Текст книги "Его последние дни"

Глава 2

– Просыпаемся, просыпаемся!

Я не сразу понял, что происходит, стал шарить рукой по кровати, чтобы сгрести Соню в охапку и утихомирить. Это всегда работает, даже когда я сам прошу ее меня разбудить. В конечном счете она засыпает вместе со мной.

– Просыпаемся!

И тут назойливый голос, чужие запахи и сырость сложились в неприятную, но четкую картинку. Сони нет, я не дома, я в психушке. Мое возмущение проснулось раньше меня. Ну чего ради будить людей, которым уже некуда торопиться? Мы уже все успели! Почему нельзя дать поспать-то?

– Да не сплю я!

– Меряем температуру!

– Не возражаю!

– Держите! – Ольга запихала градусник мне под мышку. – Пока спите, ближе к восьми на осмотр идем. Если быстро все, то, может, еще на завтрак успеете.

И чего они тут все так акцентируют внимание на еде? С другой стороны – может, это единственное развлечение в этом заведении?

Через какое-то время сестра вернулась и забрала градусник. Я попытался уснуть, но не получилось. Так и застрял между сном и явью.

Матрас, на котором я лежал, судя по ощущениям, был застелен клеенкой. Видимо, чтобы не промокал, если какой-нибудь псих обмочится. И это почему-то очень огорчало.

Воображение зацепилось за проклятый матрас и создало жуткую картину. Будто я лежу на этом самом месте, но я – это не совсем я, а натуральный псих. Почему-то раза в три старше, чем на самом деле. Я привязан к кровати и не могу пошевелиться. Я хочу в туалет. Пытаюсь позвать сестру – но голоса нет. Я стараюсь изо всех сил, но все, чего удается добиться, – это жалкий мышиный писк. Дело движется к закономерному позорному финалу.

– Подъем, больной!!

Низкий, прокуренный мужской голос. Если бы не второе слово, то я бы подумал, что это по-прежнему сон, в котором как-то оказался мичман.

У кровати стоял невысокий, но очень уж широкоплечий санитар с кривым носом, намекающим либо на спортивное прошлое, либо на сложный характер.

– Давай собирайся, дурак. Через пять минут жду снаружи.

Я удивленно посмотрел на санитара. Он смотрел на меня спокойно и немножко устало. Судя по интонации, «дурак» – это не попытка оскорбить меня, а его обычное обращение к больным. А скорее всего, не только его, но и всех санитаров.

Я намеренно неторопливо, но в разумных пределах умылся. Вышел из палаты и отправился за санитаром по бесконечным коридорам. В голове возник сюжет, как псих бежит из дурки. Добывает карточку, гранку, все тщательно планирует, но увы – бедолаге не удается без карты выбраться из клиники. Он навсегда остается в психушке. Скрывается в самых отдаленных ее частях, куда не заходят даже санитары, и иногда устраивает ночные набеги на кухню.

Мои мысли прервал санитар. Он остановился у какой-то двери и постучал в нее. Безрезультатно.

– Ждем, – велел он и привалился к стене.

Санитар меня одновременно раздражал и веселил своим отношением. Он вел себя так, будто я то ли овощ, то ли малолетний уголовник. Если бы я действительно был пациентом этого чудовищного учреждения, меня бы буквально разорвало от гнева. Но, так как я здесь всего лишь наблюдатель, исследователь, могу позволить себе не реагировать на такое отношение.

Почему-то только сейчас мне на глаза попался его бейджик с именем – Денис Иванов.

– А вашего отца, случайно, не Иван зовут? – не сдержался я.

– Откуда знаешь? – нахмурился санитар.

– Угадал. – Я еле сдержался от смеха, Денис Иванович, надо же.

Он хотел что-то сказать и даже открыл рот, но вдруг достал телефон из кармана и приложил к уху.

– Алло! А, ну да. И че?

Он почему-то обхватывал трубку всей ладонью и плотно прижимал ее к уху.

– Да блин, ща!

Денис убрал телефон и посмотрел на меня с сомнением. Судя по всему, пытался принять какое-то решение. Мне даже стало интересно.

– Ты как, соображаешь?

– Преимущественно образно, – усмехнулся я.

Санитар хмурился. Видимо, пытался понять, можно ли мне доверять.

– Куришь?

– Курю.

– Значит, так, если будешь сидеть тихо и ждать, потом отведу покурить, по рукам?

– Хорошо.

Он еще раз с сомнением посмотрел на меня, но все-таки решился. Быстро пошагал куда-то по коридору. Наверняка он нарушил какие-то правила. Не думаю, что психов можно вот так бросать посреди больницы без присмотра.

Я осмотрелся. Возле кабинетов не было очередей. Ни одного человека во всем коридоре. Мне даже показалось, что во всей больнице нет ни одной живой души. А я, как неупокоенный дух, буду вечно сидеть у этой двери.

Ситуация усугублялась тем, что у меня не было телефона или книги. Делать совсем нечего. Даже часов нет, чтобы прикинуть, сколько я тут уже кукую.

Чтобы чем-то занять свой ум, я принялся размышлять о будущей книге. Главный герой, пусть пока его зовут Андрей, потом что-нибудь более интересное, говорящее и символичное придумаю, – писатель. Плохо, конечно, писать книги про писателей… Но в целом-то – хочу и пишу!

Итак, Андрей. Жена настояла, чтобы он сходил на обследование к психиатру, а там он попал под недобровольную госпитализацию. Маниакально-депрессивное расстройство со всякими там суицидальными отягощениями. Тут еще надо проконсультироваться, как это все работает. Иногда полезно дружить с психиатрами.

Итак, в психушке Андрея хотят лечить, а он лечиться не хочет. Он убежден, что его болезнь напрямую связана с талантом. Нельзя ему укольчики и колеса, нельзя.

А антагонистом будет врач, который пытается Андрея вылечить. И вот посмотрим, кто кого. Андрей врача убедит, что суицидальные мысли и нестабильное состояние – это часть таланта и, может, даже его основа, или, наоборот, врач вылечит талант писателя.

Я представил, что рядом со мной на лавочке сидит Андрей. Мается от безделья. Изучил все вокруг, посидел в разных позах, полежал даже, а потом вдруг достал из кармана мобильный телефон! Однако… Андрей-то посмышленее меня или коммуникабельнее. Как-то договорился, чтобы ему телефон оставили.

Андрей лениво водил пальцем по экрану, наверное, скроллил ленту. Я вдруг осознал, что в этой сцене сталкиваются два разных мира. Там, в телефоне, – соцсети, коронавирус, фоточки красивые, успешный успех, а тут – бежевые стены, пюре и рыбные котлеты. И самое странное – я не понимаю, какой из этих миров нормальнее.

Дверь, кабинета открылась, и выглянул доктор. Андрей едва успел спрятать телефон.

– А где санитар? – сразу спросил суровый пожилой врач.

– Да тут. – Я махнул в сторону ближайшего угла, не совсем понимая, зачем вру.

– Где тут?

Ничего убедительного в голову не приходило, и поэтому я просто повторил:

– Ну… Тут…

Получилось что-то среднее между звуком замедленно проигрываемой пластинки и блеянием. Да и сама фраза… Как идиот, ей-богу. Хотя это как раз логично, я идиот в психушке, что подозрительного? Может, слюну пустить? Я усмехнулся собственной мысли, отчего, вероятно, стал похож на психа еще больше.

– Я тут! – Санитар появился из-за того самого угла, на который я указал. – В туалет отскочил на секунду.

– Заходите! – велел мне врач, а потом обратился к санитару: – А ты иди-ка сюда.

Я вошел в кабинет, старательно прислушиваясь к происходящему снаружи. Доктор вставлял пистоны Денису. Но не слишком усердно.

Внутри кабинета были две двери, слева и справа, ведущие в соседние кабинеты, обе были открыты. Очевидно, через них доктор и вернулся к себе в кабинет, поэтому в коридоре я его не увидел. Вероятно, так можно пройти весь корпус. Я представил, как врачи перемещаются по больнице между кабинетами, чтобы не выходить в коридор и не попадаться на глаза психам.

– Жалобы есть? – Доктор вернулся внутрь, закончив воспитательную беседу с санитаром.

– На нарушение конституции считается?

– Это к другому доктору.

Других жалоб у меня не было. Поэтому осмотр не затянулся. По сигналу терапевта в кабинет вошел Денис и повел меня обратно по одинаковым коридорам.

Как только мы вошли в наше отделение, я увидел настоящих психов. В коридоре трое мужчин мыли пол двумя швабрами. Двое феноменально медленно возюкали мокрыми тряпками по полу, а третий, судя по всему, нужен был исключительно для того, чтобы менять воду. Он задумчиво стоял у ведра и ждал своего часа.

– Заходи давай! – скомандовал Денис, указывая на дверь процедурного кабинета. – Чего встал?!

Понаблюдать за работой психов не удалось. Вместо этого пришлось сдавать кровь, измерять давление и проходить прочие неприятные процедуры. По окончании Денис отвел меня в изолятор и обронил что-то про обед, но я не разобрал толком, а переспрашивать не хотелось.

Я улегся на кровать поверх одеяла и попытался уснуть, хотя хорошо понимал, что не получится. Я попробовал прикинуть дальнейший план действий. По идее, больше никаких медицинских процедур не будет. Что не может не радовать. Следующее испытание – лечащий врач. Вот здесь нужно все сделать правильно. С одной стороны, мне нужно сохранить легенду суицидального психа, с другой – не перегнуть палку. Иначе действительно обколют какими-нибудь препаратами. Дверь палаты открылась.

– Обед!

Я сел на кровати и посмотрел на вошедшего человека: санитар, но другой. Ну, по крайней мере выглядит как санитар, а в остальном неизвестно. Он поставил на тумбочку поднос и вышел.

Как ни странно, но вовсе не пюре с рыбными котлетами. Гороховый суп, гречка и что-то вроде тефтелей. А еще хлеб и чай. Все в алюминиевой посуде. Чтобы не разбил и не порезался осколками?

Чай, конечно, даже на запах отвратный, на вкус и пробовать не стал. Все остальное – вполне съедобное. Не хуже, чем в армии. Я съел несколько ложек супа, немножко поковырял гречку и понял, что не хочу есть.

Оставив поднос в покое, я улегся на кровать и вдруг понял, что снова чувствую себя неуютно. И даже понял почему. Заведение режимное, скажем так, а единственное режимное заведение, в котором мне до этого приходилось бывать, – армия. А там лежать на кровати – нельзя. Кроме, конечно, специально отведенного для этого мероприятия времени.

Вообще, есть ощущение, что у армии и психушки много общего. И не в контексте идиотизма, а в смысле организации. Сестра на посту у входа – это дневальный; старшая сестра – дежурный по роте. Я стал мысленно переводить армейскую систему в больничную. Получалось, что это примерно одно и то же. Это даже как-то успокоило меня. Сделало местный уклад более понятным и привычным. Мне захотелось проверить свою теорию на практике. Если в армии есть каптерщик, то и здесь должен быть человек, отвечающий за барахло. Наверняка упомянутая ранее сестра-хозяйка. Вот с ней-то и нужно договариваться о разнообразной запрещенке вроде мобильного телефона. А еще санитары, как выясняется, могут отвести покурить. Но сильно сомневаюсь, что эта услуга доступна в изоляторе. Не олл инклюзив в этом отеле, к сожалению.

Снова открылась дверь палаты. Но, вопреки моим ожиданиям, вошел не санитар, а доктор. Тот самый, похожий на Розенбаума, который вчера выписал мне путевку в это прекрасное место. Я даже обрадовался, как будто встретил старого знакомого. Он, кажется, улыбнулся. Одними усами.

Следом вошел еще один доктор. Седой, со странной прической. Он как будто специально начесывал свои жиденькие волосья таким образом, чтобы они торчали во все стороны и создавали ощущение объема. Что-то среднее между одуванчиком и Эйнштейном получалось. В сочетании с халатом – просто бомба.

Но вообще-то я подумал: не слишком ли много докторов на одного больного? А говорят, оптимизация в медицине…

– Ну как ваши дела?

– Терпимо.

– Я заведующий отделением, – прояснил ситуацию Эйнштейн. – Не обижают вас? Есть какие-то жалобы?

