Текст книги "Собаки и олигархи"

На вершине мира

Декабрьская сырость в час ночи пронимала особенно чувствительно. Среди огромных резервуаров, хранилищ нефти и заводских зданий гулял сквозной ветер, гоняющий туда и обратно целлофановые пакеты и обрывки бумаги. Время от времени едва моросило. На строительных лесах развевалась на ветру забытая кем-то потрепанная серовато-белая футболка с номером семь.

Через пустую территорию нефтеперерабатывающего завода мы проехали от шлагбаума при въезде до новой, только недавно достроенной трубы, на самом верху которой нам сегодня предстояло работать. Наверное, свитер под рабочим комбинезоном и мог бы спасти от сырости, но я не стал надевать его – он помешал бы карабкаться на самую верхотуру. Пока буду карабкаться, уже как-нибудь сам согреюсь.

Я вышел из машины и, не дожидаясь напарника, который, неспешно чавкая, доедал свой бутерброд на пассажирском месте, открыл кузов и забрал оттуда примерно половину оборудования. Карабкаясь по четырехметровым вертикальным лестницам, время от времени останавливаясь, чтобы отдохнуть на балкончике, каждый из нас должен был затащить на самый верх шестидесятиметровой трубы примерно по пятнадцать килограммов.

Здравко все еще сидел в машине. Пожилой болгарин уже порядком задолбал за смену, и мне совсем не улыбалось выслушивать его жалобы всю дорогу наверх. Я громко стукнул ладонью по лобовому стеклу, махнул ему, дав понять, что буду ждать наверху, и, не дожидаясь ответа, полез по первой вертикальной лестнице, стараясь не думать ни про дыхание – если думать о нем, оно сразу сорвется, – ни про сырость – если вспомнить о ней, она сама проникнет под комбинезон, – ни про то, что, если вдруг пойдет дождь, все карабканье на верхотуру окажется бесполезным и придется слезать несолоно хлебавши, а потом повторять все сначала.

Пока карабкался наверх, думал о том, что это последняя смена на нефтеперерабатывающем заводе, и больше не придется слушать плоские шутки Здравко. Думал, что я уже больше не студент и на следующей неделе нужно будет начинать стажировку у адвоката Блюменфельда, а значит, каждый день готовить шаблонные иски против должников сети бензоколонок, что, собственно, похуже даже общества Здравко. Думал, что отныне предстоит шесть дней в неделю пребывать по десять часов в пахнущей сыростью конторе и зарплата будет в два раза ниже той, к которой я привык за последние два года. С началом стажировки, как никогда до этого, я чувствовал, как неминуемо на меня наваливается взросление.

Еще думал о ней. Вспоминал свою последнюю поездку в Одессу, где мы застали последние солнечные дни в октябре и снова планировали совместную жизнь, когда она приедет. Она обещала приехать этим летом, а я только в прошлом месяце расплатился с долгами после последней поездки. Неделю тому назад она рассказала, что из ее офиса украли кофейную машину и теперь ей придется самой выплачивать ущерб в восемьсот долларов. В тот же день я позвонил Олегу с просьбой одолжить на три месяца тысячу баксов. Одолжить всегда легче, чем потом отдавать. Олег, конечно, не будет торопить, но я уже думал о том, как мне придется снова подрабатывать посыльным в китайском ресторане хотя бы три вечера в неделю. И все равно я едва буду сводить концы с концами.

На самом верхнем балкончике шестидесятиметровой трубы было очень тихо. Тут, наверху, все замерло, и шум круглосуточно работающего завода сюда почти не доносился. Я долго стоял там один, облокотившись на чуть влажные от ночной сырости металлические перила, и смотрел вниз. Забыв о существовании Здравко, я совсем потерял ощущение времени – прямо подо мной и на километр вокруг сверкала ярко-желтым россыпь огней заводских лампочек и прожекторов. Чуть левее, если повернуть голову, на горе виднелись огни Хайфы. Далеко впереди угадывалось черной дырой море с редкими огоньками танкеров, ожидавших разгрузки на рейде.

На минуту, в тишине, я забыл про все окружающее. Я почувствовал себя выше этого мира и вдруг понял, что нет никаких нерешаемых проблем. Вдруг там, наверху, я вспомнил о том, как в детстве хотел помочиться с подоконника третьего этажа вниз на улицу, но так и не решился на это. Позже, уже старшеклассником, во время школьного похода, хотел сделать то же самое с края ущелья, но тут услышал голоса девочек – они как раз подходили к обрыву. И теперь, стоя на этой верхотуре, я, недолго думая, расстегнул комбинезон и сделал то, чего не решался сделать никогда раньше. С шестидесятиметровой высоты, там, где весь мир лежал у моих ног, я полминуты или дольше мочился на свои проблемы, на мир внизу, который больше уже не казался таким сложным.

Минуты три спустя на балкон вскарабкался, тяжело дыша, Здравко. Я совсем забыл про него и снова поразился тому, как он физически крепок, в его-то возрасте! Комбинезон Здравко был весь в мокрых пятнах.

– Никак дождь капал, Рома? – спросил он, озабоченно обтирая тыльной стороной ладони свой мокрый лоб.

– Уже перестал, – стараясь не смеяться в голос, выдавил я.

В отличие от Здравко, я все-таки знал, откуда взялись капли на его комбинезоне. Мне было немного стыдно, но вместе с тем очень смешно. А еще я вдруг совершенно отчетливо понял, что это моя последняя смена со Здравко и что с завтрашнего дня начинается моя самостоятельная жизнь в мире – и в нем не будет ничего непреодолимого.

Собаки, или Как сгорел мой офис

Я начинал работать адвокатом в офисе ныне покойного Менахема Нахлиели и занимался самыми разными делами. Одним из самых нелепых было дело Лиора Х., жителя поселка Биньямина, который держал во дворе возле дома более тридцати бездомных собак. Лиор проживал в маленьком трехкомнатном домике вместе с родителями, двумя братьями, сестрой и шестилетней дочерью сестры. Сам безработный, Лиор не мог позаботиться должным образом об ораве полуголодных собак, которых он поместил в небольшом дворе. Собаки, собранные со всех левантских дворов, всех мастей и пород, были закрыты в маленьком пространстве. Лай и антисанитария доводили домочадцев Лиора и его соседей до белого каления. Дело дошло до того, что в муниципалитет на Лиора пожаловалась его родная сестра, дочь которой покусали блохи.

Муниципалитет потребовал передать собак в ветеринарную службу, Лиор категорически отказался, и муниципалитету пришлось подавать в суд. Наш офис представлял муниципалитет Биньямины и Ветеринарный совет городов Шомрона. У Лиора денег на адвоката не было. Впрочем, как не было у него денег и для того, чтобы достойно кормить и ухаживать за своими собаками, делать им прививки и содержать их в достойных условиях. Собаки действительно стали серьезной помехой в жизни семьи Лиора и всех окружающих. О собаках и о том, как муниципалитет не может справиться с безработным доходягой Лиором, стали писать газеты. Дело стало принципиальным и личным для председателя Ветеринарного совета, человека по фамилии Окуновский. Чувства юмора у Окуновского не было, и человеком он был принципиальным – он просто не мог вынести такого безобразия на подконтрольной ему территории.

На этот громкий и необычайно сложный процесс послали выступать меня – самого молодого адвоката офиса, и после недолгого заседания суда, на котором коротко, но четко, ссылаясь на муниципальные законы, выступал я, а в ответ что-то мямлил, ссылаясь на какую-то белиберду, Лиор, окружной суд вынес постановление, что Лиор должен передать всех собак в ветеринарную службу и имеет право оставить у себя лишь одну, по своему выбору.

Решение суда Лиор намеренно не выполнял, и мне пришлось подать в суд просьбу разрешить выполнить постановление насильно, но судебное слушание по новому делу каждый раз откладывалось. Вы когда-нибудь слышали анекдот о том, как дедушку Вовочки спасала пожарная команда? Дедушка Вовочки прыгал из окна горящей квартиры в спасительную сетку, которую растянули под его окном пожарные, и никак не мог приземлиться – сетка пружинила, и он все время подпрыгивал очень высоко, а потом падал снова, и так много раз, пока взбесившийся пожарный не пристрелил его.

Все было очень похоже на тот самый анекдот. Слушания по делу Лиора проходили в зале моего любимого судьи Окружного суда, сегодня уже давно вышедшего в отставку доктора юридических наук Дана Байна. В середине девяностых, когда я еще был студентом юридического факультета и даже не догадывался, что стану адвокатом, Дан Байн преподавал уголовное право в Хайфском университете. Я тогда много лекций пропускал, оценки мои были, мягко говоря, не очень. И теперь, выступая перед Даном Байном, я надеялся, что он уже и не помнит такого нерадивого студента. Слушаний было много – подобно пружинящему дедушке Вовочки из анекдота, Лиор не приходил ни на одно из них и тем самым всех выводил из себя.

Первое заседание суда он просто проигнорировал, перед вторым прислал по факсу справку, что у него насморк, на третье вместо Лиора явился адвокатишка в куцем пиджачке, некий Ахмад, который пришел без доверенности от Лиора и принес ту же самую справку о насморке, но с более поздней датой. На четвертое заседание вместо Лиора явился сосед в кипе, который не мог связать и трех слов, чтобы объяснить, зачем он вообще пришел и где находится сам Лиор.

Я же являлся на все слушания без опоздания и каждый раз оставался сидеть в зале суда лишний час в надежде, что рано или поздно Лиор все-таки появится.

После нескольких заседаний суда, на которые явился только я, председатель Ветеринарного совета уже рвал и метал. Учитывая, что Совет платил нам за каждое заседание суда вне зависимости от результата, и даже если таковое не состоялось по причине отсутствия Лиора, он начал всерьез переживать за бюджет подконтрольной ему организации. За эти дни я узнал, что судья Дан Байн не только помнит меня по университету, но помнит и мои оценки – краснею! Также он напомнил мне, что я пропустил значительную часть его заключительного курса.

В конце концов судья Байн постановил, что Лиора должны привести в суд силой, что и случилось, кажется, на пятом или на шестом заседании – сопротивляющегося Лиора привели на суд в наручниках двое полицейских. По итогам этого заседания, после того как суд окончательно постановил передать собак Окуновскому, Лиор – худой и неопрятный доходяга, ростом ниже меня сантиметров на пятнадцать, – проходя мимо в наручниках и в сопровождении полицейского, при свидетелях сказал: «Я сожгу тебя».

Словам Лиора никто не придал должного внимания. Он получил подзатыльник от полицейского и побрел в сторону ожидавшей его полицейской машины, а я вернулся в офис и с триумфальным видом сообщил, что наконец закончилось дело Лиора Х. Тогда я не понял, откуда на лице моего шефа взялась кислая, недовольная улыбка. Сейчас я, конечно, сразу вспоминаю анекдот о том, как сын старого адвоката закончил компромиссом дело, которое приносило заработок в контору его отца на протяжении многих лет.

Той же ночью шеф позвонил мне и сказал, что наш офис подожгли. Я наскоро оделся и скатился на машине с горы Кармель по пустым ночным улицам города. Через пятнадцать минут я уже был в офисе. К тому времени огонь успели потушить – или он сам потух, – ущерб офису оказался незначительным. Как ни странно – Лиор ведь никогда не был в нашем офисе – больше всего пострадал именно мой кабинет и архив, где хранились старые дела. Мы отряхивали дела от пепла до самого утра.

Собак забрали насильно, и на время, пока Лиор был в каталажке, в Биньямине установились тишина и спокойствие. Полиция не смогла доказать причастия Лиора к поджогу и пришла к выводу, что все это было досадное стечение обстоятельств. Окуновский подсчитывал переданных ему на попечение собак и с ужасом передавал в бухгалтерию счета на оплату адвокатских услуг. А я еще некоторое время оглядывался по сторонам, выходя на улицу, и даже заглядывал под машину, перед тем как ее завести.

Те, кто читал рассказ о том, как я попал на работу в офис Менахема Нахлиели, помнят, что это была переделанная под офис трехкомнатная квартира старого типа в злачном райончике Хайфы, со старой разваливающейся мебелью, наваленными по всем углам папками и затхлым запахом. Уходя после работы из офиса, несмотря на то что все сотрудники еще оставались на своих местах, Менахем Нахлиели выключал кондиционер, чтобы сэкономить на счетах за электроэнергию.

Хоть пожар и не нанес ощутимого ущерба, страховая компания решила не связываться с адвокатами и дала денег на капитальный ремонт. Пока шел ремонт, я работал из дома. А через неделю вернулся в радикально изменившийся, чистый и пахнущий свежей краской офис. Мало того – в моем свежем и светлом кабинете стоял новый компьютер взамен той коробки с клавишами, которой я пользовался до сих пор. Мы еще долго шутили после этого – не случись того пожара, с легкой руки Лиора или случайно, нам следовало бы самим поджечь офис, мы просто не догадались…

Заведомо проигрышный суд

Адвокатам иногда приходится выступать на заведомо проигрышных судах. Чаще всего нужно защищать интересы ответчика. В таких делах обычно и поделать нечего, а присутствие адвоката необходимо клиенту скорее для моральной поддержки, чтобы уменьшить ущерб, по возможности добиться более-менее удобоваримого компромисса. После таких судов адвокаты всегда рассказывают клиенту, что их усилия оказались невероятно важны и помогли уменьшить проигрыш в разы. Редкий адвокат признается, что сумма, которую в итоге заплатит клиент, вкупе с судебными расходами, да и гонораром самого адвоката, превышает сумму, которую клиент мог заплатить до того, как полез на рожон.

Реже адвокату приходится подавать иск по просьбе клиента, заведомо понимая, что клиент не прав. Чаще всего такие клиенты приходят на эмоциях, ослепленные нанесенной обидой, а обиженного борца за справедливость всегда легко развести на деньги. Многие адвокаты отказываются представлять клиентов в таких ситуациях, а некоторые соглашаются – лучше получить гонорар, когда он сам идет в руки, иначе клиент найдет другого адвоката.

Совсем редко клиент требует от адвоката подать иск из принципиальных соображений, заранее понимая, что иск проигрышный. Однажды, когда я был совсем еще молодым наемным адвокатом, мой шеф согласился подать именно такой иск.

Иск подавался по инициативе одного из мэров прибрежных муниципальных городков – царька с необузданными амбициями, избранного на шестую или седьмую подряд каденцию. Наша контора обслуживала тот муниципалитет с незапамятных времен – покойный отец моего бывшего шефа был на высокой должности еще при Британском мандате, и почти все муниципальные городки возле Хайфы традиционно обслуживали мы. Отказать мэру шеф не мог – в начале двухтысячных уже начиналась регуляция, вводились требования выбирать юридического советника муниципалитета с помощью тендера на ограниченную каденцию, и мой шеф очень хотел сохранить добрые отношения с муниципальным царьком.

В итоге мы подали иск, ответчик подал защитное письмо с вескими аргументами, отражающими один к одному каждую нашу претензию, и суд назначил слушание. Иск, как я уже писал, был заведомо проигрышным, а мой шеф, хоть и согласился его подать, не хотел позориться и видеть своего имени на постановлении суда. Кажется, как раз для таких ситуаций и придумали молодых адвокатов, так что на слушание послали меня вместе с секретарем муниципалитета, правда, я так и не решил – в качестве поддержки или в качестве козла отпущения. Передавая мне дело, шеф заявил, что я должен порвать ответчика, но на следующий день, уже в присутствии секретаря муниципалитета, мне озвучили несколько иную задачу – добиться компромисса с минимальными издержками.

Исковое заявление писал не я, и о том, что именно мне нужно выступать в суде, я узнал за день до слушания. Я готовился к суду всю ночь, искал прецеденты и пытался придумать аргументы, которыми можно будет удивить суд. Но все зря – я мог вообще не готовиться, потому что на самом слушании все сразу пошло наперекосяк. Судья сразу выразил свое заведомо негативное мнение по поводу иска и дал понять, что никакие аргументы мне не помогут. После недолгих прений – я все-таки пытался озвучить аргументы, которые нарыл за ночь, – судья предложил отозвать иск и оставить на его усмотрение сумму издержек, намекнув, что их сумма не будет запредельной. Предложил тоном, не подразумевающим возражений, и добавил, что так или иначе он отклонит иск, но в случае, если ему придется аргументировать свое решение, он присудит значительные издержки. Я посоветовался с шефом по телефону и согласился отозвать иск. Судья и противная сторона покинули зал, и секретарша в присутствии секретаря муниципалитета, подмигнув, сказала мне: «Вы знаете, Рами, судья очень любит вас. Любит, когда вы выступаете».

Судья назначил продолжение заседания через два часа, чтобы зачитать постановление суда. Я вернулся в офис и радостно передал шефу слова секретарши. Несомненно, можно было предположить, что вопреки всем предположениям я добился желаемого результата и минимальных издержек. Даже появилась надежда, что издержек не будет совсем. Довольные жизнью, мы с секретарем муниципалитета пошли перекусить за бюджетный счет в соседней столовой, где я в течение получаса выслушивал дифирамбы своему невзрачному выступлению в суде.

Через два часа я вернулся в суд, чтобы услышать, что судья присудил моему клиенту, муниципалитету, уплатить издержки ответчику в сумме 30 000 шекелей (8 000 долларов). Огромная сумма издержек теперь и заоблачная тогда, в самом начале двухтысячных. Даже понимая, что вины моей совсем нет, я понуро вернулся в контору. Показал постановление суда шефу, тот сначала побледнел, помолчал, а потом, надрываясь от безудержного смеха, выдавил: «Представляешь, сколько бы он присудил против нас, если бы он тебя не любил!»

P. S. Мой покойный шеф был очень удачливым адвокатом, и с шестидесятых по девяностые годы привык только к выигрышным делам. Проигрыши были крайне редки. У шефа был шаблон уведомительного письма, которое мы посылали клиентам по итогам победных процессов с просьбой о выплате гонорара. Когда-то эти письма диктовали на печатной машинке, а в эру компьютера их заполняла и подписывала от имени шефа секретарша. В тот раз секретарша не догадалась поменять первую фразу письма и написала в муниципалитет, что мы РАДЫ сообщить о том, что суд присудил заплатить издержки ответчику. Во втором абзаце письма секретарша со слов моего шефа дописала напоминание о сумме согласованного гонорара, положенного нам за процесс, который мы с радостью проиграли.

Свидания вслепую

Мое самое первое свидание вслепую состоялось еще в той, прежней стране. Девушку звали Ирина, нам обоим было по пятнадцать-шестнадцать лет, номер ее телефона мне дала сжалившаяся знакомая, и, пообщавшись два или три раза по телефону, мы назначили встречу на центральной площади города. Шел снег, в разных местах площади, ожидая кого-то, стояли в одиночестве три или четыре девушки, в каждой из них я находил какие-то из опознавательных знаков, полученных по телефону, и ни одна из них мне не нравилась. Или, что еще более вероятно, я тогда просто испугался и ни к кому не подошел. Это было так давно, что теперь мне остается только гадать, что тогда произошло и кто к кому должен был подойти. Впрочем, скорее всего, это я не понравился той девушке и зря еще минут двадцать стоял тогда на холоде сверх назначенного времени у остановки троллейбуса на центральной площади.

