Текст книги "Физрук 4: Назад в СССР"

– Мне непонятны все эти игры, – пробурчала она.

– Ты о чем?

– Ну ладно, комитет государственной безопасности, но ты-то здесь при чем?

– Как всякий советский человек, я обязан помогать органам. Что тут непонятного?

– Да и при этом ты мило беседуешь с беглой преступницей, вместо того, чтобы ее задержать!

– Машенька, девочка, ты должна понимать, что ловить шпионов – наука тонкая, – устало пробормотал я, – и к ней нельзя подходить с мерками «черное» или «белое», иначе врага не переиграешь. И при всем моем теплом к тебе отношении, я не могу раскрывать всех деталей. И вообще, даже сам наш разговор – это уже преступление… Ну почти… Так что давай потолкуем о чем-нибудь другом… Тем более, что сейчас принесут вкусненькое, выпьем пивка, расслабимся, потанцуем… Потом, может, в музей какой-нибудь сходим. Ты куда хотела бы сходить?

– В «Исторический», – пробурчала она. – И в Мавзолей.

– Вот, туда и сходим…

– Что ты со мною, как с маленьким ребенком разговариваешь?

– Потому, что красивая девушка всегда вызывает во мне самые теплые чувства…

– Отеческие?

– И отеческие тоже.

Машуня фыркнула. В это время вернулся официант. Принес холодные закуски. Утку по-чешски, слоеный сыр, салат «Влашский», витки с ветчиной. Ну и чешское пиво. Когда мы все это распробовали, принесли горячее – бигос, жареную свинину и шпикачки с горчицей. На десерт подали рулет «Влтава» и чай. Все это мы умяли не в один заход, успев в промежутке между закусками и горячим, потанцевать. Правда – медляк. Мы потоптались под приятную джазовую композицию и вернулись к столу. После горячего еще немного потоптались. Ну а после десерта, стали собираться.

Получив по счету и чаевые, «свояк» гэбэшника выразил надежду, что увидит нас снова. Уверять в обратном мы его не стали. Выбрались на морозец и неторопливо побрели к Красной площади. Уже начало смеркаться и уверенности в том, что мы еще куда-нибудь сегодня попадем, у меня не было. Так и оказалось. Исторический музей уже закрывался, а Мавзолей давно закрылся. Видимо, чтобы попасть в него, надо с утра приходить и очередь отстоять, ибо даже в будние дни усыпальницу вождя мирового пролетариата посещали от двух до трех тысяч человек.

За неимением другой культурной программы, мы с Вершковой отправились просто гулять по городу. Когда мы еще попадем в столицу нашей Родины! Маша принялась рассказывать о том, какие интересные модели одежды она придумала во время нашего путешествия. И тем самым навела меня на мысли о том, что не мешало бы полюбопытствовать насчет содержимого загадочной черной сумки, переданной мне будущим бывшим тестем.

И о том, что надо бы позвонить Илге, поинтересоваться тем, как идут ее дела? А вспомнив о ней, я подумал и о матери – вернее, сразу о двух матерях – своей и Шурика. Своей я не мог дать о себе знать, а вот – Пелагее Ивановне надо бы по возвращению написать. И кстати, не мешало бы позвонить дяде – замминистру рыбной промышленности. Мало ли какая польза может проистечь из «возобновления» родственной связи?

Глава 9

Выгуляв Машу до упада, я отвез ее домой – к тете. Ну а сам вернулся к Телегиной. Вахтер в проходной встретил меня по стойке смирно, взяв под козырек. То-то. К моему удивлению, Оля оказалась дома. Ну в самом деле, не круглые же сутки ей нести службу! Правда, вид у нее был неважнецкий. Лицо осунувшееся, под глазами мешки. Я ей это, само собой, не сказал. Да и вообще – не лез с разговорами. Разделся и залез под душ, а когда вышел из него, «квартирная хозяйка» пригласила меня ужинать. После посещения «Праги» прошло уже несколько часов, к тому же, я нагулял аппетит, так что от вареных сосисок, яичницы и бутербродов отказываться не стал.

– Спасибо тебе, Саша, за помощь, – сказала Телегина.

– Да не за что! – отмахнулся я. – Как там наше величество?

– Названивала полдня некому Жорику.

– Кто такой?

– Жаренов, Георгий Степанович, тридцати шести лет, приемщик комиссионного магазина и один из крупнейших фарцовщиков столицы.

– И чего Королева от него хотела?

– Похоже, это связной Сутулого.

– Неужто деньги для меня добывала?

– Добывала, только не для тебя.

– Ага, понимаю, она хочет взять со своих забугорных хозяев бабосы, а меня ножичком почикать и Пакет забрать с бездыханного тела.

– Ты не очень-то веселись, – не приняла Оля моего тона. – Вскрылись новые факты биографии Кривошеиной. Она была осуждена за убийство по малолетке. Убила одноклассницу тем же самым способом, что и женщину в гостинице.

– Ничего, как-нибудь справлюсь, – заверил я.

– Проблема в том, что нам нужно, чтобы Королева осталась жива-здорова, получила Пакет и вышла на контакт с Сутулым.

– То есть, лучше позволить ей перерезать мне глотку?

– Не говори глупости, – пробурчала Телегина. – Воспользуйся своим мужским обаянием.

– Слушаюсь, товарищ майор.

– Вольно, – вздохнула она. – Конечно, ребята тебя прикроют. Если что-то пойдет не так, у меня есть приказ начальства прервать операцию. Никто не собирается жертвовать тобою ради задержания резидента.

– Так вот кто этот Сутулый!

– Да. Только держи язык за зубами.

– Не болтлив.

– Ну и ладно. Пора отдыхать. Я с ног валюсь.

– Иди, ложись, – великодушно сказал я. – Я сам все уберу и помою.

– Спасибо, Саша! – растрогано произнесла Оля.

Она ушла в ванную, а я принялся за дело. Благо, что и убирать-то было почти нечего, а мыть – две чашки, две ложки, два блюдца. Тем не менее, я чувствовал себя благородным героем, который не позволил падающей от усталости женщине взвалить на себя бремя домашних забот. Покидая кухню, я глянул на отрывной календарь и тут меня как по голове стукнуло! Сегодня девятое января, значит, завтра – десятое! Нам же с Машуней уезжать! А как я уеду, если завтра в полночь у меня рандеву с Эсмиркой? Майорша вышла из ванной в халатике, увидела, что я торчу посреди кухни, пялясь на календарь.

– Что с тобой? – спросила она.

– У меня же завтра поезд, – ответил я. – А двенадцатого – на работу…

– Билет придется сдать, – отозвалась Телегина. – По завершению операции мы отправим тебя самолетом, так что – на работу ты не опоздаешь.

– Спасибо и на этом, – отозвался я и отправился чистить зубы.

Утром я отправился в Строгино. Стесняться не стал, а зайдя в подъезд, сразу поднялся на третий этаж и позвонил в дверь Машиной тетки. Дверь открыла незнакомая женщина. Видать, как раз тетя Маша. Она злобно на меня посмотрела и осведомилось:

– Что надо?

– Я за Марией.

– А ты кто таков? Тоже – из КаГэБэ?

– Нет, я ее земляк. Хочу проводить.

– Ишь, провожатый выискался… А я все думаю, с кем это Машка таскается по ночам…

– По вечерам, – вежливо уточнил я, хотя мне хотелось послать ее в непечатном направлении. – Третьяковская галерея, музей изобразительных искусств имени Пушкина, Выставка Достижений Народного Хозяйства…

– Культурный, значить, – хмыкнула тетка. – Ма-аш, подь сюды!.. Хахаль твой приперся…

Вершкова выскочила в прихожую.

– Ой, это ты?! – пискнула она, воровато покосившись на родственницу, та фыркнула и убралась на кухню. – А я вот в дорогу укладываюсь… – продолжала моя «землячка». – Так время быстро пролетело… Словно и не приезжала в Москву… А ты уже собрался?.. А где твой чемодан?

– Маша, – сказал я. – Прости, но ты одна едешь.

– То есть, как это – одна? – опешила модельерша. – А – ты?!

– Мне придется задержаться.

– А как же я одна поеду? – расстроилась она. – В двухместном купе… Подсадят еще кого-нибудь…

– Не подсадят, – ответил я. – Я не стану билет сдавать.

Утешение слабенькое. Когда проводница убедится, что второй пассажир не явился, она сообщит начальнику поезда, что место свободно и билет могут продать кому-нибудь на промежуточной станции. Разумеется, рассказывать об этом Машуне я не стал. У нее и так глаза были на мокром месте.

– Так ты заехал, чтобы сказать мне об этом?

– И проводить.

– Так ведь рано еще!

– Не, ну если ты хочешь провести оставшееся время с тетей, я не возражаю.

– Нет. Подожди, я сейчас.

И она метнулась в комнату. Я снял шапку и дубленку, чтобы не париться, и принялся ждать. Было слышно, как бубнит тетя, упрекая в чем-то племянницу. Наверное, недовольна, что та уезжает днем, а не вечером. Наконец, они обе появились в прихожей. Маша, пыхтя, тащила чемодан, да еще битком набитую авоську. Тетя, поджав губы, наблюдала за ней. Всем видом она показывала, что осуждает строптивую гостью и ее хахаля, который приперся незваным и похищает бедную девочку. Ведь, наверняка, с самыми гнусными намерениями. Интересно, что бы тут было, узнай она, что «хахаль» ночевал в ее квартире?

Похоже, Машуня и в самом деле была рада убраться, потому что быстро натянула сапожки, шапочку и шубку, поцеловала тетю, обещала ей писать. Я тоже оделся, подхватил пожитки своей спутницы, и нас выдуло на лестничную площадку. Оказавшись на улице, Вершкова помахала рукой – знала, что тетушка непременно пялится из окна – и с облегчением выдохнула. Я, не останавливаясь, тащил ее вещички к остановке и догнала меня Машуня только на углу. Отняла у меня авоську. Я возражать не стал. Пусть немного попотеет. Подошел автобус. Мы погрузились и поехали в сторону МКАД.

– Господи, наконец-то, это кончилось, – простонала Вершкова.

– Что, вредная у тебя оказалась тетка? – спросил я со смехом.

– Не то слово!.. Она меня воспитывала-воспитывала-воспитывала… Каждую минутку, когда я была дома… Спасибо, что ты меня вытаскивал на прогулки. Иначе вся эта поездка в Москву запомнилась бы мне только теткиным бубнежем.

– Сочувствую…

– Сочувствуешь, а со мною не едешь, – тут же упрекнула меня Машуня.

– Не могу – государственная необходимость.

– Ладно, – кивнула она. – Как-нибудь доеду одна…

– Сейчас мы заскочим на вокзал, сдадим твои шмотки в камеру хранения и погуляем где-нибудь.

– Хочу на Красную площадь! – тут же заявила она.

– Ну на Красную площадь, так на Красную площадь, – не стал спорить я.

Автобус высадил нас на «Тушинской», мы спустились в метро. В 1981 году не существовало никаких рамок металлоискателей, охраны и рентгеновских камер. Проезд оплачивался пятачком, а если монетки не было, можно было разменять в кассе более крупную сумму. Мы протащили поклажу через турникет, спустились на платформу, сели в поезд. На «Кузнецком мосту» перешли на станцию «Дзержинская» и уже по красной ветке добрались до «Комсомольской». Вершкова уже пообвыклась в столичном метрополитене, не шарахалась от эскалаторов и не цеплялась судорожно за поручни в вагоне.

На Казанском вокзале мы с ней запихнули чемодан и рюкзак в автоматическую камеру хранения и были теперь свободны, как майский ветерок. Правда, Машуня вдруг вспомнила, что сумка, которую нам всучил Арабов, все еще находится у меня, но я ее успокоил тем, что окажусь в Литейске раньше нее. Так что готов подвезти эту дополнительную ношу, куда она скажет. Вершкова обрадовалась. Не столько тому, что с «гостинцами для Антипыча» ничего не случится, сколько тому, что мы вскоре опять увидимся. Самое смешное, что и мне хочется ее увидеть в нашем городишке. Вот ведь черт.

Мы поехали на Красную площадь. Благо от «Комсомольской» и ехать-то всего ничего. Едва мы вступили на брусчатку, как Машуня тут же радостно кинулась к хвосту длинной очереди в Мавзолей. Пришлось и мне присоединиться. К счастью, очередь двигалась быстро. В усыпальнице вождя зевакам задерживаться не полагалось. Так что мы, примерно через час, уже входили в вестибюль, мимо двух солдат почетного караула, на лезвиях штыков которых серебрился иней. Как бы ни был заражен я перестроечным цинизмом, но и у меня что-то дрогнуло в душе, когда я переступил священный для граждан СССР, да и не только для них, порог.

Из вестибюля вниз ведут две лестницы. Входящие посетители спускаются по левой, которая шириной метра три, и попадают в Траурный зал. Когда-то я читал о том, как устроен Мавзолей и в память врезались звучные названия разновидностей камня, из которых тот сооружен. Я помнил, что стены, вдоль которых мы с Машуней сейчас спускались, выложены из серого лабрадорита и украшены уступчатой панелью из габронорита и черного лабрадора. Траурный зал выполнен в виде десятиметрового куба с уступчатым потолком. По всему залу тянется черная полоса лабрадорита, на которую поставлены пилястры из красного порфира.

Пилястры – это такие фальшивые колонны, которые ничего не поддерживают и служат лишь для украшения. Рядом с этими самыми фальш-колоннами из ярко-красной смальты выложены зигзагообразные полосы, а справа опять тянутся полосы из черного лабрадора. Получается такой эффект, что, то ли пламя бушует, то ли знамена реют на ветру. В центре зала стоит черный постамент с остекленным саркофагом. В нем-то и лежит мумия вождя мирового пролетариата. Ступенчатую крышку саркофага поддерживают четыре малозаметные металлические опоры, из-за чего создается ощущение, что плита висит в воздухе.

Нижняя плита облицована красноватой яшмой, добытой в окрестностях города Орска. Сам саркофаг состоит из наклонных конических стекол, вставленных в бронзовую раму. Видимо, в нее вмонтированы какие-то хитромудрые осветительные приборы, создающие ощущение живого лица мумии. Украшен саркофаг бронзовыми знаменами, которые из-за специальной подсветки выглядят атласными, а также – гербом СССР в изголовье и перевитыми лентами ветвями – в изножье.

Посмотрев сквозь стекло, я увидел Ленина в темном костюме, на фоне которого ярким пятном выделяется белоснежный воротничок. Виден также черный галстук со светлыми ромбиками. Голова Ленина покоится на покрытой прозрачно-черным крепом красной подушке. Одна рука его сжата в кулак, пальцы другой распрямлены. Вот, в общем и все.

Спутница моя начала всхлипывать, но я потащил ее к правой лестнице, которая ведет из Траурного зала обратно на Красную площадь. Я хорошо помнил байки, распространившиеся в конце восьмидесятых. Болтали разное – что вместо мумии в саркофаге лежит восковой муляж, а сами бренные останки вождя были утрачены во время эвакуации в Куйбышев, в годы войны, что мумия впитывает жизненные силы посетителей, особенно – детей, и якобы специально для этого в Мавзолей водили октябрят перед приемом в пионеры. Все это полная чушь. Бабские сплетни, которые распространяли, чтобы дискредитировать народную любовь к дедушке Ленину.

Как бы то ни было, после посещения усыпальницы, морозный воздух на главной площади страны показался восхитительно свежим. Вершковой захотелось посетить еще сам Кремль. В эти годы попасть за его стены можно было без проблем. Вход открыт через Троицкие и Боровицкие ворота. Входной платы не взимают, если только посетители не собираются поглазеть на сокровища кремлевских музеев, но и тогда билеты стоят всего тридцать копеек. К глубокому огорчению Машуни, времени на обход музеев уже не оставалось. Так что мы пробежали галопом, осмотрев снаружи – Успенский собор, колокольню Ивана Великого, Царь-колокол и Царь-пушку.

Сэкономив таким образом два часа времени, мы вернулись на Комсомольскую площадь. Подружке моей нужно было еще купить разные сувениры, и я предложил для этого универмаг «Московский», который расположен неподалеку от Казанского вокзала. Конечно, народу в нем было полно. Длинные очереди тянулись во всех, мало-мальски интересных массовому потребителю отделах. Скупали все – от детских горшков, до костюмов и штиблет. Потребности моей спутницы были скромнее, и потому нам удалось приобрести разные пустяки: платочки, носочки, бюстгальтеры внушительного размера.

