроме Марион, – она не спускала глаз со своей своры. Прыгая среди картонок, Габи, Фернан, Зидор и Жуан с бешеным оживлением доканчивали разгром фабрики Биллетт. Случайно инспектор ударил ногой по большой коробке, и с нее слетела крышка. Беленький толстощекий малыш Бонбон лежал, вытянувшись во весь рост в коробке. Увидев Синэ, он пригрозил ему большим револьвером.

– Ни с места, иначе я тебя убью! – сказал Бонбон, зажмуривая глаза.

Синэ бесцеремонно схватил его за ногу и передал старшим.

– Выкиньте всё из шкафов, – сказал он. – Весь товар на пол. Надо найти…

– Что найти? – насмешливо спросил Габи.

– Там видно будет, – уклончиво ответил инспектор. – По-моему, эта вещь должна сразу броситься в глаза. Ищите!

Мальчики с наслаждением принялись за поиски.

Синэ заметил дверь в темную комнатку, куда Марион запрещала малышам ходить. Туда не проникал свет из кладовой. Синэ зажег фонарь и вошел. Луч фонаря осветил гардеробы, пыльные умывальники и забранное решеткой слуховое окошко, выходившее во двор. Синэ прошел еще дальше и вдруг зацепился за какой-то предмет, лежавший на полу. Чуть не упав, он схватился за шкаф, и тут свет его фонаря упал на пол.

– А-а-а-а-а! – во всю глотку закричал инспектор.

На его крик прибежали Лями, двое полицейских и все ребята.

Инспектор стоял, открыв рот. Он по щиколотки увяз в груде кредитных билетов.

Из настежь раскрытого шкафа высовывался большой серый мешок, а из мешка выползали новые пачки кредиток и с тихим шелестом падали к ногам Синэ. Шкаф был набит мешками. Один из них, не удержав равновесия, свалился на пол.

Лями сосчитал: одиннадцать мешков.

– Просто не верится! – сдавленным голосом сказал Синэ.

– И мне тоже! – повторил Лями, срывая перочинным ножом пломбу с нижнего мешка.

Новый поток кредиток покатился с шелковистым шелестом на пол. Полицейские в упор посмотрели друг на друга.

– Это сто миллионов из поезда Париж – Винтимилья!… – пробормотал обезумевший от радости Синэ.

Он обернулся и вдруг увидел ребят, с удивлением заглядывавших в помещение.

– Иди-ка сюда! – позвал он Габи.

Мальчик быстро подошел и без всякого уважения к расстилавшемуся перед ним богатству ступал по нему своими коваными ботинками. Инспектор обеими руками схватил его и принялся яростно трясти.

– Вот уже два или три дня, как вы здесь бродите!… – кричал он ему прямо в лицо. – И вам не пришло в голову обыскать эту комнату?! Вы не видели этих денег? Нет?

– Конечно, видели, – спокойно ответил Габи. – Что из того?

– Что из того!… – рычал инспектор. – Ты не мог прийти доложить мне об этом? Не мог?!

Ошеломленный Габи повернулся к товарищам, как будто взывая о помощи. Марион подошла к инспектору, широко раскрыв глаза, как лунатик.

– Но, господин инспектор… – задыхающимся голосом проговорила она. – Их было слишком много! Мы думали, что они ненастоящие, как все остальное…

Такое простодушие обезоружило Синэ – он сразу отпустил Габи и не нашелся, что сказать.

– Что мы будем делать с деньгами? – спросил Лями.

– Возьми трех человек и перенеси тюки в автомобиль, – ответил Синэ. – Ребята подберут все с земли и наполнят оба пустых мешка. Я остаюсь наблюдать за работой…

Все, от мала до велика, взялись за дело. Возмущенный Габи собирал бумажки охапками и запихивал их в мешки.

– Это мы-то воры?! Недурно!…

– Я этого не говорил, – протестовал немного сконфуженный Синэ. – Но поставь себя на мое место, малыш! По всей Франции ищут эти сто миллионов, а они, оказывается, здесь, в моем участке! С ума сойти!…

– Сто миллионов!… – повторял Лями с растерянным видом, вскидывая мешок себе на плечо. – Сто миллионов!…

Маленький Бонбон собирал кредитки по одной, осторожно переворачивал их, чтобы разглядеть обе стороны, и бросал в мешок, смело поглядывая на инспектора.

