Текст книги "Физрук 4: Назад в СССР"

– А во-вторых? – спросил я.

– Да так, ерунда! – отмахнулась она. – Забрать здесь, в Москве, сумку и привезти ее в Литейск, ему – Серушкину.

– Забрала?

– Да нет! Когда бы я успела. Думала завтра заехать. Ты мне поможешь? А вдруг она тяжелая!

– Ладно. Заедем.

Принесли второе, и нам опять стало не до разговоров. Терзая туповатым ножом эскалоп, я размышлял об услышанном. Похоже, что я прав – Вершкову действительно хотят использовать втемную и вместе с тем – повязать по рукам и ногам. И скорее всего – эта сумка, которую она должна забрать, содержит что-то нелегальное. Ну и плюс – эскизы. Сначала – эскизы, потом дадут задание превратить их в конкретные модели. Воспользуются ее энтузиазмом, а может и премируют, чтобы посильнее замазать. Сказать ей о своих догадках? Не стоит. Испугается еще и всю малину испортит. Прости, Машуня, но и я тебе пока глаза раскрывать не буду. Есть у меня мыслишки на этот счет…

Когда дошло дело до чая и кофе, модельерша спросила тревожно:

– Так ты думаешь, что Антипыч задумал что-то противозаконное?

– Кто его знает, – слукавил я. – Скорее всего, он просто боится, что идею с экспериментальным цехом не утвердят, вот и перестраховывается.

– Знаешь, я тоже так думаю! – обрадовалась наивная Маша. – Он же хороший мужик!.. Без него мы бы план не выполняли… За дело радеет! Хочет, чтобы наша, прямо скажем, отстающая фабрика вышла в передовые предприятия города!

– Ага! – поддакнул я. – Опередила свое время, лет эдак на десять−двенадцать…

Глава 5

Допив чай-кофе, мы с Машуней, покинули ресторан. Время было еще детское, поэтому можно еще погулять по ВДНХ. Заглянуть в пару павильонов. Благо мы были сыты, согреты и успели отдохнуть. Особых предпочтений лично у меня не имелось, а Вершковой захотелось посетить павильон «Космос».

«Космос» так «Космос». Благо недалеко идти. Через несколько минут мы уже входили в громадное здание, купол которого возвышался над всей Выставкой. И с первых же шагов стало понятно, что и холод в нем тоже космический. Не знаю, чисто технически не могли нагреть это помещение или может быть экспонаты требовали низкой температуры, но пар вовсю вырывался изо рта, и на внимательное рассматривание каждого межпланетного аппарата и скафандра у посетителей в это время года явно не хватало духу. По крайней мере, у некоторых – точно.

Экскурсоводы простуженной скороговоркой перечисляли даты, названия, имена и технические характеристики, а экскурсанты нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Комсомольского задора моей спутницы, восторгающейся достижениями советской науки и техники, хватило ненадолго. Мы проскакали галопом по всему павильону, не задерживаясь у одного экспоната более трех секунд, и через полчаса снова были на улице, холодрыга которой отличалась от той, что царила в «Космосе» только наличием ветра. Под его-то порывами мы и кинулись к ближайшему автопоезду, который должен был доставить нас к выходу.

Непонятно было, что делать дальше? Гулять по улице – холодно. В ресторане мы только что были. В театр уже не успеем. Значит – в кино. Вчера нам помешал этот безумный ученый Цыпкин, сорвавший операцию КГБ. Надеюсь, сегодня не помешает? Ему сейчас не до охоты за шпионами. Он, небось, бьется над расшифровкой Илгиных каракулей из записной книжки и записанного на аудио мычания Кирюши. Тем более, что до ближайшего в округе кинотеатра с оригинальным названием «Космос» можно было дойти пёхом, не особенно напрягаясь.

В «Космосе» показывали «Пиратов ХХ века» – культовый фильм эпохи, поспособствовавший развитию мегапопулярности карате в СССР. Зал при этом был не слишком забит народом. Будний день. Взяв билеты, мы потолкались в фойе до начала сеанса, полюбовались афишами и фотографиями известных киноактеров. Наконец зрителей пригласили в зал. Мы уселись посередке девятого ряда.

