Электронная библиотека » Пола Сторидж » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 28 октября 2013, 12:51


Автор книги: Пола Сторидж


Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Ты рассуждаешь, как фельдфебель, – нахмурившись, произнесла Джастина и после непродолжительной паузы тут же добавила: – как прусский фельдфебель.

Несомненно, Лион понял колкость супруги и ее скрытый смысл, однако ничуть не обиделся.

– Знаешь, – произнес он, – когда в сорок третьем году я сказал примерно то же самое в казарме, наш взводный – кстати, в отличие от меня, самый настоящий прусский фельдфебель – поднял меня на смех. Он сказал, что я рассуждаю, как гнилой философ…

– Короче, – категорично сказала Джастина, – короче, как я поняла, ты отказываешь мне…

– В чем же?

– В приглашении на танец.

– Во-первых, приглашение последовало от тебя, – спокойно парировал Лион.

– А во-вторых?

– А во-вторых тебе, herzchen, я просто не могу отказать…

– Так, делаешь одолжение?

Джастина попыталась изобразить нечто вроде обиды, но этого ей, как ни странно, не удалось.

– Нет…

Лион, приподнявшись, отодвинул стул и, обойдя столик, подошел к жене со спины, наклонил голову и преувеличенно любезно произнес:

– Позвольте пригласить вас, очаровательная леди… Не откажите мне в любезности потанцевать с вами…

Сказав это, он посмотрел на то место, где только что сидел сам.

Джастина сразу же улыбнулась.

«Нет, иногда я бываю положительно несносна.

Бедный Лион!

И как это он еще терпит меня?» Лион, стоя в галантной позе, спросил нарочито вежливо, растягивая слова на оксфордский манер:

– Леди пришла сюда одна?

Он сохранял серьезный и невозмутимый вид, и лишь прищуренные глаза говорили о том, что в душе он смеялся надо всей этой достаточно нелепой, но все же по-своему забавной сценой.

Едва заметно покачав головой, Джастина коротко ответила:

– Нет.

– А где же ваш спутник? Наверное, вышел на свежий воздух или в курительную?

– Наверное…

– Мне, право, так неловко…

– Отчего же?

– Я должен был поинтересоваться – не против ли он…

– Не против ли он того, что вы приглашаете меня в его отсутствие?

– Да.

– Нет, нет, что вы, – произнесла Джастина, поднимаясь и протягивая мужу руку. – Я очень люблю этого человека… Люблю и доверяю ему… А он, в свою очередь, доверяет мне. Не думаю, что он был бы против…

Через несколько минут они уже плыли под томные, влажные звуки блюза – всего лишь несколько нот, взятых мулаткой на длинном дыхании; страстные картавые звуки тенор-саксофона, незаметный шелест контрабаса, короткое, отрывистое стаккато фортепиано, изредка прерываемое золотым шелестом перкуссии.

Пол уплывал из-под ног, и хотелось, чтобы этот блюз, этот танец никогда не кончался.

Нежно склонившись к самому уху мужа, Джастина с улыбкой спросила:

– Тебе хорошо?

Однако Лион так вошел во взятую роль, что, деланно-удивленно посмотрев на жену, спросил, нахмурив брови:

– Простите, миссис, но я не совсем понял ваш вопрос…

Она погладила его по щеке.

– Ах, перестань дурачиться!

– Простите, миссис, но я не совсем понимаю ваш последний вопрос… Вы изволили узнать мое мнение, хорошо ли вы танцуете? – спросил Лион, сохраняя каменное, непроницаемое выражение на лице.

Лукаво посмотрев на мужа, она спросила:

– Да, а кстати?

– Как вы танцуете?

– Если я не очень затрудняю вас этим вопросом, – спросила Джастина в тон Лиону.

– Ах, что вы – танцевать с вами – одна радость, одно удовольствие…

– Нет, вы серьезно?

– О, да! Честно говоря, я так завидую вашему мужу, миссис…

– Чему же? Уж не тому ли, что он может танцевать со мной каждый день? Точнее – каждый вечер? – поинтересовалась Джастина.

– Нет, не этому… Я не люблю танцев…

– В таком случае – позвольте полюбопытствовать, почему же вы пригласили меня?

– Я увидел такую прекрасную леди… И… и просто не мог удержаться… Но теперь…

– Мой супруг тоже не очень-то жалует танцы, – произнесла Джастина немного игриво. – Он находит себя слишком старым для них, а танцы – слишком непонятными, чтобы ими заниматься… Ведь люди никогда не станут заниматься тем, что им непонятно?

– Совершенно верно…

– К тому же мой муж – немец, стало быть – человек ясного и практичного ума, как и все немцы…

– Прусский фельдфебель?

– Нет, ни в коем случае… Я заметила, что среди немцев есть не только фельдфебели…

– А кто же?

– Есть и почтенные буржуа – в лучшем значении этого слова, есть поэты, философы…

– И к какой же категории вы относите вашего мужа? – спросил Лион.

– Нечто среднее между первым, вторым и третьим…

– Как – он даже поэт?

– В некотором роде – да. Только поэзия его – не от сердца, а от головы…

– Что ж – не самое худшее… Даже быть буржуа – куда более почетно, чем фельдфебелем…

Она улыбнулась и ничего не сказала. Спустя несколько минут Лион поинтересовался – все тем же преувеличенно любезным тоном:

– Так вы не ответили – почему же вы так завидуете моему мужу?

– Потому, что он может видеть вас каждый день… И даже…

– Каждую ночь – вы это хотите сказать?

Лион не мог удержаться от улыбки.

– Да, именно это…

– А вам не кажется, что ваш вопрос звучит достаточно нескромно?

Он отрицательно помотал головой.

– Нет.

– Отчего же? – спросила Джастина, пытливо вглядываясь в его глаза.

– Но разве не вы несколькими минутами ранее сказали, что целиком и полностью доверяете вашему мужу, а ваш муж целиком и полностью доверяет вам?

– Разумеется… А разве может быть иначе между любящими людьми?

– Скажите, миссис… А ваш муж ревнив? Джастина улыбнулась.

– Никогда не задумывалась над этим…

– Он не изменяет вам?

Она сделала обиженное лицо.

– О, что за нетактичный вопрос!

– Простите меня, миссис, вы сами дали повод задать мне его…

– Вот как?

– Да.

– Почему, если не секрет?

– Вы согласились танцевать со мной в его отсутствие… Он, наверное, даже не знает, что теперь мы с вами вместе… После непродолжительной, но выразительной паузы Джастина произнесла:

– Однажды мой муж сказал – а это, кстати говоря, случилось не далее, чем несколько минут назад, – он сказал, что…

Лион, словно зная, о чем теперь будет говорить Джастина, покрепче обнял ее.

– Что же?

– Что танец – это своего рода близость… Пусть даже иллюзорная и мимолетная…

Лицо Лиона посерьезнело.

– И я с ним совершенно согласен.

– Вот как?

– Совершенно.

– Поэтому вы и задали мне последний вопрос?

– Об измене?

– Да.

– Потому и спросил…

– Честно говоря – не вижу никакой связи…

– Ну, если танец – это действительно своего рода близость, – произнес Лион, – стало быть, он… Ну, своего рода мимолетная и иллюзорная измена? Так сказать – измена под уменьшительным стеклом.

– Нет, вы действительно думаете так?

– Мне так кажется.

– Интересно…

– Не вижу ничего интересного, – парировал Лион. – Когда я в свое время, еще безусым юнцом – солдатом вермахта – пытался как-то, не помню уж по какому случаю, объяснить это своему фельдфебелю, он только хохотнул и сказал: «В мире существуют самки и самцы… И все. Каждый самец желает обладать самкой постоянно, самка – только в определенное время, для продолжения рода. Чем сильнее самец, тем настойчивее он в достижении своей цели, то есть в стремлении обладать как можно большим количеством самок, тем значительнее его успех». А меня прусский фельдфебель объявил гнусным отщепенцем, гнилым философом и декадентом – тогда в Германии это звучало ругательством…

– А какое же это имеет отношение к танцу? – поинтересовалась Джастина.

Беседа, завязавшаяся с такой легкостью, незаметно начала приобретать вязкость и двусмысленность – разумеется, это было своего рода игровым продолжением разговора, начавшегося за ужином, где Джастина и Лион как бы представляли друг другу иных людей но, в то же самое время – и самих себя, только в несколько ином ракурсе.

– Какое отношение это имеет… Ну, хотя бы к этому пленительному блюзу? – повторила свой вопрос Джастина и вопросительно посмотрела на мужа.

Тот едва заметно улыбнулся.

– Самое непосредственное.

– То есть…

– Ведь леди сама только что согласилась с утверждением, что танец – это близость?

– Ну, согласилась…

– Стало быть…

– Честно говоря – не вижу никакой связи…

– А зря… Если бы вы, леди…

Лион так и не успел договорить – мулатка взяла верхнюю ноту пронзительным сопрано, джаз-банд заиграл тутти, и музыка прервалась.

Доведя свою партнершу до столика, Лион галантно поклонился, осторожно шаркнул каблуком, и произнес:

– Благодарю вас… Вы доставили мне своим танцем ни с чем не сравнимое наслаждение…

Джастина, все еще выдерживая тон разговора, небрежно махнула рукой.

– Что вы! Это я должна вас благодарить…

После чего, как ни в чем ни бывало усевшись напротив, он вновь стал самим собою – Лионом Хартгеймом, мужем Джастины Хартгейм…

Джастина, с нескрываемой благодарностью посмотрев на супруга, произнесла с чувством:

– Спасибо…

Лион поднял на нее взгляд.

– За что?

– Спасибо тебе за все, мой любимый…

Он отвернулся.

И вновь Джастине показалось, что на глазах его блеснуло нечто, похожее на слезы…

А может быть, это действительно были слезы?

Джастине не хотелось думать об этом.

Протянув через стол руку (верх неприличия в Оксфорде, но теперь ей было глубоко наплевать на приличия), она произнесла виновато:

– Прости меня…

Лион ничего не ответил, и лишь слегка сжал ее руку в запястье.

Джастина прекрасно знала, что означает это пожатие: «Что ты, любимая! Я и не думал сердиться! Прости и ты меня за все неприятности, которые я тебе приношу – как за те, которые были, так и за будущие…»


Когда они выходили из кафе, было очень поздно – за полночь.

Ярко светили уличные фонари, но неоновые рекламы пабов, кафе и магазинов уже понемногу меркли.

В темном небе зажглись и затрепетали, подобно редчайшим драгоценным камням, первые далекие звезды, за ними незаметно взошли на небосвод остальные.

Где-то далеко, милях наверное в ста, много выше изломанного контура города, начал золотиться край неба – это взошла пожирательница ярких звезд, луна. Да, сегодня она в полной силе и власти. Лик ее был безупречно круглый и сияющий.

Джастина подняла голову.

– Посмотри, какая страшная луна…

Лион рассеянно отозвался.

– Да, луна, – произнес он рассеянно.

Судя по всему, его теперь занимало нечто совершенно иное.

Луна шла по чистому оксфордскому ночному небу проторенным маршрутом, незаметно, но громадными шагами.

Вскоре она с помощью своих магических чар овладела всем небом. Робкие, кроткие звездочки терялись и бледнели, уходя на самый край неба, где их уже можно было разглядеть лишь с большим трудом, как шляпки тончайших серебряных гвоздиков, вбитых в купол Вселенной.

Взволнованный ропот пробежал между деревьями того самого парка, где по пути в кафе Джастина столь неожиданно решила немного посидеть. Казалось, деревья глубоко и печально вздохнули.

Супруги прошли к стоянке такси.

– Может быть, пойдем пешком? – неуверенно предложил Лион.

– Пешком? Хорошо. Пусть будет по-твоему… – она сделала небольшую паузу, после чего добавила: – пусть хоть один раз будет по-твоему, Лион…

Он, удивленно посмотрев на жену, поинтересовался:

– Что ты хочешь этим сказать?

Улыбнувшись, Джастина пояснила:

– Знаешь, я все чаще и чаще ловлю себя на мысли, что чересчур командую тобой…

– Вот как?

– Представь себе…

Он пожал плечами.

– Что-то не замечаю…

– Не замечаешь – и на том спасибо, – ответила она примирительно. – Ну что – пешком так пешком, мой милый…

Она взяла мужа под руку, и они зашагали в сторону своего коттеджа, утопавшего в чернильной темноте…


Следующее утро, как и предшествующее, началось для Джастины с тяжелейшей головной боли.

И вновь – мучительная процедура вставания, а затем одно и то же изо дня в день: умывальник, зубная щетка, мытье головы, фен, гудящий, как неисправная бормашина провинциального стоматолога, (а что поделаешь – надо постоянно следить за собой, если хочешь выглядеть привлекательной), кухня, кофемолка, горячий крепкий кофе (наверное, единственная утренняя радость!) Омлет из трех яиц…

А через полчаса – репетиция.

Что там у нас сегодня – «Юлий Цезарь» великого трагика?

Народные трибуны, нобили, всадники, плебеи, гладиаторы, Брут, Помпей, Каска, Цинна, Антоний, Цицерон, Капитолий, сенат и народ?

Патриции, Авентинский холм, туники, тоги или как там назывались их одежды, статуи на Капитолии, трофеи, ростральные колонны, триумфальные арки, «идущие на смерть приветствуют тебя» и прочая пыльная и давно вышедшая из употребления историческая мишура?

«Руки убийц, обагренные праведной кровью тирана Цезаря»?

Как это там:

 
В решеньях я неколебим, подобно
Звезде Полярной: в постоянстве ей
Нет равных среди звезд в небесной тверди.
Все небо в искрах их неисчислимых;
Пылают все они, и все сверкают,
Но лишь одна из всех их недвижима;
Так и земля населена людьми,
И все они плоть, кровь и разуменье;
Но в из числе лишь одного я знаю,
Который держится неколебимо,
Незыблемо; и человек тот – я.
 

Хорошо, пусть будет так…

Зайдя в зал репетиционного класса, Джастина по лицам собравшихся студентов сразу же поняла, что сегодня что-то произошло…

И притом – нечто ужасное, скверное, нечто из рук вон выходящее…

Может быть даже – непоправимое.

Она, не оборачиваясь, сняла с себя плащ и, повесив его на крючок, как ни в чем не бывало произнесла:

– Доброе утро…

В ответ послышалось очень сдержанное:

– Здравствуйте, миссис Хартгейм…

Она, перевесив через плечо сумку, последовала по ступенькам наверх.

Студенты пошли за ней – но, как ей показалось – как-то понуро и даже нехотя…

Усевшись на свое привычное место в середине зрительского зала Джастина, улыбнулась и спокойным голосом попыталась растопить лед:

– Ну, приступим…

Студенты почему-то отвернулись. Пересчитав глазами собравшихся, Джастина растерянно спросила:

– Кстати, а почему не видно Гарри Макалистера и Мери Сноупс?

Студенты молчали – и это молчание чрезвычайно смутило Джастину.

Наконец Фредди, тот самый, который на прошлом занятии так бойко спорил с ней о судьбах Ольстера, сейчас с некоторым смущением выдавил из себя:

– Миссис Хартгейм, как – а разве вы ничего не знаете?

У Джастины сразу перехватило дыхание – ее охватило острое предчувствие беды – страшной, непоправимой…

Стараясь держаться как можно спокойнее, она спросила:

– Что-то случилось?

– Да, – замогильным голосом произнес Фредди. – Случилось…

– Мистер Кроуфорд, прошу вас… Сэр, – она немного повысила голос, – потрудитесь же наконец объяснить, что произошло…

– Они погибли…

Перед глазами Джастины поплыли огромные фиолетовые круги. Погибли?

Гарри и Мери погибли?

Что за чушь?

Где они могли погибнуть?

Ведь она сама вчера разговаривала с ними, и даже наставляла Гарри, как следует читать монолог Цезаря, а затем отпустила его и Мери – им для чего-то понадобилось съездить в Лондон…

Кажется, Мери говорила, что к доктору… Они поехали в Лондон и просто задержались там… Или же решили разыграть своих товарищей – кто не знает этих студенческих розыгрышей!

Нет, наверное, это всего лишь недоразумение…

Этого просто не может быть! Облизав пересохшие от волнения губы, она повторила вслух свою мысль, но очень тихо:

– Этого не может быть…

– Тем не менее, это действительно так, – сухо ответил Фредди.

Джастине в этот момент показалось, что голос его прозвучал очень жестко.

– То есть…

– Миссис Хартгейм, скажите, пожалуйста – вы смотрели вчера программу вечерних теленовостей? – спросил Фредди.

Она на какое-то мгновение задумалась, после чего вспомнила:

– Кажется, да…

– Тогда, значит, вы наверняка знаете о том страшном взрыве в одном из пабов в районе стадиона «Уэмбли»?

Джастина всплеснула руками и стала тихо оседать вниз – если бы кто-то из студентов вовремя не подставил ей стул, она бы свалилась на пол.

Некоторое время она с отрешенным видом смотрела в пространство перед собой.

Студенты, расположившись полукругом, напряженно молчали.

Затем Джастина спросила:

– Как это произошло?

– Они были, если не ошибаюсь, у врача, и ехали на мотороллере в сторону Южного вокзала, – начал Фредди, – к несчастью, их путь лежал через район, прилегающий к «Уэмбли»… Там в связи с футбольным матчем образовался затор, автомобили не пускали, но они очень спешили, и их почему-то пропустили… Уж не знаю – почему именно для них сделали исключение… Потом они каким-то образом очутились в этом проклятом пабе…

– Как? – едва уловимым шепотом переспросила Джастина. – В том самом пабе, в котором и…

– В том самом…

Как ни тихо был задан этот вопрос, однако Фредди расслышал его.

– Как?

– Да…

– Это не важно… Теперь – не важно, – Фредди сделал ударение на слове «теперь». – Для них это теперь уже не важно…

– Что с ними?

– Они погибли, – произнес Фредди тихо и отвернулся к окну.

– Может быть, это ошибка? – спросила Джастина с надеждой в голосе.

Фредди покачал головой.

– Нет, ошибки тут быть не может… Трупы Гарри и Мери опознали их родители… А мне, как приятелю и соседу Гарри, позвонили сегодня рано утром… нет, ошибки быть не может – я разговаривал с его отцом…

Пока Фредди говорил, в мозгу Джастины почему-то назойливо вертелась фраза шекспировского героя из их спектакля:

 
– Мы кажемся кровавы и жестоки —
Как наши руки и деянье наше;
Но ты ведь видишь только наши руки,
Деяние кровавое их видишь,
А не сердца, что полны состраданья.
Лишь состраданье к общим бедам Рима —
Огонь мертвит огонь, а жалость – жалость…
 

Она встряхнула головой, словно стремясь отогнать таким образом назойливую цитату.

Фредди пристально смотрел на нее.

– Известно, что их убили ирландские «ультра», – произнес он.

Джастине показалось, что фраза эта была произнесена Фредди Кроуфордом таким тоном, будто бы она лично имеет какое-то отношение к этой трагедии.

Да, она ирландка, и ее отец с гордостью носил фамилию О'Нил…

И Дрохеда, между прочим, названа так в честь одноименного ирландского города.

Она ирландка, она родилась ирландкой – пусть и не в стране, герб которой – золотая лира на зеленом поле,[4]4
  Старинный герб Ирландии (прим. Переводчика)


[Закрыть]
а в австралийской Дрохеде…

Но почему же она должна отвечать за террористов ИРА только потому, что и они – ирландцы?

Тот же Лион Хартгейм – немец, он даже служил в вермахте, но глупо было бы обвинять его в пособничестве нацистам…

А Фредди все так же пристально, не отрываясь, смотрел на нее…

И почему он так на нее смотрит?

Он что – подозревает ее в чем-то… В чем-то таком, нехорошем?


Нет, неужели он действительно ее в чем-то подозревает?

Отведя взгляд, Джастина только и смогла, что распорядиться:

– Сегодня занятий не будет… Завтра – тоже… Все свободны… О начале репетиций я сообщу каждому из вас по телефону…

И студийцы тихо, один за другим, стали покидать театральный репетиторий… Последним вышел Фредди.

– Всего хорошего, миссис О'Нил, – произнес он и аккуратно затворил за собой дверь…


Джастина, едва дойдя до своего дома, поднялась в спальню и в полном изнеможении рухнула на кровать.

Ее плечи сотрясали беззвучные рыдания.

Потом она неожиданно заснула тяжелым, свинцовым сном, без сновидений.

Сколько она так пролежала – час, два, десять часов?

Во всяком случае, когда она с тяжелой головой и с солоноватым привкусом на губах проснулась, в спальне уже царил полумрак.

Приподняв голову, она убедилась, что окна не зашторены – в окно спальни смотрела кроваво-ржавая луна – та самая, которая так напугала ее вчера вечером.

Джастина, хотя и не была суеверна, еще вчера вечером подумала, что такая луна – дурной знак.

Она перевернулась на бок и тут же увидела перед собой лицо Лиона.

Немигающие глаза, густые волосы, ниспадающие на лоб… В глазах отражались зеленые электрические искорки – это от ночника, стоявшего на тумбочке.

– Ты спишь? – спросил Лион.

Лион, и особенно – его взгляд сразу же успокоили Джастину, придали ей уверенности.

Она приподнялась на локте и привычным жестом поправила прическу…

Встал и Лион.

– Уже проснулась…

Подойдя к жене, он уселся рядом и, обняв ее за плечи, спросил:

– Что случилось?

– Двое моих студийцев погибло, – произнесла она и отвернулась.

Как ни странно, однако Лион не высказал большого удивления.

– Погибли? – спросил он каким-то обыденным, как показалось Джастине тоном, будто бы известия о гибели людей ему приходилось выслушивать едва ли не каждый день и они уже перестали волновать его.

Может быть, это и есть та самая мудрость, что приходит с возрастом – ведь о ней, кажется, говорил Лион давеча?

Мудрость?

Или равнодушие…

Джастина прошептала:

– Погибли…

– Наверное – автомобильная катастрофа? – осведомился Лион.

Она мотнула головой.

– Нет.

– А что же?

Отрешенно глядя в какую-то одной ей известную пространственную точку перед собой, Джастина едва слышно произнесла:

– Катастрофа, но не автомобильная…

– Так что же случилось?

Теперь его голос прозвучал более настороженно и напряженно.

– Их убили…

– Убили?

– Да.

– И кто их убил?

О, как убийственны эти односложные вопросы и однозначные ответы!

Это просто невыносимо…

И почему, почему он спрашивает ее обо всем этом именно теперь?

Разве он сам не понимает, разве он не может почувствовать, как ей тяжело?

Джастина, превозмогая себя, коротко рассказала обо всем, что произошло.

– Вроде бы тот взрыв был устроен боевиками из ИРА, – сказала она. – Скорее всего, так оно и есть… Наверняка они…

После этого в их разговоре наступила пауза – долгая, томительная…

Наконец Лион нарушил молчание:

– Ты что – обвиняешь в чем-то себя? Чувствуешь себя виноватой? Может быть потому, что ты – ирландка? Джастина О'Нил?

Отрицательно покачав головой, она печальным голосом промолвила:

– Нет.

– Тогда – почему столько переживаний? Вы ведь были едва знакомы…

Она снова покачала головой.

– Я ведь знала их… Видела чуть ли не каждый день на репетициях…

– Знала?

Она удивленно посмотрела на Лиона и еле слышно спросила:

– Почему ты сейчас спрашиваешь меня об этом – скажи!

– Но ведь сколько людей, не знакомых нам, но которые, вполне возможно, ничем не хуже тех, кто нам хорошо известен, гибнут каждый день… Каждый час, – начал Лион, – Гибнут где угодно: в автомобильных и авиационных катастрофах, в перестрелках, при авариях на электростанциях, от взрывов, наводнений, землетрясений, при крушении судов… Просто умирают от болезней… Я служил в армии, – голос его стал неожиданно печальным, – и я знаю, что это такое – смерть… На войне погибло очень много людей, и большинство из них были хорошие люди… Они гибнут и теперь. И никто никогда, – я говорю о людях, которые не были знакомы с погибшими, – никто никогда не расстраивается особо… Смерть – это ведь неизбежность, Джастина… Ничего не поделаешь…

Лион сейчас прекрасно понимал, что говорит пошлейшие до ужаса банальности, что еще немножко – и он перейдет на чисто обывательские, суконные формулировки вроде «человек родился, чтобы умереть», «все там будем» или «Бог дал, Бог и взял»…

Понимал, но никак не мог найти иных слов для успокоения жены.

– Если задуматься, во всем разобраться – хороших людей куда больше, чем плохих, – продолжал он. – И они… – его голос почему-то дрогнул, – они гибнут… Нельзя же скорбеть по всем, Джастина! Тут никаких слез не хватит! Ну, не плачь – прошу тебя!

Немного помолчав, он спросил, стараясь вложить в свои интонации как можно больше участия:

– Почему же ты плачешь? Они что – были твои хорошие знакомые, Джастина?

Гарри и Мери никогда не принадлежали к ее «хорошим знакомым», как выразился Лион, но Джастина, тем не менее, испытывала к ним какую-то совершенно безотчетную, неосознанную симпатию…

Скорее даже материнскую симпатию… Значит – осознанную.

Было ли это чем-то особенным, вроде трансформации ее материнских чувств к погибшим дочерям Элен и Барбаре, направленных теперь в другую сторону?

Джастина и сама не могла на это ответить при всем желании.

Во всяком случае, каждый раз, заметив их обнимающимися, где-нибудь в коридоре, на улице, видя, как они улыбаются друг другу (как вчера утром в кафе), на душе у Джастины становилось теплее…

Неожиданно она, будто бы что-то вспомнив, закрыла лицо руками и зарыдала – на этот раз навзрыд.

Лион участливо склонился к ней.

– Джастина… Джастина, дорогая… Успокойся – очень прошу тебя…

Однако она, закрыв лицо руками и ничего не отвечая, продолжала рыдать.

Лион смутился, не зная, что же ему делать в этой непростой ситуации.

Уйти?

Но не будет ли от этого еще хуже?

Джастина, доверчиво уткнувшись ему в плечо раскрасневшимся от плача лицом, через некоторое время замолчала.

Лион нежно погладил ее по голове и, скорбно глядя на жену, произнес:

– Джастина, что же произошло? Ответь мне, пожалуйста… Только умоляю тебя – не молчи, скажи, что случилось?

Джастина угрюмо молчала. Лион продолжал настаивать:

– Может быть я смогу тебе чем-нибудь помочь?

– Вряд ли…

И вновь пауза – долгая, томительная… Сколько она может длиться? Наверное, целую вечность…

– У тебя такой вид, будто ты пытаешься вспомнить что-то очень важное, но никак не можешь сделать этого, – произнес Лион.

Она, вынув из сумочки платок, вытерла щеки и, не оборачиваясь, ответила:

– Вспомнила…

Пристально посмотрев на жену, Лион очень смущенно спросил:

– Что же?

– Я по дороге домой вспомнила, потом забыла, а теперь у меня вновь всплыло в памяти: вчера Гарри сказал мне, что Мери ждет ребенка… Да, и этот Фредди тоже говорил, что они возвращались от врача…

Лион, словно извиняясь за свои слова, поцеловал жену в висок и тихо, стараясь не скрипеть паркетом, вышел из спальни.

А Джастина, механически взяв со своей тумбочки какую-то книжку, наугад (это был альбом репродукций), раскрыла его посередине.

Неожиданно взгляд ее упал на офорт Гойи, и она с содроганием прочитала те самые слова, которые так некстати припомнились ей вчера утром:


«Удивительно! Опыт погибших не идет впрок тем, кто стоит на краю гибели. Ничего тут нее поделаешь. Все погибнут».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации