Текст книги "Проклятие семьи Пальмизано"

Лето не на море

В последнюю неделю июня они никуда не поехали и остались в Беллоротондо. Дети скучали по морю и дюнам Савеллетри. На побережье в медленные часы первых дней лета еда была вкуснее, цвета ярче, запахи приятнее и все ощущения в целом сильнее. Возле моря жизнь Витантонио и Джованны была свободнее, из ничего возникали приключения – можно было валяться в песке на пляже и рассказывать друг другу секреты, искать червяков и личинок в качестве наживки для удочек или лежать у самой кромки прибоя, наслаждаясь ласковыми волнами.

Витантонио также скучал по Франко, который летом превращался в незаменимого товарища. Они научились ловить рыбу на небольшой глубине, погружая в воду стеклянную банку, закрытую лоскутом ткани, рыбы заплывали внутрь через сделанный разрез, привлеченные приманкой – кусочками хлеба и сыра. Когда мальчишки, выныривая на поверхность, обнаруживали в банке пойманную таким простым способом добычу, они визжали от радости на всю деревню.

Жизнь на море была райской, и Витантонио и Джованна не понимали, почему в то лето тетя не отправила их вместе с двоюродными братьями и сестрами, как обычно. Однако накануне праздника святого Петра, когда дети уже стали потихоньку смиряться со своей участью, они переехали в старинный крестьянский дом Пальмизано, и, едва оказавшись там, Витантонио и Джованна забыли и о песке, и о рыбах, и о друзьях в Савеллетри. На окраине Беллоротондо, в доме, где в одиночестве жила Кончетта, было еще меньше правил, чем на побережье, и дети согласились, что так даже лучше. Они купались в бассейне с водой для полива, охотились в огороде на сверчков, бегали по оливковым рощам, пока крестьяне выдирали там сорный кустарник, а после вместе ужинали на кухне. Вечером все собирались на гумне, наслаждаясь прохладой. Взрослые пели и рассказывали истории, а дети играли в прятки до изнеможения и в конце концов засыпали на коленях у тети. Дом Пальмизано стоял в центре контрады, квартала из нескольких труллов с резервуаром для воды, хлебопекарней и большим гумном, который делили между собой три семьи – Пальмизано, Вичино и Галассо. Кончетта и Доната были единственными женщинами Пальмизано, оставшимися в Беллоротондо после трагической гибели мужей на войне, они и унаследовали совместные права на дом и три гектара виноградников и оливковых рощ. С тех пор как Доната переехала в центр Беллоротондо, Кончетта одна занималась рощами и виноградниками, а кроме того, ухаживала за коровой, свиньей и лошадью, которыми владела совместно с Вичино. Третьи соседи, Галассо, в жизни не могли бы позволить себе купить корову или свинью, даже пополам с кем-нибудь: детей у них было семеро, а земли один гектар.

Дом по привычке называли усадьбой, хотя он представлял собой скромное прямоугольное строение вокруг старинного трулла. Конусообразная каменная крыша трулла смотрелась очень изящно, и Пальмизано нарисовали на ней известкой большое солнце с волнообразными лучами. Сбоку к дому были пристроены еще два трулла; один предназначался для животных, а в другом хранились инструменты для работы в поле, туда же складывали и урожай оливок. В результате двух перестроек в основном корпусе здания были выделены две спальни – с расчетом на то время, когда семья разрастется, – но из-за Большой войны и тяготевшего над семьей проклятия они стояли ненужными. Несмотря на несчастья, Кончетта и Доната и не подумали сдаваться и, бросая вызов богам и людям, нарисовали в центре солнца, украшавшего крышу трулла, большую букву «П» – «Пальмизано». Посоветовавшись с Донатой, Кончетта забрала к себе в дом четверых старших детей бедняков Галассо, поскольку их семья ютилась в единственной комнатушке небольшого трулла.

Когда Тощий привозил ящики овощей и фруктов, во всем доме Кончетты стоял аромат, какой на площади Санта-Анна бывал только на кухне. В такие дни вся площадка перед входом была уставлена ящиками и корзинами с кабачками, луком и огурцами, пахнущими на весь дом. Ярким пятном выделялись помидоры, особенно первые поспевшие плоды сорта «Реджина ди Торре-Канне», – их выращивали особенно много, чтобы связывать в грозди и хранить до зимы. В отдельном ведре лежали первые фрукты – ранние сливы, груши «Сан-Джованни» и несколько персиков, а на буфете в гостиной стоял круглый поднос с горой источающих сладкий аромат мелких абрикосов всех возможных оттенков желтого и оранжевого, треснувших от жары и покрытых темными пятнышками. Еще пару ящиков абрикосов пристроили на полу кухни – Кончетта чистила их на варенье.