У меня, конечно, сразу перед глазами возник терапевт, санитар и вся эта история, но было бы как-то очень уж мелочно жаловаться на такое. Да и не хочется ссориться с санитаром, который может если не усложнить мою жизнь, то уж точно сделать ее неприятнее.

– Вроде нет, все в порядке. Насколько в порядке может быть пациент психиатрии.

– Юмор – это хорошо. Познакомьтесь, ваш лечащий врач. – Заведующий указал на Розенбаума и кивнул ему, мол, всё, ухожу, дальше клиент твой. – Если что – обращайтесь.

Последнюю фразу, явно затертую и протокольную, он сказал уже выходя из палаты. Розенбаум, кажется, чуть изменил выражение лица, после того как заведующий вышел. Может, эти двое в контрах?

– Я ваш лечащий врач – Даниил. В приемной дежурю на полставки, – зачем-то пояснил он.

В его голосе сквозила знакомая интонация. Такую слышишь у таксистов, когда они объясняют, что у них свой бизнес, а таксуют они для души. Интересно, дежурить в приемном отделении – это как бы стыдно? Или в чем-то другом дело?

– Ясно, – сказал я.

– Пока вы находитесь в изоляторе, через какое-то время вас переведут в общую палату.

– Да, это мне уже говорили. Другой врач. У вас тут очень много врачей.

– Это дежурный доктор, – пояснил Розенбаум. – Хорошо, раз вам объяснили, что будет дальше, – перейдем к лечению?

– Давайте.

– На что жалуетесь?

Я нахмурился. Это он, интересно, пошутил так или у него есть четкое разделение ролей лечащего врача и врача, который дежурит в приемном отделении? Эдакая диссоциация в психушке. Звучит, кстати, как название книги. Возникло ощущение, что со мной разговаривают как с ребенком. Но, наверное, это вообще характерно для врачей, не только для психиатров.

– Ну, суицидальные мысли. Навязчивые.

– Как часто? Как регулярно? Как интенсивно?

– Примерно пару раз в год. Весной и осенью. Довольно интенсивно. Практически любые мысли в такие периоды приводят к одному. О чем бы я ни начинал думать – на другом конце суицид. При этом нет какой-то объективной причины, чтобы не хотеть жить. То есть я бы понял, если бы у меня какие-то проблемы были, умер кто-то, с работы бы уволили, в общем, повод какой-то.

Розенбаум кивнул и дважды провел большим пальцем по усам, пригладив левую и правую половины.

– А сейчас как состояние?

– Сейчас вроде более-менее.

– Ну и хорошо. Подождем результатов анализов, дальше будем смотреть по ситуации.

И он вышел из палаты. Я еще какое-то время смотрел на дверь, ожидая, что он вернется. И это все? Я рассчитывал, что он задаст мне кучу вопросов, попытается понять, что со мной. Да и вообще, скорее готовился к тому, что меня уличат в симуляции, чем вот так… Это даже обидно. Да и опять-таки, я ведь планировал собрать материал для книги.

Это, конечно, тоже материал, но хотелось бы другого. По замыслу психиатр ведет долгие разговоры с моим героем, убеждает его лечиться, выслушивает рассуждения Андрея. Через эти диалоги планировалось раскрыть читателю внутренний мир писателя, страхи и сомнения. А пока выходит, что никому не интересна позиция главного героя. Жив? В петлю не лезешь? Хорошо. Для остальных случаев у нас есть санитары и уколы, разговаривать тут не о чем. Суицидальные мысли? Ну да, бывает, вот как убьетесь – тогда и обращайтесь. Тогда уж надо писать книгу про психиатра, которому не до пациентов. Ну, мол, работы куча, бумажки надо заполнять, а если время останется, можно и полечить кого-нибудь.

Мне стало отвратительно тоскливо. Я один. В психушке. И всем тут, в общем-то, насрать на то, что происходит со мной. Даже если бы я был реальным психом, то вряд ли бы отношение было другим. Это даже страшно. Как так вышло?

Дверь палаты снова открылась. Я не стал смотреть, кто пришел, судя по звукам – санитар за посудой. Меня больше занимал вопрос, что делать дальше. Рано или поздно меня переведут в общую палату, там хоть на психов посмотрю. Это тоже материал. Хотя я предвижу определенные сложности.

Находиться в группе психов будет сложно. Так или иначе, придется быть в постоянной внутренней конфронтации с ними, а это тяжело. В противном случае я сам потихоньку рехнусь, механизмы индуцирования бреда вовсе не загадка и достаточно хорошо изучены. Один псих может втянуть в свой бред всех окружающих, а если психи все вокруг, то нормальный человек свихнется гарантированно, вопрос времени.

Но посмотреть на них надо, прочувствовать атмосферу психушки. Нельзя писать книгу про такое заведение, не побывав в нем лично. Да, задуманное явно не работает: никто не будет вести задушевных бесед с главным героем. Да, все устроено не так, как я себе представлял, но это и можно использовать. Буду брать то, что есть.

Герой все так же не хочет пить таблетки, в этом смысле ничего не поменялось. Но лечиться придется, иначе его просто не выпустят из психушки, а при явном сопротивлении будут обкалывать насильно. Неплохой конфликт. И как поступит мой герой?

Я удостоверился, что в палате никого нет, дотянулся до тумбочки, взял книгу Оливии Лэнг и достал из рукава ручку. Прости, Оливия, но это все ради искусства, придется делать записи прямо поверх твоих строк. Нужно зафиксировать все, что удалось тут увидеть, и накидать общие черты героя.

Я прикинул прошлое Андрея. В целом нет смысла делать его сильно отличным от моего собственного, кроме нескольких деталей. А что по характеру?

Я вспомнил мобильный телефон в его руках, ну да, явно более хитрый, чем я. И, думаю, куда более стойкий. Он явно не смирится с необходимостью принимать лекарства, он останется самим собой. Но что он может сделать? Сбежать из психушки? Украсть у старшей сестры карточку, выйти из отделения – и потом что? В сейфе на посту хранится его паспорт. Наверняка Андрея будут разыскивать. Какой-то боевик получается. Причем откровенно странный. Писатель сбежал из психушки, скрывается от властей и пишет книги? Я чуть в голос не засмеялся. Прекрасный абсурд. Надо будет юмористический рассказ на эту тему написать.

Не выходит каменный цветок. Либо нужно просто сделать большие художественные допущения. Пусть все в психушке будет реальным, кроме психиатра. Он будет вести с главным героем долгие беседы и все такое. Я вернулся на одну мысль назад и улыбнулся. Записал: «Все в психушке реально, кроме психиатра».

Глава 3

Всю ночь я не мог уснуть. Поэтому от безделья рисовал. Художник из меня так себе, ни разу не Врубель, но с портретом доктора Розенбаума я справился. Попытки с двадцатой, но тем не менее. В полутьме (единственный источник света – окно) карандашный набросок на страницах книги становился объемнее, а буквы в строках будто начинали шевелиться. Рисунок выглядел настолько зловещим, что я бросил эту затею и, опять-таки от безделья, стал работать над книгой.

Вообразил, что в изоляторе не только я, но и Андрей. Действительно, интересно, чем он себя займет в четырех стенах. Мой герой, как и я, недавно тщательно обследовал все помещение, потом долго смотрел в окно на серую облезлую стену и наконец сдался. Сел рисовать. Портрет доктора. Но ручкой, а не карандашом, как я. А потом вдруг взялся писать собственную книгу. Я удивленно моргнул.

Рекурсия? Зачем? Показать что-то через разницу между Андреем и его героем? А что, это имеет смысл. Андрей в психушке, выйти из нее он не может, принимать таблетки не хочет. Через героя, которого он придумает, можно показать конфликт автора с реальностью или даже с самим собой.

Пока получалось вполне логично. Психушка, а в частности изолятор психушки, – прекрасное место для того, чтобы переосмыслить свою жизнь. Но здесь есть одна сложность: своя жизнь слишком своя. Нет дистанции, необходимой для того, чтобы рассматривать весь процесс, а не отдельные эмоционально заряженные эпизоды. Вот для этого-то Андрею и понадобится лирический герой, как бы его назвать? И снова раздражает, что нет интернета. Сейчас бы найти какое-нибудь говорящее имя. Пришлось взять первое, что пришло в голову. Кажется, сказалось отсутствие музыки. Вспомнился музыкант Махмут Орхан.

Махмут, конечно, не то, а вот Орхан… Или даже на казахский манер Архан. Или даже Сархан? Я решил, что пока пусть будет так, Орхан. Потом разберусь. Но тут сразу же возник вопрос – почему Андрей называет своего героя, по сути себя, совсем не русским именем? И тут же этот вопрос перешел на уровень выше: почему я сам называю своего героя русским именем? Особенно учитывая, что я дал ему свою биографию.

Ладно, имя все-таки не окончательное, потом другое придумаю. А пока это будет нерусский мужчина с русским именем. Ничего страшного. Итак, Андрей, сидя в изоляторе, пишет автобиографичную книгу, но не от первого лица. Главным героем становится почему-то Орхан. С чего бы ему начать? С общих данных? С первого воспоминания? Ох, не превратилось бы все это в модный нынче автофикшен. Почему-то в голове заиграл трек «Кровостока» «Биография». Я действительно его услышал.

Видимо, мне настолько не хватает музыки, что мозг воспроизводит ее без внешних средств. Записал: «Если отрезать меломану наушники, то еще несколько дней он сможет слушать музыку по памяти». Откровенно слабоватая получилась острота, надо докрутить.

Но дальше дело не пошло. Я и так и эдак пытался сложить все в рабочую схему, но не было искры. Не было момента, когда все становится ясно.

Меня выдернуло в реальность, я снова вернулся к рисованию. Удивительно, ведь последний раз я рисовал в детстве, никогда не испытывал тяги к этому виду творчества. Интересно, смогу ли нарисовать Дениса?

Я едва не прошляпил шаги за дверью и убрал ручку в рукав в последний момент.

– Просыпаемся, просыпаемся!

В изолятор вошла сестра с градусником. Я послушно сунул его под мышку и сел на кровати.

Я подумал о всевозможных творческих курсах и литературных мастерских. Создатели обещают разогнать вашу креативность на все сто. Но все намного проще. Запритесь в комнате без интернета и развлечений, и буквально через несколько часов вы не будете знать, как заткнуть этот фонтан творчества.

– Не спится? – спросила вдруг сестра.

– Ага, – ответил я и тут же понял, что допустил ошибку.

Она ведь наверняка где-нибудь пометку поставит, мол, нарушения сна или что-то такое.

– Вчера почти весь день спал, вот и выдрыхся.

– Бывает.

Она это нормальным тоном сказала или успокаивающим? Мне кажется, что любое мое действие работает на образ психа. Сестра ушла, а мы с градусником стали прикидывать, удалось ли мне убедить сестру, что со сном у меня все в порядке. И если нет, стоит ли усердствовать. Наверное, я придаю этой истории слишком большое значение. В итоге мы с моим ртутным товарищем решили придерживаться стратегии спокойствия и невозмутимости.

Сестра вернулась за градусником. Я неторопливо извлек его из-под мышки и на автомате взглянул на ртутный столбик. И в следующий миг буквально похолодел от ужаса. Градусник показал 37,2, а это значит, что меня не переведут из изолятора. Я останусь тут еще на какое-то время. А вдруг лечащий врач поймет, что я симулянт, еще до того, как меня пустят к психам.

– Давайте! – сестра стояла с протянутой рукой.

Я попытался что-то придумать на ходу. Уронить и разбить градусник? Тут линолеум. Все остальные варианты были настолько идиотскими, что меня записали бы в психи мгновенно. Пришлось отдать сестре градусник. Она бросила на него взгляд и вышла.

Хорошо, что дальше? Дождутся результатов общего анализа крови, чтобы проверить лейкоциты. По идее, я здоров, но что тогда? Спишут на адаптацию? А что, если не здоров? Вдруг какой-нибудь новомодный штамм ковида? И тогда что? Меня увозят в инфекционку?

Я встал с кровати и пошел в туалет. Умылся и по привычке посмотрел туда, где должно было быть зеркало. Уткнулся взглядом в кафель. Растерянно потер лицо, отросшая щетина неожиданно кольнула ладонь. Ощущение было настолько резким, что я отдернул руку как от кактуса.

Холодная вода несколько взбодрила меня. Но все равно я понимал, что не могу сделать ничего со своей температурой. Стало ясно, что нужно добыть свой телефон. Я не предусмотрел возможный отъезд в инфекционку, но план эвакуации есть. Все в порядке.

Я услышал, как к двери палаты подходит сестра. Кажется, необходимые рефлексы начали-таки работать.

– Встаем, принимаем препараты.

Я удивленно уставился на сестру, раскладывающую на тумбочке какие-то контейнеры с таблетками. По позвоночнику пробежал холодок, появилась очень неприятная слабость в коленях. В груди возникло смутное ощущение, схожее с тем, которое испытываешь во время свободного падения.

– Доктор ничего про это не говорил. – Я услышал свой голос и ужаснулся. Дрожащий, слабый, откровенно испуганный.

– Он выписал назначение, держите.

Сестра протянула мне алюминиевую чашку с водой. Я чуть не уронил ее. Рука так тряслась, что пришлось прижать ее к груди. Сестра смотрела на эту сцену скорее с интересом, чем с подозрением.

– Кладем в рот, запиваем водой, глотаем.

На мою ладонь легла красная таблетка, казавшаяся ужасно большой. Я уставился на нее.

– А синяя где? – спросил раньше, чем подумал.

– Что? – не поняла сестра.

– Нет, ничего.

– Кладем в рот!

Я медленно поднес ладонь ко рту, а потом закинул таблетку в рот, одновременно запрокидывая голову.

– Запиваем, – продолжала терпеливо координировать мои действия сестра.

Я трясущейся рукой поднес к губам чашку, больно стукнул краем по зубам, набрал полный рот воды.

– Глотаем!

Оказалось, что проглотить такое количество воды почти невозможно. Часть буквально выдавилась через губы. Сцена получилась исключительно идиотская и соответствующая окружению. Наконец я справился.

Сестра посмотрела на пол, оценивая масштаб бедствия, но, видимо, решила, что потоп нам не грозит.

– Открываем рот.

Я снова похолодел и медленно, будто бы наблюдая за собой со стороны, открыл рот. Сестра заглянула туда.

– Поднимаем язык. Выше, выше.

Сестра сделала шаг назад и внимательно посмотрела на меня.

– В чем дело?

Я хотел вынуть изо рта таблетку, но что-то пошло не так. Она выскользнула из пальцев, упала и покатилось по полу. Ко мне неожиданно вернулось самообладание.

– Я не больной, я симулянт.

– Понимаю, – тоном абсолютно игнорирующим смысл моей фразы заверила меня сестра. – Таблетки принимать будем?

– Нет, я не больной!

– Понимаю.

Сестра задумчиво смотрела на меня, видимо, решая, что делать дальше.

– Крутить? – послышался низкий мужской голос.

Я вздрогнул и чуть не уронил чашку. Оказывается, в дверях стоял санитар. То ли он подошел только что, то ли я его не заметил. Нога сама сделала шаг назад, потом еще. Я поднял руки, отступая назад.

– Я не псих, послушайте, я симулянт, я симулировал, чтобы написать книгу! Понимаете?

– Успокойтесь, все нормально, – еще более нежным тоном протянула сестра. – Все будет хорошо, ничего вам не угрожает.

Я уперся в подоконник – если бы окно было не зарешечено, то, наверное, не раздумывая выпрыгнул бы.

– Сейчас я позову доктора, он с вами поговорит, хорошо?

– Да.

Я встретился взглядом с санитаром. Он явно считал, что поступать со мной надо иначе.

– Вышел отсюда, быстро! – зло приказала ему сестра.

Санитар беспрекословно повиновался.

– Я сюда сам пришел, я просто хотел посмотреть, как тут все… устроено… – Мне самому очень не нравился мой сбивчивый тон и дрожащий голос.

– Все нормально, отдайте мне чашку, вот так, хорошо. Успокойтесь, сядьте, сейчас я позову доктора.

Сестра усадила меня на кровать, подобрала таблетку, забрала контейнеры с препаратами и вышла. Я взялся за голову. Меня все еще потряхивало, в ушах эхом отдавалась реплика санитара. «Крутить?» Все, на этом шутки кончились, я вдруг отчетливо понял, что был в шаге от непоправимого. Если бы попалась менее понимающая сестра, то меня бы накормили таблетками. Или обкололи, что более вероятно.

Меня охватывало парализующее ощущение бессилия. В голове как будто бы крутили кино про то, как меня скручивают люди в белых халатах, не дают двигаться, прижимают к столу, колют укол и начинают резать.

Из кошмарного видения меня выдернула открывшаяся дверь. В изолятор вошел Розенбаум, на ходу застегивая халат. Видимо, только что пришел на работу.

– А что у нас случилось? – протяжно поинтересовался он, усаживаясь на стул.

В дверях появилась сестра, а где-то за ней мелькнул санитар. Розенбаум сделал им знак рукой. Дверь закрылась.

– Я не больной, – сказал я, хотя собирался сказать что-то более осмысленное.

– Хорошо, не спорю, – кивнул он, внимательно глядя на меня.

Я почувствовал себя лошадью, которую хотят успокоить: смысла слов она все равно не поймет, а вот тон – да.

– Не надо говорить со мной как с ребенком, я нормально соображаю! Вы же видите.

– Вижу, конечно, а в чем тогда проблема?

Мне действительно становилось лучше, в его присутствии ко мне возвращалось спокойствие.

– На самом деле я симулировал. На приеме выдал вам заранее заготовленный спектакль, просто чтобы попасть сюда. Посмотреть, как работает психушка, как тут все устроено, написать про это книжку. – Я дотянулся до тумбочки, взял книгу и то ли протянул ему, то ли показал, а то и вообще поднял ее как крест, желая защититься от демона какого-то. – Я писатель.

Он кивнул, протянул руку:

– Можно?

– Да.

Розенбаум спокойно взял книгу в руки, рассмотрел обложку, потом перевел взгляд на меня.

– Итак, вы симулировали психическое расстройство, чтобы попасть в психиатрическую больницу и написать про это книгу, верно?

– Да, я просто симулянт. Когда сестра принесла таблетки, я понял, что это зашло слишком далеко и…

Почему-то сейчас мне стало стыдно.

– А зачем вы стали симулировать именно суицидальные наклонности?

– Ну, я решил, что это гарантирует мне попадание в психушку, насколько я понял, проигнорировать такие жалобы вы бы не смогли.

– В общем-то, вы верно поняли. А почему вы решили поступить именно так? Почему вы не пришли на прием и не сказали, что хотите написать книгу про психушку? Я бы вам тут все показал.

– Да бросьте, никто бы меня и слушать не стал.

– Может, и так, но попытаться стоило. – Он беззаботно пожал плечами. – Я понял вас. Как сейчас себя чувствуете?

– Ну… Трясет немножко, но вроде бы нормально.

– От чего трясет?

– Да вы санитара своего видели? Я думал, он меня сейчас скрутит, меня обколют и все…

– Нет, так это не работает. Вы добровольно сюда пришли, нельзя вас просто так препаратами пичкать. Вы же, я так думаю, подготовились? Почитали о правах пациента? Изучили все нормативные документы?

– Да, но…

– Ужасная лечебница, смирительные рубашки и все такое? – усмехнулся он.

– У таких учреждений вполне определенная репутация.

– И как, оправданно?

– Вроде не совсем, – признался я.

Розенбаум поправил халат, отложил книгу, чуть сменил позу и, судя по выражению лица, собирался перейти к важной части разговора.

– Говорим начистоту, по-взрослому?

– Да.

– Хорошо. Вы не симулянт. На приеме я хорошо понял, что вы симулируете, но это вовсе не значит, что психического расстройства нет.

Я несколько раз моргнул, пытаясь уложить это в голове.

– То есть я симулировал то, что реально?

– Да, это достаточно распространенное явление. В этом смысле вы скорее аггравант, чем симулянт. Аггравант – это человек, который преувеличивает свои симптомы.