Текст книги "BAD KARMA. История моей адской поездки в Мексику"

Жертвенный автобус

Еще один поворот дороги, осталось меньше мили. Не могу поверить, что нам это сойдет с рук! Перро съезжает на обочину на несколько секунд, затем выправляет курс и возвращается на дорогу. Этот небольшой маневр поднимает облако пыли и сбрасывает за борт еще одну порцию товаров, снова уменьшая нашу добычу. Что-то бросается мне в глаза в темноте впереди; я напрягаюсь, чтобы разглядеть. ВОТ ДЕРЬМО! Это машина полиции Коронадо! За два года я ни разу не видел, чтобы в этом месте ночью пряталась патрульная машина! Днем – да. Это печально известное укрытие полицейских, ловящих нарушителей скоростного режима в течение дня. Но сейчас? Когда мы проезжаем, я замечаю, как на нас направляется его маленькая красная радарная лампа, и быстро проверяю нашу скорость. Пятьдесят восемь миль в час. Нормально.

Вот дерьмо! Его фары только что зажглись, и он выезжает на шоссе позади меня. Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Он приближается ко мне почти вплотную. Не думаю, что Перро его заметил. Мне надо подумать. Я не хочу сесть в тюрьму. Я не могу сесть в тюрьму! О чем я только думал?! Это было так глупо! Ладно, надо подумать… У меня есть идея. Если я врежусь куда-нибудь, ему придется остановиться и посмотреть, в порядке ли я, а Перро сможет свалить домой. Что, если Перро не поймет, что я разбился специально, и тоже остановится? Это был бы провал. Пожертвовать собой ради Перро, и все зря. Я должен это сделать. Мы не можем попасться вместе. Уж лучше я попаду в больницу, чем в тюрьму… Да. Пусть будет так. Если коп решит остановить нас, я сверну вправо. Интересно, подумает ли он, что я выпил? От моего фургона несет пивом. Держу пари, он чувствует запах даже из своей машины. Нет ни единого шанса, что он меня НЕ остановит.

Еще четверть мили, и мы бы выехали из Коронадо. ТВОЮ МАТЬ! Он включил свои красно-синие мигалки! Я делаю глубокий вдох и готовлюсь к предстоящей аварии. Патрульная машина начинает обходить меня слева так быстро, что я теряю ее из виду на долю секунды и колеблюсь. Мигалки сверкают рядом со мной, полицейская тачка разгоняется по направлению к Перро.

Я что, просто струсил? Все происходит так быстро, я на секунду замешкался. Хорошо, я все еще могу врезаться куда-нибудь, когда он подъедет к Перро. Он должен остановиться… верно? Я имею в виду, он бы не оставил без внимания горящие обломки в зеркале заднего вида, чтобы преследовать какой-то мусорящий грузовик… так ведь?

Я снова готовлюсь к удару. Раз, два, тр… Стоп! Он только что пролетел мимо Перро!!! Полицейский пролетает по дороге еще сотню метров, поворачивает и уезжает на север – со включенной сиреной и красно-синими стробоскопами. Он едет по вызову из Коронадо!

О боже! Интересно, его вызвали осмотреть кучу банок на дороге? Думаю, я только что намочил штаны. Никто не заметит. Я весь в поту, но дышу. Боги улыбаются нам. Мы вернулись в свой район.

Наш городок, Империал-Бич, называют причудливым маленьким прибрежным тупиком, официально известным как «самый юго-западный город в континентальной части Соединенных Штатов». Большое-мать-вашу-дело. Единственная его претензия на известность – это тот факт, что он, по сути, истинная Метамфетаминовая Столица Штатов. Мы с притворной нежностью называли его Венерический Пляж, где Мусор Встречается с Морем. Наши полицейские были клонами Барни Файфа[6]6
  Барни Файф – вымышленный персонаж американской телепрограммы «Шоу Энди Гриффита», бравирующий, но некомпетентный полицейский.


[Закрыть], а байкеры, они же «Ангелы ада», – авторитетными фигурами.

Мы были дома и были свободны.