Запах овощей и фруктов не покидал их все лето. Постепенно созревали новые плоды, добавлявшие свои нотки в аромат, пропитавший стены дома. В конце августа консервировали в оливковом масле баклажаны, развешивали грозди жгучего перца, а спелые помидоры захватывали все комнаты. Дом словно окрашивали в праздничный красный цвет: повсюду тазы, ведра и корыта похожих на лампочки томатов. Три дня кряду тетя, Кончетта и жена Тощего набивали ими стеклянные банки и бутыли, заготавливая плоды целиком или в виде соуса на весь год.

Джованна помогала ошпаривать и чистить помидоры. При этом каждый второй она клала в рот, пачкаясь соком с ног до головы. Витантонио предпочитал сливы и персики – он съедал их в несколько укусов прямо с дерева. Чтобы отогнать пчел, привлеченных фруктовым соком, которым были вымазаны их лица, руки и даже ноги, Витантонио и Джованна бежали купаться в поливочном бассейне. В первый день, когда они обнаружили его в центре сада, купание длилось совсем недолго – дети залезли в воду, только чтобы показать, что им не страшно. Вода была не слишком чистая, на поверхности плавали полусгнившие осклизлые листья инжира и сновали водомерки, там же жили и жабы. Как только дети залезли в бассейн, их ноги погрузились в ил, а когда Сальваторе, сын Тощего, сказал, что иногда туда заползают змеи, они решили, что довольно, и, объявив, что замерзли, поспешно вылезли из воды.

Но через несколько дней они уже вовсю купались. Сальваторе учил Джованну плавать, поддерживая ее рукой, Витантонио наблюдал за водомерками и охотился на головастиков, уверенный, что сможет приручить их, когда они превратятся в лягушек. В середине лета поливочный бассейн высыхал и снова наполнялся водой только в конце августа, когда начинались грозы, однако, пока вода оставалась, купание было вторым по значимости событием каждого дня в списке, который Витантонио каждый вечер сообщал тете. А первым, конечно, были вечерние посиделки на гумне, когда они слушали истории взрослых и ждали, пока с моря подует ветер, чтобы идти спать.

Когда уровень воды в поливочном бассейне упал настолько, что купаться стало невозможно, они в первый раз отправились на экскурсию в Станьо-ди-Манджато, на полпути между Мартина-Франкой и Альберобелло. Правивший повозкой Сальваторе не подгонял шедшую медленным и размеренным шагом кобылу, которая не сбивалась с ритма, даже когда поднимала хвост и выпускала мощную струю, отчего Джованна и Витантонио умирали со смеху. Все утро дети бегали по лесу, а перед обедом искупались в темной и словно загустевшей воде давшего название местности пруда – станьо. Через некоторое время после обеда они вернулись на пруд, чем вызвали переполох среди шедших в Альберобелло крестьян: те иногда приходили к воде отдохнуть, но им и в голову не приходило в нее лезть. Потом они распевали двусмысленные песенки, лежа на лугу вместе со взрослыми, а ближе к вечеру пустились в обратный путь; Витантонио дали править лошадью. Постепенно поездки в Станьо-ди-Манджато вышли на первое место в вечерних рассказах мальчика о лучших событиях дня.

В конце лета Витантонио и Джованна собирали темные плоды инжира с тонкой шейкой с дерева неподалеку от поливочного бассейна, но не доносили до стола, съедая урожай прямо с дерева или по пути к дому. Дни становились короче, дети возвращались домой раньше и чистили миндаль, выбирая орехи по размеру. Смеясь и болтая, они катали их по кухонному столу, нажимая на скорлупу ладонями, пока та не отлетала.

