Текст книги "Курсант. Назад в СССР 4"

Глава 6

Первый вопрос попался легкий: «Состав преступления: понятие и значение. Виды составов преступлений». Это любой сотрудник знает, кто хоть как-то с уголовно-процессуальной деятельностью сталкивался. Но вот второй вопрос… Я даже не знал, что статья-то такая есть в УК РСФСР.

Как-то пропустил ее, когда готовился. Бывает. А звучал второй вопрос даже абсурдно: «Статья 232. Уплата и принятие выкупа за невесту».

Во как… Интересное преступление. Оказывается, при советской власти ответственность была за деяния, которые признавались пережитками прошлого. Разное можно было найти в уголовном кодексе. Например, перлы типа: «Уклонение от примирения» и преступления, связанные с похищением этой самой невесты. Ну это еще можно понять. Невест красть нежелательно, если только они сами этого не хотят. И мстить по праву кровной мести тоже не есть гуд. А вот за калым наказывать…

Вздохнул и сел готовиться. Зверьков уловил на моем лице озабоченность и немного оживился. На стуле заерзал, и крысиные глазки его заблестели.

Вот, гад. Постоянно на меня косится. Видно, хочет со шпорой спалить. Только не выйдет. Шпор у меня нет. Сам их никогда не изготавливал.

Когда на истфаке учился, конечно, пользовался шпаргалками иногда. Но не своими. Таким добром нас девочки-одногруппницы снабжали. Помню, выходит кто-то из них из экзаменационного кабинета с лицом, полным волнения и радости, будто замуж вышла только что, и непременно восклицает:

– Кому шпоры?!

Такой вопрос означал, что студентка удачно сдала, и писульки ей больше не понадобятся. Девочка начинала вытаскивать из всех своих интересных мест испещренные мелким аккуратным почерком «фантики», а парни набрасывались на них, как куры на зерно. Если шпоры оказывались дельные – структурированные, понятные, компактные и информативные, то на них выстраивалась очередь. Приходилось тогда выстраивать некий порядок захода в кабинет безшпоровых. Чтобы потом благополучно передавать «гармошки» друг другу в коридоре.

Случалось, и мне перепадали шпаргалки. Особо я за них не бился, ведь пользоваться ими все равно не умел.

Всегда завидовал девчонкам, что с наглой моськой могли списывать прямо под носом у препода. Я же, когда доставал заветный листочек, вдруг краснел и начинал суетиться. Делал много лишних движений, постоянно озирался.

Мне казалось, что не только препод смотрит на меня, но и весь мир за мной бдит. Чувствовал себя мошенником и прохвостом и ждал, когда меня застукают и выгонят из кабинета.

Вот и сейчас хотел было стрельнуть у кого-нибудь ответ на каверзный второй вопрос, но прикинул и решил, что лучше не рисковать, учитывая особый интерес преподавателя к моей персоне. Буду тащить себя из болота за косичку своим умом.

Будем рассуждать логически. Преступление с выкупом – по категории явно небольшой тяжести, значит, срок за него предусмотрен минимальный. Год, не больше. Либо, как альтернатива, исправительные работы – тоже на этот срок. Так, с санкцией определились. Теперь диспозицию бы воспроизвести.

О чем вообще статья-то?.. Раньше выкуп давали за невесту ее родителям. Зачем? Чтобы компенсировать потерю трудовых рук в семье. Забрать женщину из одного трудового рабства в другое. Соответственно, рабовладельцу надо заплатить калым. Ага… Деньги раньше не в ходу были, и платить могли, например, баранами, лошадьми и другими верблюдами. Золотом тоже. Но на золото сейчас монополия государства, значит, в статье его не будет.

Прикинув возможные варианты, я родил эту самую злосчастную статью. Записал собственное произведение на отштампованный лист: «Принятие выкупа за невесту родителями или родственниками в виде денег, скота или иного имущества – наказывается лишением свободы на срок до одного года (естественно, с конфискацией выкупа, куда же без нее) или исправительными работами (и конечно же, тоже с конфискацией выкупа)».

Перечитал и порадовался. Из меня бы вышел неплохой законотворец. «Может, надо было на юрфак поступать?» – мелькнула в голове дурная мысль, которую я быстро прогнал, вспомнив, каким кайфом для меня было всегда раскрыть очередную темнуху. Даже уже будучи в годах, радовался каждому раскрытию, как молодой лейтенант своему первому удачному делу.

Тем временем первые сдающие уже потянулись к столу Зверькова. Самые смелые – они же и оказались самыми подготовленными. Отвечали уверенно и, на мой дилетантский взгляд, довольно неплохо. Зверек слушал их со скучающим видом, с трудом терпя до конца, и дополнительно ничего не спрашивал. На меня все поглядывал.

Удивительно. А говорили, что он кучу вопросов задает и валит. Но, очевидно, он сменил тактику. Так сказать, заманивал крупную дичь, то есть – меня. Дескать, смотри, как просто сдавать мне экзамен. Давай уже, Петров, расслабься и иди, отвечай!

Перед смертью не надышишься, и я пошел следующим. Но Зверьков не дал мне сесть, а вызвал вдруг предо мной другого. А потом следующего. Четыре раза он не давал мне начать, мариновал, падла! Наконец я добрался до его стола.

Зверьков потирал потные ручонки.

– Первый вопрос, – начал я свой рассказ и хотел зачитать название вопроса, но препод меня вдруг оборвал.

– Давайте сначала второй, – видно, решил меня сразу сбить с толку.

Второй так второй. Ответ я на него выдумал, сейчас посмотрим, насколько получилось близко к оригиналу.

Я рассказал, как звучит статья, ответственность, предусмотренную за деяние, после приплел туда выдуманную мной же судебную практику (у каждой уважающей себя статьи она есть). Рассказ вышел ничего себе так. Очень правдоподобно.

Зверьков хмурится, потому что держусь я спокойно, отвечаю уверенно. В середине моего ответа он встаёт, и как ни в чем не бывало молча выходит из аудитории, и через минуту возвращается с кружкой чая.

– Продолжайте, – говорит он мне, будто бы и не выходил.

– По второму вопросу у меня все, – сказал я.

– Давайте первый тогда.

До второго не докопался. Странно. Но не стоит расслабляться. Тактика, наверно, у него такая.

Первый знаю, как отче наш, но победу праздновать рано. Мелкий пакостник явно что-то задумал, чего я не могу разгадать.

Начинаю рассказывать. Зверьков вдруг неожиданно достает из портфеля засохший пряник, разламывает его на две части и одну начинает макать в чай. Потом, мерзко причмокивая, начинает его рассасывать. На меня это никак не действует, тогда он решил ударить по моей брезгливости (прознал же, гад).

Выплюнул кусок пряника обратно в чай. Потом выудил его ложечкой и снова зажевал.

Меня передернуло, но я стойко продолжал. Зверьков стал меня перебивать и спрашивать абсолютно левые темы, никак не соотносящиеся с моими вопросами. Я уже и про объект, и про субъект преступления ему рассказал, и про форму вины, и даже дошел до специальной части УК. А он все спрашивает, гад, и спрашивает.

Я постепенно раскрываю уже весь курс уголовного права. Мельком вижу, как остальные курсанты спешно записывают за мной. Как только кто услышит ту тему, что как раз у него в билете, строчат, аж ручки дымятся.

Увидев, что информация моя не уходит впустую, а ложится в праведное дело борьбы с экзаменатором, я начинал излагать мысли помедленнее. Пусть товарищи подробненько все запишут. Хоть этим Зверькову отомщу. Жаль, что преподам морды бить нельзя. Так уже ходил бы он с фингалом еще час назад. Когда я только сел отвечать.

