Текст книги "В тихом омуте"
Автор книги: Пола Хокинс
Жанр: Современные детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
В церкви мы с Линой сидели рядом (на расстоянии метра) на передней скамье. Людей пришло много. Где-то позади нас громко и безутешно всхлипывала женщина, будто ее сердце разбито. Викарий рассказал о твоей жизни, твоих достижениях, любви к дочери. Вскользь упомянул обо мне. Всю информацию он получил от меня, так что винить его за общие слова и довольно формальный характер выступления я не могла. Наверное, мне тоже следовало произнести несколько слов, но я не знала, как о тебе говорить: скрывать то, что знала о нас с тобой, или сказать правду.
Церемония неожиданно закончилась, и Лина тут же вскочила. Я последовала за ней по проходу, чувствуя на себе взгляды – скорее угрожающие, чем сочувствующие. Я старалась не смотреть на лица, но все равно увидела рыдавшую женщину с перекошенным красным лицом, Шона Таунсенда, который встретился со мной взглядом, молодого мужчину с опущенной головой, подростка, смеющегося в кулак. И грязного подонка. Я застыла на месте, и на меня налетела женщина, шедшая сзади.
– Извините, извините, – забормотала она, пробираясь сбоку.
Я не шевелилась, не дышала, во рту пересохло, а внутри все сжалось в комок. Это был он!
Да, он состарился и обрюзг, но не узнать его было нельзя. Грязный подонок! Я ждала, когда он на меня посмотрит. Мне казалось, что, если мы встретимся взглядом, случится одно из двух: я или закричу, или наброшусь на него с кулаками. Я ждала, но он не поворачивался. Он не сводил глаз с Лины. Внутри у меня все оборвалось. Я стала пробираться к нему, расталкивая всех, кто оказывался на пути. Он стоял в стороне, по-прежнему не сводя глаз с Лины, и наблюдал, как она снимает туфли. Мужчины смотрят на девушек вроде Лины по-разному – с вожделением, любопытством, отвращением. Я не видела его лица, но этого и не требовалось. Я знала, что на нем написано.
Я пробиралась к нему, и в груди у меня начало клокотать. На меня смотрели с жалостью и недоумением, но мне было все равно. Я должна до него добраться… Но он вдруг неожиданно повернулся и быстрым шагом направился к стоянке. Я остановилась, чувствуя, как воздух врывается в легкие, а от адреналина кружится голова. Он сел в большую зеленую машину и уехал.
– Джулс? С вами все в порядке? – появилась детектив Морган и положила мне руку на плечо.
– Вы видели этого человека? – спросила я ее. – Вы его видели?
– Какого человека?
– Это грязный подонок.
Она встревожилась:
– Где, Джулс? Он что-то сделал… что-то вам сказал?
– Нет, я… нет.
– Кто, Джулс? О ком вы говорите?
Мой язык опутал камыш, а рот набил ил. Мне хотелось сказать ей, что я помню его и знаю, на что он способен.
– Кого вы видели? – настаивала она.
– Робби, – наконец выговорила я. – Робби Кэннона.
Август 1993 года
Джулс
Я забыла. До той игры в футбол произошло еще кое-что. Я сидела на полотенце и читала книгу, вокруг никого не было, а потом появилась ты. Вместе с Робби. Ты не заметила меня в тени деревьев, бросилась в воду, он за тобой, и ты плавала, плескалась и целовалась с ним. Он взял тебя за руку, подтянул к краю воды, а потом лег сверху, прижал тебя к песку, выгнул спину и поднял глаза. Увидел, что я смотрю, и ухмыльнулся.
В тот день я вернулась домой одна. Сняла полосатый купальник и джинсовые шорты и положила их в раковину отмокать в холодной воде. Потом налила себе ванну, залезла в нее и задумалась о том, что никогда не избавлюсь от этого проклятого жира.
Толстуха! Туша! Ноги как тумбы! Годится для сборной Англии по регби.
Я была слишком крупной для всех помещений, в которых жила, и вытесняла все остальное. Я легла в ванную, и уровень воды поднялся. Эврика!