В последний день сентября прошел небольшой дождик, отчего инжир полопался на деревьях, особенно сорта «Санта-кроче» и «Дель-абате». Напитавшиеся водой плоды никуда не годились, но дети все равно срывали их со смехом: треснувшие инжирины как будто разевали рты, показывая красную мякоть. Потом все сидели на кухне, Кончетта хлопотала у плиты. Почуяв сладкий запах томатного соуса, дети вытаращили глаза, пытаясь угадать, что она готовит, ведь в последнее время они ели только бараний горох и бобовое пюре с цикорием. Как раз в эту минуту вошла тетя. Увидев помидоры, она сразу разгадала замыслы невестки:

– Фаршированные баклажаны к воскресному обеду?

– Как говорится, что за Рождество без «пальцев апостолов» с кремом[15]15
  «Пальцы апостолов» – традиционный апулийский десерт. Во времена, описанные в книге, его делали из тонких сладких блинов, свернутых в трубочки и наполненных кремом (рикоттой) с разными добавками.


[Закрыть], что за Пасха без баранины с рисом или Духов день без пирога сарту?[16]16
  Сарту – итальянский рисовый пирог с мясной начинкой.


[Закрыть] Что за свадьба без засахаренного миндаля и что за лето без фаршированных баклажанов?

– Еще скажи, что сама все это ела!

– Я-то не ела, но так говорится.

– А еще по праздникам можно есть ореккьетте[17]17
  Ореккьетте – один из видов итальянской пасты, небольшие макаронные изделия в форме ушек.


[Закрыть] с заячьим рагу или с дроздами, – добавил, входя, Сальваторе, принесший связку лука. – Точнее, можно было бы, если бы мы могли оставлять себе добытую на охоте дичь, а не отдавать ее хозяевам из Беллоротондо в знак верноподданнических чувств.

Доната и Кончетта с трудом сдержали одобрительные улыбки и притворились, будто не слышали.

Это было лучшее лето двойняшек. Витантонио целыми днями носился по полям, но когда Сальваторе возвращался с работы, то бросал все свои занятия и бежал ему навстречу. Перед ужином сын Тощего учил детей охотиться на сверчков и лягушек и ставить силки, а однажды в воскресенье взял их с собой на настоящую охоту с ружьем. За два месяца привольной жизни в Витантонио словно пробудилась его крестьянская кровь. Но, похоже, заметила это только Доната.

Воины Христовы

В первое воскресенье октября, по возвращении в Беллоротондо, они отправились на обед в палаццо, и о майском происшествии было забыто. Больше никто не говорил ни о разбитом носе Франко, ни о наказании, из-за которого дети не прошли конфирмацию и не ездили на море. Постепенно бабушка возобновила прежние строгие порядки, но тетя заметила, что, когда никто не видит, та уделяет двойняшкам больше внимания, стараясь завоевать их сердца. Три месяца спустя явились доказательства.

Шестого января, на Богоявление, колдунья Бефана[18]18
  Бефана – в итальянской мифологии колдунья, которая бродит по земле ночью в крещенский сочельник; обычно старуха, но иногда молодая женщина. Своеобразный аналог Деда Мороза и Санта-Клауса.


[Закрыть] посещала палаццо и оставляла детям подарки, в основном одежду, которую бабушка заказывала в лучших магазинах Бари или – куда более модную – в Венеции (в этом случае вещи присылала Маргерита). Утром в день Богоявления 1928 года, померив шерстяной свитер и туристские ботинки, Витантонио обнаружил еще один пакет на свое имя, упакованный в яркую подарочную бумагу, – Бефана оставила его в гостиной, на полу выходящей в сад террасы, под носком, повешенным на ручку раздвижной двери. Витантонио развернул сверток и глазам своим не поверил: это была механическая канатная дорога – три вагонетки карабкались из альпийской деревушки на вершину горы, а станция и домики (кажется, деревянные) с припорошенными снегом крышами были окружены елками, как на календарях австрийских лесопилок или как на электрическом макете железной дороги из детской, в которую разрешалось играть только взрослым.

В это время в другом углу комнаты Джованна примеряла голубые лаковые туфельки, не замечая, что кроме них Бефана тоже принесла ей нечто особенное. Бабушка указала девочке на сверток в золотой бумаге – это оказалось роскошное издание «Красной Шапочки». В середине книги открывалась картонная раскладушка, изображавшая домик лесоруба и фигурки всех персонажей сказки; за деревьями прятался серый волк, угрожая Красной Шапочке и ее бабушке.

– Это мы с тобой, – сказала бабушка.

