Текст книги "Вырванные из реальности. Часть 1"

МАМА

Маленький Петя сидел на подоконнике и всматривался в висевшую на стене фотографию. Это была фотография его родного отца, который с первых дней войны ушёл на фронт добровольцем, оставив в Ленинграде семью…

Мама Петра в это время шла с «чёрного» рынка, где сумела обменять своё обручальное кольцо на небольшую горстку яичного порошка и четверть чёрного хлеба. Дорога от рынка домой была недолгой, но это расстояние ей казалось вечностью. Трата сил на длинные передвижения по городу пешком, означала неминуемую смерть.

«Какая серая мрачная погода…, впрочем, как и всегда», – подумала Мария Ивановна. Её не покидала мысль о том, что все в городе знали о существовании этого рынка, обилии продуктов на нём, и ничего никто не предпринимал. Пройдя почти семьсот метров от рынка, её всё ещё сопровождал этот мерзкий запах и слащавость продавца, который подло, оскорбляя и унижая, торговался с ней за золотое кольцо. Весь этот поход вызывал тошноту от увиденного.

Тут, на улицах Ленинграда, по которым она шла сейчас, мимо проходили старики и женщины, держась за стены домов, чтобы не упасть от истощения и голода и все они сливались в огромные серые очереди за хлебом по карточкам. Шестилетнего сына, Мать могла не брать уже с собой, и не боялась, что мальчик, случайно открыв дверь, выскочит на улицу. У Петра совсем не было сил от голода, как и у Матери… Но она ещё находила в себе надежду, чтобы спасти от голодной смерти себя и сына… Семья не подозревала о том, что их отец погиб в бою с немецкими захватчиками. Именно мысль о том, что он жив, давала этой семье веру.

В квартире стояла полная тишина, и только метроном, эхом отдавал по пустым стенам, не давая нашему герою сосредоточиться. В дверь вошла Мать, пройдя молча к круглому столу посреди комнаты, она положила не большой свёрсток и подошла к сыну. Прижав голову мальчишки и понимая, куда он смотрит, она попыталась отвлечь его, вытирая своей рукой слёзы на его припухших щеках. Так происходило почти каждый день, и сын задавал вопросы, на которые Мать не могла найти ответа.

– «Где мой Папа…?»

– «Когда он к нам вернётся…?»

– «Вот победит всех фашистов – и вернётся… А теперь давай есть», – отвечала она…

Мальчик медленно вставал и шёл к столу, держа единственного родного человека за руку – свою Маму. Так проходил уже который вечер подряд.

В доме совсем не осталось ценных вещей. Питание по карточкам было таким скудным, но они всё еще держались… Завтрак, обед и ужин был в виде одного куска хлеба. В то мгновение, когда отвлекался сын, Мария Ивановна, делая вид, что ест, резко поворачивалась к окну и за доли секунды прятала половину своего куска хлеба в карман пальто. Петра же она просила медленно, не спеша, запевая кипяченой водой из реки, прожевывать хлеб.

Шёл 411 день блокады… Вечером, когда по радио отчитали стихи и фронтовые сводки, начинались детские рассказы и сказки, под которые маленький мальчик всегда засыпал… Для Матери же это было таким своеобразным периодом отдыха.

Перед сном она доставала из старого чулана икону с изображением Пресвятой Богородицы и молилась за сына, за мужа, которого уже давно нет в живых. Эта икона, как семейная реликвия, переходила по наследству и досталась Марии Ивановне от её матери. Именно в эти дни, люди потеряв Бога, обретали Его вновь, доставая иконы из-под полов. Испытывая страх, что кто-то услышит молитву, она чуть шёпотом произносила, «Отче наш», как когда-то давно, в такой же тайне, учила её бабушка. Хотя, по большому счёту, именно Веры в Господа там, где они жили, уже никто не осуждал…

Что мы знаем о боли? Но разве, может быть, что-то больней того, когда на твоих глазах умирают соседские дети и смерть подкрадывается к твоему ребенку? Что может быть больней видеть и знать, что люди от голода сходят с ума и опускаются в чёрную прорву, где поедают человеческое мясо. На что только человек не способен… Что может быть страшней, когда не видишь просветов и, уже не боясь бомбардировок, даже не спускаешься в подвал дома.

Мария Ивановна всё же, в отличие от соседей, всегда, при первом же звуке сирены, брала сына на руки и из последних сил спускалась в подвал.

Однажды, вернувшись после очередного обстрела, они нашли на софе, на которой всегда лежал сын, не разорвавшийся снаряд. А сегодня была на редкость тихая ночь. Закончив молитву, она подходила уже к спящему сыну, накрывала его пледом и, наклонившись, целовала в чуть кудрявую копну волос. Засыпая, Пётр всегда держал в руках плюшевого медведя, которого подарил ему отец. Эта, некогда, бежевая смешная игрушка была грязной и чуть порванной по швам, но мальчик никогда не расставался с ней.

Утром у мамы проскочила мысль в голове, что есть немного хлеба и порошка, и что на них можно ещё протянуть целую неделю. Страшные вещи происходят тогда, когда ты точно знаешь, через сколько ты уйдёшь из жизни.… Она всё ломала голову, что бы можно было продать еще, где бы подработать и найти продукты, чтобы прокормить сына. Становилось всё трудней и трудней, и она перестала замечать, как медленно увядала, словно цветок без воды.

Шли дни… Паёк по карточке вновь урезали, и сотни тысяч людей умирали от голода. Ни тепла, ни света, ни еды.

В госпитале, где работала Мария Ивановна, она оставляла все свои силы. Возвращаясь домой, можно было увидеть на улицах небрежно лежащие трупы людей и эти страшные картины уже никого не пугали. И всё же после сомнений, страха и боли появляется ненависть к тем, кто пришёл на их землю сеять смерть.

В дверях у парадного дома на Фонтанке она вдруг остановилась… – «Как давно вас не было, Светочка», – сказала она молодой девушке – почтальону, которая появилась из-за угла дома. Почтальон, опустив глаза, тихо, еле выдавливая слова, сказала: «Вам, похор,……….», – не договорив, девушка отдала письмо и быстро исчезла из виду. Нелегко приносить такие вести людям, также как и принимать их… Мария Ивановна медленно вытащила письмо из уже открытого конверта, – «Милая Маша и мой родной сыночек Петрушка! Сегодня идём в атаку уже в третий раз. Командир говорит, что мы победим, и идёт впереди нас… Нас обстреливают, и мы возвращаемся с большими потерями назад в свои окопы. Я успел написать вам, мои родные. Второй месяц войны… Что впереди всех ждёт – никто не знает, но мы не сдаемся… Я вернусь, вы только ждите».

Тогда отец Пети ещё не знал и даже не предполагал, что война затянется на долгие четыре года и что погибнут миллионы, и что его семья, за которую он отдавал жизнь, умирала от голода. И, конечно же, ни он, ни семья знать не могли, что он не только не вернётся живым домой, но и мёртвым останется в братской могиле. Его последними словами в письме были: «люблю вас, мои родные». Руки, державшие письмо, не дрожали, и на слёзы у неё не было сил. Она вдруг поняла, что просидела на одном месте у парадной, около двух часов и не заметила, как быстро пролетело время. Где-то в глубине души она, конечно же, знала, что такое может случиться, но уж лучше жить надеждой, чем без нее – рассуждала она.

– …Наш сын…, – всхлипнула она, и в горле стал ком. Боль от горя и утраты разрывала душу, да так, что, пытаясь вдохнуть, она задыхалась и не могла больше произнести ни слова. Медленно, отдавая все оставшиеся силы, поднялась и пошла домой. Зайдя в свою квартиру, не смогла сказать сыну правду. Он был слишком слаб, чтобы её услышать, и слишком мал, чтобы всё узнать и понять.

Письмо, переправленное вместе с похоронкой, «дорогой жизни» принесло весть о смерти, и это сильно подорвало силы Марии Ивановны и до глубины души потрясло её. Именно в этот вечер она стала замечать, что Петруша стал пухнуть и уже еле разговаривал. Они перестали спускаться в подвал по сирене, сил уже совсем не оставалось. Лежа в своей кроватке, сын что-то бормотал. Когда Мать рассказывала ему разные истории, он хотел слушать только истории про отца.

– «Если я умру, папа не будет ругать меня?», и на его глазах наворачивались слёзы. Мама ложилась рядом, и они засыпали, обнимая друг друга.

На утро, не дожидаясь пока сын проснётся, она достала свою икону, завернув её в не большой платок, вышла из дома. «Что в это время может стоить икона? Да и в Бога никто уже давно не верит…», – думала она по дороге. Но что-то уверенно вело её туда.

Не доходя до «чёрного» рынка, она оглянулась назад, как будто кто-то выкрикнул ее имя, споткнувшись, упала. Рядом шёл солдат и, быстро подскочив, подхватил её и помог встать. Через, чуть распахнутую шинель, на, совсем пустой, гимнастёрке виднелась медаль за отвагу. Икона оставалась лежать на земле.

– «Это ваше?», – спросил он и поднял семейную реликвию. В руках платок чуть раскрылся. Солдат оглянулся по сторонам и, убедившись, что никого рядом нет, спросил:

– «Веруете?»,

– «Нет, на продажу несу… ребёнок у меня…», – четко, не подумав, ответила Мария Ивановна. Солдат выпрямился, его лицо поменялось. Он за мгновение всё понял…

– «Позвольте, я проведу вас домой, а икону не продавайте».

Он взял её под руку, и они вместе, не спеша, возвращались домой…

По дороге Мария рассказала и о погибшем муже, и о том, что ей не на кого оставить сына, если вдруг с ней что-то случится. Рассказала о том, что её сын умирал от голода у неё на глазах, как погибала сама, не сказала ни слова.

Они дошли до самой двери квартиры и попрощались. Уходя, он ещё раз просил не продавать икону. Дверь захлопнулась, и парень задумчиво начал спускаться по лестнице. Огромные перила с коваными узорами даже в разруху и войну в этом подъезде предавали ему некое великолепие. Серый мрамор был покрыт весь пылью, на которой видны были следы от обуви жильцов. Можно было определить, что в некогда полном жизни доме осталось уже очень мало жильцов, и все они спускались и поднимались по лестнице ближе к краю, держась за перила. Он вдруг опомнился и вбежал назад к квартире Марии Ивановны. Постучав, он спустил с плеч полный, набитый едой рюкзак и оставил его у двери, быстро сбежал по лестнице.

Мария Ивановна открыла дверь и, конечно же, всё поняла. Она только сейчас опомнилась, что забыла спросить имя парня. Кто он? Откуда? Уже сидя за столом, который был полон продуктов, не могла остановить слёз. Зная о том, что много нельзя есть после длительного голодомора, она потихоньку, день за днём выхаживала сына. Петруша начал вставать и передвигаться по комнате, иногда выходил на улицу с матерью к набережной и, беспрерывно оглядываясь, провожал взглядом всех солдат, словно ждал и хотел разглядеть в них своего отца.

Продукты, которые оставил солдат, продлили этой семье жизнь ещё на три месяца. Равнодушно наблюдать за тем, как болеет и не встаёт с постели соседский ребёнок, Мария Ивановна не могла и разделяла продукты на две семьи.

Жизнь, потихоньку, менялась к лучшему. Не потому, что появилось больше хлеба, а потому, что люди устали «умирать». Жители блокадного Ленинграда перестали бояться смерти. Снабжение стало улучшаться. А братья, отцы и деды научились давать отпор на фронте и побеждать… Все поддерживали друг друга и верили в общую победу.

Мария Ивановна, по-прежнему, работала в госпитале, она стала находиться там сутки напролёт, ухаживая за ранеными. Время летело так быстро, что она даже не заметила, как сильно повзрослел её сын. Состояние здоровья Марии ухудшалось. По дороге домой, после тяжёлого рабочего дня, она не раз теряла сознание. Когда садились кушать, всё так же «половинила» еду, оставляя свою часть сыну. «Никто не знает, что будет завтра… Но он будет жить», – думала она.

Однажды вечером, вернувшись домой, застала сына с соседским ребёнком и его матерью. Они резвились, бегали по дому и на всю квартиру был слышен звонкий детский смех двух мальчишек. Эта картина так поразила и удивила Марию Ивановну, что впервые за долгие месяцы на её лице появилась улыбка.

После чая гости ушли домой, а сын уже засыпал. Мария тихонько достала единственную семейную реликвию, помолившись, закрыла глаза. Последняя, пролетевшая в голове мысль была о том, что никогда и ни при каких бедах и обстоятельствах не продаст свою икону. Глаза её стали менять цвет и появился какой-то странный блеск. Полная луна и слёзы лишь усилили это сияние, и она всё ещё казалась живой…

Утром Пётр проснулся и, не вставая с кровати, чуть прищурившись, позвал Маму. Когда он понял, что она умерла, он взял её за руку и не отходил от тела двое суток. Ему всё казалось, что Мама вот-вот заговорит с ним, и всё будет как прежде… Пытаясь сесть или лечь на колени своей мёртвой Матери, он скатывался на пол, ударялся и вновь вставал… Его плачь взахлёб становился всё тише и тише. Сидя на полу он держал её руку и, словно маленький огонёк потухая, стонал: – «Мама, не уходи…».

На третьи сутки соседские мальчишки, занимающиеся поиском детей, у которых умирали или погибали от бомбёжек родители, нашли Петра и его умершую мать. Мальчика забрали и отвели в интернат.

Милиция осматривала квартиру и один из сотрудников заметил в руках умершей старую, изношенную игрушку медвежонка. Когда мальчишку привели в детдом, в его маленьких ручонках была икона, с которой больше никогда не расставался.

Как именно погиб отец, он так и не узнал. Кем был тот солдат, что подарил ему жизнь, он тоже не знал… Зато знал, почему и спасая кого умерла его Мама, и жил с этим всю жизнь…

В интернате, где вырос и стал мужчиной наш Пётр, было очень много детей, и у всех у них была такая же или похожая история. Когда я слушал этот рассказ, то знал, что человек, повествующий мне его, даже не предполагал о том, что мы с ним оба из детдома. Только судьбы, эпохи и причины потери родителей у нас кардинально отличались. Но, всё же, нас объединяло одно слово – «сирота».

Он вырос и стал священником. У меня же всё ещё впереди… Дети, которые выросли там, в тех детдомах, стали гордостью своей Родины. В нашем же поколении дети, повзрослев, вырастают непонятно кем… Конечно же, наши родители были не похожи на тех, о которых здесь рассказывалось. Я и предположить не мог, насколько вся эта история потрясёт меня. Она навсегда запечатлела в моей памяти уроки жизни, которые преподали нам наши прадеды.

Статистика погибших в той войне ужасает, и каждый раз, когда звучат слова: «Голод», «Ленинград», «Мать», у тебя начинают блестеть глаза так же, как у Матери Петра. Я задаюсь вопросом: какие победы были в моей жизни?.. спорт… учёба… И разве можно с ними сравнить ту победу, которую нам подарили наши деды??? Ту победу, которую заслужили они для себя и смогли передать своим поколениям… Когда я спросил: «Как можно было выжить после всего этого?!», он улыбнулся, сморщив чуть лицо, и сказал: «Мать не вернёшь, но Вера может потушить эту боль. Отца всегда можно восполнить Богом…».

Я всё думал и сравнивал все те страдания, через которые проходили они, и не мог сопоставить размер боли и утрат того, что пережито нами. Что мы знаем о боли тех, кто отдал свою жизнь за нас?!

Всю свою жизнь представлял, какой была моя мать… Тысячу раз в голове прокручивал картины, какой бы она могла быть… Но сейчас я знаю, какую Мать хотели бы все сироты…

В блокадном городе Ленинграде было 85 детдомов и интернатов. Свыше 600.000 погибших только от голода мирных жителей: женщин, стариков и детей. В этой истории есть частичка жизни всех тех, кто не выжил. Кто так или иначе был там, и пережил эту трагедию. Через годы, через столетия этот подвиг должны помнить поколения! И мой сын поклониться им, потому что об этом расскажу ему я…

Браслеты

Не скуки ради, не в печали.

Не в колыбели праздных дней.

Меня в наручники венчали.

С великой дерзостью моей.

Как свод законов был наукой.

Так сталь браслетов на руках.

Мне совесть лишь была порукой.

И слово честное в делах.

Борьба в душе с самим собой.

Дыханье в памяти в стихах.

Оставлю след своей рукою,

Дерзая смелостью в строках.

Хоть в чем-то стали откровенны,

Чтоб помнить о вчерашних днях.

Коль нет чернил, я вскрою вены.

С улыбкой грешной на устах.

Жизнь многолика, многогранна.

И в праздном утопая дне.

В душе седой заноет рана.

И не утонет боль в вине.

И не устанут ощущенья

В пылу блуждающих страстей,

Где Соломоновы сужденья

Спасают мудростью своей.

Переоценен и разорван

Браслетов двойственный союз.

Вовек не под меня подобран,

Иль расторженье брачных уз.

2006 г.

Сценарист

Как расценить, как символ испытанья?

Как исцелить сознанье в слепоте?

Дай Бог мне силы пятого дыханья,

Найти себя в разумной суете.

И я не знаю, что лукавый мне давал.

В противовес безумному желанью.

Он в бабьем лете сильно искушал

В противоречьях светлому сознанью.

И видел Бог и не давал урок,

Когда лукавый искушал желаньем.

Менял сценарий, зная, что игрок

Азартом движет и вторым дыханьем.

Не двойственный, а четкий шаг второй,

Чтоб стих понять, войди в мое дыханье.

Я первый год заканчую святой,

Чтоб год второй стал мудрости сознаньем.

Чтоб Вездесущий Сценарист Родной

Дал избавленье от тюремной тени.

Склоняю лишь колени пред Тобой

В молитве от ненужной лени.

Ты видишь все и мне не утаить,

Что каждый день судьбу не побеждаю.

И нет уж силы, в ожиданьях жить.

Вторую слякоть я в стихи вдыхаю.

Эх, ком с горы да бес седой в ребро,

Где мысли трезвые сознанию назло

Развязуют язык красноязычный.

Все откровенно с правдой непривычной.

Махну рукой. Тебе сейчас скажу,

Не потому, что осенью я этой

Счастливое мгновенье отражу,

Оплаченное звонкою монетой.

И в глубине стиха вдохну заветом.

А то, что созерцаешь ты строку,

Глаза твои целуемы рассветом.

А суета помолота в муку,

И по ветру развеем суету.

Оставим вдохновение поэтам.

А я один из тех, кто за мечту

Пожертвует собой и целым светом.

Летают паутинки – память лета.

И сам Творец, увлекшийся игрой,

Вдыхал тепло в лугах земного света.

И это, после жизни, дар второй.

Февраль 2006 г.

Грани

Здесь перешептывались стены

И эхом коридор надменный.

В тюремной поступи шагов.

Был отраженьем полуснов,

Где все превыше пониманья.

Как раздвоение сознанья

На перекрестке двух миров,

В бреду тюремных полуснов.

И холод, как на дне могилы,

Мне студит кровь, лишает силы.

Лишь лязг запоров и замков

Спасает от кошмарных снов.

И пробуждается мгновенье,

Как жизни выдох, вдох сомненья.

И счастлив, что еще живешь.

Предпочитая плачь, поешь.

И небо серое, как стены,

Опять свои вскрывает вены.

Чтоб не сгорела суть стихов

От ярких молний этих слов.

Быть может, ветер в день ненастный

Тебя, читатель безучастный,

Не посетят виденья снов,

Где стерты грани двух миров.

Но зачем мне теперь свет,

Если в письмах моих тюрьма.

Если в снах моих только бред,

Если в сердце моем только тьма.

2005 г.

Детдомовец

Не объясняй того, что между строк.

Здесь сердца ритм с неровностью дыханья.

Я был по жизни очень одинок.

В толпе искал я сущность пониманья.

Живая нить осеннего тепла,

И нет желанья с летом расставаться.

А дым от листьев спаленных дотла

Нас не разучит в жизни улыбаться.

Пусть почерк мой в амбициях избит

И не согнуть его в правописанье,

Кто в междустрочии улыбку разглядит,

Тот в нервный сон получит в назиданье.

Я – летний вздох последнего тепла.

Я – желтый лист вам под ноги упавший.

Прошу, не жги меня дотла,

Я – серый лист, забвенья пожелавший.

2002 г.

Книга посвящается детям-сиротам которых уже нет…

Как случилось так, что сотни тысяч детей, не имеющих родителей, вынуждены все свое детство подвергаться насилию и унижениям? А ведь общество видит лишь верхушку айсберга – самая страшная правда скрыта от всех. Как случилось так, что и без того несчастные, брошенные дети фактически отмечены клеймом «преступник»? Горе родители, как раньше так и сейчас могут запросто бросить свое родное дитя под чужой дверью или отнести еще живым на свалку. В сознании простых людей понятие «интернат» существует как нечто абстрактное.

Все знают, что такие заведения есть, и имеют о них поверхностное представление, пугая интернатом своих родных детей. Подавляющее большинство упорно делает вид, что это их не касается. На самом же деле ребенок-сирота и его неблагополучные родители – это изначально наши соседи и знакомые. А загубленные жизни – это последствия нашего молчаливого попустительства, нежелания вмешаться и помочь. Всем будет полезно прочитать эту книгу. Даже тем, кто годами работает с детьми-сиротами.

Эта книга заставит нас всех задуматься и об отношении к своим собственным детям, о том, кем они могут стать… Я всю свою жизнь призываю воспитателей в интернатах: Перестаньте выращивать этих детей как овощи в тепличных условиях и перестаньте их жалеть… Измените систему воспитания этих детей и прививайте им уже с детства, благородность, любовь к Отечеству и к Богу… Само общество не может и дальше делать вид, что этих детей не существует. На самом деле, ВЫРВАННЫЕ ИЗ РЕАЛЬНОСТИ – это не дети – герои этих рассказов, а те, кто держит эту книгу в своих руках прямо сейчас.

Так устроено наше общество – мало кто замечает чужие проблемы. Социальный работник без особого надрыва принимает решения и калечит чьи-то жизни. А политики, не имея представления о чужой боли, принимают законы. И получается, что эти дети остаются одни, брошенные, самостоятельно проходя свой непосильный жизненный путь. Какую боль и какие неизлечимые раны они несут в себе, выливая всю накопившуюся злость в общество. Эти дети вырастая, годами умалчивают своё прошлое. Читателю придётся самому делать выводы правда здесь написана или ложь…

Все вырученные средства от продажи моей книги пойдут на развитие спорта в школах-интернатах для детей сирот, где когда то учился и я…

Ферима Р.Н.

Эта книга сделает Вас сильнее или…

Email: [email protected]

Вконтакте: https://vk.com/ferima_rn