Текст книги "Знак Моря"

Поверхность клинка посвечивала, точно спокойное море на отмелях по вечерам. Посвечивание было недобрым, точно холодный смешок дрогнул в хватке Рола. Рол почти чувствовал, что у оружия есть голос, что оно шепотом изливает тоску по бойне. Голос этот напоминал стенания голодной крысы. Но, безупречно, уравновешенная сталь вызывала и восторг. Казалось, она обрела единство с сухожилиями его руки, став ее чуть изогнутым и сверкающим продолжением. Легкая сабля. Рукоять ее была простой, рабочей, лишенной украшений, но дивный блестящий клинок не уступал красотой ограненному самоцвету.

– Ты думаешь, он к этому готов? – спросила Рауэн Господина, в ее голосе послышалась странная сдерживаемая настойчивость.

– Поглядим. Что ты думаешь о подарке, Рол?

– Думаю, я мог бы изрубить им северный ветер. Спасибо, мой повелитель.

Заговорила Рауэн:

– Это древний клинок, он хранит много воспоминаний. Он умножит возможности твоей правой руки, но есть коечто…

– Не порти удовольствие, моя дорогая, – с заметной веселостью произнес Пселлос. – Пусть мальчик получит игрушку. – Из мягко обитого ящичка он достал простые деревянные с кожей ножны, отделанные позеленевшей бронзой, и метнул Ролу. – Теперь ступай. – И, когда Рол поднялся и поклонился, добавил: – Держи это при себе постоянно. И не извлекай из ножен, если только не намерен пролить кровь.

– Но мне понадобится узнать его. Поупражняться…

– Нет. Ты вскоре обнаружишь, что этот клинок прилаживается к тебе. И тебе нет нужды к нему привыкать. Сабля сама об этом позаботится.

Рол ощутил покалывание тревоги.

– Что это за оружие?

– Древнее и неповторимое. Требующее к себе уважения. Теперь ступай.

Рол повиновался. На краткий миг он встретил взгляд Рауэн, прежде чем повернуться к двери, и заметил, что огонек, недавно в нем появившийся, вновь потушен. Это открытие омрачило простую и бурную радость от дрожания в руке сверкающей сабли, и Рол тяжелой поступью спускался по бессчетным ступеням Башни, часть его осталась с Рауэн у стола Пселлоса.

В ту ночь он лег с Арексой, темноволосой девушкой с внутренней части Гаскара, работавшей на средних уровнях Башни, у нее были умелые руки швеи. Юная швея дышала под ним скоро и легко, прижимаясь к нему бедрами. Он не сводил глаз с меча, висевшего перед ним на стене, думая о подобной стальной пружине силе Рауэн, противостоявшей ему. Почемуто эти два образа оказались связаны в его мыслях. Как бы то ни было нелепо и безнадежно, он знал, что любит Рауэн. Любит ее нечастые улыбки, ее молчание, ощущение цельности и спокойствия, которое дает ему ее присутствие.

Он с остервенением занимался девушкой, белая спина которой протянулась под ним. Недавно Пселлос ввел в дом большой набор новых служанок, и все они были высокими, рослыми и темноволосыми. Господин знал о страсти Рола, и это его забавляло. Рол откатил девушку в сторону и вытер лоб наружной стороной руки. Арекса начала невозмутимо одеваться. Она была тихоней с быстрой улыбкой, то и дело озарявшей ее лицо. Как она сюда попала себе на беду? Но Рол знал ответ на вопрос, даже когда только задавал его. Плата. Ее отец, дядя или брат должны Пселлосу, они получили от него деньги, услугу или для них ловко провернули какоенибудь дельце, и Арексе пришлось отправиться в Башню, чтобы исполнять здесь любые прихоти. Внезапно Рол испытал стыд, он ведь часть хитрой механики Пселлоса. Он вручил Арексе ее юбку. Простую и домотканную, но расшитую по подолу переплетающимися листьями, явно работа владелицы. Как и сама она, ткань пахла лавандой. Рол сидел на постели, попрежнему ощущая ее упругость, пока она одевалась и подбирала волосы. Закончив, она пробежала проворными пальцами по его щеке.

– Ты сегодня грустный. Что творится у тебя в голове? Он вскочил, подхватил ее в объятия, как если бы она была перьевой подушкой, и звучно поцеловал.

«Яблочное вино, лаванда и бедра хорошенькой девушки. Не обращай внимания. И забери с собой чтонибудь, чтобы удалось вышить новые цветы вокруг твоих лодыжек». – Он поставил ее, порылся в сундуке у постели и достал серебряный миним. Недельное жалованье служанки. Пселлос бросал ему кошелек минимов ежемесячно, как хозяин бросает кость собаке, и ему было велено тратить это, как благородному. Рол уронил монету меж кремовых грудей Арексы, там, где они выступали в vобразном вырезе ее блузы. Затем он шлепнул по ее тугому огузку и с улыбкой велел идти. Улыбка, затрепетав, угасла, точно задутая спичка, как только за девушкой затворилась дверь. Взгляд Рола неудержимо притягивала сабля на стене. Рол пересек небольшую спаленку двумя шагами и снял оружие со стены. Изогнутый клинок был длиной с его руку от кончиков пальцев до ключицы. Он не мог поверить в подобную легкость. Казалось, оружие готово плясать в его руке.

– Как же я тебя назову? – спросил он у него. Как полагается называть саблю? Он подумал, каково было бы всадить ее в издевательски ухмыляющееся лицо Пселлоса, отсечь благородный нос, вырубить глаза. Мысль об убийстве вызвала у него на миг головокружение. Он, хмурясь, метнул клинок на постель. И, поняв, что ему не придумать самому имя для клинка, решил, что имя надо открыть.

Он вышел на улицы, одетый как путешественник. Рубаха из небеленой шерсти, парусиновые штаны, высокие сапоги и удобная безрукавка из мягкой кожи с большими карманами. С пояса свисал увесистый кожаный кошелек, обоюдоострый кинжал и сабля в ее древних на вид ножнах. Поверх всего он накинул кожаный плащ, почерневший за годы, что его носили. Что же, потратим минимы Пселлоса, как благородный. Напьемся, ввяжемся в драку и заставим девку стонать. Или хотя бы заплатим ей, чтобы стонала. Надо бы… Надо бы выкинуть что угодно, чтобы только прекратить думать о том, как Пселлос и Рауэн изображают зверя о двух спинах. И он охотно прислушается к утешительному шепоту своего нового оружия. Нет. Или он уже пьян? О, недостаточно. «Железо не говорит», – произнес он вслух. И по какойто причине эта мысль доставила ему удовольствие. Он зашагал бегущими вниз улицами освещенного лампами Аскари проворной походкой удачливого в любви человека.

Глава 8
Имя для клинка

Его учили вести себя осторожно в Аскари, сливаться с окружающим. Это было частью его образования. Они с Рауэн пробирались не в один десяток таверен и распивочных по всему городу, отрабатывая задание сливаться, оставаться настолько незамеченными, что прочие посетители даже не удостаивали их замечания о погоде. Рол думал об этом, как о невозможном деянии, ибо Рауэн была самой прекрасной женщиной, какую он встречал, да и сам он не отличался особой неприметностью.

– Значит, надо как следует переодеться, – сказал он тогда Рауэн. – Плащи с капюшонами, поддельные бороды и прочее.

– Нет, войдем такими, как есть.

– Это невозможно.

– Сперва понаблюдай за мной.

И она скользнула в «Прокаженного Весельчака» быстро и уверенно, точно выдра, охотящаяся на угрей. Он двинулся следом, и головы, не шелохнувшиеся, когда проходила она, теперь подались на вывернутых шеях, и множество лиц поглядело на него с подозрением, а то и враждебностью. В этом заведении не пил никто, кроме моряков и портовых грузчиков.

– Как это делается? – спросил он у нее позднее, когда она помогла ему выпутаться из того, что последовало, и они ушли.

– Это в сознании, как ограда, которой ты себя окружаешь, или, еще точнее, теньпелена. Она заставляет твой образ расплываться в их сознании, отводит от тебя их мысли, как щит отбивает клинок.

– Да. Но как это делается? Одна из ее бесценных улыбок.

– Это нечто такое, что ты должен обрести сам. Достаточно знать, что это можно сделать, что это в тебе и только ждет твоего решения.

Что же, он это делал порой случайно, или ему казалось, что делал. Требовалось сперва хорошо представить себе теньпелену, а затем он видел, как яркие копья людского любопытства устремляются к ней. Едва это происходило, тень сгущалась, отражала копья и они отскакивали. Легче было, если наблюдатели успевали набраться. Или если они подходили по одному, по двое. Чего он пока еще не достиг, так это охват сосредоточенным вниманием всех присутствующих, оборачивающихся взглянуть на последнего, кто вошел. Все люди так поступают, это вполне естественная привычка. Единственное, как Рол мог защититься от такого множества глаз, это войти следом за кемто другим, чтобы тот принял на себя всю тяжесть удара.

Но нынче ночью его ничуть не тревожило, как много мужчин и женщин заметят его приход и уход. Сабля успокаивающе отягощала его бедро, в стали клинка ощущались нетерпение, жгучее желание покинуть ножны. Рол рассмеялся вслух, сам не зная чему, меж тем народ на улице вопросительно смотрел на высокого юношу с необычными глазами в волочащемся по мостовой черном плаще. С моря принесло легкий дождик, и теперь булыжник у ног Рола сиял, но уличные торговцы лишь двигались под своими полосатыми да клетчатыми полотнищами, а прохожие да проезжие и вовсе не обращали внимания на нечастые капли. Тележный Путь, главная здешняя дорога, вился среди холмов, точно шелковый кушак, брошенный на неубранной постели. На больших перекрестках полыхали уголья в железных жаровнях, а Городские Стражи стояли, зевая, да чтото бурчали друг дружке. Стража только что сменилась, заступила Ночная. Ей платили больше, чем Дневной, но служили в ней также более прожженные малые, и от нее имело смысл держаться подальше. Ее капитан получал вознаграждение от Пселлоса, но ему не всегда удавалось удержать в узде своих подчиненных. Они знали Рола. Пселлос подробно описал им нового ученика шесть месяцев назад. Они следили, как он проходит, и краешком глаза Рол заметил, что они сплевывают. Он улыбнулся, ибо все еще пребывал в странном игривом настроении.

Он свернул с Тележного Пути, когда дождь усилился. Толпы закутанных в плащи дурно пахнущих горожан толкались и бранили друг друга на узких улицах, все пытались держаться подальше от канав посередине дороги, откуда исходило зловоние и где водились крысы. Настала весна, и в лесу в предгорьях расцветали примулы, но здесь в городе меньше давали о себе знать времена года. Можно было без забот пить пиво на улице, если стояло лето, а в самые холодные зимние ночи во многих тавернах взимали входную плату для тех, кто отчаянно жаждал тепла, вот и все.

Нищий с глазамиизюминками на сморщенном лице протянул руку с желтыми ногтями в слепой надежде. Рол уронил туда миним, и попрошайка разинул рот, ощутив редкостный вес серебра.

– Спасибо твоей чести! Будь благословен твой дом! – Он счастливо отделается, если его не убьют за это, прежде чем подойдет к концу ночь.

Восточный Конец, самая нижняя часть города, обращенная к Деннифрею. Рауэн водила его сюда несколько раз, чтобы он привыкал к бурной уличной жизни с настойчивыми лоточниками, грозными шайками, хитрыми мошенниками. Порой казалось поразительным, что обычные честные торговцы и предприниматели могут заниматься своим делом в Аскари, но, конечно, все зависело от Короля Воров и их готовности платить за покровительство. Перо, прибитое над входом в лавку, означало, что ни разбойнику, ни мелкому воришке не стоит тревожить это место. Если он это делал, в скором времени его находили с перерезанным горлом. Некоторые из старых заведений, например гостиницы, так долго находились под защитой Короля Воров, что перо вырезалось на камне или дереве и помещалось над входом как знак отличия, обещая, что никого внутри не удушат в постели. Перьеносцы, как простой люд часто называл парней из Гильдии Воров, могли пить всю дорогу от вершины холма до гавани, не платя ни гроша, такова была их власть в городе. Знай Рол тогда то, что знает теперь, ни за что не осмелился бы последовать за Пселлосом и Куаре в ту ночку. Но тогда, пожалуй, он попрежнему служил бы поваренком, которого держали бы лишь, дабы время от времени брать его кровь. Оба они с Рауэн давали Пселлосу кровь раз в месяц. Господин называл это платой за постель и стол. Он относил ее к аптекарю Грейвену, державшему лавку здесь, в Восточном Конце, и здесь ее тайно выставляли на аукцион. Так богачи и знать Аскари продлевали свою жизнь, попивая кровь тех, кого в душе считали чудовищами. То был странный мир, куда более странный, чем мог когдато себе представить Рол, какие бы диковинные байки ни рассказывал дед. Заметив уличную драку, он приблизился и стал с некоторым любопытством изучать участников. Три разбойника насели на сухопарого мужчину средних лет, на лысине которого уже запеклась коегде его никчемная кровь. Разбойники носили синие тряпки вокруг шей, это означало, что они имеют лицензию и Стража не должна их беспокоить, впрочем, в здешних окрестностях Стражи после темноты не имелось. Разбойники пытались вести себя разумно.

– Просто отдай нам кошелек и отделаешься шишкой на черепе, приятель.

– Ты только делаешь себе хуже, – со скорбным видом заметил второй.

Маленький лысый человечек прижимал кошелек к груди, словно дитя. Глаза его были крепко сомкнуты, а редкие зубы стиснуты. Один из нападавших вытащил длинный нож.

– Ах так, паршивец, тогда получай.

– Отвалите, ребятки, – вмешался Рол, подначиваемый неведомо чем. Рукоять сабли дрожала под его ладонью. Казалось, оружие надо удержать, чтобы само не вылетело из ножен. Четверо прекратили борьбу и воззрились на него. И увидели рослого мужчину, нет, едва ли больше, чем мальчика, если взглянуть повнимательней, но крупного для своих лет и с до странности непостоянными глазами. Поношенный плащ лишь отчасти скрывал, что вся остальная одежда вполне добротна. И на поясе висел тугой кошелек. Три разбойника выпустили лысого невеличку, и тот шлепнулся в грязь. Лента крови непрерывно исходила из его макушки, плотно запечатав один глаз и капая на небритый подбородок. Парень с обнаженным ножом осклабился.

– Прогуливаемся по трущобам, юный петушок? Охота взглянуть, как живется внизу? Бьюсь об заклад, чистое серебро распирает твой кошелек. Такие, как ты, медяков при себе не носят. А может, и золотой риал отыщется. Ах, как давно Щелчок в последний раз видел золото!

Двое других тоже обнажили ножи. Впрочем, «нож» – это слишком мирное слово для остро заточенного отрезка железа длиной в фут. Сердце Рола заколотилось, отдаваясь в глотке. Он не боялся, напротив, его охватила своего рода радость. Он обнажил меч, и тот взлетел, точно среди улицы взмахнуло сияющее крыло. Черный плащ Рол намотал на левую руку. И понял, что искал как раз чегото такого.

Случайные прохожие вокруг останавливались, чтобы поглядеть, народ начал скапливаться у стен ближайших домов. То было древнейшее развлечение, бесплатное для тех, кто сам не участвовал. Новый народ высовывался из верхних окон, вопя, хлопая в ладоши и сзывая детей, чтобы посмотрели.