Увидев фигурку с длинными косами и в красном плаще, Джованна забыла о туфельках и бросилась на шею бабушке, которая зарделась, как шапочка героини.

Остаток зимы пролетел без происшествий, а весной, когда сад вокруг палаццо снова зацвел и бабушкины подданные раздали белые букеты всем окрестным церквям, Джованна и Витантонио снова были готовы к конфирмации.

Конфирмация состоялась во второй четверг июня, в праздник Тела Христова, в соборе Бари – бабушка хотела компенсировать год задержки торжественностью церемонии и воспользовалась связями отца Феличе, чтобы перенести ее в столицу региона. Накануне события дети ночевали в палаццо. Бабушка хотела сама не спеша подготовить их и одеть в наряды, заново сшитые на заказ. Когда утром Доната вышла из дома, самые ранние прихожане были уже в церкви Святой Анны на восьмичасовой службе, так что она никого не встретила на пустынных улицах Беллоротондо. Всю неделю дула трамонтана[19]19
  Холодный северный и северо-восточный ветер в Италии, Испании, Франции, Хорватии; может развивать скорость до 130 км/ч.


[Закрыть], и теперь небо было высоким и ясным, как любила Доната. Наверняка это были последние мягкие дни, скоро жаркие южные ветры невыносимо раскалят воздух.

Джованна уже ждала ее на лестнице в белом кисейном платье, в белых перчатках и с тончайшим белым покрывалом на пышных черных волосах, которые девочка унаследовала от матери. На белом выделялись два цветных пятна: розовый пояс обхватывал талию Джованны, а в руках она осторожно держала розовые четки. Лаковые туфельки и гольфы были белоснежные, как и платье.

– Моя принцесса! – воскликнула Доната, подхватывая девочку и крепко прижимая ее к себе.

Взявшись за руки, они поднялись на второй этаж, где бабушка как раз завязывала галстук Витантонио. Он был в пиджаке, вязаном темно-синем джемпере и таких же шортах и в белой рубашке. Перчатки, носки, ботинки и платок, выглядывавший из кармана пиджака, тоже были белыми. Бабушка причесала его на пробор. Когда Витантонио повернулся, Доната едва смогла сдержать крик, рвущийся из глубин ее души:

– Santo Dio, Vito![20]20
  Боже мой, Вито! (ит.)


[Закрыть]

Витантонио был точной, хотя и в миниатюре, копией Вито Оронцо Пальмизано. В пиджаке и галстуке он один в один походил на отца на свадебном снимке, который молодожены успели сделать на бегу в то утро, когда Вито Оронцо отправлялся на войну. Любому было бы достаточно одного взгляда на эту фотографию, висевшую в рамке в гостиной дома на площади Санта-Анна, чтобы заметить это.

Месса в соборе Сан-Сабино, которую служил архиепископ Бари, растянулась почти на три часа. Более трехсот детей выстроились рядами – два ряда мальчиков и два ряда девочек – у основания боковых колонн и в центральном проходе романской базилики. Начертав каждому ребенку миром крест на лбу, архиепископ Кури почувствовал, что правая рука у него онемела и заныл большой палец. За каждым ребенком следовали восприемники, чтобы отереть миро платком, который тут же повязывался ребенку вокруг головы, чтобы до конца дня напоминать о конфирмации. Бабушка всю мессу простояла позади Джованны, своей крестницы. Отец Феличе, крестный Витантонио, также стоял рядом с крестником с другой стороны базилики. Ни Джованне, ни Витантонио не было надобности вслушиваться в наставления, которые архиепископ давал детям и крестным, поскольку они знали наизусть катехизис Пия X, вдохновивший оратора: «У царей есть воины, которые защищают и возвеличивают царство. Их всегда избирают из самых сильных и смелых молодых людей. Так же и у Господа есть воины. Принимая конфирмацию, вы совершенствуетесь в христианстве и становитесь воинами Христовыми. О великая честь – служить Царю Небесному!»

Они вышли из собора Сан-Сабино, умирая от голода, но, прежде чем отправиться в гостиницу, где был заказан банкет, нужно было еще сфотографироваться вместе с другими детьми на площади. Торжественный обед по прихоти Анджелы Конвертини, не желавшей ждать два часа до возвращения в Беллоротондо, чтобы сесть за стол в палаццо, как предписывала традиция, был накрыт в Бари, в отеле «Орьенте» на Корсо-Кавур.