Глава 2. На старт… Внимание…

Слишком подготовленные

Я никогда не был бойскаутом. Мой папа говорил, что это лишь отнимет у меня время на то, чтобы помогать ему в его фирме по производству корпусов для аудиоколонок. Я лишь пару лет был каб-скаутом (бойскаутом младшей дружины) и сделал бы все что угодно, чтобы сыграть в Малой бейсбольной лиге, но как только мне исполнилось девять лет, моему отцу надоело, что я трачу свое время впустую. После школы и в выходные мы были на работе. Я зарабатывал десять центов в час, пока мне не исполнилось двенадцать лет, а потом получал вдвое больше, пока мне не исполнилось почти пятнадцать. Мне всегда платили «на мой счет» (виртуальный счет, на котором не было денег). Моя мама постоянно обновляла баланс в книге учета. Отец сам не мог заниматься такими вещами, и я не верю, что он доверил бы мне хранить деньги самому. Я проверял свой баланс каждую неделю, думая, что когда-нибудь увижу эти деньги. Я полагаю, что сама вера в то, что у меня где-то «на моем счету» были деньги, заставляла меня чувствовать себя довольно хорошо.

Однажды июньским днем, когда мне было около одиннадцати лет, я случайно разбил машину своего отца, развлекаясь со своим тогдашним лучшим другом Чарли Брауном. (Спойлер: он уже мертв. Героин. Но да, его действительно звали Чарли Браун[7]7
  Чарли Браун – один из главных персонажей серии комиксов Peanuts, созданный Чарльзом Шульцем и впервые появившийся в комиксе 2 октября 1950 года.


[Закрыть]). В этот момент мой баланс в бухгалтерской книге упал с 94,30 доллара до минус 5,20 доллара. (Посчитайте сами. Это всего лишь около тысячи часов, которые я провел на работе в возрасте с девяти до одиннадцати лет. Мне пришлось отработать пятьдесят два часа, чтобы выйти в ноль.) У моего отца была любимая палка, которой он помешивал краску и смешивал смолу. За эти годы она приобрела твердое, толстое покрытие, состоящее из слоев засохших покрасочных материалов. То, что некогда было куском твердой древесины размером 1,5 на 45 см, теперь было круглым и имело диаметр с рукоятку бейсбольной биты. Не сказать, чтобы моя задница была совсем незнакома с этой палкой. Даже такие тривиальные проступки, как пренебрежение работой по дому или просьба о чем-то во второй раз, когда он уже сказал «нет», неизбежно приводили к одному или двум ударам. Тем не менее в тот день я подслушал, как моя мама говорила по телефону, со слезами умоляя отца успокоиться, прежде чем она поедет за ним, очевидно, боясь того, что он может со мной сделать. Когда разговор закончился, она сказала мне, что он пообещал не бить меня, но настоял, чтобы она взяла меня с собой якобы для хорошей взбучки.

Он ждал нас с той самой палкой в руке, когда мы подъехали. Мама встала между ним и мной и взмолилась:

– Джек! Ты обещал не бить его!

Он оттолкнул ее в сторону.

– Я собираюсь показать ему только небольшой пример того, что он на самом деле должен получить, – и с этими словами он продолжил обрабатывать мою задницу и заднюю поверхность моих ног, пока не устал настолько, что не мог продолжать.

Я не ходил в школу несколько дней, будучи не в состоянии пройти больше пары шагов; мои синие джинсы прилипали к покрытой ссадинами коже. О том, чтобы сидеть, не могло быть и речи. Мое тело было покрыто мозаикой фиолетовых, красных и черных переплетенных рубцов от верхней части моей задницы до задней части коленей. Было ли это достаточным наказанием? Мой отец так не считал. Он посадил меня на три месяца «под ограничение». Сейчас я знаю, что «ограничение» для многих детей переводится как «не кататься на велосипеде» или «не смотреть телевизор». Черт возьми, я бы убил за то, чтобы иметь велосипед или телевизор, от которых можно было бы отказаться. Моя семья была лишена такой роскоши с тех пор, как я себя помню. Нет. Ограничение, по версии моего отца, не было идеей забрать что-то у ребенка. Это была сделка из серии «все, что ты будешь делать этим летом – это работать на меня».