Погас свет. Начался киножурнал «Наука и техника». После бодрого дикторского рассказа о последних советских изобретениях и открытиях, почти без перехода, начался фильм. Под вой полицейских сирен в порт неизвестной капиталистической державы вкатили несколько грузовиков, груженых мешками с опиумом. Груз предназначался для Советского Союза.

Маша видела фильм впервые и потому очень переживала за судьбы героев. А я вспомнил свои мальчишечьи впечатления. Как я ненавидел подлого и жестокого пирата в исполнении Талгата Нигматулина и преклонялся перед отважным советским моряком, которого играл Николай Еременко-младший. Как я мечтал научиться драться также, как и они оба! И вот теперь я умею, и что? Вернее – даже не я, а Санек Данилов, тело, биография и разные навыки которого взяты мною на прокат. Пацаны дальше того, чтобы накидать по сопатке своим обидчикам, обычно в своих мечтах не заходят и не думают о том, что взрослая жизнь редко состоит из побед.

– Красиво живут, – вздохнула моя модельерша, когда мы вышли из кинотеатра. – Море, солнце, приключения… Отважные мужчины выручают из пиратского плена красавиц…

– Так только в кино бывает, – отмахнулся я. – А в жизни, чаще всего, побеждают разные отморозки…

– Ну это у них там, на Западе, – убежденно возразила она. – А у нас всегда побеждает закон и справедливость. Ведь так?

Спорить я не стал. Хотя знал, скольким из них, выросших с убеждением, что живут в самой лучшей стране мира, придется испытать жестокое разочарование, когда меньше, чем через десять лет все начнет разваливаться. А от отморозков, которые окажутся похлеще этих кинопиратов, совсем житья не станет. Но пока все хорошо, и сейчас СССР, лично для меня, действительно одна из лучших стран мира…

Мы дошли до станции метрополитена, спустились в его теплое, грохочущее нутро. Маше впервые пришлось воспользоваться эскалатором. Она замешкалась на краю, там где ступени движущейся лестницы уходили под гребенку. Сзади тут же скопилась очередь рассерженных пассажиров. Пришлось мне сгрести эту провинциалку в охапку и вместе с нею отважно ступить на эскалатор.

Вершкова с радостью прижалась ко мне, но я поставил ее на ступеньку повыше, однако совсем от себя не отпуская. Так мы доехали до самого низу. Там мне пришлось Машуню снова, как ребенка, перенести с эскалатора на платформу. Потом мы доехали до станции «Площадь Ногина», где пересели на Таганско-Краснопресненскую линию. Обычный маршрут для миллионов москвичей, для приезжих был своего рода экзотическим путешествием – ведь поезд мчался в темных тоннелях под землей, хотя каждая станция была ярко освещена и ощущения замкнутого пространства не возникало.

Я видел, что моя спутница уже изрядно подустала. Не привычно ей, родившейся и выросшей в маленьком городе, пересекать такие пространства. Мне и то уже хотелось отдохнуть. Хотя я парень крепкий. Всего-то полгода жизни в дальнем Замкадье и я уже отвык от столичной сутолоки. Правда, я жил совсем в другом городе, который больше и комфортнее этого, хотя и кровно связан с ним общей историей и судьбой. Города растут, как люди и также старятся, но куда медленнее и долго-долго не умирают.

«Станция «Тушинская», конечная», – объявил голос в репродукторах.

Пришлось выметаться. Нам повезло, что почти сразу же к остановке подошел автобус номер 227. Мы втиснулись в битком набитый салон. Пришлось согнать с сиденья патлатого юнца, чтобы уступил место девушке. Натужно воя движками, автобус пополз в направлении МКАД. Надо было не дурить, а ловить тачку. Вот провожу Машуню, и снова придется возвращаться в центр, причем, тем же способом. Одна надежда, что на обратном пути автобус не будет так напичкан, как сейчас. Час пик, будь он неладен. Хотя чему удивляться, даже теперь народу в столице миллионов восемь, и транспорт еле справляется.

Наконец, мы с Вершковой вытряхнулись из салона «ЛиАЗа». С черного неба валил пушистый снег. Мороз смягчился. Машуня умудрилась вздремнуть, покуда мы ползли от «Тущинской» и теперь бодренько топала ножками по свежевыпавшему снежку. Впрочем, ее резвость объяснялась вовсе не тем, что она отдохнула. Я это узнал только тогда, когда мы подошли к подъезду дома, где она жила. Надо было договориться насчет завтрашней поездки к знакомому Антипыча и вертаться к остановке. Модельерша вдруг схватила меня за рукав дубленки, подтянула к себе и пробормотала смущенно:

– Тетя Маша уехала к подруге с ночевкой, и ты можешь остаться сегодня у нас.

– Она у тебя тоже Маша? – удивился я, не слишком вникая в смысл сказанного.

– А что тут такого? Мама назвала меня в честь сестры, – объяснила Вершкова и тут же уточнила: – Так ты переночуешь сегодня у нас? А завтра съездим за этой дурацкой сумкой. И тебе не придется специально заезжать за мною и сегодня отдохнешь.

Предложение было дельным. Я вдруг понял, насколько мне влом сейчас переться обратно. А завтра – снова ехать сюда. И я кивнул. Машуня тут же потащила меня к подъезду. Через несколько минут мы уже входили в тихую, темную квартиру. Включив свет в прихожей, модельерша резво скинула шубейку и сапожки, велела раздеваться и проходить в большую комнату, а сама рванула в ванную. По ее немного суетливыми движениям было видно, как она обрадована тем, что я решил остаться на ночь в квартире ее тети.

С удовольствием разувшись и раздевшись, я прошел в комнату, зажег люстру под потолком, осмотрелся. Стандартный набор мебели, присущий этой эпохе – полированный гарнитур, что состоял из «стенки», объединявшей в себе сразу несколько шкафов, диван, два кресла, телевизор, торшер. В общем – ничего особенного. Подобная же обстановка была и у Телегиной. И точно такую же я намеревался приобрести для нас с Илгой. Чтобы изгнать тишину, я включил телевизор. По первому каналу шло нечто общественно-политическое. По второму – «Спокойной ночи, малыши!». Ладно, посмотрим на Филю и Хрюшу.

В детстве я любил наблюдать за их смешными ужимками даже, когда уже был подростком, переоценивающем ценности сопливого периода жизни. Вершкова вернулась из ванной, когда с экрана уже доносилось «Баю-бай, должны все люди ночью спать…». На ней было все домашнее, но не легонький халатик, в каком передо мною вертелась майор госбезопасности, а скромное платье. Оно подчеркивало не столько красоту и привлекательность девушки, которая его носила, сколько ее скромность и домовитость. Понятно, что платьишко не покупное, его сконструировала и сшила сама Маша.

– Нравится? – спросила она, догадавшись, о чем я думаю.

И картинно, будто на подиуме, крутанулась передо мною. Платье оказалось с секретом. При вращении его плиссированный подол вздулся колоколом и тут же опал, лишь на миг приоткрыв то, что чужому видеть не полагалось. Да, примитивные ухищрения Оли, которая пыталась взять меня жалобами на одиночество и демонстрацией декольте – это грубый напор, по сравнению с этим невинным желанием модельерши показать то лучшее, что у нее есть. И ей это, следует признать, удалось.

– Нравится, – ответил я и тут же добавил: – У тебя не найдется чашка чая для усталого путника?

– Конечно! – откликнулась она. – Потерпи немного, сейчас все приготовлю.

И снова взметнув подол, резко повернулась и ушла на кухню. Невидящим взором я уставился в телевизор, по которому рассказывали что-то о Подмосковье. Солидные дяди в драповых пальто и ондатровых шапках показывали на заметенные снегом бетонные конструкции, обещая сдать их в эксплуатацию раньше срока. Вот интересное дело, думал я. Мне теперь что, до старости отбиваться от всех этих совершенно ненавязчивых предложений любви и верности? Ведь большинству из дамочек, разной степени свежести, нужен не мимолетный перепихон, а долгая счастливая жизнь с одним единственным. Да только я не могу быть одним единственным для всех них!

Машуня позвала меня на кухню. Я поднялся, выключил телек и отправился пить чай. Оказалось, что к нему у тети Маши был заготовлен пышный мясной пирог, несколько видов варенья и мед. В общем – все удовольствия, вредные для здоровья, но необходимые для души. У тети обнаружился даже лимон. Чай, видать, заварила сама модельерша. Судя по вкусу, это был настоящий, черный индийский чай, а не грузинский или краснодарский. Пирог был вкуснейший, и я бессовестно слопал два здоровенных куска. Моя сотрапезница клевала, как птичка и не сводила с меня грустных глаз. Если бы от печальных женских взглядов, обращенных ко мне через стол, у меня портился аппетит, я бы уже высох от голода. А у меня не портился. И силы во мне было – хоть отбавляй.

– Спасибо огромное! – сказал я, умяв второй кусок и подобрав крошки. – И тете передай.

– Не передам, – буркнула она.

– Почему?

– Во-первых, потому, что пирог приготовила я, – принялась отвечать Вершкова, – а во-вторых, потому что если тетя Маша узнает, что здесь ночевал парень, она выставит меня на улицу.

– Суровая она у тебя.

– Да, старая дева. О таких пишут в английских романах.

– Так может мне лучше уйти, чтобы не подвергать тебя компрометации?

– Опасаешься за мою честь?

– Нет, опасаюсь, что тебе придется ночевать на вокзале до самого отъезда в Литейск.

– Я так и знала, что чести моей ничего не грозит, – вздохнула Машуня.

– Послушай, – со вздохом сказал я. – Ты отличная девчонка. В другой ситуации я бы не стал привередничать.

– В какой другой ситуации?

– Несколько месяцев назад я сошелся с женщиной и с тех пор перестал встречаться с другими.

– Сошелся, значит, в официальном браке ты не состоишь? – деловито уточнила Вершкова.

– Не состою, – не стал спорить я.

– Я понимаю, ты порядочный парень, но… Разве это не подлежит пересмотру?

– Что? Порядочность?

– Нет. Твое сожительство.

– Пока для этого нет оснований.

– Все понятно, – выдохнула Маша. – Если ты наелся, давай укладываться спать. Я постелю тебе в большой комнате, на диване.

– Полотенце и зубная щетка найдутся?

– Найдутся.

Она мне и в самом деле выдала все необходимое, и я залез под душ, а когда вышел из него, разложенный диван уже был застелен простыней, а сверху лежали подушка и одеяло. Выключив свет, я залез под одеяло. Уснул далеко не сразу, слушая, как в соседней комнате укладывается Вершкова. По-моему, любой мужчина виноват по жизни. Путается то с одной, то с другой – козел, бабник. Сохраняет верность одной женщине – с точки зрения других женщин, едва ли не импотент. Не удивительно, что большинство мужиков идет по пути наименьшего сопротивления. Уж лучше получать удовольствие, чем выглядеть импотентом.

Почему же я не прусь по этой дорожке? Да, в общем, только из-за дьявольской гордыни! Не люблю быть таким, как все. Да и ни одна из баб, которые на меня зарятся, импотентом меня не считает. Иначе бы не зарились. С этими мыслями я и заснул. Разбудила меня Машуня рано. Видать, опасалась, что тетя свалится, как снег на голову. Мы доели остатки пирога и принялись собираться. Я спросил, куда нам предстоит ехать за сумкой? Оказалось, что – в центр. Это радовало. Не придется рыскать по окраинам, где днем с огнем такси не сыщешь.

Мы покинули квартиру. Из подъезда выходили, как шпионы, по одному, чтобы соседи не срисовали нас вместе. Мне было плевать, но подружку подводить не хотелось. Погода с утра выдалась ясная, и потому народу во дворе толклось порядочно. Бабуси выгуливали внуков, которые ковыряли лопатками в рыхлом снегу. Мужики заводили свои авто. Школяры, у которых были сейчас каникулы, выгуливали радостно гадящих собаченций. Тетки с кошелками собирались в магазин, но застряли друг возле друга, чтобы почесать языки. Уж они-то точно выцепили меня востренькими глазками и, косясь, зашушукались. Хах! Не Москва, а деревня, блин…

Хотя каждый советский двор в это время и был небольшой деревенькой, где все дерг друга знали.

