Текст книги "Класс: путеводитель по статусной системе Америки"

Ну а если знаток в области мужской одежды хочет на самом деле научиться учитывать классовые тонкости, то лучший способ – приглядеться к костюмам сменяющих друг друга президентов. Общий принцип таков: пиджак с двумя пуговицами более «пролетарист», нежели модель на трех пуговицах, какую носит элита восточного побережья. Большинство президентов до вступления в должность носили вариант с двумя пуговицами, а после того как они взяли на себя ответственность за «страны свободного мира», они чувствуют, что должны измениться и сами – и переодеваются в костюмы на трех пуговицах, стараясь походить на председателя правления Чейз Манхэттен банка. Именно по этой причине Ричард Никсон почти всегда казался таким нескладным. Он ощущал настоящую уверенность в пиджаке на двух пуговицах бренда вроде Klassy Kut, уместного, если вы, скажем, руководите Ассоциацией сбережений и кредитования города Уиттиер, штат Калифорния. Его преемник, Джеральд Форд, хотя и вырос также в провинциальной модели с двумя пуговицами, сумел вжиться в роль владельца пиджака о трех пуговицах вполне убедительно, оказавшись более податливым и, пожалуй, более спорым учеником, нежели Никсон. Впрочем, и ему не удалось вполне убедить критиков, и обликом своим он напоминал скорее Джо Палуку4242
  Героиня американского комикса о чемпионке по боксу в супертяжелом весе. – Примеч. пер.


[Закрыть], чем какой-либо известный тип американского аристократа. Джеймс Картер знал себя достаточно хорошо, чтобы понимать: лучше отказаться от пиджаков что с двумя пуговицами, что с тремя, и вместо них держаться синих джинсов, – что и спасло его от критических нападок в духе «мечтает породниться с истеблишментом, но силенок не хватает».

Рональду Рейгану, конечно же, не было нужды подражать стилю истеблишмента – он совершенно верно ощущал, что его избиратели – люди простые, набожные, интеллекту не доверяющие – сочтут это вызывающим (по отношению к ним, разумеется). Стиль Рейгана можно охарактеризовать как «осиную наглость округа Лос-Анджелес (или даже Ориндж)». Это емкая трансляция убежденности: если вы твердо верите в то, что вы ничуть не хуже образованных и культурных людей – иными словами, пижонов с восточного побережья, – так оно и есть. Рейган – идеальный образец разума и души американских штатов «солнечного пояса». Он отдает предпочтение, конечно же, пиджаку на двух пуговицах, с подкладными плечиками максимально возможной величины и белым квадратиком носового платка, выглядывающем из нагрудного кармана в духе Трумэна, – что делает его похожим на пролетария, принарядившегося прогуляться в церковь в воскресный день. Иногда, для досуговых мероприятий (как он мог бы их обозначить), он подражал ковбойскому стилю – столь привлекательному для пожилого электората «солнечного пояса». Можно поразмыслить даже о доле полиэстера в слоях его выходных облачений.

В сущности, Рейган нарушает буквально все каноны образа, попирая допустимые в высшем и даже высше-среднем классе нормы презентации. Возмутительны крашеные волосы, румяна на щеках. (Надо полагать, список могли бы продолжить тени для век и подводка для глаз?) То же касается и его белой поплиновой рубашки с неизменно правильным воротником. (Пунктик по поводу аккуратности.) Ткань, из которой пошиты костюмы, вопиюще отсылает к буколическим привычкам среднего класса: да, «шотландка» – но никогда не плетением Глен4343
  Способ плетения нитей, в результате которого получается мелкая, чуть ломаная клетка, напоминающая узор «гусиные лапки». Плетение Глен также известно как клетка принца Уэльского. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Галстук завязан полным виндзорским узлом – тем самым, который в фаворе у правильных «ботаников»-старшеклассников по всему свету. Когда после пресс-конференции Дэн Разер4444
  Даниэль Ирвин «Дэн» Разер – американский журналист, который четверть века вел вечерние эфиры на канале телекомпании Си-Би-Эс. – Примеч. пер.


