Текст книги "Зелёный король"

– Бегите к реке, там спасетесь!

Роша выскочил из сарая буквально за несколько секунд до того, как строение рухнуло (там хранилось горючее и алкогольные напитки). С обожженными руками и опаленными волосами Убалду прыгнул в воду и таким образом спасся.

В результате этой бойни погибли девять сотрудников поста, в том числе и брат Рамоса. Четверо были ранены, включая жену начальника Клаудиу Рамос. Беременная женщина уцелела и была отправлена в Сантарен, где благополучно родила ребенка и живет до сих пор.

После этого случая Убалду Роша переселился в Манаус. В апреле 1949 года ему предложили подняться вверх по Жауапери, чтобы наладить там отношения с ваймири. С того трагически памятного дня в декабре это племя индейцев практически исчезло из поля зрения. Были предположения, что они ушли на север, возможно даже на территорию племени яномама. Человека, сделавшего Убалду это предложение, звали Барбоза. Людей, подобных ему, в Бразилии называют сертанистами, то есть знатоками «сертао» (амазонский лес), причем Барбоза был одним из самых известных специалистов в этом деле. Хотя этот человек и входил в Службу защиты индейцев, он оказался их истинным другом и даже защитником. Этим обстоятельством Убалду Роша был сильно удивлен.

С 1943 года Барбоза жил и работал в штате Мату-Гросу вместе с братьями Орландо и Клаудио Вильяс Боас, великими знатоками жизни индейских племен. Роша он заявил, что владеет бесценным опытом общения с южными индейцами, а вот опыта общения с племенами севера Амазонии у него нет, поэтому он ищет надежного помощника. Одновременно он пригласил к себе на работу двух антропологов, но не нанял ни одного солдата.

Роша к тому времени уже оставил Службу защиты индейцев и работал в «Бут лайн», компании, которая с начала века осуществляла связь между Ливерпулем и Икитос, хотя расстояние между этими пунктами равнялось четырем тысячам километров по реке Амазонке. Подумав, Роша счел предложение Барбозы не лишенным смысла и принял его.

Они покинули Манаус 10 мая. Немногочисленный отряд поднялся вверх по Риу-Негру. Переплавляясь от островка к островку, они добрались до Моры. Плыть по Жауапери не стали, а по совету самого Роша решили передвигаться по Риу-Бранку, которая занимает очень выгодное для них географическое положение. Она течет точно на север, а ее бассейн занимает северную часть Бразилии, юг Венесуэлы, на западе граничит с бассейном реки Ориноко, а на востоке – с британской колонией Гвиана.

В пути Роша рассказал Барбозе о белом великане с зеленой повязкой на лбу. Замысел Роша состоял в том, что им непременно нужно найти этого человека, который, по мнению Убалду, пользуется у индейцев огромным, если не абсолютным авторитетом, благодаря чему безопасно живет в племени и даже сумел добиться перемирия между такими этнически разными племенами, как ваймири и яномама. Только он может поспособствовать удачному воплощению их миротворческого плана.

Через три недели путешествия по Риу-Бранку они увидели вдали горные массивы загадочной гряды Пакарайма. Роша, переводчик и индеец ваймири, крещеный и получивший имя Себастьяо, высадились на правом берегу реки в месте под названием Каракараи. По имеющимся сведениям, белый должен был находиться именно в этом районе. Весь июнь Роша провел в напрасных поисках. Он обследовал все деревни, на подходе к которым находил стрелу с двумя скрещенными перьями – знаком дружелюбия ее жителей. Все это время он пытался добыть нужную информацию, задавал индейцам множество вопросов, но ни на один из них не получил вразумительного ответа. Чаще всего лица аборигенов оставались непроницаемыми.

В начале июля решено было плыть дальше по реке. На этот раз в экспедиции участвовали Барбоза, этнограф по имени Нелсон ди Андради, индеец Себастьяо и сам Роша. Они поднялись на пятьдесят километров вверх по течению реки Ажарани. В конце первой недели июля эта четверка прибыла в одну деревню. Они поняли, что здесь их ждали, поскольку встретили с большим гостеприимством. На угощение подали жареную свинину, приготовленную без соли и перца, – так едят индейцы. Яномама ценят только пресную пищу, которая пахнет лесом и дождем. Подчиняясь природному инстинкту, едят землю, чтобы компенсировать недостаток железа и других минеральных веществ в организме. Лица многих из них были знакомы Роша.