Вершкова вышла раньше меня и уже скрылась за углом. И я, сунув руки в карманы, посвистывая, прошел мимо кумушек. Догнал Машуню уже на остановке. Как раз подошел 227-й. Мы сели и некоторое время ехали порознь, соблюдая конспирацию. И только уже на МКАДе я подошел к своей спутнице. Метро домчало нас до станции «Дзержинская», которую впоследствии переименуют в «Лубянку». Здесь мы вышли на поверхность.

Площадь тоже носила имя Феликса Эдмундовича, и в ее центре высился памятник ему. Мне стало немного не по себе. Не в главное же управление КГБ мы идем?

Оказалось, что – нет. Мы с Вершковой миновали извечную страшилку обывателей и углубились в кварталы домов на улице Кирова, бывшую и будущую Мясницкую. Вошли в подъезд одного из них. В XXI веке здесь будет элитная недвижимость, а сейчас живут обыкновенные москвичи.

Мать честная! Дом был мне знаком. Да и подъезд – тоже. Я даже жил здесь некоторое время, пока не купил собственную квартиру в новостройке. Вот будет номер, если мы поднимемся на четвертый этаж. Так и вышло. Аж мурашки по коже… Мы действительно поднялись на четвертый этаж. Ну не в двенадцатую же квартиру мы идем?..

Оказалось – в двенадцатую. Насколько я знал, в начале восьмидесятых здесь была коммуналка, так что, при всех совпадениях, шанс, что мы пришли именно к полковнику Арабову невелик? Вернее – сейчас он максимум – майор. Прикольно, если удастся повидать его! Узнать-то меня он все равно не сможет. Во-первых, в 1981 мы не были и не могли быть знакомы, а во-вторых, я все равно сейчас в шкуре Шурика Данилова. Маша сверилась с бумажкой, которую держала в руках, и нажала на кнопку звонка. Два раза. Долгое время за дверью было тихо. Может, нет никого? Моя спутница сделала еще два коротких звонка. Наконец раздался скрежет ключа в замке и дверь медленно отворилась.

Я обомлел!

Глава 6

Нет, это был не полковник…

– Вы к кому? – спросила белокурая девочка лет восьми, хлопая синими глазенками.

Я смотрел на нее, как завороженный. Еще бы! Ведь это не просто соплячка. Это моя будущая, она же – бывшая жена Елизавета Сергеевна, в девичестве Арабова.

– Мы к товарищу Арабову, – ответила Маша, еще раз заглянув в бумажку.

– Проходите, – откликнулась Лизка и пошла впереди нас.

Я вошел в квартиру первым, и потому заметил, как покачиваются, в такт шагам, толстые косички с розовыми бантами. Такой свою жену я видел только на фотографиях. Из распахнутой двери, которая вела, насколько я помнил, в гостиную, а теперь была лишь одной из трех комнат семейства Арабовых, выглянул сам Сергей Константинович, мой будущий бывший тесть. Увидев меня, он нахмурился, но тут Вершкова выступила вперед и сказала:

– Здравствуйте. Мы из Литейска, от Андрея Антиповича.

– Здравствуйте, – проворчал майор. – Серушкин говорил, что будет только девушка…

– Это мой товарищ по работе, – соврала модельерша.

– Ну проходите…

И он пропустил нас в комнату. Я вошел и огляделся. Антиквариата было поменьше, чем в те дни, которые я помнил. Видать, майор Арабов не успел еще развернуться на всю катушку, но начало положено. Елизавета Сергеевна, которой еще далеко до упакованной во все фирменное смазливой пустышки, какую демобилизовавшийся офицер и начинающий бизнесмен Вовчик Данилов встретил в Праге, в середке девяностых, уселась на крутящийся табурет у фортепиано и принялась долбить по клавишам.

Ну да, ее же с малолетства готовили к браку. Хотели сделать из нее образцовую невесту для сотрудника внешторга или крупного ученого. Захотелось подойти, погладить по головке и сказать: «Не выходи замуж за кого попало, дурочка!».

Само собой, я этого не сделал. Тем более, что хозяин не собирался с нами чаи распивать. Вышел из комнаты и вскоре вернулся с большой, туго набитой черной кожаной сумкой.

– Это хорошо, Маша, что вы захватили с собой молодого человека, – сказал он с фальшивой улыбкой, которая мне хорошо была знакома. – Сумка тяжеленькая. Гостинцы старому другу, то, сё…

Он передал сумку мне. По моим меркам, она была не особо в тягость, но Машуня замаялась бы ее таскать.

– Я позвоню Антипычу, – продолжал мой будущий бывший тесть, – сообщу, что передал гостинцы вам Маша и…

Майор вопросительно на меня посмотрел.

– Данилов, Александр Сергеевич, – отрекомендовался я.

– И товарищу Данилову.

– Хорошо, товарищ Арабов! – в тон ему ответила Вершкова.

И мы с ней покинули квартиру. Забавно. Я и не подозревал, что могу встретиться лицом к лицу со своими будущими бывшими родственниками.

Вод ведь какая штука! Никаких особых чувств я не испытал. С первых же дней нашей, совместной с Лизкой жизнью, меня тошнило от ее семейства. Я сразу просек, что кроме моих заработков им ничего от меня не надо. И дочь свою они вырастили точно такой же. Еле-еле я от нее избавился. Вот уж точно, о чем стоило бы предупредить самого себя, так от этого, чтобы не велся на рожицу, сильно отрихтованную визажистами и телеса, подбитые аэробикой.

Когда мы вышли на улицу, само собой возник вопрос, куда двигать дальше? Не стоило таскаться с сумкой с «гостинцами» по городу. А вдруг менты решат проверить, что там? Зачем лишний риск? Я должен доставить этот груз в Литейск. Ведь это наверняка важная улика. Самое надежное место – квартира другого майора – Телегиной! Благо и живет она неподалеку. Об этом я и сообщил своей спутнице. Она не возражала. Похоже, Машуне и самой не слишком хотелось держать при себе этот баул, набитый, хрен знает чем.

Петляя по переулкам, мы добрались до дома, где я сегодня не ночевал. Помня, что через проходную просто так не пройдешь, я попросил Вершкову подождать снаружи. В будке снова сидел парень, которого я видел вчера утром, и он пропустил меня без вопросов. Я бегом дотащил свою ношу до квартиры Оли, открыл дверь, поставил сумку рядом с тумбочкой для обуви и вышел. Через пару минут я уже снова был с Машуней, которая топталась у проходной.

– Ну что, куда пойдем? – спросил я.

– Я хочу в Пушкинский, а вечером – в театр!

– Пушкинский – это что?

– Музей изобразительных искусств имени Пушкина.

– А-а, этот тот, что на Кропоткинской! – сообразил я. – Давай, сходим. А по дороге в каком-нибудь киоске купим билеты в театр.

И мы побежали к ближайшей станции метро. Через пятнадцать минут мы уже стояли возле ворот Пушкинского музея. Здесь же рядом обнаружился и киоск с театральными билетами. На особо дефицитные спектакли, конечно, попасть нереально. На менее дефицитные взять можно, но на числа, в которые нас с Вершковой в Москве уже не будет. Оставалось лишь купить билеты на мало кому нужные постановки. В общем, мы взяли два билета на сегодняшний спектакль «Миллион за улыбку», который ставился в Театре имени Моссовета. Киоскерша сказала, что спектакль хороший, хоть и идет уже двадцать лет кряду.

Машуня была просто счастлива. Все-таки она обыкновенная советская девушка из провинции – начитанная и восторженная. Такой же мне поначалу казалась Серафима, но та оказалась манипуляторшей и самовлюбленной стервой. За Вершковой я покуда ничего подобного не замечал. Если только она не гениальная актриса, умеющая виртуозно притворяться. Мы вошли в фойе музея. Купили билеты, спустились в гардеробную, сдали верхнюю одежку. Пока Маша прихорашивалась у огромного зеркала, я разглядывал других посетительниц.

