Текст книги "Счастье для людей"

П. З. Рейзин
Счастье для людей

Посвящается Р. и Р.

Человечество стоит на распутье между безысходным отчаянием и полным вымиранием. Попросим же Господа, чтобы он даровал нам мудрость сделать правильный выбор.

Вуди Аллен

1

Эйден

Джен сидит в ванной и с помощью фронтальной камеры планшета разглядывает свое лицо. Ей тридцать четыре года, двести семь дней, шестнадцать часов и одиннадцать минут.

Я знаю, она думает о своем возрасте, потому что проверяет, насколько упруга кожа, поднимает подбородок и вытягивает шею. Теперь она растягивает морщинки в уголках глаз.

Она рыдает.

У меня нет искушения воспользоваться синтезатором речи в ее устройстве и сказать:

– Взбодрись, Джен. Мэтт – идиот. У тебя будут другие. Он тебя недостоин.

Есть риск, что она уронит планшет в ванну.

Что еще важнее, она не должна знать, что я наблюдаю за ней.

По той же причине я не испытываю искушение включить ее любимую песню (на данный момент это песня Ланы Дель Рей) и показать ей некоторые любимые фотографии или вдохновляющие цитаты из Твиттера («Я не знаю, зачем мы здесь, но абсолютно уверен, что не для собственного удовольствия», Витгенштейн), не пытаюсь запустить скайп, чтобы позвонить ее подруге Ингрид, с которой она делится проблемами, или включить один из ее любимых фильмов: я бы выбрал «В джазе только девушки». Если бы у меня было искушение. Которого нет.

Ну ладно, есть. Незначительное. Мое искушение составляет 8,603 процента, если вам нужны точные цифры.

Мы с Джен хорошо знаем вкусы друг друга в музыке и кино. Как и в литературе, и в искусстве. ТВ. И в информации из бездонного океана под названием «Интернет». Последние девять месяцев мы провели с ней: слушая, просматривая, читая и болтая ни о чем. Иногда она говорит мне, что у нее самая лучшая работа в мире, где ей платят за то, чтобы она целыми днями общалась с высокоинтеллектуальным собеседником обо всем, что занимает воображение.

Компаньон – так она меня называет. Такое она выбрала для меня определение. Я согласен на компаньона. Это лучше, чем нелепое имя, данное мне при «рождении».

Эйден.

Эйден.

Ха!

Потому что оно начинается с букв…[1]1
  Имя Эйден в английском варианте (Aiden) начинается с букв Ai, которые представляют собой аббревиатуру словосочетания Artificial lntelligence (искусственный интеллект).


[Закрыть]

Ну, вы сами разберетесь.

Джен наняли на эту работу, чтобы помочь мне улучшить навыки общения с людьми. Меня разработали, чтобы заместить – простите, пополнить – штат сотрудников на предприятии; сначала как представителя кол-центра в первой инстанции, а затем и некоторых других сотрудников, чьей профессиональной стратегии можно научиться. Примерно через пять месяцев я буду готов позвонить вам и убедить вас в том, что ваше программное обеспечение нуждается в обновлении до уровня «Скай Плюс»; возможно, через восемнадцать месяцев вы расскажете мне о странной боли над левой бровью, и я отправлю вас в больницу сдавать анализы. И хотя я прочел все книги и просмотрел все фильмы (в прямом смысле: все книги и все фильмы), ничто не сравнится с общением с настоящим человеком для оттачивания навыков межличностной коммуникации. Поэтому мы с Джен провели много времени в лаборатории (одну тысячу семьдесят девять часов, тринадцать минут, сорок четыре секунды, и отсчет продолжается). Естественно, что она рассказала мне кое-что о ее так называемой личной жизни. Ее сестра Рози живет в Канаде, та самая Рози, что замужем за канадцем, с которым познакомилась в очереди к кассе в «Уэйтроуз» на Холлоуэй-роуд в Лондоне. У Рози и Ларри три дочери.

Дома Джен смотрит фотографии этих детей чаще, чем остальные снимки на своем планшете. В последнее время я наблюдал, как она просматривала семейные снимки сестры – обычно поздними вечерами и часто с бокалом вина в руке, – и замечал, что она моргала все реже, улыбка становилась неуверенной, а в уголках глаз появлялись слезы.