– Могу поклясться, эти парни устроили ту бойню у Рамоса, – сказал он Барбозе. – Нет сомнения, что это яномама. Их раскраска подтверждает, что они не живут на этой территории.

– Умоляю, тише…

Сквозь сон Роша ощутил, как на его плечо опустилась незнакомая рука. Он открыл глаза и увидел на фоне луны высокий и худой силуэт человека. Лицо было скрыто в полумраке.

– Спокойно, ведите себя спокойно…

Человек говорил шепотом, что не понравилось Роша, но он выполз из гамака и пошел вслед за ним по берегу реки. Чувство тревоги, граничащее со страхом, и одновременно сильное любопытство охватили Убалду. Постепенно им овладевало даже некоторое возбуждение. Примерно через сотню метров белый с зеленой повязкой на лбу остановился. Теперь Роша поразили не только рост, но и выражение глаз.

– Вы владеете испанским?

– Говорю плохо, но понимаю все, – ответил Роша.

– Я следил за вами, когда вы работали у Рамоса. Вы из тех немногочисленных служащих, у которых были нормальные отношения с индейцами. Вы меня понимаете?

– Да, понимаю.

– С какой целью вы появились в этом лесу, да еще без оружия?

Роша рассказал белому о цели прибытия сюда Барбоза.

– Вам следует встретиться с ним и поговорить, – добавил Роша. – Это очень надежный и доброжелательный человек.

– Я не буду с ним встречаться. Он и его товарищи должны уехать завтра же. Они попали в зоопарк, – скажите ему об этом.

Он произносил слова очень медленно, поэтому создавалось впечатление, что ему все это на самом деле безразлично. В то же время от этого полностью обнаженного, имеющего только зеленую повязку на лбу человека исходила властная аура. Это называется харизма, но Роша не знал тогда этого слова. Он задал белому достаточно наивный вопрос:

– Вы вождь индейцев?

Тонкие черты его лица высветились под белым светом луны, и Роша увидел, что человек улыбается.

– Нет, я не вождь и никогда им не буду. Просто я пока живу в этом племени, пока… Вы хорошо знаете Манаус?

– Я уроженец Моры, но в Манаусе я долго жил.

Белый человек с повязкой на лбу продолжал свою речь:

– Завтра вместе с другими членами экспедиции вы покинете это место. Но я хочу, чтобы вы вернулись. Либо один, либо вместе с этим ваймири Себастьяо. Вы ничем не рискуете, если вернетесь вдвоем. Мне нужно, чтобы вы привезли сюда лекарства: сульфаниламиды, пенициллин и стрептоцид. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Пенициллин я знаю, а названия остальных лекарств я запомню. Но ведь на их покупку нужны деньги.

Белый протянул к нему свою длинную худую руку и разжал ладонь – на ней сверкнули бриллианты. У Роша остановилось дыхание. «На эти камешки можно купить целый квартал в Монако и даже оперный театр», – чуть не выпалил он, но вовремя остановился и только выдохнул:

– А если я возьму бриллианты и не вернусь?

И на этот раз на лице белого появилась обаятельная улыбка.

– Вы не сделаете этого, я вам доверяю, – произнес белый своим плавным голосом. – Вы можете вернуться тогда, когда позволят обстоятельства. Доплывите по Риу-Негру до порогов Каракараи. В этом месте посередине реки есть большой остров. Там вы высадитесь и будете ждать. Поочередно у вас появятся двое. Первого визитера зовут Яуа, он яномама или, точнее, саматари[27]27
  Яномама – название этнической группы индейцев, которая в действительности состояла из племен шириана, вайка и саматари и др.


[Закрыть], второй – Мадуарага, ваймири. Вы видели его во время нападения на дом Рамоса, он его возглавлял. Им вы передадите подготовленные медикаменты.

– А где же будете вы?

– Это не имеет значения. Adios[28]28
  Прощайте (исп.). – Прим. перев.


[Закрыть].