Помахивая не слишком перегруженными фирменными пакетами универмага, мы вырвались из шумных, многолюдных залов и потопали на вокзал. Поезд, в котором должен был ехать и я, оказался уже поданным на посадку. Так что, забрав в камере хранения поклажу, я повел на глазах скучнеющую Машуню к ее вагону. Зеленая гусеница состава тянулась вдоль платформы, по которой катили свои тележки носильщики и мчались, боявшиеся опоздать, пассажиры. Когда мы подошли к шестому вагону, то увидели нашу старую знакомую – проводницу. Она сделала вид, что нас не узнала, однако, когда я приблизился к ней вплотную, ее крысиные глазки забегали.

– Добрый день! – нарочито вежливо обратился я к ней.

– Здрасьте! – откликнулась она.

– Надеюсь, вы сделаете все, чтобы эту девушку в пути никто не беспокоил? – сказал я, показывая на Вершкову и одновременно суя проводнице червонец. – Никто и не по какому поводу. Я обязательно проверю.

– Не извольте беспокоиться, – залебезила та и хрустящая бумажка исчезла из моих пальцев.

Я внес в вагон чемодан и рюкзак, открыл купе, пропустил туда Машу и только потом втащил поклажу.

– Ну давай прощаться, – сказал я ей.

Она тут же залилась слезами. Пришлось обнять и поцеловать.

– Ну почему ты не едешь, – прошептала она.

– Об этом мы уже говорили и не надо начинать заново, – строго произнес я и, смягчившись, добавил. – Не плачь, малышка. Через пару дней увидимся. Я тебе позвоню.

И чтобы предотвратить новый поток слез, решительно вышел из купе. Навстречу мне уже мчалась проводница с криком:

– Провожающие, выйдете из вагона! Через пять минут отправляемся.

Выбравшись на перрон, я отыскал окошко, за которым белело заплаканное личико Вершковой. Улыбнулся и помахал рукой. Она тоже попыталась улыбнуться и слабо шевельнула растопыренными пальчиками. Состав с лязгом дернулся и медленно пополз вдоль перрона. Я остался на месте. В отличие от других провожающих, которые кинулись поезду вдогонку. На душе у меня было смутно, словно я и впрямь проводил близкого человека. Наверное, сказался эффект совместно пережитых приключений. Ладно. Вскоре действительно увидимся.

Чтобы выбросить из головы все эти, совершенно неуместные переживания, я быстро зашагал к зданию вокзала. Мне пришло в голову позвонить дяде. А в самом деле, что-то он позабыл о своем племяннике, прозябающем в провинциальном городишке? Он кто – заместитель министра или вахтер?.. Пусть подкинет что-нибудь! Могу взять протекцией. Рыбное хозяйство – это во все времена золотое дно, так что не думаю, что Андрей Ростиславович ведет аскетический образ жизни и окромя похвальных грамот, ничего за душой не имеет. Иначе, с чего бы ему зазнаваться?

Войдя в зал ожидания, я отыскал в кармане двушку, сунул ее в прорезь ближайшего свободного телефона-автомата, набрал номер. В трубке послышались длинные гудки, затем – мужской голос:

– Слушаю!

– Здравствуйте! Могу я поговорить с Андреем Ростиславовичем Даниловым?

– У аппарата! Кто говорит?

– Племянник ваш Александр, сын Сергея Ростиславовича.

– Саша! – неожиданно обрадовался дядюшка. – Ты откуда звонишь?

Глава 10

– С Казанского вокзала, – ответил я.

– Ты только что приехал? – спросил дядя.

– Нет, я уже пять дней в Москве… А сейчас – провожал знакомую.

– А-а, ну так приезжай ко мне, если у тебя нет других дел.

– До ночи нет.

– Тогда давай ко мне. Я живу на улице Серафимовича, дом два, квартира…

Через пять минут я уже сидел в такси и ехал в гости к родному дядюшке Санька Данилова. Андрей Ростиславович жил в знаменитом Доме на набережной. Для тридцатых годов это, может, было и элитное жилье, но спустя полвека – уже нет. Правда, лет через двадцать оно снова станет элитным, как и вся недвижимость в центре столицы.

Тачка тормознула у нужного мне подъезда. Я рассчитался с водилой и выбрался из салона. Уже стемнело, но до полуночи было еще далеко.

В подъезде оказался консьерж, что в общем понятно, все-таки домик не простой. Я назвал свою фамилию, а затем фамилию, имя, отчество и номер квартиры дяди, но въедливый дедок все-таки позвонил ему. Получив подтверждение того, что меня ждут, он мотнул головой – проходи. Я вызвал лифт – древний, в обшитой металлической сеткой шахте. Дверь шахты, как и дверь кабины, нужно было открывать и закрывать самостоятельно. Когда-то этим занимались особые люди – лифтеры, но сейчас их повсеместно сократили.

Я вышел на седьмом этаже и увидел открытую дверь, в проеме которой стоял довольно рослый мужчина лет шестидесяти. На нем были домашние тапочки, брюки и халат, простеганный ромбами. Волосы хозяина квартиры поблескивали сединой, а вот лицо, несмотря на морщины, очень напоминало то, которое я вижу в зеркале, когда бреюсь или чищу зубы. Так что сомневаться не приходилось – это и есть Андрей Ростиславович Данилов – мой дядя по отцовской линии. Ну не совсем мой, но все-таки.

– Саша! – произнес он, и голос его осекся.

Шагнув к нему, я протянул руку, и дядя не только ее пожал, но и обнял меня.

– Проходи-проходи, – пробормотал он, пропуская в просторную, щедро освещенную прихожую.

Родич вручил мне тапочки и принял, как воспитанный человек, дубленку. Я разулся, сунул ноги в тапочки и направился в большую комнату за остекленными двустворчатыми дверями. Войдя, я огляделся. Да, я не ошибся. Живет Андрей Ростиславович зажиточно. Старинная мебель, картины на стенах, дорогая люстра – видать из натурального горного хрусталя. В застекленных шкафах книги с позолоченными корешками, какие-то вычурные статуэтки. А в углу телевизор, явно не отечественного производства, а в тумбочке, за стеклянной дверцей – видеомагнитофон.

– Ты голоден? – спросил дядя.

– Да поел бы, – откликнулся я.

– Тогда давай я тебе что-нибудь поставлю, а сам приготовлю ужин, – сказал Данилов-старший.

Он подошел к видику, взял кассету, вставил ее, включил телек. На экране замелькали полосы, потом зазвучала смутно знакомая музыка. Увидев титры, я усмехнулся. Это было начало фильма «Кулак ярости» с Брюсом Ли в главной роли. Да, дядя по нынешним временам не только богат, но и крут. Эх, вот бы моим пацанам этот фильм показать! И не только его. Пока я следил за приключениями мастера боевых искусств Чэнь Чжэня, Андрей Ростиславович соорудил ужин. Видать, у него все было готово, оставалось только разогреть горячее. Он нагрузил блюда на столик на колесах и прикатил тот в большую комнату.

У меня сразу слюнки потекли, когда я увидел стейки, заливную осетрину, оливье, черную икру. К этому набору блюд дядя присовокупил бутылочку французского коньяка. Покуда на экране Чэнь Чжэнь восстанавливал справедливость, мордуя врагов, мы накатили по рюмочке и накинулись на закуску. Стейк оказался сочным, точно таким, какой я люблю. Я уж молчу про осетрину и икру. И вообще Данилов-старший мне начинал нравиться. Странно, что Пелагея Ивановна считает его зазнавшимся. Нормальный, вроде, мужик…

– Как мама? – спросил он.

– Ничего, здорова, – откликнулся я. – Я же сейчас работаю в Литейске, после института, по распределению, а она по-прежнему – в Тюмени. Недавно, правда, приезжала.

– Прости, – пробормотал Андрей Ростиславович. – Я не знаю, кем ты работаешь?

– Я учитель физкультуры.

– Понятно, – кивнул он. – Хочешь, похлопочу, чтобы тебя перевели в Москву?.. Тренером в какое-нибудь спортобщество. Поживешь у меня. Я все равно – один на три комнаты.

– А почему один?

Данилов-старший пожал плечами.

– Не сложилось с женитьбой, – вздохнул он. – Я старый холостяк, Саша… Не бери с меня пример.

– Я и не беру, – буркнул я. – У меня жена есть. Мы, правда, пока не расписаны.

– Не тяни с этим делом, – посоветовал дядя. – А то будешь как я, на старости лет куковать.

– Да ты еще не старый.

– Спасибо!.. Только вот, что я тебе скажу… Все это, – он обвел рукой комнату, набитую антиквариатом, – я завещаю тебе. Ведь ты мой единственный наследник.

– Благодарю, дядя Андрей, но пока я не собираюсь в Москву перебираться. У меня жена, ученики, друзья…

– Ну так и я не собираюсь завтра умирать, – усмехнулся он. – А о завещании никогда не вредно подумать заранее.

– Твоя воля! – сказал я и наполнил рюмки. – Давай, за твое здоровье!

Мы чокнулись. Выпили. Я взглянул на часы. Пора было вернуться в квартиру Телегиной и ждать начала операции. Туда должна приехать группа, которая будет сопровождать меня во время оной. От Андрея Ростиславовича не укрылось, что я смотрю на циферблат.

– Торопишься?

– Да, у меня очень важные дела.

– Если хочешь, я могу подвезти.

– Не откажусь.

– Тогда я иду собираться.

Он поднялся и ушел в спальню. Я сидел пялился на экран, где герой Брюса с ноги добивал врагов.

– Слушай, – окликнул меня Данилов-старший, – а ты не обидишься, если я что-нибудь подарю?

– Только не картину, – проговорил я.

– Тогда что-нибудь современное… Хочешь этот видеомагнитофон?

Я опешил.

– Шутишь?

– Ничуть… Да он мне и не нужен. Я и не смотрю его никогда. А ты молодой, тебе нужнее… Ну и кассеты забирай, сколько есть…

Андрей Ростиславович вышел из спальни, одетый в спортивный костюм. Шлепая тапками, утопал в прихожую и принес фирменную коробку. Отключил видак, отсоединил провода и все это упаковал. Потом взял адидасовскую сумку – настоящую, а не такую, как у меня в Литейске – и набил ее видеокассетами. И протянул мне.

– Держи, – сказал он. – И еще…

Данилов-старший подошел к одному из шкафов, порылся там и вытащил серую книжечку. Я и не сразу вспомнил, что это? А потом меня осенило. Сберкнижка!

– Держи! – сказал дядя и сунул мне ее. – Она на предъявителя.

Открыв и увидев сумму вклада, я остолбенел. Сорок тысяч! Он что – шутит?

– А ты уверен? – спросил я. – Это же такие деньжища!

– Уверен! – отмахнулся родич. – Я думаешь, для кого копил?.. Для тебя и копил!.. Жаль, Серега не дожил… Он бы гордился таким сыном… Все, поехали!

Видик мне нужен для дидактических целей, взял я его сразу, а от денег пытался отказаться, но не получилось. Видно было, что дядя от души подарил, и очень обрадовался, когда ему все-таки удалось всучить мне сберкнижку.

Совершенно сбитый столку свалившимся на меня богатством, я подхватил коробку с видеомагнитофоном и вытащил ее в прихожую. Там оделся, обулся и последовал за щедрым дядюшкой. Мы спустились в подъезд. Вахтер поднялся, чтобы поприветствовать высокопоставленного жильца.

– Вот, Терентьич, – сказал ему Андрей Ростиславович, – племянник ко мне в гости заходил.

– Похож! – тут же подлизнул тот.

Мы вышли на улицу. Данилов-старший подошел к белому «Мерсу» и открыл багажник. Я погрузил в него дядины подарки. Сел на пассажирское сиденье. Рядом плюхнулся Андрей Ростиславович. Завел свою иномарку. Аккуратно вывел ее со двора.

– Тебе куда?

Я назвал адрес. Дядя кивнул и погнал по Берсеневской набережной.

– Умеешь водить? – спросил он.

– Да, – ответил я. – Только у меня прав нет.

– И машины тоже! – догадался Данилов-старший. – Ну ничего, теперь купишь… Кто у вас там, в Литейске, предгорисполкома?

– Степанов Максим Петрович…

– А-а, ну так я его знаю! – обрадовался Андрей Ростиславович. – Мы же с ним в ЦПШ вместе учились… Нормальный мужик… Я ему позвоню, чтобы помог тебе с автомобилизацией… И насчет прав.

– Я уж и не знаю, как тебя благодарить, – пробормотал я.

– Мать береги, – напутствовал он. – Она меня не любит, считает, что я виноват в смерти Сергея, но это не так… Долгая история. Приедешь в следующий раз, расскажу.

– Теперь уж, наверное, летом, в отпуск.

– Ну летом, так летом… И жену привози. Познакомишь… И с детишками не тяните. Может мы, с Пелагеей, когда общие внуки появятся, и помиримся.

– Вдвоем и приедем, – пообещал я.

– Вот и твой дом, – сказал Данилов-старший, подруливая к воротам. – Хм, неплохо устроился… У кого, если не секрет?

– Не секрет – у майора госбезопасности.

– Ого, у тебя связи! – усмехнулся дядя. – Если что – замолвишь словечко?

– Обязательно!

Мы выбрались из салона. Андрей Ростиславович открыл багажник, помог мне выгрузить нежданные приобретения. Потом обнял меня.

– Звони, – сказал он. – Передавай привет супруге.

– Спасибо тебе, дядя Андрей.

– Когда ты был от горшка два вершка, называл меня – дядя Дрюша, – сообщил он.

– До свидания, дядя Дрюша! – сказал я и поперся к проходной.

Не хватало мне еще раскиснуть перед встречей с «королевой постельных клопов». Еще надо понять, как ей отдать Пакет и при этом не остаться на битых кирпичах с перерезанным горлом. Может, гэбэшники что придумали? Я вошел в проходную и офигел. На месте вохровца сидел… Гиви. Они, наверное, весь дом обложили.

– Привет! – сказал он мне. – Мы уж думали всесоюзный розыск объявлять… Ого, ДжиВиСи где-то оторвал. Помочь донести?

– Сам дотащу.

– Ладно, топай. Майор с ребятами тебя ждут не дождутся.

Я поволок свои приобретения в дом. В подъезде меня встретили. Видать, грузин по рации доложил о моем прибытии. Так что в квартиру я вошел в окружении целой свиты. Телегина тоже меня встретила, правда, уже в прихожей. Увидев мою поклажу, недоуменно подняла бровь. Да, я выглядел так, словно, обнес чью-то квартиру, тем более, что у меня во внутреннем кармане лежала сберкнижка на предъявителя, с суммой, равной стоимости четырех новеньких «Волг». Спасибо дяде, что подвез. А то меня мог бы первый попавшийся мент тормознуть. Пока разобрались бы, что к чему, всей операции каюк.

– Слава богу, что ты пришел! – выдохнула Оля. – Голоден?

– Нет, я был у дяди своего в гостях. Так что – сыт, пьян и нос в табаке…

– Вижу, – кивнула майор. – Что ж, так даже лучше… Пошли на кухню, получишь последние инструкции.

На кухне чаевничали знакомые мне Игорек и толстый Петя. Увидев меня, кивнули. «Квартирная хозяйка» усадила меня за стол и, не спрашивая, набуровила полную кружку чаю. Я благодарно кивнул, потому что в глотке у меня пересохло. Оказывается, я волнуюсь перед ночным свиданием.

– Слушай, Саша, – заговорила Телегина. – Я понимаю, ты парень крутой, тебя нахрапом не возьмешь, но надо сделать так, чтобы Пакет оказался в руках Королевы и она при этом ничего не заподозрила. Тем не менее оставлять тебя безоружным было бы неправильно. Поэтом возьми это, – и она выложила на стол портсигар.

– Спасибо, я не курю.

– Это – пистолет, – сказал Сергиевский, беря в руки серебристую коробочку. – Держишь вот так… Нажимаешь вот на эту пимпочку… Нажимать нужно плавно, но сильно.

– В идеале, лучше обойтись без стрельбы, – напомнила Оля.

– Понял, – сказал я, отнимая у Игорька секретное шпионское оружие.

– Вот Пакет, – продолжала майор, и теперь на столе появился сверток. – Наши спецы поработали над его начинкой, так что теперь самое сложное – передать.

– Я готов!

– Тогда пошли, – сказала она, поднимаясь.

Дохлебав чай, я взял сверток, сунул в карман «портсигар», последовал за «квартирной хозяйкой» и остальными гэбэшниками. Телегина взяла рацию сказала в нее:

– Всем внимание! Начинаем операцию. Доложите готовность!

Послышались хрюкающие ответы.

– Идем со мною, – сказал мне Сергиевский, когда мы вышли на лестничную клетку.

Мы спустились с ним на нижний этаж, но вышли не через парадный подъезд, а через черный ход. И оказались во внутреннем дворе. Там стоял потрепанный «Москвичонок». Игорек сел за руль. Я – рядом. Машина выкатила на улицу и поехала по спящей Москве. На Солянке Сергиевский меня высадил. И перед тем, как отъехать в сторонку, сказал: