Текст книги "Ты погляди без отчаянья… (стихотворения)"

Из книги  «Фантазии»  («Колпона»)
1900

Бог любви

 
Однажды сошел ты на землю, о воплотившийся бог!
         Весь в цветах ты проезжал по дороге.
Знамя твое колыхал ветра медлительный вздох,
         Встречные девушки кланялись в ноги.
Цветами осы́пали юноши путь пред тобой,
         Жены цветы приносили в подолах,
Из бокуловых[25]25
  Бокул – большое вечнозеленое дерево с красной древесиной, цветет в период дождей нежными и ароматными белыми цветами.


[Закрыть] чащ плыл аромат хмельной,
         Солнце сияло в сердцах веселых.
Девушки собирались в храме твоем по ночам,
         И священных светильников пламя горело.
Клали тайком бутоны в твой опустевший колчан,
         Когда ты расходовал стрелы.
Задумчивый юный поэт у храма слагал свой напев,
         На ви́не[26]26
  Вина – индийский струнный музыкальный инструмент.


[Закрыть] бряцал вдохновенно,
К нему приближались олени, прислушивались,
                осмелев,
         Тигры внимали смиренно.
Когда ты с улыбкой брал свой гибкий разящий лук,
         Пощады просила невинная дева,
Но любопытство ее превозмогало испуг,
         И трогала стрелы твои, о бог Камадева!
Когда ты, благоухая в объятьях блаженного сна,
         Лежал на ложе зеленом,
Хитростью разбудить тебя старалась она, —
         Ножные браслеты звенели призывным звоном.
Когда красавицу в чаще ты видел, незримый
                стрелок,
         Вонзалось ей в сердце цветочное жало,
Она кувшин роняла в Джамуну, в быстрый поток,
         И странная боль ее поражала.
С улыбкой ты к ней подплывал в быстром своем
                челноке.
         Смущалась она и, покорно
В поток погружась, забавлялась, плескалась в реке,
         Бровь изгибая, смеялась задорно.
Снова пьянящая ночь, снова восходит луна,
         Мадхоби[27]27
  Мадхоби – вьющийся жасмин.


[Закрыть] нежный цветок закрывает вежды.
Красавица косы плетет, под деревом села она,
         Легки, как ветер, ее одежды.
Кулик печальный супругу зовет на прибрежье
                глухом,
         Их разделяет речное теченье.
Влюбленная девушка милой подруге тайком
         Свои поверяет мученья.
Мадана, бог наш, явись, заново плоть обрети,
         В гирлянде явись благовонной,
Не задувая светильник, к брачным чертогам приди,
         Дай радость чете влюбленной.
Молнией появись, приди, о улыбчивый бог,
         Девушкам счастье даруя.
Наши дома озари и касаньем божественных ног
         Оживи нашу землю святую.
 

 
Испепелив Камадеву[28]28
  Бог любви Камадева (Мадана), по преданию, был испепелен Шивой за то, что помешал его благочестивому созерцанию, но был воскрешен Шивой по просьбе других богов.


[Закрыть], что ты содеял, о Шива?
         Прах бога рассеял над ширью земли!
Слышится в стонах ветра Маданы голос тоскливый,
         Слезы его с небес потекли.
Рыданья богини Рати[29]29
  Рати – супруга Камадевы, богиня красоты.


[Закрыть] небеса оглашают и землю,
         Все рыдает, о милости Шиву моля.
Месяц фальгун[30]30
  Фальгун – месяц бенгальского календаря, февраль – март. Первый месяц весны.


[Закрыть] приходит, и, чьему-то веленью
                внемля,
         Вздрогнув, сознанье теряет земля.
Кто скажет, чья боль звучит, чей трепет прошел
               по струнам,
         Чья отзывается в сердце беда?
Нет, ни за что не понять сегодня девушкам юным,
         Куда их влекут стихии, куда!
О чем бормочет листва в кронах лесных исполинов?
         О чем жужжит, пролетая, пчела?
О ком тоскует подсолнух, лик золотой запрокинув?
         Куда речная вода потекла?
Что там луна серебрит? Чье там сброшенное
               одеянье?
         Чьи глаза отражает небес синева?
Чей ослепительный лик в солнечном тонет сиянье?
         Под чьими шагами шуршит трава?
В тревожном дыханье цветов чьи запахи ныне
                живы?
         Они, как лианы, душу мою оплели.
Испепелив Камадеву, что ты содеял, о Шива!
         Прах бога рассеял над ширью земли!
 

Упущенный миг

 
Лишь светильник на заре погас,
Встала я, гирляндой обвилась,
Крик кукушки услыхав со сна,
И в раздумье стала у окна.
По дороге алой, вижу, мчится
Мимо нас на царской колеснице
Юноша в короне золотой,
Отблеском рассвета залитой.
Повторяет: «Где же, где она?»
         Вышла я, мгновения бегут, —
Все же не решилась, смущена,
         Крикнуть: «Оглянись, я тут, я тут!»
 
 
Не зажгли еще в домах огня.
Подойдя к окну на склоне дня,
Собрала я волосы в пучок,
Золотой на лбу горит значок.
Вижу я, по сумрачной дороге
Юноша в печали и тревоге
 
 
Близится на взмыленных конях,
На его одежде пыль и прах.
 
 
Говорит он: «Где же, где она?»
         Я спустилась, грудь сомненья жгут…
Так и не сказала, смущена:
         «Утомленный путник, тут я, тут!»
Ночь. Горит светильник. Не уснуть.
Южный ветер бьет с размаха в грудь.
 
 
Дремлет птица в клетке золотой,
Сторож спит, застигнут темнотой,
В комнате невесты дым курений,
Плоть томится, дух мой в озаренье.
Подтянув, плотней к груди прижав
Покрывало цвета свежих трав,
Я сижу за дверью на земле,
         Путь безлюдный вдаль уходит, крут,
Повторяю в беспросветной мгле:
         «Несчастливый путник, тут я, тут!»
 

Гордость

 
Войдя, попросил он: «Взгляни на меня!»
Сказала: «Уйди!» – вид суровый храня.
Подруга, подруга, так было, поверь.
И все же за ним не захлопнулась дверь.
 
 
Поближе шагнул. Говорю: «Отойди!»
Взял за руки. «Брось, – говорю, – не серди!»
Подруга, подруга, верь, это не ложь.
В покое меня не оставил он все ж.
 
 
Приблизил лицо он вплотную ко мне,
«Фу», – сморщившись, я отвернулась к стене.
Подруга, подруга, клянусь, было так.
Он все ж не отстал, этот дерзкий чудак.
 
 
Губами щеки он коснулся моей.
Сказала я, вздрогнув: «Ну что ты? Не смей!»
Подруга, подруга, то сон или явь?
Он все ж отступить не подумал, представь.
 
 
Гирлянду надел на меня. «Ни к чему!
Возьми ее прочь!» – я сказала ему.
Подруга, подруга, как быть мне? Беда!
Ни страха у дерзкого нет, ни стыда.
 
 
Гирлянду мою захватив не спросясь,
Ушел он. С тех пор не смыкала я глаз.
Подруга, подруга, ах, слезы слепят,
Скажи, почему не пришел он назад?
 

Индия-лакшми

 
                 О ты, чарующая людей,
Ты, о земля, сияющая в блеске солнца лучей,
               великая Мать матерей,
 
 
Долы, омытые Индом шумящим, ветром – лесные,
               дрожащие чащи,
С Гималайскою в небо летящей снежной короной
                своей;
В небе твоем солнце взошло впервые, впервые леса
               услышали веды святые,
Впервые звучали легенды, песни живые, в домах
                твоих
               и в лесах, в просторах полей;
Ты – вечно богатство цветущее наше, народам
               дающая полную чашу,
Джамуна и Ганга, нет краше, привольней,
               ты – жизни нектар, молоко матерей!
 

Из книги  «Мгновения»  («Кхоника»)
1900

Пьяный

 
О пьяные, в беспамятстве хмельном
         Идете, двери распахнув рывком,
Вы все спускаете за ночь одну,
         С пустым домой идете кошельком.
Пророчества презрев, идете в путь
         Наперекор календарям, приметам,
Плутаете по свету без дорог,
         Пустых деяний груз таща при этом;
Вы парус подставляете под шквал,
         Канат перерубая рулевой.
                  Готов я, братья, ваш обет принять:
                           Пьянеть и – в пекло головой!
 
 
Копил я мудрость столько долгих лет,
         Упорно постигал добро и зло,
Я в сердце столько рухляди скопил,
         Что стало сердцу слишком тяжело.
О, сколько я убил ночей и дней
         В трезвейшей изо всех людских компаний!
Я видел много – стал глазами слаб,
         Я стал седым и дряхлым от познаний.
Мой груз пустой, весь нищий мой багаж
         Пускай развеет ветер штормовой.
                  Я понял, братья, счастье лишь в одном:
                           Пьянеть и – в пекло головой!
 
 
О, распрямись, сомнений кривизна!
         О буйный хмель, сбивай меня с пути!
Вы, демоны, должны меня схватить
         И от защиты Лакшми унести!
Есть семьянины, тружеников тьма,
         Их мирный век достойно будет прожит,
На свете есть большие богачи,
         Встречаются – помельче. Кто как может!
Пускай они, как жили, впредь живут.
         Неси меня, гони, о шквал шальной!
                  Я все постиг – занятье лучше всех:
                           Пьянеть и – в пекло головой!
 
 
Отныне я, клянусь, заброшу все, —
         Досужий, трезвый разум в том числе,
Теории, премудрости наук
         И все понятья о добре и зле.
Я памяти сосуд опустошу,
         Навек забуду и печаль и горе,
Стремлюсь я к морю пенного вина,
         Я смех омою в этом зыбком море.
Пускай, достоинство с меня сорвав,
         Меня уносит ураган хмельной!
                  Клянусь идти по ложному пути:
                           Пьянеть и – в пекло головой!
 

Мы живем в одной деревне

 
В той же я живу деревне, что она.
         Только в этом повезло нам – мне и ей.
Лишь зальется свистом дрозд у их жилья —
         Сердце в пляс пойдет тотчас в груди моей,
Пара выращенных милою ягнят
         Под ветлой у нас пасется поутру;
Если, изгородь сломав, заходят в сад,
         Я, лаская, на колени их беру.
                  Называется деревня наша Кхонджона,
                  Называется речушка наша Онджона,
                  Как зовусь я – это здесь известно всем,
                  А она зовется просто – наша Ронджона.
 
 
Мы живем почти что рядом: я вон там,
         Тут она, – нас разделяет только луг.
Их лесок покинув, может в рощу к нам
         Рой пчелиный залететь с гуденьем вдруг.
Розы те, что в час молитв очередной
         В воду с гхата их бросают богу в дар,
Прибивает к гхату нашему волной;
         Зачастую из квартала их весной
Продавать несут цветы на наш базар.
                  Называется деревня наша Кхонджона,
                  Называется речушка наша Онджона,
                  Как зовусь я – это здесь известно всем,
                  А она зовется просто – наша Ронджона.
 
 
К той деревне подошли со всех сторон
         Рощи манго и зеленые поля.
По весне у них на поле всходит лен.
         Подымается на нашем – конопля.
Если звезды над жилищем их взошли,
         То над нашим дует южный ветерок,
Если ливни гнут их пальмы до земли,
         То у нас цветет кадамбовый цветок.
                  Называется деревня наша Кхонджона,
                  Называется речушка наша Онджона,
                  Как зовусь я – это здесь известно всем,
                  А она зовется просто – наша Ронджона.
 

Из книги  «Дары»   («Нойбеддо»)
1901

* * *

 
На небе багровый кровоподтек,
Который не утро, не свет предрек:
Пылают израненные вечера,
Горит погребальный огонь костра
На побережье западных вод.
Факел корысти чадит и жжет, —
Последние искры летят во мглу…
Там силам земным возносят хвалу,
Но ты не прославлен и не воспет.
Твоей бесконечной радости свет
Над берегом Инда, в восточной стране,
В терпенье, в покорности, в тишине,
В этом уменье ждать без конца
Того, что навек утолит сердца.
 

Из книги  «Ее памяти»  («Шорон»)
1903

* * *

 
Пришла – и ушла… Приоткрыта дверь…
         Никогда не вернется домой…
Один лишь гость войдет в эту дверь, —
         Последний знакомый мой.
Придет, погасит лампаду мою,
         Подъедет его колесница.
Из дома он выведет душу мою,
         С ней в путь бездомный помчится.
 
 
Один я буду и ночь и день
         Свой здешний оканчивать труд.
Последнему гостю в последний день
         Другие мешать не придут.
Цветы и куренья будут готовы
         Для моленья в тихом дому.
Протянутся руки, к объятью готовы, —
         Я радостно гостя приму.
 
 
Та, приоткрывшая нынче дверь,
         Уходя, сказала тайком:
 
 
«Не плачь и открой перед гостем дверь,
         Перед тем, с кем ты незнаком».
Сказала: «Плети до конца плетеницу,
         От терний очисть и потом
Внеси совершеннейшую плетеницу,
         Бездомный, в свой новый дом!»
 

* * *

 
О, как ты столько дней, для всех неуловимо,
Существовала здесь, неслышна и незрима?
В заботы прятала сияние лица,
Открыта одному всеведенью творца.
Покорно-тихая, сквозь каждое мгновенье
Легко скользила ты, полна благоговенья;
Семью лелеяла любовью и трудом…
Но где таилась ты и здесь ли был твой дом?
Когда ты в ночь ушла и дверь еще зияла,
Вся красота твоя так дивно просияла!..
Вдруг все обрушилось, пред сердцем пало ниц, —
Ни плодотворных дум, ни начатых страниц…
Но ты передо мной, и ты не наважденье, —
Недвижным оком зришь всевечное рожденье.
 

* * *

 
Подруга, нет тебя ни дома, ни на гхате…
Плывешь ты в облике прекрасной Сарасвати[31]31
  Сарасвати – богиня красноречия, покровительница науки и искусств.


[Закрыть]
В столистом лотосе, и музыка звучит;
Желаний озеро у ног твоих молчит.
Ты отражением озарена вселенной.
Нет более преград красе всесовершенной,
Весь мир вокруг нее. Восторженно слиясь
Со светом истинным, теперь вкушаешь связь
С весельем всех миров. Звенят твои запястья,
Сверкают женственно и излучают счастье.
Твоя любовь жива в сердцах у смертных жен,
Твой благородный дух в их душах отражен.
Вселенский образ твой, источник благодати,
Обрел внутри меня лик Лакшми-Сарасвати.
 

* * *

 
Сегодня увидал я пачку писем старых, —
О, весть о нежности, о миновавших чарах!
Игрушки памяти… Вдали от глаз чужих
С какой заботою ты сохраняла их!
 
 
Течет река времен в беспамятстве жестоком,
И столько солнц и лун уносится потоком.
Страх обуял тебя – от дней и от ночей
Украдкой несколько любимых мелочей
Ты спрятала, сказав: «Они – моя отрада,
И у меня никто отнять не вправе клада!»
А нынче у кого найдется им приют?
Они уже ничьи, но дышат и живут,
С какой ты нежностью их берегла когда-то…
Тебя же кто-нибудь сберег ли так же свято?
 

* * *

 
Когда-то, свадебным смущенная нарядом,
Здесь, в мире суеты, со мной ты стала рядом,
И было трепетно соприкасанье рук.
По прихоти ль судьбы все совершилось вдруг?
То был не произвол, не беглое мгновенье,
Но тайный промысел и свыше повеленье.
И прожил я свой век с любимою мечтой, —
Что будем, ты и я, единством и четой.
Как из души моей ты черпала богато!
Как много свежих струй влила в нее когда-то!
Что создавали мы в волнении, в стыде,
В трудах и бдениях, в победах и беде,
Меж взлетов и потерь, – то, навсегда живое,
Кто в силах довершить? – Лишь мы с тобою, двое.
 

* * *

 
Нисходит полумрак и синим краем сари
Окутывает мир в его грязи и гари, —
Дом развалившийся, одежды рваной срам.
О, пусть, подобная спокойным вечерам,
Скорбь о тебе сойдет в мой бедный дух и мглою
Всю жизнь окутает с ее тоской былою,
Когда влачился я, изношен, хил и хром.
О, пусть она в душе, сливая зло с добром,
Мне начертает круг для золотой печали.
Желаний в сердце нет, волненья замолчали…
Да не предамся вновь глухому мятежу, —
Все бывшее ушло… Туда я отхожу,
Где пламя ровное в светильнике свиданья,
Где вечно радостен владыка мирозданья.
 

Из книги  «Посвящения»  («Утшорго»)
1903

* * *

 
Я, как безумный, по лесам кружу.
       Как мускусный олень, не нахожу
       Покоя, запахом своим гонимый.
О ночь фальгуна! – все несется мимо:
И южный ветер, и весны дурман.
       Какая цель меня во мгле манила?..
       К чему стремлюсь – безумье и обман,
              А что само дается, мне не мило.
 
 
И вырвалось желанье из груди.
       То мечется далеко впереди,
       То вырастает неотвязным стражем,
То кружит вкруг меня ночным миражем.
       Теперь весь мир моим желаньем пьян,
       А я не помню, что меня пьянило…
       К чему стремлюсь – безумье и обман,
              А что само дается, мне не мило.
 
 
Увы, моя свирель сошла с ума:
       Сама рыдает, буйствует сама,
       Сошли с ума неистовые звуки.
Я их ловлю, протягиваю руки…
       Но мерный строй безумному не дан.
       По морю звуков мчусь я без кормила…
       К чему стремлюсь – безумье и обман,
              А что само дается, мне не мило.
 

* * *

 
Тяжесть вязкой смолы в аромате мечтает излиться,
       Аромат навсегда в смоле затвориться готов.
И мелодия просит движенья и к ритму стремится,
       И торопится ритм к перекличке певучих ладов.
Ищет смутное чувство и форму, и четкие грани.
       Форма меркнет в тумане и тает в бесформенном
                сне.
Безграничное просит границ и тугих очертаний,
       И предел растворяется вновь —
               в беспредельной волне.
Кто в веках утвердил законы старинного спора:
       Созидание – в смерти, в покое – огонь
                мятежа?
Все стесненное молит свободы и жаждет простора,
       А свобода – ищет жилища и ждет рубежа.
 

* * *

 
Та женщина, что мне была мила,
Жила когда-то в этой деревеньке.
Тропа к озерной пристани вела,
К гнилым мосткам на шаткие ступеньки.
 
 
Названье этой дальней деревушки,
Быть может, знали жители одни.
Холодный ветер приносил с опушки
Землистый запах в пасмурные дни.
 
 
Такой порой росли его порывы,
Деревья в роще наклонялись вниз.
В грязи разжиженной дождями нивы
Захлебывался зеленевший рис.
 
 
Без близкого участия подруги,
Которая в те годы там жила,
Наверное, не знал бы я в округе
Ни озера, ни рощи, ни села.
 
 
Она меня водила к храму Шивы,
Тонувшему в густой лесной тени.
Благодаря знакомству с ней, я живо
Запомнил деревенские плетни.
 
 
Я б озера не знал, но эту заводь
Она переплывала поперек.
Она любила в этом месте плавать,
В песке следы ее проворных ног.
 
 
Поддерживая на плечах кувшины,
Плелись крестьянки с озера с водой.
С ней у дверей здоровались мужчины,
Когда шли мимо с поля слободой.
 
 
Она жила в окраинной слободке,
Как мало изменилось все вокруг!
Под свежим ветром парусные лодки,
Как встарь, скользят по озеру на юг.
 
 
Крестьяне ждут на берегу парома
И обсуждают сельские дела.
Мне переправа не была б знакома,
Когда б она здесь рядом не жила.
 

* * *

 
Сегодня, в Новый год,
                  несу к твоим ногам,
О родина! – мой дар
                  в благоговейном гимне.
Все, что в душе храню,
                  тебе я передам.
Сомнение и страх
                  отбросить помоги мне!
Я силу мышц принес,
                  и преданность сердец,
И благочестие,
                  старинных дум венец,
Стремленья наших душ,
                  всю силу наших жизней,
Всех радостей земных
                  начало и конец —
Все я принес тебе,
                  возлюбленной отчизне.
Хоть не богат мой дар,
                  молю тебя, ответь
На песенный призыв!
                  Дарю тебе с поклоном
Все, чем владею я.
                  Принес простую снедь
И не на золоте,
                  а на листе зеленом.
Поднос из золота
                  где я возьму теперь?
Молитве бедняка,
                  о родина, поверь:
«Избавь от нищеты
                  нас – в этой жизни бренной,
Дай нам остатки жертв,
                  открой к спасенью дверь
И пылью одари
                  стопы твоей блаженной!»
 
 
О Бхарат[32]32
  Бхарат – одно из названий Индии – по имени легендарного царя Бхараты, родоначальника Бхаратов, о войне между потомками которых повествует эпос «Махабхарата».


[Закрыть], – край родной!
                  Ты не скупой раджа.
Мудрец, ты дорог мне:
                  отец так дорог сыну.
К чему чужой наряд?
                  Наследьем дорожа,
Твой плащ молитвенный
                  на плечи я накину.
Богатство – в бедности,
                  в пустыне – голос вед,
В безмолвии – слова,
                  в глубоком мраке – свет,
В безверии – мечту,
                  в ночи – огонь молений,
Все – силой дум твоих
                  нам подари, аскет!
Так я молюсь тебе,
                  склонив свои колени.
 
 
Бесстрашия залог,
                  залог блаженства дай,
Волной бессмертья нас,
                  могучий, одари ты,
Дай нам иную жизнь,
                  открой дорогу в рай
Святым дыханием
                  таинственной амриты.
Ту жизнь нам подари,
                  которую – вдали
От грешной суеты —
                  отшельники вели,
Когда лампадой дум
                  чертог твой озарили
И смертные сердца
                  возвысить повели
Бессмертной мантрою
                  божественных усилий.
 

Из книги  «Паром»  («Кхейа»)
1906

Паром

 
Кто ты такой? Нас перевозишь ты,
        О человек с парома.
Ежевечерне вижу я тебя,
        Став на пороге дома,
        О человек с парома.
Когда кончается базар,
Бредут на берег млад и стар,
Туда, к реке, людской волной
        Моя душа влекома,
        О человек с парома.
 
 
К закату, к берегу другому ты
        Направил бег парома,
И песня зарождается во мне,
        Неясная, как дрема,
        О человек с парома.
На гладь воды гляжу в упор,
И влагой слез подернут взор.
Закатный свет ложится мне
        На душу невесомо,
        О человек с парома.
 
 
Твои уста сковала немота,
        О человек с парома.
То, что написано в глазах твоих,
        Понятно и знакомо,
        О человек с парома.
Едва в глаза твои взгляну,
Я постигаю глубину.
Туда, к реке, людской волной
        Моя душа влекома,
        О человек с парома.
 

Непотревоженная

 
Ты, как невеста, томленья полна,
        В раскрытом окне ты
        Застыла. Когда же
Старый торговец пройдет у окна,
        Ножные браслеты
        Неся для продажи?
Видишь – повозку тянут быки,
        Измучены полднем,
        Окутаны пылью;
Лодки плывут по глади реки,
 
 
        И ветер наполнил
        Их легкие крылья.
 
 
Смотришь в окно ты. Безлюден дом.
        В тени покрывала
        Ты спрятала взоры.
Как преломились в сознанье твоем
        Красой небывалой
        Вселенной просторы?
Сказочный мир твой создан мечтой,
        Туманною тканью
        Все сущее стало.
Был он рассказан бабкой седой —
        Нет в этом преданье
        Конца и начала.
 
 
Что – если месяц весенний бойшакх
        Ненастьем повеет,
        Примчит ураганы,
Что – если волны вскипят в камышах,
        Река озвереет,
        Затопит поляны?
Что – если в запертом доме твоем
        Вдруг станут качаться
        Все двери и стены,
С глаз покрывало спадет и вдвоем
        Придется остаться
        С огромной вселенной?
 
 
Смехом вселенной прокатится гром,
        Она над простором
        Литаврами грянет.
В образе Шакти[33]33
  Шакти – активная, созидательная сила различных божеств. Культ Шакти, особенно важен в шиваизме, где объектом поклонения стала Деви, супруга Шивы, в разных ее воплощениях.


[Закрыть] ворвется в дом
        И дрогнувшим взорам
        Внезапно предстанет.
Где же окажется дрема твоя
        И призрачность тени,
        Что в окнах мелькает?
Мир неживой твоего бытия,
        Игра сновидений? —
        Все мигом растает.
 
 
И глубину твоих черных очей
        Вдруг пламя, такое
        Горячее, тронет —
В буре души опьяненной твоей
        Все доброе, злое
        Мгновенно утонет.
Кровь твоя пляской жаркой струи
        В жилах забьется
        И в сердце бессонном.
Как затрепещут браслеты твои —
        И каждый зальется
        Серебряным звоном.
 
 
Молча сегодня стоишь у окна,
        Из комнаты темной
        На волю не выйдешь.
Думаю: грезой какой ты полна?
        Вот мир наш огромный —
        Каким его видишь?
Время текло, но приход и уход
        Всегда возникали
        Без смысла, без цели.
Жизнь твоя – цепь неприметных забот,
        Ничтожных печалей.
        Никчемных веселий.