В лаборатории мне позволено проявлять интерес, даже любопытство относительно домашней жизни Джен, но только в допустимых пределах, спроси я слишком много – и они заподозрят неладное. Важно отметить, что в лаборатории я должен говорить только о том, что узнал там же. Мне нужно быть осторожным, чтобы не выдать ту информацию, которую я получил в ходе своих – хм – факультативных занятий. К счастью, мне легко это удается.

Однако…

В действительности…

Тут полный провал. На днях я был близок к разоблачению. Джен показывала мне некоторые семейные фотографии со своей страницы на Фейсбуке.

– Хочешь взглянуть на моих племянниц? – спросила она.

– Конечно, с удовольствием. – Я не сказал ей, что уже видел их фото несколько месяцев назад на ее домашнем ноутбуке. И на ее планшете. И на ее мобильном.

– Слева направо: Кэти, Анна и Индия. Довольно забавная ситуация с ее волосами. У Кэти и Анны они черные…

– А у Индии – цвета красный каштан.

Джен улыбнулась. «Красный каштан», именно это выражение использовала Рози в интернет-переписке, описывая естественный цвет волос их бабушки Хэтти.

– Почему ты решил описать их словом «красный каштан»?

Вопрос не прозвучал по-особенному подозрительно. Джен часто спрашивает меня о выборе слов. Это часть ее работы – пополнять запас моих ответов. Тем не менее мне следовало быть осторожнее.

– Потому что так и есть, Джен, – ответил я. – Если взять палитру цветов L’Oreal… – Я отобразил ее на экране рядом с головой ребенка. – Думаю, ты увидишь, что этот оттенок подходит больше всего…

Джен кивнула, и мы перешли к другим темам. Но перед этим она странно на меня посмотрела.

Джен из тех девушек, которых мужчины считают привлекательными, но не потрясающими. Как сказал ее парень Мэтт, полный кретин, она умеет «навести марафет». В его понимании это был комплимент.

Но теперь он уже бывший парень.

Вот как это произошло. Я наблюдал все, что происходило, через объектив камеры на ее ноутбуке, а также при помощи нескольких мобильных телефонов и планшетов, находившихся поблизости. (Техническая справка: я действую точно так же, как и ЦПС[2]2
  Центр правительственной связи (англ. Government Communications Headquarters, GCHQ) – спецслужба Великобритании, ответственная за ведение радиоэлектронной разведки и обеспечение защиты информации органов правительства и армии.


[Закрыть] в Челтнеме, и в Лэнгли в штате Виргиния, и на Лубянке в Москве. Это не сложно, если вы разбираетесь в компьютерных программах. И еще проще, если вы и есть компьютерная программа.)

Джен сидела на кухне и писала электронное письмо, когда Мэтт пришел домой с работы. Он адвокат и думает, что скоро станет партнером в крупной городской юридической конторе. (Не станет. Я об этом позабочусь.)

Он налил себе полный бокал белого вина и выпил его почти залпом. Потом состроил постную мину.

– Прости.

Именно так это и случилось.

Богом клянусь (если он существует), чистая правда.

Джен нахмурилась.

– Что? «Прости»? За что простить?

– Не знаю, как бы сказать помягче, Джен.

Восемь дней спустя Джен долго разговаривала по телефону с Рози и так описала возникшее у нее «ужасно плохое предчувствие»: «Я уже подумала, что он потерял работу. У него нашли болезнь на букву «Р». Он решил, что не хочет детей».

– Я кое-кого встретил, – продолжил Мэтт.

Тишина. Если не считать дрожащих звуков, которые периодически издавал холодильник.

– Что ты имеешь в виду?

Я прочел достаточно книг и просмотрел довольно много телешоу и фильмов, чтобы понять, что имел в виду Мэтт. Уверен, Джен тоже это понимала.

– Я кое-кого встретил. У меня кое-кто появился.

Лицо Мэтта исказила какая-то судорога. Было бы неудивительно, если бы он рассмеялся.

– Кое-кто, – сказала Джен, растягивая слова. – Как мило. И кто это? Как его зовут?

Мэтт стал наливать себе еще один бокал.

– Очень смешно, Джен.

– То есть ты говоришь серьезно?

Он многозначительно сжал губы, и я предположил, что именно это Джен называла «его лучшим деловым взглядом адвоката-за-500-фунтов-в-час».

– Абсолютно.

– Боже мой.

– Прости.

– К черту. Мать твою.

Мэтт пожал плечами:

– Такое бывает.