Оказавшись у себя в комнате, я залезла на кровать, натянула на себя покрывало и лежала, задыхаясь от жалости к себе, смешанной со стыдом, потому что в соседней комнате мама умирала от рака груди, а я думала только о том, что не хочу больше так жить.
Потом я уснула. Меня разбудил отец. Он сказал, что должен отвезти маму в больницу для дополнительных анализов и что они останутся ночевать в городе, потому что будет уже поздно и она устанет. Еда на плите, разогреть мне придется самой.
Я знала, что Нел была дома: в ее комнате играла музыка. Вскоре музыка играть перестала, и мне стали слышны голоса, сначала тихие, но становившиеся все громче, потом постанывание, кряхтение, резкий вдох. Я вылезла из кровати, оделась и вышла в коридор. Там горел свет, дверь в комнату Нел была чуть приоткрыта. За дверью оказалось темно, но я слышала, как она что-то говорила, произносила его имя.
Затаив дыхание, я подобралась ближе. Сквозь щелку разглядела их силуэты, ритмично двигавшиеся в темноте. Я не могла заставить себя отвернуться и наблюдала за ними, пока он не издал громкий животный крик. А потом стал смеяться, и я поняла, что они закончили.
Внизу везде был включен свет. Я его выключила и отправилась на кухню. Там открыла холодильник и, изучая его содержимое, краем глаза заметила на столе бутылку водки. Я видела, как в таких случаях поступала Нел, и все в точности повторила: налила полстакана апельсинового сока, а затем долила до краев водки. Я зажмурилась, готовясь ощутить противный горький вкус алкоголя, знакомый по вину и пиву, которые мне украдкой уже приходилось пробовать, и сделала маленький глоток. Напиток оказался сладким и совсем не противным.
Я все выпила и налила еще. Мне нравилось то, что я чувствовала. В животе разлилось тепло и начало подниматься к груди, кровь побежала быстрее, напряжение ушло, а переживания уже казались пустяком.
Я вернулась в гостиную и посмотрела на реку, похожую на большую черную змею, скользившую под домом. Я удивилась тому, как неожиданно вдруг поняла то, о чем раньше не задумывалась: моя проблема вовсе не является непреодолимой. Меня вдруг осенило: мне надо не сидеть сиднем, а быть деятельной и живой. Как река. В конце концов, это не так уж и трудно. Разве нельзя меньше есть и больше двигаться (втайне от всех, когда никто не видит)? Преобразиться из гусеницы в бабочку, стать другой личностью, неузнаваемой, и тогда все забудут про уродину с сочащейся кровью. Я смогу родиться заново!
Я вернулась на кухню и налила себе еще выпить. Сверху послышались шаги, кто-то шел по коридору, потом стал спускаться. Я прошмыгнула в гостиную, выключила лампу и сжалась в кресле у окна, поджав под себя ноги.
Я видела, как он прошел на кухню, открыл холодильник – нет, морозильник – и стал выковыривать лед из лотка. Потом послышалось бульканье, и он пошел обратно. Но вдруг остановился и сделал шаг назад.
– Джулия? Это ты?
Я не ответила, я вообще перестала дышать. Я никого не хотела видеть, – а его тем более, – но он пошарил в поисках выключателя и зажег свет. На нем были только трусы. Темная от загара кожа, широкие плечи, плоский живот с тонкой полоской курчавых волос, спускавшейся в трусы. Он улыбнулся.
– С тобой все в порядке? – спросил он.
Теперь он стоял совсем близко, и я увидела, что глаза у него слегка затуманены, а ухмылка глупее обычной.
– Ты почему сидишь в темноте?
Тут он заметил мой стакан и ухмыльнулся еще шире:
– То-то мне показалось, что водки стало меньше…
Он подошел, чокнулся со мной бокалом и сел рядом, прижимаясь к моей ноге бедром. Я отодвинулась, опустила ноги на пол и начала вставать, но он накрыл мою руку своей.
– Подожди, – сказал он. – Не убегай. Я хочу с тобой поговорить. Хотел извиниться за сегодняшний день.
– Все нормально, – пробормотала я, краснея и не поднимая глаз.
– Нет, мне правда жаль. Эти ребята просто кретины. Извини, что так вышло, ладно?
Я кивнула.
– В этом нет ничего позорного.
Я съежилась, не зная, куда деться от стыда. В глубине души я надеялась, что они не видели и не поняли, что это было.
Он сжал мне руку и, прищурившись, внимательно посмотрел.
– А у тебя красивое лицо, Джулия, ты это знаешь? – Он засмеялся. – Честно, я не шучу.
Он отпустил мою руку и обнял за плечо.
– А где Нел? – спросила я.
– Спит, – ответил он и, отпив, причмокнул губами. – Думаю, что после меня у нее уже нет сил. – Он придвинулся ближе. – А ты когда-нибудь целовалась с парнем, Джулия? – поинтересовался он. – Хочешь меня поцеловать?
Он повернулся ко мне, прижался своими губами к моим, и я почувствовала, как его язык, горячий и скользкий, пытается пролезть мне в рот. Меня чуть не вырвало, но я позволила ему это сделать, чтобы просто знать, каково это. Когда я отстранилась, он ухмыльнулся.
– Тебе понравилось? – спросил он, обдав меня жарким дыханием, запахом табака и алкоголя.
Он снова поцеловал меня, и я поцеловала его в ответ, стараясь почувствовать то, что по идее должна была. Его рука скользнула под резинку моих пижамных штанов. Я в ужасе дернулась, но его рука уже нащупала складку жира на моем животе и забралась в трусики.
– Нет! – Я думала, что кричу, но звук получился не громче шепота.
– Все нормально, – сказал он. – Не волнуйся. Немного крови меня не смущает.
Потом он на меня разозлился, потому что я никак не могла перестать плакать.
– Ну, хватит, не так уж было и больно! Перестань реветь! Ну же, Джулия, хватит плакать. Разве тебе не понравилось? Ты там была вся мокрая. Ну же, Джулия. Выпей еще. Глотни. Господи, да прекрати ты реветь! Черт бы тебя побрал! Я думал, ты будешь благодарна.
2015
Шон Таунсенд
Я отвез Хелен и отца домой, но у входной двери задержался – мне не хотелось переступать порог. Иногда меня одолевают странные мысли, и я изо всех сил стараюсь их прогнать. Я стоял на крыльце, а жена с отцом выжидательно смотрели на меня из прихожей. Я сказал, чтобы они ели без меня, потому что мне надо вернуться в участок.
Я – трус. Я знаю, что в такой день, как сегодня, обязательно должен быть рядом с отцом. Конечно, Хелен ему поможет, но даже ей не по силам понять всю глубину его страданий, то, что он будет чувствовать. И все же я не мог сидеть рядом с ним, не мог встретиться с ним взглядом. Мы не можем смотреть друг другу в глаза, когда думаем о моей матери.
Я сел в машину и поехал, но не в участок, а обратно на кладбище. Мою мать кремировали, и ее могилы там нет. Отец отвез ее прах в «особое место». Он никогда не говорил мне, куда именно, но обещал, что когда-нибудь обязательно покажет. Но так и не показал. Раньше я время от времени напоминал ему об обещании, чем всегда сильно расстраивал, и, в конце концов, перестал спрашивать.
В церкви и на кладбище никого уже не было, если не считать старой Никки Сейдж, медленно ковылявшей вдоль ограды. Я вылез из машины и направился по тропинке в сторону деревьев позади церкви. Когда я подошел к Никки, она стояла, держась за стену и хрипло дыша. Она резко повернулась. Ее побагровевшее лицо было мокрым от пота.
– Чего тебе надо? – прохрипела она. – Зачем за мной следишь?
Я улыбнулся.
– Я не слежу. Я проезжал мимо, увидел тебя и решил остановиться поздороваться. С тобой все нормально?
– Я в порядке, в порядке.
Однако со стороны так не казалось. Она оперлась о стену и взглянула на небо.
– Дело идет к грозе.
– Да, и в воздухе она чувствуется, – согласился я, кивая.
Она резко дернула головой.
– Так что, все кончено? С Нел Эбботт? Дело закрыто? Списали в архив?
– Дело не закрыто, – возразил я.
– Пока не закрыто. Но ждать осталось недолго, так ведь?
Она пробормотала под нос что-то еще.
– Что-что?
– Все уже и так ясно, верно? – Она повернулась ко мне и ткнула мне в грудь толстым указательным пальцем. – А ты ведь знаешь, что оно не похоже на предыдущее. На Кэти Уиттакер. Оно похоже на смерть твоей матери.
Я невольно отступил на шаг.
– Ты о чем? – спросил я. – Если ты что-то знаешь, то должна мне рассказать. Тебе что-нибудь известно о смерти Нел Эбботт?
Она отвернулась и снова забормотала себе под нос что-то нечленораздельное.
Сердце у меня учащенно забилось, и по телу прокатилась волна жара.
– Не упоминай мою мать! Особенно в такой день! Господи! Что за люди!
Она махнула рукой.
– Ты не слушаешь. Такие, как ты, никогда не слушают, – сказала она и неверной походкой направилась по тропинке, время от времени останавливаясь и опираясь о стену, чтобы сохранить равновесие.
Я разозлился на нее – она задела меня за живое и сделала больно. Мы знакомы уже много лет, я всегда был с ней вежлив и проявлял уважение. Понятно, что у нее проблемы с головой, но я никогда не считал ее плохим человеком, тем более жестоким.
Я побрел к машине, но потом передумал и решил сначала зайти в магазин. Там я купил бутылку односолодового виски «Талискер» – отец предпочитает его всем остальным, хотя вообще пьет немного. Я подумал, что мы выпьем вместе и это поможет мне загладить вину за неожиданный отъезд. Я представил, как мы сидим за кухонным столом с бутылкой между нами и поднимаем бокалы, чтобы чокнуться. Чокнуться за что именно? Едва представив себе эту картину, я почувствовал страх, и руки у меня начали дрожать. Я открыл бутылку.
Запах виски и жар в груди от алкоголя разбудили во мне детские воспоминания. Как я болел с высокой температурой, проваливался в неспокойный сон, а очнувшись видел маму – она сидела на краю кровати, убирала у меня со лба мокрые волосы и растирала мазью «Викс», чтобы сбить температуру. В моей жизни были периоды, когда я почти не вспоминал о ней, но в последнее время стал думать о ней все чаще, особенно в эти дни. Я вижу ее лицо – иногда она улыбается, иногда нет. Иногда протягивает ко мне руки.
Я не заметил, как началась гроза. Наверное, просто отключился. Очнувшись, я увидел, что дорога превратилась в реку, а раскаты грома то и дело заставляли машину вздрагивать. Я повернул ключ в зажигании, но тут обратил внимание, что виски в лежавшей на коленях бутылке осталось всего две трети, и снова заглушил двигатель. Сквозь барабанную дробь капель я слышал свое дыхание, и мне вдруг показалось, что в машине есть кто-то еще. И стоит мне повернуться, как на заднем сиденье я его увижу. Ощущение было настолько реальным, что я боялся пошевелиться.
Решив, что прогулка под дождем меня отрезвит, я открыл дверцу, бросил, не удержавшись, взгляд на заднее сиденье и вылез из машины.
На меня сразу обрушились потоки воды, а стена дождя не позволяла ничего разглядеть. Но тут небо разрезала молния, и я увидел промокшую до нитки Джулию – она, спотыкаясь, бежала к мосту. Я снова залез в машину и посигналил ей фарами. Она остановилась. Я посигналил еще раз. Она нерешительно направилась в мою сторону и, не дойдя несколько метров до машины, опять остановилась. Я опустил стекло и позвал ее.
Джулия открыла дверцу и забралась внутрь. На ней была та же одежда, что и на похоронах, но теперь, мокрая насквозь, она плотно облегала ее фигуру. Однако обувь она успела сменить. Я заметил, что у нее порваны колготки, и сквозь дырку на колене виднелась бледная кожа. Даже представить такое казалось невозможным, потому что она не носила ничего открытого – все блузки были с неизменно длинными рукавами и стоячими воротничками, что придавало ей неприступный вид.
– Что вы тут делаете? – спросил я.
Она бросила взгляд на бутылку виски у меня на коленях, но промолчала. А потом неожиданно притянула к себе и поцеловала. Ощущение было удивительным и пьянящим. Я почувствовал у нее на языке вкус крови и на мгновение поддался порыву, но тут же резко отпрянул.
– Извините, – сказала она, вытирая губы и опустив глаза. – Извините, сама не знаю, что на меня нашло.
– Я тоже, – отозвался я.
Мы вдруг оба некстати засмеялись, сначала нервно, а потом от всей души, как будто поцелуй был самой веселой шуткой на свете. Отсмеявшись, мы оба вытирали с лица слезы.
– Что вы тут делаете, Джулия?
– Джулс, – поправила она. – Я искала Лину. Не знаю, где она…
Теперь я видел в ней другую женщину, больше не закрытую.
– Мне страшно, – призналась она и засмеялась, будто смутившись. – Я очень боюсь.
– Боитесь чего?
Она откашлялась и убрала с лица мокрые волосы.
– Чего вы боитесь?
Она глубоко вздохнула.
– Я не… Это может показаться странным, я знаю, но на похоронах был человек, которого я узнала. Он раньше был парнем Нел.
– Вот как?
– Я имею в виду… давно. Целую вечность назад. Когда мы были подростками. Я понятия не имею, встречалась ли она с ним после этого.
На ее щеках выступили красные пятна.
– В своих сообщениях она никогда не упоминала о нем. Но на похороны он приехал, и я думаю… Не могу объяснить почему, но мне кажется, он мог с ней что-то сделать.
– Что-то сделать? Вы хотите сказать, что он может быть причастен к ее смерти?
Она умоляюще посмотрела на меня.
– Конечно, я не могу утверждать это, но вам надо проверить его, узнать, где он был в момент ее смерти.
Я напрягся, чувствуя, как алкоголь уступает место адреналину.
– Как его зовут? О ком вы говорите?
– Робби Кэннон.
Сначала я не понял, о ком речь, но потом до меня дошло.
– Кэннон? Из местных? У его семьи сеть автосалонов, куча денег. Вы о нем?
– Да, о нем. Вы с ним знакомы?
– Нет, не знаком, но я его помню.
– Помните?
– Со школы. Он был на год старше. Преуспевал в спорте. И с девчонками тоже. Не самый умный…
Джулс опустила голову так низко, что почти коснулась подбородком груди, и сказала:
– Я не знала, что вы здесь учились.
– Да, – отозвался я. – Вся моя жизнь прошла тут. Вы, конечно, меня не помните, а я вас помню. Вас и, конечно, вашу сестру.
– Понятно, – произнесла она и снова стала чужой, будто захлопнула перед носом дверь. И взялась за ручку дверцы, собираясь выйти.
– Подождите, – попросил я. – А с чего вы взяли, что Кэннон может быть причастен к смерти вашей сестры? Он что-то сказал или сделал? Проявлял агрессию?
Джулия покачала головой и отвернулась.
– Я просто знаю, что он опасен. Он плохой человек. И я видела, как он… смотрел на Лину.
– Смотрел на нее?
– Да, смотрел. – Она повернулась и наконец взглянула мне в глаза. – Мне не понравилось, как он на нее смотрел.
– Ясно. Я… постараюсь навести справки.
– Спасибо.
Она снова взялась за ручку дверцы, чтобы выйти, но я положил ей руку на плечо:
– Я отвезу вас домой.
Она опять бросила взгляд на бутылку.
– Хорошо.
До Милл-Хаус мы добрались за пару минут и по дороге не произнесли ни слова. Мне не следовало ничего говорить, но, когда она открыла дверцу, я сказал:
– Знаете, вы очень похожи на свою сестру.
Она посмотрела на меня с изумлением и издала сдавленный смешок:
– Я абсолютно другая! – И добавила, смахнув со щеки слезу: – Я – ее антипод.
– Не думаю, – возразил я, но она уже ушла.
Я не помню, как добрался до дома.
Смертельная заводь
Лорен, 1983 год
На тридцать второй день рождения Лорен, через неделю, они поедут в Крастер. Только они с Шоном, потому что Патрик будет занят на работе.
– Это мое самое любимое место в мире, – рассказывала она сыну. – Там есть замок и чудесный пляж, а иногда на скалах можно увидеть тюленей. А после пляжа и замка мы отправимся на коптильню и будем лакомиться там копченой селедкой с ржаным хлебом. Настоящий праздник!
Шон недовольно сморщил носик.
– Я бы лучше съездил в Диснейленд, – объявил он, – и поел там мороженого.
Его мать засмеялась и пообещала, что они, может, так и сделают. Но поехать им никуда не довелось.
Стоял ноябрь, дни были короткие и ненастные, и Лорен казалась сама не своей. Она понимала, что ведет себя странно, но ничего не могла с собой поделать. За завтраком, когда за столом собиралась вся семья, она вдруг неожиданно краснела и отворачивалась, чтобы скрыть пунцовые щеки. Она отворачивалась и тогда, когда муж подходил, чтобы поцеловать ее, – движение было непроизвольным, почти автоматическим, и его губы касались лишь ее щеки или уголка рта.
За три дня до ее дня рождения разразилась буря. Она собиралась весь день, по долине гулял злобный ветер, обычно тихая заводь покрылась белыми барашками. Буря началась ночью, река отчаянно билась о берега, а деревья сгибались под напором бешеных порывов ветра. С неба низвергались потоки воды, превращая землю в подводное царство.
Муж и сын Лорен спали как младенцы, но сама Лорен бодрствовала. Она устроилась за столом в кабинете мужа с бутылкой его любимого скотча. Выпив бокал, она вырвала из тетради лист. Потом осушила другой бокал, затем третий, но лист так и остался пустым. Она не могла решить, как начать. Слово «дорогой» казалось формальным, а «милый» – ложью. Осушив почти всю бутылку и так ничего и не написав, она вышла из дома.
Подстегиваемая алкоголем, скорбью и гневом, Лорен направилась к заводи. Городок был пуст, все окна наглухо закрыты. Никто не видел, как она поднималась по тропинке в гору, то и дело скользя по грязи. Она ждала, что кто-нибудь придет, что мужчина, которого она полюбила, каким-то чудесным образом почувствует ее отчаяние и появится, чтобы спасти ее от нее самой. Но раздавшийся голос, испуганно и обреченно выкрикивавший ее имя, принадлежал не тому, кого ей хотелось услышать.
Она бесстрашно шагнула к обрыву, широко раскрыла глаза и бросилась в темноту.
Она не могла его видеть, не могла знать, что внизу возле деревьев находился ее сын.
Не могла знать, что его разбудил крик отца и стук захлопнувшейся двери, что он вскочил, бросился вниз и выскочил на улицу босиком, в одной тонкой пижамке на худом тельце.
Шон увидел, как отец садится в машину, и стал громко звать маму. Патрик обернулся и крикнул сыну идти обратно в дом. Потом подбежал к нему, грубо схватил и попытался затолкать за дверь. Но мальчик умолял не оставлять его одного.
Патрик сдался. Он подхватил сына, отнес в машину, пристегнул на заднем сиденье, и тот испуганно затих, не в силах понять, что происходит. Он крепко зажмурился. Они поехали к реке. У моста отец остановился и велел ему ждать в машине и никуда не уходить. Но кругом было темно, а дождь барабанил по крыше с такой силой, будто на нее обрушился град пуль, и мальчику казалось, что в машине есть кто-то еще, что он слышит чье-то дыхание. Он вылез из машины и побежал, спотыкаясь, вниз по ступенькам, а на тропинке несколько раз поскользнулся в грязи и упал, но продолжал пробираться сквозь мглу и ливень к заводи.
Потом в школе говорили, что он все видел, что он был тем самым мальчиком, который видел, как его мать прыгнула с обрыва и разбилась насмерть. Но это была неправда. Когда он добежал до заводи, отец уже находился в воде и выбирался на берег. Шон не знал, что делать, и, вернувшись к деревьям, спрятался за толстым стволом, где никто не мог к нему подкрасться.
Ему казалось, что он просидел там очень долго. Оглядываясь назад, он даже допускал, что мог уснуть, хотя с учетом темноты, шума и страха это было маловероятно. Но он помнил, как за ним пришла женщина – Дженни из полицейского участка. У нее было одеяло и фонарь, она отвела его обратно к мосту, дала выпить сладкого чая, и они вместе ждали отца.
А потом Дженни отвезла его к себе домой и угостила тостами с сыром.
Но всего этого Лорен уже знать не могла.
Эрин
После похорон я обратила внимание, как многие из собравшихся подходили, чтобы сказать несколько слов отцу Шона, которого мне представили просто как Патрика Таунсенда. С ним здоровались за руку и приподнимали в знак приветствия шляпы, а он стоял, будто главнокомандующий, принимавший парад: спина прямая, губы сжаты.
– Напыщенный болван, правда? – обратилась я к констеблю в форме, стоявшему рядом.
Он повернулся и посмотрел на меня, как на ничтожество.
– Думайте, что говорите, – прошипел он и отвернулся.
– Прошу прощения, я сказала что-то не то? – поинтересовалась я.
– Он заслуженный полицейский со множеством наград, – ответил констебль. – Вдовец. Его жена умерла здесь, на этой реке. – Затем он повернулся ко мне и презрительно процедил, будто не я, а он был старше по званию: – Так что соблаговолите проявить уважение.
Я почувствовала себя полной дурой. Но откуда мне было знать, что Шон из записей Нел Эбботт был Шоном из полиции? Я не знала, как звали его родителей. Проклятье! А при чтении заметок Нел Эбботт я не обратила особого внимания на обстоятельства самоубийства, совершенного больше тридцати лет назад. Оно не показалось мне хоть как-то связанным с нашим делом.
В самом деле: разве может кто-то держать в голове все смерти, случившиеся здесь не по естественным причинам? Да их тут как в сериале «Чисто английское убийство» – с той лишь разницей, что их причиной были не удары по голове, а несчастные случаи, самоубийства и утопления, совершенные женоненавистниками.
После работы я вернулась к себе – кое-кто из полицейских отправился в паб, но после допущенной мною бестактности в адрес Патрика Таунсенда отношение местных ко мне как к чужой только усилилось. В любом случае, дело-то все равно закрыто, верно? Так что болтаться тут мне нечего.
Я испытывала облегчение, сродни тому, когда в конце концов вспоминаешь, в каком фильме раньше играл этот актер, когда нечто непонятное вдруг окончательно проясняется. Странность в поведении инспектора уголовной полиции – водянистые глаза, дрожащие руки, сбивчивость речи, – все вдруг нашло свое объяснение. Все становилось понятным, если знать его историю. Его семья пережила то же самое, что сейчас переживают Джулс и Лина, – такой же ужас, такой же шок. И они задавались тем же мучительным вопросом: почему?
Я перечитала записи Нел Эбботт о Лорен Таунсенд. Ничего необычного. Просто несчастная жена, полюбившая другого мужчину. Это говорит о ее состоянии и переживаниях, не исключено, что на такой шаг ее толкнула депрессия. В конце концов, кто знает? Однозначного ответа нет, и Нел Эбботт изложила свою версию случившегося. Я подумала, что надо было обладать немалым самомнением, чтобы решиться написать о чужой трагедии, ни с чем не считаясь.
Изучая записи, я все время задавалась вопросом, как Шон после такого мог остаться жить в Бекфорде. Даже если он и не видел падения, то все равно находился рядом. Как, черт возьми, это действует на психику? И все же тогда он был маленьким. Наверное, лет шести-семи? Дети могут блокировать подобные травмы. Но отец? Он ходит на реку каждый день, я видела его. Только представьте себе! Каждый божий день вы видите место, где потеряли близкого человека. У меня в голове это не укладывается. Правда, я никого из близких не теряла. Так что откуда мне знать, что чувствуют люди, пережившие такое горе?
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?