Несколько дней или недель спустя на вечеринке мой одноклассник обнимал девушку по имени Ирина, и она была очень похожа на одну из тех незнакомок, которых я видел тогда на площади. Она тоже смотрела на меня внимательно, будто узнавая. Но и тогда мы так и не подошли друг к другу.

То было первое, так и не состоявшееся свидание вслепую. Настоящий период моих блайнд-дейтов наступил лет двенадцать спустя, уже в Израиле, и длился несколько месяцев, когда я только-только освоил Интернет и форумы. Интернет был кабельный, подключался к компьютеру в офисе вместо телефонной линии, и возможность пользоваться киберпространством была весьма ограничена.

В форумах я появлялся уже ближе к концу рабочего дня – можно было и в чат залезть, и заодно позвонить шефу на мобильный в неурочные часы с основной линии офиса, чтобы он увидел, сколько времени я уделяю работе. Там была своя атмосфера – ники, тролли, переходы в личку и знакомства. В чате часто флиртовали, многие девушки казались секси, и к моменту когда девушка наконец давала свой номер телефона, я часто думал, что это мое. Конечно, после обмена номерами оставалось пройти еще два важных этапа. Сначала нужно было проверить, насколько приятным будет голос девушки, а потом назначить встречу.

Фотографиями обмениваться было как-то не принято. В чате или по телефону передавали друг другу короткое описание внешности, а потом, зачастую услышав лишь только то, что ты сам хочешь услышать, и опасаясь задавать слишком прямые вопросы, назначали встречу и ждали ее, замирая в надежде. Не могу объяснить почему, но в действительности девушки никогда не были похожи на самих себя в собственных описаниях – что уж говорить о моем воображении.

Но, несмотря на горький опыт нескольких свиданий с девушками, которые оказывались уродливее моих самых страшных фантазий, я все-таки продолжал пытаться найти ту самую. После трех-четырех неудачных свиданий, когда во время обязательной чашки кофе я вдруг вспоминал неотложную причину, чтобы тут же уйти, и обещал разочарованным девушкам перезвонить, но так никогда и не сдерживал обещания, я додумался использовать спасительный звонок.

Итай должен был звонить мне минут через двадцать после начала свидания, и у меня уже была наготове уважительная причина: по требованию шефа необходимо все оставить и ехать в Тель-Авив к клиенту готовить срочную апелляцию в Верховный суд. И это работало два или три раза, пока я не встретился с Михаль.

Мы встретились возле кафешки, и уже с первого взгляда я понял, что Михаль совсем не в моем вкусе. Она не была парнем, не была уродливой или толстой, грудь ее не была слишком маленькой или слишком большой, просто она мне не нравилась, и я не мог представить себе, как я снимаю ее очки и целую в губы.

Как будто деревянный, я пригласил Михаль войти в кафе, отодвинул для нее стул и минут двадцать кое-как поддерживал беседу, скорее поддакивая, чем принимая активное участие. Кофе принесли слишком быстро, я быстро проглотил его и уже подумывал заказать второй, когда мне наконец позвонил Итай. Состроив недовольную мину и прикрыв телефон ладонью, я сказал Михаль: «Это Дани, мой шеф», но даже и не подумал выходить из-за стола – разговор должен был проходить обязательно в ее присутствии.

– Ну, ты как?

– Мне сейчас неудобно, Дани.

– Серьезно, отбой?

– Нет, нет… Если ты говоришь, что срочно…

– Короче, хотел сказать тебе, что билетов на баскетбол почти не осталось, и если мы хотим пойти, нужно покупать прямо сейчас.

– Покупай… То есть я имел в виду, если очень надо, я приеду.

– Так все плохо?

– Да, буду там через полтора часа, примерно. Уже выезжаю.

Мое интеллигентное выражение лица никто не отменял, и вру я хорошо. Наскоро объяснив Михаль, что мне срочно нужно ехать к клиентам в Тель-Авив и что я потом объясню ей суть подаваемой апелляции – а она непременно хотела знать, – я уже сигналил официанту, чтобы тот скорее принес счет. Когда я увидел, что официант не слишком торопится, то бросил на стол купюру, рассчитав, что на чаевые должно хватить с лихвой, и потащил Михаль к выходу.

Моя машина стояла напротив кафе, но вот незадача – когда я парковался, у тротуара было сразу несколько свободных мест, а теперь машину заслонили спереди и сзади, впритык, бампер к бамперу, и мне было не выехать. В недоумении я на минуту застыл, сетуя на наглость людей, которые паркуются как хотят.

– Что ты будешь делать? – Михаль стояла рядом и не собиралась оставлять меня в моей бедственной ситуации.

– Вызову такси и поеду на поезде.

– Оставь, я отвезу тебя на поезд! – решительно сказала Михаль и, игнорируя мои протесты, пошла дальше по улице к своей машине. – Заодно расскажешь мне про свою апелляцию.

Машину Михаль водила хорошо, и к железнодорожному вокзалу мы приехали довольно быстро. По дороге, вздохнув облегченно, что она не предложила отвезти меня прямо в Тель-Авив, мне пришлось придумать описание самой апелляции, благо я уже подавал несколько апелляций в Верховный суд раньше, и мне оставалось только переделать ее под нужды тель-авивского муниципалитета, к которому мой офис никогда не имел отношения. Но Михаль, конечно, не могла этого знать.

Как назло, когда мы прибыли на вокзал, выяснилось, что вот-вот отходит прямой поезд на Тель-Авив, и мне пришлось тут же купить билет туда и обратно. Михаль проводила меня до выхода на перрон, и, пока не подошел поезд, мы еще несколько минут общались через разделяющий нас забор.

В поезд я забрался злой на собственную тупость, злой на людей, которые паркуются как уроды, и злой на весь мир. Я пообещал себе, что это было мое последнее свидание вслепую. Но это были цветочки – ягодки начались чуть позже, когда я начал искать свой мобильный телефон и понял, что его нигде нет.

Прокатившись на поезде до Тель-Авива и обратно в Хайфу, я вернулся уже через два с половиной часа. Тут же на вокзале взял такси и поехал забирать машину. Напротив моей машины, в том самом кафе, у окна, за тем же столиком, что и мы три с лишним часа тому назад, сидели Михаль и мой друг Итай и о чем-то оживленно разговаривали. Михаль сидела лицом к улице, и мне было не спрятаться.

– Ха-ха, быстро же ты вернулся! Вот, возьми свой телефон. – В голосе Михаль совсем не было раздражения.

Я обрадовался, что нашел свой телефон целым и невредимым, и даже подумал было посидеть с ними, но почувствовав на себе взгляд Итая, забрал телефон и сразу ретировался с места моего фиаско.

Постфактум узнал, что телефон я оставил у Михаль в машине. Когда Итай позвонил узнать, удалось ли мне избежать пытки сексом, Михаль ответила, что я срочно уехал в Тель-Авив и забыл телефон. Итай – настоящий друг – сказал, что подъедет за телефоном. Купидон стреляет метко и прямо в сердце – и если я ничего не почувствовал, то мой друг увидел девушку своей мечты. Они где-то долго гуляли вдвоем, а потом пошли в то самое кафе.

Волей-неволей мне приходилось часто встречаться с Михаль в обществе Итая, и мы с ней крепко подружились. Однажды, откровенничая, Михаль рассказала мне, что она, конечно же, сразу поняла, что тот мой срочный отъезд в Тель-Авив не был связан никаким боком с моей работой. Еще она сказала, что тогда специально троллила меня, чтобы наказать и убедиться, что я все-таки сяду в тот поезд. «Но знаешь, я уже давно не злюсь. Ведь благодаря тебе я познакомилась с Итаем».

После того случая я больше не испытывал судьбу, покинул форумы и навсегда покончил со свиданиями вслепую. С Михаль и Итаем я до сих пор дружу. Да, чуть не забыл самое последнее – я так и не рассказал Михаль о том, от кого поступил тот спасительный звонок. Не думаю, что это могло что-то изменить, да и какая разница?