Времени прошло много, но я кремень. Зверьков понял, что тактика «пряника» со мной не работает, и снова начал меня перебивать. Вставлять какие-то дурацкие «заклепки» и уточняющие вопросы, которые были совсем не уточняющими, а скорее доскрёбами.

Я уже треть учебника пересказал. Мне несложно. Готовился же. А Зверьков психует, ножкой дергает, пальцами по столу барабанит, всячески сбить меня пытается.

Тут в аудиторию заходит методист.

– Вениамин Карпович, – обратился он к преподавателю. – Извините, что прерываю, тут нужны ваши подписи. Срочно.

– Да, конечно, – Зверьков демонстративно берет ведомости, ставит в них закорючки, а мне кивает:

– Вы продолжайте, продолжайте.

А сам начинает перебрасываться дежурными фразами с методистом. Вот, сука! Тогда я прибавляю громкости.

Препод продолжает шумно перелистывать ведомости, тыкает в строки пальцем, что-то спрашивает методиста. Из-за собственного голоса я не слышу.

Методисту уже становится неудобно передо мной.

– Может, я попозже зайду? – спрашивает он Зверькова. – Или потом сами зайдете в методкабинет.

– Нет, что вы?! – восклицает Зверек еще громче меня и машет перед моим лицом кривыми ручками. – Я сейчас все подпишу. Подождите минуту.

Был бы я студенткой-отличницей, на меня это могло бы подействовать. Но на меня и не такими руками махали. Продолжаю рассказывать, добавив в голос издевательской монотонности. Смотрю, курсанты уже приноровились ко мне и записывают не спеша.

А вот методист уже несколько раз порывался уйти. Но Зверек в папку с ведомостями вцепился крепко. Как кот в мышь. Методист вежливо пытался ее отнять и смыться, но проиграл схватку за бумаги. Зверьков чуть ли не распластался на них, и делал вид, что внимательно их изучает, периодически хмыкая и восклицая:

– Интересно! Ой, простите! Я не там подпись поставил. А где нужно было? Здесь? Или здесь?

– Ничего страшного, Вениамин Карпович, – уже раздраженно, но чтобы не мешать мне, вполголоса отвечает методист. – Я все поправлю. Вы вот здесь просто распишитесь, и я пойду уже.

Думаю, по хрипотце в моем голосе он догадывается, что этот экзамен уже стал для меня бесконечным Сизифовым восхождением.

– Здесь? – Зверьков же в ответ медленно проводит пальцем по графам, будто бы сверяя нужные строки, но подписывать не торопится. Берет опять кружку с чаем и начинает шумно прихлебывать.

В это время методист, улучив момент, подхватывает бумажки и спешно выходит из кабинета, бросая на ходу:

– Не забудьте зайти сегодня в методкабинет, вы не везде еще расписались.

В его голосе уже нет учтивости, а сквозит еле сдерживаемое раздражение.

Я закончил отвечать. Держусь эффектно, откинувшись на спинку стула. Нога на ногу. Лицо невозмутимое, будто я балет по телеку смотрю, а не экзамен полтора часа кряду отвечаю.

Зверькова передернуло, но он быстро взял себя в руки. Попробовал еще погонять меня по предмету. Задал еще дурацкий вопрос.

– Это же я уже рассказывал, – ответил я, состряпав недоуменный вид. – Еще раз повторить?

– Нет, не надо, – поморщился тот и сказал. – Назовите основные принципы уголовного судопроизводства.

– И это я вам рассказывал, – в этот раз я соврал, нащупал слабое место Зверька. Он теперь не знает, что пропустил в моих ответах, пока пытался сбить меня.

Тогда препод выудил из своего арсенала каверзный вопрос, стоящий на стыке уголовного права и других наук, чуть ли не хиромантии. Явно не по программе.

Я замолчал. У Зверькова торжествующе блеснули глазки. Невдомек ему, что паузу я специально сделал. Типа раздумывал. Но это для него вопрос кажется каверзным. А я все-таки историк по образованию. И рассуждать о «высших материях» и молекулах бытия обучен. Правда, с первого моего студенчества много воды утекло, но я ещё и любил на историко-публицистические темы передачки разные смотреть по телевизору. Подкованность в этом вопросе у меня немного осталась. Выложил я ему свое видение на «правду жизни».

Тут препод совсем задергался. Свою нижнюю губу чуть не отжевал. На стуле заерзал. Схватился за кружку с чаем, а она уже пуста оказалась. Вытащил оттуда ложечку, облизнул. Снова засунул ее в кружку. Снова вытащил и облизнул, зубами по ней клацнув.

Тем временем я закончил отвечать и резко сменил монотонное повествование на возглас:

– У меня все, Вениамин Карпович!

Тот аж подпрыгнул на стуле. Глазенками завращал, наконец, взял зачетку и смотрит на меня крысиным взглядом:

– Даже не знаю, что вам поставить…

Вот, гаденыш! Еще и с оценкой меня мурыжит. Ясен пень, что выше тройки не нарисует. Но меня и «международная» устроит. В отличники не стремлюсь. Для меня главное не процесс, а диплом. А красный он будет или фиолетово-зеленый, мне параллельно. Диплом мне нужен будет (если все пойдет как планирую) только лишь раз в жизни, для кадров, когда обратно в УВД вернусь.

А Зверьков сидит, затылок почесывает. Платочек достал даже и сморкнулся пару раз. В думках весь. Потом снова берет мою зачетку и громко объявляет, собираясь вписать оценку:

– Удовлетворительно!

И тут происходит невероятное. Курсанты, даже те, кто не шибко в учебе преуспел и рисковал не сдать предмет, сначала глухо зароптали. Потом, подхватывая друг за другом, возмущенно воскликнули:

– Вы издеваетесь?! Да Петров знает больше вас! Почему тройка! Два часа отвечал! Все ответил!

Чтобы возмущения не переросли в бунт, Зверьков ретировался. Что-то начертил в зачетке и швырнул ее мне. Я не спеша взял и, раскрыв, посмотрел на графу с оценками. Там коряво дрожащей рукой было выведено слово: «Отлично».

Вышел я из кабинета победителем. Следующие курсанты выскакивали быстро. На меня все силы упырь потратил и больше никого не мурыжил. Сдали все кроме одного курсанта, что на экзамен не явился.

Глава 7

– Исхудал-то как, совсем тебя там не кормят! – причитала мать.

После этих слов она снова повисла у меня на шее, даже не дав скинуть форменные ботинки. Я топтался в прихожей родительской квартиры и обнимал мать в ответ. Виделись мы редко. Как-никак это была всего третья моя увольнительная за несколько месяцев учебы. Улучив момент, я освободил одну руку и протянул ее отцу, который пытался ко мне пробиться.

– Мам, мой вес не изменился. Ты просто давно меня не видела.

– Не наговаривай, Поля! – поддержал отец, радостно тряся мою руку. – Настоящий мужчина не пузом велик должен быть, а плечами. Все у него нормально!

– Да ты посмотри на его лицо! – не унималась мать, наконец, от меня отлипнув. – Где щеки? Где румянец? Кожа да кости!

– Ну, щек у меня никогда не было, – улыбнулся я. – А кожа бледнее стала – так зима на дворе. Солнышка меньше.

Мать смахнула рукавом ситцевого халата слезы радости:

– Проходи скорее, рассказывай, как ты там? По-прежнему нравится учиться? Совсем не звонишь. Когда у вас каникулы уже? Приходишь раз в вечность, только сердце бередишь.

– Мам, я же тебе говорил, у нас не каникулы, а отпуск. Мы не студенты, а сотрудники. И зарплату получаем, а не стипендию.

– Да помню, – отмахнулась она, – лучше без всяких зарплат и стажа, но домой бы вас почаще отпускали.

– Уже скоро. До февраля немного осталось, там отпуск каникулярный целых две недели будет. А потом обещают отличившихся в учебе на каждых выходных в увольнение отпускать. Троек у меня нет, так что, надеюсь, буду в числе этих самых отличившихся. Сказали, что курс наш устаканился, все неблагонадежные отсеялись, и теперь нас можно в город выпускать.

– Ну, слава Богу, хоть видеть тебя чаще буду. А то ты опять сегодня, чувствую, дома не весь день пробудешь. К Соньке убежишь. Я борщ сварила. Твой любимый. Вымой руки, а я побежала накладывать. Тебе мяса побольше? Как всегда?

Я не стал спорить, для мамы я всегда выглядел голодным. Но по ее борщу с янтарными «прожилками» я тоже соскучился.

В школе нас кормили неплохо. Но разнообразия не наблюдалось. Особенно перебор с капустой был. Продуктовый склад забили квашенным салатом под завязку, и бигос ели почти каждый день в самых разных его вариациях. До учебы в школе милиции я и не подозревал, сколько, оказывается, блюд можно приготовить из квашеной капусты.

– Ты как поживаешь? – пока мать суетилась на кухне я, наконец добрался до отца. – Что на работе нового?

– Да разве это работа, – отмахнулся отец. – Уголь в топку швырять да давление сбрасывать. А у меня, между прочим, высшее журналистское. Только волчий билет мне выдан. Даже в школу учителем не взяли, не говоря уже про газету. Но зато график удобный в кочегарке. Сутки там, а двое дома. Во, смотри! Обои в зале поменял и окно покрасил. Есть время теперь по дому заниматься. Не то, что раньше. Мотался с репортажами по области каждый день. А потом ночами статейки клепал. И выходных-то толком не видел.

Последние слова отец произнес с какой-то грустью. Будто пытался убедить себя, что заурядный кочегар – гораздо лучше, чем успешный журналист.

– Какие твои годы, – похлопал я его по плечу. – Ты у меня еще молодой. Найдешь другую работу. Слушай… А хочешь, я с Гошей поговорю? У него связей в городе, как зерна в колхозе. Мигом найдет тебе тепленькое местечко.

– Никогда Петровы ни у кого ничего не просили, – отец многозначительно поднял палец вверх. – Сам разберусь. – Отец понизил голос и еле слышно добавил. – И потом. Гоша последний человек в городе от кого бы я хотел принять помощь.

– Гордый какой нашелся! – из кухни выглянула мать. – Только о себе и думаешь. А у тебя семья вообще-то. Что плохого, если тебе помогут? Правильно сынок предложил.

– Молчи, женщина, – улыбнулся отец. – Мужики сами разберутся. На той неделе на завод схожу. Может, там клерки нужны. В кадры или еще куда.

– Уже месяц ты туда идешь, – мать уткнула руки в бока. – Только я сомневаюсь, что платить будут там больше, чем кочегару. Ну хоть стирки меньше будет и дымом от тебя не будет нести. Вот, чтобы в понедельник и сходил. Ясно?

Назидательное выражение лица матери сменилось на улыбку:

– Садись, сынок, за стол.

Она снова скрылась на кухне, а отец, опустив глаза, подошел ко мне поближе и вполголоса проговорил:

– Слушай, Андрюш. Может, она и права? Как-то несподручно мне уголь таскать, когда я раньше в галстуке ходил и не руками, а головой работал. Ладно, убедил. Поговори с Гошей. За всю жизнь я на велосипед только и заработал. Чувствую, менять надо что-то в жизни…

– Конечно, поговорю. Завтра же. Мы с Соней в ресторан «Октябрь» идем. Он каждый вечер там.

– Каждый день в ресторане, – вздохнул отец. – Живут же люди…

* * *

Увольнительные выходные пролетели как один миг. За это время мне надо было успеть повидаться с родителями, с Соней и друзьями. Еще и Олежку навестить. В общем, разрывался как мог.

Трошкин и Быков даже на меня немного обиделись – на встречу с друзьями я смог выкроить всего несколько часов. Только Погодин ничего мне по этому поводу не высказал, он, как человек служивый, все понимал.

У него и самого теперь времени было в обрез. После работы в группе Горохова начальство, наконец, его приметило и нагрузило по полной настоящей работой, освободив от обязанностей «секретарши».

– Спасибо тебе, Андрюха, что в люди помог мне выбиться, – с усмешкой сказал он мне при встрече, – вот только без выходных теперь иногда вкалываю. Особенно когда закрытие месяца или квартала, а спрашивают с меня как с целого капитана. Знаешь, я уже начинаю скучать по бумажкам.

Но по глазам было понятно, что это только для разговора сказано – взгляд у него теперь был куда увереннее и острее. Приятно смотреть.

– Не ной, Федя, – похлопал я друга по плечу. – Ты знал, куда идешь. Даст Бог, скоро напарниками с тобой будем. Отучусь и в УВД наш по распределению приду.

– Так иди уже сейчас! В вашей школе, конечно, оперативников готовят, но ты сам кого хочешь научить можешь. Тяжко мне без тебя. Думать много приходится.

– Думай, Федя, думай. Я всегда в тебя верил. А без диплома мне дороги нет. Второй Горохов в ближайшее время вряд ли в Новоульяновске предвидится. Если только еще один маньяк не заведется. Тьфу-тьфу…

– Я и так много думаю в последнее время. А скоро за троих пахать придется. Разнарядка в управление пришла. Тридцать человек забирают на месяц в Москву летом. Олимпиаду охранять, чтоб ей пусто было. И соревнований-то на две недели с хвостом, но забирают на месяц. Сказали, что милиционеров учить будут с иностранцами управляться. А что там уметь? Хау дую ду и гудбай. И вместо «С новым годом» – «С Рождеством» говорить. Хотя какое рождество летом? Вот… Всего-то два слова надо выучить. А вообще, если иностранцы к нам едут, пускай сами русский учат. На нем полмира говорит как-никак.

– Ну это ты, Федя загнул. По территории мы конечно, почти полмира, а вот по численности населения – буржуйский английский сейчас в почете. Это еще скажи спасибо, что китайцев пока мало. Чувствую, скоро все китайский язык будем учить.

– Не-е… Китайцы, хоть и коммунисты, но страна у них отсталая. Технологий нет и промышленность зачаточная. Рис да бананы. Не думаю, что когда-нибудь это изменится. Если только СССР не поможет. Да фиг с ними, с китайцами. Я тут одно дело хитрое раскрыл, – Федя вдруг выпучил глаза. – Представляешь! Квартира сгорела у директора мясокомбината. Похоже было на несчастный случай. Будто проводку замкнуло. Только наблюдалась одна интересная нестыковочка. Пожарным, чтобы в квартиру попасть, пришлось дверь выбить, хозяева не смогли отпереть. Потому как в замочной скважине спичка обломанная засела. Как специально, чтобы дверь было не открыть – уже после того, как загорится.

– Ну, может, дети нахулиганили, – пожал плечами я. – И спичку сунули в замок.

– Вот и все так подумали, – кивнул Федя, радостный, что я тоже сейчас «как все», а он этот клубок распутал. – Но ты сам меня учил, что совпадений не бывает. Пожар и спичка в замке в один день. Очень странно, да?

– Согласен, – кивнул я, – Чаю еще?

– Не, спасибо, – Федя гостил у меня в общаге и поглядывал на наручные часы, так как я сразу его предупредил, что скоро будет смена караула (ждал в гости Соню).

– Замок тот на экспертизу забрали. Я Вите Драгунову весь мозг вынес, чтобы он быстрее трасологию провел. Но она ничего не дала. Витя сказал, что замок посторонним предметом не отпирался. Никаких следов отмычек в канале скважины для ключа не обнаружил. Стало быть, в квартиру никто не проникал, и поджог, вроде бы, отметаем. По этому материалу следователь даже отказной готовился состряпать, мол, нет признаков состава преступления. Но меня червячок грыз.

Федя даже сделал паузу – для пущей важности, чтобы насладиться моментом.

– Кто-то же эту спичку засунул в скважину. Но кто и зачем? И где второй обломок от спички? В подъезде после пожарных, как после бомбежки. Но я все внимательно осмотрел. Не было обломка спички нигде. Как ты и учил, чуть ли не с лупой осматривал каждый квадратный сантиметр.

– Что-то не припомню, чтобы учил тебя по полу ползать, – улыбнулся я. – Это прерогатива криминалистов.

– Ага, рассказывай. Сколько раз видел, как ты, пуще заправского эксперта, словно ищейка, на месте происшествия рыскаешь и каждую мелочь подмечаешь. Вот и я подъезд обшарил. Сверху донизу, но не было обломка.

– И что?

– А то, – Федя еще больше засиял, радуясь, что я до сих пор не понял, где собака зарыта. – Значит, кто-то фрагмент этой спички с собой унес.

– Зачем?

– Это уже другой вопрос, самое главное – «кто». Стал я тогда всех соседей опрашивать, мол, не видели ли кого-то чужих в подъезде. Но бестолку. Правда, бабулька одна сказала, что через стенку слышала, как потерпевший недавно с женой ругался, кричал сильно, и посуда билась. У бабульки после этого даже отит приключился… Ухо заболело, потому что стена холодная была, к которой она прислонялась. Я сразу вопросики по поводу этой самой ссоры потерпевшему адресовал. Он дядька важный, солидный. В обхвате как Фрекен Бок и даже голосом похож. Сказал, что не ваше это дело. Дескать, семейные ссоры касаются только их с женой и тещи немного. Но я за ним так внимательно наблюдал и заметил, что после вопроса моего он как-то погрустнел и осунулся. А глазки его заплывшие потухли совсем. И тут я представил, как бы ты дальше поступил на моем месте, чтобы дожать его. И решил спровоцировать директора. Спросил, не его ли любимая женушка квартиру собственноручно подожгла и спичку в замок вставила. Чтобы отомстить за побои мужнины. А он как закричит, как поросенок на бойне. Не бил, мол, я жену, мы просто ругались. И не могла она квартиру поджечь. За такое не поджигают. Ревнивый, говорит, я слишком. Вот и наговорил жене тогда лишнего. Предъявил ей ее сослуживца, с которым она на работе по вечерам задерживается отчеты составлять квартальные. Тут я и расспросил все подробненько. И странное дело вышло, отчеты раз в квартал, а задерживалась супружница его на работе каждую неделю. Нашел я этого ее сослуживца. Настоящий бухгалтер. Глазки хитрые, ручки тонкие, будто денежки считать заточены. И снова я последовал твоей тактике. Как ты там ее называл? Лопухом по голове?

– Обухом, Федя, обухом.

– А, ну да… Обухом. В общем, пришел я к бухгалтеру в кабинет и сразу с порога спросил, давно ли у вас, товарищ бухгалтер, отношения интимного характера с гражданкой Баночкиной тянутся. Он так сразу поник, погрустнел и не стал отпираться. Думал, что любовница его уже все поведала мне, раз я такой бравый и уверенный к нему заявился. Все выложил. И что Баночкина ему обещала от мужа уйти, когда бухгалтер имуществом обживется. Не могла, дескать, из хоромов в коммуналку съехать. Даже по любви. Не привыкла к шалашам. А я смотрю, в кабинете у бухгалтера порядок такой, аж противно. Будто в операционную попал. Аккуратист наш любовничек-то оказался. Все по полочкам да по папочкам разложено. Даже цветок на подоконнике и то, будто по линеечке растет и кривой листочек выпустить не смеет.

Федю тут аж передернуло. Я не стал язвить, что порядку ему еще стоило бы поучиться, вместо этого мы посмеялись, что вот, даже полезную привычку можно довести до чистого маразма.

– Ясно-понятно, что бухгалтер – зануда редкостный, – продолжил Погодин. – И Баночкина никогда не уйдет к такому от директора. Просто служебный роман закрутила, потому как директор уже годов преклонных, и амуры его давно не интересуют. А Баночкина на пятнадцать лет моложе муженька. Вот и нашла отдушину. Тут я позвал понятых. Пригласил из соседнего кабинета и попросил бухгалтера при них вывернуть карманы его пальто. Он, конечно, удивился, но покорно все сделал. А оттуда обломок спички выпал. Сложил я его с тем, что изъяли из замка, и аккурат спичка получилась. Показал ему этот фокус со спичкой и объяснил, откуда недостающая часть была изъята. Расплакался бухгалтер и признался в поджоге. Мотив простой был. Сжечь имущество любимой и ускорить ее развод. Ключик он у нее из сумочки вытащил и отпросился с работы к зубному. А сам прямиком к ней по месту жительства. Квартиру открыл и штору возле розетки подпалил. После дверь снова замкнул и спичку в скважину всунул и обломал. Только не стал в подъезде мусорить. И второй фрагмент спички в карман запихал. Привык чистоту соблюдать. Обломок в уголках кармана пальто благополучно и затерялся.

– А спичку-то зачем в замок вставил? – спросил я.

– Сказал, что о сыне их позаботился. Он скоро со школы должен был вернуться, и чтобы в пожар не попал и дверь своим ключом не смог открыть. Вот такой сердобольный горе-поджигатель оказался.

– Молодец, Федор! И все это ты сам провернул? Один?

– Один, конечно, – расцвел Погодин. – Зуб даю.

* * *

Иногда мне кажется, что понедельник – это самый частый день в году. Вот и сегодня после насыщенных выходных он наступил неожиданно и без всякого предупреждения, пытаясь сразу затянуть меня в рутину строевой жизни.

Полгода учебы пролетели незаметно, но значимые события, что произошли за это время, по пальцам можно пересчитать: КМБ с несколькими ночевками в палаточном лагере, после – принятие присяги в парадке с золотыми погонами на плацу со знаменем школы. Потом, десятого ноября – день милиции. Замполит организовал концерт с привлечением шефских коллективов. Особенно всех впечатлил женский танцевальный коллектив от швейной фабрики. Правда, танец никто не запомнил, потому что все пялились на то, как девчата резво вскидывали ножки и, повизгивая, прыгали по сцене, тряся реквизитом. На седьмое ноября всех отправили в оцепление по случаю демонстрации, а из самых рослых и подтянутых курсантов второго курса сформировали коробку, что прошла торжественным маршем по городу в составе праздничной колонны. Потом наступил казарменный Новый год с праздничным, но трезвым курсантским столом. Пожалуй, все.

Сейчас к учебе еще прибавились бесконечные ПХД, то есть парко-хозяйственные дни. Белить бордюры и косить траву уже не надо, но кидать лопатами снег приходилось чуть ли не каждый день. Как назло, в этом году выпало его больше нормы. Снегоуборочных машин еще не изобрели, да и ни к чему они, когда столько бесплатной рабочей силы имеется.

Вот и сегодня нас выгнали на уборку снега. После построения старшина каждому распределил фронт работ. Нашему отделению, как всегда, достался плац. Я уже было пошел вооружаться деревянной лопатой, когда ко мне подошел командир курса и сказал:

– Петров, тебя начальник школы вызывает. Срочно…