Текст книги "Польские крылатые гусары"

За нетипичные действия, например сражение в пешем строю, на которое гусары не обязаны были соглашаться, а особенно за серьезный успех, такой, как победа в сражении, гусар необходимо было поблагодарить. Хотя бы только устно. Это ничего не стоило, однако поднимало самооценку рыцарей; благодаря этому они чувствовали, что пролитая ими кровь и понесенные расходы оценены, и это мотивировало их к дальнейшему несению службы.

Императорское оскорбление.

Император Леопольд I не участвовал в освобождении осажденной турками Вены в 1683 году. Столицу его государства лично спасал король Ян III Собеский. Польский король, равно как и его войско, ожидали после успешной битвы знаков императорской благодарности. Между тем первая встреча монархов, которая состоялась 15 сентября 1683 года, прошла в атмосфере небольшого скандала. Когда императору представляли королевского сына, гетманов и польских сенаторов, тот не соблаговолил даже поднять руку к шляпе, чтобы хотя бы сделать вид, что он ее снимает. Собеский, видя это, просто окаменел. Однако, не желая дать императору сатисфакции, а его окружению поводов к смеху, сказал еще несколько слов, после чего отъехал. В это время по желанию Леопольда I его проводили перед строем польской армии. Император: «[…] видел наше войско, которое было весьма опечалено и громко жаловалось на то, что их труд и потери не были награждены по крайней мере снятием шляпы»[65]65
  Ян III Собеский в письме к своей жене в лагере под деревней Шенау, 17 сентября 1683 года (Sobieski J. Listy do Marysieńki / oprac. L. Kukulski. Warszawa, 1970. S. 529).


[Закрыть].

Когда данные рекомендации выполнялись, то есть, когда к гусарскому товариществу относились соответственно, ряды гусарии заполняли рыцари, которые шли на войну не по приказу, а по зову сердца, а на ней «бились как львы»[66]66
  Это мнение о польской гусарии, сражающейся под Веной, авторства одного из лучших главнокомандующих в человеческой истории, князя Евгения Савойского (Eugиne de Savoie, Mйmoires du prince Eugйne de Savoie. London, 1811. Р. 2).


[Закрыть].

Слава

Стремление к славе и признанию, приумножение достижений предков, продолжение родовых традиций – это культивируемые и пропагандируемые польским шляхетским обществом элементы рыцарских обычаев. Быть шляхтичем означало быть потомком основателя рода, который своей отвагой заслужил включение его в рыцарское сословие. Это обязывало идти по следам предков, которые умножали славу и заслуги рода. Мотивировало к этому также желание дать хороший пример своим потомкам. Когда Станислав Жолкевский в 1606 году составлял свое завещание, он записал, что «[…] если бы он в битве погиб, то вместо черного бархата, который означает траур, его гроб должен быть покрыт бархатом ярко-красного цвета в знак того, что он пролил кровь за Речь Посполитую. И сделать это нужно не для красоты, а для того, чтобы это лучше запомнилось и для побуждения иных к добродетели и готовности пожертвовать собой для отчизны»[67]67
  Żółkiewski S. Pisma Stanisława Żółkiewskiego / oprac. A. Bielowski. Lwуw, 1861. S. 178, 179.


[Закрыть].

Жолкевский подал хороший пример – в 1620 году он в 73 года погиб с саблей в руке. На рассказах о его отваге и славной смерти был воспитан правнук гетмана и позднее король – Ян III Собеский.

Жолкевская церковь играла роль семейного мавзолея (именно в ней похоронены останки Жолкевских, Даниловичей и Собеских), а также пантеона рыцарской славы (в ней висели картины, представляющие наиболее известные триумфы гетмана Жолкевского и его правнука, короля Яна III Собеского).

Надгробие Жолкевского не только увековечивало погибшего гетмана. Оно выполняло также воспитательную функцию. Как написал король Ян III Собеский, «[…] родители наши […] приучали нас смолоду, чтобы мы никогда не были выродками своих предков, выставляя нам напоказ еще в детском возрасте великую их славу, отвагу и желание сражаться за честь церкви и отчизны, требуя от нас, чтобы мы вместе с азбукой учили надпись на надгробии нашего прадеда – О, какая честь и радость умереть за отчизну»[68]68
  Sobieski J. Excerpt z manuscriptu własnej ręki najjaśniejszego krуla JM. Jana III, w: Biblioteka pamiętnikуw i podróży po dawnej Polsce / oprac. J. I. Kraszewski. Drezno, 1871. T. 4. S. 142.


[Закрыть].

Славный прадед был для будущего короля не единственным примером. Среди других, близких и дальних членов семьи, сражавшихся за Речь Посполитую и служивших ей, был его старший брат Марек, который погиб в битве под Батогом в 1652 году. Смерть в то время собирала обильную жатву среди польского рыцарства. В той самой битве под Батогом погибли девять членов семьи Стефана Чарнецкого – тогдашнего поручника гусарского, а впоследствии гетмана. Сам Чарнецкий своими делами заслужил быть увековеченным упоминанием в польском национальном гимне.

