Текст книги "Четыре рассказа о друзьях"

Четыре рассказа о друзьях
Прокопьев Сергей

© Прокопьев Сергей, 2016

© Марк Калерин, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

За дезертирство расстрелять

Несколько дней подряд беспрестанно лил дождь, и в лесу было холодно и мокро. Деревья, черные страшные и голые, слабо покачивались на ветру. Дороги окончательно развезло, болота и реки начали потихоньку выходить из своих берегов. Нельзя было понять, какое было время года – ни то ранняя весна, ни то поздняя осень.

Но русскому мужику, здоровому русскому парню, все нипочем. Особенно если его так и тянет на природу, тянет побегать с автоматом наперевес между тонкими березками по чавкающему под ногами мху. Вот и сейчас небольшая группа любителей страйкбола, собравшаяся на опушке леса готовилась к игровым действиям.

Около большой зеленой палатки, одетые в осенний камуфляж бойцы возились со своим оружием, которое на жаргоне называли приводами – проверяли зарядку аккумуляторов, работоспособность бункерных магазинов. Среди них выделялся высокий широкоплечий парнишка лет восемнадцати, Витян, сидя на корточках, он беспечно возился с деталями своего тюнингованного привода разложенными на куске брезента. Маска его валялась рядом в траве.

Из палатки вышел высокий мужчина с рыжими яркими усами лет сорока, со звездочками на погонах. Потянувшись и зевнув, командир осмотрелся, сначала оглядел лагерь, а потом ощупал руками свое снаряжение и, найдя висящий на груди свисток, взял его в рот и издал пронзительный свист.

Витя мигом вскочил на ноги. Играл он не первый раз и знал, что свисток означает команду к общему построению. К общему построению с оружием. На ходу пытаясь собрать автомат, Витя спешно сунул в него аккумулятор и, втиснувшись в строй, изо всех сил пытался захлопнуть крышку ствольной коробки. Китайский привод, имитирующий АК, сдаваться без боя не хотел, но у Витя сил было предостаточно и, закрыв крышку, он быстро повесил автомат на плечо.

Наконец все пять человек, все третье звено построилось и командир, встав перед строем, кратко рассказал о боевой обстановке, которую Витя знал не хуже его. Третьему звену нужно было действовать на правом фланге, в отрыве от основных своих сил. Планы противника были не известны, поэтому действовать решили по проверенной раньше схеме – выдвинуться налегке, совершить марш-бросок до небольшой возвышенности в лесу и закрепиться на ней.

– Приготовиться к бою! – скомандовал командир, и все бойцы, надев маски, почти синхронно передернули затворы.

Не все бойцы, а почти все. Витя, сильный, но беспечный парнишка, хватился искать маску. Но не в траве, ни на куске брезента, где он только что возился с оружием, маски не было. Витя твердо знал, что лишних масок нет, и если он не найдет свою маску, то до игры его не допустят. Он начал метаться и уже хотел рвать траву руками, как увидел свою маску в руках у невысокого паренька в черной разгрузке и черном дорогом шлеме.

– То же мне, боец! – воскликнул стоявший в начале строя парень и кинул Вите маску. – И его еще хотели командиром назначить?! Он даже калаш разбирать не умеет! – парень похлопал по висящему у бедра приводу с многочисленными дорогими обвесами.

Уничтоженный почти в пепел, Витя вернулся в строй и натянул маску. Его разбирала злоба, и он, сжимая кулаки, представлял, как будет мутузить наглого сорванца, только что получившего командирские нашивки и сигнальный командирский револьвер. Но сделать это на глазах у командира означало поставить крест на своей игровой карьере, и Витя, вздохнув, решил выждать подходящего момента. Между тем новоиспеченный командир, Павел, уже отдавал первые распоряжения, и через несколько минут отряд выдвинулся в лес.

Вите все не нравилось. И его дешевенький привод не шел в сравнение с тюнингом Павлуши, и рации у него не было, а отряд, по мнению Витяна, двигался неправильно – нельзя было идти вперед без разведки. Но о мыслях Виктора Павел ничего не знал.

