Текст книги "Зелёный король"

У женщины, которая шла вместе с мужчинами, были седые, коротко стриженные волосы и бесстрастное лицо. Именно она 3 июля 1945 года в Зальцбурге сказала Ребу, что фотограф Лотар находится в лаборатории возле Колокольной башни. Она сознательно направила его в ловушку, устроенную Эпке. Встреча с этой женщиной была лишь первым эпизодом в охоте Реба Климрода за эсэсовцами. Кстати, Хохрайнера он нашел очень легко – бывший оберштурмбаннфюрер совершенно благополучно в 1946 году вернулся на собственную текстильную фабрику. Ровно через сто часов с момента своего возвращения из Мюнхена в Австрию Реб нашел ее. А сегодня, 23 марта 1947 года, пошел сорок третий день, как он и Лазарус следили за женщиной, вместе и порознь.

– Нас интересуют и другие типы, которые сейчас в шале. Правда, малыш? Особенно эти трое.

– Четверо, – уточнил Реб.

Шел одиннадцатый час вечера, чувствовалось, что ночь будет холодной. С горы, где они спрятались в засаде, были видны огни Альтаусзе. Чтобы попасть в это место, надо было ехать из Бад-Ишля, где летом постоянно жил император Франц Иосиф (это в пятидесяти километрах к востоку от Зальцбурга), и выехать на дорогу в Леобен, а в Бад-Аусзе свернуть направо, на другую дорогу, которая разветвляется: правая приведет в деревни Грюндльзе и Гесль, левая – в Альтаусзе. В обоих случаях попадаешь в самое сердце Мертвых гор, потому что здесь расположены глубокие темные озера в обрамлении высоких крутых скал.

– Здесь четверо мужчин да эта женщина, – уточнил Реб.

Герда Хюбер – так звали женщину из Зальцбурга. Разыскивая ее, Реб рассуждал логично: она сообщница Итона Эпке, а значит, бывала в их особняке возле Богемской канцелярии. Расчет Реба оказался правильным – по описанию внешности Герцу Хюбер опознали несколько торговцев квартала. Они назвали ее фамилию и сообщили один немаловажный факт: она была уроженкой Граца, родного города Эриха Штейра. Дальше было просто: женщина являлась сотрудницей отдела австрийского Красного Креста, в полномочия которого входило оказание помощи перемещенным лицам. У нее был доступ ко всевозможным документам и пропускам.

– Они начали двигаться.

Из шале вышел третий мужчина. Лазарус и Реб его тоже узнали.

– Да это же Арни Шайде! – воскликнул Дов. – Это мой старый друг. Арни очень любит посещать францисканские монастыри в Риме, да и здесь тоже.

Несколько раз Дов отслеживал маршрут Арни Шайде. Дважды он приезжал в Рим и исчезал за воротами Ватикана. Было ясно, что и этот сотрудник Красного Креста перевозил туда очередного преступника, скрывающегося от правосудия.

Реб пристально рассматривал в бинокль ближайшие участки дороги, ведущей к шале.

– Примерно в трехстах метрах от нашего укрытия стоят две машины, Дов. Обе с выключенными фарами.

– Ты допускаешь, что они принадлежат полиции?

– Нет, я так не считаю.

Дов покинул свое укрытие и пробрался поближе к автомобилям. Он направил на них свой бинокль и буквально через минуту сказал:

– Один «мерседес» я уже видел, и даже помню где. Это было десять дней назад в Инсбруке. Именно тогда я вернулся из Италии. Я запомнил сломанную ручку на задней дверце автомобиля, его регистрационный номер и рожи сидевших в нем стрелков. Арни также был с ними. Малыш, жди меня здесь, я сейчас вернусь.

Дов скользнул вниз и исчез невидимкой. Буквально через минуту в шале раздался телефонный звонок. Еще через несколько минут началось оживление, перешедшее в суету. Один мужчина бросился в дом, двое других стояли наготове, сжимая в руках пистолеты. «Кто-то успел их предупредить», – подумал Реб.

Вскоре все успокоилось. Реб прятался за деревом с пистолетом в руке, напряженно вслушиваясь в наступившую тишину. Наконец он услышал знакомый голос:

– Я здесь, малыш. Осторожно, не пристрели меня, пожалуйста.

