Текст книги "Четки"

Нашел нужный профиль с трудом. Обгоревшие и неразборчивые цифры, возможно, были его воображением. Расплавленные барабаны с цифрами удалось повернуть на случайный показатель семьдесят три. Ничего не произошло. Вообще ничего. Он подождал немного, стараясь не смотреть на клубящуюся внизу грязную мглу. Он не знал, как тут считать время и отвечает ли оно течению времени в реальности.

И внезапно он ощутил на себе чей-то взгляд. Нет, это был не взгляд. Кто-то сосредоточил на нем внимание. Он чувствовал такое раньше, хотя не так сильно, как сейчас. Только знал, что это незнакомец.

Харпад открыл глаза и вздохнул с облегчением, как после кошмарного сна.

В пяти метрах от него лежала вдова Стефанская. Он сорвался с лавки. Тело старушки лежало в неестественной позе, на боку, с рукой, согнутой под корпусом. Она бы не легла так, чтобы отдохнуть. Камеры! Он не проверил раньше. Его инстинкты, похоже, в последнее время притупились. Сейчас уже поздно озираться. Поздно притворяться, что ничего не заметил. Он стоял над трупом, что было самым плохим решением из всех возможных.

Он выругался и приложил два пальца к шее старушки. Касание морщинистой, покрытой пятнами, мягкой кожи вызвало у него дрожь. Ничего. Он сглотнул внезапно густую слюну. Желудок напомнил о тяжелом пробуждении. Харпад с трудом справился с тошнотой, оперся на холодный бетон и несколько раз глубоко вдохнул. Он снял кепку и провел ладонью по влажным от пота волосам. Несолнце светило все сильнее. Харпад огляделся. Ни души вокруг, но это только вопрос времени. Он отошел на несколько шагов, вернулся. Пустота в голове заставляла его чувствовать себя трехлетним ребенком над разбитой вазой. То, что его сейчас никто не видел, ничего не меняло. Когда он сюда заходил, его точно где-то зарегистрировали. В воротах, правда, не было портала, но снаружи, на открытом пространстве, он точно попал в кадр нескольких камер ближайших магазинчиков, проезжающих машин коммунальных служб. Машины… Позиция каждого транспортного средства анализировалась системами управления дорожным движением. Эти данные легко проверить. Если они найдут труп, проверят всех, кто побывал в этом районе. Харпад был здесь, если тут был его автомобиль. И что теперь? Спрятать тело? Где? Он глазами пробежал по рядам маленьких ниш, сравнил с размерами тела старушки. Без шансов. А тут только ниши и лавки! Закопать нет возможности, все забетонировано. Закинуть на верх стеллажа? Не сможет, старушка весит килограмм сто. Вот была бы загадка для следователей!

Парадоксально, но забетонированное кладбище казалось ему худшим местом, где нужно избавиться от тела.

Сообщение о происшествии было бы равнозначно признанию вины и означало арест. Как бы он объяснил причину визита на кладбище? Нет, он не мог себе этого позволить, пока не освободит Марысю. Пустота в голове превратилась в галоп хаотичных, нерациональных идей, из которых неожиданно выскочило решение тайны всезнания Вольфа. Он имеет доступ к данным системы управления дорожным движением, поэтому и к актуальному положению Триумфа. Вот откуда он узнал вчера про зоопарк.

Вольф… Он сказал, что они заботятся о друзьях.

Харпад вздохнул, вытащил коммуникатор и набрал сообщение, с трудом справляясь с дрожанием рук: «У меня проблема». Ответ пришел почти сразу.

«Не через коммуникатор».

«Это срочно».

«Включи кодировку».

Он понял, что речь не о стандартной кодировке программного обеспечения коммуникатора, а о программе, которую установил. Он отметил соответствующую опцию и написал:

«Я на кладбище. Старуха мертва. Это не моя вина, но я был рядом. Не знаю, что делать».

Кто-то появился в ста метрах от него, на перпендикулярной аллейке. Бурый плащ исчез до того, как нюхач успел испугаться. Он вздрогнул, когда запиликал коммуникатор:

«Отправь свою геолокацию. Посади тело на лавку и медленно уходи с кладбища».

На лавку… Конечно. Просто, как просто! Сообщение исчезло, как только он его закрыл. В ответ отправил свое расположение и встал над телом.

Нужно его коснуться.

Он провел ладонями по лицу и быстро огляделся. Безлюдней, чем сейчас, уже не будет. Он набрал воздуха, перевернул тело на спину и встал над ним. Схватил полы пальто и немного приподнял. Застонал и опустил его. Так он не сможет. Он снова огляделся. Кто-то приближался со стороны Повонзковской улицы. Еще одна старушка, в этот раз в неуместном для этого места ярко-розовом плаще. Семьдесят метров. Только бы у нее было плохое зрение.

Он обошел труп со стороны головы и подсунул руки под мышки бывшей вдовы. Немного приподнял, голова откинулась назад, и мертвые глаза уставились на Харпада. Он разжал руки. Тело упало, а руки старушки, опираясь о его запястья, поднялись, словно мертвая Стефанская пыталась похлопать в ладони. Харпаду стало плохо.

Розовый плащ приближался, к счастью, медленно. У нее действительно было слабое зрение, потому что от нюхача с трупом ее отделяло не больше пятидесяти метров.

Он снова попробовал, в этот раз подставив под спину Стефанской колено. Обнял тело и потащил в сторону лавки. Удалось переместить ее на полметра. С очередным рывком голова покойницы прикоснулась к его щеке. Он чуть не закричал. Он наклонил голову, чтобы холодное ухо касалось его кепки, а не кожи.

Через несколько рывков труп сидел, прислонившись к лавке. Сейчас самое трудное. Он обошел лавку с задней стороны, подхватил Стефанскую под мышки и потянул вверх. Его позвоночник отозвался болью. Он проигнорировал это и потянул сильней, усаживая, наконец, тело на скамейку. Он присел на корточки, поставил ее ноги ровно, сложил руки в как можно более естественную позу и оценил результат. Покойница выглядела так, словно задремала. От этого он бы уже никогда не оправдался, уже не мог сказать: «Это не я». Он оставил массу следов, отпечатки пальцев на гладком бетоне. Можно ли снять отпечатки с бетона? А с лавки? А волокна ткани? Эпидермис? Он посмотрел на ладони, ободранные об ткань пальто и бетон. Он знал, что если люди Вольфа не придут в ближайшее время, он попал.

Звук шаркающих шагов приближался. Харпад краем глаза заметил розовый плащ. Он сел на лавку, стиснул зубы, чтобы не издать ни единого звука и… схватил труп за руку.

Старушка медленно прошаркала рядом, кинув на него ничего не выражающий взгляд. Точно так же на него смотрела Стефанская пятнадцать минут назад.

Он подождал, пока женщина отдалится на несколько метров, встал и пошел не оглядываясь. Самым спокойным шагом, на какой только был способен, с трудом заставляя себя не бежать, он подошел к Триумфу. Когда упал на сиденье, непроизвольно посмотрел в зеркало. Заднее было пустым. Возле ворот остановился синий Жук технической службы города. Из него вышло двое мужчин в комбинезонах, из багажника вытащили четырехколесную тачку и быстрым шагом исчезли за кладбищенской стеной. Вот как это делается.

Харпад лишь сейчас ощутил, что намок от пота, а руки тряслись, как у наркомана при ломке. Позвоночник пульсировал тупой болью. Из бардачка он достал антибактериальные салфетки, которые всегда возил с собой, и методично вытер ладони. Потом сделал это еще раз. Вытащил из кармана коробочку с лекарством и, не запивая, проглотил две таблетки обезболивающего. Харпад немного успокоился, и до него наконец дошло, что произошло. Старушки умирают сами по себе. Никто не открывает следствия в деле старушек, которые умерли на кладбище.

Он задал компьютеру случайный пункт назначения в старые районы и откинулся в кресле, ожидая, пока лекарство подействует.

VII

Юдита поднесла стеклянную ампулу с прозрачной жидкостью под лабораторную лампу.

– Не спрашивай, как это работает, – мужчина в белом фартуке покачал головой. – Это не наша технология. С момента вскрытия ампулы нано будет активно не более получаса. В сухом помещении и того меньше. До тех пор, пока хватит водяной оболочки. Когда этот тонкий слой испарится, метабелковая изоляция разрушится и нано выйдет из строя. У тебя полчаса с момента открытия ампулы.

– Он должен это выпить?

– Достаточно капли.

– Сколько времени оно будет действовать?

– Организм сразу начнет бороться. Цитотоксические Т-лимфоциты воспримут нано как вирус, потому что нано похоже на вирус. Перестанут действовать через неделю, может две, все зависит от иммунитета. Бывает, что уже через два дня.

Она огляделась в подсобке полицейской лаборатории. В углах помещения, высоко на стеллажах стояли ящики и матовые контейнеры. За стеной из молочного стекла шла оживленная дискуссия о превосходстве электронных модулей Elzab над модулями Elwro.

– Это безопасно, – догадался он о том, что взглядом искала девушка. – Я занимаюсь надзором, знаю, как это работает.

– А как объяснишь отсутствие этого? – она спрятала ампулу в карман.

– Стекло иногда бьется. Сейчас мы в расчете?

Она усмехнулась и вышла.

* * *

Темнело, а косые полосы воды, как большая метла, надвигались с севера. Будет дождь. Или короткая морось, или ливень, это невозможно предугадать. Харпад посмотрел на экран коммуникатора и нажал соответствующее поле. Он приближался к Бемову, где уже объявили осадки. Верхние этажи небоскребов на Воле охватила резко конденсирующая влага. Все равно, пусть идет дождь.

По мере того как боль утихала, к нему возвращалась ясность ума. Харпад знал, что двигается по незнакомой местности, где правят другие законы, и его интуиция ничем не поможет. Он хотел как можно быстрее ехать к Марысе и сделал бы это, если бы не рациональная оценка ситуации. Он не мог ее освободить, у него даже оружия нет. Лучше для дочери, если она останется там до полдевятого, что-то должно случиться в это время. Пусть план похитителей действует. Харпад знал, что только от него зависит, какой ПО будет у Крушевского, это имело решающее влияние на ход событий. Как и на судьбу Марыси.

Пиликнул коммуникатор.

«Что собираешься делать, скотина?»

Он стиснул зубы. У него не было сил с ней ругаться.

Он наклонился к коммуникатору, пока не ощутил боль в спине. Продиктовал сообщение как можно спокойней:

– Это и моя дочь тоже, поэтому доверься мне в этот раз.

Он почти кинул коммуникатор в лобовое стекло. И что в этой бабе он когда-то нашел?

Харпад вздохнул. Нужно тщательно все изучить, чтобы не совершить ошибку. Если бы перед смертью вдовы Стефанской он передвинул ее показатель, что и собирался сделать, то сейчас бы считал, что Элиминация состоит в немедленном убийстве людей. Но это не так. Что ж, придется забыть про добровольную Элиминацию. Слишком много неизвестных, слишком рискованно.

Случайным пунктом назначения оказался въезд на двухэтажную полицейскую парковку. Он посмотрел на экран и понял. Перед кладбищем он разнервничался и совершил ошибку, выбрав историю. Триумф был вчера в этом месте, после аварии на Вислостраде.

Он выбрал контакт «Талинская» и написал ТС:

«Давай встретимся выпить кофе. Я поблизости».

Он мог бы войти в транс и отыскать ее, но есть способ проще, например адресная книга. Он вписал «Юдита Талинская» и тут же получил все актуальные данные. И чего стоила эта защита анонимности, если все так просто? Если он справился, то g.A.I.a. тем более с этим не имела проблем. Однако ПО полицейской был низким.

Он отправил локализацию кафе с другой стороны улицы. Сел за одним из свободных столиков.

Она не ответила, но Харпад знал, что она придет.

Ждал меньше десяти минут.

– Мы не можем вот так встречаться, – Юдита осторожно огляделась и села. – Сюда приходят мои коллеги.

– Разве ты не можешь выпить кофе со знакомым, – он заставил себя улыбнуться. – Пусть это выглядит так, словно ты мне нравишься.

Он вызвал на коммуникаторе меню кафе и выбрал два латте. За прилавком послышался шум кофемолки.

– Я немного занята, – она бросила взгляд на улицу. – Говори.

– Как лучше всего заявить про похищение?

Она убрала прядь волос за ухо.

– Кого-то похитили? Я этим не занимаюсь.

– Это теоретический вопрос. – Он потер руки. – Чтобы знать на будущее.

– Можно отправить сообщение с детальным описанием случившегося или прийти в участок лично. В обоих случаях обязательно будет допрос. – Вдруг до нее дошло. – Речь о Марысе?

Он не ответил, смотря ей в глаза. Затем перевел взгляд на маленького робота, приближавшегося с двумя кружками. Девушка дотронулась до его ладони, но быстро отдернула руку.

– Когда это случилось? – спросила она другим тоном.

– Утром… после полудня. Я поздно встал.

– После нашей встречи на Мокотовском поле?

– Да.

На лице Юдиты возникло облегчение. Она не знала, что Харпад может манипулировать показателем ПО, поэтому для нее хронология означает, что информация про Крушевского правдива. Шантаж не работает в обратную сторону, они бы не заставили нюхача предоставить фальшивые данные. Может, она и лисица, но если так, то неопытная.

– Знаешь, у кого она? – спросил он.

Губы Юдиты дрогнули.

– Речь не идет о нас, – ответила она медленно. – О наших семьях, друзьях. Речь идет о будущем.

– Меня волнует моя дочь.

Она покачала головой.

– Все не так просто. У всех есть кто-то близкий.

– Прекрати! Я говорю про Марысю.

Несколько человек за соседними столиками посмотрели на них. Юдита наклонилась, положила ладони на предплечья Харпада и сказала, понизив голос:

– Если я скажу, что это изменит?

– То есть ты знаешь? – спросил он. – Знаешь человека с сигарой, прячущегося в тени?

– Я знаю, про кого ты говоришь, но ничего не могу сделать. Он вне нашей досягаемости.

– Как это вне вашей досягаемости?! У него моя дочь!

Юдита опустила голову, убрала руки.

– У него когда-то был брат-близнец. Они управляли молодежной бандой и были неуловимы. Это легенда передается у нас в отделении, и неизвестно, сколько в ней правды. Это было очень давно, ты не найдешь никакой информации на эту тему. После тридцати лет все старые записи из полицейской картотеки удаляются, остаются только легенды. Мы не могли их схватить. Это сделала Элиминация. Они забрали одного брата, второй исчез. С того времени его не зарегистрировала ни одна камера, никто его не видел. По крайне мере, никто после этого не выжил. Не знаю, хороший ли это способ обмануть Элиминацию, но точно хороший, чтобы исчезнуть из картотеки Надзора. Поэтому для нас его не существует.

Харпад опустил голову и посмотрел на кружку с кофе.

– Твоя жена… – начала Юдита. – Она правда такое чудовище?

– Есть разные виды чудовищ. Некоторые имеют много обличий – на все случаи жизни.

– Ты встретился со мной, чтобы проверить, не имеем ли мы какое-то отношение к похищению Марыси, правда? – Она посмотрела ему в глаза. – Не имеем. Мы не работаем так. Мы занимаемся… – Она замолчала на мгновение. – Ты всегда думаешь только о том, что тебе нужно? О том, что касается только тебя?

Странный вопрос. Он сделал глоток кофе и пожал плечами.

– Ты никогда не задумывался, откуда берется кофе, который ты пьешь? – настаивала она.

Он посмотрел в кружку, потом на нее. Она с неодобрением покачала головой.

– Там, на Мокотовском поле, ты сказал правду? – спросила она.

Какая разница? Все лгут. Ложь естественнее, а правда – искусственное творение, предоставление кому-то собственного видения ситуации, это брешь в безопасности.

– ПО Крушинского – сто тридцать три? – спросила она.

Он крутил кружку в руках.

– Тогда было столько…

Она кивнула. Встала, но наклонилась к нему.

– Не заявляй про похищение, если хочешь получить дочь. Если мы думаем об одном и том же человеке, сделай, что он говорит, и жди. Ничего не заявляй. Никто ничего не сможет сделать.

Она вышла, оставив нетронутый кофе.

Он проводил ее взглядом. Он не солгал, хотя… что такое ложь? Говорить неправду? Это можно сделать неосознанно, так что нет. Тогда ложь – это передача информации, несоответствующей фактическому состоянию. Этого он тоже не делал. Тогда он сказал правду, но одновременно ввел Юдиту в заблуждение.

Что тут, собственно, произошло? Она выкинула карты на стол и сдала партию. А может, сбросила, думая, что и так выиграет.

Он остановился перед кафе и огляделся. Из-за облаков вышло Несолнце, значит, через пару минут станет жарко. У него сложилось впечатление, что много лет назад изменения погоды не были такими внезапными. А может, это просто старость?

Он посмотрел на припаркованный Триумф, над чем-то интенсивно размышляя. Только минуту. Вытащил коммуникатор и дистанционно отправил машину по случайному городскому маршруту. В центральных районах кружение было дешевле, чем парковка, – идиотское решение во времена автопилотов. Он развернулся на пятках и пошел в сторону ближайшей станции метро.

* * *

Тут тоже стояли ново-старые каменицы, копии уничтоженных в других районах города во времена Варшавского восстания и позднее коммунистическими градостроителями. Здания претерпели такие же метаморфозы, что и все остальные. У них появилось несколько дополнительных этажей меньшего размера, чтобы без внушительных затрат получить больше жилой площади. Старые индустриализированные Иерусалимские аллеи существовали и дальше. Торговые центры ужали и спихнули вглубь спальных районов. Массовое потребление не умерло, хоть и было подавлено расчленением цивилизации; оно перешло в состояние летаргического сна. Этот стиль жизни не мог умереть, потому что никто не знал, чем заменить религию «иметь больше». Создать четырехмиллионную коммуну общество не позволило бы, национализм не имел смысла из-за отсутствия угроз и возможности экспансии. Другого плана не существовало. Городской ВВП рос очень медленно, и то только потому, что правительственные экономисты манипулировали с методом его расчета.

Харпад шел очень медленно, подстраиваясь под скорость других прохожих, чтобы не выбиваться из толпы. Делал это инстинктивно. Никакой спасательной миссии, скорее рискованный способ удостовериться, что дочери ничего не грозит.

На границе центра, Воли и Охоты жили иные люди. Художники. Несмотря на близость Барьера, который маячил холодной серостью в перспективе улиц, этот район не превратился в трущобы. Жители заботились о том, чтобы тут не появлялись нежелательные элементы. Они хотели сохранить привычный им стиль жизни, даже если он был непонятен для других варшавян. Были даже те, кто жил в домах с окнами, выходящими в вечную черноту космоса.

Это тут, на другой стороне проспекта. Пятнадцатиэтажная каменица с фасадом из красного клинкера до Перемен имела не больше пяти-шести этажей. Марысю держали на шестом этаже со стороны фасада, справа от лестничной клетки. Откуда он знал? Просто знал и был в этих знаниях абсолютно уверен.

Харпад не остановился, не посмотрел вверх, это было бы слишком подозрительно. Вместо этого он свернул к двери дома напротив. Домофон не работал, но двери открылись, когда он их толкнул. Он вошел в холодный холл. Пол был украшен стертой мозаикой из белых и коричневых плиток. Трехпролетная лестница окружала выложенную сеткой шахту старого лифта. Интересно, каменица после Перемен была восстановлена в первоначальном виде или ее создали под влиянием нового веяния? Мозаика на полу тогда тоже была сплошной и гладкой, а двери квартир не были обшарпанными? Он пытался занять голову чем угодно, кроме мыслей о Марысе.

Поравнялся с дверями лифта. Нужно на шестой этаж, но в кабине точно есть камера. Он неохотно потащился к лестнице. Минимизация рисков. Поднимался без спешки, потому что боялся вида из окна, там, наверху. Уже на четвертом этаже его сердце колотилось, а пот стекал по спине. Вот он, результат пьянства, полного пренебрежения в течение года своим состоянием и перевозки собственной задницы в автомобиле с кондиционером. Он остановился на площадке перевести дыхание.

Где-то наверху хлопнула дверь, на лестнице раздались шаги. Из-за шахты лифта показалась пожилая женщина с пятнистой борзой на страшно худых ногах. Незнакомка и сама была худой, словно питалась только зеленым луком и воздухом. Она остановилась, не доходя несколько ступенек до нюхача, и поджала накрашенные губы. Пес тоже следил за ним – он был слишком глуп, чтобы сделать что-то еще. Это был робот без защитных функций.

– Фигура… – Харпад заставил себя улыбнуться.

Губы женщины несимметрично дернулись. Это объясняло, что он делает в пролете между этажами, но не в самой каменице. Однако этого хватило, чтобы женщина и ее пес пропустили его без слов. Даже если бы они вызвали полицию, что с того? Он не сделал ничего плохого.

Мужчина посмотрел вверх, но не двинулся с места. А знает ли g.A.I.a. все то, что должна знать, или только экстраполирует из обрывков информации? Уже через мгновение выяснится, сможет ли она локализировать ребенка с точностью до нескольких метров. Он отдохнул и пошел дальше. Уже начинал жалеть, что пришел сюда. Лучше бы сидел в баре и ждал до восьми тридцати. То, что он увидит через окно, не поднимет ему настроение и никак не поможет дочери.

Харпад прошел шестой этаж и остановился только между этажами. Посмотрел на дом напротив и замер с ладонями, прижатыми к деревянному подоконнику. Она была там, сидела за столом с какой-то женщиной и еще одной девочкой с рыжими волосами. Они втроем смеялись. Похоже, во что-то играли, потому что Марыся передвигала на столе какие-то мелкие элементы. Без бинокля он больше ничего не смог рассмотреть. В комнате слева сидело трое мужчин – один занятый коммуникатором, двое разговаривали. Они даже не закрыли окна – не боялись, что кто-то увидит. Он вздохнул с облегчением. С малышкой ничего не случится, если она заложница профессионалов. Они отпустят ее к девяти, когда произойдет то, что должно. Он сделал то, что от него требовалось, они убедятся в этом через пару часов. Тогда все вернется на круги своя.

Откуда он знал, что тут будет окно, через которое он увидит дочь?

Не было времени над этим размышлять. Внизу раздался топот двух пар ботинок. Кто-то бежал по лестнице, и Харпад был уверен, что бегут за ним. Он отступил от подоконника и посмотрел на лифт – кабина стояла внизу. Не успеет сюда подняться. Он мог побежать вверх, но его схватят через два этажа. Стучать в случайные двери плохая затея – только полиции здесь не хватало. Ничего другого он не придумал. Время поджимало.

Он подошел к балюстраде. Их уже было видно через стальную сетку и механизмы лифтовой шахты. Выносливость и сила точно поддерживаются химически. Он отступил от перил и посмотрел через плечо на каменицу напротив. Трое мужчин стояли возле окна и смотрели на него.

Они ничего мне не сделают, я им нужен. Иначе зачем они похитили Марысю?

Двое неизвестных преодолели последние ступени. Без отдышки и следов усталости они остановились в метре от Харпада. Квадратные, стероидные рожи с равнодушным взглядом, костюмы, заполненные мышечной массой. Сопротивление не имело смысла – их рефлексы были на высоте. Нюхач оперся на перила и сглотнул слюну. Старался не показывать страх. Один из горилл приблизился, и Харпад инстинктивно напряг мышцы пресса. Он чуть не задохнулся. Мужчина, удерживая его, ударил еще два раза. Только потом задал вопрос:

– Ты чего сюда приперся?

Он отпустил Харпада и позволил ему упасть на колени. Нюхач не сразу смог вздохнуть. Бьют не со всей силы, промелькнуло в голове. Я им нужен.

– Увидеть дочь…

Мужчина взял его за подбородок и уставился равнодушным взглядом.

– Откуда ты узнал, где она?

Харпад и сам бы хотел это знать.

– Предчувствие.

– Предчувствий не существует. Откуда узнал?

– Предчувствие…

Он встал. Но поздно осознал, что они воспримут это как провокацию. Следующий удар в живот снова заставил его упасть на пол. Он дышал поверхностно. Они ничего мне не сделают. Я им нужен.

– Ваш шеф нанял меня из-за того, что у меня есть предчувствия.

Он смотрел в пол. Не знал, что они собираются делать. Они стояли неподвижно.

– Откуда узнал?

Паршивые из вас собеседники. Я уже сказал.

Нет, он этого не сказал. Но они и так его не убьют, он им нужен. Хотя это не спасет от очередных болезненных ударов.

Первый из горилл поднял его за куртку.

– Откуда узнал?

Харпада внезапно осенило. Они не блещут интеллектом и ничего не знают о планах Вольфа. Их задача охранять Марысю, а нюхач встал у них на пути. Они убьют его, ведь так легче. Убьют, потому что не подозревают, что Вольф сделает с ними.

– Про это я могу говорить… – он застонал, – только с вашим шефом.

Минута молчания. Горилла что-то понял, потому что вместо удара вытащил коммуникатор и навел объектив на Харпада. Кому-то отправил фотографию и перешел в состояние спокойного ожидания, из которого его вывел только сигнал полученного сообщения. Он посмотрел на экран и сказал тем же равнодушным тоном:

– Через десять минут ты должен быть на другом конце города. Не возвращайся сюда.

– А что с дочерью?

Они развернулись и медленно спустились по ступеням. Харпад поднялся, рукавом вытер рот. Он хотел посмотреть в окно, но сдержался.

Поднялся на этаж и встал возле дверей лифта. Его уже не волновала камера. У него было странное впечатление, что те двое ждут его на два этажа ниже, чтобы еще раз приложить. До того как он нажал на кнопку лифта, высоко вверху раздался лязг архаичного движка. Тросы задрожали, и кабина начала подниматься по оси вращения Кольца Варшава. Нюхач сглотнул слюну и отступил на шаг. У него болели живот и ребра. Он не хотел повторения. В голове уже появился ответ на вопрос, откуда узнал. Теперь он был решительно настроен сказать.

Лифт остановился. Двери, скрипя, разъехались. Из кабины вышла худенькая женщина с худой борзой. Она задержалась на пороге, заметив его пристальный взгляд. Харпад прошел мимо нее и побежал по ступеням.

* * *

Часы над дверями комнаты без окон показывали половину шестого. Бетонные стены с едва видимыми следами штукатурки дышали холодом. Юдита сидела за столом и раздумывала, как начать.

– Я рад, что ты приехала, – сказал сидящий напротив Талинский, – но ты должна быть там и следить за последними приготовлениями.

– Я заступаю через полтора часа. А перед этим хотела поговорить лично. Электронная коммуникация может быть под контролем.

Она встала и сделала несколько шагов вдоль бетонных стен. Села на кровать.

– Есть способ, – сказала она тихо. Опустила голову и закрыла лицо руками. – Есть способ проще выполнить последний пункт плана. Лучше, чем твой. Надежней. Не знаю, как я могла вообще об этом подумать, но способ есть.

Мужчина подошел и погладил ее по голове. Она смущенно усмехнулась.

– У нас мало времени, – он посмотрел на часы. – Говори.

* * *

Вальдемар Крушевский сидел за рабочим столом в своем офисе на Праге и просматривал виртуальные документы, парящие над столешницей. Полупрозрачные, они накладывались друг на друга, пока он не придвинул один из них ближе. Наверху, в полусантиметре над рапортами о состоянии баланса кольца, висели две простые таблички.

– У меня два списка, – сказал он, хотя кабинет казался пустым. – Я выписал себе, чтобы легче запомнить. Двенадцать самых важных дел, которые необходимо уладить в течение следующей каденции. Это левая сторона таблички. Справа я записал те дела, которые я должен пообещать уладить, потому что люди хотят это услышать, несмотря на то что половина из них вредна для Варшавы. Оба списка имеют три общих пункта. Я продолжаю спрашивать себя, как так вышло, что мы до сих пор не… вымерли, – он хотел сказать «не исчезли с поверхности Земли», но именно это и случилось. – Что за дьявольский механизм заставляет нас совершать столько ошибок, полностью осознавая их. Словно мы служим капризному, избалованному ребенку, а не обществу взрослых людей, которые могут мыслить категориями причин и следствий. Существует более прогрессивная модель управления Кольцом – корпоративная. Никто в здравом уме не предложит такое, потому что это угроза непобедимой системе. Угроза святой демократии. Я даже не собираюсь это записывать в своем списке пожеланий, потому что это бессмысленно. Если я скажу что-то в таком духе, все накинутся на меня, мол, я планирую атаку на демократию. А тем временем правда в том, что глупцы выбирают плохих представителей, хитрожопых, которые потом плохо руководят. А плохо руководят именно потому, что они хитрожопые. Я знаю, меня тоже выбрали. Тут к власти по-другому не придешь. Это не продвижение собственных качеств, а только жульничество для толпы. Так можно выбирать председателя сельсовета, а не мэра Варшавы. Компетенция в управлении Кольцом на старте проигрывает примитивному остроумию.

– Скучаешь по тоталитаризму? – Элиза обняла его и присела на подлокотник кресла. Светлые пряди щекотали его лицо.

– Тогда лидер сам превратится в испорченного ребенка, – он покачал головой. – То, что я говорю, и то, во что я верю, это совершенно разные вещи. Хуже всего, что ложь теперь часть меня, и мне становится плохо, когда я говорю правду. Словно разоблачаю себя.

– Люди хотят быть обманутыми, не лишай их этого, – ассистентка нежно провела по его волосам. – Не упивайся сейчас жалостью к себе, потому что через пару часов ты должен быть в отличной форме. Угрызения совести оставь для вечеринки после выборов.

– Это не угрызения совести. Мне приходит в голову аналогия с временами, когда еще существовали поезда, а люди могли выбирать, где хотят жить. Я чувствую себя, как пассажир, который ошибся поездом, но понял это слишком поздно. Я знаю, что еду не в том направлении и ничего не могу сделать. Я отдаляюсь от моей цели, но все равно должен делать все то, что нужно делать в поезде. Найти место, засунуть чемодан в багажное отделение, почитать книгу, выпить кофе. В какой-то момент появится кондуктор, и я должен буду купить новый билет или заплатить за что-то, что отдаляет меня от цели. Да, я иду не в ту сторону, но именно туда меня ведет толпа, – он взмахом руки убрал половину документов с центральной части стола. Они легли в нематериальные папки. – Я должен изменить образ на более выразительный. Попробуй еще раз поискать те статистические данные по переработке мусора.

– Я пыталась несколько раз, но их не существует. Нам пришлось бы самим нанять людей и копаться в мусоровозах, – Элиза сильней прижалась к нему. – Если они прицепят на тебя ярлык эколога, то можешь забыть про победу.

Крушевский взял свой коммуникатор и провел по темному экрану пальцем, рисуя сложные узоры.

На коммуникаторе Элизы сразу появилось: «Речь не об экологии, а о расточительстве и безответственности».

– Все равно близко к экологии. Я тебе уже говорила, – она поцеловала его в щеку. – Зачем тебе эти два списка? Чтобы чувствовать себя лучше, когда, поступая плохо, ты хотя бы знаешь об этом?

– У меня есть и третий, – он вытащил наверх виртуальный список, в несколько раз длиннее тех двух, вместе взятых. – Пригодится в том случае, если выиграю выборы. Там только один пункт общий с первым списком. То, о чем я могу только мечтать.