За столом тетя сидела на почетном месте справа от бабушки, что окончательно подтверждало ее статус члена семьи. Она глядела на Витантонио с едва скрываемой материнской гордостью, но не обделяла вниманием и Джованну, которая росла, казалось, не по дням, а по часам. Доната тосковала по тем временам, когда они с Франческой по очереди давали малышам грудь. Бабушка иногда искоса посматривала на нее и улыбалась, и если бы тетя могла угадать, о чем та думает, то очень удивилась бы: несмотря на различия в отношении к дисциплине, старая синьора Конвертини была как никогда рада, что согласилась с волей невестки и позволила Донате Пальмизано воспитывать детей, которыми обе сейчас так гордились.

Когда подали десерт, бабушка постучала ножом по бокалу, желая привлечь внимание гостей, чтобы произнести тост:

– Сегодня вы стали совсем взрослыми, и пора задуматься о будущем. Мы с Донатой решили, что со следующего года вы будете учиться в Бари. – Подняв бокал, бабушка провозгласила: – За моих внуков! За детей моего дорогого Антонио, царствие ему небесное!

Она поднесла бокал к губам и выпила. Все последовали ее примеру. Глаза у нее и у тети были одинаково блестящие. Дядья подозвали племянников и вручили им подарки: медальоны, катехизисы с инкрустированными перламутром обложками, иллюстрированные книжки по Священной истории, запонки для мальчика, сережки и диадему для девочки. Последней детей подозвала бабушка и торжественно надела им на запястья часы.

После обеда они выехали из Бари, шоссе шло вдоль моря. За рулем была бабушка, водившая машину лучше любого мужчины в семье. Недалеко от Полиньяно-а-Маре, когда она уже сворачивала на дорогу, уводившую от моря в сторону Кастелланы и Фазано, бабушка вдруг резко затормозила и воскликнула:

– Господи Боже!

Пассажиры уставились на нее в испуге и недоумении.

– Матерь Божья, какие цветы! – снова воскликнула бабушка. Никто еще не видел ее в таком возбуждении. – Перелезьте через забор и оторвите мне пару ростков этих гераней, – приказала она Витантонио и Франко, ехавшему на обратном пути вместе с ними.

Бабушка остановилась перед домиком с крохотным садом, с трудом укрывавшимся в тени корявого высохшего эвкалипта у самого въезда в деревню, поблизости от нового курорта, успешно открытого недавно несколькими состоятельными семьями из Бари. Три ступеньки вели на крошечную террасу с белой балюстрадой. Фасад тоже был беленым, как и два узких и длинных ящика для цветов под окнами. В одном пестрели розовые, пурпурные, бордовые герани. Герань в другом ящике склоняла до земли нежные побеги, усыпанные ярко-красными, как кардинальский плащ, цветами. Без сомнения, на всем адриатическом побережье не было ничего подобного.

– А если нас увидят! – попыталась возразить Доната.

– Мы же не делаем ничего плохого. А кроме того, никто никогда не приезжает в эти домишки на побережье в конце месяца.

Франко остался в машине, а Витантонио уже забрался на ограду и спрыгнул с другой стороны. Лоб у него еще был повязан платком после конфирмации, на запястье болтались новые часы, и мальчик очень этим гордился. Увидев, как он побежал к террасе, тетя крикнула:

– Осторожно! Не порви штаны!

– Оставь его в покое, он сам все знает. Ему уже почти девять.

Тетя растерянно посмотрела на бабушку и увидела, что та внимательно следит за движениями внука. Никогда ей не понять синьору Анджелу! Весь обед она ворчала на детей, чтобы те ели аккуратно и вели себя за столом как положено, а теперь заставляет Витантонио лезть через грязный забор, чтобы украсть ростки герани. Доната не знала, что и думать.

– Брависсимо! – похвалила внука синьора Анджела, когда он протянул ей пару побегов пурпурной герани и целый пучок нежнейших ростков, сорванных со свесившейся до земли кроваво-красной герани; им предстояло быть высаженными в лучшие горшки в палаццо.

Бабушка осуждающе взглянула на Франко, который в продолжение всей операции не двинулся с места, и обратилась к Донате:

– Вот видишь, ничего не случилось. Если нужно, они все могут. – После чего завела машину и лихо тронулась с места, чтобы в следующее мгновение свернуть на дорогу в Беллоротондо.

– Повезло, что никто не видел, – коротко ответила тетя.

– Они были бы в восторге, что нам понравились их цветы, – возразила бабушка.

В этом была она вся – царственное солнце, вокруг которого вращаются планеты. Другого она бы не потерпела.

Красная земля

Когда они миновали гористый участок рядом с Фазано, земля стала красной[21]21
  Красная земля, или терра росса (от ит. terra rossa) – тип почвы, характерный для некоторых местностей Средиземноморья; благоприятен для выращивания винограда и фруктов.


[Закрыть] и появились первые огороды, свидетельствовавшие о близости Итрийской долины. На небольших участках крестьяне разумно совмещали различные культуры: верхний ярус занимали деревья с пышной кроной – оливы, инжир, миндаль и черешни, плодоносившие на этой каменистой земле удивительно сладкими ягодами; на втором ярусе росли абрикосы, сливы, гранаты и прочие фруктовые деревья, под ними тянулись виноградники – на местных лозах «примитиво» к сентябрю вызревали гроздья, из которых получалось великолепное вино; ниже росли баклажаны, фасоль, перец, огурцы, бараний горох, помидоры и лук. Самый нижний этаж сада был отдан тыквам – они лежали прямо на красной земле.

Автомобиль бабушки давно уже петлял среди каменных изгородей. Витантонио опустил стекло и с удовольствием смотрел на плодородные поля, среди которых тут и там виднелись труллы и небольшие поместья. После бабушкиного тоста за обедом ему не терпелось вернуться домой.

Они приехали в палаццо во второй половине дня и сразу отправились в сад. Там их уже ждал местный фотограф, бабушка лично поручила ему запечатлеть торжественный день конфирмации старших внуков. Он решил сфотографировать клиентов на деревянной скамейке в окружении деревьев и кустов, уверенный, что такой фон очень понравится Синьоре Беллоротондо. Бабушка села первой, с краю, положив левую руку на спинку скамейки, а правую, в которой держала раскрытый китайский веер с черно-золотым рисунком, на колени. Она была во всем черном, на шее висела нитка жемчуга, а седые волосы были не без кокетства собраны в пучок. Под ее живыми и острыми глазами уже проступили морщины, но фигура сохраняла стройность, а по лицу было видно, что в молодости она была красива, и красота юных лет уступила теперь место элегантной зрелости.

На другом краю скамейки, сложив руки на коленях, сидела тетя в нарядном белом платье, держа букет, который утром во время церемонии был в руках у Джованны. Доната все еще была очень привлекательна.

Витантонио и Джованна встали позади, оказавшись между Донатой и бабушкой, с гордостью смотревшими прямо в камеру. Джованна положила руку на спинку скамейки и тоже устремила пронзительный взгляд в объектив. Она выглядела счастливой. В голове ее еще звучали слова, сказанные бабушкой в отеле «Орьенте» за обедом, и она радовалась, что ее отправляют учиться в город, – девочка чувствовала, что в деревне с ней всегда будут обращаться как с маленькой, а ей хотелось поскорее вырасти. Витантонио, напротив, казался встревоженным и смотрел в угол сада с отсутствующим выражением. Ему было страшно покидать Беллоротондо – что-то, чего он не мог толком выразить, связывало его с долиной и не позволяло уехать. Уже все было готово для фотографии. Мясистые листья бабушкиных алоказий выглядывали из-за плеча мальчика, по каменной стене позади него карабкался дикий виноград. Под прямым углом свисали ветки черешни, уже отягощенные плодами, ведь на дворе был май. Джованна сорвала пару ягод и повесила себе на ухо, как сережку. В это мгновение лицо Витантонио оживилось, а на губах появилась улыбка. Фотограф щелкнул затвором, запечатлев гордость и удовлетворение на лицах обеих женщин и девочки и ухватив бесконечную тревогу мальчика.

– Сфотографируй Франко и Витантонио вместе, – приказала бабушка, вставая. – Так, идите сюда.

Франко сел, а Витантонио встал рядом, упершись правой ногой в зеленые крашеные деревяшки скамейки. Фотограф уже собрался было сделать кадр, когда Франко вдруг повернулся к кузену и спросил:

– А ты научишь меня драться?

– Чего это ты? Драться не учат. Если ты прав, просто дерешься – и все.