Запыхавшись от быстрого подъема на гору, Дов появился в пяти шагах от Реба. Он продолжил свой рассказ о том, что увидел внизу:

– Машина та же, и ребята те же, но подъезжают и новые. Скорее всего, начинается новый Сталинград. Осмелюсь даже поставить раввина против пирожка с картошкой, что это охота за нами. Знаешь, у меня в голове постоянно крутится мысль: а не прячется ли там, в этом шале, сам Адольф Гитлер?

Дов Лазарус произнес эти слова и усмехнулся в темноту ночи.

Вскоре Реб Климрод и Дов Лазарус точно знали: да, на них началась охота. Они оказались в центре широкого полукруга, освещаемого ярким светом электрических фонарей.

– Нам не следует забывать, что в Сталинграде проиграли они, – скептически произнес Дов.

Они отошли от шале больше чем на километр, и сейчас их путь лежал по восточному берегу маленького озера Альтаусзе[20]20
  Озеро Альтаусзе расположено у подножия Мертвых гор. Эту часть Австрии называют Аустерланд, которую Геббельс переименовал в «Alpenfestung» – «Альпийская твердыня». Последние нацистские «герои», собравшиеся здесь, намеревались стоять насмерть. Но они сдались всего лишь пятерке американских солдат. В последние месяцы войны здесь прятались шестьдесят тысяч гражданских лиц, разграбивших все богатства Европы.


[Закрыть]. Пока что их по-прежнему скрывали деревья, поэтому беспокоиться особо не стоило. Они решили, что спуск к Альтаусзе уже отрезан. Значит, им следовало пробираться дальше на восток, в деревушку Грюндльзе. Оттуда они собирались выйти к Бад-Аусзе, где можно было рассчитывать на помощь или даже обратиться в полицию. Реб шел первым. Неожиданно он остановился: прямо перед ними засветилась другая линия электрических огней. Это означало, что путь им прегражден, круг замкнулся. Но выбора не было, и они продолжили путь вперед по все более и более обрывистому склону. Ночь была на исходе, пришлось ускорить шаг. Вскоре они увидели заснеженные вершины Мертвых гор.

– Это препятствие нам не преодолеть, – сказал Дов. – Я здесь точно не пройду, и знаешь, малыш, почему? Потому что у меня нет твоих ног серны.

Несколько минут они стояли у подножия гор и спорили. Дов Лазарус, такова была его натура, готов был к немедленной схватке с преследовавшими их врагами. Реб Климрод изо всех сил отговаривал его от этой затеи, умоляя продолжать путь. Полукруг огней светился совсем рядом, метрах в ста. Решили идти на северо-запад от Грюндльзе. Очень скоро их ослепили фары нескольких машин, уже стоявших на дороге, ведущей в деревню. В свете фар Дов и Реб увидели отряд людей, стоящих цепочкой, с оружием наизготовку.

– Перед нами все уцелевшие нацисты Третьего рейха, – весело констатировал Дов.

Убегая, Дов потерял очки. В темноте он плохо видел, и Ребу пришлось тащить его за собой. Более двух часов люди с оружием гнались за ними буквально по пятам. Наконец они увидели долгожданные огни Гесля и нашли место, откуда было видно озеро Топлиц. Дов снова стал в позу и решительно заявил, что отказывается идти дальше.

– Это я, Дов Лазарус, и я один готов сразиться со всеми вами, – кричал он в темноту своим преследователям.

В ответ раздались выстрелы, Реб насчитал их семь и определил, что произведены они из двадцатидвухмиллиметрового маузера. Во время войны такое оружие гитлеровское командование выдавало только отборным стрелкам вермахта. Пули пролетели мимо, а Дов и Реб продолжали упорно карабкаться по склонам. Через несколько минут Дов снова объявил, что не сделает дальше ни шагу. Внизу распростерлось огромное озеро, а он устроился в глубокой выемке скалы.

– Отсюда открывается великолепный вид, малыш. Я останусь здесь, даже без очков я смогу помешать подойти поближе этой армии нацистов.

Довольный собой, он рассмеялся в темноту и продолжил:

– Ты же сам понимаешь, малыш. Хотя я уверен, что твоя голова сообразила это раньше моей. То, что я предлагаю, наш единственный шанс. А они бегают быстрее нас. Ты должен быть спокойным и прислушиваться к тому, что диктует твой разум.

Дов еще несколько минут уверял Реба, что сумеет сдерживать наступающих нацистов долго. Во всяком случае, по его расчетам, Реб длинными ногами сможет обежать Мертвые горы и найти помощь.

– Теперь уж точно я не сделаю ни шагу. А тащить насильно мои девяносто килограммов ты не сможешь. Ступай, малыш, и убери того, кого мы ищем. В знак благодарности его смерть запиши на мой счет.

Всего через несколько минут после того, как Реб ушел, возле скалы послышались первые выстрелы. Дальше он услышал песню, которую пел на прощанье Дов Лазарус. Пел он громко, так, чтобы его услышали и Реб, и враги: «My bonnie is over the ocean, му bonnie is over the sea».

Рассвет еще не наступил. Реб отчаянно, изо всех сил карабкался по скалам. На высоте двухсот метров он услышал глухой звук скатывающегося по склону горы тела, чтобы навечно погрузиться в черную ледяную воду озера Топлиц. В какое-то мгновение он подумал о том, что Дов уже погиб, но тут же услышал выстрелы, а за ними песенку, которую распевал человек с легким ирландским акцентом. Снова загрохотали выстрелы, и песенка оборвалась.

В ту же ночь, примерно в три часа, Реб снова был недалеко от шале. Охранников он не обнаружил, но в доме горел свет. Он в два счета влез на балкон, и тут же голос спросил по-немецки:

– Вы их прикончили?

– Только одного, – ответил Реб Климрод.

В комнату вошел мужчина с автоматом наготове. По всей видимости, это был охранник. Он готов был выстрелить, но пуля Реба опередила его. Точный выстрел в шею убил его мгновенно.

В шале находились еще мужчина и женщина (но не Герда Хюбер). Увидев Реба, они просто оцепенели от страха. У мужчины было худое лицо, большие залысины на лбу и горбатый нос. Он пристально смотрел на Реба своими темными глазами.

– Кого вы ищете? – настороженно спросил он у Реба.

– Мне нужен Эрих Штейр.

– Я знаю Эриха Штейра, адвоката из Вены.

– Это именно тот, кого я ищу.

– Мне неизвестно, где сейчас этот человек. Возможно, он погиб.

– А кто вы?

Через входную дверь, которую Реб нарочно не закрыл, послышался звук подъезжающих автомобилей.

– Кто вы и почему вас так усиленно охраняют? – еще раз спросил Реб у мужчины.

– У вас ошибочное мнение по поводу моей персоны. Тот, кого стерегут, уехал сегодня ночью. А я всего лишь владелец этого шале. Имени человека, которого здесь так тщательно прятали, я не знал никогда.

Климрод потребовал документы у мужчины и забрал их. В то время Реб еще не знал, кто такой Адольф Эйхман.

Встреча Реба Климрода и Яэля Байниша произошла 10 апреля 1947 года. После долгой разлуки, которая длилась без малого полтора года, молодые люди встретились в Риме. Встреча не была случайной. Байниш находился в Италии по заданию «Хаганы» с целью увеличения числа эмигрантов в Палестину. Через три месяца уже будет результат: 4515 человек, в том числе завербованных Яэлем Байнишем, поплывут туда на борту бывшего грузопассажирского судна «Президент Гарфилд». Впоследствии этому кораблю дадут другое название – «Исход».

Условленным местом встречи Байниша и Климрода была небольшая площадь перед замком святого Ангела.

– Откуда ты узнал, что я сейчас в Италии? Оставленную тобой записку я нашел у Берчика практически накануне отъезда. Рим я покидаю завтра.

– Я зашел к Берчику, чтобы поговорить с кем-нибудь из «Моссада» или «Хаганы». Чтобы подтвердить собственную личность, я назвал несколько фамилий, в том числе и твою. Вот тут Берчик и сообщил, что ты в Риме. Надеюсь, у тебя найдется несколько свободных часов. Я хочу тебе кое-что показать.

Они шли по узкой улочке, приведшей в итоге на виа Крещенцио. Рядом была площадь святого Петра. Реб указал на вывеску на одном из зданий с текстом на двух языках – итальянском и немецком.

– Здесь маршрут заканчивается. На Боденское озеро они приезжают из Германии через Линдау или Брегенц, возможно также, через перевал Решен, через который два года назад переходили и мы. Он едут на машинах, иногда на автобусах, на ночлег останавливаются в монастырях францисканцев. Список скрывающихся от наказания я составил специально для тебя. Одного из сопровождающих зовут Арни Шайде. Есть женщина – Герда Хюбер. В Риме о них заботится немецкий прелат Хайдеман, руководитель одной из организаций Ватикана. Хайдеман снабжает их паспортами Красного Креста. Некоторые из них получают даже сутаны и поддельные документы от иезуитов. Из Италии они уезжают через Бари, но чаще – через Геную. Убегают в Испанию, Сирию, Эфиопию и особенно в Южную Америку. От возмездия таким способом убежали сотни нацистов.

То, что рассказал Реб Климрод, сильно озадачило Яэля Байниша.

– Откуда у тебя такие сведения?

– Цель моих поисков была несколько иная, а эту информацию я получил в процессе, – ответил Реб. – То, что я узнал и какие выводы сделал, я должен был сообщить надежному человеку.

Последняя фраза, произнесенная Ребом, означала, что он не состоит в какой-либо организации и не имеет начальства, перед которым должен отчитываться. Байнишу, подрывнику в прошлом, имеющему в настоящее время более сложные поручения, было известно, что его бывший боевой коллега порвал связи с сионистскими организациями.

– Ты не работаешь даже с этими безумцами из «Накама»? – спросил Яэль.

– Нет, и давно, – жестко отрезал Реб.

– А где Лазарус?

– Он погиб, – так же жестко ответил Реб.

На этом разговор прервался, повисла длительная пауза. Они шли по набережной Тибра. Байниш с осторожностью рассматривал Климрода. И без того высокий, юноша стал еще выше на несколько сантиметров и прибавил в весе несколько килограммов. Осталась по-прежнему неуклюжая фигура, медлительные, но очень точно рассчитанные движения, тот же бездонный взгляд огромных глаз. Но все же Байниш нашел, что в бывшем боевом друге произошли изменения. Он стал более жестким и уверенным в своем будущем.

– А то, что искал, ты нашел, Реб?

– Почти да, – по-прежнему жестко сказал Климрод.

Они снова немного помолчали, думая каждый о своем. Неожиданно Байниш повернулся к другу и сказал:

– Ты должен помнить, что я всегда относился к тебе как к лучшему другу. Если тебе понадобится помощь, можешь на меня рассчитывать.

– Спасибо тебе, Байниш. Твоя помощь мне пока не нужна.

Свой путь они снова продолжали молча. Было понятно, что к теме возмездия нацистам они больше не вернутся. Байниш стал рассказывать о той стране, что создавалась на берегах Тивериадского озера и реки Иордан. По его мнению, у многих людей, уже приехавших и тех, кто еще приедет, будет свое место на земле, своя родина. С большим воодушевлением Яэль рассказывал о тех великих делах, которые предстоит сделать, чтобы создать страну счастливых людей.

Все это Реб внимательно слушал, а когда друг закончил, очень спокойным голосом произнес:

– Все это без меня, Яэль.

– Но почему, Реб? Ведь ты такой же еврей, как и я. Даже просто быть евреем тоже означает жизненный выбор.

– Пока я ничто, просто ничто. И давай закончим этот разговор и нашу встречу.

Яэль Байниш получил от Реба список фамилий, адреса монастырей и явок на двадцати страницах, исписанных мелким почерком. Эти ценнейшие сведения Реб собрал, «имея цель несколько иного рода». Байниш был удивлен и слегка смущен.

– У меня такое впечатление, что ты делаешь нам прощальный подарок.

– Похоже, что так, – все так же жестко ответил Реб.

И в этот момент Яэль Байниш увидел в огромных глазах Реба Климрода хорошо знакомый блеск. Длинной рукой Реб обнял друга за плечи:

– Я благодарен тебе за все.

Реб Климрод ушел очень быстро, перейдя Тибр по мосту. Он ушел и ни разу не оглянулся на друга, стоящего на площади де ла Роверра.

15

Аркадио Алмейрас мечтал стать художником. Сейчас ему было пятьдесят шесть лет. В начале двадцатых годов он вместе с Эмилио Петторути совершил поездку в Берлин, где состоялась их встреча с Клее. Он все время вспоминал о нескольких визитах к Кандинскому в Веймаре. Так что лет пять или шесть он все же успел побыть настоящим художником. В те времена он надеялся, что обладает хоть толикой таланта, пусть даже самой крохотной. Когда он оставался наедине с собой, то частенько восклицал: «Да нет у меня и этой крохи таланта! Я – пустыня Гоби».

Сейчас он разговаривал с молодым человеком:

– Кто, по вашему мнению, может быть автором этой картины?

– Это, по-моему, Кандинжки. Картина стоит довольно дорого, я в этом не сомневаюсь. Ее цена не меньше тысячи долларов, – ответил молодой человек высокого роста.

Говорил он на правильном испанском языке, но достаточно медленно, даже запинаясь.

– Вы француз?

– Нет, бельгиец.

Небольшой холст в красивой раме Алмейрас поставил на пороге входной двери в галерею на улице Флорида в Буэнос-Айресе. Картина сразу ожила даже под бледным светом аргентинского зимнего дня. Он продолжал внимательно рассматривать полотно и автограф автора. Дело в том, что художник Кандинский в собственной фамилии часто писал букву «s» на манер «j». Мимо прошла симпатичная молодая женщина, Алмейрас улыбнулся ей и сказал:

– Это произведение Кандинского, русского художника, умершего недавно в Париже. Вы правы, этот холст стоит дорого, больше тысячи долларов. Вы действительно намерены его продать?

– Да, и только потому, что мне нужны деньги. Вам не стоит беспокоиться, я не украл этот шедевр.

Молодой человек вытащил из кармана куртки документы, в которых было указано, что эта картина была приобретена в Мадриде в минувшем году у некоего Маурера и на законных основаниях доставлена в Буэнос-Айрес.

– Но вы упоминали и другие картины, – заметил Алмейрас.

– Да, целых четыре, – подтвердил молодой человек.

Он вынул из кармана крошечный блокнотик, открыл его на нужной странице и протянул Алмейрасу. «Третье июля 1946 г., Мадрид. У Гюнтера Маурера, приехавшего из Берлина, куплено пять картин. П. Клее, В. Кандинжки, Ф. Марк, А. Марке, Ф. Марк. За все уплачено 1200 американских долларов».

– Вы действительно уплатили именно эту сумму?

– Да, именно эту, хотя он просил за картины пять тысяч, но вынужден был сбросить цену, потому что очень торопился уехать.

Алмейрас открыл глаза от удивления. «Всего тысяча двести долларов за столько прекрасных полотен: холст Клее, два холста Марка, холст Кандинского, холст Альбера Марке! Неужели эти европейцы не понимают, что это целое состояние!» – думал Алмейрас.

– Вы намереваетесь продать все картины?

– Я еще не решил, – ответил молодой человек. – Возможно, я сделаю это позже.

– Вы будете ждать более выгодного предложения?

Худое лицо молодого человека и его большие светлые глаза заметно смягчались, когда он улыбался.

– Именно так я и поступлю.

Они договорились, что Алмейрас оставит у себя холст Кандинского на несколько дней. Он также изъявил желание посмотреть и четыре других полотна, просто из любопытства. Однако парень сказал, что их нет в Буэнос-Айресе и даже в Аргентине. Они оставлены на хранение в Боготе у проживающего там брата. Молодой человек намеревался уехать к нему в ближайшее время.

– Вы говорите на немецком? – спросил Алмейрас.

– Я знаю всего лишь несколько популярных фраз: «Jawhol», «Kommen Sie mit mir»[21]21
  Искаженное от нем. «так точно»; «следуйте за мной». – Прим. перев.


[Закрыть] и еще кое-что, – смеясь, ответил юноша.

– «Der Blaue Reiter», – произнес Алмейрас. – «Синий всадник» – так называлась группа художников перед войной 1914 года. В нее входили Кандинский, Марке, Марк и Клее. Истинный ценитель будет заинтересован в покупке всех ваших пяти холстов. Ведь это уже своего рода галерея, так ведь?

– Да-да, – утвердительно произнес молодой человек.

– Такое предложение заинтересует больше всего аргентинцев немецкого происхождения. У нас в Аргентине появилось много немцев, особенно в последнее время, – при этих словах Алмейрас усмехнулся. – Франц Марк и Альбер Марке погибли во время войны 1914–1918 годов. Коллекционеры дорого ценят их холсты, ведь они погибли в расцвете творческих сил. Для тех, кто приехал из Германии, приобретение этих полотен равноценно какому-либо патриотическому поступку.

– Я согласен с вами, – сказал парень с улыбкой. – Все пять холстов я продам с удовольствием, если будет выгодное предложение. Я благодарен вам за искренность, буду это помнить.

Еще юноша сказал, что не может назвать свой адрес в Буэнос-Айресе, но обещает зайти в галерею при первой же возможности. На прощанье он назвал свое имя: Анри Хаардт.

Шел семнадцатый день наблюдения. Именно он и стал самым главным днем в задуманной операции – был обнаружен Эрих Штейр.

Диего Хаас родился в Аргентине. Его отец был выходцем из Каринтии, а мать – потомственной наследницей династии де Карвахаль, о чем она не уставала напоминать всем, кого знала. Маленький рост этого толстощекого блондина был обратно пропорционален его цинизму, который периодически достигал пиковых высот, а откровенная наглость граничила с откровенным безумием. Диего Хаас владел испанским, немецким и английским языками, изучал право, хотя сам был не в ладах с законом. Однако, невзирая на это обстоятельство, был принят в секретари к богатейшему немецкому иммигранту Эриху Штейру.

В сентябре минуло пять месяцев со дня его поступления на службу. Диего хорошо изучил своего хозяина и сделал вывод, что этот очень богатый, умный, образованный, с изысканными манерами и утонченным вкусом человек – самый настоящий негодяй. По части подлости ему не было равных даже в его окружении.

Диего всегда обращался к патрону с исключительной вежливостью:

– Сеньор, известно ли вам хоть что-либо о Кандинском? Лично я считаю его потрясающим художником.

Эрих Штейр бросил на картину абсолютно равнодушный взгляд, но воскликнул:

– Да, это восхитительно!

Он тут же вышел на улицу и с гораздо большим интересом принялся разглядывать проходящих сеньорит. Здесь же, на улице, стоял лимузин Штейра с водителем и телохранителем. Он жил не в Буэнос-Айресе. Как только он приехал в Аргентину, то тут же купил себе роскошное ранчо в окрестностях Кордовы. Диего принимал в процедуре покупки самое активное участие. Через несколько дней в поместье доставили бессчетное количество ящиков, содержимым которых были бесценные сокровища. Диего Хаас, очень гордившийся своим безразличием к ценностям мировой культуры, пришел в неудержимый восторг, увидев столько шедевров. Видно было, что Штейр решил обосноваться в Латинской Америке надолго. В Аргентине он организовал специальную контору, где стал главным консультантом по капиталовложениям своих несчастных соотечественников, сбежавших из Европы. Честно говоря, Хааса мало волновало наигранное сочувствие Штейра, который был не настолько глуп, чтобы действительно оказывать помощь. Штейр был сволочью, а Диего всего лишь добросовестным секретарем. Вместе они объездили всю Аргентину, Венесуэлу, Чили и Колумбию.

Владелец пяти полотен известных художников наконец согласился их продать. Об этом Алмейрас сообщил Штейру 5 ноября 1947 года. Эрих Штейр в сопровождении Диего Хааса выехал в Колумбию якобы на деловую встречу, хотя главной целью была покупка картин. На следующий день они прибыли в Боготу.

Диего сидел на заднем сиденье автомобиля рядом с адвокатом.

– Не люблю я все эти города. К примеру, Богота внушает мне ужас, не лучше впечатления от Сантьяго и Каракаса, а Асунсьон вызывает чувство омерзения. С большим трудом я переношу даже Буэнос-Айрес. Я могу терпеть только Рио, хотя там не говорят по-испански.

– Будьте так любезны, закройте рот, вы слишком болтливы, – попросил Штейр преувеличенно любезным тоном. Он читал какие-то документы, держа папку на коленях. За рулем сидел колумбиец с профилем черепахи. Справа от него расположился телохранитель Штейра, некто Груббер, который, по глубокому убеждению Хааса, был тупее коровы. Диего не смущало то, что Эрих Штейр попросил его заткнуться. Он продолжал свой треп:

– Я не успел познакомиться с Европой так, как хотел. Когда вы, нацисты, стали заниматься там туристическим бизнесом, я почти уговорил Мамиту – мою маму дать мне денег, чтобы годик-другой пожить в Париже. Но не получилось, именно поэтому я также считаю себя жертвой Третьего рейха.

– У вас очень глупые шутки, Хаас. Еще одна, и я дам указание Грубберу набить вам морду. Будьте уверены, он сделает это с превеликим удовольствием.

Час назад в аэропорту Боготы Эльдорадо произвел посадку самолет, прибывший из Каракаса. Трое прилетевших этим рейсом мужчин тем временем уже подъезжали к центру города. Был пятый час утра. В Боготе было холодно, моросил мелкий дождь, сказывалось местоположение столицы – более двух с половиной тысяч метров над уровнем моря.

Мужчины сразу же направились в отель, расположенный рядом с дворцом Сан-Карлос (здесь когда-то проживал Боливар). Портье подал Штейру записку. Она была на испанском языке и подписана неким Энрике Хаардтом. В переводе Диего она гласила: «Если вы по-прежнему желаете купить эти картины, то меня вы можете найти после шести вечера по адресу: карреро де Бакато, 8, в квартале Чапинерро».

Вначале Штейр подумал, что займется этим завтра, однако желание увидеть полотна пересилило, и он решил ехать сегодня же.

В восемнадцать пятнадцать они подъехали по указанному адресу. Квартира находилась в недавно построенном жилом доме. Было видно, что он еще не полностью заселен.

Однако, едва они подошли к входной двери, появился мужчина и подтвердил, что в квартиру на шестом этаже жилец уже въехал. Это сеньор Энрике Хаардт, он недавно прошел к себе.

На первом этаже дома располагался узкий холл. Здесь была комната привратника и две лестницы. Одна из них вела в подвал, а другая – из шести ступенек – на второй этаж. На этом этаже был еще один холл с большой площадкой для двух лифтов и запасная лестница.

Первым, как обычно, опережая шефа метра на три, шел Груббер. Он первым и подошел к лифтам. Диего Хаас немного задержался, поскольку приостановился поговорить с привратником, который показался ему довольно странным.

Хаас спокойно шел по лестнице и подходил уже к площадке на втором этаже, как вдруг совершенно неожиданно раздались три оглушительных выстрела. Он стал лихорадочно соображать, что ему делать: исчезнуть под видом того, что он бежит за помощью, или действительно звать на помощь. Но дальнейшие события не оставили ему выбора: перед ним, словно из-под земли, возникла высокая фигура молодого человека, который приказал ему по-испански:

– Немедленно вызовите привратника, здесь произошел несчастный случай.

Привратник уже сам спешил сюда, так что звать его не пришлось. В этот момент Диего вспомнил, что есть еще шофер-колумбиец. Однако тот выстрелов не слышал, поскольку наружная дверь была заперта. Незнакомый молодой человек с пистолетом в руке был абсолютно спокоен, поэтому Хаас также успокоился и преодолел еще несколько ступенек.

На площадке второго этажа, прислонившись к металлической двери одного из лифтов, лежал мертвый Груббер. Из раны на затылке тонкой струйкой вытекала кровь.

В нескольких метрах от мертвого охранника стоял Эрих Штейр. Он был невредим, но перепуган до смерти. На его лице застыло выражение удивления, смешанного с ужасом.

– Ложись на пол, – услышал Хаас команду и выполнил ее, как и появившийся на площадке привратник. Длинная худая рука парня с пистолетом принялась обыскивать Хааса.

– У меня оружия нет. Я его боюсь. Я могу пораниться даже маникюрными ножницами.

– Если вы будете вести себя смирно, то останетесь целы, – спокойно сказал ему незнакомец.

– Я буду тих, как ангел, и согласен пролежать весь вечер вот так, на животе, – произнес Диего со всей убедительностью, на которую только был способен.

На всякий случай незнакомец обыскал и привратника. В событиях наступила недолгая пауза. Незнакомец заговорил на немецком:

– Ну что, Эрих Штейр, ты узнал меня?

– Да, Реб Климрод, хотя ты и сильно вырос.

– Она погибла в Белжеце, Эрих. Там же погибли мои сестры. Это по твоей команде их отправили в Белжец или же эсэсовцам из Львова было предоставлено право выбора?

– Лагерь я специально не выбирал. Реб, молодой блондин, которому ты приказал лечь на пол, знает немецкий, поэтому он все понимает. Тебе придется его пристрелить.

– Я был в замке Хартхайм.

– Я приказал Эпке показать тебе фотографии перед тем, как тебя убить. Надеюсь, ты их видел.

– Да, видел.

– Как тебе удалось меня разыскать?

– Благодаря тебе же, вернее, той почтовой открытке, которую ты прислал жене из Буэнос-Айреса, чтобы сообщить, что добрался благополучно. Однажды ночью я обыскал ее квартиру и нашел открытку. Вначале я не обратил на нее должного внимания, но потом вспомнил имя Тарантелло. Именно так звали героя твоей пьесы.

– Да, оказывается литературный талант иметь небезопасно. У тебя действительно есть полотна Клее, Марка и Марке?

– Нет, с тех пор как ты их украл. Сейчас, Эрих Штейр, ты отправишься в правый лифт.

– Реб, все это в Кордове, и если ты дашь мне время, то я все верну. Абсолютно все.

– Я велел тебе идти в лифт.

– Но если я умру, ты не вернешь то, что принадлежало твоему отцу. А ведь ты, Реб, боготворил отца и его картины.

Раздался выстрел. Диего Хаас вздрогнул и приподнял голову. Он увидел, что Штейр по-прежнему стоит, но только на левой ноге, поскольку пуля раздробила ему правое колено.

– Не заставляй меня просто пристрелить тебя, это тебе не удастся. Делай то, что я сказал, – заходи в лифт.

Ковыляя, Эрих Штейр направился к лифту.

– Вы действительно говорите по-немецки?

Диего Хаас сразу даже не сообразил, что вопрос относится к нему, поэтому не успел солгать.

– Да, свободно, – ответил он. – Но я всегда ездил в Европу только для того, чтобы посмотреть, что у европейских дам под юбками.

Он поднялся и сел. Теперь он впервые увидел лицо человека, которого патрон называл Реб Климрод. Черты лица этого юноши были искажены гримасой ненависти и отвращения. Однако голос его, отдающий приказания, оставался фантастически спокойным:

– Встаньте и подойдите сюда поближе.

Хаас подошел к кабине лифта. Ее стены были сделаны из стальных пластин. Кабина была открыта. На стене на уровне глаз висели три фотографии с мученическим изображением инвалида-мужчины. Человек ползал по полу подвала, а его рот кривился в страдальческой гримасе. Было понятно, что человек задыхается.

– Это мой отец, Иоганн Климрод. У тебя, Эрих, будет время хорошенько рассмотреть эти фотографии.

Штейр шагнул в кабину и упал на пол в углу. Он еще пытался что-то сказать, но металлическая дверь закрылась, и щелчок замка заглушил звук его голоса.

В двери было маленькое застекленное окошечко. Очень скоро в нем показалось лицо Эриха Штейра. Хаас видел, как шевелятся его губы, произнося никому не слышные звуки.

– Как вас зовут?

– Диего Хаас.

– Отойдите и сядьте там, где сидит привратник. Хотя он вовсе не привратник, поэтому ни за что не отвечает. Сидите оба смирно, и гарантирую, что вы останетесь невредимы.

Реб Климрод принялся действовать. Из кабины второго лифта он достал холщовую сумку и электропровода. Его приготовления на несколько секунд прервались. Диего видел, как у парня задрожали губы, казалось, он сейчас расплачется. Но это была секундная пауза. Юноша сосредоточенно подключал провода, а по тыльной стороне его левой ладони стекала тоненькая струйка крови. Диего увидел в рукаве куртки окровавленную дырку и понял, что парня задела пуля, выпущенная Груббером.

Парень подключил провода, потрогал металлические стенки. Затем он отошел и посмотрел в стеклянное окошечко. Все происходило в абсолютном молчании. Через некоторое время он подозвал к себе Диего и приказал дотронуться до стенок лифтовой кабины.