Стефан Чарнецкий происходил из небогатой шляхты, проживавшей в Чарнцах Сандомирского воеводства. У него было восемь братьев и только одна сестра. Будучи молодым человеком, он был послан в армию и сделал головокружительную карьеру. Вначале под крылом старших братьев – Мартина и Павла – он служил в легкой кавалерии и дослужился до звания поручника. За заслуги в Смоленской войне 1634 года он получил крупную награду – двести влук (польская мера площади, равняющаяся приблизительно 16,8 га) земли. Благодаря этому, а также своим военным талантам, он начал службу в гусарии. С данным видом войск он был связан с 1635 года до самой своей смерти в 1665 году. Со временем Стефан Чарнецкий дослужился до звания ротмистра собственной гусарской хоругви, однако это не было пиком его военной карьеры. Им стала номинация на титул гетмана польного коронного. Как ни парадоксально, смерть не прервала роста его популярности. Во время избрания нового короля в 1669 году шляхта двух воеводств жаловалась, что не может избрать умершего гетмана королем и предложила, чтобы им был избран воспитанный в военной школе Чарнецкого гусарский поручник Александр Поляновский. Это свидетельствует о престиже, каким пользовался не только сам Чарнецкий, но также и гусары вообще. Спустя три десятилетия Франсуа Полин Далерак писал: «Гусарский поручник его Королевской милости по фамилии Поляновский был среди кандидатов, претендующих на то, чтобы стать королем Польши, когда король Ян Казимир отрекся от престола. Отсюда можно сделать вывод, что в гусарах служат люди выдающиеся и достойные»[69]69
  Dalerac F. P. Historya woyny wiedeńskiej B. Oss. rps. 1993/I. K. 20r.


[Закрыть].

Правда, выборы в 1669 году выиграл другой кандидат (Михаил Корибут Вишневецкий, сын Иеремии, героя войн с казаками), а не ученик Чарнецкого, однако Чарнецкий был удостоен впоследствии еще большей чести: в 1797 году была написана Мазурка Домбровского, которая с 1927 года является польским государственным гимном, в котором упоминается личность и заслуги Стефана Чарнецкого.

Слава… Как же был прав выдающийся прусский генерал Карл фон Клаузевиц, когда утверждал: «Из всех высоких чувств, какие наполняют людскую грудь в горячем вихре боя, ни одно чувство, и мы это признаем, не является таким мощным и длительным, как жажда славы и чести […]. Все иные чувства, какие могут быть более повседневными или могут казаться высшими […] не заменят, однако, амбиции и жажды славы»[70]70
  Перевод в: Clausewitz C. O wojnie / tłum.: A. Cichowicz, L. Koc. Krakуw, 2007. S. 50. В оригинале: «Von allen groЯartigen Gefьhlen, die die menschliche Brust in dem heiЯen Drange des Kampfes erfьllen, ist, wir wollen es nur gestehen, keines so mдchtig und konstant wie der Seelendurst nach Ruhm und Ehre […] Alle anderen Gefьhle, wieviel allgemeiner sie auch werden kцnnen, oder wieviel hцher manche auch zu stehen scheinen […] sie machen den Ehrgeiz und die Ruhmbegierde nicht entbehrlich» (Clausewitz C. Hinterlassene werke ьber krieg und kriegfьhrung. Berlin, 1867. S. 52).


[Закрыть].

И как в открытом поле могла конкурировать с польским рыцарством крестьянская пехота, из которой «[…] ничего хорошего не может получиться, никакой военной славы, из рот сбегают, поскольку человек неизвестного происхождения не уважает того, что является воинской добродетелью, без которой никто не может ни рисковать жизнью, ни пренебрегать опасностями»[71]71
  Disscurs Jerzego Zbaraskiego z 1629 r. (RNB. Sob. Dub. № 166. K. 6).


[Закрыть].

Патриотизм и любовь к свободе

К сражениям польского шляхтича мотивировали также патриотизм и любовь к свободе. Вопреки кажущемуся противоречию, эти два элемента составляют одно целое. Свободу польскому шляхтичу могла предоставить только Речь Посполитая. Более нигде в Европе дворянин не мог чувствовать себя таким же свободным и независимым от власти, как в Польше[72]72
  Sikora R. Wojskowość polska w dobie wojny polsko-szwedskiej. S. 12–15.


[Закрыть]. Гордость от того, что он является свободным человеком, была одной из доминирующих черт шляхетского мышления. Польский шляхтич свысока смотрел не только на холопов или мещан, но также на дворян других европейских государств, которые со страхом сгибали спины перед своими правителями. Сражаясь за Польшу, польский шляхтич бился не только за свою семью и собственность, но и за имеющиеся у него в отчизне права, политические и экономические привилегии, отсюда и глубокий, настоящий патриотизм польского шляхтича, для которого государство было не каким-то абстрактным, чужим и репрессивным институтом, а гарантом его свобод. Польский шляхтич говорил, что «отчизна не в стенах, не в границах, не в имениях, а в возможности пользоваться правами и свободами»[73]73
  Wisner H. Najjaśniejsza Rzeczpospolita. Szkice z dziejуw polski szlacheckiej XVI–XVIII wieku. Warszawa, 1978. S. 221.


[Закрыть], и за такую отчизну сражался, жертвовал своим имуществом и жизнью. Делал он это по собственной воле, поскольку служба в польской армии была добровольной[74]74
  Исключением была ситуация, когда созывалось посполитое рушение. В этом случае каждый шляхтич был обязан принять в нем участие. Однако посполитое рушение созывалось необычайно редко. (Посполитое рушение, или «всеобщее движение», – дворянское ополчение, образованное в результате военной мобилизации польско-литовской шляхты и принадлежащего им крестьянства. – Ред.)


[Закрыть].

Идеология равенства и индивидуализм

В отличие от остальной Европы, где существовали высшие и низшие дворянские сословия, в Польше с политической точки зрения вся шляхта была равной. Это отражалось и на отношениях, царящих в так называемой национальной (польской) части войска, в состав которой входила гусария. Сегодня это может шокировать, однако раньше каждый товарищ конницы польской части войска, а соответственно каждый товарищ гусарской или панцирной хоругви был равен не только своему ротмистру, но даже королю. Именно поэтому такой товарищ не говорил «служу под командой» того-то, а говорил «служу с» (например, с Его Милостью Королем)[75]75
  Sikora R. Fenomen husarii. S. 217, 218.


[Закрыть]. Поэтому гетман высказывал товариществу свои пожелания на поле битвы, достаточно часто он формулировал их как просьбу, например «прошу Вас сдержать натиск»[76]76
  Jan Chryzostom Pasek: Pamiętniki. S. 71.


[Закрыть]. В 1559 году польский гетман высказал следующую рекомендацию: «Если бы даже ротмистр хотел предать или сдать замок, тогда товарищи должны ему совместно противостоять, связать его и арестовать, после чего дать об этом знать гетману и слушаться приказаний поручника; а если бы с арестом предателя была связана какая-либо опасность, тогда нужно зарубить его самим товарищам, а также зарубить каждого, кто его поддерживал, поскольку, в противном случае, их бы не оправдало то, что сдал замок ротмистр, а не они, поскольку они являются не слугами, а товарищами, без согласия с которыми ротмистр не имеет права ничего предпринимать»[77]77
  Zebrzydowski F. Pouczenie wojenne przesłane przez Floriana Zebrzydowskiego Mikołajowi Radziwiłłowi, wojewodzie trockiemu i hetmanowi wielkiemu litewskiemu, w: Kutrzeba S. Polskie ustawy i artykuły wojskowe od XV do XVIII w. Krakуw, 1937. S. 86.


[Закрыть].

Ошибался бы, однако, тот, кто решил, что польская армия не имела военной иерархии. Такая иерархия существовала, однако отличалась от того, с чем мы имеем дело в современных армиях. Ошибался бы также и тот, кто утверждал, что идеология равенства шляхетского сословия основывалась на желание его представителей быть похожими друг на друга. Все обстояло совсем наоборот. Далеко идущий индивидуализм как шляхты, так и самого гусарского товарищества лучше всего был виден в одежде. Идея унификации формы была чужда гусарам вплоть до XVIII века. Мундиры долгое время ассоциировались с ливреями слуг, поэтому сначала в них начали одевать почтовую челядь[78]78
  Kitowicz J. Opis obyczajуw za panowania Augusta III / oprac. Z. Goliński. Warszawa, 2003. S. 167.


[Закрыть]. Товарищи пришли к ношению формы в несколько этапов. Первой, носящей мундир гусарской хоругвью в Короне, была хоругвь Жевуских (конец 20-х годов XVIII века). Второй – хоругвь Краковского епископа (1744)[79]79
  Ciesielski T. Armia koronna w czasach Augusta III / Warszawa, 2009. S. 480.


[Закрыть]. В Литве мундиры для всей гусарии ввел в обиход в 1746 году гетман Михал Казимир Радзивилл: «Для изысканности рыцарства польской народной части войска […] чиновникам и товариществу гусарских знаков носить кунтуши ярко-красного цвета с темно-синими планками, а жупаны синие […]. У почтовых гусарского знака верх ярко-красного цвета с синими планками, а шаровары синего цвета […]. Митюки под гусарскими знаками ярко-красные с синей бахромой […] без каких-либо вышитых цветочков […]»[80]80
  Radziwiłł M. K. Michała Kazimierza Radziwiłła, hetmana W. Ks. L., regulamin podczas koła generalnego wojskowego opisany, w: Polskie ustawy i artykuły wojskowe od XV do XVIII w. / oprac. S. Kutrzeba. Krakуw, 1937. S. 298.


[Закрыть].

Эта унификация должна была быть одновременно введена в коронном войске, однако гетман великий коронный Юзеф Потоцкий, который, видимо, имел уже готовые мундиры для своих хоругвей, поддался на уговоры Яна Тарло, призывавшего не вводить в кавалерии «этих ливрей»[81]81
  Ciesielski T. Armia koronna. S. 480.


[Закрыть]. Несмотря на временный успех традиционалистов, нововведений избежать не удалось. Енджей Китович объяснил, каким способом товарищество в Короне было принуждено к ношению мундиров: «Товарищ в каждой публичной компании был почитаем за изысканную особу; они всегда находились среди первых лиц, как гражданских, так и военных; даже своим офицерам, полковникам и ротмистрам (за исключением воинской службы) они не уступали места, разве что только выказывая уважение и интерес, считая себя равным каждому из перечисленных. В королевские покои, на оперы, балы, когда имелся запрет о допуске менее почитаемых людей, товарища впускали всегда, если признавали его за такового. А в связи с тем, что длительное время саксонские солдаты, называемые драбантами, держали караул в зале у короля и на операх, некоторые из них, кто плохо разбирался в гражданских, а уж тем более товарищеских званиях, лично определяли по одежде, стоит ли пускать или нет каждую особу. Кто был хорошо одет и шел с важным лицом, того впускали, хоть бы он был и плебеем, простым человеком; кто же был по внешнему виду негодным, а кроме того, непонятно одет, того останавливали перед покоями или же, если он силой пытался пройти в надежде на свое звание, отталкивали прикладами. Такие случаи часто происходили с товарищами и даже с офицерами национальной части польского войска и дали повод к принятию мундиров, ношение которых до тех пор польским товариществом рассматривалось как неравенство и срам. Вскоре, осмотрев коронное войско и убедившись, что это солдатское платье вызывает у саксонцев большее уважение, чем самая богатая шляхетская одежда, гетман Литовский Радзивилл придумал мундиры, после чего все как можно быстрее в них вырядились […]»[82]82
  Kitowicz J. Opis obyczajуw. S. 170.


[Закрыть].

Китович дополнил: «Цвет одежды и шаровар, прежде чем были приняты мундиры, выбирался согласно вкусу каждого. После придуманных великим литовским гетманом, князем Михалом Радзивиллом мундиров, для панцирных хоругвей были приняты следующие стандарты: жупан, верхняя часть шапки и шаровары ярко-красного цвета, кунтуш синего цвета; для гусарских: жупан, верхняя часть шапки и шаровары синего цвета, кунтуш ярко-красного цвета»[83]83
  Ibid. S. 166.


[Закрыть].

Обязательное ношение мундиров для коронной гусарии ввел только гетман Ян Клеменс Браницкий своим универсалом в ноябре 1763 года. Однако универсал не столько навязывал новый обычай, сколько санкционировал уже повсеместно распространенную в это время практику[84]84
  Ciesielski T. Armia koronna. S. 480, 481.


[Закрыть].

Прежде чем мундиры оказались на плечах гусарского товарищества, каждый старался идти в бой как можно более пышно. Принцип «покажи себя и блесни» был типичным примером ментальности польского шляхтича, и это не изменялось, когда шляхтич шел на воинскую службу. Наоборот, как настоящий защитник отчизны, в отличие от гражданских братьев шляхтичей, которые защитниками были только номинально, гусарский товарищ старался дополнительно подчеркнуть свою исключительность. Делал он это даже тогда, когда не носил доспехов. Именно для этой цели служило ношение лука, поскольку сабля как оружие, присущее каждому шляхтичу, таким отличительным элементом быть не могло.

Лук, как отличительную черту рыцарского сословия, описал неоценимый свидетель саксонской эпохи ксёндз Енджей Китович: «[…] в то время не было еще у товарищей мундиров; поэтому товарищ, желая отличаться от обычного шляхтича в компании и на публичных мероприятиях, прикреплял к своему боку сайдак, поскольку сабля, как повсеместно распространенное оружие, означала бы только шляхтича, но не товарища: доспехи и кольчуги использовать кроме как во время службы не полагалось, да и неудобно было»[85]85
  Kitowicz J. Opis obyczajуw. S. 168.


[Закрыть].

Чувство превосходства

Если польский шляхтич чувствовал свое превосходство над представителем любого другого сословия в Польше, если при этом он также ощущал свое превосходство над заграничным дворянством, то гусарский товарищ смотрел сверху вниз не только на каждого солдата, которого в то время носила земля, но также и на своих гражданских собратьев. Случающиеся время от времени поражения ничуть не изменяли данной ситуации. Гусар знал, что в битве лицом к лицу в открытом поле он не имеет себе равных. Свое граничащее с высокомерием чувство превосходства и уверенности в себе он демонстрировал как внешним видом, так и поведением. Ментальность гусарского товарищества лучше всего демонстрирует анекдот, который поведал нам французский дворянин Яна III Собесского: «В истории Польши имелся определенный момент, когда один король пожелал отступить перед неприятелем, наступающим на него превосходящими силами, а гусары помешали этому, надменно сообщив, что нет повода бояться, когда король находится под их защитой, поскольку даже если бы небеса должны были бы упасть, то и тогда гусары удержали бы их на своих копьях»[86]86
  Перевод из: Dalerac F. P. Pamiętniki kawalera de Beaujeu / oprac. A. Kraushar. Krakуw, 1883. S. 238. В оригинале: «l’Histoire de Pologne remarque qu’un Roy voulant se retirer de devant l’Armйe ennemie, qu’on luy disoit marcher а luy avecdes forces superieurs, les Houssars l’en empescherent, & luy dirent fierement qu’il n’avoit rien а craindre en leur compagnie, puisque si le Ciel venoit а tomber soutiendront de la pointe de leurs lances» (Dalerac F. P. Memoires du Chevalier de Beaujeu. Contenant ses divers voyages, tant en Pologne, en Allemagne, qu’en Hongrie, avec des Relations particulieres des Affaires de ces Payslа, depuis l’annйe MDCLXXIX. Amsterdam, 1700. S. 482).


[Закрыть].

Сейчас нам известно, что в действительности данные слова относились к польским рыцарям, принимающим участие в битве под Грюнвальдом в 1410 году[87]87
  Fredro A. M. Andreae Maximiliani Fredro Castellani Leopoliensis Militarium, seu axiomatum belli ad harmoniam togae accommodatorum libri duo. Accessere minutiora quaedam, ad ejusdem Authoris scripta. Andrzeja Maksymiliana Fredry kasztelana lwowskiego kwestia wojskowa, czyli o prawidłach wojny i pokoju dwie księgi. Wraz z pewnymi pomniejszymi pismami tegoż autora /tłum.: J. Chmielewska, B. Bednarek, wst. i przyp. M. Tracz-Tryniecki. Warszawa, 2015. S. 475, 798.


[Закрыть], что, однако, не изменяет того факта, что они прекрасно демонстрировали менталитет гусар XVII века.

Вера

«Знатные люди, выслушав мессу, стали готовиться к штурму. Из каждой конной роты было немало желающих из числа товарищей и пахоликов, а в конце и сами ротмистры, уведомив короля или гетмана, записали каждого в реестр. Пан Пенёнжек имел под своим началом под белой хоругвью с голубым крестом в центре около 300 человек, одетых в белые рубахи поверх доспехов, с обнаженным оружием в руках. […] Девиз: Господь Бог отблагодарит»[88]88
  Diariusz oblężenia Pskowa // Zeszyty Naukowe Muzeum Wojska / wyd. J. Urwanowicz. № 10. Białystok, 1996.


[Закрыть].

Так к штурму стен Пскова 8 сентября 1581 года готовились если не все гусары, то во всяком случае гусары Прокопа Пенёнжка. В данном описании можно увидеть огромную роль религии в жизни польского и литовского рыцарства. Месса перед битвой, девиз для войска, знамя, под которым рыцари шли в бой, – все это только начало длинного списка свидетельств, что гусария Речи Посполитой, а еще шире – ее шляхта была христианским рыцарством. Присутствовавший при подготовке этого штурма ксендз Ян Пётровский добавил:

«[…] надев поверх белые рубашки, взяв в руки меч и щит, ходили они один к другому прощаться и писать завещания»[89]89
  Piotrowski J. Dziennik wyprawy Stefana Batorego pod Pskуw. Krakуw, 1894. S. 79. Рейнольд Гейденштейн, который был секретарем короля Стефана Батория, писал, что гусары Пенёнжка и Ожеховского должны были идти на штурм с копьями (Heidenstein R. Pamiętniki wojny moskiewskiej / oprac. J. Czubek. Lwуw, 1894. S. 195).


[Закрыть].

Подобные завещания служили лучшим примером приверженности поляков христианству. Часто начинались они формулировкой «Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь». В самом тексте завещания также имелись многочисленные обращения к Богу и свидетельства религиозности. Например, в завещании Станислава Марцинковского, коморника земского Лелевского, который в молодости был солдатом, записано: «Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь. […] В первую очередь, благодарю Бога, в Троице своей единого, что позволил мне родиться и жить в святой римской католической вере. И желаю умереть и умираю, веруя во все писания, в какие святая церковь верит»[90]90
  Testamenty szlachty krakowskiej XVII–XVIII w. Wybуr tekstуw źrуdłowych z lat 1650–1799 / oprac. A. Falniowska-Gradowska. Krakуw, 1997. S. 19.


[Закрыть].

В бой шли с религиозными песнями, предварительно получив благословение у капелланов. Например, гусарский товарищ Ян Владислав Почобут Одляницкий писал[91]91
  Poczobut Odlanicki J. W. Pamiętnik 1640–1684 / oprac. A. Rachuba. Warszawa, 1987. S. 143.


[Закрыть], что в битве у реки Бася в 1660 году, после того как заиграла военная музыка, что было сигналом к атаке, солдаты двинулись на противника, запев песню о Святой Марии «O Gloriosa Domina» – одну из самых любимых религиозных песен польских рыцарей того времени[92]92
  Jan Chryzostom Pasek: Pamiętniki / opr. Roman Pollak. Warszawa: Państwowy Instytut Wydawniczy, 1987. S. 9.


[Закрыть], а предшествовало атаке благословение войска военными капелланами[93]93
  Другой пример можно найти у гусара Самуэля Маскевича, участника битвы под Клушино (Maskiewicz S. Dyjariusz Samuela Maskiewicza, w: Moskwa w rękach Polakуw. Pamiętniki dowуdcуw i oficerуw garnizonu polskiego w Moskwie w latach 1610–1612 / oprac.: M. Kubala, T. Ściężor. Kryspinуw, 1995. S. 167).


[Закрыть]. Иногда, как например под Берестечком в 1651 году, капелланы произносили короткие речи[94]94
  Diariusz wojny. S. 252. Porуwnaj: Jan Chryzostom Pasek: Pamiętniki. S. 14.


[Закрыть]. Интересно, что эти речи не всегда приводили к ожидаемому результату. Бывало, что вместо того, чтобы растрогать солдат, они возбуждали среди них смех[95]95
  Jan Chryzostom Pasek: Pamiętniki. S. 14.


[Закрыть].

Монахи-воины.

Служение капелланами не являлось единственным занятием сопровождавших войско монахов. Часто они происходили из шляхетских родов или же ранее были солдатами. Поэтому случалось, что капелланы активно участвовали в сражении. Так, например, было в бою под Посволем 29 сентября 1625 года, где элита литовской кавалерии (в составе двух гусарских хоругвей) разбила элиту шведской конницы – кирасиров из личной охраны короля Густава Адольфа, – поддержанных отборными рейтарами из других подразделений, – и учинила над ней кровавую расправу.

Как добросовестно было записано: «В данной стычке, среди прочих, выдающимся подвигом отметился монах-францисканец, который ехал с войском невдалеке от ксендза пана гетмана [Кшиштофа Радзивилла]. Наскочил на него один рейтар с пистолетом, выстрелил и промазал. Францисканец, который сердцем и душой был готов к бою, так ударил рейтара палашом, что отсек ему правую руку и ухо, после чего разрубил шею. Конь, на котором сидел этот рейтар, впоследствии был пойман пахоликами, но после вмешательства самого ксендза пана гетмана, на глазах которого произошел это поединок, вынуждены они были вернуть данного коня францисканцу как знак его победы»[96]96
  Księcia Krzysztofa Radziwiłła hetmana polnego Wielkiego Księstwa Litewskiego sprawy wojenne i polityczne 1621–1632. Paryż, 1859. S. 533.


[Закрыть].

Такие храбрые монахи встречались не только среди францисканцев. Мало кто знает, что одним из лучших снайперов в мировой истории и, с уверенностью, лучшим в истории Польши, был родившийся в 1599 году Станислав Муховецкий – военный, а впоследствии иезуит (вступил в орден в 1639 году). Он прославился во время осады Збаража в 1649 году: «С той башни стрелял чаще всего иезуит ксендз Муховецкий, наш украинец из Переяславской коллегии, который был прекрасным стрелком и владел хорошим ружьем, изготовленным в Вильно. За время осады, согласно всеобщему мнению, этот ксендз убил 215 казаков и татар из своего ружья»[97]97
  Akta Anni 1649 pod Zbarażem Nowym albo raczej diariusz w miesiącu lipcu za regimentu jm. pana Andrzeja Dąmbrowice Firleja kasztelana natenczas bełskiego, jm. pana Stanisława z Brzezia Lanckorońskiego kasztelana kamienieckiego, jm. pana Mikołaja Ostroroga podczaszego koronnego, w: Relacje wojenne z pierwszych lat walk polsko-kozackich powstania Bohdana Chmielnickiego okresu «Ogniem i Mieczem» (1648–1651) / oprac. M. Nagielski. Warszawa, 1999. S. 148, 149.


[Закрыть].

Эти снайперские достижения вспоминали еще долгое время после окончания осады. Например, в книге, изданной в 1668 году, отмечалось, что «[…] на казацкой войне во время осады наших в Збараже (1649), только один солдат, сведущий в данном искусстве (если ты хочешь знать его имя, то звался он Муховецким, был монахом ордена иезуитов и находился в нашем обозе как спутник одного духовного лица), убил выстрелами из мушкета двести четырех казаков (поскольку сражались с казаками и татарами). Он не обращал внимания на тех, кто шел прямо на него, только тогда готовясь к выстрелу, когда какой-нибудь казак или татарин в своей примитивной дерзости подходил ближе к укреплениям или, отличаясь среди иных своим воинским званием, шел перед хоругвями. Такого он брал на мушку и приговаривал к смерти. А кроме того, он до такой степени овладел стрелецким искусством, что, целясь из укрытия, попадал пулей не просто в человека, а в любую увиденную им незащищенную часть тела. Когда он убил первые десять человек, так быстро по всему войску разнеслась слава о его меткости, что сразу же с ним рядом встали солдаты, желая увидеть, правда ли это, и с огромным интересом смотрели на каждый выстрел, считая головы павших. И действительно, это может произойти везде, однако опыт показал, что в действительности произошло это не в сказочных рассказах, а в нашем крае»[98]98
  Fredro A. M. Andreae Maximiliani Fredro. S. 397–399. В оригинале: «Observatum enim, bello Cosaciano durante obsidione nostrorum ad Zbarasium (Anno Christi, 1649) ut unicus solus, ejus jaculatoriae artis peritus (vel si personam scire placet, Muchovieckius nomine, Laicus ex ordine Jesuitarum, qui pro socio, cuidam Patri, in castris aderat) CCIV. Cosacos, ictu sclopeti longioris (contra Schismaticos enim et Scythas pugnatum) necaret, idque obvios aspernatus, Verum ictibus non vulgariter pensatis, prout Cosacus, Tartarusve, stolida audacia, proximius munimenta proveheretur, vel militari officio conspicuus, ante signa apparebat, ad ictum necemque destinabat, adeo certus jaculandi, ut non integrum hominem modo, sed quidquid membrorum exereretur, ictu tangeret, ex occulto feriendo. Cum vero decem primos interemisset, ejusque jaculandi fama, per exercitum crebresceret, aderant curiosi, in quemque ictum intenti, caesorum capita calculantes. Immo, passim per alios, idem fieri posse, experientia docuit, ut extra miraculi famam, res apud nos habeatur» (S. 396–398).


[Закрыть].

Так начинали битвы. Однако прежде чем они начинались, воины выстраивались рядами и в это время начинали ободрять себя, при этом кто-то молился, кто-то пел богослужебные песни, например «Salve Regina» (Здравствуй, Королева), «Ave Maris Stella» (Здравствуй, Морская Звезда), «Sub Tuum Praesidium» (Под Твоей охраной)[99]99
  Szemberg T. Relacya prawdziwa o wejściu wojska polskiego do Wołoch i o potrzebie jego z pogaństwem w roku 1620 we wrześniu i październiku, przez Teofila Szemberga, sekretarza krуla jmci, ktуry w potrzebie tej obecnie był i odwagą zdrowia ojczyźnie służył, spisana, w: Pisma Stanisława Żółkiewskiego / oprac. A. Bielowski. Lwуw, 1861. S. 580.


[Закрыть]. При этом пение популярной в XV веке «Bogurodzicy» (Богородицы)[100]100
  Lenart M. Miles pius et iustus. Żołnierz chrześcijański katolickiej wiary w kulturze i piśmiennictwie dawnej Rzeczypospolitej (XVI–XVIII w.). Warszawa, 2009. S. 248.


[Закрыть] уже в конце XVI века подвергалось высмеиванию[101]101
  Albertus z wojny, w: Wyprawa plebańska. Albertus z wojny / oprac. A. Siciarek. Krakуw, 2003. S. 55.


[Закрыть]. В XVII веке от обычая пения «Богородицы» перед битвой окончательно отказались[102]102
  Lenart M. Miles pius et iustus. S. 239.


[Закрыть]. Пели ее только капелланы в лагерных шатрах[103]103
  Birkowski F. Kazanie Obozowe o Bogarodzicy. Przy tym Nagrobek Osmanowi Cesarzowi Tureckiemu: y insze Kazania. Krakуw, 1623. K. 2r.


[Закрыть].

Во время самой битвы на помощь призывали Иисуса[104]104
  Pamiętniki do panowania. T. 2. S. 87; Nowiny z Inflant o szczęśliwej porażce, ktуra się stała nad Karolusem książęciem Sudermańskim, przez jm. Pana Jana Karola Chodkiewicza, najwyższego hetmana Wielkiego Księstwa Litewskiego, dnia 27 Septembra w dzień ś. Stanisława, roku 1605. W Krakowie, w drukarni Mikołaja Szarffenbergera, Roku Pańskiego 1605 // Prasa ulotna za Zygmunta III / oprac. K. Zawadzki. Warszawa, 1997. S. 189.


[Закрыть], а если битву выигрывали, проводили богослужение с благодарственным молебном, во время которого пели «Te Deum laudamus» (Тебя, Бога, славим). В зависимости от обстоятельств, молебны проводили или в импровизированных условиях[105]105
  Jan Chryzostom Pasek: Pamiętniki. S. 18.


[Закрыть], или в выбранном шатре, вокруг которого собирались участники. Например, после битвы при Хотине в 1673 году: «Где закончилась эта страшная битва, все упали на колени, с благодарностями обращаясь к Богу во время богослужения, происходящего в шатре, к нашей радости, а не к радости Хуссейна Паши»[106]106
  Pieśń o szczęśliwym zwycięstwie z Turkуw w dzień świętego Marcina pod Chocimiem Roku Pańskiego 1673 otrzymanym [отсутствие места печати и года издания]. Karta 1v. (цит. по: Lenart M. Miles pius et iustus. S. 278).


[Закрыть].

В том случае для проведения молебна был выбран шатер побежденного турецкого паши Хуссейна[107]107
  Morsztyn Z. Sławna Victorya Nad Turkami od Woysk Koronnych, Wielkiego Xięstwa Litewskiego, pod Chocimiem otrzymana w dzień Świętego Marcina 1673. Słuck, 1674. K. Cv.


[Закрыть].

В апреле 1651 года канцлер Альбрехт Станислав Радзивилл записал: «Король [Ян Казимир Ваза], услышав рассказы о чудесном образе Богородицы в Хелме у схизматиков, забранном ими у униатов, привез его в лагерь и поместил в шатре для проведения там богослужения. Удивительно, но с того дня и до июня наше войско не оставляла удача»[108]108
  Radziwiłł A. S. Pamiętnik o dziejach w Polsce / tłum. i oprac. A. Przyboś, R. Żelewski. Warszawa, 1980. T. 3. S. 291.


[Закрыть].

Внешним признаком приверженности гусар христианству являлось также украшение доспехов и оружия. Примером могут служить надписи на рукоятках сабель: «Mater Dei Protectrix Poloniae sub Tuum praesidium confugio» (Матерь Божья, Покровительница Польши, поручаю себя Твоей защите), «O Maria, Maria semper immaculata da mihi virtutem contra hostes Tuos» (Мария, Мария, всегда безгрешная, дай мне отвагу против моих врагов), «Si Deus pro nobis, quis contra nos?» (Если Бог с нами, кто против нас?), «Pro Deo et Patria» (За Бога и Отчизну), «Ave Regina caelorum, Mater Regis Angelorum» (Кланяюсь тебе, Небесная Королева, Мать Ангельского Короля), «Бог моя надежда», «Покровитель доброй славы! Ты мой святой покровитель, защити мою честь, чтобы никто у меня ее не отнял 1540», «Когда меня стиснет тяжкая тревога, окружи меня своей опекой, Матерь Божья», «За Бога, за Отчизну», «Пусть будет славен Иисус Христос»[109]109
  Содержание надписей приводится по: Łepkowski J. Broń sieczna w ogуle i w Polsce uważana archeologicznie. Krakуw, 1857. S. 42, 43.


[Закрыть].

Христианские мотивы, – например, в виде изображения Божьей Матери – можно видеть на доспехах гусар (см. раздел «Защитное вооружение»), а также на знаменах, в том числе как до, так и после клятв во Львове короля Яна Казимира Вазы в 1656 году, во время которых он провозгласил Божью Матерь покровительницей и королевой Польши. Примером может служить знамя гетмана великого коронного Станислава Конецпольского. Секретарь французского посольства в Польшу Шарль Ожье, который познакомился с гетманом в сентябре 1635 года, писал о нем: «[…] он отличается огромной набожностью, и на штандарте его изображена Святая Матерь. Он живет одной только мыслью о разгроме неверных народов, с которыми часто сражался […]»[110]110
  В оригинале: «[…] Summae est ille nec fucatae pietatis, vexillo suo B. Virginem depictam habet. Nihil nisi infidelium populorum profligationem respirat, quibuscum saepe manum conseruit fuitque […]» (Оригинальный текст и перевод приводится по: Ogier Ch. Karola Ogiera dziennik podróży do Polski 1635–1636. Cz. 1 / tłum. E. Jędrkiewicz; wst. i objaśn. W. Czapliński. Gdańsk, 1950. Cz. 1. S. 278, 279).


[Закрыть].

И здесь мы переходим к главному вопросу. Действительно ли вера, декларируемая в вездесущей символике, была настоящей и глубокой или же только поверхностной? Не уверен, что на этот вопрос есть однозначный ответ. Однако с уверенностью можно сказать, что в опасных ситуациях богобоязненность польских рыцарей возрастала. Характерный пример можно найти в мемуарах гусарского ротмистра Миколая Мархоцкого. Описывая судьбу осажденного в Москве польского гарнизона (1611), Мархоцкий писал: «Там пошли мы послушать святое богослужение. Во время проповеди один ксендз Войцех, бернардинец, в Китай-Городе и другой ксендз Шумский, также бернардинец, в Крымгороде советовали нам дождаться завтрашнего праздника [Вознесение Святой Марии, празднуемое 15 августа] и молиться Святой Матери, а еще они перечислили нам примеры того, как часто в трудных ситуациях она своей помощью спасала верных. “И вы (это были их слова) надейтесь и веруйте в Господа Бога и увидите, что завтрашний праздник принесет большую надежду”. Мы пошли на свои позиции, каждый шепча молитву Господу Богу и Святой Матери. Каждому из нас тогда хотелось быть верующим»[111]111
  Marchocki M. Ś. Historia moskiewskiej wojny prawdziwa // Moskwa w rękach Polakуw. Pamiętniki dowуdcуw i oficerуw garnizonu polskiego w Moskwie w latach 1610–1612 / oprac.: M. Kubala, T. Ściężor. Kryspinуw, 1995. S. 99.


[Закрыть].

Вера позволяла человеку лучше справляться со стрессом, сопровождающим участие в военных действиях, которое могло закончиться мучительной смертью, увечьем или неволей, особенно опасались попасть в руки татар, у которых нормой было ужасное обращение с пленными. Однако это не означает, что каждый человек, который, находясь в ситуации непосредственной опасности, искал дорогу к Богу, после того как угроза миновала, оставался таким же стойким его приверженцем и строго соблюдал выполнение требуемых религией моральных норм. Существовали все же и такие, которые отличались глубокой набожностью не только на войне. К ним следует отнести гусара Яна Владислава Почобута Одляницкого. Об этом можно судить уже по тому, кому он посвятил свои заметки и дневник военной службы: «Пусть это будет к славе Господа Бога и Матери Божьей Милосердной, которая мне во время различных опасностей указывала верную дорогу и спасла от множества трудностей и хлопот, без которых ни один мой шаг не обходился и не обходится»[112]112
  Poczobut Odlanicki J. W. Pamiętnik. S. 117.


[Закрыть].

Также это видно из целой серии его разнообразных комментариев, относящихся не только к военным событиям. Божественная воля в земных делах была для него явлением естественным и повсеместным, а наиболее ярко это проявилось в его реакции на смерть первого сына, которого гусар вместе с женой оплакивал горькими слезами. В этот драматический момент он не только не отвернулся от Бога, но и с полной покорностью принял его приговор[113]113
  Ibid. S. 249.


[Закрыть].

Почобут Одляницкий не был исключением. С уверенностью можно утверждать, что многие товарищи из польской части войска, происходившие из шляхты, относились к вере весьма серьезно. Возьмем Яна Хризостома Пасека, в красочных воспоминаниях которого показано много особенностей жизни польского кавалериста, каких напрасно было бы искать в других источниках. 25 декабря 1658 года, готовясь к первому штурму захваченного шведами Кольдынга, Пасек записал: «Отдав себя под протекцию Бога и Святой Матери, дав обет каждый своему святому покровителю, мы компанией встали, простившись друг с другом как перед смертью. Ксендз Пекарский, иезуит, произнес перед нами речь […]. Затем он с нами говорил об акте раскаяния и всех тех обстоятельствах, которые остаются с теми, кто идет под меч. Подошел я к нему ближе и говорю: “Я тоже прошу тебя, мой благодетель, дай мне личное благословение”. Обнял он меня за голову и благословил, после чего, сняв с себя реликвию, надел на меня: “Иди же смело, не бойся”»[114]114
  Jan Chryzostom Pasek: Pamiętniki. S. 13, 14.


[Закрыть].

Если бы Пасек не относился к вере со всей серьезностью, разве попросил бы он ксендза о личном благословении? Да и дальнейшее его поведение, а также то, как он объяснял отсутствие потерь среди своих людей во время штурма. Приближаясь к замку, он приказал им петь богослужебную песню «Мы уже чествуем этого короля», а выходя из рва, они должны были кричать «Иисус! Мария!»[115]115
  Ibid. S. 15.


[Закрыть], из чего следует, что на самом деле он видел в Боге и Его Воле основную причину победы.

Ян Хризостом Пасек был очень верующим человеком. Иные рыцари, не говоря уже о челяди, сохраняли несколько большую дистанцию от духовных дел. Одним из них был Веспасиан Коховский, товарищ гусарской хоругви Краковского воеводы Владислава Мышковского, однако только до определенного случая. Поворотным моментом для него оказался эпизод битвы под Клецком, произошедшей 7 мая 1656 года. В этой битве Коховский получил два огнестрельных ранения в руку. Как он позднее объяснял, это была божественная кара за то, что он совершил за два дня перед битвой. В то время в ближайшем костеле в Гнезно из креста начала сочиться кровь. Все приняли это за чудо, и только недоверчивый Коховский хотел проверить, не шарлатанство ли это, и позднее вспоминал: «[…] дотронувшись пальцем до падающей капли, я убедился, что течет настоящая кровь»[116]116
  Kochowski W. Lata potopu 1655–1657 / oprac. L. Kukulski. Warszawa, 1966. S. 169; см.: Kochowski W. Postrzał w gnieźnieńskiej potrzebie, w: Wespazjan Kochowski. Poezje wybrane / oprac. P. Borek. Krakуw, 2003. S. 53.


[Закрыть]. С этого момента наказанный под Клецкем за свой скептицизм Коховский стал глубоко верующим. Да и не только он – подобные истории происходили довольно часто в эпоху, когда войны шли практически постоянно. То медальон с Божьей Матерью Ясногурской спас жизнь носящему его кавалеристу (пуля, пробив кольчугу, была остановлена медальоном)[117]117
  Такую историю пережил Адам Стшалковский в битве под Чудновым (Łaziński A. Cuda i łaski zdziałane za przyczyną Najśw. Maryi Panny Częstochowskiej. Częstochowa, 1938. S. 125).


[Закрыть], то горячая молитва Божьей Матери вылечила рану головы, полученную в результате татарского выстрела, и вернула голос, потерянный в результате неудачной операции[118]118
  Это история Адама Крыцкого, секретаря короля Сигизмунда III Ваза (Łaziński A. Cuda i łaski. S. 100,101).


[Закрыть], то передача себя в руки Божьей Матери уберегла спасавшегося бегством с поля битвы, практически утонувшего в полном доспехе рыцаря[119]119
  Это пережил Адам Твожевский в битве под городом Познань в 1704 году (Łaziński A. Cuda i łaski. S. 126).


[Закрыть]. Однако же…