И это именно то, что я делал. Поскольку мне приходилось ездить с ним в его магазин и обратно, я оказался в ловушке; меня заставляли работать в те же часы, что и он. В то время как все, кого я знал, наслаждались свободой от школы, строили крепости, гонялись за кроликами или играли на пляже, я резал изоляционный материал, сортировал и упаковывал оборудование, собирал опилки и красил спинки корпусов. Он заговаривал со мной только для того, чтобы объяснить, что делать дальше. И так – десять часов в день, шесть дней в неделю. (К счастью, мама таскала меня в церковь по воскресеньям, несмотря на то, что отец был убежденным атеистом).

Он был мудаком во всех отношениях, но от него я узнал одну важную вещь, наблюдая, как он ведет свой бизнес, – и это возвращает меня к теме бойскаутов. Я знал, как нужно готовиться. Мой отец вдалбливал мне: быть по-настоящему готовым – это больше чем просто быть готовым к тому, чего ты ожидаешь. Для него беспокойство и постоянное плохое предчувствие были жизненными парадигмами, исходя из которых он действительно практиковал готовность. Фраза «ожидай лучшего, но готовься к худшему» была девизом моего отца. Можно сказать, что наступление этого худшего – и готовность к нему – были вершиной, к которой нужно стремиться.

До отъезда в Мексику оставалось три дня, и я смутно осознавал, что заблуждался, считая все возможные потребности для нашей поездки на юг удовлетворенными. Тем не менее я навязчиво готовился к любому мыслимому бедствию.

Посмотрим… две тысячи миль в каждую сторону, еще тысяча миль случайных шатаний, пыльные условия… для этого нужна канистра моторного масла. Хм-м-м… У меня есть запасной карбюратор, лучше взять его. Запасной топливный насос, распределитель… никогда не знаешь наверняка. Свечи зажигания, наконечники, конденсатор, катушка? Без проблем. Беру их тоже.

В итоге у меня на борту образовался долбаный магазин запчастей для «Фольксвагена». Для меня складирование – это вид искусства. Я вырос, каждый день убирая отцовский хлам, и теперь зарабатывал на жизнь тем, что заполнял полки. Складирование похоже на головоломку: сделать так, чтобы для каждой детали нашлось место и каждая деталь была на своем месте.

Лось и Жеребец отвечали лишь за свои вещи, а я взял на себя ответственность за «общие» потребности. Кроме того, это была моя машина, и я не мог ожидать, что кто-нибудь, кроме меня, подумает обо всем, что нам может понадобиться. Лось и Жеребец придерживались мнения, что один общий кусок мыла может служить шампунем, стиральным порошком, средством для мытья посуды и так далее. Дилетанты. У меня же были пакеты со всем, от аспирина до зубной пасты, – сотня миниатюрных трофеев с «ночного шопинга» – крем для бритья, гель для душа, шампунь, кондиционер, лейкопластыри и наборы для шитья. По дюжине всего. У меня было более чем достаточно закусок и обедов: восемь дюжин брикетов пищевого концентрата, несколько пачек вяленой говядины, ящик арахисового масла и до задницы консервированного тунца.

Боже, Лось и Жеребец подумают, что я такой классный!

Все что угодно, я имею в виду – вообще на хрен все, что нам могло понадобиться или захотеться в этом походе – у меня было. Я взял все, что было можно, а потом еще немного.

Суррогатный отец

Я решил, что нам не хватает кулера. Несмотря на то что в 1DRBUS был встроенный холодильник, нам наверняка понадобится второй «холодильник», предназначенный исключительно для пива, верно? Не было никаких сомнений, у кого можно одолжить такой. В нашем районе, когда вам что-то требовалось, вы всегда могли положиться на гараж «с полным спектром услуг» отца Раку.

Мистер Рекер был инженером или кем-то в этом роде, и вместе с женой и Нанной (бабушкой Раку) жил в просторном доме в стиле ранчо на пляже прямо через дорогу от Поместья. Мистер Рекер был классным. На самом деле я тайно подозревал, что он хотел, чтобы я был одним из его детей. Не то чтобы Раку, его сын, был плохим парнем, просто он был не из тех, кого можно назвать амбициозным. Раку курил травку, занимался серфингом, курил травку, ел, курил травку, играл на гитаре, курил травку, дремал. У него все было. Его комната выходила окнами на море; кровать располагалась так, что ему нужно было только открыть глаза, чтобы проверить прибой. Миссис Рекер, его мать, готовила ему еду, стирала одежду, стелила постель…

Теперь, когда я вспоминаю об этом, то думаю, что мы с мистером Рекером, вероятно, думали в одном направлении. Я бы без раздумий согласился, если бы мне предложили стать его сыном. Не ради дома на пляже или беззаботной жизни без каких-либо обязательств – хотя и это было бы просто отлично. Дело в том, что мистер Рекер обращался со мной так, как будто я что-то значу. Он хотел, чтобы я преуспел в жизни. Он жил по принципу «пирога на всех хватит» и верил, что стремление ко всеобщему изобилию в конечном счете окупается более щедро, чем накопительство ради собственной выгоды, и не переживал о том, что кто-то может поставить ему подножку. На его философию было трудно поставить все деньги, но одновременно с тем ее было невозможно полностью отвергнуть.

Однажды днем мистер Рекер возился в своем гараже и пригласил меня зайти.

– Привет, Пол.

– Здравствуйте, мистер Рекер.

– Пол, я видел, как ты и несколько парней на днях отправились куда-то с клюшками для гольфа. Ты давно играешь?

– Нет, я только учусь. У нас была небольшая тренировка. Мне нравится. Думаю, что начинаю разбираться в этом.

– У тебя есть свои клюшки?

– Нам нужны были только сэнд-ведж и паттер[8]8
  Сэнд-ведж – клюшка, следующая в наборе после питчинг-веджа. Чаще используется для выбивания мячей из бункеров. Паттер – финальная клюшка в игре, именно ею совершаются удары на короткой траве, закатывающие мяч в лунку.


[Закрыть]. Малыш Рики позволил мне взять его клюшки, но он говорит, что мне нужно обзавестись своими, если я хочу снова пойти с ним.

(Рик перестал расти, достигнув высоты чуть более полутора метров, и ненавидел, когда его называли Малышом Рики, но мистер Рекер знал этого мелкого слюнтяя под этим именем, а не под прозвищем Тампон Тейлор, которое мы все использовали для него.)

Он внимательно слушал. У меня было ощущение, что он что-то обдумывает. Не дожидаясь, пока я закончу, он поднял руку, вытянув указательный палец, как бы говоря: «Тихо», и дал мне знак подождать. Вытащив ключи из кармана, он второй раз сделал жест «подожди» свободной рукой, обошел свою машину, открыл багажник и вытащил сумку для гольфа с ее обычного места.

– Пол, я планирую купить себе новый набор клюшек в эти выходные. Как ты думаешь, если цена будет подходящей, тебе бы понравились эти старые?

Он играл в гольф несколько раз в неделю и владел прекрасным набором дорогих клюшек. В глубине души я знал, что он предпочел бы передать их Раку. К несчастью для мистера Рекера, его сын целыми днями занимался серфингом, курил травку, играл на гитаре и дремал, оставляя ничтожно мало времени для гольфа.

– Ух ты, мистер Рекер! Вы серьезно? – Мне пришлось осадить себя. – Хм-м-м… э-э-э… ну… уф-ф… сколько вы собираетесь за них попросить?

Конечно, он видел, как энтузиазм сошел с моего лица, прежде чем продолжить:

– Ну, я заплатил четыреста долларов за набор пару лет назад, и я полагаю, что они все еще должны стоить примерно половину этой суммы.

Прежде чем я успел вставить слово, он продолжил:

– Но дело в том, что… Я действительно не хочу отдавать свою счастливую клюшку.

С преувеличенным почтением он достал из сумки потрепанную клюшку и отложил ее в сторону.

– Но я думаю, что мог бы отдать остальной набор за, скажем… Как насчет двадцати баксов?

Я купил клюшки. Мистер Рекер держал их неделю, пока я не внес второй десятидолларовый платеж, предусмотренный нашим соглашением, после чего мы пожали друг другу руки. После этого я потратил весь день на чистку и полировку. С тех пор, когда они не использовались, клюшки занимали свой особый почетный угол в моей спальне. После своего автобуса эти клюшки для гольфа, вероятно, были самой ценной вещью, которую я мог назвать своей. Поэтому, когда я отправился на поиски дополнительного холодильника для поездки, я начал с гаража мистера Рекера. Верный себе, он настоял, чтобы я взял его походный красно-белый цельнометаллический холодильник «Колман», пару фонарей и семейный набор походной посуды.

Внешность не имеет значения

Барри был бродячим серфером из Новой Зеландии, который недавно пристроился в Поместье. Не думаю, что кто-то приглашал его приехать сюда потусоваться, но он чувствовал себя как дома, ночуя в течение нескольких недель то на одном, то на другом диване. Может быть, так было потому, что его светлые волосы, как у Златовласки, по-мальчишески приятная внешность и характерный новозеландский акцент привлекали девушек – и, как правило, с ним всегда было две девчонки. Было легко терпеть парня, который всегда появлялся с «лишней» девушкой. Помню, что я покупал пиво на четверых, и не один раз. Удивительно, что вокруг не было других Барри. Это же классная тема!

Мне нравился Барри, потому что у него был автобус «Фольксваген» 1966 года, как и у меня. Ну, «как у меня» в самом общем смысле. Мой выглядел так, словно только что выехал из салона. Автобус Барри, напротив, выглядел как развалюха со свалки для шоу, в котором ремонтируют автомобили. В моем же были: специальная краска, хромированные бамперы, шторки, интерьер, отделанный деревом, полноразмерная кровать, встроенный холодильник, раскладная плита, потрясающая стереосистема… В автобусе Барри же не было даже переднего пассажирского сиденья.

Жизнь несправедлива, думал я всякий раз, когда Барри появлялся с парой горячих цыпочек, сидящих среди каких-то тряпок и упаковок от фастфуда на заднем сиденье его автобуса. Черт, я едва мог заставить девушку просунуть голову в мое окно, чтобы заглянуть внутрь. Но сегодня днем все выглядело совсем по-другому. Я расправил плечи и выпятил грудь, потому что сегодня мне можно было позавидовать. Утром мы уезжали на материк! Каждый квадратный дюйм автобуса сверкал на солнце, как драгоценный камень, когда я нанес последний слой воска и полироли. Когда я дышал на упрямое пятно на переднем бампере, пытаясь его стереть, появился Барри и поставил свое корыто рядом с моим автобусом.

– Как дела, приятель? – спросил Барри, но его внимание было явно сосредоточено на чем-то другом.

– Yo vamonos a Mexico en la mañana para los dos meses[9]9
  Утром я уезжаю в Мексику на два месяца (исп.).


[Закрыть]. – Пришлось продемонстрировать примитивный испанский, на который я был способен.

Не обращая на это особого внимания, Барри распахнул двойные двери со стороны пассажиров в своем автобусе, чтобы показать… что же еще? Двух милашек, сидящих, скрестив ноги, в куче мусора. Я повторил фразу на английском, и достаточно громко, чтобы быть уверенным, что на этот раз девочки ясно услышали, насколько я крут.

– Чувак, Лось, Жеребец и я утром отправляемся на юг. Два месяца на материке, приятель!

Не желая, чтобы всеобщее внимание переключилось на меня и уже зная историю, Барри едва заметно вздрогнул.

– Да, точно, приятель. Есть что-нибудь холодненькое для моих подруг?

Проскользнув мимо него, более горячая из двух девушек бочком подошла прямо ко мне и легкомысленно произнесла:

– Вау! На материк на два месяца? Ты рад?

А-ха, самодовольно сказал я про себя. Вот «приключение», которое заводит цыпочек!

– Да. Я в полном восторге.

И это лучшее, что я мог придумать? Почему мой мозг отключается рядом с милыми девушками? Она явно клюнула на меня, верно? Я должен что-то сделать, чтобы она не потеряла интерес. Я указал на открытые двери своего автобуса.

– Посмотри, как я подготовился.

Неудивительно, что у меня нет девушки. Ну что за придурок.

– Серьезно? Дай мне посмотреть.

Да вы шутите. Но, может быть, у нее пунктик на нелепых ботаников!

Я начал было говорить что-то еще, но она оборвала меня.

– Где пиво?

Так вот в чем дело. Меня просто разводят. Боже, они с Барри похожи как две капли воды. Сейчас я не куплюсь на подобное дерьмо. Мой полностью загруженный холодильник с охлажденным пивом предназначен для поездки, а не для этих клоунов.

– На самом деле мне нужно еще кое-что подготовить. Знаешь… например, помыть окна и все такое… э-э… может быть, в другой раз.

Звучит совершенно неубедительно, но почему меня это должно волновать?

– Не волнуйся, приятель. Мы видим, что ты надраиваешь тут все для своей поездки, но…

Барри повернулся и оглядел свой собственный дерьмовый автобус с ног до головы, сверкнул раздражающе ослепительной улыбкой девушкам, наклонился ко мне и прошептал достаточно громко, чтобы все слышали:

– Просто помни, приятель… Важно не то, как она выглядит, а то, как она едет.

Девушки взяли Барри под ручки, и троица отправилась на поиски четвертого, кто сможет проспонсировать пивом их вечеринку.

Ну и кто в итоге выиграл? Барри и его случайные шлюшки меня достали.

Кроме того, у меня есть работа, которую нужно сделать.

Переломные моменты Кармы, Удар первый: Камера

Подобно тому, как одна из множества капель становится последней и переполняет чашу, у кармы тоже есть свои точки невозврата. Пройдите одну, и вам придется пройти через ад, заплатить штраф и испытать боль. Думаю, я осознавал, что для меня настал переломный момент. Я не уверен, что Лось или Жеребец когда-либо испытывали это чувство. О, конечно, они знали, что некоторые из поступков, которые они совершали, были неправильными, но отвергали это как «дерьмо, которое сошло им с рук». Я не думаю, что кто-либо из них когда-либо рассматривал возможность того, что Бог – или Вселенная – ведет подсчет. (Обдолбанный и настроенный философски, Лось однажды вечером поделился со мной мудростью о том, что «две его ошибки не были ошибками, пока его не поймали», и я даже не пытался разубедить его в этом.) Проступком, который стал моим личным кармическим переломом, я считаю, стала история с камерой. Оглядываясь назад, я понимаю, что таким образом сама карма предложила мне отказаться от поездки в последний момент. Предложила последнюю возможность поступить правильно… или нет.

Я не знал этого парня лично. Он представился как Дэн-Оу. Сказал, что он друг Поп-фиша, одного из мудрых патриархов Поместья. Дэн-Оу был героиновым наркоманом. Конченым, ограбившим собственную бабушку ради дозы, опустившимся на самое дно наркоманом. И вот он стоит в моей квартире, явно взбудораженный, сжимая в руках грязный рюкзак. Я едва мог его понять. Его речь в основном была просто набором бессвязных звуков. Быстрый, порывистый поток сознания, едва различимый лепет, напоминающий пьяного Тома Петти[10]10
  Томас Петти (1950–2017) – американский рок-музыкант.


[Закрыть].

– Чувак… Я слышал, ты направляешься в Мексику с моими братанами, чувак.

Черт тебя дери. Это последний парень в мире, которому следовало бы знать, что меня не будет дома пару месяцев! Спасибо, Поппи.

– Я… у меня есть камера, мэн. Раздобыл вчера в Ла-Холье… В смысле… этим утром… Да, этим утром, мэн.

Его трясло, он заикался, произнося слова. Прозрачная капля соплей свисала у него под носом, готовясь к запуску.

– Зацени, мэн. Поп-фиш говорит, что ты любишь снимать… знаешь, мэн… он сказал, что ты… он сказал, что ты хочешь снять фильм о серфинге или что-то типа того.

Я нерешительно начал отмахиваться от него, но мое любопытство перевесило, когда он плюхнул свой рюкзак на кухонный стол. Он не сказал ни слова. Я не был уверен, что он смог бы – выглядел он совсем потерянным. Его руки не синхронизировались с мозгом. Я заметил его заметно потемневшую от солнца кожу и грубые отросшие ногти с запекшимися под ними каемками бог знает чего. Он боролся с застежкой-молнией. Затем, прервавшись, одним плавным движением Дэн-Оу повернул голову и вытер нос о плечо – его рубашка явно привыкла к такому. Проиграв битву с молнией, он разочарованно посмотрел на нее и протянул рюкзак мне.

– Открой его, парень… Ты увидишь… это то, что ты… ты увидишь… Я раздобыл ее сегодня утром, мэн.

Я больше не хотел участвовать в этом, и язык моего тела выдал меня. Барабаня кулаком по столу, Дэн-Оу неуклюже выстукивал какую-то нелепую дробь, чтобы привлечь мое внимание, прищурил глаза, чуть склонил голову набок и наклонился, чтобы сделать последний решительный шаг.

– Давай, парень… Я проделал чертовски долгий путь. Поп-фиш сказал мне… ты должен помочь мне здесь, мэн… ОТКРОЙ ЕГО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!

От него несло отработанным моторным маслом, или разлитой аккумуляторной кислотой, или чем-то в этом роде. Я должен вышвырнуть его отсюда!

– Успокойся, мэн. Ты хочешь, чтобы я заценил? Я заценю. Не заводись, хорошо?

Я потянул молнию, и сумка легко открылась, обнажив верхнюю половину дорогого кожаного футляра для камеры.

Черт, выглядит весьма солидно.

Я уловил неповторимый и знакомый сладкий аромат тонкой кожи с ноткой нового металла, пробивавшийся сквозь зловоние Дэна-Оу.

Стоя во весь рост, скрестив руки на груди, Дэн-Оу раскачивался на каблуках, явно гордясь своим товаром, словно я разворачивал подарок на день рождения, который он выбрал специально для меня. Он сказал, смягчив интонацию:

– Открывай, мэн… Ты сам все поймешь. У этих сраных коротышек полно крутых штуковин.

О Господи… Он предлагал мне камеру какого-то несчастного японского туриста. И не просто какую-то камеру. Это была совершенно новая, первоклассная кинокамера Nikon XL8S Super-8 с мощным зумом, телеобъективом, замедленной съемкой и стоп-кадром… Та самая камера, над которой я пускал слюни месяцами!

– У них был штатив, но мне пришлось его бросить, мэн… Они гнались за мной, мэн. Маленькие ублюдки почти достали меня! Чувак, думаешь, это правда, что все эти уебки знают кунг-фу? Они точно орали какую-то херню об этом, мэн.

Я на мгновение оторвал глаза от камеры и увидел, как мой новый «друг» обретает второе дыхание. Он испытывал прилив адреналина, заново переживая утреннее приключение, – и снова попытался взять ситуацию в свои руки. Предательская сопля не попала на камеру, но украсила мой стол.

Охренеть.

Он невозмутимо продолжал:

– Зацени, мэн. Там… там вроде бы все эти пленки в маленьких коробочках, мэн… прямо здесь, сбоку, мэн.

На этот раз справившись с молнией, Дэн-Оу открыл боковой карман, и мое сердце подпрыгнуло к горлу. Диснейленд, Ягодная ферма Нотта, Морской мир, свадьба Кико… Прямо здесь. Ясно как день. Скромные красно-желтые картонные коробочки с пленкой выстроились в идеальный маленький ряд, каждая из которых была тщательно помечена четким черным маркером. Неудивительно, что люди были так взбешены. Дело было не только в том, что у них украли камеру. Можно купить новую. Черт возьми, возможно, она даже была застрахована. Это были их видеозаписи. Эпический эпохальный отпуск и семейная свадьба, увековеченные на пленке и украденные подонком-наркоманом. Они, должно быть, были опустошены. Я физически ощутил укол вины в грудной клетке и бессознательно отпрянул от сумки.

– Они были чертовски глупы, мэн. Оставили ее прямо там, на переднем сиденье, мэн, где любой мог ее стащить – вот так, – он щелкнул пальцами для пущей выразительности. – Дай мне двести баксов, чувак. Это стоит вдвое дороже.

Этот парень понятия не имеет, сколько она стоит. Восемьсот семьдесят долларов в Nelson’s Camera в центре города, может быть, тысяча с учетом налога, чехла, дополнительных опций.

Я изо всех сил старался сохранять безразличный вид, но в этой камере было все, о чем я когда-либо мечтал.

– Я дам тебе семьдесят пять.

Я только что это сказал? О чем, черт возьми, я думаю? Я не хочу иметь с этой вещью ничего общего! Она пропитана злом.

Охваченный ломкой, Дэн-Оу ударил правой ладонью по столу и заорал:

– Пошел ты! Сто двадцать пять или я сваливаю!

– Остынь, парень! Ты меня до инфаркта доведешь. Дай мне взглянуть поближе.

Изо всех сил старающийся не показывать страх, я просунул пальцы в рукоятку камеры, чтобы унять дрожь. Поднес видоискатель к глазу и оглядел комнату. Дэн-Оу затенял меня, когда я опустил жалюзи и приблизил изображение заднего дворика Рекеров на другой стороне улицы. В видоискателе появилось кристально чистое изображение щенка бульмастифа Раку, Макса, который одержимо лакал жирное пятно под их барбекю.