– Можно оставить себе одну или две бумажки? – наконец спросил он с изумительной непринужденностью. – Тут их столько, что не будет видно…

Инспектор Синэ едва не лопнул от злости.

– Если хоть одной не хватит, – зарычал он, – я вас всех посажу, разбойники вы этакие!…

Ребята испугались и поникли головами, но девочки втихомолку давились от смеха. Бонбон со страху разразился громким плачем. Немного устыдившись своей грубости, Синэ попытался исправить положение.

– Вам дадут каждому одну или две кредитки. Может быть, и больше, не знаю! – сказал он более мягким голосом. – Прежде всего надо, чтобы банк пересчитал всю сумму. Конечно, будет выдано крупное вознаграждение, и вам тоже будет причитаться. Это вполне нормально. Но придется подождать.

Вдруг в каморку прибежал испуганный полицейский.

– Иди-ка займись своими собаками! – крикнул он Марион. – Они опять начинают волноваться.

Все шестьдесят питомцев Марион разбежались по фабрике, срывая свою злобу на остатках товаров. Зрелище было великолепное: собаки носились среди шелестящих бумаг, рылись в украшениях и потом бегали с воротничками на шее, с длинными бородами в зубах, они грызлись из-за картонного крокодила, бросались друг на друга. Фабрика стала похожа на зверинец, окутанный тучей рыжеватой пыли и наполненный глухим рычанием.

– Это ничего! – засмеялась Марион. – Они просто немного веселятся. Я их сейчас успокою…

Она посвистела сквозь зубы, и в помещении воцарился порядок. Синэ вышел из кладовой вместе с детьми, вынося последний мешок.

– Все! – с удовлетворением сказал он Лями. – На всякий случай вернемся завтра, посмотрим еще раз… А теперь займемся этими молодчиками.

Он указал на пятерых негодяев в наручниках. Они лежали под наблюдением бригадира и его людей в глубине цеха. Тассар открыл шествие, а Синэ и Лями заставили арестованных идти, внимательно их оглядывая.

– Лисица и Бульдог! – с удивлением сказал Синэ, взглянув на Пепе и Красавчика. – Маленькая Фабер была права… А Красавчик… действительно красавчик!

Габи и его компания держались немного в стороне. Высокий Красавчик, подталкиваемый полицейским, был уже около двери. Проходя мимо детей, он повернулся к ним и сквозь зубы гнусно их обругал.

Тут Фернан бросился на него, свалил наземь и, колотя его по лицу обоими кулаками, громко кричал:

– Где лошадка?… Где лошадка?… Где лошадка?…

Полицейским пришлось успокаивать мальчика, который не переставал дрожащим голосом повторять свой вопрос. Инспектор Синэ побледнел, такое впечатление произвел на него этот внезапный приступ ярости, бросавший свет на трогательную сторону всей истории, на то, о чем он и не подумал, будучи поглощен своими полицейскими интересами.

– Не надо доводить себя до такого состояния, – мягко сказал мальчику инспектор Синэ. – Твою лошадку найдут.

– Вы это уже и раньше говорили! – рыдал Фернан. – А мы всё ждем… Если бы не наша лошадка, мы бы сюда не пришли и вы бы всё еще искали ваши миллионы!

– Как так? – удивился Синэ.

– Ключ-то был в лошадке, – сознался Фернан. – Они это знали! Они потому ее и украли! Но… ничего не нашли.

– Не нашли? – спросил еще более заинтересованный Синэ.

– Не нашли! – повторил Фернан. – Мы с папой выкинули все из лошадки еще несколько дней назад. На ключ папа не обратил внимания, он отложил его в сторону. А потом как-то раз мы с друзьями решили, что этот ключ непременно должен открывать какую-то дверь…

– Прекрасно! – сказал Синэ. – Но еще надо было угадать, какую…

– Не было ничего легче, – продолжал Фернан. – Адрес был на ключе.

– Это становится совсем уж интересно! – воскликнул Синэ, для которого положение стало совершенно ясным в несколько секунд. – Но как же этот ключ попал к твоей лошадке?

– Этого, – сказал Фернан, шмыгая носом, – никто из нас не знает. Но, может быть, вы что-нибудь об этом знаете?…

Синэ провел рукой по лицу и посмотрел в сторону. Он уже как-то видел эту чертову лошадь, но когда?… Впрочем, на сегодня хватит.

Последним вышел Рубло. Вид у него был довольно жалкий, Рубло уже больше не задавался. Он прошел, низко опустив голову.