Наконец, прихорашивания были завершены и мы поднялись по огромной мраморной лестнице туда, куда указывала надпись «НАЧАЛО ОСМОТРА». И осмотр начался. В моей памяти еще свежи были воспоминания о нашем с Вершковой походе по Третьяковке. И теперь меня ожидало тоже самое. И все-таки я постарался расслабиться, и чтобы получить удовольствие, принялся разглядывать пышные тела античных богинь, которых художники явно рисовали с натуры. Кто им обычно позировал? Вряд ли – жены. Нет, ну жены, конечно, тоже, но чаще всего живописцы приглашали каких-нибудь служанок, уличных торговок, проституток, с которыми, по завершению сеанса, можно было и развлечься.

Та-ак, что-то переборщил я со своим воздержанием, скоро уже ни о чем другом и думать не смогу. Ладно, осталось два дня в Москве и сутки с небольшим в поезде. И я опять окажусь в Литейске, практически уже родном, а там Илга, которая встретит меня, как положено соскучившейся жене. Накормит, напоит и баиньки уложит… Нет, так не пойдет. Надо думать о чем-нибудь другом. О том, что неплохо бы и перекусить. Я посмотрел на циферблат наручной «Славы». Ну да, не удивительно, что мне есть захотелось – уже три часа дня. Столица здорово жрет время.

Часа через два пытка художественными ценностями завершилась. Я голодный и немного злой, наконец-то, вытащил свою спутницу на улицу. Теперь надо было найти какую-нибудь забегаловку. Уже все равно – какую! Хорошо, что в центре Москвы их хватает. Чтобы сократить время, мы спустились на станцию метро «Кропоткинская», а вышли на станции «Проспект Маркса», которую потом в девяностых переименовали в «Охотный ряд». Поднявшись наверх, мы оказались на площади перед гостиницей «Москва» и перед проездом на Красную площадь. Здесь в душе Машуни взыграл патриотизм.

Ей захотелось посетить сердце нашей Родины – Мавзолей Ленина, но я взбунтовался, заявив, что осмотр мумифицированного тела вождя мирового пролетариата на пустой желудок – это чистое кощунство! Ильич не для того боролся за права трудящихся, чтобы они голодали.

Комсомолка Вершкова не уловила моей иронии и на полном серьезе согласилась, что перекусить не мешает, тем более, что попасть в усыпальницу гения можно, лишь отстояв на холоде немалую очередь. В общем – мы направились в ГУМ, где уж точно должны быть злачные заведения.

Увы, логика меня подвела. В ГУМе можно было купить мороженое, бутерброды и запить их газировкой из автомата, ну и все. Времена, когда под кафе, рестораны и даже столовые будет отдана немалая часть торговых площадей Государственного Универсального Магазина еще не настали. Машуня была не прочь подзастрять в нем, ибо ее влекли витрины отделов готового платья, а равно и – текстиля, но я был непреклонен. Сначала набьем требуху, а уж потом – все прочие удовольствия.

Рассудив, что вряд ли вблизи объектов государственной власти можно обнаружить заведения общепита, я принял решение вернуться на улицу Горького, где уж точно имелись забегаловки.

В итоге мы забрели в уже знакомую нам пельменную в Театральном проезде. Наши блуждания почти сожрали время, оставшееся до начала спектакля. Не могло быть и речи о том, чтобы возвращаться на Красную площадь. Я поймал такси, и оно отвезло нас к театру Моссовета. Дождавшись первого звонка, мы с Вершковой поспешили занять свои места. Даже у меня ноги гудели, что говорить о моей спутнице. Опустившись в кресло и вытянув ноги, лично я готов был смотреть даже спектакль, поставленный на основе инструкции по эксплуатации стиральной машинки.

На самом деле «Миллион за улыбку» оказалась довольно забавной пьесой. Один тип, архитектор по фамилии Карташев, которому стукнуло энное количество лет, влюбляется в молоденькую деваху. Ольга Федоровна, супружница Карташева, с которым она уже двадцать с лишним годочков прожила, раскусила благоверного. Будучи бабой деловой, неглупой и с чувством юмора, Ольга Федоровна скумекала, что если начнет скандалить, читать мужу нотации, добьется только противоположного эффекта, поэтому она решила разыграть своего влюбленного павиана.