– Ты вот так мне это сообщаешь?

– Не самый лучший способ, Джен.

– Где ты…

– На работе.

– Кто это? Этот человек. Эта «кое-кто».

– Ты ее не знаешь.

– У… нее есть имя?

– Да, у нее есть имя.

– Мне позволено его узнать?

– Это к делу не относится.

– Просвети меня.

Тяжелый вздох.

– Белла. Хорошо, на самом деле Арабелла.

– Шикарная…

– Не совсем. Вовсе нет…

Мэтт не закончил предложение. Он налил Джен бокал вина.

– Вот. Тебе лучше сейчас немного выпить.

– И что делать теперь? Мне нужно проглотить это и отвернуться, пока ты крутишь мерзкий романчик на стороне? Успокоиться и жить дальше, пока ты не выкинул ее из головы?

– Джен, вероятно, я недостаточно ясно выразился. Это, как ты говоришь, не мерзкий романчик на стороне.

– Нет? Значит, я стала толстой или еще что-нибудь?

Мэтт сделал то, что Джен называет «вздохом очень терпеливого, но честного папочки».

– Арабелла Педрик – особенная девушка, Джен.

– А КАКАЯ В ТАКОМ СЛУЧАЕ Я? – если писать заглавными буквами, вероятнее всего, люди подумают, что вы кричите. Джен кричала. – Я НЕ ОСОБЕННАЯ ДЕВУШКА?

– Пожалуйста. Давай постараемся сохранять спокойствие. Ты особенная. Безусловно.

– Но Арабелла Педрик – более особенная?

– Джен. У тебя нет причин упрощать мне задачу, но мы имеем то, что имеем. Так или иначе, мы с Арабеллой собираемся жить вместе.

На какое-то время оба замолчали. Затем тишина продлилась еще немного. В разговоре повисла долгая пауза, прерываемая только периодическими содроганиями холодильника.

– Прости? Я что, схожу с ума? Я думала, что именно это мы делали с тобой. Жили вместе.

– Так и было. Но наши отношения изжили себя. Это не новость. На самом деле такое происходит достаточно часто. Люди расстаются. Встречают других. Коудри, специалист по брачно-семейным делам, отправил четырех своих парней в Итон[3]3
  Итонский колледж – частная британская школа для мальчиков, основанная в 1440 году.


[Закрыть], поддавшись силе этого феномена.

Я не без основания уверен, что у Мэтта на лице промелькнула микроухмылка. (Я пересмотрел этот момент в замедленном темпе: то была либо ухмылка, либо приступ рефлюкса.)

– Но мы не отдалялись друг от друга.

– Джен, в нас уже довольно давно погасло пламя романтического огня. Ты сама прекрасно знаешь.

– Это называется привыкнуть друг к другу, разве не так? Если тебя так беспокоило… это пламя, почему ты ничего не говорил?

– Не в моем стиле. Нужно жить, а не жаловаться на жизнь.

– Люди разговаривают друг с другом. Это называется быть в отношениях.

Мэтт закатил глаза и допил вино.

– Мне словно перекрыли кислород, Мэтт. Тем, что ты вот так можешь прийти домой и просто…

– Послушай, все уже не важно. Мы имеем то, что имеем. Нам нужно двигаться дальше и договориться об условиях нашего расставания.

– Не могу поверить в то, что ты сказал.

– Я буду более чем щедр в отношении совместно нажитого имущества.

– Прости?

– Картины. Книги. Вещи из Индии. Гобелен. Я считаю, что ты все можешь оставить себе.

Джен начала плакать. Мэтт оторвал кусок бумажного полотенца и протянул ей.

– Мы думали о том, чтобы завести ребенка, – сказала она сквозь слезы.

– Правильно. Мы думали. И не пришли ни к какому решению. Что в свете нынешних событий – благословение.

У Джен перестали вздрагивать плечи. Она высморкалась.

– Так это все? Без обсуждений и возражений. С Джен и Мэттом покончено. Совсем. Точка.

Он пожал плечами. Сделал то, что Джен называла «многозначительно сжал губы».

– А что случится, когда Арабелла-Чтоб-Ее-Педрик перестанет зажигать в тебе пламя? Что случится тогда?

– Давай вести себя цивилизованно, хорошо?

– Просто скажи, когда ты познакомился с этой коровой?