– Этому, – издеваясь, сказала Мели, – лучше было бы торговать машинками!

Всем сразу стало снова весело. Длинное лицо инспектора Синэ осветилось кривой усмешкой.

– Вы пойдете со мной в комиссариат, – сказал он. – Это не займет много времени. Вы только все расскажете господину Бланшону и спокойно разойдетесь по домам.

– Надеюсь, к нам не будут придираться? – сказал Габи вызывающим тоном. – Мы здесь ничего плохого не делали. Мы только играли – вот и всё!

– Вас никто упрекать не будет, – успокоил его инспектор.

– А как насчет моих собак? – без улыбки спросила Марион. – Брать мне их с собой?

Инспектор Синэ с особым вниманием взглянул на странную девочку. Ей еще не было двенадцати лет, она была всего лишь бедной маленькой девочкой, но в ее спокойном взгляде было нечто особое. Лучше иметь ее на своей стороне.

– Отправь собак по домам, – мягко сказал ей инспектор, – раз ты так хорошо умеешь с ними разговаривать.

Марион улыбнулась:

– Я возьму с собой Фифи, она не займет много места.

– Хорошо. Возьми Фифи…

Марион вышла последней, сдерживая собак, которые прыгали, стараясь быть поближе к ней, и молча прошла с ними до самой дороги.

– Идите! – сказала она, хлопнув в ладоши. – Чи-чи-чи!…

На глазах пораженных полицейских вся свора немедленно разбежалась и скрылась в темноте.

Глава 8
ГДЕ ШЕСТОЙ?

Неприятностей, правда, не было, но хлопот выпало много.

Прежде всего, пришлось три раза ездить в Париж, к судебному следователю, и отвечать на вопросы.

Разумеется, сопровождать детей в префектуру пришлось инспектору Синэ, а это было ему не по душе. Несмотря на свое пальто бутылочно-зеленого цвета, на примятую шляпу и на лицо, сильно похожее на лошадиную морду, он смахивал на учителя, который вывел на экскурсию своих учеников. Все сослуживцы смеялись над ним.

Ребята надевали лучшее, что имели, но моды в Париже не те, что на Сортировочной, и Синэ бесился, когда ему приходилось таскать за собой этих десять маленьких чучел.

Следователь задавал странные вопросы, которые не имели никакого отношения к лошадке. Габи, Фернан и Зидор с лукавым упрямством возвращались к этой истории, а следователя она приводила в ярость.

– Слышать больше не хочу о лошади! – кричал он, стуча кулаком по столу. – Меня интересует только одно: где шестой? У нас в руках пять жуликов, но есть шестой, и он до сих пор бегает на свободе. Может быть, вы его видели?…

– Когда было сражение на фабрике, их пришло только пять, – утверждал Габи и считал по пальцам: – Рубло, Пепе, Красавчик и двое в пальто. Больше никого!

– Если бы мои собаки съели шестого, то от него, наверное, хоть что-нибудь да осталось бы, – добавляла Марион с ангельской улыбкой.

А самые маленькие поместились рядышком на большом диване и так и покатывались. Секретарь тоже с трудом сдерживал смех. Он сидел за пишущей машинкой весь красный.

– Думайте хорошенько! – просил следователь, заставляя себя говорить мягко. – Вы сказали, что до ареста эти люди некоторое время крутились вокруг вас. Трех из них вы хорошо заметили, так как видели их совсем близко и при разных обстоятельствах. Хорошо! Потом вы опознали еще двух арестованных. По вашим словам, они часто бывали в кафе „Паризьен“. Прекрасно!… Два и три – пять. Одного не хватает, а он-то как раз особенно меня интересует. Этот шестой тоже должен был выслеживать вас, как и вес остальные. Видели вы его? Да или нет?

Ребята качали головами, вылупив глаза друг на друга. Но вот малыш Бонбон решительно поднял руку:

– Я его видел!

У следователя как будто тяжесть свалилась с плеч: он вытянул вперед руку, чтобы остановить старших, которые пытались возражать. Он был уверен, что из невинных уст ребенка сейчас вылетит сенсационное разоблачение.

– Кто же это был? – спросил он Бонбона с деланным добродушием старого дедушки.

– Вот этот!… – ответил Бонбон. – Нельзя было сделать двух шагов, чтобы он не следовал за нами по пятам.

И он указал на инспектора Синэ, томившегося от скуки в углу. Сразу поднялась буря веселья. Секретарь держался за бока. Старая машинистка и полицейские с нашивками на рукавах, сидевшие около следователя, покатились от смеха, взглянув на потрясенного Синэ. Бедняга съежился на своем стуле, проклиная день, когда десять малышей с улицы Маленьких Бедняков переступили порог комиссариата в Лювиньи-Сортировочной.

А следователь подпрыгнул и уставился на инспектора.

– Вот как?! Вот как?! – подозрительным тоном сказал он. – Почему же это вы всё ходили вокруг этих ребят?

Синэ в отчаянии поднял руки к небу.

– Помилуйте, господин следователь! – крикнул он. – Да всё из-за этой истории с лошадью!

Всякий раз неизбежно возвращались к лошади.

Секретарь, машинистка, полицейские и ребята опять расхохотались. Зато следователь выходил из себя. Это было чересчур! Он вызвал привратника и приказал всех вывести.

– А завтра опять надо их доставить? – робко спросил Синэ, с заботливостью наседки собирая вокруг себя своих ребят.

– Не надо! – рявкнул раздраженный следователь. – Проваливайте! И чтоб я вас больше не видел!

Едва выйдя на улицу, инспектор почувствовал, что его обида на следователя прошла, и щедро угостил всю компанию кофе со сливками и горячими рогаликами. В Лювиньи вернулись шестичасовым поездом. Ехать было весело.

По предложению Габи вся компания единодушно решила целых шесть дней обходиться без „поляков“, и благодаря этому Марион смогла поднести инспектору подарок в виде коробки сигар с золотыми ободками.

– Пока придет награда! – застенчиво сказала девочка с очень милой улыбкой.

Инспектор был глубоко тронут. Вся десятка выстроилась на вокзальной лестнице и смотрела на него с чувством горячей дружбы и какого-то веселого сообщничества. Синэ почувствовал себя помолодевшим. Этот никогда не смеявшийся человек начал корчиться от хохота, вспоминая все глупые и унизительные вопросы следователя.

– Следователь!… – бормотал он между двумя приступами смеха. – Ох, уж этот мне следователь!…

И все смеялись вместе с ним, а Марион пуще других, потому что обиженное лицо следователя напоминало ей недовольного верблюда. Инспектор Синэ держался за бока при мысли, что сто миллионов, похищенные в поезде, – ничто в сравнении с удовольствием всласть посмеяться вместе с такими милыми ребятами.

– Воображаю, какую рожу скорчил бы следователь, если бы увидел вот это, – сказал Фернан, развертывая пакет, который он бережно возил с собой все три дня. – Я ожидал только случая, чтобы сунуть ему под нос голову лошадки…

И он торжественно показал ее товарищам.

Инспектор опять рассмеялся, и ребята дружно ему вторили.

Вечер был холодный, немного туманный, но на площади еще горели огни. Торговцы уже начали укладывать товары, но народ все еще бродил по площади между бараками и палатками. Розовые огни кафе играли между голыми деревьями. Ничего не изменилось. Но была эта удивительная лошадиная голова в руках Фернана, и глаза ее как будто подсмеивались над инспектором. Синэ прошел с ребятами по площади. Габи, Фернан и Марион указали друг другу на пустой угол, где обычно стоял Рубло со своими товарами.

– Я спрятался позади палатки торговца рыбой… – задумчиво сказал Синэ. – Тот человек прошел совсем рядом со мной. Он как будто кого-то искал, но заметил меня и быстро свернул на площадь.

– Рубло тоже вас заметил, – сказала Марион. – Он очень испугался… Это нас всех удивило.

– Вы пошли за этим человеком, – добавил Габи. – Я видел, как вы оба прошли между бараками. Человек ускорил шаг. И вы тоже.

Дети впились глазами в инспектора Синэ, как бы стараясь помочь ему в его попытке восстановить события.

– Так мы дошли до сквера, – продолжал Синэ, указывая детям на зеленую площадку. – Внезапно этот человек бросился бежать. Он рванулся вперед, как сумасшедший, и давай, давай на улицу Маленьких Бедняков. А тут он наскочил на вашу лошадку, которую вы прислонили к ограде, споткнулся о нее и шлеп наземь… А я навалился на него и стал искать наручники…

– Значит, – сказала Марион, – вас было трое на земле: вы, этот человек и наша лошадь?

