Текст книги "Русские анархисты. 1905-1917"

В 1920 году, выступая перед группой московских анархистов, он требовал от своих товарищей сотрудничать с партией Ленина: «Это обязанность каждого анархиста – чистосердечно работать с коммунистами, которые представляют собой передовой отряд революции. Оставьте ваши теории в покое и занимайтесь практической работой для восстановления России. Необходимость в вас велика, и большевики приветствуют вас».

Большинство слушателей встретили его речь криками и кошачьим концертом и списали Рощина, «советского анархиста», как еще одну потерю. Но Александр Беркман, который присутствовал на этой встрече, откровенно признавал, что слова Рощина вызвали у него сочувствие.

Вне всяких сомнений, Рощин был не одинок в своих попытках примирить столь несопоставимые доктрины анархизма и большевизма. И действительно, в одной лишь Москве две довольно большие группы анархо-коммунистов, попутчиков, были организованы с целью крепить узы дружбы и сотрудничества с «диктатурой пролетариата». Воодушевлял первую группу Аполлон Карелин, а братья Гордины – вторую, увековечивая собой тот раскол, который впервые возник в Петроградской федерации анархистов в 1917 году. (Соглашаясь по многим жизненно важным темам, Карелин и Гордины слишком отличались друг от друга по темпераменту и по тактике, чтобы дружно работать в рамках одной организации.)

В 1918 году Карелин стал «советским анархистом» в буквальном смысле слова, завоевав место в ЦИК Советов. Его просоветская организация анархистов, созданная весной этого же года, претенциозно провозглашала себя Всероссийской федерацией анархо-коммунистов. Новая федерация взялась уламывать воинственных антибольшевиков пойти на сотрудничество с правительством. Карелин доказывал, что диктатура Советов – практическая необходимость, чтобы нанести поражение силам реакции; более того, с точки зрения теории она приемлема, как переходная фаза на пути к свободному анархическому обществу. Защищая советское правительство, заявлял журнал федерации «Вольная жизнь» (1919 – 1921), новая группа защищает не принципы авторитарной власти, а саму революцию. «Вольная жизнь» претендовала на представительство всего разнообразия мнений в среде анархистов – анархо-коммунистов, анархо-синдикалистов, анархистов-индивидуалистов и даже толстовцев. В действительности же журнал придерживался линии анархо-коммунистов (просоветской), критиковал синдикализм за узость доктрины и откровенно игнорировал индивидуалистов и религиозные школы анархистской мысли.

Вторая пробольшевистская организация анархо-коммунистов в Москве, универсалисты, была сформирована в 1920 году братьями Гордиными вместе с Германом Аскаровым, который, как и Карелин, был членом ЦИК. Взгляды универсалистов большей частью совпадали с воззрениями Всероссийской федерации Карелина. Они побуждали всех анархистов оказывать всемерную помощь Красной армии и отказываться от терроризма и других действий, враждебных правительству. Временная диктатура, утверждали универсалисты, является необходимым этапом на пути перехода к бесклассовому коммунистическому обществу.

Трудно понять, каким образом Гордины смогли совершить столь стремительный переход от их фанатичной антимарксистской теории пананархизма к анархо-универсализму, доктрина которого поддерживала «диктатуру пролетариата». Может, их пленила мистика власти большевиков. Может, они пришли к выводу, что большевики – чей упор на революционную волю, похоже, отрицал экономический детерминизм – отступили от марксистского символа веры. Или, не исключено, они сочли Ленина меньшим злом по сравнению с адмиралом Колчаком[35]35
  Стоит отметить, что убеждения универсалистов во многом совпадали с ультрарадикальными взглядами эсеров-максималистов, в 1920 году отколовшихся от социалистов-революционеров. Большинство из них вступили в коммунистическую партию.


[Закрыть]. Во всяком случае, в 1920 году белые армии отступали по всем фронтам, и универсалисты со своими соратниками, «советскими анархистами», были на стороне победителей, за что они скоро получат воздаяние.

Глава 8
КРАХ РУССКОГО АНАРХИЗМА

Деспотизм пришел из дворцов в круг комитетов. Ненависть к королям вызывают не королевские облачения, не скипетры, не короны, а их амбиции и тирания. В моей стране меняется только одежда.

Жан Варле. Взрыв

В течение столетий Украина давала убежище беглым рабам, разбойникам, мятежникам и другим беглецам от преследований царского правительства и аристократии. С исчезновением монархии эти традиции сохранились. В 1918 году, когда новый большевистский режим начал серьезно подавлять своих политических противников, анархисты Москвы и Петрограда потянулись в Дикое поле на юг страны, дабы найти убежище в тех местах, где пятнадцать лет назад и зародилось их движение.

Добравшись до Украины, беглецы с севера, не теряя времени, стали устанавливать связи со многими своими соратниками, которые после Февральской революции вернулись из тюрем и ссылок. Харьков, где в 1917 году была предпринята неудачная попытка объединения движения, стал базой нового намерения собрать разрозненные анархистские группы в единую революционную силу. Результатом этих усилий стал «Набат», конфедерация анархистских организаций, у которой осенью 1918 года появилась штаб-квартира в Харькове, а также процветающие отделения в Киеве, Одессе, Екатеринославе и других больших городах Украины. Конфедерация поддержала создание Союза атеистов и вскоре получила право гордиться бурным молодежным движением на юге страны.

Волин, бывший редактор газеты синдикалистов «Голос труда», был духовным руководителем новой ассоциации. В «Набате» он видел воплощение того, что называл «единым анархизмом», то есть единственной организации, включающей в себя анархо-коммунистов, анархо-синдикалистов и анархистов-индивидуалистов; каждой группе, каждой личности в организации гарантировался определенный уровень автономии. Но старания Волина объединить столь разнородные течения анархизма были грубо прекращены, когда в силу какого-то странного парадокса большинство его же товарищей по синдикализму отказались присоединяться к «Набату». Отступники сочли «единый анархизм» слабой и невыразительной формулой объединения и выразили опасения, что главенствующей силой в новой конфедерации станут анархо-коммунисты.

Кроме Волина, самыми известными лидерами «Набата» были два ветерана анархистского движения – Арон Барон и Петр Аршинов. История Барона как анархиста берет начало с времен революции 1905 года, когда за участие в мятеже он был отправлен в сибирскую ссылку. Тем не менее, совершив побег, он добрался до Соединенных Штатов и начало Первой мировой войны встретил в Чикаго, где он вместе со своей женой Фаней однажды был арестован и избит полицией за призывы к массовой демонстрации против безработицы. Вернувшись в Россию в 1917 году, Барон скоро стал популярным оратором и публицистом на Украине, и профсоюз рабочих-пекарей в Киеве выбрал его своим представителем в другом союзе. После восстания большевиков они с Фаней перебрались в Харьков, где помогали организовывать движение «Набата». Кроме того, что он занимал пост в секретариате конфедерации, Барон был соредактором Волина в журнале «Набат»[36]36
  Во время Гражданской войны журнал «Набат» появлялся в некоторых украинских городах, включая Харьков, Елизаветград, Одессу и Гуляйполе.


[Закрыть].

Прежде чем в 1906 году обратиться к анархизму, Петр Андреевич Аршинов был большевиком. Рабочий-металлист в промышленном пригороде Екатеринослава, он занимался анархистской пропагандой на заводе и организовывал анархистские ячейки среди своих товарищей. В дополнение к своей роли агитатора, Аршинов участвовал и в делах террористов, что в конечном итоге привело к его аресту и заключению. Он смог покинуть страну, но скоро вернулся в Россию – только для того, чтобы снова подвергнуться аресту, на этот раз за контрабандную доставку анархистской литературы через австрийскую границу. Он отсидел в московской тюрьме семь лет и получил свободу после политической амнистии Февральской революции. Приняв активное участие в работе Московской федерации анархистов, Аршинов вернулся в свой родной Екатеринослав, присоединился к Бюро анархистов Донецкого бассейна (он был редактором их журнала «Голос анархиста») и, как десять лет назад, стал читать лекции шахтерам и заводским рабочим.

Из молодых членов конфедерации « Набат», наверное, самыми заметными были Сеня Флешин, Марк Мрачный (Клаванский) и Григорий Горелик (друзья звали его Анатолием). Флешин родился в Киеве в 1894 году, во время войны работал в нью-йоркском офисе Эммы Голдман «Мать-Земля» и в 1917 году, вернувшись в Россию, осел в Харькове.

Мрачный был энергичным членом студенческого анархистского движения в Харькове. Он вступил в «Набат» вскоре после его создания, и ему была доверена организация тайной типографии в Сибири для нужд конфедерации, с чем он успешно справился.

Третий молодой новобранец, Горелик, вернулся в Россию из американской эмиграции в 1917 году и прежде, чем вступить в «Набат», был секретарем Донецкого бюро анархистов.

Среди руководителей «Набата» был и Николай Доленко, крестьянин Полтавской губернии, получивший самообразование. Под псевдонимом М. Чекерез он во время военных лет опубликовал много статей в самых заметных анархистских изданиях, включая нью-йоркский «Голос труда» и резко антимилитаристский «Путь к свободе», издававшийся в Женеве Рощиным и Оргеиани. В самое последнее время он работал с Максимовым и Ярчуком, как редактор «Вольного голоса труда» в Москве.

Наконец, была и Ольга Таратута, террористка из Екатеринослава и, наверно, самая известная из «безмотивников», связанных со взрывом кафе Либмана в Одессе в 1905 году. Выйдя в марте 1917 года из Лукьяновской тюрьмы в Киеве, эта усталая, измученная женщина сорока с лишним лет на первых порах держалась в стороне от своих бывших соратников, работая в киевском Красном Кресте. Но в 1920 году постоянные преследования анархистов со стороны Чека вызвали ее возмущение и она вернулась в прежнюю среду, вступив и в конфедерацию «Набат», и в анархистский Черный крест, основанный Аполлоном Карелиным для помощи анархистам, которых коммунисты посадили в тюрьму или отправили в ссылку.

В ноябре 1918 года в Курске собралась первая всеобщая конференция «Набата». По контрасту с карелинской Всероссийской федерацией анархистов в Москве группа «Набат» мало чем могла пригодиться большевистской «диктатуре пролетариата» или какому-то «переходному периоду» к бесклассовому обществу. Русская революция, как заявила конференция, была только «первой волной» всемирной социальной революции, которая будет длиться, пока не заменит окончательно капитализм свободной федерацией городских и сельских коммун. И тем не менее, при всем своем критическом отношении к диктатуре Советов, делегаты сочли белых еще большим злом и приняли решение противостоять им путем создания собственных партизанских отрядов, которые будут действовать вне рамок Красной армии. В экономической сфере конференция поддержала участие анархистов в непартийных советах, в заводских комитетах, свободных от влияния профсоюзов (они заслужили репутацию «устаревшей формы рабочих организаций), и в крестьянских комитетах бедноты. В заключение конференция снова подчеркнула необходимость создания надежных федераций анархистских групп на уровне городов и районов, на национальном и более высоком уровнях солидарности движения в целом.

Те же самые темы доминировали и на I конгрессе «Набата», который пять месяцев спустя, в апреле 1919 года, собрался в Елизаветграде. Незадолго до его открытия Сеня Флешин, выступив в журнале конфедерации, задал тон собранию, осудив коммунистов за то, что они воздвигли «китайскую стену между собой и массами». Конгресс, вторя возмущению Флешина, осудил тот факт, что некогда свободные и независимые рабочие комитеты революционной России были поглощены профсоюзами, «сугубо официальным, административно-политическим и даже полицейским аппаратом новых хозяев-эксплуататоров, то есть государством». Делегаты заявляли, что стараниями большевиков советы тоже превратились в инструмент государственной власти, который необходимо заменить разнообразными неполитическими комитетами – заводскими и крестьянскими, домовыми и квартальными, а также культурно-образовательными.

Делегаты обрушили огонь критики на своих же товарищей, огульно обвинив и «советский анархизм» и пананархизм братьев Гординых. Более того, они осудили «фракционную ограниченность» анархо-синдикалистов (которые отказались присоединиться к конфедерации) и отвергли предложение послать делегацию на III Всероссийскую конференцию анархо-синдикалистов, которая должна была состояться в ближайшем будущем. Эти беспрецедентные нападки на группы своих товарищей анархистов конечно же резко ограничили возможности «Набата» добиться единства движения.

Но по одному важному вопросу конфедерация «Набат» была полностью согласна с большинством своих братьев-анархистов: самая главная задача движения заключалась в защите революции от натиска белых, пусть даже это означает временный союз с коммунистами. Так же как Курская конференция за год до этого, съезд в Елизаветграде решил бойкотировать Красную армию, объявив ее авторитарной организацией, руководимой «сверху» в типичной военной манере. «Набат» же возлагал свои надежды на «партизанскую армию», которая спонтанно возникнет из гущи революционных масс.

И скорее всего, ядром такой революционной армии, по мнению лидеров конфедерации, похоже, станут партизанские отряды, которые действовали на Украине под командованием Нестора Махно.

Нестор Иванович Махно родился в 1889 году и был младшим сыном в бедной крестьянской семье, жившей в большом украинском селе Гуляйполе, расположенном в Екатеринославской губернии между Днепром и Азовским морем[37]37
  Население Гуляйполя, которое принято было называть деревней, составляло примерно 30 000 человек, в нем располагалось несколько фабрик и школ.


[Закрыть]. Когда ему только-только миновал год, умер отец, оставив на руках матери пятерых маленьких детей. В семилетнем возрасте Махно уже работал, выпасая соседских коров и овец, а потом трудился батраком и рабочим на литейном заводе[38]38
  Махно часто изображали сельским учителем, но Волин отметил, что доказательств этого не существует.


[Закрыть]. В 1906 году, в семнадцатилетнем возрасте, он присоединился к группе анархо-коммунистов Гуляйполя. Два года спустя Махно предстал перед судом за участие в налете террористов, который стоил жизни сельскому полицейскому. Суд приговорил его к смертной казни через повешение, но из-за крайней молодости смертный приговор Махно был заменен на неопределенный срок каторжных работ. Сидя в Бутырской тюрьме в Москве, Махно доказал, что его невозможно заставить подчиняться тюремным правилам, и в течение девяти лет заключения его часто заковывали в кандалы или бросали в одиночку. В 1910 году, когда Петр Аршинов попал в Бутырку за контрабандную доставку анархистской литературы в Россию, два непокорных арестанта быстро подружились. Аршинов, который был старше и лучше образован, чем полуграмотный крестьянский парнишка из Гуляйполя, объяснил Махно основы анархистской доктрины, после чего тот утвердился в преданности Бакунину и Кропоткину.

Амнистия Временного правительства в марте 1917 года освободила Аршинова и Махно из тюрьмы. Аршинов, оставшийся в Москве, стал активным членом Московской федерации анархистов, а Махно вернулся в свою родную деревню на Украине. Здесь ему сразу досталась ведущая роль в делах сельской общины. Он помогал организовывать профсоюз батраков и стал его председателем. Прошло не так много времени, и его избрали главой местного профсоюза плотников и металлистов, и, кроме того, он вошел в состав Гуляйпольского Совета рабочих и крестьянских депутатов. В августе 1917 года Махно, как глава Совета, набрал небольшой отряд вооруженных крестьян и занялся экспроприацией поместий местного дворянства, чьи земли раздавал бедным крестьянам. С этого времени жители деревень стали считать его кем-то вроде Стеньки Разина или Пугачева, пришедшего, чтобы воплотить в жизнь их древние мечты о земле и воле.

Тем не менее следующей весной деятельности Махно был резко положен конец. Советское правительство подписало Брест-Литовский договор, и Украину оккупировали крупные силы австро-немецких войск. Махно, как и его товарищи анархисты, был возмущен этим непростительным компромиссом с германским империализмом, но его партизанский отряд был слишком слаб, чтобы оказать действенное сопротивление. Вынужденный искать спасения, он добрался до Волги, откуда двинулся на север и, перебираясь от города к городу, в июне 1918 года оказался в Москве, где к тому времени собралось много ведущих российских анархистов.

Во время своего краткого визита в Москву у Махно состоялась вдохновившая его встреча с предметом его поклонения князем Петром Кропоткиным. Они долго говорили о сложной ситуации на Украине, но Кропоткин мягко отказался давать Махно конкретные советы, что надлежит ему делать по возвращении в родные места. «Этот вопрос связан с большим риском для вас, товарищ, – сказал старик, – и только вы сами можете правильно решить его». Когда Махно встал, собираясь прощаться, Кропоткин добавил: «Вы должны помнить, дорогой товарищ, что наша борьба не знает сентиментальности. Самоотверженность, сила духа и воли на пути к намеченной цели преодолеют все». Моральные качества Кропоткина произвели на Махно неизгладимое впечатление, как и на всех либертарианцев, которым доводилось встречаться с князем. А его прощальные слова, которые Махно приводит в своих воспоминаниях, помогли ему выстоять и в Гражданскую войну и в те одинокие и грустные годы, что последовали за ней.

Во время пребывания в Москве Махно был принят и Лениным, который расспрашивал его об отношении украинских крестьян к новому режиму, о военной ситуации на юге и о разнице между пониманием революции у анархистов и большевиков. «Большинство анархистов думают и пишут о будущем, – заявил Ленин, – не понимая настоящего. Это то, что отделяет нас, коммунистов, от них». Хотя анархисты «самоотверженные» люди, продолжил Ленин, их «беспочвенный фанатизм» мешает им видеть и настоящее, и будущее. «Но я думаю, что вы, товарищ, – сказал он Махно, – реалистически относитесь к самому насущному злу нашего времени. Если бы только хоть треть анархо-коммунистов были как вы, мы, коммунисты, были бы готовы при определенных, хорошо известных условиях[39]39
  Ленин не стал уточнять, что это за «хорошо известные условия».


[Закрыть] объединиться с ними для создания свободных объединений производителей».

Махно возразил, что анархисты – не утопические мечтатели, но реалистически мыслящие люди действия; ведь, как он напомнил Ленину, именно анархисты и эсеры, но отнюдь не большевики, нанесли поражение националистам и правящим классам на Украине. «Может, я и ошибаюсь», – ответил Ленин и затем предложил Махно помочь ему вернуться на юг.

После этого разговора Махно остался под впечатлением сильной личности Ленина, но ни в малой мере не потерял враждебности к тому явлению, которое он решительно окрестил «бумажной революцией», созданной социалистами-интеллектуалами и бюрократами. Даже те анархисты, которых он встречал в Москве – Боровой, Рощин, Гордин, Сандомирский и другие, – произвели на него впечатление людей книги, а не действия; какое бы уважение ни вызывали их человеческие качества и знания, казалось, они загипнотизированы своими же собственными словами и резолюциями и лишены воли бороться за свои идеалы.

Махно вскоре оставил этот большой город, столь чуждый его крестьянскому темпераменту, и вернулся в Гуляйполе, от земли которого он черпал свою силу и которое питало его страсть к непосредственности и свободе.

В июле 1918 года, когда Махно прибыл в Гуляйполе, этот район был занят австрийскими войсками и милицией (вартой) их украинской марионетки гетмана Скоропадского. Все еще оставаясь беглецом, Махно пробрался в деревню, где узнал, что во время его отсутствия дом матери был сожжен, а брат Емельян, инвалид войны и ветеран, расстрелян[40]40
  Другой брат погиб в бою с деникинскими войсками, а третьего расстреляли в Гуляйполе большевики.


[Закрыть]. Практически за сутки Махно организовал партизанский отряд и под черным знаменем анархизма провел ряд дерзких налетов на австро-венгров, «гетманцев» и усадьбы местных помещиков. «Мы победим, – гласила одна из его первых прокламаций к крестьянам юга, – не для того, чтобы следовать примеру прошлых лет и вручать нашу судьбу какому-то новому хозяину, а для того, чтобы взять ее в свои руки и строить наши жизни по своему собственному разумению и пониманию правды».

Исключительная мобильность и набор хитрых трюков составляли основу тактики Махно. Верхом и на тачанках с пулеметами его люди стремительно носились по бескрайним степям между Днепром и Азовским морем. Они время от времени сливались в небольшую армию, мощными наскоками вселяя ужас в сердца своих противников. В то же время независимые партизанские отряды беспрекословно подчинялись командам Махно и воевали под его черным знаменем весьма успешно. Деревенские жители охотно снабжали его продовольствием и свежими лошадьми, что позволяло махновцам без труда покрывать по 40 – 50 километров в день. Они могли совершенно внезапно возникнуть там, где их меньше всего ждали, напасть на помещиков, разгромить военные гарнизоны и исчезнуть столь же стремительно, как и появились.

Одетые в мундиры, захваченные у варты гетмана Скоропадского, махновцы проникали во вражеские ряды, выясняли их планы или открывали огонь в упор; был случай, когда Махно и его свита в облике гетманских гвардейцев появились на балу местного землевладельца и в разгаре празднества захватили всех гостей.

Когда преследователи загоняли махновцев в угол, они закапывали оружие, поодиночке возвращались в свои деревни, принимались за полевые работы и лишь ждали очередного сигнала, чтобы извлечь из земли другой мешок с оружием и совершить очередной неожиданный и дерзкий налет. По словам Виктора Сержа, бойцы Махно обладали «поистине эпическими способностями собираться и вступать в бой». Тем не менее их успехи в очень большой степени зависели от исключительных достоинств их главнокомандующего. Махно был отважным и находчивым командиром, сочетавшим железную волю с прекрасным чувством юмора, и пользовался любовью и преданностью своего крестьянского воинства. В сентябре 1918 года, когда он нанес поражение значительно превосходящим силам австрийцев у деревни Дибривки, его люди присвоили ему выразительный титул Батько.

Когда в результате перемирия в ноябре 1918 года войска Центральной рады отошли с российской территории, Махно смог захватить большую часть их оружия и боеприпасов, а затем обрушился на сторонников украинского националистического лидера Симона Петлюры. В конце декабря Махно, проведя крупную и смелую операцию, успешно выбил из Екатеринослава петлюровский гарнизон. Его части, спрятав оружие под одеждой, прибыли на екатеринославский вокзал обыкновенным пассажирским поездом и, застав националистов врасплох, выбили их из города. Правда, на следующий день к врагу подошло подкрепление, и Махно пришлось отойти за Днепр и вернуться на свою базу в Гуляйполе. Петлюровцам в свою очередь вскоре пришлось отступить перед натиском Красной армии.

В течение первых пяти месяцев 1919 года район Гуляйполя был полностью свободен от какой-либо политической власти со стороны. Австрийцы, гетман и Петлюра – все были изгнаны из этих мест, и ни у красных, ни у белых не было достаточно сил, чтобы заполнить этот вакуум. Махно воспользовался затишьем, чтобы попытаться перестроить общество по либертарианским принципам. В январе, феврале и марте махновцы провели ряд окружных съездов крестьян, рабочих и повстанцев, чтобы обсудить экономические и военные вопросы и задачи перестройки.

На каждом съезде стоял главный вопрос – оборона района от тех сил, которые попытаются взять его под контроль. II съезд, который состоялся в Гуляйполе 12 февраля 1919 года, проголосовал в пользу «добровольной мобилизации», которая на деле означала поголовный призыв в армию всех, кто способен держать оружие. Делегаты также избрали региональный Военно-революционный совет крестьян, рабочих и повстанцев, чтобы проводить в жизнь решения периодических съездов. Новый Совет побудил провести выборы «свободных» советов в городах и деревнях, то есть таких советов, в которых не присутствовали бы члены политических партий. Хотя намерения Махно заключались в желании избавить эти новые организации от политической власти, на деле Военно-революционный совет, действуя совместно с региональными съездами и местными советами, сформировал на территории вокруг Гуляйполя непрочное правительство.

Кроме того, Военно-революционный совет помог в создании анархистских коммун, которые впервые появились в районе Гуляйполя еще во время революции 1905 года и снова дали о себе знать в 1917 году. Каждая коммуна состояла примерно из дюжины крестьянских хозяйств, в которых обитало от 100 до 300 членов. Хотя лишь несколько из них действительно считали себя анархистами, руководство коммунами осуществлялось на основе полного равенства и подчинения основному кропоткинскому принципу взаимной помощи. Региональные съезды советов рабочих, крестьян и повстанцев выделили каждой коммуне скот и сельскохозяйственный инвентарь, конфискованный в соседних помещичьих усадьбах, а также столько земли, сколько могут обработать члены коммуны без привлечения наемного труда. Первая такая коммуна была названа в честь Розы Люксембург, которую крестьяне, обладавшие большей политической сознательностью, считали мученицей, павшей в борьбе за свободу и равенство[41]41
  Роза Люксембург и Карл Либкнехт, основатели Германской коммунистической партии, были расстреляны солдатами правых сил после подавления восстания спартаковцев в январе 1919 года, когда их доставляли в тюрьму в Берлине.


[Закрыть].

Как и Военно-революционный совет, повстанческая армия Украины (так называли себя силы махновцев) теоретически подчинялась региональным съездам. Тем не менее на практике бразды правления твердо держали Махно и его командиры. Несмотря на все свои старания избежать любых намеков на регламентацию, Махно сам назначал своих командиров на ключевые посты (остальных выбирали прямо в частях) и ввел в войсках жесткую военную дисциплину, схожую с той, которой придерживались казацкие курени из соседнего Запорожья. Но при всем при том армия повстанцев никогда не могла потерять своего простонародного характера. Все ее командиры были из крестьян или, в некоторых случаях, из рабочих. Тщетно было бы искать командира – выходца из высших или средних классов или даже из радикальной интеллигенции.

При всей своей одаренности Махно был самоучкой и диаметрально отличался от интеллектуалов в русском анархистском движении, хотя чувствовал к ним глубокое уважение, если не восхищение перед их глубокой образованностью. Он не раз обращался к ним за помощью, когда пытался учить своих крестьянских последователей основам анархистской доктрины.

Волин и Арон Барон прибыли в его расположение летом 1919 года, после того как большевики разогнали конфедерацию «Набат» и заставили его членов искать себе убежища. Вместе с Петром Аршиновым, бывшим сокамерником Махно, который присоединился к нему на несколько месяцев раньше, они стали издавать журнал движения «Путь к свободе», продолжив направление закрытого издания «Набат». Кроме того, они организовали Культурно-образовательную комиссию, которая выпускала листовки и читала лекции в частях. Помимо этих начинаний, интеллектуалы планировали открыть школу, образцом для которой послужила бы Esquela Moderna Франциско Ферреры[42]42
  Франциско Феррера был уважаемым испанским либертарианцем, который в 1909 году, представ перед военным судом, был приговорен к смертной казни по сфабрикованному обвинению в попытке поднять восстание в Барселоне.


[Закрыть]. Ее ученики должны были впитать в себя дух независимости и свободы. Более того, Культурно-образовательная комиссия основала экспериментальный театр и создала программу обучения для взрослых крестьян и рабочих.

В махновском движении многие важные посты принадлежали евреям. Некоторые из них были интеллигентами, которые, как Арон Барон, служили в Культурно-образовательной комиссии, но подавляющее большинство воевало в рядах повстанческой армии, то ли просто в отрядах еврейской пехоты или в артиллерии, то ли в обыкновенных партизанских соединениях вместе с русскими, украинскими и других национальностей рабочими и крестьянами. Махно лично преследовал дискриминацию любого вида и каленым железом выжигал заразу антисемитизма у своих крестьянских сторонников. Задача эта была не легче, чем борьба с грабежами и пьянством (последняя усложнялась из-за пристрастия к алкоголю самого Махно). Кары за антисемитизм были быстрые и суровые: командир одной части был расстрелян на месте за погром в еврейском местечке; одного из солдат постигла такая же судьба просто за то, что он расклеивал плакаты с привычной антисемитской формулой «Бей жидов, спасай Россию!»[43]43
  Волин приводит свидетельство Элиаса Чериковера, известного еврейского историка и знатока вопроса антисемитизма на Украине, – количество антисемитских проявлений среди махновцев «совершенно незначительно» по сравнению с такими же действиями других участников Гражданской войны, среди которых Красная армия не является исключением.


[Закрыть]

В первые месяцы 1919 года, когда Махно и его последователи готовились заложить фундамент либертарианского общества, их отношения с большевиками оставались довольно дружескими, по крайней мере внешне. Крестьяне Гуляйполя даже послали немалое количество зерна заводским рабочим Петрограда и Москвы, которые страдали от нехватки продовольствия. Советская пресса превозносила Махно, как «отважного партизана» и крупного революционного вождя.

Эти отношения достигли своего апогея в марте 1919 года, когда Махно и коммунисты заключили соглашение о совместных военных действиях против Белой армии генерала Деникина. По этому соглашению украинская повстанческая армия стала дивизией Красной армии, подчиняющейся Верховному командованию большевиков. Но она сохранила своих командиров и внутреннюю структуру, а также свое название и черное знамя.

Такие внешние проявления упорядоченных отношений тем не менее не могли скрыть глубокой враждебности, разделявшей эти две группы. Коммунисты без большой радости относились к автономному статусу повстанческой армии и к той популярности, которой она пользовалась у новобранцев из крестьян. Со своей стороны махновцы опасались, что рано или поздно Красная армия попытается прижать их движение к ногтю. В начале года делегаты, выступавшие на первых двух съездах махновцев, прямо обвинили большевистскую партию в том, что она ищет возможности «лишить свободы и самостоятельности местные советы рабочих и крестьян» и что «требует монополии на революцию». Когда в апреле собрался III съезд, командир красных войск на Днепре Дыбенко запретил его, как «контрреволюционное сборище».

Махновский Военно-революционный совет возмущенно ответил ему: «Какое у вас есть право называть контрреволюционным народ, который... сбросил цепи рабства и который сейчас строит свою жизнь так, как он считает нужным? Должны ли массы революционного народа хранить молчание, когда такие «революционеры» отбирают у них завоеванную свободу?» 10 апреля 1919 года III съезд крестьян, рабочих и повстанцев открыто выразил свое неподчинение запрету. Советские газеты прекратили восхвалять махновцев и принялись обвинять их в том, что они «кулаки» и «анархо-бандиты». В мае были пойманы и расстреляны два агента Чека, засланные с целью убить Махно. Окончательный разрыв состоялся 15 июня, когда махновцы созвали IV региональный съезд и пригласили рядовых солдат Красной армии прислать своих представителей. Троцкий, главнокомандующий силами большевиков, пришел в ярость. 4 июня он запретил съезд и объявил Махно вне закона. Части коммунистов совершили стремительный налет на Гуляйполе и разогнали коммуну Розы Люксембург и ей подобные. Через несколько дней подошли войска Деникина и завершили начатое дело, сметя с лица земли то, что еще оставалось от коммуны, а также ликвидировав местные советы.