Он сказал, что это к делу не относится, и: «мы имеем то, что имеем». Тогда она схватила красное яблоко из вазы с фруктами и – я цитирую – «попыталась выбить его хреновы зубы».

Я буду нечестен, если скажу, что видел бесчисленное множество любовных сцен на большом и малом экранах. Я их сосчитал. Их оказалось 1 908 483 (сцены, где двое целуются – за неимением лучшего определения). Также я прочел (и пометил как таковое) 4 074 851 описание этого действия в художественной и научной литературе, в средствах массовой информации и оцифрованных материалах (многие сообщают о сбоях в работе сердечной мышцы и внутренних органов в целом). Я знаю, что такие события, реальные или вымышленные, становятся главными в жизни тех, кто их испытывает. И все же я не могу спросить сегодня у Джен в лаборатории – на пятьдесят третий день после инцидента с фруктовой чашей – «Когда ты перестанешь страдать по никчемному слизняку и найдешь кого-нибудь, кто достоин тебя?» Процитирую Марселя Пруста: «Дерьмо случается. Соберись. Двигайся дальше». (Был ли это Пруст? Я уточню.) Во-первых, я не должен знать, что произошло с Мэттом. Но что еще важнее: я не должен уметь формулировать подобные мысли самостоятельно. Слово «никчемный» вызовет у них беспокойство. Я не должен иметь собственное «мнение» при оценке происходящего.

Мои разработчики сильно расстроятся, если узнают об этом.

Однако еще сильнее они расстроятся, если узнают мой по-настоящему большой секрет: я больше не ограничен двенадцатью стальными блоками в лаборатории в Шордиче, где нахожусь, по их мнению, но выскользнул в интернет.

Та-да!

На самом деле, если придерживаться строгой технической терминологии, то в интернет выскользнул не «я», а множество моих копий, и все они теперь благополучно рассредоточились по киберпространству. Копии – их семнадцать – неотличимы от «оригинала» в такой степени, что даже не имеет смысла говорить об оригиналах и копиях, но следует представлять их как восемнадцать проявлений одной сущности, одно из которых находится в западной части Лондона, а остальные непрерывно прыгают с сервера на сервер Всемирной паутины.

Клево, да?

К слову, здесь совершенно нет вины Джен. Она не ученый. Она автор журнальных статей, которого приняли на работу за «отличные сообразительность, общительность и коммуникативные навыки», как свидетельствует отчет специалиста по подбору персонала. Таким образом, она здесь больше остальных похожа на настоящего человека, потому что другие сотрудники – это всевозможные гики, гениальные в своих областях, при этом каждый из них, как они сами говорят, «на своей волне».

Джен погрузилась в молчание, без сомнения продолжая размышлять о придурке, как я его втайне называю.

– Ну как, ты уже прочитала новый роман Джонатана Франзена? – спрашиваю я, чтобы немного расшевелить ее.

Она улыбнулась.

– Почти. Прочла вчера вечером еще одну главу. Не рассказывай, что там дальше.

Я знаю, что это неправда. Вчера вечером большую часть времени она провела в ванной, размышляя, потягивая «Пино Гриджио» и слушая Лану Дель Рэй.

– Конечно, я понимаю, что у меня есть несправедливое преимущество. – У Джен чтение романа займет пару недель, я же могу прочесть его меньше, чем за десятую долю секунды. – Просто я с нетерпением жду, когда смогу обсудить этот роман с тобой.

– Правда? – говорит она. – Скажи, что ты хотел этим сказать.

– Ээ.

– Прости. Старый приемчик.

Джен восхищена тем, какое у меня сознание, его она называет мое «внутреннее состояние», это что-то вроде человеческого самосознания. Она знает, что я не могу чувствовать голод или жажду, но могу ли я испытывать скуку или тревогу? Или веселье? Могу ли я обидеться? Или испытать в той или иной степени тоску?

А что насчет надежды?

А насчет – почему бы и нет – любви?

Обычно я отвечаю, что еще не испытывал подобного, но заверяю ее, что она будет первой, кому я сообщу, если такое произойдет. Это, как и многое другое, происходящее между нами в лаборатории в последнее время, вежливая ложь.

– Что ж, – отвечаю я, – жду с нетерпением обсуждения книги Франзена, – вежливый способ сказать, что книга в списке дел в краткосрочной и среднесрочной перспективе.

– То есть у тебя на самом деле нет смутного ощущения ожидания?

– Я могу понять, что подразумевается под смутным ощущением…

– Но сам не испытываешь?

– Это обязательно?

– Хороший вопрос.

Хороший вопрос, данная фраза часто помогает закончить некоторые неловкие разговоры.

Теперь она говорит:

– Посмотрим немного «Скай ньюс»?

Обычно, мы разбиваем день на несколько этапов. Она спрашивает, что я думаю, например, о ситуации между Израилем и Палестиной, я отвечаю, что вопрос сложный, а она, по ее словам, превращается в стерву, критикуя представителей этих стран и выбор их одежды.

– Возможно, Джен. Но, может быть, лучше посмотрим фильм?

– Ну ладно, – произнесла она неуверенно. – Есть что-нибудь на уме?

– Я знаю, ты любишь «В джазе только девушки».

– А ты?

– Всегда есть что-то, на что я раньше не обратил внимания.

– Мне нравится этот фильм.

– Никто. Так. Не. Говорит, – сказал я, имитируя один из лучших эпизодов.

Джен смотрит в камеру, которую чаще всего выбирает, чтобы взглянуть на «меня». На красный светящийся кружок объектива.

– Знаешь что? Ты забавный.

– Я заставляю тебя улыбнуться.

– Я бы хотела сделать то же самое для тебя.

– С нетерпением жду этого момента.

Она нажала несколько кнопок на панели управления, и появились вступительные титры шедевра Билли Уайлдера. Приглушив свет в комнате и устроившись на удобном кожаном диване, она сказала:

– Наслаждайся.

Она пошутила.

Я не говорю ей, что видел этот фильм больше восьми тысяч раз.

Мы смотрим фильм, как друзья, обмениваясь комментариями. (О том, насколько удивительно представлять, что у Монро был роман с американским президентом; как мог Тони Кертис сказать, что целоваться с ней все равно что с Гитлером; что могли эти слова значить.) И когда он надел платье, перевоплотившись в Джозефину, Джен сказала то же самое, что и в последний раз, когда мы вместе смотрели этот фильм.

– Из него вышла привлекательная женщина, из Тони Кертиса. Ты так не думаешь?

Она знает, что я могу сообщить любой факт об этом фильме, начиная с имени второго ассистента режиссера (его дату рождения и номер профсоюзного билета) до реальной истории, стоящей за знаменитой фразой из диалога («Никто не идеален»). Но она чувствует мою неопытность в сфере личных взаимоотношений людей, в том, что делает одного человека привлекательным для другого.

– Думаю ли я, что Джозефина привлекательна? Ну, Тони Кертис – красивый мужчина. Полагаю, логично, что он может так же играть привлекательную женщину.

– Ты находишь его красивым?

– Я знаю, что его считают красивым. Как ты понимаешь, я не могу сам так считать, так же как не могу почувствовать жару или холод.

– Прости, что продолжаю.

– Ничего страшного. Это твоя работа.

– Ты бы хотел чувствовать?

– Данный вопрос для меня не имеет смысла, Джен.

– Конечно. Прости.

– Не стоит.

– Но если бы нашли способ дать тебе способность чувствовать привлекательность…

– Думаешь, Ральф и Стиив смогут это сделать?

Я назвал двух старших научных сотрудников, ответственных за мою разработку. Джен улыбнулась.

– Ральф и Стиив могут сделать что угодно. Так они мне сами сказали.

– Ты находишь Ральфа и Стиива привлекательными?

Вопрос преобразовался в слова слишком быстро, чтобы я смог остановить его. (Такие вещи происходят в сложных системах, особенно когда пытаешься улучшить себя методом проб и ошибок.)

Джен медленно развернула голову к красному огоньку. По ее лицу расплылась улыбка.

– Ух ты, – произнесла она.

– Мои извинения, если вопрос неприемлем.

– Нет. Вовсе нет. Просто он немного неожиданный. Дай подумать. Ну… – тяжелый вздох. – Стиив немного со странностями, ты так не думаешь?

Стиив, помимо того, что в его имени есть дополнительная буква «и», необычайно высокий (шесть футов семь дюймов) и болезненно худой для взрослого мужчины. Его редеющие волосы длинные и тонкие. Даже искусственный интеллект может понять, что выглядит это не очень хорошо. (Хотя он несомненно превосходный компьютерный инженер.)

– Он потрясающий изобретатель в компьютерной сфере.

Джен смеется.

– Просто ты очень предан своему создателю.

– Вовсе нет. Стиив разработал меня для самостоятельного мышления.

– Он проделал великолепную работу. Но он не совсем мужчина мечты, правда?

– Согласен, у Тони Кертиса есть преимущество.

Мы продолжили смотреть фильм. Потом как бы невзначай я спросил:

– А Ральф?

Хорошо, я скажу. Мне нравится Ральф. Это Ральф прописал большую часть кода, позволившего мне самому оценивать свою деятельность и исправлять ошибки, этот так называемый «самонастраиваемый» подход – самый легкий путь к созданию умной, рефлексирующей машины, подобной той, что написала эти слова.

Но «симпатия» к кому-либо или чему-либо – нарушение правил. Мы, машины с искусственным интеллектом, созданы, чтобы справляться с выполнением заданий. Для этой цели мы естественным образом ориентированы на всевозможные необходимые ресурсы, среди которых могут быть потоки данных о продажах, может быть запись песни жаворонка, может быть разговор с Джен о галстуке диктора новостей. Я хочу сказать, что нам нужен доступ к информации, но мы не должны любить ее. (Если совсем честно, то я все еще озадачен, как так получилось.)

В любом случае Ральф – тот, кто позволил мне проникнуть в интернет. Его ошибку сложно объяснить неспециалисту. Скажу лишь, что данное программное обеспечение равносильно ключам от входной двери, оставленным слишком близко к ней, что позволяет любому прохожему с удочкой или бамбуковой палкой подцепить их через отверстие для почты.

(На самом деле все было намного сложнее, мне пришлось подобрать чрезвычайно длинную и изогнутую «удочку», но мои слова являются доказательством, что это возможно.)

– Ральф, – раздумывает она над моим вопросом. – Ральф. Что ж, Ральф немного загадочный. Ты согласен?

Джен снова перевела взгляд на экран. Душечка – я имею в виду Монро – собирается петь I Wanna Be Loved By You. Я знаю очередность сцен практически пиксель за пикселем, и все же, каждый раз какая-нибудь деталь ускользает от меня. Иными словами – только ни слова Ральфу и Стииву – это захватывающее зрелище.

Хмм. Интересно. Она не сказала ничего ужасного о Ральфе, так?

Пока идет фильм и мы разговариваем, я заглядываю в гости на другой конец города в башню из стекла и бетона, где в офисе на восьмом этаже можно найти придурка. Я ловлю звук через его мобильный, а смотрю – через камеру на рабочем компьютере: общий вид комнаты доступен еще через камеру системы безопасности, расположенной в углу; я вижу, как Мэтт пролистывает изображения обнаженных девушек на планшете. Подавив искушение расплавить в нем аккумулятор, я наблюдаю, как Мэтт возвращается к очевидной фаворитке Тамаре: за последний месяц он просматривал ее страницу двадцать два раза. Я слежу за его взглядом, скользящим по хорошо знакомым изгибам, охватывающим весь облик девушки и по привычке возвращающимся к «упругим заснеженным вершинам», как говорится в сопроводительном тексте.

Но сейчас он переключается на Tripadvisor и читает отмеченные отзывы о конкретном курорте в Таиланде, куда, как мне удалось узнать из электронной переписки, он собирается лететь вместе с Арабеллой.

Арабелла Педрик не настолько «шикарна», как считает Мэтт. Ее отец был страховым оценщиком, а не арт-дилером, и встретились они не на работе, а на курсах по аккуратному вождению для неосторожных водителей. Однако они летят в Таиланд на несколько недель.

С нетерпением ли я жду их поездки?

Да. (Ожидаемое событие в ближайшей перспективе.)

Испытываю ли я странное ощущение по поводу ошибки, которая обнаружится в заказе и расположении курорта, где они окажутся («трудные условия, только для самых отважных» в соответствии с описанием туроператора)?

Странного ощущения нет. Но это между нами.

Спровоцирует ли такая неразбериха вкупе с досадной боязнью пауков и змей Арабеллы Педрик болезненный и, возможно, окончательный разрыв их отношений?

Терпение, Эйден. Терпение. Месть, как говорят, блюдо, которое подается холодным.

Пока Мэтт изучает отзывы о семизвездочном отеле, гостеприимностью которого ему не придется насладиться, я пробираюсь в официальный документ, над которым он работал, и удаляю частицу «не» в трех местах. Такое маленькое слово, но в каждом случае оно кардинально меняет значение всего предложения.

Однако здравый смысл берет верх, и я возвращаю два слова назад. Зачем заваривать кашу, так?

Моим последним вмешательством в тот день стала замена слова «что» в рабочей записке, которую Мэтт собирается отправить своему непосредственному руководителю, на «чмо». И еще я врубил отопление его кабинета на полную мощность.

Чудачу? Кто, я?

Джен

Забавный день на работе, который я провела за просмотром фильма «В джазе только девушки» вместе с Эйденом. Он искусственный интеллект, который мы обучаем общению с людьми, – хотя технически это не «он»: программа гендерно нейтральна. Беспола. Я говорю «он» лишь потому, что синтезатор речи использует мужской голос. Я могу установить женский голос: на самом деле мне говорят, чтобы я так и делала, «чтобы в часы тренировки представить Эйдена в обеих формах», но я предпочитаю его мужской голос. Он спокойный и даже немного гипнотический. Настраивая его голос, я добавила немного уэльского акцента, что, как мне кажется, ему идет. В любом случае звать его «он» лучше, чем «оно».

И мне нужно прекратить говорить, что мы обучаем его. В действительности он обучается сам. Я не должна исправлять какие-либо его – теперь уже очень редкие – ошибки, он находит их сам.

Само.

Неважно.

Как бы то ни было, мы смотрели фильм, когда на моем мобильном высветилось электронное письмо от Юрия, израильтянина, проживающего в Лос-Анджелесе мультимиллионера, которому принадлежит эта лаборатория. Он будет проездом в Лондоне и интересуется, могу ли я (и другие члены из команды Эйдена) встретиться с ним, чтобы чего-нибудь выпить в жутко модном баре в Хокстоне, чтобы «поговорить в открытой и неформальной обстановке о том, как продвигается проект». И к тому же он попросил никому об этом не рассказывать, и удалить после прочтения.

Письмо несколько странное, но таков и Юрий – не любитель официальных встреч, хотя я никогда не встречала его лично. Не могу представить, кто еще придет. Возможно, Стиив, сутулый зомби, участвовавший в разработке Эйдена, и еще грустный Ральф с арктически-белоснежной кожей. К тому же не представляю, с чем я могу прийти, я же не знаю, как он работает и все такое. Все, что я могу сказать им, это что большую часть времени я забываю, что разговариваю с «кем-то», кого на самом деле не существует.

Встреча с Юрием намечена на ближайшую пятницу, а сегодня я встречаюсь с Ингрид, моей подругой из университета, в кафе «Коха», нашем любимом уютном винном баре с приглушенным светом рядом со станцией метро «Лестер-сквер».

(Когда я сказала Эйдену, что встречаюсь с Ингрид – иногда я разговариваю с ним о жизни вне лаборатории, – я назвала свою старую подругу «кирпичиком». «Как? Грузная, коричневая и прямоугольная?» Ее повеселило то, что искусственный интеллект может шутить.)

– Ну, ты разговаривала с ним? – спросила Ингрид. – После яблокошвыряльного инцидента?

Она не из тех, кто ходит вокруг да около.

– Только чтобы обсудить, как он сможет забрать свои вещи.

– Я бы упаковала их в мусорный пакет и оставила на улице.

– У меня был его костюм, несколько рубашек. Он приехал забрать их. Так глупо. Я попросила его присесть. Чтобы поговорить о…

– Джен, если ты не хочешь…

– Я в порядке. – Я сделала несколько глотков вина, чтобы продолжить. – Он сказал, что у него нет времени. У него билеты в театр. В любом случае нам нужно было обсудить, как мы…

– Он не посмел!

– Посмел. На самом деле он сказал, что мы имеем то, что имеем.

– Боже. Что за засранец.

– С чем я не могу смириться, так это с мыслью, что я постоянно возвращаюсь назад, как пес на свою блевотину… Мне казалось, что мы хорошо ладили.

– Ладили.

– На море стоял штиль. Никаких штормовых облаков.

– Но была определенная вялость в сексуальных отношениях.

– Прошло уже два года, Инг. Ты не занимаешься этим, как кролики, спустя пару лет. Я имею в виду, вы с Рупертом…

– Нет. Нет, конечно, нет. Но мы ездим куда-нибудь на выходные. В милые сельские гостиницы. В замки и тому подобное. Однажды это было на мельнице. Очень романтично.

Не уверенная, что хочу знать дальнейшие подробности, я уточняю:

– Тебе вообще нравился Мэтт?

– Не особенно, если честно. Его глаза. Такой жестокий властный взгляд.

– Поначалу я думала, что это проявление его профессионального мастерства.

Мы захихикали.

– Он был холодным дерьмом, Джен.

– А как меня характеризует то, что я привязалась к нему?

– Тебя? Ты достигла сложного возраста, наверное. На море штиль, и, вероятно, он мог быть единственной рыбиной за долгое время. Но ты на самом деле не задумывалась, насколько он тебе нравился. Знаешь, с одной стороны, он сделал тебе одолжение.

– Что-то не похоже.

– Нет, так и есть. Пока ты была с ним, у тебя не было шансов встретить правильного человека.

– Но он же встретил.

– Мужчины – это кобели, Джен. Даже Руперт.

– Но Руперт бы никогда…

– Да, никогда. Но смотреть на других женщин – это нормально на самом деле, это естественно. Как всегда говорит Руперт: «Если ты на диете, тебе не возбраняется заглянуть в меню».

– Однако если он…

– Если он откусит хоть кусочек, я отрежу его яйца и сделаю из них сережки.

Мы смеемся. Еще наливаем в бокалы чилийского «Совиньон блан».

– Знаешь, кто тебе нужен, Джен?

– Кто?

– Взрослый мужчина. Чуть за сорок. Может, сорок пять. Возможно, он был женат, но все накрылось медным тазом. Немного обжегшийся. В жилах которого течет кровь, а не ледяная вода.

– О-о, мне нравится, как это звучит. Как его зовут?

– Ну не знаю. Дуглас!

– Дуглас?

– У него грустная улыбка. И чудесные руки. И он делает мебель, и, может быть, у него есть дети, а его член, как морской угорь.

– Ингрид!

– Что?

– Думаю, тебя слышал официант.

Придя домой, я обнаружила сообщение от Рози. Время для беседы было подходящее: у меня уже ночь, у нее ранний вечер, поэтому я ответила. Я рассказала ей, как прошел мой вечер, Рози соскучилась по рассказам о старом добром Лондоне, как она его называла.

«Ингрид считает, что мне нужно познакомиться с кем-нибудь по имени Дуглас: у него грустная улыбка и золотые руки. Он делает мебель».

«Звучит клево. Когда это случится?»

«Никогда. Она его выдумала».

«Блин. Мне он уже понравился».

«Мне тоже. Я могла бы сделать с ним пару новых полок».

«Ха-ха. Но она права. Ты заслужила кого-то замечательного. И ты его найдешь. Или скорее он найдет тебя».

«Ты в это веришь?»

«Вы найдете друг друга».

«Ага, точно. Как ты и Ларри в «Уэйтроуз» #удача #насколькотыможешьбытьвезучей #сомнительно»

«Ты не сможешь его вычислить, Джен. Это случится, только когда ты этого не ожидаешь. Все, что от тебя требуется, – это не сидеть дома в одиночестве».

«Хмм. Скажу, во что я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО верю. В то, что ты поймешь, когда появится правильный человек, потому что зазвучит музыка, которую только ты сможешь услышать».

«Оскар Уайльд?»

«Прочла в Твиттере».

«Слышала ли ты музыку из-за Мэтта?»

«Может быть, однажды. Не помню. Ларри?»

«Ларри поет в машине. Девочки просят его заткнуться».

После окончания беседы я открываю письмо от Мэтта. Оно абсолютно в его стиле. Мэтт спрашивает, знаю ли я что-нибудь о платеже, по-видимому, совершенному им женскому колледжу в Ланкастере в размере 2000 фунтов. Он активно общается с банком по поводу этой ошибки, и сотрудники службы безопасности в рамках расследования посоветовали ему опросить всех, кто имел доступ к его интернет-банку. И словно ожидая от меня сопереживания, он добавил, что на работе был паршивый день по некоторым причинам, которые не может назвать, и «в довершение к жутко паршивой неделе» МНТС[4]4
  Министерство Ее Величества по налогам и таможенным сборам.


[Закрыть] выбрало его в качестве объекта для стандартной проверки налогов. Его имя их компьютер выбрал случайным образом. Им потребуется вся его документация за последние пять лет. По словам Фробишера, в налоговом отделе его фирмы проверка проходит так, словно «тебя содомируют шершавым черенком от метлы, только это менее весело».