– Да, лошадь без головы… – повторил Синэ, осматриваясь кругом с видом человека, который только что проснулся. – Этот субъект отбивался от меня, как черт, я даже получил от него по физиономии. Наконец мне удалось надеть на него наручники, и я дал свисток. Тассар и двое полицейских прибежали сию же минуту…

– Мы не слышали свистка, – сказал Фернан. – Слишком шумно было на площади. Но мы заметили, что Рубло поспешно бросил свой лоток. Куда же он делся?

Инспектор Синэ почесал затылок.

– На улице Маленьких Бедняков никого не было, – продолжал он. – По крайней мере, я никого не заметил, когда поднялся на ноги. Но ведь ты совершенно прав, малыш! Рубло должен был быть где-нибудь поблизости. Не иначе как кто-то нас видел: этого человека, лошадку и меня, когда мы барахтались на земле. Иначе эти миллионы, которые были украдены в поезде, никогда не вышли бы за пределы фабрики Биллетт… Только один человек мог знать, где они спрятаны, только один! И это был тот, которого я арестовал, – жулик из Малого Лювиньи. Его уже два месяца разыскивали по другому делу.

– Вот он-то и был шестым! – добавила Марион, глядя инспектору прямо в глаза.

– Да, – согласился Синэ, – он и был шестым! Некто Малляр.

– А где же он? – спросили дети.

Инспектор замялся:

– Уже две недели, как он сидит в тюрьме…

С этими словами инспектор пустился бегом в комиссариат, а ребята остались на площади одни, несколько озадаченные его поспешным уходом.

– Ничего не понимаю, – сказала Мели.

– А тут и понимать нечего, – насмешливо ответил Габи. – Все теперь ясно: этот шестой и положил ключ в лошадку! А ключ стоил сто миллионов!

– Зачем он его туда положил? – настаивала Мели.

– У него не было другого выхода, – объяснил Фернан. – Инспектор сидел на нем верхом, а этому человеку надо было во что бы то ни стало избавиться от ключа. И вот он видит рядом с собой лошадь без головы, с черной дырой на шее. Он и сунул ключ в дыру. Вот и всё! С этой минуты и начались все наши неприятности…

– Лучше бы он бросил ключ в канаву, этот дурак! – вздохнула Мели. – Бедная лошадка не пострадала бы!

А потом стали ездить журналисты.

Вокруг этого дела поднялось много шума по всей стране. Нельзя было раскрыть газету без того, чтобы не увидеть корреспонденции из Лювиньи, напечатанной крупным шрифтом на первой странице.

– Оно и понятно! – говорил Габи. – Сто миллионов, подумать только! Каждому интересно… Люди готовы удавить друг друга, чтобы только посмотреть, как выглядит такая куча денег! Десять тысяч бумажек по десять тысяч франков! А мы-то с вами видели эти сто миллионов. Ну и что? Ничего особенного! Не из-за чего падать в обморок. А вот о лошадке никто и не говорит. Все смеются над бедной лошаденкой, у которой не было ни головы, ни хвоста. Так что мы на этом деле только пострадали.

Фотографы все время шныряли по улице Маленьких Бедняков и по дороге Черной Коровы. Им хотелось сделать интересный снимок. Назойливые и самоуверенные репортеры по десять раз в день беспокоили ребят на дому или останавливали их на улице, при выходе из школы, стараясь непременно что-нибудь у них выведать.

Однажды группа сотрудников газеты „Франс-Миди“, целых двенадцать человек, в том числе два судебных репортера, задались целью выудить у ребятишек какой-нибудь сенсационный материал, который мог бы поднять тираж газеты. Но дети, даже не сговариваясь между собой, смекнули, что им расставляют сети.

Под замком уже было шесть преступников, но этого мало. Несомненно, к такому большому пирогу совались и другие. Они пока остаются в тени, но их-то и надо вывести на чистую воду. Поэтому господа журналисты задавали ребятам всевозможные ядовитые вопросы относительно того, как расположены цехи на фабрике Биллетт, как лежали почтовые мешки в кладовой, какой вид имели пачки кредитных билетов и как их подбирали с пола. На эти пустые вопросы, приправленные улыбочками и заигрыванием, ребята давали самые наивные ответы.

Журналисты были разочарованы.

– Ничего с ними не поделаешь! – сказал один из них. – Они не хотят нам помочь…

– Да что вы, мы с удовольствием! – запротестовал Габи. – Но только почему вы всё ходите вокруг да около? Если есть у вас вопрос, который очень уж хочется задать, не стесняйтесь: прямо спрашивайте любого из нас.

Журналист быстро обернулся, надеясь захватить врасплох и огорошить самого маленького.

– Сколько ты взял? – сухо спросил он Бонбона.

Бонбон ничего не ответил. Он только поднял голову, не моргая посмотрел на журналиста, засунул руки в карманы, потом медленно вывернул их, вытягивая между большим и указательным пальцами. На мостовую выпал мраморный шарик, красный нос из картона и грязный платок; к левому карману прилип запыленный леденец. Это было все. Бонбон поджал губы и громко свистнул.

– А ты?

Татав в свою очередь вывернул карманы и выронил довоенную медную монетку с дырочкой, огрызок карандаша и пустую коробку из-под лепешек от кашля.

Зидор нахмурился и быстрым рывком вывернул оба своих кармана, так что справа и слева поднялось облачко черной пыли. И… больше ничего.

– А ты, парень?

Подобно Бонбону, Габи решил, что удовольствие надо растянуть. Он очень медленно вывернул свои карманы и с большой непринужденностью высыпал из них разные сокровища: пять метров бечевки, три чудные картофелины, приготовленные для „клуба“, и еще не разорвавшуюся „гранату“. Жуан, не стесняясь, показал два пустых дырявых кармана, из которых один был вдвое меньше другого. Журналист все еще продолжал допрос, но вид у него был смущенный.

Вот дошла очередь до Марион. Маленькая собачница была казначеем всей компании и всегда имела при себе несколько франков, но в этот день у нее не было ничего: все деньги ушли на сигары для инспектора Синэ.

Марион медленно вывернула большие карманы своей мужской куртки, выронив при этом два кусочка сахару и совершенно зачерствевшую хлебную корочку.

На Фернане был праздничный костюм. Мальчик продемонстрировал два белых, хорошо проглаженных кармана, оставив их растопыренными, как два крылышка. У Берты и Мели вообще не было карманов. Они ограничились тем, что высунули языки и скосили глаза. Крикэ вращал белками. „При мне два миллиона, и мне очень не по себе“, – как будто говорили его глаза. Все это было притворством. У него, как у Берты и Мели, не было никаких карманов: мать наглухо их зашила, чтобы штанишки дольше держались. Однако ему надо было все-таки доказать свою невиновность – и он поступил еще убедительнее, чем все остальные: он повернулся, наклонил голову, закатал фуфайку и показал господам газетчикам свою тощую заднюшку.

– Сфотографируйте его! – насмешливо предложил Габи.

– Нечего на нас злиться! – сказал старший из журналистов. – Мы делаем то, что нам приказано.

– Понимаю, – добродушно согласился Габи. – Только напрасно вы так старались. Вы, верно, не знаете последней новости?

– Нет.

– Всего полчаса назад радио объявило кое-что интересное: судебный следователь распорядился, чтобы сто миллионов были пересчитаны на глазах у представителей банка.

– И что?

– Три бригады кассиров пересчитали всю сумму и пришли к общему выводу. Ровно сто миллионов!…

– Ровно сто? – недоверчиво переспросили журналисты.

– Нет! – закончил Габи. – И это-то самое смешное: сто миллионов и одно су!

– Это я положил су. Для смеха! – заявил торжествующий Татав. – А они его сосчитали! Я им его дарю! Для меня это пустяк!

И мальчики, как по команде, все сразу засунули свои карманы обратно в штанишки. Доведенные до последней степени раздражения, журналисты поспешно удалились, совсем как Рубло в то утро, когда ребята заставили его сбежать с базара. „Граната“ Габи разорвалась у кого-то из них под ногами.

Дети думали, что их наконец оставят в покое, но на следующий день журналисты явились снова. Одному из них пришла в голову гениальная мысль.

– Что нам надо бы, – сказал он детям, – так это фотография всей вашей компании где-нибудь на участке и со всеми собаками… Можно это сделать?

– Ну конечно! – ответила Марион. Она уже несколько дней ожидала, что от нее этого потребуют.

Репортеры и фотографы расположились посреди участка Пеке, а ребята вскарабкались на ржавые бока Черной Коровы. Марион свистнула. Собаки стали прибывать со всех сторон. В две минуты их сбежалось около сотни, так как время было не позднее и даже комнатные собачки еще не сидели взаперти. Они резво кинулись на охотников за фотографиями и проводили их до самой магистрали. С тех пор в Лювиньи журналистов никогда больше не видели.