Черт, мне нравится эта камера! Если я ее не куплю, это сделает кто-нибудь другой. По крайней мере так хоть я буду ею наслаждаться.

– Сто баксов, Дэн-Оу?

– Хорошо, чувак. Сто баксов. По рукам.

Он протянул руку, чтобы скрепить нашу сделку рукопожатием, и я нехотя подчинился.

Что я наделал? Все мои деньги для путешествия были спрятаны в спальне, и я должен отдать часть из них человеку, который известен как конченый вор. Что еще хуже, он стоял у меня на кухне! Могу я попросить его выйти на улицу на минутку? Что в таких случаях делают в кино? Может, я просто оставлю дверь спальни приоткрытой, пока буду доставать бабки? Ага, точно… Было бы довольно глупо закрыть дверь и оставить его там со всеми моими вещами, верно? Думаю, это не будет смотреться нелепо. Твою мать! Я бы хотел, чтобы Перро был здесь, чтобы присматривать за этим парнем за моей спиной!

– Устраивайся поудобнее. Я принесу деньги.

Звучит так, будто я прошу его расслабиться и потусоваться со мной. Боже. Я просто парень типа «mi casa, su casa»[11]11
  «Мой дом – твой дом» (исп.).


[Закрыть], не так ли?

– Все в порядке, мэн. Я подожду… просто принеси деньги, мэн.

Я сделал пару шагов в сторону своей спальни и, почувствовав, что он идет за мной, повернулся и сделал рукой знак «стоп».

– Послушай, Дэн-Оу, я сказал, что принесу деньги. Подожди здесь секунду. – Указав на стол, я добавил:

– Просто сядь вон там.

Насколько это было очевидно? Вот дерьмо. Чего он ожидает? Он же знает, что он подонок. Захотел бы он сам, чтобы парень вроде него был в его спальне?!

Он увидел мой жест и остался на месте… вроде как. Он переминался с ноги на ногу, как будто только что пришел с холода – или ему нужно было отлить. Я хотел скорее покончить с этим и выставить его к чертовой матери. Войдя в свою спальню, я открыл шкаф и подумал, слышал ли он, как дверь отъехала в сторону. Я оглянулся через плечо, чтобы проверить. Он стоял в дверном проеме, ярко освещенный сзади, как убийца с топором в фильме ужасов.

Ну что ж, мы уезжаем через несколько часов. Я найду новое укрытие, когда вернусь. Откидываю капюшон старой куртки, и вот они: семьсот баксов. Надеюсь, он не видел всю пачку. Пытаясь заслонить ему обзор, я немного повозился с деньгами и, не подумав, облизал пару пальцев, чтобы легче отделить купюры от пачки. Опять этот запах. Боже милостивый, это ужасно! Слишком яркий образ рук и пальцев Дэна-Оу промелькнул у меня в голове, и мой желудок сжался. Мне нужно куда-нибудь сплюнуть. Я ничего не мог с собой поделать и еле сдерживал рвотный рефлекс. Обернув три пальца в рукав рубашки, я сделал все возможное, чтобы стереть токсичную слизь с языка.

Дэн-Оу сделал шаг ко мне.

– Что с тобой, мэн? Ты увидел призрака, мэн?

– Ничего, мэн. Мне кажется, мне в рот залетел жук. На вкус как дерьмо.

Вытащив пять двадцаток, я засунул остаток наличных в маленький карман, вшитый сбоку в мои шорты, закрыл клапан и пару раз похлопал по нему, чтобы убедиться, что липучка крепко держится. До меня донеслось мощное дуновение eau de Dan-O. Клянусь, от этого амбре слезились глаза. ЧУВАК, ПОЖАЛУЙСТА! Убирайся из моей спальни! Мне же еще здесь спать!

– Вернись на кухню. Я дам тебе твои бабки.

Он отступил от дверного проема и нащупал за собой кухню, не отрывая взгляда от сотни баксов в моей руке – идеальная карикатура на собаку, ожидающую своей миски с обедом. Я указал ему на стул и жестом пригласил сесть. Он сел как по команде. Сидеть, стоять, переворот! Чертовски бессердечно с моей стороны так думать.