Текст книги "Опухоль"

– Неужели… – округлил глаза Акоолис. – Слепой Мессия?

– Ага, – кивнул комиссар, – можешь даже потрогать и пощупать его, он вроде не особо возражает. – Мессия, это профессор Акоолис, известнейший мутантовед, доктор наук и прочая, и прочая. Достойнейший представитель расы нааонов.

– Приятно познакомиться, – кивнул Пророк.

– Вы знаете наш язык? – еще больше удивился нааон. – Очень рад нашей встрече, очень… Разрешите вас пощупать, пожалуйста?

– Щупайте, – улыбнулся человек.

Акоолис, подобно Лаамааху, начал тщательно щупать каждый участок человеческого тела, особенное внимание уделяя суставам, ушам и ладоням. Нащупавшись, он сел в кресло напротив Тнгра и торжествующе объявил:

– Так я и думал! Это – чрезмерно мутировавший нааон. Чудес не бывает, Тнгр. Где ты откопал его?

– Нашел у Некротического Колодца.

– Прямо как с Невестами? – прищурился наоон.

– Да, его породил Некроз, – подтвердил щлх.

– Давно уже надо было замуровать эту зловонную дырищу, – пробурчал Акоолис, доставая свой футляр с фигурками. – Вы не слушайте этих фанатиков, несчастный собрат, – обратился он к Слепому Пророку. – Все вам будут теперь лить в уши сладкие речи про избранность, Пророчество, Невест… Все это бред сумасшедших тваарей, не обладающих критическим мышлением.

– Да? – заинтересовался человек. – А как вы думаете, что со мной тогда произошло?

– Несчастный случай, – сказал нааон, расставляя свои фигурки по клеткам и кружкам. – Некроз обладает чрезвычайно сильной мутагенной активностью. Любая живая и даже неживая материя в нем постоянно изменяется. Знаете, я в юности очень хотел стать некрологом… Но родители отговорили: сказали, что это бесполезная наука, и меня убьют психологи. Вот я и стал мутантоведом.

– Как же я тогда попал в Некроз? – спросил Пророк.

– Наверное, вы просто из любопытства пошли посмотреть на Колодец, споткнулись и нечаянно упали в него, – пожал плечами нааон, подравнивая ряды фигурок. – Обычно никто в этом кошмаре не выживает, но, видимо, изредка Некроз возвращает заблудших тваарей обратно домой. Наверное, вы невкусный.

– Но я помню свое прошлое до того, как попал сюда, – сказал человек. – Я жил в абсолютно другом мире среди множества таких же существ, как и я.

– Ну-ну, не переживайте так, – успокаивающе похлопал его по плечу нааон, – это все последствия мутации. Когда мутация охватывает все тело тваари, как у вас, очень часто случаются кардинальные искажения памяти и мышления, бред, галлюцинации, ложные воспоминания… Такие мутации мы называем тотальными. Не нужно видеть мистики там, где ее нет.

– То есть, вы считаете, что целая прожитая мною жизнь в другом мире – это мои галлюцинации и ложные воспоминания?

– Разумеется, – важно кивнул головой нааон. – Может, галлюцинации – это слишком сильно сказано… Скорее, может быть, подойдет термин «сон»? Знаете ведь, как это бывает во сне – поспал хвил, а во сне прожил целый цикл. Время относительно. Ваше тело жутко уродовалось в зловонной тьме, быть может, всего лишь пару бульней, а вы увидели целую жизнь в неведомых мирах…

– Ваша желчесочница! – услужливо сказало собакоподобное существо, ставя кружку на стол перед Тнгром.

Тнгр кивнул, вручил несколько трынков существу и скрыл лицо за кружкой, не отрывая изучающего взгляда с нааона и человека.

– Вы отрицаете существование других миров? – спросил человек.

– Конечно! – кивнул профессор. – Существование других миров – это антинаучный абсурд, не имеющий никаких доказательств, кроме бреда Невест, разум которых безнадежно повредился в Некрозе. Чудес не бывает. Первый ход – твой, Тнгр.

Комиссар двинул одну из фигурок на пару ячеек по часовой стрелке.

– И это все? – прищурился Акоолис. – Ни защиты, ни закупки? Какой-то странный у тебя дебют…

– Что-то у меня сегодня нет желания играть по уму, – спокойно ответил Тнгр. – Сыграю-ка я сердцем.