[Закрыть] (не сказать, что икона преппи-стиля) выходит «подвести итоги» и попытаться упорядочить то, что наговорил президент, его голубая сорочка «оксфорд» с пуговицами на воротнике и галстук с контрастными диагональными полосками (так называемый «полковой» галстук) в большей степени отсылают к высше-среднему классу, нежели облик президента. Проницательный наблюдатель, желающий разобраться в мужских классовых сигналах, мысленно может вывести мелочность политики Рейгана (несущей родовой отпечаток: уроженец небольшого городка на Среднем Западе) из его манеры одеваться – так же как корни аристократически великодушной политики Рузвельта можно усмотреть в таких характерных классовых аксессуарах, как его знаменитый морской плащ4545
  См., например, фотографию Черчилля, Рузвельта и Сталина у Ливадийского дворца на Ялтинской конференции (февраль 1945 года). – Примеч. пер.


[Закрыть], пенсне и мундштук.

Рональд Рейган – не единственный, кто нарушает все каноны джентльменского дресс-кода. Его примеру следуют и заметные члены его «команды» – такие как Александр (Эл) Хейг. (Хотя он уже не госсекретарь, но он так страстно желал стать президентом, что его упоминание здесь справедливо.) Конечно, жестоко требовать от солдата демонстрировать вкус на всех этих церемониях, когда ему приходится одеваться в гражданское. (Впрочем, всегда есть противоположный пример – генерал Джордж Маршалл: проходив всю жизнь в униформе, он сумел переодеться в штатское и носить костюм-тройку на трех пуговицах так, словно родился аристократом.) В случае Эла Хейга классовую стигму выдает «зазор воротника» – по этой промашке можно наверняка узнать пролетария. Мы ясно видим, как воротник его пиджака отстоит от воротника его рубашки и топорщится назад и кверху на добрый дюйм – впечатление, будто человек раскололся на части. Этот кастовый отпечаток не имеет какого-то специфического реакционного политического подтекста, что подтверждает и фотография Ричарда Хоггарда, британского радикального критика и сторонника партии лейбористов, на которой он рекламирует свою новую книгу: воротник пиджака сзади отстает минимум на дюйм, и, значит, зазор воротника проявляется как у левого, так и у правого плеча. И выдает он натуру не столько подвижника, сколько марионетки. То же – и с тем беднягой на телевидении, которого на днях интервьюировал Уильям Ф. Бакли. Он родом из Техаса и хотел высказаться по поводу учебников – насколько те помогают бороться, наряду с прочими грехами, с «промиб скотетом». (Бакли старался как можно деликатнее поправлять произношение на «промискуитет», чтобы публика смогла понять, о чем же говорит бедолага.) Но даже если бы техасец, крепко уверенный в силе своих аргументов, не повторял это слово раз за разом пролетарски неправильно, степень его восприимчивости и чуткости выдал бы его пиджак, отстававший от воротника рубашки на целых два дюйма. Воротник же самого Бакли – чего он только не делал: крутился, кивал, мотал головой, – конечно, плотно прилегал и к шее, и к плечам. А вот теперь я отмету все обвинения, будто я превозношу богатых и не люблю бедных. Различие, о котором я тут толкую, – вовсе не об индивидуальном пошиве для избранных счастливцев против одежды из универмага для всех прочих – можно найти прекрасно сидящий костюм и готовым на вешалке, на худой конец, можно попросить портного подогнать его по фигуре. Различие – в том, чтобы считывать это как классовый сигнал или вовсе о нем не догадываться. Вы должны знать (и здесь мы повторяем слова Дугласа Сазерленда из «Английских джентльменов»): пожалуй, самым важным критерием, определяющим, стоит ли вообще надевать костюм, является как раз вот это – «чтобы он хорошо сидел на плечах».

Рис. 7. «Пролетарский» воротник

Помимо отстающего воротника «как у Хейга» или «марионетки», есть еще две приметы, выдающие принадлежность к не самому высокому социальному слою. Обычно они бросаются в глаза, стоит мужчине снять пиджак – по этим признакам сразу можно сказать: это средний класс или высший слой пролетариата. Во-первых, это накладка для авторучек, а во-вторых – любые предметы, висящие на поясном ремне. Накладка для авторучек – это такой маленький накладной кармашек, часто с какой-нибудь рекламой на внешнем клапане, который крепят к нагрудному карману рубашки, чтобы ручки и карандаши на пачкали акриловую ткань. Эта накладка называется «защита для кармана». В одном каталоге, рассылаемом по почте и адресованном высшим слоям пролетариата, говорится, что накладку можно сделать уникальной, поместив на ней монограмму из трех инициалов. Такие накладки пользуются успехом у людей, которым требуется изображать эффективность (менеджер торгового зала в супермаркете) или создавать впечатление, будто их потребность в авторучке почти постоянна (как у мобильных страховых агентов).

Предметы, прикрепленные к поясному ремню (как правило, из настоящей или искусственной кожи) – еще один знак, безошибочно выдающий принадлежность к среднему классу или пролетариату. Предметы могут варьироваться от счетной линейки (у слоев повыше) до футляров для солнечных очков или держателей для пачки сигарет «с тиснением ручной работы в стиле “вестерн”» (последние в каком-нибудь каталоге могут быть описаны так: «Кобура для солнечных очков и авторучки: элитная воловья кожа, персональный тюнинг с вашими инициалами!»). Само название «кобура» подразумевает мачо-окраску всех этих болтающихся на ремне удобных приспособлений. Их пролетарское звучание выдает социальное происхождение и тайных гомосексуалистов, которые сообщают о своих «сексуальных предпочтениях», подвешивая на ремне ключи и покачивая ими слева-направо, вперед-назад. Одна из причин, почему инженеру может быть трудно войти в высше-средний класс, связана с тем, что еще в колледже он привык постоянно цеплять что-то к ремню – если не счетные линейки и калькуляторы, то самые ходовые инструменты, образцы геологических пород и т.д.

Представьте себе мужчину в летнем костюме, соответствующем выполняемой им работе. На нем белая рубашка с коротким рукавом (в составе главным образом полиэстер) и накладным защитным кармашком, галстук, темные брюки. Это клерк в магазине скобяных товаров, он принадлежит к среднему классу или высшему слою пролетариата. Теперь внимание: чтобы превратить его в «инженера», достаточно добавить на пояс пару полезных «висюлек» и нахлобучить на макушку белую каску. В этом и корень социально-классовых терзаний инженеров, которые никак не могут определиться со своим местом – «с кем я? с шефом или с рабочими? с руководством или исполнителями? в мире ручного труда или в мире труда умственного?». По большому счету, все, что болтается на поясе, даже если оно и не висит вниз откровенно позорным образом, выдает принадлежность к высшему слою пролетариата. Например, солнечные очки в футляре из искусственной кожи. Чем вешать их на ремень, уж лучше зацепить их дужкой за верхнюю петлю на рубашке – так делают люди среднего класса, но уж во всяком случае, не пролетарии.

Итак, накладные защитные кармашки и болтающийся на ремне арсенал полезных вещей мгновенно выдают связь с пролетариатом. Но есть и другие почти столь же ясные сигналы. Когда вы надеваете рубашку без галстука со свитером или пиджаком, что вы делаете с воротником рубашки? Не вытаскивать его вовсе, оставить целиком закрытым свитером или пиджаком – сигнал, говорящий о принадлежности к высшему или, быть может, отчасти высше-среднему классу, поскольку получившийся эффект наводит на мысль о «небрежности», а не «аккуратности». Если же воротник рубашки лежит поверх воротника пиджака, а вы при этом не член кнессета Израиля и не преподаете в Еврейском университете Иерусалима, – то это верный признак, что вы принадлежите к среднему классу или пролетариату. Ну а все, что вам на самом деле следует знать об этой практике – это что президент выбирает именно такой вариант (воротник рубашки поверх пиджака), надевая костюм для верховой езды или другое спортивное облачение.

Несомненно, рубашки относятся к одним из самых чутких к классовым сигналам предметам гардероба и открывают просто бессчетные возможности оступиться. Наденьте «белое на белом» – и вы запросто соскользнете в средний класс или высший слой пролетариата; а если наденете жилетку на рубашку с коротким рукавом или – как Эд Нортон в «Медовом месячнике» – поверх футболки, то уж прямиком в средний или низший пролетариат. Порой можно увидеть подтяжки поверх футболки или сандалии с носками. В Англии это особенно выражено, однако заметно и в англофильских частях США: подобная манера одеваться позволяет угадать в вас принадлежащего к среднему классу школьного учителя математики или химии, но праздничный наряд выдает ваши тайные мечты о понижении до высшего слоя пролетариата.

Украшения тоже способны в один миг спустить вас по социальной лестнице. Например, эмалированный флажок США, который прикалывают на лацкан пиджака безумные и циничные политики, работающие с отсталыми районами. А когда их жены надевают в качестве украшения такие же флажки, только выложенные «стразиками», эффект получается еще более сногсшибательный – назовем его глубоко пролетарским. В отношении наручных часов общее правило таково: чем более «научны», технологичны и «космичны» ваши часы, тем ниже ваш социальный слой. То же касается и объема информации, какую способны сообщить часы – например, местное время в Куала-Лумпуре, количество дней, уже прошедших в текущем году, или знак зодиака, в котором мы пребываем. В высшем классе некоторые приверженцы легендарных часов Tank от Картье на черном ремешке из кожи ящерицы уверяют, что, в общем-то, и большую стрелку следует считать компромиссом, потенциально занижающим класс часов, ибо она подразумевает, что ее владельцу может потребоваться изрядная точность, будто его профессия связана с фиксированием времени отправления и прибытия автобусов. Другая модель часов, какую любит высший класс, – самый дешевый и простой Timex, на разноцветных ремешках из плотной тесьмы-саржи, которые часто меняются: на официальных церемониях черные смотрятся забавно. Одно из пролетарских заблуждений – считать признаком высокого класса запонки, особенно вроде тех, что были в коллекции Билли Пилигрима, оптометриста в «Бойне номер пять» Курта Воннегута, – «из старинных римских монет; …в виде колесиков рулетки, которые и в самом деле крутились; а в другой паре на одной запонке был настоящий термометр, а на другой – настоящий компас». То же впечатление производят и запонки, которыми Мейер Вулфшим в «Великом Гэтсби» с такой готовностью хвастался: «настоящие человеческие зубы… отборные экземпляры».

Еще один важный признак социального расслоения – цвет непромокаемого плаща. В результате глубокого и в самом деле впечатляющего исследования Джон Моллой обнаружил, что в расцветке плащей бежевый далеко опережает черный, оливковый или темно-синий. Черный плащ почти наверняка оказывается приметой пролетариата. Так что Моллой подбивает своих читателей из пролетарских слоев, желающих придать себе лоск высше-среднего класса, как можно скорее приобрести себе бежевый плащ. Скрытая логика тут, по всей видимости, та же: бежевый подразумевает более выраженную беззаботность по поводу возможных пятен – выражение «какие еще к черту пятна?», которое трудно представить на лице благоразумного обладателя черного плаща. А теперь вас нисколечко не удивит, что в «Я люблю Люси» Рики Рикардо носит черный плащ.

То же настроение «да идите вы к черту», выдающее высше-средний класс, особенно проживающий в пригородах, заметно в спортивных брюках или брюках для отдыха. Распространенный вариант – белые парусиновые штаны, расшитые малюсенькими зелененькими лягушечками. Вариация на тему: светло-зеленые штаны с вышитыми темно-синими китами. Или сигнальными флажками. Или буйками. Или лобстерами. Или еще чем-нибудь ненавязчиво-морским, намекающим, что носитель штанов вот только на пару шагов отошел от своей внушительных размеров яхты. Этим же объясняется и классовая полезность топсайдеров – тех самых башмаков вроде мокасин на белой подошве, которые «не скользят на мокрой палубе». То же касается и штормовок с кучей завязочек и шнурочков. Ну и впридачу вам потребуется длинная тонкая шея. Каталог яхтенных товаров «Chris-Craft» можно заказать по почте, он подскажет, на какой образ ориентироваться; однако представителям слоев, расположенных существенно ниже высше-среднего, следует быть осторожными: едва ли им удастся правдоподобно скопировать образ вальяжного яхтсмена. Многое тут зависит от особой привычной небрежности в манере держаться, от легкой, естественной на ветру разлохмаченности, достигаемой тончайшим расчетом. Словом, сыграть все это практически невозможно, да и к тому же вам в любом случае потребуется длинная тонкая шея.

Тема классовых импликаций, сокрытых в мужских галстуках, заслуживает отдельной книги. Я смогу здесь набросать лишь несколько общих принципов. Хотя в абсолютном выражении его вклад в общий ансамбль не столь велик, галстук в полной мере выполняет задачу добавления слоев и как минимум по этой причине ассоциируется с высоким статусом. Однако следует добавить: полный отказ от галстука в подходящей ситуации сообщает тот же сигнал – мол, это человек высокого статуса, допустим, высшего класса, он может себе позволить быть выше любой критики, к нему неприменимы привычные каноны респектабельности. Как справедливо подтвердил прекрасный эксперимент Моллоя, галстук ассоциируется с ответственностью, хорошей работой и прочими добродетелями послушного представителя среднего класса. Он провел серию интервью с мужчинами, которые пришли на собеседование, рассчитывая получить хорошую работу. Одни были в галстуке, другие нет. Он обнаружил устойчивую закономерность:

Мужчины, которые пришли на собеседование в галстуке, получили работу; те, что пришли без галстука, получили отказ. А в одном, почти невероятном случае интервьюеру… стало настолько неуютно от вида соискателя без галстука, что он дал мужчине шесть с половиной долларов и попросил его выйти и купить галстук, надеть его, вернуться и продолжить собеседование. Впрочем, работы он все-таки не получил.

Предположение, что галстук – важный маркер, отделяющий средний класс от высшего слоя пролетариата, подтвердилось в другом эксперименте Моллоя. Он провел его на кошмарном автовокзале Порт-Ауторити в Нью-Йорке, известном притоне порока и зла всех мыслимых пород и оттенков. Сам он держался как представитель среднего класса, который позабыл дома бумажник и которому надо непременно добраться до какого-то пригородного местечка. В пиковые часы он попытался занять 75 центов на билет, при этом в первый час был в костюме, но без галстука, а во второй час – при галстуке и прочем полном параде. «За первый час, – докладывает он, – я насобирал 7 долларов 23 цента, а во второй, “галстучный” час – 26 долларов, причем один господин дал мне даже дополнительные деньги на свежую газету».

Галстуки мстительно искажают принцип «чем более читабельна одежда, тем ниже социальный статус ее носителя». Галстуки, повязываемые высшими классами, избегают наиболее очевидных форм вербальных или даже чрезмерно грубых символических заявлений, полагаясь вместо этого на полоски, амебоподобные кляксы мягких очертаний и даже мелкие крапинки, дабы сообщить: носитель сего занимает слишком высокую ступень на социальной лестнице, чтобы утруждать себя откровенными уточнениями относительно истоков такого положения. (Что иллюстрирует принцип приватности, или же принцип «занимайтесь-кавашим-малюсеньким-поганеньким-среднеслойным-бизнесом» – типичный смысл косого взгляда аристократии в сторону среднего класса.) Маленькие белые крапинки на темном фоне – пожалуй, самый консервативный галстук, какой можно представить, он в почете и у высшего класса, и у высше-среднего, а также, в качестве защитного средства, у тех, кто волнуется, что его сочтут низким, грубым, пьяным или циничным – как, например, журналисты, или телеведущие-«новостники», или спортивные комментаторы, – а также тех, чья доверительная репутация должна быть вне подозрений – это может быть служащий трастового департамента, старающийся на благо столичных банков.

Спускаясь несколько вниз от полосок, клякс и крапинок, мы переходим к галстукам с более откровенной и точной семиотической функцией. Так, если джентльмен из высше-среднего класса увлекается охотой и спортом, он может повязать галстук с диагональными полосками в виде мелких летящих фазанов, или яхт, или сигнальных флажков, или секстантов. («Я охочусь и хожу на яхте! Я богат и спортивен!» – сообщает галстук.) Ступенькой ниже – узоры «социального окружения» (mileu), воспевающие профессию носителя галстука и поздравляющие его с тем, как повезло ему иметь такую прекрасную профессию. Подобные галстуки выбирают неуверенные в себе члены высше-среднего класса (предположим, хирурги) или представители среднего класса, мечтающие перебраться в высше-средний (допустим, бухгалтеры). Так что галстук, испещренный крошечными кадуцеями, во всеуслышание заявляет: «Ни хрена себе! Я терапевт!». (Примечательно, что для галстуков дантистов нет какого-то особого профессионального узора.) Изящное изображение весов скажет вам: «Я – юрист». Музыкальные ноты: «Я имею отношение к музыке». Значки доллара или мешки денег на галстуке выдадут биржевого брокера, банкира, или, быть может, невероятно успешного пластического хирурга, или победителя лотереи. Мне однажды попался галстук, расшитый малюсенькими джипами, смысл его меня озадачил: ведь если вы и в самом деле водитель, вряд ли вам будет интересно так громко об этом заявлять. Среди прочих мотивов, тешащих самолюбие носителя галстука, – маленькие киты, дельфины, тюлени; они недвусмысленно подводят к мысли: вы любите природу, тратите немало времени на ее защиту, а следовательно, вы хороший человек. «Профессиональные» галстуки можно разбавить шелковыми моделями с мелкими яркими полосками (так называемые silk rep4646
  Слово rep(p) происходит от французского «reps», означающего особое переплетение основной и поперечной нитей. Само слово означает не полоски как таковые, а текстуру ткани и ее полосатый «дух». Забавно, что французское слово, в свою очередь, происходит от английского «rib», ребро – ребро на груди или оставленные отливом волны на песке, и в общем случае оно означает некий параллельный мотив. <https://parisiangentleman.co.uk/2015/05/01/british-striped-neckties/>. – Примеч. пер.


[Закрыть]) предположительно британских (и никогда – никогда! – немецких, французских, итальянских, испанских, португальских или дореволюционных российских) полков, клубов или университетов.

Спускаясь ниже по социальной лестнице, мы начинаем замечать на галстуках членораздельные слова – ожидается, что зрители, а точнее читатели, будут их комментировать. Пример подобного эксгибиционистского артефакта – темно-синий «галстук Деда», на котором вручную, по диагонали белым цветом напечатаны имена внуков. Вы только представьте, сколько тем для бесед породит один такой галстук! Или представим другой галстук, допустим, с надписью: «Хочу на яхту» или «…на лыжи» и т.д., – она запросто растворит границы приватности и поможет завязать разговор, так что галстук становится полезным дополнением, помогающим поддерживать уютную жизнь в среднем классе, в традициях которого заглянуть к соседям без предупреждения. Иногда галстуки представителей этого социального слоя сообщают глубокие мысли – вроде «Слава богу, сегодня пятница!» или «Вот черт, опять понедельник» ; а если вы хотите вызвать у аудитории дополнительный смешок и заодно приподняться в социальной иерархии на полступеньки, выразите эти чувства азбукой Морзе из яхтенных сигнальных флажков. У нижней кромки среднего класса, на самой границе с высшим слоем пролетариата, мы встречаем галстуки, на которых сочными красками распускается пышная растительность или же «в художественном беспорядке» размазаны яркие пятна. Сообщают они обычно примерно следующее: «Я – веселая собака»4747
  Отсылка к мультфильму Уолтера Ланца «Веселая собака» (Merry Dog) (1933). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Носят их обычно те, кого Моллой, обсуждая галстуки, предостерегает: «Всеми силами избегайте бордового».

Еще ниже, где вопрос о владении яхтой или веселом собачьем творчестве прозвучит совсем уж нелепо даже на галстуке, мы встречаем галстук «боло» в виде шерстяного или кожаного шнурка с ярким зажимом (часто бирюзового и серебряного цвета). Такой галстук популярен особенно у пожилых мужчин, проживающих в Нью-Мексико и других местах «солнечного пояса». Как и любой другой вид галстука, этот тоже несет послание: «Несмотря на внешность, я ничуть не хуже вас, и мой, так сказать, галстук, хоть и не классический, но куда лучше вашего традиционного, потому что он означает простоту и, следовательно, скромность, чистоту, добродетель». Галстук «боло» говорит: «Человек, что надел меня, – дитя природы, пусть ему и стукнуло восемьдесят». Как и многие вещи, которые покупают пролетарии, галстуки «боло» могут быть очень дорогими, особенно если зажим выполнен из драгоценного металла или представляет собой «произведение искусства». Это опять-таки означает, что деньги, хоть и важны, отнюдь не всегда оказываются самым важным критерием для определения класса. Ступеньками ниже тех, кто носит «боло», – самые низы: низший слой пролетариата, нищие и низший «незримый» слой. Они не носят галстуков вовсе, либо носят, но всего один, и в этом единственном – все их имущество, при этом надевают его так редко, что по одной лишь этой причине день становится памятным. Галстук на этих ступеньках – признак сентиментальности или даже изнеженности, и, разгуливая в галстуке, вы рискуете прослыть жеманным выскочкой, возомнившим себя лучше прочих. Супруга одного пролетария так отозвалась о своем муже: «Если гробовщик позволит, я похороню его в любимой футболке».

Шляпы сегодня носят редко, и потому с точки зрения классового анализа они представляют собой более простой объект. С тех пор как мягкие фетровые шляпы вышли из моды, представители высше-среднего класса могут носить только аналог пародийных «русских» меховых шапок, «ирландские» твидовые шляпы (их ценит, например, сенатор Патрик Мойнихэн) или же белые панамки с мягкими полями вроде тех, что носят рыбаки и теннисисты, – они в почете у высших классов, несмотря на то что любил их и Франклин Рузвельт. Высшие классы сегодня приобретают шляпы лишь потому, что они подаются как легкомысленный аксессуар. Воспринимать шляпу всерьез – значит соскользнуть с классовой лестницы. Особенно такие новинки, как шляпы из крашеного черного или коричневого кролика, популярные в начале 1980-х годов у среднего класса на северо-востоке и среднем западе страны, – в них видели одновременно и респектабельность, и некоторую лихость. Еще один вариант шляпы, который одно время пользовался успехом у этого класса, – темно-синяя «фуражка греческого моряка», как ее рекламировал журнал «The New Yorker». Предполагалось, что, надевая такую фуражку, ее обладатель сообщал: «Я бывал в Греции и, значит, вполне состоятелен, чтобы летать на дальние расстояния <греческой> авиакомпанией “Олимпик эйрлайнз”, а еще я способен на авантюру и ценю такую экзотику, как рецина, тарамасалата и т.д.». Но проблема с этим головным убором – пролетарские ассоциации, ставшие еще более явными, когда появились варианты из черной кожи. Только шесть предметов из черной кожи можно носить безбоязненно, не рискуя причинить ущерб своей классовой репутации: ремень, ботинки, сумочку, перчатки, чехол для фотоаппарата и поводок для собаки.

Было время, когда царь Николай II и король Георг V носили морские фуражки – козырек тогда еще не стал верной приметой пролетариата, как сейчас, когда он ассоциируется не только с греческими рыбаками, но и с рабочими, солдатами, шоферами, полицейскими, железнодорожниками и бейсболистами. Пролетарии инстинктивно тянутся к кепкам с козырьком, что и объясняет невероятную популярность среди них разновидности шляпы, которую сегодня мы можем именовать попросту пролетарской кепкой. Я имею в виду «бейсболку» с сетчатыми пластмассовыми вставками и пошитую в базовых цветах (красном, синем, желтом), на затылке оставлено открытое пространство со штрипкой для подгонки по своей голове: «Один размер для всех (пролетариев)». Неважно, в каком именно стиле выполнена пролетарская кепка – главное, пожалуй, в том, чтобы она была уродливой. Можно считать ее мужским аналогом бордовых акриловых брюк до щиколотки, обожаемых пролетарскими женами, и, как и все предметы гардероба, она несет некий посыл. Тем, кто получил дорогое образование и в результате укрепился в мысли, будто идеал величия – это Площадь Святого Марка или Парфенон, а идеал мужской головы воплотился в статуе Давида Микеланджело или Адама в Сикстинской капелле, она говорит: «Я не хуже вас». Маленькая штрипка на затылке является важной приметой пролетариата потому, что она принижает покупателя и потребителя кепки, заставляя его делать работу, каковая обычно считалась обязанностью продавца – а он, в свою очередь, в прежние времена вынужден был держать под рукой на складе экземпляры разных размеров. Все это напоминает и некоторые другие пролетарские приметы современности – такие как реактивный самолет и супермаркет: удобство продавца в них замаскировано рекламой и уловками, переносящими центр тяжести на удобство для покупателя. Дабы уродство усугубить, пролетарий порой оборачивает бейсболку задом наперед. В результате затылочная штрипка оказывается точно поперек лба – словно бы гордость за то, что предмет фасона «один размер для всех» вдохновил обладателя кепки продемонстрировать «технологию» ее устройства и ловкое ею владение. Президент Рейган однажды щеголял в бейсболке, когда как-то раз управлял трактором в Пеории, штат Иллинойс. Выглядел вполне естественно. А любую затянувшуюся неуверенность относительного классового посыла бейсболки можно в момент прояснить, заглянув в каталог для высше-среднего класса «L.L. Bean», который предлагает буквально все возможные головные уборы, но перед пластмассовой пролетарской бейсболкой твердо проводит черту (хотя и решается предложить аналогичного фасона вариант из замши). Наряду с футболкой бейсболка является, наверное, любимым местом для вербального самовыражения, от грубого «Фиг тебе!» до деликатных «Инструменты и инженеры штата Каролина», «Фильтры Болдуина» или «Парковые сосиски». Продавцы мороженого под маркой Тома Карвела носят бейсболки с надписью «Карвел».

Рис. 8. Популярная среди пролетариев кепка-бейсболка, надетая задом наперед и демонстрирующая преимущества штрипки для индивидуальной подгонки по голове

Кто-то может подумать, что пролетарская бейсболка и ставит точку в социальной иерархии мужских головных уборов. Но это не так: ниже есть еще пара ступенек. Во-первых, разновидность бейсболки, в козырек которой вклеены солнцезащитные очки из пластика, их можно опускать и поднимать. И, во-вторых, еще ниже этого комического сооружения – шляпа-зонт (тоже от солнца). Эта помесь крепится на коротеньких штырьках, вздымающихся из обхватывающей голову пластиковой ленты, и открывается и закрывается, как зонтик. Она примерно двадцати дюймов в ширину, а лепестки раскрашены в красный и белый. Это весьма «современное» изобретение, подобная идея могла прийти в голову только кому-то в конце двадцатого века.

Что в целом выводит нас на проблему архаичности и вообще вкусов высшего класса. Как мы уже говорили, материалы органического происхождения (шерсть, натуральное дерево и проч.) выше статусом, чем искусственные (нейлон, ДСП и проч.), и в основе их превосходства также заключен принцип архаичности, тогда как нейлон и ДСП – лишь пустышки, если только они не попали в ультрамодную волну. Похоже, все сходятся в убеждении, пусть зачастую и неосознанном, что архаичность ассоциируется с высокой классовой позицией. Потому-то средний класс выбирает дома в колониальном или кейп-код4848
  Название дано по полуострову Кейп-Код (Мыс трески) в Новой Англии, где селились первые колонисты. – Примеч. пер.


[Закрыть] стиле. Потому-то Великобритания и Европа у американцев ассоциируются с высшими слоями. Потому-то наследство и «старые деньги» являются столь важными критериями в классовом анализе. Потому-то высший «незримый» класс и просто высшие слои наряжают прислугу в старомодные ливреи, горничным предлагают белый передник, а дворецкому – полосатый жилет. Таким образом они показывают: деньги у нас появились очень давно, мы верны нашим давним укладам и привычкам.