Текст книги "Умирающий волшебник внутри меня"

Начался завтрак. Как и обычно: манная каша с комочками. Дети пытались как можно быстрее занять место, потому что стульев на всех не хватало. Я посмеялась, потому что ближайшие несколько недель я всегда буду на стуле.

Мне впервые стало жаль людей, которые чем-то отличаются от других: людей, которые не могут ходить, у которых стоит протез, которые не могут видеть и так далее. Я всегда хотела быть особенной, но все «особенные», кого я знаю, одиноки. Потому что другие люди смеются над ними. Надо мной тоже будут смеяться: необразованные и глупые детишки, которых забавляет вид калек. Кому-то с самого рождения не повезло, и он вынужден всю свою жизнь страдать из-за насмешек других людей. Мне не повезло только сейчас. С одной стороны, мне это даже нравится, потому что это отличает меня от других, но я понимаю, что, как только я вернусь домой, в Робин-Вилль или в Бирюзовый Лес, насмешек будет не избежать. Да и мало того, мне трудно перемещаться, больно вставать на ноги, я не могу говорить с другими… И когда я думаю о том, что кто-то никогда не сможет делать те вещи, которые, как мне всегда казалось, обыденные, мне становится так жаль их. Может, быть особенным – это не так уж и хорошо, как мне всегда казалось?

Я оказалась права: по субботам и воскресением нельзя посещать больных. Это показалось мне довольно странным и даже где-то глупым, потому что многие из-за работы не могут прийти к ребёнку в часы приёма по будням. Но я никто в этой больнице, поэтому не мне судить.

После завтрака я решила заняться своими обычными делами: наблюдать за людьми из своего окна, слушая музыку.

Иногда я заглядывала на страницы своего дневника. Я перечитала свои записи о душевной боли. Я плакала от каждого слова. Оно походило на плач беспомощного ребёнка. Мне вновь стало жаль себя. Мне хотелось, чтобы пришёл хоть кто-нибудь и крепко обнял меня. Обнял и того человека, который повествует мне о своих чувствах на страницах этого дневника.

Обедала я тоже вместе со всеми. Во время обеда я и узнала, что сегодня вечером детям будет разрешено посмотреть матч. Я не любитель спортивных игр, но эта новость обрадовала и меня. Как только я это услышала, я выехала из столовой и стала разъезжать по коридорам больницы, чтобы запомнить нужный мне путь. Благо я запомнила дорогу до места, где меня нашла медсестра и доктор Малис. Это было недалеко от моей палаты и, соответственно, архивов. Первым делом я направилась туда.

Я поехала вдоль коридора, который не походил на тот, что я видела, когда шла за девушкой из тьмы. Это были типичные коридоры типичной больницы моей страны: бело-зеленые стены, иногда встречались плакаты о вреде курения и жизни в большом городе, да и жизни вообще. На миг я подумала, что мне ничего не мешает пройти в архивы сейчас.

Я нашла табличку, где был показан план больницы на случай эвакуации. На этаже ниже, совсем рядом с лифтом, были архивы.

Я направилась в нужную сторону, но как только я достигла нужного мне коридора, передо мной была преграда: лестница. К тому же я попалась охраннику.

– Что ты здесь делаешь? Сюда нельзя!

– Я…– прошептала я.

– А, ты не можешь говорить. Ты потерялась?

Я кивнула ему головой.

– Так, хорошо, какая у тебя палата?

Я на пальцах ему показала число – номер своей палаты.

– Хорошо, давай я отвезу тебя.

Он довёз меня до коридора, где была моя палата.

– Всё, дальше ты сама, а то мне на пост нужно. В следующий раз будь осторожна и не ходи далеко! – твердил он мне на прощанье. Я улыбнулась ему.

Но что мне теперь делать? Я не смогу пройти через лестницу… Чёрт… Если бы рядом была Стася или Пяйве, они бы помогли мне.

Но ладно. Это мои проблемы на вечер. Я теперь знаю дорогу, и мне пока этого достаточно. Осталось только выждать нужный момент.

Глава 12.

После ужина я собиралась с мыслями. Я снова и снова прокручивала в своей голове путь к архивам и пыталась понять, как я смогу пройти через лестницу.

Медсестра, как и всегда в девять часов вечера, огласила отбой, но именно этой ночью спать так рано никто идти не собирался. Гул и смех из соседних палат не прекращался, но медсестра не стала ругаться на детей. Казалось, что этой ночью в больнице можно всё, но это лишь иллюзия. Медсестра сидела за столом, который находился в коридоре, и одной из самых сложных задач для меня было – пройти через её стол незамеченной.

Ближе к десяти вечера дети начали собираться в столовой. Далеко не все были заинтересованы в матче, поэтому некоторые дети оставались в своих палатах, кто-то даже уже лёг спать, поэтому медсестра попросила всех вести себя тихо. Я же иногда выглядывала из своей палаты, выжидая нужный момент.

Я пыталась успокоиться, но адреналин ударил в голову, и я никак не могла сосредоточиться. Мне хотелось послушать успокаивающую музыку, но в то же время она помешала бы мне ещё больше. Это ожидание было невыносимым.

Но, наконец, вот он, тот самый момент. Медсестра встала из-за стола и направилась в сестринскую. Я же тихо выехала из своей палаты, проехала стол, сестринскую и, чтобы случайно не попасться больше никому на глаза, со всей скоростью поехала дальше, свернула в коридор слева, и только тогда выдохнула. Но всё ещё было впереди.

Я остановилась, чтобы ещё раз вспомнить дорогу. Только после того, как прокрутила весь путь у себя в голове, я поехала дальше.

В больнице было довольно холодно. Благодаря дождю и грозе, меня было не слышно. Хотя меня иногда пугали внезапные вспышки молнии. Я наконец добралась до лифта. Мне было очень страшно спускать вниз, и, если бы я могла ходить, я бы пошла через лестницу, потому что я боялась, что, как только откроется дверца лифта, кто-то заметит меня и… я даже не знаю, что было бы. Но знать как-то не хочется.

Я села в лифт и нажала кнопку «1», чтобы спуститься на первый этаж, что находился подо мной.

На моё счастье, на первом этаже никого не было. Я поехала дальше, чтобы добраться до лестницы в архивы. Я ехала медленно, хотя мне очень хотелось как можно быстрее добраться до архивов. Свет был приглушенный и было довольно темно, потому что ночью по этажам ходит только охранник и, иногда, персонал. К счастью, сегодня суббота, почти весь персонал у себя дома, на свободе.

И мне опять повезло: охранника на месте не было. Перед тем, как спуститься по лестнице, я внимательно осмотрела всё вокруг. Вдруг, если охранника нет, дверь в архивы закрыта? Где мне тогда взять ключи?

В центре главного коридора был такой же стол, как и у меня на этаже, за которым по ночам сидит медсестра. Я направилась туда, но в этот раз решила не медлить. Я быстро подъехала к этому столу и начала разыскивать ключи от архивов. Наконец, я нашла их. И как же хорошо, что я подумала об этом.

Я направилась обратно к архивам. Теперь мне надо было как-то пройти через лестницу, которая состояла всего из трёх ступеней. Вставать на ноги я не могу, к тому же моя коляска очень тяжелая. Я решила попробовать съехать с лестницы на своей каталке. Еле удерживая равновесие, мне это удалось. Но как я буду забираться наверх? Может есть лифт, который выходит прямо сюда?.. Очень на это надеюсь.

Дверь и правда была запертой. Я начала благодарить высшие силы за то, что посеяли в моей голове сомнения, спасибо.

Я открыла дверь, въехала в архивы, но решила закрыть их изнутри, чтобы никто точно меня не поймал.

Архивы представляли из себя огромный зал с множеством бумаг, записей, а также коробок с различным мусором внутри.

Карточки, одна из которых попалась мне в руки, лежали в отдельном месте. Они были тонкими, поэтому много места не занимали. В отдельном шкафу по алфавиту были расставлены все эти карточки, но, к моему сожалению, фамилию девушки я не помню. Люди с необычными именами часто попадаются в Робин-Вилле, я к этому привыкла, но я впервые слышу такое имя. Поэтому мне пришлось смотреть все карточки, от буквы «А», и обращала внимание я только на имя.