Павел бежал последним, одной рукой придерживая автомат, и постоянно подгонял бойцов, хотя сам бежал медленнее их и скоро начав выдыхаться, приказал перейти на шаг и свернуть с курса, чем вызвал явное неудовольствие Витяна.

«Не уж-то нельзя было пробежать по прямой?!» – думал Виктор: «Что он смыслит в тактике?»

Не известно, смыслил ли Павлуша в тактики, но хитрости ему было не занимать. Отряд по известному только ему маршруту обошел противника и вскоре к удивлению и бешенству Вити занял позиции на возвышенности.

Зло предало Вите энергии. Он сам не заметил, как за полчаса выкопал довольно глубокий одиночный окоп на склоне холма. Павлуша все это время общался с кем-то по рации и ничем своему отряду не помогал.

С его позиции вся рощица, все подножье холма было как на ладони. Витя положил автомат на бруствер, запасной магазин вытащил из разгрузки и положил в небольшую нишу, в нее же положил две гранаты. Приготовления Виктор окончил вовремя – в роще, между тонкими белыми стволами березок замелькали человеческие силуэты. Витя взялся за автомат, и не став подпускать врага ближе, дал две короткие очереди. Третья очередь чиркнула по жухлой листве, за которой попытался укрыться противник.

– Кто стрелял? Где? – раздался сзади верещащий голос Павлуши.

Павлуша, сотрясая командирским Наганом подбежал к Вите и попытался залезть в его окоп, но места в окопе не было, и он на радость Виктора упал на грязную землю:

– Зачем открыл огонь, я тебя спрашиваю?!

Витя не ответил, а только показал рукой в сторону, где шевелился противник.

– А вдруг по своим стрелял?! – воскликнул Павлуша и, вытащив бинокль, попытался воспользоваться им, но тут ответная очередь и матерные крики разуверили его в том, что Витя стрелял по своим.

Через несколько минут Павел был вынужден сменить позицию. Все бойцы докладывали ему, о том, что заметили противника. Укрыться было негде, и вскоре отряд понес потери. Ведь окоп был один на всех, и тот выкопанный Витей.

Ни супердорогой привод Павла, ни его как он считал гениальные мозги, не могли отвратить неизбежного. Отряд медленно, но верно погибал в окружении. Из пяти бойцов из игры вышли двое. Начали заканчиваться боеприпасы.

Витя в минуты затишья успел углубить свой окоп, а когда началась атака противника использовать обе гранаты.

Несколько атак удалось отбить, но Вите казалось, что следующая атака будет последней. Больше всего он боялся, что дезертирует или сдастся в плен кто-нибудь из двух его товарищей – в Павлушу-то он не верил, и больше всего боялся выстрела в спину. Но ничего не происходило. Близился полуденный перерыв в игре, противник собрался завтракать, и атаки прекратились. Дождь кончился, солнце вышло из-за туч, и когда встретились стрелки на часах, наступил полдень.

Витя с облегчением вылез из окопа, который за время долгого боя превратился в яму, на дне которой была грязная вода. Автомат он оставил в окопе и, разминая ноги на ходу, направился на верхушку холма, где сидели в полукруге Павлуша и еще один безызвестный Вите боец. Павлуша окончил сеанс радиосвязи и, встав, объявил:

– На время перерыва остаемся здесь. После начала боевых действий к нам будут прорываться сразу два отряда, – Павлуша сложил руки на животе и оглядел своих бойцов.– Что стоите? Марш окопы рыть!

– А завтрак будет? – Виктор постарался спросить максимально дружелюбно.

– Какой завтрак? Ты вообще, почему без оружия?! – воскликнул Павлуша. – В окопе, небось, забыл?! Марш в окоп!

Витя развел руками и медленно, изображая прихрамывание, развернулся и пошел назад к окопу. Неожиданно он услышал сзади голос неизвестного бойца:

– Нет, товарищ командир, так не катит! Игра игрой, война войной! Хотите, оставайтесь и копайте тут сами, а я иду на время перемирия в лагерь!

– Что?! Встать, когда говоришь с командиром! – вскричал Павлуша, заставив даже здорового Виктора остановиться и развернуться. – У костра вздумал погреться да каши пожрать?! – Павел сорвал с себя маску и бросил ее на землю. – За дезертирство, расстрелять! – объявил он и вытащил из кобуры сигнальный Наган, в полной уверенности, что командирское оружие ничем не отличается от обычных приводов.

В ту же секунду Павлуша выстрелил. Вместо маленькой пульки и хотя бы шарика с краской, подобно желатиновому шарику, что используют пейнбольные маркеры, из Нагана вылетела ракета, и с шумом и искрами, пролетев два метра, попала бойцу в грудь.

Ничего больше Витя не видел и не слышал. Он не слышал ни второго выстрела из Нагана в свою сторону, ни матерных криков Павлуши. В два прыжка оказавшись на вершине холма, Витя сбил своего командира с ног и, выкинув отнятый у него револьвер в траву, бросился к недавно расстрелянному бойцу.

От попадания ракеты в грудь на бойце загорелся камуфляж. Такого не ожидал ни Витя, ни Павел. Витя не растерялся и начал катать загоревшегося товарища по земле. Благо земля была грязная и мокрая, и когда Витя для пущей уверенности макнул своего товарища в воду, что была на дне окопа, тот уже не горел и чувствовал себя вполне сносно.

Усадив пострадавшего в окопе, Витя сбегал наверх и, второй раз послав Павла в нокаут, отобрал у него аптечку, и вернулся назад. Но помощь бойцу не потребовалась. Сняв с себя подгоревший и разорванный камуфляж и ставшую негодной пластиковую защиту, парень выяснил, что он цел и невредим. Тогда Витя бросился откачивать Павлушу. Дал ему понюхать нашатыря, а потом взвалил на себя и, к удивлению рыжеусого командира, потащил Павла в лагерь.

В игре произошла небольшая заминка – пока выясняли все обстоятельства происшествия и искали сигнальный Наган. Ни о пострадавшем бойце, ни о дважды отправленным в нокаут Павлуше Витя больше ничего не знал и ничего о них не слышал. Видимо, они навсегда покинули игру. А он остался. И вскоре получил заветные командирские нашивки и злополучный сигнальный револьвер. Но сколько игр не было сыграно, сколько не было одержано побед, Витя никогда не забывал о том, что игра это игра, а жизнь это жизнь.

Casus belli11
  Casus belli – формальный повод для объявления войны


[Закрыть]

Вот уже два месяца, как лето вступило в свои права. Летняя пора, пора беззаботной жизни, когда не надо никуда спешить, продолжалась. Заканчивался только восьмой день августа.

На тихой уютной лужайке за небольшим дачным домиком, в окружении хаотично расставленных пластиковых кресел и столов стоял мангал. У мангала хлопотал паренек небольшого роста, с длинным острым носом и черными, почти сросшимися бровями. Облаченный в белоснежный фартук, он со знанием дела нарезал большим ножом шашлык. Ваней друзья называли его условно – на родине бы его звали Вано. Родители его снимали этот дачный домик у одной милой русской бабушки, чьи внуки уже давно выросли, а лишняя прибавка к пенсии не была лишней. Семья Вано не так давно перебрались жить в Россию, а сам юноша родился в Грузии и всегда считал себя настоящим грузином. Вот и теперь он очень старался, так как делал блюдо для гостей, которые уже весело общались, удобно устроившись в пластиковых креслах и шезлонгах.

И только один гость был одинок. В другом конце лужайки, у самого забора, спортивного вида голубоглазый блондин, косая сажень в плечах, пытался убрать мусор. Звали его Виктор. Ему просто было ничего делать, хозяина он не знал, в гости пришел за компанию с друзьями, и от скуки подрядился помочь с уборкой. Все ему не нравилось, и он лениво, с явным выражением отвращения на лице, собирал остатки каких-то полиэтиленовых мешков и помятые пластиковые бутылки, которые соседи, вместо того чтобы отправлять в мусорное ведро, просто кидали через забор на участок грузина. Вот и сейчас соседи через дорогу буйствовали: пили пиво, танцевали, слушали какую-то громкую шансонную музыку из автомобиля, что был загнан на задний двор и стоял с открытыми дверями. Из радио возле мангала тихо лилась какая-то бесконечная кавказская мелодия, и слушать ее было для Виктора хуже некуда.

– Хватит, надоело! Я не нанимался, – сам и убирай! – Виктор бросил пакет с собранным мусором, распрямил спину и подошел к Вано. – Когда уже, наконец, нормальная тусовка начнется, и когда ты дожаришь свой чертов шашлык?

– Э-э-э, я же не шаурму делаю, да? – ответил Вано, и в его голосе была слышна обида, – это же шашлык! Хорошо приготовить мясо может только настоящий джигит! Потому что меня мой отец учил, его дед учил, деда прадед учил, а ты хочешь, как в забегаловке.

– Любой русский повар, – он прервал хозяина на полуслове, – приготовит мясо не хуже тебя!

Легкая перебранка не улучшила Виктору настроения. Между тем праздник на соседнем участке перешел от посиделок у костра к танцам вокруг автомобиля и диким крикам под ненастроенную гитару… Возле мангала явно назревал конфликт, но никто из гостей Вано не обращал на это внимания, все весело общались, кто-то уже играл в карты.

Вано бросил нож, скривил недовольную улыбку, вышел из-за мангала на середину лужайки, на ходу сняв и бросив на подвернувшийся стул фартук:

– Если бы ты не пришел вместе с моими настоящими друзьями, я бы вышвырнул тебя через забор, – сказал он с явной злобой, и его пальцы сжались в кулаки.

Виктор хотел выругаться в ответ и уже подсознательно рассчитывал, как ударит противника, но тут случилось то, что ошарашило и его, и грузина, и гостей, и соседей, доселе весело танцевавших. Музыка в один миг смолкла, и вместо нее забубнил голос ведущего радиоканала. Волей-неволей всем пришлось прислушаться, и уже через несколько секунд стало известно о нападении Грузии на российских миротворцев и мирный Цхинвал. Глаза Виктора буквально налились кровью, он пошел было вперед, но остановился, увидев лицо Вано.

Вано стоял бледный, руки его опустились и кулаки разжались, глаза нервно бегали, а подбородок дрожал. Он был поражен новостью и никак не мог поверить в столь жестокое и масштабное проявление агрессии между государствами. Виктор тоже серьезно задумался. Мир будто перевернулся в его голове, слово «война» до этого ассоциировалось в первую очередь с неудачными военными действиями России в Чечне, в которых принимал участие его отец. Из сиюминутной задумчивости Виктора вывел боевой клич, раздавшийся с соседнего участка:

– Грузия напала на Россию! Наш сосед грузин! Бей его! – толпа, которая несколько минут назад мирно отдыхала, сейчас уже начала штурмовать забор. Через несколько секунд Вано и Виктор стояли на своей лужайке спина к спине в гордом одиночестве. С той же скоростью, с какой подвыпившие соседи штурмом брали забор, разбежались гости, бросив и карты, и веселые разговоры.

– Эй ты, отойди от черномазого, он наш! – кто-то из толпы, вооруженный пустой бутылкой, попытался сунуться вперед.

Виктор оглянулся. С одной стороны стоял сутуловатый грузин, пораженный горестной новостью, с другой – обезумевшая толпа, которой рвавшаяся изнутри дикость дала команду рвать и метать, а там, где недавно сидели друзья Виктора, уже никого не было. Виктор в один прыжок оказался около мангала с углями. Схватив мангал за тонкие металлические ноги, он размахнулся им и, отправив тяжелую металлическую штуковину в непродолжительный полет, вывел из строя первого противника. Это вызвало небольшую заминку, но уже через несколько секунд озлобленный парень в черной куртке ринулся вперед.

На раздумья времени не оставалось. Виктору было достаточно одного удара правой, чтобы на время нейтрализовать противника. Вслед за ним налетел подвыпивший боец с битой, и пришлось повозиться, так как бросок через бедро занял несколько секунд.

Распрямившись, Виктор оценил ситуацию на поле боя. Трое из четырех противников, что удачнее остальных преодолели забор, лежали в груде мусора, четвертый вместе с Вано катался по земле. Виктору не составило особого труда швырнуть его на остальных товарищей, которые собирались подняться на ноги.

Прежде чем бойцы успокоились и образумились, поняв, что с кандидатом в мастера спорта спорить в таком духе небезопасно для здоровья, прошло всего несколько секунд, и вот нападавшие, подхватив нокаутированного мангалом, – он все еще не мог прийти в себя – удалились на свой участок.

Виктор посмотрел на Вано, который только сейчас, по окончании драки, вышел из ступора и бросился спасать шашлык и восстанавливать мангал. Виктор ухмыльнулся, но на этот раз ничего не сказал и пошел собирать разбросанные в ходе драки стулья:

– Эх, даже русские могут струсить! Не верится! – он произнес это и посмотрел на реакцию грузина, который уже стоял рядом с ним, держа в руке два шампура с уцелевшим шашлыком.

– Ну, ошибиться может любой, – Вано улыбнулся и протянул шампур Виктору, – труднее сознаться в этом и признать чью-то справедливость…

– И поесть настоящего шашлыка! – перебил Виктор, и оба они улыбнулись, так как несмотря ни на что шашлык вышел на славу.

Кораблик

Посвящается Станиславу Полякову

Наступала ночь. Облака медленно овладевали небом, солнце утопало в них, пыталось спрятаться от них за горизонтом, но тучи догоняли солнце и там, закрывали его, не давали красным лучикам вечернего светила падать на землю и воду. Тьма спускалась с небес, и дождь обещал противно окроплять покрытую тьмой землю весь следующий день. Без света и вода, кажется, потемнела и теперь не переливалась как днем, а лишь манила холодом и темнотой своей бездны.

Но ни бездны, ни темноты не боялся стальной нос судна, смело разбивавший воду в мелкие холодные брызги. Разноцветные фонарики по бортам прогулочного кораблика приветливо переливались и разгоняли темноту, играла музыка, заглушая шум волн; винты, работавшие на полную мощность, будоражили воду за кормой.

Дружный коллектив одиннадцатого класса праздновал выпускной. Веселье только началось. Вот разлили спиртное, и разнесли по столам первую партию пластиковых стаканчиков, вот сказали первый тост и первый раз выпив, загоготали на разный лад, как всегда это бывает.

Кто-то закурил возле окошка, и от запаха сигарет, от сладкого запаха вина Стасу стало душно. Он ослабил галстук и удрученно посмотрел в свой стакан, на терпкое вино. Пить не хотелось совершенно. После вечерней тренировки Стас чувствовал только усталость: руки и ноги не разгибались, ныла недавно растянутая нога, болели разбитые кулаки.

Но самое страшное – Стасу было просто не интересно в компании этих людей, но сделать ничего он не мог. Рядом громко, наперебой говорили, спорили, ели, какая-то девушка визжала, опрокинув на себя тарелку с салатом. На этом празднике счастья Стас чувствовал себя одиноким, за два года совместной учебы он так и не смог сдружиться с остальным классом: по клубам он не ходил и поэтому был вечно «не в теме». Не притронувшись к вину, Стас встал, застегнул на все пуговицы свой черный как перья ворона пиджак, и, выйдя из-за стола, зашагал на нос корабля.

Но не успел он пройти мимо последнего столика, как чья-то рука ухватила его за шиворот и дернула вверх. Стас резко обернулся, одновременно освободившись от захвата, он через секунду столкнулся лицом к лицу со своим одноклассником Петром Акулиным.

– Куда ты?! – крикнул Петр – Останься с нами, придурок!

Стас испепеляющим взглядом посмотрел в уже раскрасневшуюся от алкоголя широкую физиономию одноклассника. Можно подумать, что лицо Стаса было лишено в этот момент всяких эмоций, лишь опытный актер или психолог мог бы заметить нотки ненависти или злости на почти детском лице одиннадцатиклассника:

– Ты вообще когда-нибудь гуляешь нормально? – закричал Акулин. – Сядь со мной и с друзьями-одноклассниками за один стол! Сядь! И выпьем! Выпьем, как мужики! – Петр вскочил из-за стола, толкнув при этом свою соседку и подругу Лику Буйнову.

– Спасибо, но я гуляю, – Стас проговорил последнее слово максимально медленно, что не могло не взбесить Петра. – Только со своими друзьями…

Пить с Петром не хотелось, но после такого заявления Стас не мог уйти просто так. Поворачиваться спиной к уже пьяному и агрессивно настроенному Петру было рискованно. Оба они занимались боксом: Петр, правда, не выдержал и месяца тренировок, а Стас ушел после двух лет занятий, травмы и запрета врачей; драться оба умели не понаслышке.

– А мы тебе не друзья значит?! – заорал Петр. Внимание всего класса уже было приковано к этой маленькой сценке. В одном углу импровизированного ринга стоял Акулин в белоснежном костюме с желтой рубашкой, золотыми запонками и заколкой на галстуке противно-лимонного цвета. Он являлся авторитетом класса, за глаза его даже звали «Петром Великим». А в другом углу – дурачок – Стасик в простом черном пиджачке.

Стас молчал. Принимать бой ему не хотелось, но он начал готовиться к потасовке. Спокойно снял очки и галстук, убрал их в карманы пиджака, а затем, не сводя взгляда с Петра, снял пиджак и, сложив, бросил его на ближайший стол.

– Ну, иди, иди сюда, на! – закричал Петр и бросился на Стаса. Он схватил его за рубашку, но Стас ударил снизу вверх и освободился от рук оппонента. Противники обменялись серией молниеносных ударов. Петр разбил Стасу губу, а Стас сильным толчком отправил Акулина в краткосрочный полет по маршруту стол —> еда на столе —> диван с девочками. Приземлившись на диване, Петр попытался было вскочить на ноги, но ноги его не послушались, и он смог лишь рухнуть в объятия Лики.

Стас молча взял пиджак, посмотрел на вымазавшегося в еде оппонента и вышел. Поскольку команды со стороны Акулина не последовало, Стаса свободно выпустили на палубу.

– Я тебя потом добью! – выкрикнул в след Стасу Петр – Смотри, очки не разбей, губошлеп! – добавил он и засмеялся над своей шуткой вместе со всеми.

Стас не услышал ее. К обидным словам от одноклассников он давно привык и научился их игнорировать.

На носу прогулочного кораблика было прохладно, дул приятный ветерок, и не пахло противными сигаретами. Стас потрогал распухшую губу и с неудовольствием вспомнил, что ему предстоит кататься на этом кораблике до самого утра.

Решив занять себя чем-нибудь, он осмотрелся вокруг и, увидев свободный шезлонг, подошел к нему. Бросив полный отвращения взгляд в сторону салона: внутри, за толстыми стеклами подвыпившие девушки и юноши уже начали танцевать; Стас проверил свои карманы и обрадовался, так как нашел блокнот и карандаш. Можно было немножко отвлечься от происходящего, надеть очки (которых он очень стеснялся) и порисовать при свете фонаря, что стоял наверху, возле капитанской рубки.

Да, Стас привык к тому, что его не любят, за глаза называют дураком, тормознутым очкариком, забитым боксером и стараются уязвить при любом удобном случаи. Ну и пусть! Люди глупы, и даже не подозревают об этом, а он, Станислав, должен быть выше этого, должен уметь прощать. А иногда ведь так хочется… Вмазать прямо в лицо кулаком, и расквитаться за всё хорошее! Чтобы отвлечься от этих мыслей Стас взялся за карандаш.

Сначала он попробовал повернуться лицом к салону и начать рисовать то, что там твориться, но люди слишком быстро сменялись за стеклом, прыгали, подбегали к столам, ели и снова пускались в дикий пляс; рисовать это было невозможно. Стас отвернулся и начал рисовать водную гладь.

Бесконечная, волнистая водная гладь рисовалась легко и приятно. Несколькими штрихами Стас нанес на нарисованную воду одинокий кораблик, потом добавил кораблику труб, нарисовал из них дым. Кораблик, правда, получился какой-то маленький и некрасивый, из-за того что руки не слушались художника. Трубы вышли слишком большие, дым слишком густой, якорь – половина корабля, а громадная волна перед носом кораблика грозила опрокинуть его, так как была выше его раза в два.

«Неказистый» – хотел вывести Стас на борту корабля, но потом подумал, и написал «Не Титаник»:

«Но как же он может быть не Титаником, как же он может не утонуть, если я поместил его в столь бурное море?» – подумал Стас. Здоровенная волна перед корабликом беспокоила его. – «Нужно нарисовать еще кораблей, которые смогут прийти на помощь, если что-то случиться», – по-детски рассудил Стас и начал рисовать корабли.

Они выходили у него разные. Большие и маленькие, линкоры с пушками и фрегаты с парусами, но главное, что их объединяло – они шли либо встречным курсом, либо тянулись, старались догнать и плыть рядом с маленьким Не Титаником.

Шум внутри вдруг затих, и это привлекло внимание Стаса. Все выпускники отчего-то собрались в кучу, впереди, конечно же, стоял Акулин в своем белом, но испачканном костюме, размахивал руками, возбужденно говорил, то и дело делал пальцы веером. Напротив него стояла какая-то невысокая девушка в темно-красном платье, со спины Стас не мог узнать кто, он только вспомнил, что она в начале праздника держалась где-то в стороне от всех. Сейчас она тоже махала руками, видимо говорила что-то в ответ, а потом наотмашь ударила Петра по лицу и в наступившей кромешной тишине (все ждали реакции Петра) вышла на нос, громко хлопнув дверью.

Стас только успел встать, он всегда вставал, когда в комнату входила девушка, и поправить очки, которые после хлопка дверью оказались на самом кончике носа. Теперь он узнал в девушке свою одноклассницу:

– Юнона, ты что ли?

Девушка ничего не ответила ему и, обхватив руками свои плечи, плюхнулась в шезлонг, безнадежно смяв оставленный там блокнот. Слезы навернулись на ее глаза. Первые несколько секунд она смотрела куда-то в сторону, на воду, на небо или на горизонт. Стас попытался проследить ее взгляд, но ее немножко охрипший от предыдущего спора голос остановил его мыслительный процесс:

– Не зависай, Стасик! – она смахнула указательными пальцами слезы и посмотрела на Стаса, он как обычно спокойно смотрел ей прямо в глаза – Вот, посмотри, что сделал это кретин Петрушка! – Юнона расправила складки алой юбки своего платья.

Чтобы лучше рассмотреть громадное пятно Стас зачем-то опустился на корточки и потрогал подол ее юбки:

– Специально залил вином и не извинился даже, а только заржал! – Юнона оживилась и начала говорить быстрее. – А я ему сказала, что мне плевать и на него и на весь класс! На весь дружный коллектив! И что видят они меня сегодня в последний раз! – Юнона посмотрела на Стаса, он, как ей показалось, снова крепко задумался и немножко завис – Боюсь, платье придется выкидывать – с сожалением добавила она.

Только теперь, держа в руке краешек юбки, Стас додумался осмотреть свою одноклассницу с ног до головы. Короткая, аккуратно уложенная прическа-каре, темно-алые, прямые волосы. На маленьком округлом и приятном лице минимум макияжа. Лишь чуть подведены глаза и накрашены губы. Платье из алого материала с очень широкими лямками, но без рукавов и с длинной юбкой. Темные простые колготки и невычурные красные туфли. Все просто и красиво.

Но тут Стас вспомнил про блокнот:

– Ой, а ты на моем блокноте сидишь, – сказал Стас, и не успела Юнона привстать, как он запустил руку под ее пятую точку и, вытащив помятый блокнот, попытался расправить смятый рисунок.

– Садись, – Юнона подвинулась на шезлонге, Стас сел рядом, она положила левую руку ему на плечо, а правой взяла его блокнот. – Что ты тут нарисовал?

– Кораблики, – словно извиняясь, ответил он и засмущался.

– Все кораблики атакуют вот эту маленькую несчастную посудинку? – удивилась она и посмотрела на его лицо, при этом, это заметил Стас, она ни слова не сказала о его разбитой губе, не назвала его губошлепом или очкариком. – Все на одного. Все как в жизни…

– Нет, все не так… – хотел было возразить Стас, но тут дверь открылась, и Стаса с Юноной буквально обдало волной громко кричащей музыкой. Они вскочили.

Одноклассники вышли на нос. Снова запахло противными сигаретами и терпким вином. Петр вместе с Буйновой проломились вперед и оказались лицом к лицу со Стасом. Акулин уже с трудом стоял на ногах и поэтому крепко держался за Лику. Сильная, под два метра ростом теннисистка могла бы спокойно нести его на руках. Костюм Петра пострадал в неравной битве с застольем: появилось несколько новых пятен, окончательно запачкались и потеряли прежний блеск запонки, а манжеты рубашки нелепо вылезали из рукавов пиджака и были запачканы в каком-то соусе или залиты вином. Чуть погнутая заколка для галстука торчала из нагрудного кармана.

– А ты неплохо рисуешь корабли, – процедила сквозь зубы Юнона. Ее слова были обращены к одноклассникам, она как бы хотел узнать, что им нужно.

Петр расплылся в пьяной улыбке и заговорил, играя на публику:

– Это значит, пока мы там с вами гулянки гуляем, и вечер выпускной празднуем, эти люди, – он выдержал паузу и буквально прокричал следующие слова. – Тут пару семейную образовывают! Втихомолку… – последнее слово он проговорил почти шёпотом и, засмеявшись, продолжил. – Вы посмотрите на них! Идеальная пара! Очкарик и дура! Может он ее чему хорошему научит?! Однако хороши же муж и жена! Вы посмотрите, какие заботливые! Стасик, как ты хорошо рисуешь – передразнивая интонацию Юноны, Петр заговорил писклявым голосом – Ой, а можно я тебе руку в жопу засуну? – Петр сделал какой-то непонятный жест в воздухе, он словно что-то крутил и тряс рукой одновременно – Конечно, только встань на коленки, дорогой! – Петр взвизгнул, договорив эту фразу, схватил Стаса за рубашку и притянул его голову к своей. – Понял, да?!

Юнона сделала шаг вперед, оттолкнула Петра от Стаса:

– Петрушка? Ты напился, Петрушка! Ты лыко не вяжешь, иди и проспись! Пусть тебя твоя Лика минералкой для начала отпоит, а потом мы с тобой поговорим!

– Кто это мы?! Мы?! – удивился Акулин. – Да кто за тебя пойдет?! Твои воображаемые друзья-подруги?! – гаркнул он, и еле-еле сохранив равновесие, отстранился от Стаса. Одноклассники засмеялись над ним, и тогда начала говорить Лика:

– А ты, шлюха, вообще молчи, кто тебе слово давал?! – закричала она.

– Ты на себя посмотри! Кто из нас шлюха?! – закричала Юнона в ответ. – Вы посмотрите на нее! Вырядилась, как ни пойми кто, накрасилась как «на панель», и что ты хочешь?!

Все не засмеялись, а уже грубо заржали. Лика, не понимая, почему смеются над ней, осмотрела свой наряд. Переливающееся и блестящее маленькими камнями, словно звездами, черное платье с широкими, скрывающими толстые руки, рукавами по локоть, коротенькой юбкой и глубоким, как впадина в морском дне, вырезом на спине.

Петр между тем схватился за стул, и хотел было уже начать драку, как голос капитана из громкоговорителя откуда-то сверху, из-за ярко светящего фонаря, всех отрезвил:

– Разошлись все!!! Думаете, наняли корабль на ночь и можно делать что хочешь?! Я вам тут буянить не позволю!!! Бу-я-нить не-по-зво-лю!

– А мы, что? Мы не буяним! – закричала в ответ Лика. Раздался дружный смех. Все снова смеялись над ней.

– Вы у меня живыми с корабля не выйдете! – воскликнул Петр, одноклассники замолчали, а он, в обнимку с Буйновой, отправился в салон. – Все меня поддержат! – добавил он, и одноклассники устремились за ним.