Через несколько секунд белый человек исчез, словно растаял в тропиках. У Роша было ощущение, что он встретился с каким-то мистическим явлением, он даже почти поверил в это, к тому же в руке у него сверкали драгоценные камни, оставленные белым на покупку лекарств.

Двадцать месяцев Убалду Роша совершал периодические перемещения (всего одиннадцать рейсов) между Манаусом и Каракараи в сопровождении Себастьяо. Общество этого индейца являлось гарантом безопасности. Но по мере совершенствования познаний в диалектах, бытующих на территории Ронаимы, он смог путешествовать самостоятельно.

Из компании «Бут лайн» он уволился, поскольку жалованье было более чем приличным. Бриллианты он сбывал постепенно, чтобы не вызвать у клиентов подозрений. Однако за все двадцать месяцев он не видел больше белого человека с зеленой повязкой на лбу.

При первой же встрече Роша попробовал познакомиться поближе с индейцем Яуа из племени саматари. Это был индеец почти скульптурного телосложения и даже высокого (для индейцев) роста – метр семьдесят. Его блестящие черные глаза даже не моргнули, когда Роша и Себастьяо стали расспрашивать о белом человеке. У него был такой вид, будто он вообще ничего не знает. Так он держался и при всех последующих встречах. Роша пришлось больше общаться с Мадуарагой, вождем племени ваймири, который тоже не внушал особого доверия. К тому же приходилось все время помнить о том, что он был организатором нападения на «факторию» и что он собственноручно пытался убить Клаудиу Рамос.

Только через одиннадцать месяцев Яуа сбросил наконец свою непроницаемую маску. Роша теперь был без Себастьяо, поскольку сам хорошо говорил на языке яномама. Он стал спрашивать о белом человеке, утверждая, что руководствуется исключительно дружескими чувствами и уважением. Однажды Яуа, сильно волнуясь, выложил все.

Оказалось, что его родная сестра была женой Кариба (вероятно, так они называли белого). Сестру, ее ребенка и еще двадцать членов племени убила хорошо вооруженная группа золотоискателей, орудующая в районе реки Пары. Гаримпейрос совершили это несколько недель назад.

– А где же теперь Кариб? – спросил Роша, возмущенный фактом вопиющего геноцида индейцев.

– Он ушел, – ответил Яуа.

– Куда?

– Туда, – произнес индеец и показал рукой на юго-восток. – Это очень далеко.

– А он вернется?

– Он – саматари, а место саматари только в лесу. Он вернется! – с абсолютной уверенностью ответил индеец.

В конце мая 1950 года Реб Климрод покинул район верхнего течения Риу-Бранку. Это произошло через тысячу дней после того, как он бежал из Боготы и расстался с Диего Хаасом на берегу реки, чтобы погрузиться в «зеленый мир». Столь затянувшееся пребывание в джунглях, сопряженное со множеством страданий, имело для Реба и благоприятные последствия. Восстановив душевное спокойствие, оно излечило его душу. Такого внутреннего покоя у него не будет больше никогда и нигде.

Перед тем как покинуть «зеленый мир» окончательно, он посетил Манаус. Желания еще раз встретиться с Убалду Роша у него не было, поэтому он сразу же спустился вниз по Амазонке и доплыл до Белена. Здесь он устроился на грузовое судно вначале помощником кочегара, а затем кока. У Реба не было ни одного бриллианта, хотя там, в джунглях, он был обладателем громадного состояния. Но он не взял с собой ни одного камешка. Он считал, что не имеет на это никакого права.

Следующим в его маршруте значился Новый Орлеан. Он прибыл в город 12 июля и в тот же день покинул его.

Глава IV
Черные псы

17

16 июля 1950 года Дэвид Сеттиньяз готовился отпраздновать два важнейших события в своей жизни: ему исполнилось двадцать семь, и в этот же день должна была состояться его свадьба. Накануне он посетил своих будущих родственников, проживающих в Нью-Йорке. А две недели назад он с успехом защитился и получил диплом доктора юриспруденции, завершив одновременно обучение в Гарвардской школе бизнеса.

В девять часов утра, когда Дэвид Сеттиньяз почти оделся, к нему подошел метрдотель и многозначительно произнес:

– Некий господин желает видеть вас, сэр.

– Как его зовут?