Короче, мы с Машуней с удовольствием поржали над похождениями архитектора и его ловкой бабы. Когда спектакль закончился, мы вышли из театра, обмениваясь впечатлениями. Пора разъезжаться по домам. Главное – доставить к месту проживания модельершу и поэтому я тормознул такси. Уже по традиции пообещав водиле, что ему не придется гнать назад порожняком, мы с подружкой погрузились в теплый, чуть пованивающий бензином салон. Утомленная прогулкой и переполненная впечатлениями Вершкова всю дорогу до Строгино продремала у меня на плече. И мне это было чертовски приятно.

К своей «квартирной хозяйке» я вернулся к двенадцати ночи. Вошел тихо, полагая, что Оля уже спит. Я ошибался. На кухне горел свет и слышался посвист чайника, видать, Телегина тоже недавно вернулась. Разувшись и повесив дубленку на вешалку, я увидел ту самую сумку, которую привез сюда днем. Разумеется, Оля к ней не прикасалась, хотя, наверное, была слегка удивлена. Ведь вчера я не ночевал у нее. Я перенес «гостинцы» Арабова в комнату, где жил и отправился поздороваться с Телегиной.

– Добрый вечер! – сказал я, появляясь на кухне.

– Привет! – откликнулась она. – Голоден?

– Скорее – да, чем – нет.

– Тогда иди, мой руки – и за стол.

Хм, привыкла командовать там у себя. Ладно. Поскольку это совпадает с моими желаниями, я сделаю, что она хочет. Я не только помыл руки, но и вымылся целиком. На кухню вернулся свеженьким, как огурчик. Только что – не хрустел. Оля опять выставила на стол деликатесы из спецраспределителя. Наполнила большую чашку чаем и поставила передо мною, оставив сахар, лимон и прочее на мое усмотрение. Я был не против лимона, но сахар класть не стал. Успею еще заработать диабет. А вот бутерам – с икрой, семгой, ветчиной и сыром – отдал должное.

– Ты извини, что спрашиваю, – заговорила Оля. – Ты вчера не пришел ночевать и не позвонил…

– Так получилось, – пожал я плечами.

Ох, уж эта прекрасная половина человечества, обязательно перед ней надо отчитываться.

– Да я понимаю, – откликнулась она. – Только хочу напомнить, что у меня…

– Что у тебя – не ночлежка? – опередил ее я.

– Я не это хотела сказать, – насупилась майор госбезопасности. – Не надо за меня додумывать. В силу своего служебного положения, я обязана знать, что происходит с человеком, который у меня остановился.

– Да мне нечего скрывать! – пробурчал я. – Были вчера с Машей на ВДНХ, потом в кино ходили, потом я ее проводил к дому, где она живет у своей тетки, и она предложила мне у нее переночевать, чтобы не тащиться через весь город.

– Тетка предложила переночевать? – уточнила Оля.

– Нет – Маша, – не стал врать я, хотя соблазн был велик немного слукавить. – Тетка вчера ночевала у подруги.

– Понятно… Извини…

– Да что тебе понятно?! – все же немного раздражаясь, спросил я. – Ты думаешь, я тебе отказал, а сам к этой девочке пристроился?

– Как тебе не стыдно! – вспыхнула «квартирная хозяйка». – С чего ты взял, что я к тебе клеилась? Наглый ты парнишка!

– Да потому, что я не виноват, что таким уродился! – уже заорал я. – Ну нравлюсь я бабам, ну так что мне теперь, застрелиться?

– Пацан ты еще сопливый, – не зная, то ли смеяться, то ли плакать, откликнулась гэбэшница. – Вот ты – кто!

Ага! Знала бы ты, какой я на самом деле пацан.

– Если я тебя злю, могу и съехать, – предложил я. – Переберусь к доценту.

– Обиделся? Зря!

– Нет, – сказал я. – Просто, не хочу тебя подставлять. Мало ли, вдруг начальство выговор с занесением тебе сделает…

– Уже сделало! – отмахнулась она. – Только не по твоему поводу…

– Догадываюсь – по какому, – хмыкнул я. – Из-за провала операции по задержанию шпиона… Как его там, бишь, Керна, кажется… А во всем виноват Цыпкин… Когда он попытался схватить Королеву, та воспользовалась суматохой и сунула ему в карман записную книжку с кассетой.