Глаза Щелчка на один миг сосредоточились на клинке. Мимолетное сомнение уступило откровенному удовольствию. Они с Ролом улыбнулись друг другу с безупречным взаимопониманием. Затем разбойники пришли в движение. Двое пошли на него спереди, третий стал огибать, заходя в тыл. Без какоголибо вмешательства сознания Рол отразил два стремительных и прямых ножевых удара, лязгнув железом о железо и вызвав небольшую россыпь искр. И без промедления двинулся вперед. Его левый локоть задел главаря под носом, разбив зубы и вызвав треск хряща. Рука, двигаясь дальше, обошла разящее лезвие второго и поймала его запястье. Одновременно Рол следил и за третьим, сзади, замахнувшимся для смертельного удара, его присутствие ощущалось как облако за плечом. Рол, не оглядываясь, развернул саблю и почувствовал, как она разрезает нечто податливое, словно глина. Внимание вернулось ко второму. Рол вывернул ему запястье, сломал его с громким треском и выпустил исступленно вопящего бандита, тут же отведя новый колющий удар третьего сзади. Рол вышел из круга. Главарь закрывал руками лицо, кровь текла сквозь его пальцы. Второй подбирал свой нож, одна его рука висела, обмякшая и ни на что не годная. Третий хватал воздух ртом, сжимая ладонями красную прореху там, где Рол взрезал ему брюхо. Кругом послышались нестройные и насмешливые рукоплескания. Ктото бросил полкочана капусты в главаря, раздалось ехидное улюлюканье. Двое, которые держались на ногах, помогали друг дружке убраться прочь, меж тем как зеваки освистывали их и забрасывали мусором. Третий свалился, сжимая в кулаках израненные кишки. Ноги он поджал, как ребенок, улегшийся спать, и вскоре издох в грязи. Рол взглянул на свой клинок. Ни пятна крови. Для этого сталь слишком быстро рубила. Рол подумал о сверкающем орудии, которое использовал Пселлос, чтобы каждый месяц брать у него кровь.

– Да будет тебе имя Ланцет, – сказал он, и оружие, казалось, колыхнулось в его руке в ответ. Он убрал его в ножны, освободил от плаща левую руку, заметив, что в плаще появилась прореха, и огляделся, словно пробуждаясь ото сна.

Кучки любопытных уже разбредались, спеша по своим делам. Хотя улица была многолюдной, вокруг Рола образовалось свободное пространство, как будто его окружала незримая стена. Он потер ладонью лицо и склонился над лысым невеличкой, лежащим с окровавленным лицом и сжимающим кошелек. Тот ухмылялся.

– Ты дерешься играючи, паренек. Помогика мне встать. – Очутившись на ногах, он подал Ролу руку, точно качая воду насосом. – Идем, я угощу тебя выпивкой. Хотя бы это я могу. Никогда не видел, чтобы так владели клинком. Идем, меня ждут друзья.

Рол хотел было отказаться. Его лихость уже улетучилась, и ее начало сменять холодное и тяжкое похмелье. Но он подумал о Башне, о том, что в ней сейчас происходит, и кивнул. Теперь он был доволен, что за кемто следует, вялый и безразличный.

Невеличку звали Вудрином, он был казначеем и совладельцем анделисийского брига, следующего к Осмеру, далеко на югозападе мира, за пределами Семи Островов. По пути бриг причалил к Гаскару, чтобы оставить здесь половину груза моржового клыка и дать матросам немного повеселиться в прославленных тавернах Аскари. Кошелек, который он так отчаянно защищал, содержал выручку за продажу на аукционе груза, а та, в свой черед, представляла собой большую часть жалованья морякам за плавание в один конец.

– Уверен, я не единственный из команды, кто с радостью закажет тебе выпить. – Невеличка смеялся, вытирая кровь с глаза покрытым пятнами платком.

«Прокаженный Весельчак». Рол заставил себя улыбнуться, когда Вудрин хлопнул его по спине и препроводил внутрь. Помещение с низкими балками заполнял дым белыни, здесь было тесно и жарко, как в парилке, пованивало пролитым пивом, немытыми телами и тухлой жратвой. Рев пестрой толпы ударил по Ролу, точно волна, когда они вошли, но стало немного тише, когда Рола принялись внимательно изучать те, чьи носы не погрузились слишком глубоко в пивные кружки. Никакой тенипелены. Он стоял, как обычный человек среди людей, настороженно отвечая на их взгляды. Могучий и жуткий на вид детина поднялся от очага, где поворачивал на вертеле свинью.

– Вудрин, что это ты в крови и вообще скверно выглядишь. Говорил же я тебе, идем вместе.

Никогда еще Рол не видал такого, как говорящий. Добрых полтора фатома в высоту, он вынужден был передвигаться на корточках под балками заведения, костяшки его пальцев покоились на плитах пола. Два зеленых огня горели в его голове и то и дело исчезали под нахмуренной костной скалой, тупые клыки дугами выступали над нижней губой. Тело его было пестрооливковым, светлее на груди, темнее на предплечьях и лице. Одет он был в свободные штаны из коровьей шкуры с оставшимися на ней волосками и кожаный жилет. Огромные косолапые стопы этого создания были босы, каждый палец на них толщиной с запястье Рола.

– Не бойся, Галлико. При мне ангелхранитель. А именно житель этого города, который счел уместным уберечь меня от коекаких излишне дружелюбных грабителей.

Существо, которое он назвал Галлико, неуклюже подалось вперед, покачиваясь на кулаках, точно судно, пробирающееся через морские валы. Хоть оно и согнулось в три погибели, глаза его оказались на одном уровне с глазами Рола. Свет в них стал несколько умеренней. Теперь Рол видел в зеленых радужных оболочках золотые крапинки, а посередине черные зрачки, но не круглые, а ромбообразные. Глаза окружало массивное сращение костей, оливковая кожа туго обтягивала их, а ее усеивали крохотные золотистые волоски. Голова чудища была полностью лысая, но редкая козья бородка пробивалась на подбородке, в ушных мочках висели золотые кольца, достаточно крупные, чтобы человек спокойно просунул большой палец. Чудище подняло руку (толще бедра Рола) и положило лапу ему на плечо.

– Итак, – прогудело оно низко, точно басовая лютня. – Как могут звать этого жителя города?

– Меня зовут Рол. Рол Кортишейн.

– Рол Кортишейн, я Пеор Галлико, – и тварь жутко ухмыльнулась. – Пожалуй, я закажу тебе пиво.

Уличное побоище превратилось теперь в рассказ, и вполне достойным его повествователем оказался Вудрин после того, как его товарищи подлечили малость его разбитую голову и устранили с одежды самую скверную грязь. Рол пил доброе пиво, которое поступало, пенясь, в высоких деревянных кувшинах из погреба под ногами. В Башне Пселлоса сам Господин, Рол и Рауэн пили вино, а пиво, порядком разбавленное водой, предназначалось для нижестоящих. И по вкусу даже не напоминало здешнее.

Галлико наблюдал за Ролом, одной лапой поворачивая свинью на вертеле так легко, как если бы то был цыпленок.

– Вудрин, но ведь он еще совсем мальчик. Ты уверен, что то были три отчаянных грабителя, а не просто какойнибудь сорванецзамухрышка застиг тебя врасплох?

В ответ на эту колкость грянул дружный смех. Вудрин пришел в негодование:

– Говорю тебе, это были три настоящих грабителя с лицензией. Мальчик спокойно вступил с ними в схватку, будь уверен, прикончил одного, а двух других вынудил ковылять прочь со сломанными костями и разбитыми носами.

– Он несколько молод для того, чтобы ловко убивать, – произнес Галлико, но теперь добродушие пропало из его голоса. Зеленый блеск в его глазах стал резче. – Но да, понимаю, понимаю… – Он осекся и как следует отхлебнул из деревянного жбана, который в его лапище казался не более наперстка. – Мне бы надо подышать воздухом и вытянуть хребет, чтобы отошел. А нука, наш доблестный спаситель, дай мне руку и помоги отсюда выползти.

Разговоры и смех затихли, и Галлико, оглядевшись, улыбнулся.

– Что вы скисли? Я его не укушу. Идем, Рол Кортишейн. Прогуляйся со мной.

Впервые в жизни Ролу не хотелось покидать таверну. Есть чтото в том, чтобы прослыть героем, или по меньшей мере это нечто такое, что можно принять, и это приводит в границы некоего братства. Это было ново для него и понравилось ему.

Улицы были черны и полны бегущей воды. Но дождь прекратился, и в этом лишенном света уголке города оказалось возможным поднять голову и увидеть звезды. Галлико выпрямился в полный рост, покинув таверну, и Рол отступил на шаг, пораженный зрелищем такой громадины. Его рука двинулась к рукояти Ланцета, дали себе знать обретенные навыки.

– Нуну, – ровно произнес Галлико, – тебе незачем меня бояться. Мы все перед тобой в долгу, а моряки не страдают забывчивостью. Держи свой клинок в ножнах. – Его ноздри расширились, и он внюхался в воздух. – Ветер меняется. К утру он задует с другой стороны, точнехонько с востока. И будет бить нам в левый борт.

– Вы отплываете завтра?

– Сегодня, парнишка. На заре.

– К Осмеру?

– Да, к солнечному Осмеру Певцов. Двенадцать дней ходу, если Ран смилуется.

– А затем куда?

– А туда, куда нас поведет новый груз и куда забросит ветер. Ветер, груз и крепкие ребята на борту, вот и все, что нужно доброму кораблю, чтобы получить прибыль в этом нашем безбожном мире.

Рола внезапно охватила болезненная тоска, жажда взойти на борт вместе с этим чудищем и его спутниками, дружба которых таким теплом наполнила покинутую таверну. Бороздить морские просторы и навсегда покинуть Башню Михала Пселлоса с бесконечным обучением для неведомой цели. Рауэн. Стать чистым и свободным и снова попасть в море.

– Ты когдато сам был чемто вроде моряка, – уверенно предположил Галлико.

– Откуда ты знаешь?

– Есть чтото в том, как ты глядишь на звезды. Большинство людей бегло взглянут на них, и все. А ты изучаешь их как тот, кто их знает.

– Я ходил под парусом с их помощью. Немного. Больше вдоль берега.

– Стало быть, ты знаком с морем.

– Я когдато целую жизнь прожил у него и за его счет. Теперь кажется, то было давнымдавно, но лишь кажется.

– Время движется медленней, пока мы молоды. Я прожил сотню лет и вырос лишь наполовину.

– Так ты… прости меня, но что ты такое? Галлико рассмеялся, могуче, гулко и потоварищески.

– Обломок прошлого, гонимый волнами. Люди зовут нашего брата полутроллями, но это лишь имя. Во мне есть Древняя Кровь. – Галлико остановился, призадумавшись. – Как и в тебе, мой юный друг.

Они воззрились друг на друга, Рол в забрезжившем удивлении, Галлико спокойно кивнув.

– Старшее Племя, о котором лучше не говорить. Древняя Кровь являет себя самыми разными способами, самым чудным обликом. Демон или ангел, это во всех нас.

– Стало быть, ты знаешь, как мне удалось сберечь ваше жалованье.

– Ты сберег Вудрина, что значит для нас куда больше. Но да, я не слишком удивлен. Люди неспроста нас боятся.

– Твои товарищи по судну, кажется, не боятся тебя.

– Это потому, что мы как одна семья. Нас объединяет «Морской Ястреб».

– «Морской Ястреб»?

– Так называется наш бриг, хотя по моему разумению голубок, да и только. Мы из дюжины разных народов и племен, но для нас главное – верность кораблю и друг другу.

Опять необычная боль шевельнулась в Роле, чувство, что ему чегото недостает, чегото такого, что разделяет Галлико со своими товарищами.

– Мне пора идти, – произнес он.

– Ты действительно житель этого города, Рол?

– Я ниоткуда.

– Тогда для тебя возможно чтото похуже, чем искать дом в море. Нам не хватает нескольких матросов. Я знаю, ребята примут тебя с радостью.

Рол склонил голову, осознав, как это просто. Завтра в это же время он будет далеко в море с людьми, способными его оценить. Он будет чист.

– Я не могу. У меня есть коекакие дела здесь, в Аскари. Незаконченные.

Лапа Галлико поразительно легко чувствовалась на его плече.

– Так я и думал. Но если окажется, что дело дрянь, держи путь в Спицегавань на Осмере. Каждый год в пору листопада капитаны со всего Моря Неверных Ветров являются туда чинить свои посудины.

Рол поднял взгляд. Его лицо стало очень юным в свете звезд.

– И «Морской Ястреб» тоже?

– И мы. Прощай, мой друг. – Галлико повернулся, склонился и вернулся в таверну, дверь закрылась за ним, отрезав от улицы плеснувшие на миг свет лампы, смех, дух пива и людского пота. Рол подобрал вокруг себя плащ и зашагал в гору, покидая Восточный Конец. Прочь от моря.