– Этот господин отказался представиться, – ответил метрдотель.

– Попросите его подождать несколько минут, – дал указание Дэвид Сеттиньяз.

Беспрерывно звонил телефон. Прибывали все новые и новые гости, большой особняк родителей невесты уже гудел, как переполненный улей. Наконец Дэвид покончил с гардеробом и спустился на первый этаж особняка. Холл дома по случаю свадьбы превратился в потрясающую выставку цветов. Тотчас к Дэвиду подошел другой слуга и напомнил, что в библиотеке его ждет «господин, скрывающий свое имя». Сеттиньязу пришлось пробираться сквозь толпу окруживших его гостей. Наконец он выбрался из плотного кольца шаферов и подруг невесты и оказался в библиотеке. Сперва ему показалось, что здесь никого нет. Но он ошибся, поскольку меньше чем через минуту почувствовал чей-то взгляд и тут же увидел парня из Маутхаузена.

– Я понимаю, что выбрал неподходящее для визита время, и прошу вас извинить меня, – сказал Реб Климрод. – Я звонил в Бостон по тому номеру телефона, который когда-то дала мне ваша бабушка. Мне назвали этот адрес на Парк-авеню, но о том, что вы женитесь, не сообщили. Я хотел было уйти, но незнакомая мне молодая женщина настояла на том, чтобы я остался. И вот я здесь…

Сеттиньяз рассматривал Реба с удивлением, даже, вернее, с большим изумлением. Целых пять лет прошло с тех пор, как он впервые увидел этого парня, которого спас от верной гибели. Потом они расстались без малейшей надежды и желания на дальнейшую встречу.

– Я и подумать не мог, что вы в Соединенных Штатах, в Нью-Йорке, – наконец произнес потрясенный Дэвид.

– Здесь я совсем недавно. К вам я зашел только для того, чтобы еще раз поблагодарить за все, что вы для меня сделали. Сейчас я пожелаю вам счастья в семейной жизни и уйду, – произнес Реб.

Парень был одет очень скромно: голубая застиранная рубашка, какие обычно носят моряки, полотняные брюки и на ногах сандалии. Волосы были коротко и небрежно подстрижены, а на загорелом лбу выделялась странная полоска белой кожи. Зато фигура парня осталась прежней, хотя, возможно, он немного подрос, во всяком случае, так показалось Дэвиду. Но что-то в нем все-таки изменилось, и вот что: от его длинной, сухопарой фигуры исходила какая-то магическая сила.

– Прежде чем уйти, я хочу спросить у вас: где я могу найти Джорджа Тарраса? Сообщите, пожалуйста, мне эту информацию.

– В университете сейчас каникулы, поэтому в Гарварде его нет. Скорее всего, он у себя дома, в штате Мэн. Я напишу его адрес и номер телефона.

Так же, как и пять лет назад, Реб очень вежливо, с улыбкой поблагодарил:

– Не беспокойтесь, я все запомню, – Реб сделал только три шага и оказался возле двери.

– Подождите, – заволновался Сеттиньяз, – не исчезайте бесследно. Когда бабушка сообщила мне о вашем визите, я был в отчаянии от того, что вы не оставили свой телефон и адрес.

– Так ведь у меня не было адреса, – с улыбкой произнес Реб, – нет его и сейчас.

– Но я же могу вам помочь, даже дать взаймы… – робко предложил Сеттиньяз.

В ответ Климрод покачал головой, а в светлых глазах промелькнуло подобие улыбки.

– Я уеду в свадебное путешествие на две недели, – уже более спокойно сказал Дэвид. – Далее мы отправимся на несколько недель к матушке в Бостон. Но первого сентября я открываю адвокатскую контору «Уиттакер энд Кобб» на Мэдисон-авеню. Если к этому времени вы еще не покинете Нью-Йорк, то я с удовольствием встречусь с вами. Вы придете?

Реб Климрод кивнул головой в знак согласия. Он уже собирался взяться за медную ручку двери, но в этот момент дверь открылась и в комнату вошла родственница Дэвида. Переступив порог комнаты, она оказалась совсем близко к Ребу.

– Это мой австрийский друг Михаэль Климрод. А это моя свояченица – Чармен Пейдж, – представил их друг другу Дэвид.

– А мы уже встречались, – весело сказала девушка и посмотрела Ребу в глаза.

– Да, мадемуазель буквально заперла меня здесь, – ответил Реб, внимательно вглядываясь в лицо девушки.

Молодые люди подали друг другу руки.

Глядя на них, Дэвид Сеттиньяз понял, что эта встреча не случайна.

18

Длинный поздоровался по-польски, поэтому первый вопрос, который задал ему Зби, был таким:

– Ты что, поляк?

– Я никогда этого не говорил, – ответил длинный на польском языке с самым безразличным видом.

– Но ведь ты говоришь на польском, – не унимался Зби.

– А что, это имеет такое большое значение?

Зби сплюнул и стал объяснять:

– Но какой смысл говорить по-польски, если ты не поляк. По-моему, эта мысль не придет в голову ни одному человеку в мире, если он не поляк.

На некоторое время разговор прервался.

– Да садись ты, наконец, пся крев! Разве можно иметь глаза на такой высоте? Как тебя зовут?

– Реб.

– Как это Реб?

– Вот так – Реб.

Несколько мужчин и женщина остановились у киоска, чтобы купить газеты и журналы. Один из них полюбопытствовал, что произошло со Зби. Он ответил, что попал под поезд в метро, но счастливо отделался, остался жив, только слегка поцарапался, и предложил компании спуститься в метро и посмотреть на этот поезд.

На самом деле Зби страдал от невыносимой боли и вообще едва держался на ногах.

– Ладно, пусть будет Реб, – согласился он наконец. – Гошняк сказал, что ты честный парень. Он не отзывается так о ком попало. Тебе уже приходилось торговать газетами?

– Нет.

– Ну а хоть чем-нибудь ты торговал?

– Сигаретами.

Разговор прервали покупатели, а затем у Зби начался приступ жуткой боли. Его лицо было разукрашено синяками, ужасно болели грудь, спина и левая рука, которую ему просто растоптали.

– Это хорошо, меня здесь не будет несколько дней, вот ты и займешься этим делом. А читать-то ты хоть можешь?

– Вполне прилично, и даже на английском, – упредил Реб вопрос продавца из киоска.

– А каким образом ты познакомился с Гошняком?

– С его братом, водителем грузовика, я часто ездил из Мемфиса, что в штате Теннесси, до Нью-Йорка. Можно я буду называть тебя просто Зби, ведь я не знаю твоего настоящего имени?

Зби произнес свои настоящие имя и фамилию. От их звучания много лет тряслись чиновники иммиграционной службы. От удивления у длинного брови полезли на лоб:

– А как все это пишется?

– Так же, как произносится, – парировал Зби. Он подождал несколько секунд, пока пройдет приступ боли в груди, и продолжил: – Надеюсь, Гошняк в тебе не ошибся. После выписки из больницы я желаю получить свой киоск обратно.

При этом Зби пристально посмотрел в большие светлые глаза Реба. Пребывая в раздумье, он обслужил еще одну даму, купившую в киоске газету «Нью-Йоркер». Все это время он наблюдал за Ребом.

Положение у Зби было отчаянным: выбитые зубы, распухшие губы и щека, невероятная усталость от бессонной ночи. Однако он постарался улыбнуться то ли подошедшей даме, то ли Ребу.

– Хорошо, Реб, просто отлично.

– У тебя раздроблена рука, надо наложить гипс. Я думаю, что у тебя сломаны ребра спереди и сдавлены сзади, сломана скула. Я просто молчу о выбитых зубах. В таком состоянии надо немедленно ехать в больницу.

– Для того, чтобы ты отнял это место?

Этот протест Зби был последней каплей. Он заскрипел зубами от очередного приступа боли, чувствуя, что теряет сознание.

– Я отвезу тебя в больницу, – услышал он голос длинного, доносившийся откуда-то издалека.

– Нельзя оставлять киоск без присмотра.

– Здесь поработает сын Гошняка, пока я вернусь. Давай, поехали быстрее.

– Но эти сволочи, избившие меня, обещали вернуться через несколько дней.

– Не беспокойся, этим я тоже займусь, – ответил длинный на прекрасном, просто классическом английском. – С ними я справлюсь, будь уверен.

Весной 1982 года, ровно через тридцать два года, прошедших с этого момента, Дэвид Сеттиньяз запросил у своей информационной службы полный перечень всех компаний и предприятий во всех сферах бизнеса, которые принадлежали Королю. Во внимание были взяты фирмы и предприятия, где ему принадлежал контрольный пакет акций – пятьдесят один процент. К работе подключили ЭВМ. Машина трудилась много дней и выдала наконец этот список. От одного его вида перехватило дыхание: рулон с информацией был шестиметровой длины. Здесь было перечислено 1687 компаний.

В работе этих фирм и предприятий в разное время были задействованы тысячи мужчин и женщин, но внимание Дэвида Сеттиньяза привлекла лишь одна фамилия, зато она упоминалась на ленте не менее пятнадцати раз в интервале с 1950 до 1960 года. Прежде эту фамилию адвокат никогда не встречал, к тому же писалась она весьма странным образом: ZBYNV SZBLZUSZK. Нормальный человек мог произнести этот набор букв с большим трудом. Дэвид обратился к знакомому переводчику в ООН, и тот сказал, что имя этого сотрудника, скорее всего, читается как Збигнев, а фамилия как Цыбульский. Именно так оно и было – Збигнев Цыбульский.

Длинный положил деньги на кровать Зби.

– Вот доллар и восемьдесят центов, а доллар, как и договаривались, я взял себе.

– Спасибо, – произнес в ответ Зби сдавленным голосом.

Он работал на шахтах в Силезии, потом уехал в Америку на заработки, но долго слонялся без дела по мостовым нью-йоркских улиц. Наконец ему удалось заполучить лицензию на владение газетным киоском, представляющим собой брезентовый навес над головой, защищающий от непогоды. На данный момент это была вершина его социальной лестницы.

– Я хочу узнать о тех ребятах, что тебя избили, – сказал Реб.

– Тебе не стоит с ними связываться, мальчик. Если они заявятся, скажи, что ты просто меня заменяешь и ничего не знаешь о том, где я сейчас. Как только я выйду из этой поганой больницы, я займусь ими.

Реб немного помолчал, усмехнулся и продолжил:

– И все-таки расскажи мне о них.

– Ну хорошо. Их трое: молодые итальяшки из Малберри или с Элизабет-стрит. Они ходят с ножами и металлическими штуками с шипами, надетыми на руку. В первый раз они появились у меня несколько недель назад. Я не единственный продавец газет из поляков, к кому они наведываются. К Гошняку, к Ковальскому с Пятой авеню и к братьям Альтманам с Юниор-сквер, – Збигнев перечислил много фамилий. – Они требуют по доллару в день с каждого и два доллара с таких оптовых торговцев, как Гошняк. Собирают по двести долларов в день, черт их возьми! И это только в Южном Манхэттене. Я думаю, за день этой сволочи перепадает более трех сотен. Некоторые торговцы платят им добровольно – те, что зарабатывают до десяти долларов в день. Эти работают на Таймс-сквер и у Центрального вокзала. А вот для меня даже один доллар – настоящее разорение, так можно и с голоду подохнуть. Ты должен знать, что еще полдоллара у меня забирает ирландец…

– Что за ирландец?

– Тот тип, что поставляет нам газеты. Это люди Финнегана.

Три самые большие нью-йоркские газеты разработали собственную систему распространения, но рэкетом здесь заправляют ирландцы.

– У нас нет выбора, Реб. Плати, или же не получишь газет. Все платят, и мне приходится, в итоге ежедневно я отдаю два доллара пятьдесят центов…

Эти события происходили 20 июля 1950 года. Молодой Эрни Гошняк и старый поляк Зби были единственными свидетелями дальнейших событий.

– Нас не проведешь, парень. Мы уверены, что ты поляк.

– Вы не совсем правы. Я патагонец с севера.

Черные глаза молодых преступников пристально смотрели на нового продавца газет. Видно было, что они не верят. Тот, который поменьше ростом, сказал:

– Ты зачем сюда явился? Считаешь себя умнее всех? Если будешь выпендриваться, мы тебя быстро проучим, нарвешься на неприятности. Так ответь, наконец, ты поляк или нет?

– На данную минуту поляк, – уступчиво ответил Реб. Он внимательно посмотрел сначала на юного четырнадцатилетнего Эрни, а затем на его подельника и улыбнулся им вполне дружеской улыбкой. – Сейчас я стопроцентный поляк, – еще раз повторил Реб.

– Мы не любим, когда нас дурачат, – сказал младший. – Один тип попробовал, но попал в аварию. И еще, мы не слишком большие поклонники поляков, особенно продавцов газет.

– Я поляк и продавец газет одновременно, – ответил им Реб все так же любезно.

– В таком случае гони доллар, если хочешь быть целым. Будешь платить по доллару каждый день, а по воскресеньям доллар и двадцать центов. Воскресные выпуски стоят дороже, поэтому с них такса выше. Если будешь нам платить, останешься под надежной защитой, а нет – в беду попадешь. Ты понял? Поляк может понять такую простую вещь.

– Да, я, кажется, начинаю понимать, что к чему, все-таки я поляк. Значит, я должен платить вам шесть долларов плюс доллар и двадцать центов в неделю. Всего получается семь долларов и двадцать центов. Я правильно вас понял?

Парни ехидно ухмыльнулись: да, наконец дошло. А этот парень для поляка очень даже сообразительный, правильно все подсчитал. Станет платить, и тронуть его никто не посмеет. Он будет под их «крышей», будет примерным поляком.

– Эта идея мне тоже нравится, – сказал Реб. – У меня только одно желание: быть тихим, послушным поляком. Но есть в этом деле одно препятствие.

– Какое препятствие? – выпалили юнцы в один голос.

– Дело в том, что я вас не боюсь, – сказал Реб с насмешкой. – Не боюсь вообще, хоть вы и вдвоем. Так что испугать меня не так просто. И знаете почему? Потому что вас только двое, вот если бы было трое… Тогда, пожалуй, я испугаюсь. Но двоих – никогда!

В руке одного из парней угрожающе блеснул нож. Реб сделал вид, что разочарован:

– Да брось ты его, и сейчас я не боюсь, хотя очень стараюсь испугаться.

Он мгновенно выбросил вперед свою длинную худую руку, сжал пальцами запястье с ножом и потянул нож на себя. Через несколько секунд его острие воткнулось в грудную клетку. Лицо Реба оставалось совершенно спокойным, казалось, что он неподвластен боли. Его светлые глаза даже улыбались этим двум юным бандитам.

– Вот видите, и теперь я не боюсь. А вот если бы вас было трое…

Таким же резким движением он оттолкнул руку парня в сторону. Лезвие ножа выскочило из груди. Из раны показалась кровь, большим алым пятном расплываясь на застиранной рубашке.

– Думаю, вам лучше прийти втроем. Возможно, тогда я испугаюсь. Приходите, когда появится желание, посмотрим, что у нас получится.

Они пришли снова в восемь вечера. В это время киоск уже закрывался, от него отъезжал грузовичок с непроданными газетами и журналами.

– Вот это другое дело. Помните, что я сказал? Я уже дрожу от страха…

Молодые люди переглянулись. Один из них сказал на итальянском:

– Да он же ненормальный, вы что, не видите?

– Я помню, что должен отдать вам доллар, – сказал Реб. – И я сделаю это, ведь теперь я вас боюсь. Пусть мне и не очень хочется это делать, но страшно. Неужели вы на этом сколачиваете капитал? Хотя мне кажется, что вы довольствуетесь малым, но это ваше дело. Вы отбираете у этих кретинов поляков один жалкий доллар, а ведь у них можно взять гораздо больше, да они просто облапошили вас. Но это меня не касается, разбирайтесь с ними сами. Вот ваш доллар.

От слов Реба у бандитов зачесались руки. Они стали допытываться, откуда у поляков деньги и почему Реб считает их кретинами. Они даже пригрозили искалечить его так, как изуродовали этого старикашку поляка.

– Может быть, ты сам грабишь поляков, поэтому нам остается так мало? – кричали итальянцы.

В это время Реб и Эрни загрузили в фургон непроданные газеты, грузовик медленно отъехал от киоска и покатил вверх по Уэст-стрит, в северную часть города, по набережным Гудзона.

Размашистым шагом Реб шел впереди машины, а за ним бежали трое парней, промышлявших вымогательством у мелких уличных торговцев. Они бежали и кричали:

– Так ты хочешь, чтобы мы с тебя шкуру спустили? Ты этого добиваешься?

Реб по-прежнему молча шел впереди грузовика, отмеряя своими длинными ногами большие шаги. Вскоре они подошли к складу. Реб первым вошел в здание и тут же исчез в его глубине.

Возле разбитых ящиков и разорванных мешков возились крысы. Они совсем не испугались людей, смело бегали вокруг, оскалив острые зубы.

– Сейчас я вам кое-что покажу, смотрите внимательно.

Реб засунул левую руку под рубашку (казалось, что он ощупывает рану) и извлек оттуда длинную узкую трубочку. Он поднес ко рту один ее конец и сказал итальянцам:

– Смотрите на третью крысу, бегающую слева.

Послышался слабый шелестящий звук, очень напоминающий выдох. В тело крысы вонзилась маленькая стрела. Зверек сделал несколько движений и замер, перевернувшись лапками кверху.

– Этот яд называется кураре, смерть наступает мгновенно. Мы, индейцы Амазонии, с его помощью уничтожаем все живое, что нам мешает. Яд действует молниеносно. Кто из вас сделает хоть один шаг, через две секунды будет мертв.

Реб внимательно посмотрел на парней и поднял свое грозное оружие.

– Так кого из вас отправить на тот свет первым? – этот вопрос Реб задал с леденящим душу спокойствием. – Вы еще не решили, и я не решил. Но вы значительно облегчите мне задачу, если кто-то из вас шевельнется. У меня тогда не останется выбора.

В помещении стояла полная тишина. Наконец самый маленький итальянец, проглотив комок слюны, с трудом вымолвил:

– Поляк, да ты и в самом деле чокнутый.

– Я уже не поляк, сейчас я индеец из племени гуаарибос-саматари, и я страшно жесток.

Он медленно зашел за спины трех парней и остановился.

– Не вздумайте оборачиваться, вы ясно видели, что я вложил в трубку три стрелы. Они вылетят быстрее чем за три секунды.

Один конец трубки воткнулся в затылок самого маленького итальянца. Парень вскрикнул приглушенным голосом.

– Пожалуй, я подожду, не стану вас убивать. Ложитесь на землю и не вздумайте хвататься за ножи.

Длинной рукой Реб вывернул запястье и выхватил нож у итальянца.

– Всем лежать, руки-ноги врозь. На этот раз вы останетесь живыми, но в следующий, если только встречу у газетного киоска или где-то еще, непременно убью. Я ведь саматари, понимаете? Если я не смогу прикончить вас, то это сделает мой брат Яуа. Убивать вас явится вся моя семья. А делать это они умеют очень неплохо, будьте уверены.

Лезвие ножа уткнулось в ладонь самого маленького итальяшки.

– Если вы появитесь у киоска даже для того, чтобы просто купить газету, вы отправитесь на тот свет прежде меня.

Реб наступил на рукоятку ножа ногой. Острие прокололо ладонь между указательным и большим пальцем. Парень заорал, и его дикий вопль отозвался страшным эхом в пустом здании склада на окраине Нью-Йорка.

19

Эстер Коли – так звали эту молодую женщину. Совсем недавно ей исполнилось тридцать лет. Она не была обольстительной красавицей, но была вполне симпатичной. Ежедневно она проходила мимо киоска Зби, но о знакомстве с ней он не смел даже мечтать. А вот у Реба это получилось очень даже запросто. Он столкнулся с Эстер на выходе из магазина и толкнул ее так сильно, что она выронила бумажный пакет с продуктами. Его содержимое оказалось на тротуаре Тридцать третьей улицы. Вначале молодая женщина сильно разозлилась, но потом ее развеселила неуклюжесть, с какой Реб бросился подбирать разбросанные продукты. Вначале она просто улыбнулась, а через некоторое время уже хохотала вместе с виновником. Они ушли вместе, и Ребу пришлось нести то, что осталось от пакета. Все время, пока девушка поджидала свой поезд на Пени-стейшн, они безудержно смеялись. А на следующий день они уехали на поезде вместе.