Текст книги "Ящик Пандоры"

Но ни одна страна не продемонстрировала мощь процесса Габера – Боша больше, чем Китай.

В 1972 году президент США Ричард Никсон приоткрыл «бамбуковый занавес»[16]16
  «Бамбуковый занавес» – эвфемизм термина «железный занавес» для Восточной Азии. Прим. ред.


[Закрыть] и посетил Китай. С ним был Джеймс Финнеран, член руководства компании M.W. Kellogg (MWKL). В Китае тогда перерабатывали больше отходов жизнедеятельности людей и животных, чем во всех остальных странах. Каждый грамм природного азота переносили даже на самые маленькие участки обрабатываемой земли. Больше пищи, чем производил Китай, изготовить было просто невозможно. Но этого не хватало. Крестьяне поедали домашний скот, дикие овощи, варили суп из травы, собирали кору с деревьев; в некоторых районах наблюдались случаи каннибализма. К 1961 году около 30 миллионов китайцев умерли от голода. Те, кто выжил, ели рис с минимумом овощей; мясо было редкостью; еда строго нормировалась. Хуже того, население Китая росло со скоростью 10 миллионов человек в год.

Компания M.W. Kellogg построила самый продуктивный завод по производству аммиака в мире. Финнеран сопровождал Никсона в Китай с намерением помочь местным промышленникам создать собственное предприятие, предполагая, что одно они все-таки построят. В результате появилось 13 заводов. В течение нескольких лет производство удобрений в Китае удвоилось, фермеры стали выращивать больше сельскохозяйственных культур, которых хватало не только для питания людей, но и для кормления животных. Мяса оказалось в изобилии. К 1989 году Китай стал крупнейшим в мире производителем и потребителем синтетических удобрений. И хотя там проживает одна пятая населения мира, проблема недоедания в этой части планеты отпала. Возникла иная проблема: в 1982 году 10 % населения Китая страдали от ожирения (вес на 35 % или более превышал идеальную массу тела). К началу 1990-х годов это количество возросло до 15 %. Сегодня более 30 % жителей Пекина имеют избыточный вес, а детское ожирение стало национальной проблемой.

В 1924 году, через пять лет после получения Нобелевской премии, Фриц Габер выступал в Институте Франклина (Филадельфия), превознося достоинства науки. «Банкир и юрист, промышленник и купец, несмотря на ведущие позиции в жизни, всего лишь чиновники, – сказал он. – Миром правят естественные науки. Именно их развитие определяет меру процветания человека, сеет семена, из которых вырастает благополучие будущих поколений». Но ученые не работают в изоляции. И если не сдерживать науку, проявляется и ее темная сторона.

Самый большой завод по производству азота в США расположен в Доналдсонвилле. Каждый день он потребляет на миллион долларов природного газа, перегоняет в пар 30 000 тонн воды из местной реки, производя 5000 тонн аммиака (два миллиона тонн в год). Каждый день эти 5000 тонн загружают в железнодорожные вагоны, отвозят на баржи, которые плывут по Миссисипи, развозя по всей стране удобрения для кукурузных и пшеничных полей. Но не весь азот, содержащийся в аммиаке, попадает в почву. К примеру, только треть вещества, осевшего на кукурузном поле, в итоге оказывается удобрением и попадает в зерна. Все остальное смывается в реки и просачивается в грунтовые воды.

Мексиканский залив, недалеко от которого расположен этот аммиачный завод в Луизиане, – прекрасный пример того, что может произойти, когда никто не следит за процессом. Ежегодно в его воды сбрасывается около 1,5 миллиона тонн азота. Избыток вещества вызвал чрезмерный рост водорослей, которые заполонили воду и перекрыли доступ кислорода и солнечного света другим видам, например рыбам и моллюскам. Заросли уничтожили ручьи, озера и прибрежные экосистемы по всему Северному полушарию. Гибнут не только рыбы, но и птицы, которые ими питаются.

Сейчас мертвая зона в Мексиканском заливе достигла размеров Нью-Джерси (22 608 км². Прим. ред.) и постоянно растет. Хуже того, более 150 небольших мертвых зон уже наблюдается по всему миру. Балтийское море к северу от Германии стало одной из самых загрязненных морских экосистем на планете; в 1990-х годах индустрия заготовки балтийской трески прекратила существование. В европейских реках Темзе, Рейне, Маасе и Эльбе синтетический азот присутствует в количестве, в сто раз превышающем норму. Аналогичные проблемы возникают на Большом Барьерном рифе у берегов Австралии, в Средиземном и Черном морях, а также в двух крупнейших реках Китая: Хуанхэ и Янцзы. Вредные и ядовитые вещества, вырабатываемые водорослями, также были обнаружены в Чесапикском заливе, проливе Лонг-Айленд и заливе Сан-Франциско. Справедливости ради нужно отметить, что этот избыток азота возникает не только от азотных удобрений, которыми обогащают почву. Он содержится в навозе, переработанной пище животных, которых, конечно же, кормят культурами, выращенными на синтетических удобрениях.

Загрязнение искусственным азотом касается не только водных пространств; он также попадает в воздух и возвращается на Землю в виде кислотных дождей, нанося дальнейший ущерб озерам, рекам и лесам, а также животным, которые от них зависят. И эти проблемы будут только усугубляться.

Загрязнение окружающей среды синтетическим азотом оказалось не единственным злом, которое вылетело из ящика Пандоры, когда Фриц Габер «осмелился» его открыть. Было и еще кое-что требующее наличия азота. Это объясняет, почему Германия прекратила производство синтетических удобрений во время Первой мировой войны и переместила предприятие из Оппау в Лойну, где завод можно было лучше охранять.

В 1911 году, когда Фриц Габер переехал из Карлсруэ в Берлин, он подружился с другим немецким ученым, Альбертом Эйнштейном. Тот обучал сына Габера математике, а сам Франц помог Альберту пережить тяжелый развод. «Без Габера, – вспоминал Эйнштейн, – у меня бы ничего не получилось».

Несмотря на то что Габер с Эйнштейном дружили, их взгляды очень различались. Знаменитый физик был либералом, остроумным, довольно грубым; он был чужд условностей, любил богему и испытывал отвращение к милитаристской политике страны. Габер же, как сторонник императора Германии, считал, что немецкие ученые должны служить Отечеству, когда их об этом просят.

4 августа 1914 года, когда Германия вторглась в нейтральную Бельгию в попытке обойти с фланга Францию, Фриц подписал манифест, защищающий его страну от международного отчуждения, которое незамедлительно последовало. Манифест подписали 93 немецких ученых, в том числе три состоявшихся и три будущих нобелевских лауреата. Эйнштейн при этом представлял пацифистское сообщество, которое осуждало действия своей страны. Эйнштейн покинул Германию. Габер завербовался в армию.

Немецкие полководцы предполагали быстро – максимум за несколько месяцев – пройти через Францию и положить конец войне. Но что-то пошло не так: германская армия остановилась на реке Марне недалеко от Парижа. Командование в Берлине к тому моменту поняло, что война будет иметь совсем другой характер и солдатам понадобятся окопы. Также для успешного ведения боевых действий требовалось огромное количество одного из самых мощных взрывчатых веществ в мире – нитрата аммония[17]17
  На самом деле в качестве взрывчатого вещества используется не сам нитрат аммония, а его смеси с другими веществами, как правило, горючими наполнителями и окислителями. Прим. науч. ред.


[Закрыть]. (В 1995 году Тимоти Маквей использовал нитрат аммония, купленный у компании, которая производит синтетические удобрения, и взорвал здание госучреждения в центре Оклахома-Сити, убив 168 человек, в том числе детей, ранив еще 680 и разрушив и повредив более 300 зданий в радиусе полутора километров. И все это благодаря одной бомбе на основе нитрата аммония, заложенной в автомобиль.)

Война зашла в тупик, немецким военным требовалось все больше взрывчатки, и Габер увидел для себя в этой ситуации отличную возможность. Он убедил Карла Боша, что аммиак можно превратить в нитрат аммония с помощью коммерчески выгодного одноэтапного процесса, а завод в Оппау был идеальным местом для этого. Сначала Бош не соглашался, но в конце концов уступил, и уже к маю 1915 года предприятие выдавало более 150 тонн нитрата аммония в сутки. В начале истории производства рабочие трудились сутками, чтобы накормить людей, теперь же – чтобы убивать их. BASF перестала быть просто химической компанией, теперь это был инструмент войны. Девиз «Brot aus luft» («Хлеб из воздуха») превратился в «Blut aus luft» («Кровь из воздуха»). Бош называл преобразования на заводе «маленьким грязным дельцем».

27 мая 1915 года французские самолеты бомбили завод в Оппау. В ответ на это был построен еще один завод по производству нитрата аммония – в глубине Германии, под Лейпцигом, в небольшом городке Лойна. Он открылся 27 апреля 1917 года. Территория предприятия занимала площадь чуть больше трех километров в длину и полутора в ширину. На нем работали 30 000 человек. Он был похож на маленький город, в центре которого возвышались 13 огромных дымовых труб. На канистрах с первыми партиями вещества рабочие нацарапали слова «Смерть французам!». Вскоре на заводе производили более 240 000 тонн нитрата аммония в год, и все это количество кормило военную машину Германии. На тот момент завод в Лойне был самым большим химическим комплексом на Земле.

Фриц Габер купался в лучах славы. Первая мировая стала «войной химиков», а Габер, как руководитель Института кайзера Вильгельма, был главным химиком. Его называли Geheimrat (гехаймрат, или тайный советник), главным советником высшего командования. Фрицу также дали чин капитана рейхсвера немецкой армии, чего никогда до сих пор не случалось с теми, кто не был даже солдатом. Титулами Габера также признавалась важность науки в Германии времен правления кайзера Вильгельма. Ученый был полон решимости соответствовать занимаемому положению, поэтому побрил голову, приказал портному сшить мундир и старался сохранять воинскую выправку. Альберт Эйнштейн сожалел по поводу перемен, произошедших с его другом. «К несчастью, то, что случилось с Габером, могло быть с кем угодно, – сказал он после посещения Института кайзера Вильгельма. – Мне больно каждый раз, когда я думаю об этом. Должен признать, что столь прекрасного в остальном человека погубило тщеславие». «Он хотел быть твоим лучшим другом и одновременно богом», – вспоминала Лиза Мейтнер, физик, позже принявшая участие в исследовании ядерного распада, заслужившем Нобелевскую премию[18]18
  Нобелевскую премию по химии за открытие ядерного распада получил в 1944 году немецкий химик Отто Ган. Он тесно сотрудничал и дружил с Мейтнер в течение 30 лет. Прим. перев.


[Закрыть].

9 ноября 1918 года Германия капитулировала. Несмотря на поражение, министр Германии Генрих Шойх оценил вклад Габера. «На протяжении долгой войны Вы служили Отечеству, применяя свои широкие знания и энергию, это вне всяких похвал, – писал он. – Вам удалось мобилизовать немецкую химию. Она не смогла помочь Германии выйти победителем в этой войне, но то, что мы не сдались врагу после первых нескольких месяцев из-за отсутствия пороха, взрывчатых веществ и других средств, содержащих азот, в первую очередь Ваше достижение. Ваш успех навсегда останется в истории». (Завод в Лойне, который во время Второй мировой войны охранялся сильнее, чем Берлин, позже работал и на гитлеровские войска.)

12 мая 1944 года восьмая воздушная бригада ВВС США отправила более 200 самолетов бомбить Лойну. К концу войны 6000 самолетов союзников сбросили на завод более 18 000 тонн взрывчатых веществ. Когда наступил мир, Альберт Шпеер, архитектор[19]19
  Альберт Шпеер (1905–1981) – немецкий архитектор. В 1942 году назначен рейхсминистром вооружений и боеприпасов, генеральным инспектором дорог, а также генеральным инспектором водных и энергоресурсов. Именно он руководил переориентацией промышленности Германии на тотальную войну. Прим. перев.


[Закрыть] Третьего рейха, сказал, что, если бы союзники сосредоточились исключительно на ликвидации завода в Лойне, Вторая мировая могла бы закончиться через восемь недель.

В 1919 году Фрицу Габеру дали Нобелевскую премию по химии, но он был не единственным немцем, кто ее получил. Макс Планк – лауреат Нобелевской премии за работу в области квантовой физики, Йоханнес Штарк – за работу по эффекту Доплера. Габер гордился соотечественниками так же, как и собой, несмотря на враждебность по отношению к нему, появившуюся во время Первой мировой войны.

«Я думаю, что вручить премию трем немцам и только немцам в Шведской академии – это великое признание, – сказал он. – Мое искреннее желание – чтобы благодаря этому вернулось взаимопонимание на международном уровне». Но чуда не случилось. Два француза, получившие Нобелевскую премию, отказались от нее в знак протеста; один из них заявил, что Габер «с точки зрения морали не соответствует оказанной чести». Американец, получивший Нобелевскую премию пятью годами ранее, также отказался приехать на церемонию вручения. Это был первый подобный бойкот в истории мероприятия. Во время церемонии награждения несколько других ученых отказались пожать руку Габеру.

Их презрение совсем не было связано с тем, что Габер образно помахал у них перед лицом немецким флагом во время благодарственной речи; или с тем, что выпустил на волю поток фиксированного азота, перекрывшего устья рек и водные пути; или с тем, что подписал манифест, поддержав агрессивную политику Германии, которая вступила в Первую мировую войну; или же с тем, что снабдил немецкую армию взрывчаткой из нитрата аммония. Причиной бойкота стало еще одно зло, которое Фриц Габер совершил во время войны, выпустив его на волю из шкатулки Пандоры.

Когда стало ясно, что надежды немцев на скорое окончание Первой мировой войны тщетны и начинается стратегия по истощению противника, Фриц Габер увидел свой шанс. Он не только снабдил нитратом аммония любимую страну, позволив ей иметь почти неограниченные запасы боеприпасов, но и использовал свои знания в области химии, чтобы выиграть войну тем способом, который никогда ранее не использовался. Габер был уверен, что Германия победит совсем не потому, что ее солдаты храбрее или военачальники хитрее, а потому, что ее химики умнее.

Под руководством Фрица Габера Институт кайзера Вильгельма, который теперь был окружен колючей проволокой и находился под военной охраной, стал неотъемлемой частью военной машины Германии. Бюджет института, в который входили зарплаты 1500 сотрудников и 150 ученых, был в 50 раз больше, чем в мирное время. В 1916 году Габера назначают начальником службы химического оружия. Он хотел найти способ убивать врага, не применяя винтовок или минометов. Найти что-то ползущее по земле, просачивающееся в окопы и там убивающее солдат Антанты[20]20
  Антанта (фр. Entente – соглашение) – военно-политический блок России, Великобритании и Франции. Создан в противовес Тройственному союзу (Германия, Австро-Венгрия и Италия); сложился в основном в 1904–1907 годах и завершил размежевание великих держав накануне Первой мировой войны. Прим. ред.


[Закрыть]. В течение нескольких месяцев химик и его команда изучали воздействие ядовитых газов на подопытных животных (в основном на кошек), выясняя взаимосвязь между концентрацией газа и временем воздействия. Фриц обнаружил, что низкие концентрации ядовитых газов в течение длительных временных интервалов убивают так же, как и большие концентрации в короткие промежутки. Его формула смерти позже была названа константой Габера. К 1918 году более 2000 ученых в Германии трудились над разработкой химического оружия.

Фриц не был первым, кто использовал газ во время войны. На самом деле в 1914 году французы и британцы уже применяли слезоточивый газ. Но там целью ставилось временное отключение противника. У Габера же задача была убить. Ученый предпочитал работать с хлором, потому что тот тяжелее воздуха и мог стекать в окопы, а значит, почти немедленно убивал тех, кто в них находился; люди умирали как будто от удушения ядовитой подушкой.

Когда Фриц Габер проводил эксперименты, он знал, что химическая война нарушает международное право. Несколько ранее, в 1907 году, Германия вместе с 24 другими странами подписала Гаагские конвенции, запрещающие странам «применять яды и химическое оружие». То, что Габер намеревался сделать, считалось нарушением конвенции, но ему было все равно. Целью стала победа. Фрица совершенно не волновало, что он шел против правил. Позже за такие действия его заклеймили как военного преступника.

Это произошло в четверг, 22 апреля 1915 года, на поле боя возле древнего торгового города Ипр, где произошли самые кровопролитные сражения Первой мировой. С одной стороны окопались немецкие солдаты, с другой – французские, английские, алжирские и канадские. В 17:00 Фриц Габер открыл вентили на 6000 канистр, содержащих 150 тонн смертельного газа хлора. Рядом с ним стояли трое молодых ученых: Отто Ган, Густав Герц и Джеймс Франк; впоследствии все они получат Нобелевские премии. Кроме них там был Ганс Гейгер, который позже изобретет счетчик уровня радиации (счетчик Гейгера). Ветер дул справа. Вскоре после того, как открыли канистры, желто-зеленое облако длиной в шесть с половиной километров поднялось на три метра и поплыло на юг к ничего не подозревающему батальону французских и алжирских солдат. Через несколько минут с неба начали падать птицы, листья мгновенно вяли, а тысячи солдат задыхались, давились, замирали на месте и синели. Те, кто не погибал на месте, бросив оружие и снаряжение, бежали прочь. Один британский солдат так описывал это событие: «Откуда ни возьмись на дороге с канала Изер появились скачущие лошади, бешено подгоняемые всадниками. Затем еще лошади, потом еще, пока дорога не заполнилась бурлящей массой, в которой ничего нельзя было разглядеть из-за пыли». Хлор, выпущенный в тот день, убил 5000 солдат и еще 15 000 превратил в инвалидов.

Фриц Габер нашел способ нагнетать кошмар войны, который не упустили из виду генералы Антанты. «Я не могу адекватно оценить весь страх и ужас, что распространились среди нас в результате этой отвратительной чумы», – сказал один канадский офицер. Габер назвал это сражение «зрелищным»; он знал, что его оружие имело не только технологическое, но и психологическое преимущество. «Каждое новое оружие способно выиграть войну, – вспоминал он. – Любая война – это битва против души солдата, а не тела. Новое оружие ломает боевой дух, потому что оно новое, неизвестное, а следовательно, пугающее. Артиллерия не так сильно сломила боевой дух, но запах газа взбудоражил всех». Но не все в Германии аплодировали Габеру. «Чем сильнее развивается цивилизация, – писал один немецкий командир, – тем более гнусным становится человек». Выражаясь двусмысленно – что впоследствии стало циничной темой в гитлеровской Германии, – нападение назвали «Операцией по дезинфекции».

После битвы при Ипре американский президент Вудро Вильсон и Международный Красный Крест выразили протест применению химического оружия, но безрезультатно. Георг Гросс, выдающийся немецкий художник, которому на тот момент было 24 года, протестовал по-своему. Он нарисовал Христа на кресте в противогазе и армейских ботинках – такова была его попытка показать жестокость войны, нашу, казалось бы, безграничную способность к моральному разложению. Позже его осудили за богохульство.

Фриц Габер не раскаивался и заявлял, что в мирное время наука служит всей планете, но во время войны принадлежит своей стране. Его единственным сожалением было то, что немцы не в полной мере воспользовались прорехой, образовавшейся в центре фронта союзников Антанты. Продвигаясь слишком медленно, они позволили канадским войскам закрыть прорыв. Габер считает, что, если бы офицеры были смелее и игнорировали гибель от этого же газа двенадцати немецких солдат и отравление двухсот, сражение в тот день можно было бы выиграть.

Через неделю после газовой атаки Фриц и Клара Габер устроили званый ужин. Когда все закончилось, они ужасно поссорились. Клара считала, что химическая война не имеет никакого отношения к науке, «извращает» ее. По характеру жена Фрица была застенчивой и тихой, к тому же немного шепелявила, и для нее разговор был не из легких. Она редко сомневалась в решениях своего мужа, но здесь он перешел черту, и Клара больше не могла с этим жить. После того как супруг уснул, она пошла в спальню, взяла его пистолет, вышла в сад и выстрелила в воздух. Убедившись, что оружие рабочее, направила пистолет себе в грудь и выстрелила второй раз. Сын Герман, которому тогда было 14 лет, бросился к матери. Еще живая, Клара истекала кровью; Герман звал отца, но безрезультатно: тот принял снотворное и разбудить его было невозможно. В ночь на 2 мая 1915 года фрау Габер умерла от огнестрельного ранения, нанесенного себе. На следующий день Фриц оставил сына и отправился на Восточный фронт, где ожидали его приезда. Через два года после самоубийства Клары Фриц снова женился. Спустя же 30 лет после самоубийства матери Герман Габер также покончил с собой. Ему было 44 года, он жил на Лонг-Айленде и работал патентным адвокатом.

Фриц Габер никогда не понимал, почему его жена против химической войны. Он так и не уразумел, почему некоторые лауреаты Нобелевской премии бойкотировали его речь. Для Габера мертвый солдат был мертвым солдатом и не имело значения, как он погиб. Важно было только то, что он мертв. Ядовитый газ работал на благо технологически развитых стран, так почему же Германии не употребить его в свою пользу? «Неодобрение, которое рыцарь испытывал к человеку с ружьем, – сказал Фриц, – повторяет солдат, стреляющий пулями в человека с химическим оружием». У Габера была цель превратить войну в соревнование ученых, победитель которого приготовит самые смертоносные газы, распределит их наиболее эффективно и создаст лучшее защитное снаряжение, в том числе противогазы. «Химическое оружие и газовая оборона превращают войну в шахматы», – бесстрастно сказал он. По правде говоря, Фриц Габер чрезвычайно гордился тем, что сделал. Он был рад тому, что наука продвинулась дальше и теперь возможны не только стрельба и артобстрелы, но и более разрушительные методы. То, что, по словам Габера, превратило «солдат, подчиняющихся мечу в руке их командира, в кучку беспомощных людей».

Атака при Ипре была первой из пяти атак хлором. С 22 апреля по 6 августа 1915 года немцы выпустили 1200 тонн этого газа в пяти отдельных битвах с союзниками из Антанты. Завод BASF в Оппау, когда-то производивший синтетические удобрения, теперь изготавливал только взрывчатые вещества и ядовитый газ. К концу 1915 года BASF производил 16 000 тонн хлора в год.

Фриц Габер первым применил хлор-газ на войне, а 15 октября 1915 года он первым начал использовать фосген, который, подобно хлору, душил жертв, но его требовалось гораздо меньше. На фронте в Шампани с 15 по 27 октября 1915 года немцы выпустили 500 тонн фосгена, выведя из строя 5700 военнослужащих Антанты и убив 500 человек.

Однако Габер на этом не остановился. В 1917 году он первым выпустил самый опасный химикат, используемый на войне, – «горчичный газ», или иприт. В отличие от хлора и фосгена, которые в итоге рассеиваются на ветру, иприт[21]21
  На самом деле иприт представляет собой маслянистую жидкость, использующуюся в виде аэрозоля. Прим. науч. ред.


[Закрыть] висит в воздухе, оседая на почве, одежде, снаряжении и зданиях, – его почти невозможно смыть. Иприт вызывал серьезный конъюнктивит, из-за чего солдаты теряли зрение; начиналось сильное воспаление кожи, слизистых рта, горла и трахеи, что затрудняло глотание и дыхание; по всему телу распространялись волдыри, похожие на ожоги второй степени; люди умирали в основном от сильнейшего бронхита или пневмонии. Трое из каждых ста солдат, подвергшихся воздействию «горчичного газа», погибли. Иприт оказался самым ядовитым веществом; он оседал на одежде и впитывался в нее. Выпущенный из баллонов, еще долгое время наносил ущерб солдатам; от него погибало больше всего народу; военные опасались иприта больше, чем любого другого химического оружия. По всем этим причинам Фриц Габер считал этот газ «сказочным успехом».

Неудивительно, что иприт был химическим оружием, от которого случались и небоевые потери. Немцы применили его в атаке на окраине Армантьера 20 июля 1917 года. Тысячи местных крестьян и горожан спрятались в убежищах, а потом вернулись к домам. Но на предметы домашней утвари осел яд. В результате соприкосновения с ними 675 жителей отравились, 86 из них умерли.

Между 1914 и 1919 годом в Германии произвели 87 000 тонн хлора, 24 000 тонн фосгена и 7700 тонн иприта. Хотя позднее Великобритания и Франция также используют химическое оружие, немцы были первыми, вступившими в гонку, и пока наиболее «успешными». Они также раньше остальных придумали заряжать снаряды ядовитыми газами и взрывать их на территории противника. В 1918 году около трети всех немецких снарядов содержали ядовитый газ. К концу войны, в которой ведущим «шпрехшталмейстером» был Фриц Габер, более миллиона человек стали инвалидами и 26 000 были убиты химическим оружием.

Официально Первая мировая война закончилась 28 июня 1919 года подписанием Версальского договора. Следующим летом Фриц Габер узнал, что его занесли в список военных преступников и Антанта требует его экстрадиции. Услышав об этом, он отрастил бороду, купил поддельный паспорт, бежал в Швейцарию, получил гражданство и поселился в Санкт-Морице. В ноябре 1919 года ему сообщили, что он получил Нобелевскую премию. Когда представители Антанты отозвали запрос об экстрадиции, Габер вернулся в свою любимую Германию.

В Гаагской конвенции 1907 года был четко оговорен запрет на использование ядовитого газа, но Версальский договор сделал его еще более ясным. Страны Антанты хотели убедиться, что Германия никогда больше не воспользуется химическим оружием. Немецкому государству было запрещено использовать «удушающие, ядовитые и другие газы и все аналогичные жидкости». Более того, «их изготовление и ввоз были строго запрещены». Но Фриц Габер так не считал. По его мнению, договор не имел моральной или правовой легитимности. И, как и в случае с Гаагскими конвенциями, проигнорировал его. Имея представление о действии хлора при Ипре, Габер у себя в лаборатории в Институте кайзера Вильгельма продолжал испытывать на животных химическое оружие. Он убедил международных военных инспекторов, посетивших его институт, что работал над средствами от насекомых. Габер никогда не ввозил в страну химическое оружие, как это предусмотрено договором, но экспортировал его. Он помог Испании в строительстве установки по производству иприта. И он содействовал российским чиновникам в запуске программы отравления ядовитым газом на Волге[22]22
  Первые опыты по промышленному производству в России удушающих средств начаты в августе 1915 года, было добыто около трех тонн хлора, а в октябре началось производство фосгена. Тогда же начали формироваться особые химические команды для выполнения газобаллонных атак на фронте. Снабжение русской действующей армии специальным химическим имуществом… получило полное развитие лишь в 1916 году (Барсуков Е. З. Артиллерия русской армии (1900–1917 гг.): в 4 т. М.: Воениздат МВС СССР, 1948–1949. Т. I). Весной 1921 года уже в Красной армии существовало всего три химические части, способные провести газовые атаки. Известно лишь две операции, где заранее планировалось применение газовых снарядов, причем в одной из них они так и не были использованы. Кроме того, выявлено два разрозненных эпизода артиллерийской стрельбы химическими боеприпасами. Этим исчерпывается история «тамбовских газов». Прим. ред.


[Закрыть]. В 1924 году в сотрудничестве с Министерством обороны Германии он создал заводы по производству хлора и иприта в Центральной Германии, представив их иностранным инспекторам как «заводы по производству нефти и нефтепродуктов».

30 января 1933 года к власти пришел Адольф Гитлер. Через три месяца он представил свой Закон о восстановлении корпуса гражданских служащих. Евреям отныне не разрешалось работать на правительство.

Изначально Фриц Габер не думал, что новый закон имеет к нему какое-то отношение. Все-таки в 24 года он крестился в церкви Святого Михаила в Йене и был протестантом. Но оба его родителя были евреями, и в глазах представителей Третьего рейха Фриц прежде всего был семитом, а не великим ученым. Однако и в этом законе существовала лазейка: по настоянию предшественника Гитлера, Пауля фон Гинденбурга, все, кто верно служил стране в Первой мировой войне, все же могли работать на правительство, даже если были евреями.

Когда Гитлер пришел к власти, в Германии проживали около 500 000 евреев, что составляло менее 1 % населения. Примерно 10 000 перешли в другую веру, главным образом для того, чтобы облегчить себе достижение успеха в бизнесе или науке. Как и большинство из них, Фриц сменил вероисповедание, чтобы стать «более немцем», но при этом ничего не сделал для сокрытия своего еврейского происхождения. И первая, и вторая жены были еврейками, равно как и большинство друзей. Когда нацисты предложили Габеру заполнить анкету, в графе о происхождении он написал «не ариец».

21 апреля 1933 года Фрицу позвонил министр искусства, науки и культуры Третьего рейха Бернхард Руст и ясно дал понять, чего хочет: Габеру следовало установить всех работавших в его институте евреев. Сначала он пытался подчиниться: уволил двух старших научных сотрудников-евреев, но сделал это только после того, как нашел им работу за пределами Германии. Он не мог заставить себя уволить других семитских ученых, особенно молодых, которые, по его мнению, больше всего нуждались в защите.

В отличие от Габера многие еврейские ученые, жившие в Германии, никогда не обращались в христианство. Настойчивое требование Гитлера уйти в отставку внушало отвращение. Джеймс Франк, который, как и Габер, служил своей стране во время Первой мировой войны и также позднее получил Нобелевскую премию, отказался жить в государстве, где столь жестоко обходятся с евреями, и ушел с поста профессора Геттингенского университета. Но сначала он написал письмо Фрицу Габеру, в котором говорится: «Я не могу встать перед студентами и вести себя так, будто все это для меня не имеет значения. И также не могу грызть кости, которые правительство бросает еврейским ветеранам войны. Я уважаю и понимаю тех, кто хочет удержаться на своих позициях, но должны быть и такие люди, как я. Так что не ругай Джеймса Франка, он тебя любит». (Позже Франк эмигрировал в США и работал с Робертом Оппенгеймером над созданием атомной бомбы.)

Франк предполагал, что Габер, как самый выдающийся ученый в Обществе кайзера Вильгельма, останется в Германии. Но оказался неправ: Фриц был сыт всем этим по горло. Он хотел быть уверенным, что для нового режима будет по-прежнему незаменимым специалистом, даже несмотря на еврейское происхождение.

Через три недели после того, как Адольф Гитлер представил закон, запрещающий евреям работать на правительство, Фриц ушел в отставку с поста руководителя Института кайзера Вильгельма. Никто не мог в это поверить, включая самого Габера. Он предполагал, что Бернхард Руст никогда не примет его отставку: ни за что не позволит столь видному и уважаемому ученому, как он, покинуть страну. «Настоящим прошу разрешить мне уйти в отставку с 1 октября 1933 года, – писал Габер. – В соответствии с директивами закона “О национальной гражданской службе” от 7 апреля 1933 года я имею право оставаться на посту, несмотря на то что мои родители, как и их родители, были евреями. Но я больше не хочу пользоваться этим».

Когда Альберт Эйнштейн узнал, что Габер подал в отставку, немедленно написал ему письмо. «Могу представить ваш внутренний конфликт, – писал он. – Это все равно что отказаться от теории, над которой вы работали всю жизнь. Для меня это не то же самое, потому что я никогда не верил в это». Теория, по-видимому, заключалась в том, что немецкое высшее командование будет чтить верность, слепую преданность и служение, соблюдать приличия; что ему будет важно все, что Фриц может сделать для него, а не то, какой вере он принадлежал по рождению. Но все получилось иначе: Габер был евреем и это все, что имело значение для нацистов. Им было наплевать на образование и научное сообщество. Напротив, немецкие ученые, преподаватели и другие представители интеллектуальных профессий были скорее угрозой, чем предметом гражданской гордости. Когда Руст принял отставку, Габер был просто ошеломлен. «Мне никогда не было так горько», – писал он.