– Это ты зря-я-я… – скрипуче протянул нааон, ставя на поле пару новых фигур. – С интуитивными игроками играть неинтересно, слишком легкая добыча. Разум решает все.

– Хочешь, сыграем на трынки? – предложил комиссар. – Для остроты ощущений.

– А давай! – потер руки профессор. – Как насчет сотни? Сердце не подведет?

– Сердце никогда не подведет, если не отравлено мозгами, – философски проговорил Тнгр, ставя на стол крупный красный шарик.

– Опять ты за свое? – усмехнулся Акоолис, ставя такой же шарик. – Давай так: если я выиграю, то ты признаешь, что вся эта ваша интуитивная мудрость, озарения, медитации, созидательное созерцание и прочее – всего лишь самообман зараженного религией мозга.

– Хорошо, согласен, – спокойно сказал щлх. – А если ты проиграешь, сможешь ли ты признать, что твоя личность – всего лишь куча мусора, которого ты понахватался с момента своего рождения? Сможешь признать, что твой разум – ничтожный и ни на что не годный инструмент, прыгающий за каждым цветным фантиком?

– Ну уж нет! – воскликнул нааон. – Ни за что! Я уж лучше удвою ставку!

Он поставил на стол второй шарик.

– Ладно, тогда давай так: если я проиграю, то я признаю верховенство разума, а если ты проиграешь, то платишь двести трынков. Идет? – предложил Тнгр с легкой полуулыбкой.

– Идет, – кивнул ученый.

– Ну что ж, хорошо, – сказал комиссар и убрал свой шарик обратно в сумку.

– Только погоди, давай заново начнем, раз уж дело так пошло, – сказал нааон, внимательно вглядываясь в ячейки вокруг передвинутой фигурки Тнгра. – Мне нужно подумать получше.

– Хорошо, – согласился Тнгр и поставил фигурку на место. – Хочешь, уступлю первый ход тебе?

– О, как это любезно с твоей стороны, – улыбнулся нааон, расставляя фигурки в новом порядке. – Надеюсь, ты это предлагаешь не из пустой вежливости? А то ведь я могу и не отказаться…

– Не отказывайся, ради всего святого, а то вдруг проиграешь? – улыбнулся в ответ щлх.

– А вот и не откажусь, – сказал Акоолис, выдвигая три фигурки. – Твой ход.

Тнгр снова подвинул ту же самую фигуру на те же самые две ячейки.

– И что это было? – недоумевающе заморгал нааон. – Ты же понимаешь, что я дебютировал так, чтобы свести пользу твоего хода к нулю? Зачем ты снова это сделал?

– Мне так хочется, – пожал плечами щлх. – Не знаю почему.

– Вот поэтому среди чемпионов по рхыпу гораздо больше наших, чем ваших, – поморщился профессор. – Вечно вы пытаетесь в совершенно рациональную игру впихнуть какие-то… иррациональности.

– Мы просто стараемся быть в струе жизни, – спокойно ответил комиссар. – Далеко не все в жизни можно понять умом. Именно поэтому и нужна религия.

– Религия существует лишь для того, чтобы затыкать дыры в науке, – отрезал Акоолис, ставя одну из фигур вплотную к фигуре щлха. – Все мистическое – всего лишь пока еще не изученное.

– Изучить можно лишь то, что можно вместить в плоскую систему координат разума, – мягко ответил Тнгр, окружая фигуру Акоолиса двумя новыми фигурами. – Разве можно изучить то, что находится за пределами ума? Это все равно, что ловить руками воздух и раскладывать его по карманам.

– Ерунда! Это только у всяких скудоумных кромликов есть вещи, которые не вмещаются в их две с половиной извилины, – сказал нааон, ставя новую фигуру на стол. – Если присмотреться, то можно обнаружить, что мир устроен очень логично. Всему можно найти четкое логическое объяснение. Просто некоторые явления подвержены слишком большому количеству разнообразных мелких факторов, вот и кажется, будто эти явления не поддаются логике и разумному анализу. Как говорил достопочтенный Мефедолиус: «Вглядись внимательно – и увидишь, что каждый изгиб состоит из прямых линий».

– Ты меня неправильно понял, – сказал комиссар и передвинул одну из фигур на одну клетку вперед. – Я говорю не про внешнее, а про сверхвнешнее. И не про внутреннее, а про сверхвнутреннее. Разве все ограничивается материей? Разве наш мир – это просто результат серии невероятно удачных случайностей? Может быть, мы просто не в состоянии увидеть разумом то, что находится за пределами игрового поля?

– Типичный щлховский аргумент – хоть в рамку вставляй! – ворчливо сказал Акоолис, взял одну из фигур Тнгра со стола и положил себе в рот. – Ничего «сверхвнешнего» и «сверхвнутреннего» не бы-ва-ет, – поднял он палец, активно работая челюстями. – Все подчиняется законам материи! Нет материи – значит, ничего и нет. Нельзя верить в то, что нельзя потрогать, увидеть и услышать! Иначе можно скатиться в такое мракобесие – всю жизнь себе искалечишь.

– А если верить лишь в то, что можно пощупать и понюхать, то можно скатиться в мракобесие другого сорта, и калечить жизнь не только себе, но и другим, – сказал Тнгр и съел фигурку Акоолиса.

– О, узнаю типичные башенные проповеди… – пробурчал нааон, сдвигая две фигуры вбок и разворачивая их по кругу. – Дай угадаю: сейчас ты мне еще расскажешь про то, что нужно сдерживать свои так называемые «пороки» ради блага всех живых тваарей, да?

– Почему же «так называемые»? – спросил щлх, разворачивая две фигуры в ответ.

– Потому что это не пороки, это природа такая у нас всех, – сказал профессор, снимая обе фигуры Тнгра с поля. – Эгоизм, насилие, соперничество и лживость, как и половое влечение, являются неотъемлемой частью природы каждой тваари в Опухоли. Все это находится в нас изначально, и бороться с этим бесполезно и бессмысленно, поскольку эти якобы «скверные» качества помогают нам выживать и добиваться более хороших жизненных условий. Зачем клеймить часть своей естественной сущности «пороком» и бороться с ним? Ничего, кроме расстройства пищеварения, из этого не выйдет.

Он положил обе фигуры в рот и нарочито громко захрустел ими, испытующе смотря на Тнгра. Комиссар, в свою очередь, лишь улыбнулся, покачал головой и приложился к кружке.

– Что, аргументы закончились? – весело спросил Акоолис, дожевывая свою добычу. – Твой ход, кстати.

Тнгр поставил новую фигуру на поле и сгреб в ладонь сразу три фигурки нааона.

– Ах ты ж… – поперхнулся профессор, впиваясь взглядом в доску.

Он глубоко задумался, быстро перебегая сосредоточенным взглядом от одной фигуры к другой. Комиссар запихнул все свои трофеи в рот и, точь-в-точь как Акоолис, начал с оглушительным хрустом перемалывать их в мелкую кашицу. Профессор поднял глаза на него, поморщился и сердито сказал:

– Очень невежливо, между прочим, мешать своему оппоненту подобным приемом.

– А что я могу поделать? – прочавкал с набитым ртом Тнгр. – Природа у меня такая, кушать хочет сильно.

– Природа у него… – буркнул нааон, размещая на поле еще одну фигуру.

– Позвольте спросить, уважаемый Акоолис, – вдруг раздался голос Слепого Пророка, – а в чем тогда для вас заключается смысл жизни?

Акоолис поставил локти на стол, сплел пальцы и положил на них подбородок, взглянув на человека исподлобья:

– Если вы про высший смысл, то я считаю, что его нет, не было, и не будет. Мы – просто сгустки материи, наделенные по чистой случайности способностью мыслить. Нам ничего не остается, кроме интенсивного использования этой замечательной способности. И самый лучший, самый благородный путь использования ума – это изучать, изучать и еще раз изучать мир, в котором мы живем. Не полагаться на веру, не придумывать сомнительные затычки, а тщательно разбирать все на части, исследовать каждую частичку, размышлять и обмениваться полученными знаниями с другими разумными существами.

– А зачем так дотошно изучать мир? – спросил Пророк.

– Как – зачем? – удивился нааон. – Мы, живые существа, вечно находимся в положении осажденной крепости. Вокруг нас – чрезвычайно опасная и недружелюбная среда. Мы уязвимы и смертны. Мы можем покалечиться, заболеть страшной болезнью, отравиться, сойти с ума или даже просто умереть от голода и жажды. И никто нам не поможет, кроме нас самих! Следовательно, нам нужно максимально обезопасить себя от всех напастей, не так ли? А чтобы найти способ защититься от напасти, нужно изучить ее вдоль и поперек. Нужно узнать, как она появляется, каковы механизмы ее действия, при каких условиях она опасна, и так далее. Знание дает нам возможность сопротивляться окружающей среде и подчинять ее себе.

– Понимаю, – кивнул человек. – А если, допустим, вы родились в мире, в котором все изучено вдоль и поперек, в котором не осталось ни одной опасности, в котором побеждена даже сама смерть, в котором все ресурсы представлены в изобилии, в котором каждому доступны все возможные и невозможные материальные блага… Чем вы тогда будете заниматься?

– Хм… – задумался профессор. – Даже не знаю… Наверное, я тогда посвящу свою жизнь предотвращению крушения подобной утопии.

– Что же может угрожать такому прекрасному и благополучному миру?

– Например, сами жители этого мира, – сказал нааон. – Внутренняя угроза. Всегда найдутся какие-нибудь мутанты, которых такой прекрасный порядок вещей не будет устраивать, и которые будут плодить вредоносные идеи и учения. Таких элементов надо превентивно выявлять, ловить, тщательно изучать, а затем – ликвидировать.

– А если носителей таких вредоносных идей будет много? Например, четверть населения?

– Ничего страшного. Ловить, изучать и ликвидировать, пока четверть не превратилась в половину. Я – мутантовед, и я всю жизнь занимаюсь именно этим – сохранением стабильности Сожительства. Если бы мы не занимались контролем мутаций, страшно представить, во что бы превратился наш мир!

Тнгр съел фигурку Акоолиса.

– Ага! – радостно вскричал ученый. – Вот ты и попался!

Он с хрустом впечатал свою последнюю фигуру в центр скопления фигур Тнгра.

– Шлынь! Полный шлынь! – он привстал с кресла и навис над столом. – У тебя больше нет ни одной дыхошки! И кубумриков ставить некуда!

– Ну да, это шлынь, – невозмутимо сказал Тнгр. – Ты победил.

– Помнишь наш уговор? – прищурился нааон, испытующе смотря щлху в глаза.

– Помню, – спокойно ответил комиссар. – Я признаю все наши щлховские ценности самообманом зараженного религией мозга.

– Вот видишь! – победоносно потряс фигуркой Акоолис. – Интеллект – превыше всего! И мы с тобой сегодня в этом убедились, не так ли?

– Все так, – согласился Тнгр. – Полное верховенство разума над интуицией.

– Во-о-о-от, – назидательно поднял палец ученый. – Хорошая была партия! Кстати, фигурки у тебя очень вкусные, где ты их раздобыл?

– Да так, один мутант помог…

– Мутант? – сузил глаза нааон.

– Не беспокойся, он не опасен. А вот буквально пару хвилов назад я, кстати, нашел чрезвычайно редкий экземпляр.

– Какой же? – у нааона загорелись глаза.

– Разумный кромлик.

– Да ну? – изумленно открыл рот Акоолис. – Не шутишь? Где он?

– Где-то в нижнелатеральных коридорах Тысяченорника ты учуешь необычный запах его трупа.

– Какое варварство! – возмутился нааон. – Как ты мог так поступить?

– Ну, я ведь тогда еще не знал всю ценность разума, – улыбнулся щлх.

Акоолис кинул в Тнгра испепеляющий взгляд, развернулся и убежал.

– Куда это он? – спросил Пророк, услышав громкий топот.

– Убежал ловить труп, пока не сожрали, – посмеиваясь, ответил комиссар и отхлебнул из кружки. – Идем, нам тут больше делать нечего.

Звонкий Колокольчик

Рис. 10 – Выступление пульполя

Когда они вышли из игральни, в Тнгра чуть не врезалось существо, напоминающее маленького лысого трехрукого шимпанзе с ярко-желтой кожей.

– Комиссар Тнгр! – существо сделало подобие реверанса с пропеллерным вращением всех трех рук. – Какая честь встретить вас! – оно тут же перевело взгляд на человека и сделало двойное сальто назад, после чего поклонилось до земли. – Неужели это тот самый Слепой Мессия? Я приветствую вас, посланник Высших Сил!

– Привет, Звонкий Колокольчик! – сказал Тнгр и повернулся к Пророку:

– Это – пульполь по имени Звонкий Колокольчик. Не удивляйся его странному имени: пульполи по достижению взрослого возраста придумывают себе имена сами.

– Рад знакомству, – сказал Пророк. – А чем обычно занимаются представители вашей расы?

– Мы, – пульполь выпятил грудь и вскинул руки к потолку, – творцы несбыточных чудес, усладители ушных раковин, художники незримого блаженства, междустрочные танцоры клинков!

– То есть, – уточнил человек, – вы – деятели искусства?

– Да! – поклонился пульполь. – Незримые в темноте, но звонкие в тишине. Я скромно, не смея надеяться на малейшую капельку милости Палача Миров, приглашаю вас, о Мудрейший, в свой дом! Не откажите мне, прошу вас! Я должен, должен запечатлеть священный лик божества, рожденного пустотой чашечек потолочных цветов! Кто знает, что вы сотворите своей волей в следующий булень?

– Хорошо, я приду, – ответил человек.

– Ой, а я ведь совсем забыл убраться! – хлопнул себя по лбу Колокольчик. – Что же вы подумаете обо мне, увидев весь этот беспорядок?

– Можешь не беспокоиться об этом, он все равно слеп, – улыбнулся щлх.

– Вы не понимаете меня, – замахал руками пульполь, – ведь беспорядок этот особый, творческий! А для важной беседы нужен совсем другой беспорядок, общительный, разговорчивый!

– Сколько тебе нужно времени? – спросил комиссар.

– Пол-хвила, не больше! Давайте так: вы идете к моему дому очень-очень медленно, а я, как ветер в Междубрюшье, стремительно примчусь туда и быстренько приведу все в нужный беспорядок!

– Хорошо, – вздохнул Тнгр, – лети, Звонкий Колокольчик.

– Благодарю за то, что смиловались надо мной, обремененным тяжким даром! – поклонился пульполь и шмыгнул в неприметную нору за игральней.

– Почему он так странно себя ведет? – спросил Пророк у Тнгра.

– Хе-хе, – комиссар достал из сумки курительного червяка, – он ведь пульполь. Искусственник. Он обязан так себя вести, чтобы выжить.

– Почему? – удивился Пророк.

– Этой расе практически не нужна еда, – Тнгр откусил у червяка головку, – но жизненно необходимо чужое внимание. Они питаются им, они впитывают его всей кожей. Без энергии чужих глаз и ушей они чахнут, болеют и умирают. Поэтому каждое их слово и каждый жест служат тому, чтобы направить эту энергию на себя.

– Интересно… Я и не знал, что внимание настолько материально, – задумчиво проговорил человек.

– Еще как материально, – комиссар с наслаждением затянулся червяком. – Если ты прислушаешься к своим ощущениям, ты даже можешь почувствовать, как отдаешь свои жизненные силы пульполю, когда цепляешься за его уловки.

– Зачем же мы тогда идем к нему в гости?

– Просто так, – улыбнулся щлх. – Просто поговори с ним, изучи его. Но не отдавай ему слишком много внимания, не корми.

Он докурил, съел хвостик, взял человека за руку и повел его по извилистым коридорам в полной темноте, сверкая глазами. Через некоторое время они остановились около одной из пещер. Вход в нее резко выделялся на фоне остальных тем, что был расписан множеством рисунков по краям. Около входа на спиралевидных крючьях болтались какие-то разноцветные тряпочки и флажки, а пол был изрезан непонятными письменами.

– Вот мы и пришли, – сказал Тнгр. – Ступай осторожно, Мессия: пульполи не любят убираться, и склонны разбрасывать всякую всячину по полу.

Они вошли в пещеру. Вокруг них царила полная темнота, не было слышно ни звука. Тнгр огляделся по сторонам и крикнул:

– Звонкий Колокольчик! Мы пришли!

Ответа не было. Тнгр повел человека вглубь, внимательно сканируя пространство своими глазами, превратившимися в два зеленоватых огонька.

– А-а-а-а-а-ррррр! – раздался глухой рев с потолка. – Кто посмел вторгнуться в мои владения? Вы за это заплатите жизнью, жалкие тваари!

Комиссар посмотрел наверх:

– Мы тебя поняли, Колокольчик. Слезай уже и зажги огни.

– Вот вечно вы, щлхи, портите мои представления! – обиженно прозвенел сверху пульполь. – А может, я преследовал благую цель? Может, я хотел подвергнуть Мессию суровым испытаниям? Может, сила моего искусства могла бы пробудить внутри посланника Бога незримую Истину?

– Слезай, – спокойно повторил Тнгр.

– Ладно, ладно… – хозяин пещеры начал слезать с потолка, цепляясь за мелкие трещины. – Уж и пошутить нельзя…

Он спустился, отряхнулся и кинул какой-то маленький орешек в нишу позади себя. Пещера озарилась разноцветными огнями, осветившими груды самых разнообразных вещей, хаотично разбросанных по всему помещению, стены которого были густо исписаны и изрисованы всеми цветами радуги.

– Добро пожаловать в мою скромную обитель! – поклонился Звонкий Колокольчик и выудил из ближайшей кучи хлама связку театральных масок, изображавших лица различных существ мира Опухоли.

– Убирайся отсюда, ничтожество! – зарычал он, надев маску веодона.

Пророк не ответил.

– Не желаешь прикупить пару баночек топленой жмошки? Всего пятьдесят трынков! – бойко протараторил он, надев маску хиприена.

Пророк молчал. Пульполь снял маску, повернулся к Тнгру и спросил:

– Тнгр, что с ним не так? Он что, больной?

– Он ведь слеп, – напомнил ему щлх, – и он не видит твоих масок.

– А-а-а! – пульполь хлопнул себя по лбу и отшвырнул маски в сторону. – Как же я мог забыть! Но ведь он слышит меня, правда? Вы слышите меня, о Мессия? – он встал перед человеком, требовательно вглядываясь в его слепые глаза.

– Да, – откликнулся человек, – я слышу тебя.

– Отлично! – просиял пульполь. – Тогда я зачитаю вам свои лучшие стихи! Когда я писал их, это словно был не я, а нечто гораздо более высокое и целостное, чем я. Вы ведь любите поэзию?

– Смотря какую, – ответил Пророк.

– Эту вы точно полюбите! – заверил его Колокольчик. – Итак…

Он покашлял, шмыгнул носом, сглотнул, а затем продекламировал:

Похлебкой алой пропитав

Конечность,

Я вышел к Яме,

Вдохнул и понял —

Смордюки…

– Ну как? – пристально вгляделся он в человека. – Не зацепило, да?

– Ну… – начал было Пророк.

– Можете даже не продолжать! – он нервно зашагал туда-сюда. – Истинный поэт всегда чувствует всполох пламени, разожженный искрой творчества в сердце слушателя. Я не чувствую в вас всполоха. Я не чувствую даже малейшего проблеска! Поэзия – явно не для вас.

– Я… – снова начал было Пророк.

– Ничего не говорите! – вскинул руку Колокольчик. – Я понял! Вам нужна музыка!

Он начал метаться по пещере, роясь то в одной, то в другой груде вещей. Наконец, он достал огромный инструмент, напоминавший помесь контрабаса и барабана: спереди у него были струны на твердой костяной деке, а сзади – натянутая кожа.

– Внимание! – взмахнул он смычком. – Эта мелодия пришла ко мне во сне, когда я, будучи томим любовною тоской по одной нежной… Не буду! – он театрально закрыл глаза рукой. – Не буду говорить! Зачем слова, когда музыка все скажет за меня?

Он начал водить смычком по жестким, волокнистым струнам. Звук, извлекаемый им, был похож на глубокое «эЭэЭэЭэ», плавно переходящее в «ыЫыЫыЫы», а затем снова перетекающее в «эЭэЭэЭэ». Во время переходов «э» в «ы» он с остервенением колотил ногой по «барабанной» части инструмента, извлекая нечто наподобие «БУМ-ба, БУМ-ба».

Поиграв так примерно пару минут, он отбросил смычок в сторону и сказал:

– Что с вами не так, о Мессия? Неужели эта чарующая мелодия не касается ни единой струны вашей души?

– Ну… – начал было Пророк.

– А ведь от этой композиции был в восторге даже сам Хозяин, – он многозначительно поднял палец. – Впрочем, что это я говорю? Вы ведь ни капельки не похожи на жроома! Ах я дурак!..

Он снова начал ходить туда-сюда, вздыхая и хватаясь то за голову, то за плечи.

– Понял! – вскричал Колокольчик. – Вам нужны и музыка, и поэзия! Лишь синергия этих двух божественных компонентов принесет вам долгожданное наслаждение!

– Мне не нужно наслаждение, – сказал Пророк.

– Что? – пульполь посмотрел на него, как на сумасшедшего. – А ради чего вы тогда вообще существуете?

– Разве мы существуем только для получения удовольствия?

– А для чего же еще? – всплеснул руками поэт. – Ради варки Бульона? Ради Войны? Ради блага всех этих пошлых, низких, скудоумных тваарей? Все это тщета и суета! Все это приходит и уходит! Все это – пыль, сдуваемая малейшим дуновением ветров истории! Все эти мелкие духом насекомыши ползают-ползают, ковыряются-ковыряются, а потом приходит Мессия – он драматически вскинул руки к человеку, опустившись на одно колено, – и одним вздохом! Одним взглядом! Одним прикосновением! Уничтожает! Сжигает! Аннигилирует все эти жалкие потуги ничтожных существ, копошащихся веками внутри Вселенского Титана! Что же остается нам, грешным и несчастным? Только одно – наполнить удовольствием мимолетные мгновения наших презренных поползновений посреди Великой Пустоты Бытия! И лишь искусство может нам помочь в этом…

– Искусство, служащее одному лишь удовольствию – это ремесленничество, – сказал человек.

– Помилуйте, Мессия! – взвыл пульполь. – Что вы говорите?! Как вы можете сравнивать меня, художника и поэта, с какими-то ремесленниками? С кашеварами и подковщиками? Во мне рождаются огни и бури! Во мне рождаются печали и восторги капель, падающих с потолков мироздания! Я извергаю свет нерожденных богов и рокот древних чудовищ! Я… Моему возмущению нет предела!

Он вытащил из кучи барахла какую-то склянку с золотистой жидкостью и залпом ее выпил. Его лицо стало чуть спокойнее.

– Прошу прощения за свою излишнюю эмоциональность, но я просто не могу понять… – сказал он, затыкая склянку пробкой. – Разве может искусство не служить удовольствию? Кому оно тогда будет нужно? Кто будет платить творцу своими восхищенными взглядами и благодарными ушами за его кропотливый труд?

– Истинный творец не станет заложником вкусов публики, – ответил Пророк.

– А я вовсе не заложник! – воскликнул Колокольчик. – Я просто дарю счастье этим низким тваарям, понимаете? Я – певец тишины, художник потресканных стен! Я дарю им их собственное счастье и взамен получаю свое собственное счастье. Творец и зритель осчастливливают друг друга, понимаете? Творца не существует без зрителей его творчества!

– Судя по всему, ты совсем не уважаешь своих зрителей, – заметил человек.

– А за что их вообще, простите, можно уважать? – удивился поэт. – Они грубы и невежественны, они лишены священного дара творчества. Тот, кто не умеет творить искусство, является живым трупом, который всю свою жизнь ест, спит, испражняется и видит лишь землю, землю, землю под ногами! В них нет искры – лишь темная холодная пещера. И озарить эту пещеру – хотя бы на краткое мгновение – может лишь истинный искусственник!

– Понятно, – сказал Пророк.

– Наконец-то вы меня начали понимать! – довольно улыбнулся Колокольчик. – А то, знаете, я уже начал чувствовать некий дискомфорт… Между творцом и зрителем должно быть полное взаимопонимание. Нет никакого смысла в искусстве, если зритель не понимает творца. Поэтому жроомам я пою застолки, перед веодонами я танцую брыньчатки, а нааонам читаю только те стихи, в которых нет ни слова про божественное. Осталось лишь понять, что же вам по душе…

– Не стоит утруждаться, – улыбнулся человек. – Я, пожалуй, пойду…

– Нет-нет-нет, постойте! – пульполь припал к его ногам. – Дайте мне последний шанс осчастливить вас! Я знаю, что вам нужно! Вам нужны тратушки!

– Что это такое?

– Это, – сказал поэт, смотря снизу вверх на Пророка, – особенный музыкальный жанр! В нем есть и голос, и музыка, но голос выполняет роль не песенника, а второго инструмента! Сейчас я вам спою!

Он быстро встал, сел на какой-то ящик, поставил свой инструмент на колени барабанной частью вверх, и начал отбивать ритм ладонями, напевая:

– Тра-та-ту! Бум-тара-ту! Тара-тара-ту! Ту-та-та-ту! Бум-та-бум-та-бум-та-ту!

Пророк молчал. Колокольчик каждую минуту менял тональность голоса, ритм и силу ударов, постоянно посматривая на человека, но он не выказывал ни малейшей эмоции.

Наконец, спустя десять минут, поэт отбросил инструмент в сторону и зарыдал, воздевая руки к потолку пещеры:

– О, за что же мне такая кара, Боже? Почему же твой вестник так сурово молчит? Что я делаю не так? Неужели там, за гранью нашего грешного мира, нет удовольствия и счастья? Неужели к Тебе в обитель попадают только бесчувственные камни, не ведающие сладости искусства? Неужели даже я, любимец вдохновенных вод, не могу расплавить эту жесткую, истерзанную корку святости? Что мне делать, Боже? Дай мне знак!

Внезапно где-то в отдаленном уголке пещеры раздался пронзительный писк. Пульполь просиял, вытер слезы и кинулся туда.

– Быть может, мне стоит притвориться? – тихо спросил Пророк у Тнгра.

– Не стоит, – шепнул в ответ щлх, – искусственники легко распознают фальшь, поскольку чувствуют истинное внимание всем телом.

Вскоре к ним прискакал светящийся от радости поэт, сжимая в руках какой-то шарообразный сверток.

– Я понял! – восторженно закричал Колокольчик. – Ваш слух ужасен, ваши глаза слепы, но у вас же есть еще пальцы и нос! Возьмите это!

Он быстро снял обертку и сунул человеку в руки предмет, напоминающий огромное страусиное яйцо, облепленное странной мягкой массой, напоминающей пластилин. Яйцо пульсировало и излучало приятное тепло.

– Что это? – спросил Пророк, осторожно ощупывая неведомое нечто.

– Это – мой творческий эксперимент, – с гордостью сказал пульполь. – Я обмазал благоухающее яйцо сирены мягкоплюйкой, чтобы оно могло радовать не только ноздри, но и кожу! Чувствуете, какое оно нежное и приятное на ощупь? А теперь понюхайте!

Пророк медлил. Яйцо запульсировало еще энергичнее. Казалось, что в нем кто-то активно мечется от стенки к стенке. Лицо Колокольчика почернело.

– Ну что же вы стоите, Мессия?! – нетерпеливо, с нотками раздражения в голосе, спросил поэт. – Неужели вам опять не нравится? Может, вы специально мучаете меня? Издеваетесь?

– Там, внутри… Кто-то рвется наружу. – медленно проговорил человек, медленно перебирая пальцами по поверхности яйца.

– Ну и что, что там кто-то куда-то рвется?! – негодующе закричал Колокольчик. – Вы ведь не инкубаторная наседка! Какая вообще вам разница?! Нюхайте! Нюхайте скорее!

Пророк поднес яйцо к носу. Вдруг верхняя часть скорлупы треснула, и из нее высунулась маленькая когтистая лапка, немедленно вцепившаяся человеку в нижнюю губу.

– Ай! – вскрикнул Слепой Пророк, и уронил яйцо на пол.

Оно с треском разбилось на множество осколков, среди которых активно извивалось и пищало существо, похожее на мелкую ящерку.

– У-ы-ы-ы-ы-ы!!! – завыл пульполь. – За что?! За что мне все это?! Я же хотел, как лучше! Я хотел осчастливить тебя! Я дарил счастье, не прося ничего взамен! А ты!!!

– Я не…

– Ты уничтожил редчайшее произведение искусства! Разве мог так поступить истинный посланник Бога?! – вопил Колокольчик, катаясь по полу. – Нет! Тысячу раз нет! Ты – самозванец! Лжепророк! Лжемессия!

– Да я и не считаю себя…

– Извинюхи! Извинюхи! Придите ко мне, стражники закона! – закричал поэт, схватив руками ноги человека.

– Можешь не цепляться, Колокольчик, он все равно никуда не убежит, – спокойно сказал Тнгр.

– Всем замереть и не двигаться! – раздался грубый голос откуда-то сверху.