Пока я копалась в этих карточках, дождь ещё больше усилился, вместе с ним и ветер. Я услышала, как на пол начали падать капли дождя, которые проникли сквозь оконную раму. Погода была жуткая.

Наконец, я нашла её карточку. Полное имя девушки – Лесма Туликиви. Её имя очень знакомое, где-то я его уже слышала. Внутри карточки лежали информация о рождении и какой-то странный номер. Наверное, этот номер означал номер ячейки в основном зале архивов, скорее всего в этой ячейке лежит история болезни Лесмы.

Лесма родилась 23 апреля 1983 года, она на тринадцать лет старше меня. Она родилась в Парельском графстве, близ посёлка Бирюзовый лес. Наверное, имеется ввиду деревня Домина.

Всполыхнула молния, и от испуга я выронила вкладыши. Я начала собирать их по полу, надеясь, что никакой из них не потерялся где-то. Вроде, все. Больше никакой информации не было указано.

Я решила найти ячейку, в которой хранится вся информация о болезни Лесмы. Номера ячеек состояли из латинских букв и арабских цифр.

Наконец, я смогла найти номер нужной мне ячейки. Я открыла её, внутри лежало много бумажек, снимков, но все они были перемешаны между собой, поэтому сложно было уловить хронологию её болезни. К тому же такое ощущение, будто самого важного, а, то есть, заключений врачей не было. Ну вот! Как только я пытаюсь узнать что-то новое, кто-то всегда на один шаг впереди. От меня явно что-то пытаются скрыть!

Сверкнула молния и во всей больнице погас свет. Я жутко испугалась. В архивах не было окон, дополнительных источников энергии здесь не было.

Я услышала голоса за дверью. Персонал бегал по всей больнице, выясняя, что произошло.

Почему вы не включаете внутренний генератор? А, ну да, я же не в Робин-Вилле. Здесь наверняка и нет такого. Но ведь многие люди нуждаются в электричестве, так как это поддерживает их жизнеобеспечение.

– Где ключи от архивов? Почему дверь закрыта?

И тут сердце мне в пятки ушло. Неужели именно через архивы у них проход к генератору электричества? Но ведь наверняка у них есть вход и с улицы…

Чёрт, что я же сделала? Неужели теперь из-за меня умрут люди?

Я уже начала искать подходящее место чтобы спрятаться. Сейчас я поняла, что я ничего не вижу. Я не помню, где выход. Но тут я услышала, что люди начали уходить. Видимо, у них действительно есть вход с улицы. И то хорошо. Но как мне выбраться отсюда?

Надо же положить все вещи обратно в ячейку. Наверное, стоит дождаться, пока они включат внутренний генератор, но тогда у меня не будет такого шанса выбраться отсюда незамеченной.

Да, придётся уходить. Они точно будут караулить весь коридор и бегать к больным, как только включат свет.

На ощупь я поехала вдоль рядов с ячейками. Я очень боялась, что врежусь во что-либо, ибо тогда трагедии не миновать. Я заметила едва видимый свет в конце зала. Видимо, это горит керосиновая лампочка рядом со столом, где находится шкафчик с карточками. Уже немного быстрее и увереннее я пошла на свет.

Я оказалась права, это горела лампочка у стола. Я как раз смогла собрать разложенные мною карточки обратно в шкаф, все, кроме карточки Лесмы. Перед тем, как покинуть архивы, я начала рыскать по столу в надежде найти фонарик, но все безуспешно, придётся и дальше ехать вслепую.

Тут из-за угла я услышала очень странный шум. Лампочка у стола начала часто мигать. Я встала на месте, вслушиваясь, шорох не прекращался. Потом что-то упало, и я рванула к двери. Я услышала шаги, приближающиеся ко мне. Моргая, я вновь видела её, девушку из тьмы. Я старалась не закрывать глаза, не моргать, но не получалось. На ощупь я искала ручку от двери в архивы.

В это время шаги всё приближались и приближались ко мне. Я не сдержалась.

– Что… ты…хчшь? – прошептала я во тьму позади себя.

Но никто мне не ответил, а шаги всё приближались.

Наконец, я нащупала дверную ручку. Я достала ключи, еле просунула их в замочную скважину. Я открыла дверь, выехала в коридор, потом закрыла её вновь на замок. Затем я осмотрелась. Весь коридор освещался аварийным светом и люминесцентными лентами. Я не знала, есть ли кто-то в главном коридоре первого этажа, потому что чтобы добраться туда, мне нужно как-то взобраться на лестницу. Я вновь начала прислушиваться. Шагов и голосов не слышно, видимо, никого на этаже нет. Я оставила ключи рядом с дверью.

Я подъехала к лестнице. Я попыталась хоть как-то забраться на неё, поднять передние колёса каталки, но у меня не получилось. Наконец, сквозь силу, я смогла поставить передние колёса на первую ступень. Но, попытавшись забраться дальше, я упала. Моя коляска перевернулась, упав на бок.

Но меня не должны заметить здесь. Решено, придётся как-то идти пешком.

Прошу тебя, я ведь когда-то смогла пройти пешком. Дай мне снова эти силы. Я закрыла глаза, пытаясь представить себя снова в той жуткой темноте. Но всё безуспешно.

Где ты? Помоги мне!

Я начала часто моргать, чтобы вновь передо мной появилась эта жуткая маска. Но и это без толку.

Чёрт! Где же ты? Почему когда ты так нужна, тебя нет?

Я выползла из коляски. Чёртовы ожоги, из-за вас так больно на ноги наступать. Сквозь слёзы, я смогла встать на обе ноги. Я попробовала поднять коляску, но она была настолько тяжелой, что я смогла только вновь поставить её на колёса. Передохнув, я ещё раз попробовала поднять её. Я схватилась за ручки, поднялась на самый верх лестницы, начала тянуть коляску. Мне было так больно, что я уже не смогла сдержать слёзы. Наконец, у меня получилось поднять своё кресло. Я упала и на ноги уже встать не смогла. Я поднялась на руки, взобралась на кресло, и только когда села на него, смогла хоть чуточку расслабиться.

Но если электричества нет, то и лифт не работает?

– Чёрт, – прорвалось из меня.

Но, будто услышав мои мольбы, включился свет. И в конце коридора, я увидела девушку. Она была в белом платье, и, сжавшись у стены, плакала. Её каштановый с красным оттенком цвет волос мне показался очень знакомым. Почему у меня такая плохая память?

– Всё работает! – крикнул кто-то сзади меня.

Я поглядела на девушку, что плакала, потом на лифт, который был рядом со мной.

Эта девушка мне очень кого-то напоминает, я чувствую, что надо поговорить с ней. Но мне также надо срочно выбираться отсюда на лифте, пока меня не поймали. Чёрт, что же делать?..

– Эй, – прошептала я.

Но девушка мне не ответила. Я заметила, что её белое платье испачкано в крови.

Я подъехала к ней.

– Мэрилин… – мямлила она, – мне нужна твоя помощь.

Я промолчала.

Она смотрела на меня, но я не могла разглядеть её лицо, оно было спрятано за волосами.

– Лес…ма… – прошептала я.

Я услышала, как главная дверь в больницу открывается. Люди заходили внутрь. Потом появились тени.

– Тебе пора уходить, – сквозь слёзы прошептала она.

Но я не стала никуда идти. Я просто сидела и безмолвно вглядывалась в неё.

– Мэрилин, помоги мне понять, что случилось со мной… Я хочу знать, кто убил меня.

По всему моему телу пробежала дрожь.

– Хо..ро…

– Кто здесь? – крикнул кто-то из персонала и направился в мою сторону.

И тут открывается дверь лифта, я уже готова была к тому, что меня поймают. Но в лифте никого не было.

– Беги! Не дай им поймать тебя! – кричала она мне, но потом склонила голову вниз и продолжила плакать.

Я быстро заехала в лифт, нажала свой этаж и дверь лифта закрылась.

Я осторожно покинула лифт и поехала в свой коридор. Дверь в нескольких палатах была открыта: там с больными работали врачи. Кто-то, как я услышала из разговоров, специально приехал этой ночью в больницу, чтобы помочь остальным.

Как только я приехала в свой коридор, меня поймала медсестра.

– Где ты была?! – закричала она на меня.

– Ту…лет… – прошептала я, – свет… вы…клю..чился…я по…ялась…

– А, ну, хорошо, что наконец включили свет. Я понимаю, это не твоя вина, ты ни в чём не виновата. Я просто на нервах сейчас…

Она довезла меня до моей палаты, потом ушла проверять других. Оказывается, «пропала» не только я. Я услышала разговоры других детей: свет выключили прямо в самый интересный момент матча, из-за этого все были крайне разочарованы.

Я выглянула в окно: на улице творился хаос. Несколько деревьев были повалены, поэтому и не странно, что электричество отключилось.

Но та девушка… неужели это и была Лесма? Неужели это она приходила ко мне в маске? И неужели это она вылечила меня от рака лёгких?

Но почему именно я? Может, из-за того, что я была ходячим мертвецом, со мной было легче связаться?

Это останется для меня загадкой.

Я поняла, что очень сильно хочу спать. Но как только я легла в кровать, я долго не могла заснуть. Разговоры врачей не прекращались до самого утра. Я дремала, но слышала их разговоры во сне. Мне снилась она. Но ничего нового она мне так и не сказала. Лишь повторяла слова: «Помоги мне…», «Я хочу знать, почему я умерла…» и прочее. Но во сне мы были не в больнице, а в той самой тьме. В какой-то момент она просто исчезла, опять оставив меня наедине с моими кошмарами. Но они так и не добрались до меня, потому что я проснулась. Но впервые в жизни я проснулась с желанием жить. Мне самой было интересно разобраться в её смерти. Призрак этого человека надеется на меня. Если я всё ещё живу, значит мне есть ради чего жить.

Глава 13.

Я хотела написать в своём дневнике о моём вчерашнем приключении, но моего дневника не было на месте в ящике. Я привыкла к этому. Ощущение, будто почти каждый день кто-то забирает мой дневник. Я ищу его повсюду, но потом в какой-то момент он просто снова появляется на месте, где я его и оставляла. Наверное, это всё из-за моей рассеянности.

Дождь всё ещё шёл, но грозы уже не было.

Из-за отключения электричества никто не пострадал, не считая детей, что вчера смотрели матч. Эти ребята за один вечер стали лучшими друзьями, но обсуждать им кроме матча больше было нечего.

У меня же тем для размышления было немерено, но я не хотела думать ни о чём плохом, а только о плохом думать и получается.

Дождь мне всегда напоминает родной дом. Но думая о Робин-Вилле, я думаю только о неудачах, проблемах и разочарованиях.

Да, в детстве мне хотелось быть много кем: волшебником-покорителем воздуха, известной певицей, актрисой, писателем… И у меня также были единомышленники, с которыми я и хотела добиться всего этого.

Я уже говорила, что у меня когда-то была группа? Объективно, с таким упорством, что было у нас, добиться ничего нельзя. С одной стороны, мы были детьми, но с другой, когда ты ребёнок, сам себя ты видишь куда старше, нежели остальные. В свои десять лет, когда мы сформировали свою группу, я не видела себя обычным наивным школьником, я видела себя молодым известным музыкантом. Я думала, что моя жизнь – это история известной личности. Когда я решалась на какие-то безумства, я была уверена, что они войдут в сценарий к фильму о моей судьбе. Тогда я не жила прошлым, как сейчас, я жила будущим, которое никогда бы не свершилось.

Так и не написав ни одну песню целиком, мы больше думали о том, куда потратим деньги за наше сотое выступление на огромном стадионе.

В нашей группе я была, можно сказать, всем: мама ещё в детстве отправила меня в музыкальную секцию на вокал, но у меня ещё были уроки фортепиано. Среди остальных участников нашей группы, я хоть ноты знала. Рита, моя лучшая подруга, играла немного на гитаре. У неё был очень красивый голос, но она обижалась каждый раз, когда я ей говорила пойти вместе со мной на уроки вокала. Не знаю, что в моём предложении она такого видела, наверное, она считала, что хороший голос с правильной артикуляцией и интонацией даётся «от Бога». Вообще, у меня был очень гнусный коллектив. Другая девочка, сестра Риты, Лилия всегда ассоциировалась у меня с клоуном. Она была очень недалёким человеком, чьи интересы заканчивались любовью и славой. Она не умела ни петь, ни играть на чём-либо. Я никогда не понимала, зачем она вообще нам нужна. Рита и Лилия были не только сёстрами, но и лучшими подругами. Рита, хотя и была довольно серьёзно настроена, всё равно больше любила смеяться с Лилией, нежели действительно хоть что-то делать. Я сама не была хороша: ни одно дело я не доводила до конца.

Короче говоря, так мы ничего и не добились. Но когда у меня начался кашель, в какой-то момент мне запретили петь. Я точно не помню, но мне ставили какой-то очередной неверный диагноз. К тому же из-за бесконечных путешествий от дома к врачам, времени не оставалось совсем. Меня в буквальном смысле бросили последние друзья. Наверное, они всё также ничего не делая думают о славе. Но теперь мне их даже жаль, потому что они ещё не понимают, насколько они жалкие.

Несмотря на то, что на улице плохая погода, я решила погулять. Дорогой дождь, только ты сопровождаешь меня всю мою жизнь.

На улице не было никого. Гулять долго я не собиралась: я не хотела бы оставаться здесь ещё. Впервые за последние месяцы, которые, казалось, длятся дольше, чем вся моя жизнь, появился хоть какой-то смысл в моём существовании. И пусть даже этот смысл – оказание услуги давно умершему человеку. Я впервые в жизни хоть кому-то нужна. Спасибо и на этом.

Стася, как же тебя сейчас не хватает.

Стася мне как лучший друг, о котором я всегда мечтала. Что было бы со мной, если бы не тот день, когда я помогла ей?

Но тут…Это странно…Я увидела что-то другое. Я вижу, как прячусь. Но от чего? Стася…

Я стала оглядываться, в надежде, что моя подруга сидит где-то рядом, ожидая, пока я замечу её.

Но её нигде не было.

Дома мне так не хватало такого человека, как Стася. Мы с ней даже чем-то похожи. Меня тоже оскорбляли другие дети. Я никогда не говорила ей об этом, но и никогда не спрашивала у неё, почему именно в тот день за ней гналась толпа ребят. Я даже не могла представить, что такого могла сделать эта смелая и очень добрая девочка. Но, как и у всех, у неё наверняка были свои тайны, которые она, подобно мне, не хочет раскрывать новому знакомому.

Я вспомнила разговор доктора Малиса и моей мамы. Они действительно хотят, чтобы я навсегда поселилась здесь. Я была бы очень рада. У меня ощущение, будто здесь, в Бирюзовом лесу, я начала новую жизнь. Я так рада, что обстоятельства сложились именно таким образом. Меня же перевели сюда из-за нехватки мест в больнице в случае скорой госпитализации. И именно сюда: в месте. где у моей мамы была квартира. Эти обстоятельства очень странные, но это не может быть совпадением! Совпадение. А какой антоним к этому слову? Судьба? Вся суть жизни определённого человека в том, во что он больше верит: в совпадения или в судьбу? Всю свою жизнь я верю в судьбу, как и в жизнь после смерти. Но эта именно та вера, которая иногда становится надеждой, и когда ты её теряешь, то будто весь мир ломается и теряет свой смысл.

Вернувшись в палату, я нашла свой дневник, что лежал в ящике, где я его всегда и оставляла. Описав вчерашний день, я решила послушать музыку. Как же мне не хочется ни о чём думать…Вопросов так много, но так мало ответов, только догадки…

Весь день больше ничего не происходило. Я же лежала в палате, рисуя девушку из тьмы. Её образ я никогда не забуду. Но этот образ мне что-то очень сильно напоминал. Рисуя, я пыталась вспомнить, зацепиться хоть за одну деталь, чтобы понять, что именно затерялось в моей памяти. Но ничего…

Наконец наступил этот день. Последний утренний укол. Последняя ночь на неудобной койке. Я ждала, пока меня наконец выпустят на свободу. Моя мама разговаривала с доктором Малисом за дверью, пока я собирала свои вещи, и, конечно же, я подслушивала их разговор.

– Вы были правы. Смена обстановки помогла ей.

Сквозь окно в мою палату я увидела, как моя мама обняла доктора Малиса.

– Спасибо вам огромное, вы так много делаете для нашей семьи… – выдавила она из себя, едва не плача.

– Это же моя работа… К тому же, всё для вашей семьи…

На мгновенье мне показалось, что между моей мамой и доктором Малисом что-то есть. Хотя сначала меня это немного смутило, но, с другой стороны, почему бы и нет, если моя мама будет счастлива… Ладно, мне могло и показаться.

Они вошли в мою палату.

– Ну что, Мэри, – обратился ко мне доктор Малис, – ты готова выбраться на свободу?

Я кивнула, улыбаясь.

Доктор Малис помог мне сесть на моё кресло. Потом очень долго рассказывал, что и когда надо принимать, каким кремом где мазать. Я пропустила мимо ушей половину из того, о чём он там болтал. Мне так не терпелось наконец выйти отсюда. К тому же, дождь наконец прошёл, и с самого утра светило солнце.

Когда я вышла, моя мама решила поговорить наедине с доктором. В это время я стала осматривать мир вокруг себя: моя больница находилась средь леса. У главного входа была небольшая парковка для машин, где я и увидела мамину. Неужели она приехала сюда из самого Робин-Вилля? Интересно, а насколько вообще далеко находится Бирюзовый лес от дома?

– Мэрилин, садись, доктор Малис поедет с нами.

Я посмотрела на маму, и только потом подъехала к ним. Зачем он едет с нами?

Доктор помог мне сесть в машину. Сам он сел на переднее сидение рядом с водителем. Я надела наушники, но плеер включать не стала. Пусть они думают, будто я слушаю музыку. На самом же деле, я буду подслушивать их разговор.

Но к моему сожалению, моя мама и доктор ни о чём не говорили. Только о незначительных вещах, чтобы хоть как-то разбавить тишину.

Смотря на доктора Малиса, я опять начала думать о моём отце. Как сильно я хочу, чтобы он был рядом. Если вспоминать мою жизнь до смерти отца, то можно удивиться, насколько другим человеком я была. Несмотря на то, что моя семья была не самой обеспеченной, мы не отказывали себе ни в чём. Мы часто ходили на пикник в лес, что был неподалеку от города. Отец часто водил меня в парк аттракционов, и мы всегда брали сладкую вату со вкусом клубники. Он читал мне сказки на ночь, его голос был таким приятным и убаюкивающим. Он научил меня всему, что я знаю сейчас. Он всегда верил в доброту человечества, каждый год мы сдавали игрушки в детские дома и покупали еду для животных в приюты.

После его смерти мы долго не могли поверить в произошедшее. Со временем мы, конечно, смирились, но я каждую ночь желаю увидеть это доброе и такое родное лицо во сне. Я часто гуляла по тому парку. Он уже не казался мне таким радостным и ярким, напротив, он был самым серым местом этого чертового города. Но самое обидное, это то, что у меня не осталось ни одной фотографии с ним. Если бы я нашла хоть что-то, напоминающее мне о нём, я бы хранила это всю свою жизнь.

Мне очень не хватает его. Конечно, мне бы хотелось, чтобы моя мама вновь приобрела счастье, но никто никогда не сравнится с тобой, папа.

Доктор Малис помог маме донести меня до четвёртого этажа, ибо в нашем доме лифта не было. Дома была бабушка, которая собирала свои вещи. Она мне поведала, что ей надо возвращаться в Робин-Вилль, но не уточнила, зачем именно.

Я долго прощалась с ней, но ей не было грустно, что она уезжает. Как она мне потом сама призналась, она очень даже счастлива, потому что я жива и здорова, и что сейчас я выгляжу намного лучше, чем раньше. Впервые за несколько дней я вновь решила посмотреть на себя в зеркало.

Из-за ожогов я выглядела очень пугающе. Моё перевязанное наполовину лицо не выглядело так отвратительно, как в те моменты, когда я снимала эти повязки, чтобы помазать ожоги. Но бабушка была права: как бы мне грустно сейчас ни было, в моих глазах больше нет того оттенка бесконечной горечи.

Мама собиралась отвезти бабушку до вокзала, а доктора Малиса обратно в больницу, поэтому совсем скоро я вновь осталась наедине со своей депрессией. Из-за узких проходов и неровного пола перемещаться по квартире на каталке было очень неудобно. Пока мамы не было, я пыталась ходить. Ноги уже не подкашивались, когда я наступала на ступни. Да и уже не так больно было. Конечно, после шагов десяти ходить я больше не могла, но, думаю, через неделю я уже точно смогу пойти в магазин самостоятельно.

Мой голос тоже медленно возвращался. Я уже окончательно перестала кашлять. Могу даже произнести всё слово целиком не запинаясь, но это всё равно даётся мне с трудом. Наверное, через пару дней мне уже не понадобится моя дощечка.

Когда мама вернулась, я попросила её позвонить Пяйве и пригласить её и её маму на чай. Но, оказывается, она это уже сделала.

Ждали мы их совсем недолго, потому что жили они буквально в соседнем муравейнике от нас.

Только сейчас я наконец смогла разглядеть Пяйве. У неё были длинные кудрявые русые волосы, которые переливались слабым оранжевым оттенком. Глаза её были карие и очень тёплые. Почему-то у меня такое ощущение, будто я вижу её впервые, пытаясь запомнить черты её лица. За ней стояла её пухлая мать. Она мне сразу не понравилась: у неё был очень яркий макияж, но очень худо подобранная одежда. Голос у неё был крайне неприятный.

– Мэрилин! – ахнула она.

Мама Пяйве крепко обняла меня, нечаянно сжав мою больную правую руку и небольшой ожог на левой руке. Поэтому я закричала от боли.

– Ой, извини меня, доченька…

– Ничего… – едва прошептала я, но сразу начала кашлять. Я протянула ей руку в знак знакомства. Она пожала её.

– Меня зовут тётя Айли.

Я улыбнулась ей. Пяйве подошла ко мне и так же обняла меня, но на этот раз объятия не были болезненными.

– Я так рада тебя видеть…– едва не плача призналась она мне, – Хорошо, что тебя выписали.

Вчетвером мы сели за стол. Но перед тем, как начать есть, мама названивала бабушке и спрашивала, как она и что с ней. Я же пыталась сдержаться и не съесть всё разом. Мама приготовила нам карбонару, греческий салат, салат из овощей, вкусные яичные хлебцы из её детства…

Да, в больнице таким меня не кормили. Я как вспомню эту тушёную капусту на завтрак, обед и ужин, так сразу меня начинает тошнить.

Наконец мы начали есть. Тогда я почувствовала себя самым счастливым человеком на Земле. Мама болтала с тётей Айли о каких-то скучных взрослых вещах, а я же посматривала на Пяйве. По ней было видно, как сильно она не любит находится в компании своей мамы. Кухня-столовая у меня была очень маленькая, поэтому мы все сидели в тесноте, но Пяйве каждое мгновение пыталась отсесть от мамы подальше.

– А как тут школа? – спросила моя мама.

– Ой, да обычная школа, что о ней говорить то… – ответила ей тётя Айли, – ну…учатся дети, вроде всё, как и везде…

Господи, какая же она скучная…

Мы с мамой старались не начинать сразу наш разговор про пожар, но мне было жуть как интересно. Я выждала нужный момент, достала доску, на которой уже было написано: «Стало известно, что послужило причиной пожара?»

Я посмотрела на Пяйве, та сжалась больше обычного.

– Я была на работе в это время, – ответила мне тётя Айли, – Дом сгорел настолько, что невозможно выяснить точную причину возгорания. Ты точно не забыл-…