Текст книги "Запри все двери"

Сейчас

Бернард уходит.

Приходит врач.

Он старше Бернарда. Снежно-белые волосы и ореховые глаза за крохотными очочками.

– Здравствуйте. Я доктор Вагнер. – Он говорит с немецким акцентом, одновременно резким и очаровательным. – Как вы себя чувствуете?

Я не знаю, какого ответа он ждет. Если меня сбила машина, то я должна радоваться, что еще жива.

– Голова болит, – говорю я.

– Неудивительно, – говорит доктор Вагнер. – Вам здорово досталось. Но вы избежали сотрясения мозга – это хорошо.

Я вновь дотрагиваюсь до повязки на голове. На этот раз – совсем легонько, так, чтобы ощутить кость под бинтами.

– Все ваши показатели в пределах нормы. Это самое главное, – говорит доктор Вагнер. – У вас останутся синяки от бедра до грудной клетки. Но никаких переломов, никаких повреждений внутренних органов. Могло быть гораздо хуже.

Я пытаюсь кивнуть, но мне мешает фиксатор на шее. От него тяжело и жарко. На коже скапливаются капли пота. Я пытаюсь смахнуть его, просовывая палец под фиксатор.

– Скоро вы сможете его снять, – говорит доктор Вагнер. – Это просто перестраховка. Пока что я бы хотел задать вам пару вопросов.

Я молчу. Не уверена, что смогу ответить на его вопросы. И что он мне поверит, если отвечу. Тем не менее я снова пытаюсь кивнуть.

– Вы помните, что случилось?

– Смутно, – говорю я.

– Но все же помните?

– Да.

По крайней мере, мне так кажется. Я не помню ничего конкретного. Только какие-то обрывки. Я делаю глубокий вдох, пытаясь собраться с мыслями. Но они совершенно не желают меня слушаться. Моя голова – как стеклянный шарик с искусственным снегом внутри; воспоминания кружатся в воздухе, но не желают приземляться. И я не могу ухватить их, как бы я ни пыталась.

Я помню визг тормозов.

Яростные звуки клаксона.

Испуганный возглас где-то позади.

Боль. Темнота.

То же самое и с прибытием в больницу. Я помню от силы половину. Бернард в яркой униформе, его слова про то, что меня сбила машина. Но я не помню, как попала сюда и что успела наговорить.

Наверное, это из-за обезболивающих. Они затуманивают разум.

– Еще один вопрос, – говорит доктор Вагнер. – Свидетель сказал, что вы выбежали из Бартоломью прямо на проезжую часть. Он говорит, вы не остановились. Ни на секунду.

Да, это я помню.

Но хотела бы забыть.

– Так и было, – говорю я.

Доктор удивленно смотрит на меня из-за стекол очков.

– Это необычное поведение.

– Необычные обстоятельства.

– Складывается впечатление, что вы куда-то бежали.

– Нет. Я убегала.

Четыре дня назад

12

Мне снится семья.

Мама. Отец. Джейн, совсем не изменившаяся с тех пор, как мы виделись в последний раз. Навсегда оставшаяся девятнадцатилетней.

Они идут по заброшенному Центральному парку. Вокруг – ни души. Царит непроглядная ночь, не горит ни один фонарь. Зато свет исходит от моих родных – слабый, зеленовато-серый.

Я наблюдаю за ними с крыши Бартоломью, сидя рядом с Джорджем, который обнимает меня своим каменным крылом.

Выйдя из парка, мои родители замечают меня и машут руками. Джейн зовет меня, рупором сложив у рта светящиеся ладони:

– Тебе здесь не место!

Как только ее крик достигает моих ушей, Джордж двигает крылом.

Он больше не обнимает меня.

Он меня толкает.

Я чувствую спиной прикосновение холодного каменного крыла и падаю с крыши. Я лечу вниз, прямиком к тротуару.

Я просыпаюсь, и в горле у меня клокочет вопль, рискуя вот-вот вырваться наружу. Я кашляю, пытаясь его подавить. Потом сажусь в постели, укоризненно глядя на Джорджа из окна.

– Обидно, между прочим, – говорю я.

Мои слова еще не успевают затихнуть, когда я слышу что-то еще.

Какой-то шум.

Снизу.

Я даже не уверена, что действительно слышала его. Это скорее ощущение, чем звук. Необъяснимое чувство, что я не одна. Если бы меня попросили его описать, я бы не смогла. Это звук, который невозможно определить. Не шаги. Не стук. Даже не шорох, хотя это описание кажется наиболее подходящим.

Движение.

Вот на что это похоже.

Что-то движется, издавая легчайшее призрачное шуршание.

Я встаю с постели и подкрадываюсь к ступеням, перегибаясь через перила, чтобы расслышать получше. Звук не повторяется. Но странное чувство не отпускает меня. В квартире есть кто-то еще.

Возможно, это Лесли Эвелин пришла убедиться, что я соблюдаю правила. Наверняка у нее есть запасной комплект ключей. Я раздраженно накидываю свой старый махровый халат и спускаюсь по лестнице. Лесли ни слова не сказала ни про какие проверки. Я бы ни за что на это не согласилась.

А, кого я обманываю: на что бы только я ни согласилась за двенадцать штук.

Тем не менее квартира оказывается пуста. Входная дверь заперта на замок и на щеколду, цепочка тоже на месте. Странный звук и чье-то присутствие были плодами моего разыгравшегося воображения. Продолжением ночного кошмара.

Я отправляюсь на кухню заварить себе кофе – усталая, но слишком разнервничавшаяся, чтобы снова уснуть. Кофеварка здесь так сложно устроена, что у меня уходит несколько минут на то, чтобы ее включить. К тому моменту, как начинает завариваться кофе, мое тело успевает истосковаться по кофеину.

Пока кофеварка работает, я возвращаюсь наверх, чтобы принять душ и смыть воспоминания о кошмаре. Боже, какой странный ужасный сон.

Конечно, это не первый мой кошмар. После гибели родителей мне все время снились страшные сны. Горящие кровати, густой дым, внутренности, почерневшие от болезни. Иногда Хлое приходилось меня расталкивать, чтобы я не перебудила все общежитие своими криками. Но ни один сон не казался таким реальным. Будто, если я выгляну в окно, то увижу родителей, озаряющих своим свечением Боу Бридж.

Так что я все утро напролет смотрю на часы.

На электронный будильник в спальне, пока одеваюсь.

На часы на микроволновке, пока наливаю в чашку наконец-то заварившийся кофе.

На напольные часы в гостиной, где я сижу с чашкой, подсчитывая глаза на обоях. Я успеваю насчитать шестьдесят четыре пары, когда часы отбивают время. На меня накатывает отчаяние. Всего лишь девять утра.

При увольнении мне дали папку с полезными документами. Подсказки, как найти работу, консультирование по вопросам трудовой деятельности, информацию о студенческих кредитах, на случай если я решу вернуться к учебе. Все, что нужно, чтобы выжить в отсутствие работы.

Чего в этой папке не нашлось, так это советов, чем занять свободное время. Мало кто понимает, как скучно сидеть без работы. Эта скука разъедает душу.

Трудно себе представить, как много времени на самом деле отнимает у нас работа. Утренние сборы. Дорога туда. Восемь часов в офисе. Дорога обратно. На работу уходит очень много времени.

Убивай время, не то оно убьет тебя.

Так сказал мне отец вскоре после того, как потерял работу, а мама заболела. У него началась недолгая, но продуктивная фаза строительства скворечников – он целыми днями сидел в гараже и мастерил скворечники один за другим без какой-либо внятной цели. Когда я спросила, зачем ему это, он оторвал взгляд от сосновой доски, которую старательно раскрашивал, и сказал: «Мне нужно хоть что-то, что я могу контролировать».

Тогда, в девятнадцать лет, я пришла в замешательство. Теперь, повзрослев и потеряв работу, я понимаю, что он имел в виду. Но найти что-то, что я могу контролировать, довольно трудно, когда вся моя жизнь перевернулась вверх дном.

Так что я пытаюсь убить время поисками работы, но не нахожу ни одной новой вакансии. Прибираюсь, хотя квартира и так отмыта до блеска. Выбрасываю почти пустой пакет с мусором в мусоропровод, расположенный в закутке возле лестницы. Слушаю, как пакет мягко приземляется в подвале.

Минус еще пять секунд.

Когда часы бьют полдень, я спускаюсь в лобби, не встретив по дороге никого нового. Только знакомые лица. Мистер Леонард со своей медсестрой карабкаются вверх по лестнице, а Марианна Дункан с Руфусом возвращаются с утренней прогулки. Марианна одета в плащ и чалму цвета морской волны, а на Руфусе повязан красный платок.

– Доброе утро, милая, – говорит Марианна по пути к лифту, поправляя очки. – Сегодня довольно прохладно, не правда ли, Руфус?

Тот гавкает в знак согласия.

Ингрид еще не видно, так что я решаю проверить почтовый ящик. Пусто.

Я закрываю ящик и смотрю на часы.

Пять минут первого.

Ингрид задерживается.

Когда в кармане у меня начинает звонить телефон, я немедленно достаю его, думая, что это Ингрид. Но потом с неприятным удивлением вижу, кто звонит на самом деле.

Эндрю.

Я игнорирую звонок. Спустя секунду приходит сообщение.

Пожалуйста, перезвони.

Потом – еще одно:

Мы можем поговорить?

И третье:

Пожалуйста????????

Я не отвечаю. Эндрю не заслуживает ответа. И меня не заслуживал.

Только теперь я понимаю, что вообще зря начала с ним встречаться. У нас нет ничего общего. Но после того, как Хлоя познакомилась с Полом, я чувствовала себя одинокой. И тут появился Эндрю, симпатичный уборщик, выносивший мусор из офиса, когда я уходила с работы. Я привыкла с ним прощаться. Потом мы начали болтать возле лифта. Постепенно наши разговоры становились все дольше и дольше.

Он казался дружелюбным, умным, просто слегка застенчивым. И еще эти ямочки на щеках, когда он улыбался. А он всегда улыбался при виде меня.

В конце концов он пригласил меня на свидание. Я согласилась. Дальше все произошло само собой. Новые свидания. Секс. Еще больше секса. Потом я переехала к нему. Мне казалось, что что так мы и будем жить всегда.

Я заблуждалась.

За последние две недели я испытывала сначала боль, потом – ярость, потом меня начало донимать чувство, что меня вновь покинули. Я ненавидела Эндрю за то, что он изменил мне. Ненавидела себя за то, что поверила ему. Хуже всего было осознание, что меня отвергли. Почему он оставил меня? Почему все, кого я люблю, меня оставляют? Что я делаю не так?

Я снова смотрю на телефон. Ингрид опаздывает уже на десять минут.

Может, я перепутала место, и мы договаривались встретиться в парке? Я представляю, как Ингрид флиртует с одним из музыкантов на мозаике Имеджин, думая, что я ее продинамила.

Я отправляю ей сообщение: Мы должны были встретиться в парке.

Проходит две минуты, и, не получив ответа, я решаю отправиться в парк. Кажется, это разумнее, чем писать снова. Направляясь к выходу из Бартоломью, я оглядываюсь в поисках Чарли, чтобы спросить, не видел ли он Ингрид. Но сегодня у дверей дежурит другой швейцар – немолодой улыбчивый мужчина, чьего имени я еще не знаю. Он говорит, что Чарли отработал ночную смену, но сказал, что не сможет прийти на дневную.

– Семейные обстоятельства, – говорит швейцар. – Что-то с дочерью.

Я благодарю его и иду дальше, через дорогу к парку. Сегодня пасмурней, чем вчера, и прохлада в воздухе предвещает скорый приход зимы. Совсем не погода Хезер.

Вскоре я дохожу до Земляничной поляны, где двое музыкантов на противоположных концах мозаики исполняют разные версии одноименной песни. И тому и другому удалось привлечь несколько непритязательных слушателей. Ингрид среди них нет.

Я снова вынимаю телефон. Ничего.

Я иду в сторону озера и сажусь на скамейку, где мы говорили вчера. Посылаю Ингрид еще одно сообщение:

Я в парке. На вчерашней скамейке.

Минут через пять, так и не получив ответа, я посылаю третье сообщение:

Все в порядке?

Я понимаю, что слишком волнуюсь. Но меня не покидает ощущение, что здесь что-то не так. Я вспоминаю прошлую ночь – крик, раздавшийся из квартиры Ингрид, то, как долго она не открывала дверь, мрачный отблеск в ее глазах, словно намекавший на что-то недоброе.

Я твержу себе, что зря переживаю.

Но ничего не могу с собой поделать.

Это все из-за Джейн. Поверить не могу, как спокойны мы были в день, когда она не вернулась. Ей было девятнадцать, и она вечно пропадала где-то без предупреждения. Иногда она не приходила на ужин и возвращалась домой только за полночь, вся пропахшая пивом и сигаретами.

Поэтому мы не удивились ее отсутствию в тот вечер. Спокойно поужинали. Посмотрели какой-то дурацкий фильм про инопланетян. Когда родители легли спать, я перечитала несколько любимых мест из «Сердца мечтательницы». Это был самый обычный вечер в доме Ларсенов.

Только наутро мы заподозрили, что что-то неладно. Отец проснулся и пошел в ванную. По пути он обратил внимание, что дверь в комнату Джейн приоткрыта, внутри никого нет, и постель все еще заправлена. Он разбудил нас с мамой, спросил, слышали ли мы, как Джейн вернулась домой. Мы ничего не слышали. Только перебудив всех ее друзей своими ранними звонками и неуклюжими вопросами, мы наконец осознали весь ужас ситуации.

Джейн пропала.

Она пропала еще вчера днем, но никому из нас и в голову не пришло убедиться, что с ней все в порядке. Теперь вспоминая тот день и нашу беспечность, я не могу не задаваться вопросом: что, если бы мы все поняли раньше? Была бы Джейн сейчас со мной?

Теперь я волнуюсь чересчур много. Во время учебы я сводила Хлою с ума бесконечными звонками и сообщениями, потому что хотела убедиться, что с ней все в порядке. Когда Хлоя не отвечала, меня начинал грызть червячок тревоги. Такая же тревога зарождается во мне и сейчас, словно зернышко, упавшее на благодатную почву. Она возрастает, когда я снова смотрю на телефон и вижу, что уже без четверти час.

Я выхожу из парка и направляюсь обратно к Бартоломью, ведомая своей тревогой. По пути я отправляю Ингрид сообщение с просьбой ответить как можно скорее. Я знаю, что слишком нервничаю. Но мне все равно.

На входе я прохожу мимо Дилана, еще одного временного жильца. Он явно идет на пробежку в парке. Спортивный костюм. Кроссовки. В наушниках визжит электрогитара. Я захожу в лифт, из которого он только что вышел, и в последний момент нажимаю кнопку одиннадцатого этажа, а не двенадцатого. Говорю себе, что никому не навредит, если я заскочу к Ингрид на минутку. Мало ли почему она не смогла прийти. Может, батарея разрядилась, и она нетерпеливо ждет, когда телефон оживет.

Или, может, быть – все-таки – мои инстинкты вчера ночью меня не обманули и с Ингрид действительно творилось что-то нехорошее, о чем она просто боялась сказать. Я закрываю глаза и вспоминаю, как невыразительно звучал ее голос, как натянуто выглядела улыбка, и как эта улыбка исчезла за мгновение до того, как Ингрид закрыла дверь.

Стоя перед дверью в 11А, я еще раз достаю телефон. Ингрид так и не ответила, и я стучу в дверь. Тихо, всего два раза. Как будто это простой визит вежливости, а не результат паники, поднимающейся внутри меня.

Дверь открывается.

За ней стоит Лесли Эвелин в очередном костюме от «Шанель». На сей раз – красном, как обои в 12А. Она выглядит издерганной. Прядка волос выбилась из ее укладки и колечком свернулась на лбу.

– Джулс, – говорит она, не пытаясь скрыть удивления. – Как ваша рука?

Я рассеянно прикасаюсь к повязке под курткой. Сейчас это меня настолько мало волнует, что я с трудом вспоминаю о порезе.

– Все в порядке, – говорю я, заглядывая в квартиру поверх ее плеча. – Ингрид здесь?

– Нет, – отвечает Лесли со вздохом.

– Вы не знаете, где она?

– Простите, милая, не знаю.

– Но она ведь живет здесь?

– Жила.

Я хмурюсь, когда Лесли говорит о ней в прошедшем времени.

– А больше не живет?

– Не живет, – убежденно говорит Лесли. – Ингрид здесь больше нет.

13

Джейн больше нет.

Вот что сказал мой отец спустя неделю после ее исчезновения. Время близилось к полуночи, и мы сидели на кухне вдвоем – мама легла спать еще несколько часов назад. Мы уже знали про черный «Фольксваген-жук», полиция успела поговорить с друзьями Джейн, ее фотографии были расклеены по всем столбам и фасадам магазинов. Отец сделал глоток черного кофе, который он пил весь день, и сказал, просто и скорбно: «Джейн больше нет».

Я помню, что чувствовала скорее растерянность, чем печаль. Я все еще надеялась, что Джейн вернется. И не могла понять, с какой стати она вообще уехала. Сейчас я ощущаю ту же самую растерянность, глядя, как Лесли поправляет выбившуюся прядь.

– Больше нет? Она здесь больше не живет?

– Нет, – Лесли презрительно фыркает.

Я вспоминаю о правилах. Наверное, Ингрид нарушила одно из них. Какое-то важное. Это единственная причина, по которой она могла так внезапно исчезнуть.

– Она что-то натворила?

– Насколько мне известно, нет, – отвечает Лесли. – Ее никто не выгонял, если вы об этом.

– Но Ингрид говорила, что пробудет здесь еще десять недель.

– Так и предполагалось.

Я чувствую новый прилив растерянности. Что все это значит?

– Она просто ушла?

– Именно, – говорит Лесли. – Никого не предупредив, смею заметить.

– Ингрид не сказала вам, что уходит?

– Нет. С ее стороны было бы весьма любезно проинформировать меня. Но вместо этого она просто ушла посреди ночи.

– Кто-то видел, как она уходила? Может быть, швейцар?

– Это была смена Чарли, – говорит Лесли. – Но он ее не видел.

– Почему?

– Он как раз спускался в подвал. Там камера наблюдения работала с перебоями, так что Чарли пытался ее починить. Когда он вернулся, нашел ключи от 11А на полу прямо посреди лобби. Она их просто выбросила по дороге к выходу.

– Во сколько это было?

– Точно не знаю. Спросите Чарли.

– Вы уверены, что съехала? – я размышляю вслух. – Она могла случайно выронить ключи и не заметить. Может, с кем-то из ее друзей что-то случилось, и ей пришлось срочно уйти. Она в любой момент может вернуться.

Это возможно, но мало похоже на правду. И не объясняет, почему Ингрид не отвечает на мои сообщения.

Лесли явно думает именно об этом. Она прислоняется к дверному косяку и смотрит на меня с жалостью. Ну и пусть. Мои родители смотрели на меня точно так же, когда я будила их посреди ночи, чтобы изложить очередную теорию насчет исчезновения Джейн и ее скорого возвращения. В семнадцать лет я могла убедить себя в чем угодно.

– Это маловероятно, вы так не думаете?

– Не спорю, – говорю я. – Но то, что Ингрид просто взяла и ушла посреди ночи, никого не предупредив, тоже странно.

Лесли наклоняет голову, и непослушная прядка снова грозит вырваться на свободу.

– Почему она вас так волнует?

Я могла бы назвать несколько причин и не соврать. Ингрид веселая и дружелюбная. Она напоминает мне Джейн. Как это было приятно – встретить еще кого-то, кроме Хлои, кто действительно рад моему обществу.

Вместо этого я говорю Лесли о том, что беспокоит меня больше всего.

– Мне казалось, я слышала крик прошлой ночью.

Лесли преувеличенно удивленно моргает.

– Из этой квартиры?

– Да.

– Во сколько?

– Около часа ночи. Я спустилась к Ингрид, но она сказала, что мне послышалось.

– Другие жильцы ни о чем таком не сообщали, – говорит Лесли. – Вы уверены, что слышали именно крик?

– Я… Я не знаю?

Здесь не должно быть знака вопроса. Я либо слышала крик, либо нет. Но меня гложет червячок сомнения. Как ни досадно, крик действительно мог мне почудиться.

Но тогда почему Ингрид вела себя так странно, когда я к ней спустилась?

– Я спрошу, не слышал ли кто-то чего-то подозрительного, – говорит Лесли. – В здании обычно очень тихо, кто-то наверняка обратил бы внимание.

– Я просто беспокоюсь, – говорю я.

– Она ушла, милая, – пренебрежительно отвечает Лесли. – Сбежала, словно вор в ночи. Об этом я и подумала в первую очередь – что она воровка. Потому я и пришла. Была уверена, что квартира окажется обнесена подчистую. Но все на месте. Ингрид забрала только свои вещи.

– И ничего не оставила? Никаких намеков на то, что она планирует вернуться, или на то, куда она могла уйти?

– Насколько мне известно, нет. – Лесли отходит от двери. – Но вы можете взглянуть сами.

За открытой дверью я вижу коридор и гостиную, почти с таким же видом из окна, как в 12А. Аккуратная современная обстановка. Никаких глазастых обоев. Кремовые стены, современное искусство и мебель прямиком из престижного каталога. Квартира напоминает выставочный макет. Красивая, но нежилая.

– Совершенно ничего не изменилось, – говорит Лесли. – Если Ингрид и оставила что-то, то разве что в хранилище внизу. Я не смотрела, потому что Ингрид, кажется, потеряла от него ключ. Его не было на связке, которую нашел Чарли.

Скорее всего, Ингрид вообще не пользовалась хранилищем. Мне оно уж точно не требуется. Все мои вещи легко поместились в гардеробную в спальне – туда влезло бы вообще все, чем я когда-либо владела, и еще осталось бы место.

Лесли дотрагивается до моего плеча.

– Не стоит так переживать насчет Ингрид. Наверняка у нее была причина уйти. И, откровенно говоря, я бы не отказалась ее услышать.

Я тоже. Все это какая-то бессмыслица. Пока я иду вверх на двенадцатый этаж, на меня вновь накатывает тревога. Дойдя до квартиры, я падаю на диван, не в силах разобраться в своих мыслях. Почему Ингрид ушла из Бартоломью? С какой стати вообще кому-то отсюда уходить?

Я смотрю в окно на туман, быстро окутывающий город. Дымка опускается на Центральный парк, и верхушки деревьев парят в ней, словно облачка. Прекрасный и по-своему печальный вид. Мало кто может позволить себе им полюбоваться. Эта привилегия стоит миллионы долларов.

Ингрид же платили за то, чтобы она наслаждалась этим видом. И отсюда вытекает главный вопрос: почему она отказалась от бесплатного жилья и двенадцати тысяч долларов вдобавок? Пусть Ингрид и недолюбливала Бартоломью, она ясно дала понять, что ей, как и мне, больше некуда идти и срочно нужны деньги. Съехав посреди ночи, она лишилась десяти тысяч долларов. Я не могу представить, что могло бы заставить меня отказаться от такой суммы – разве что поистине чрезвычайная ситуация.

Значит, для Ингрид что-то резко изменилось. В буквальном смысле за одну ночь.

Я достаю телефон из кармана куртки. Ингрид так и не ответила. Я проглядываю свои сообщения и вижу, что она и не прочла ни одно из них.

Вместо того, чтобы отправлять очередное сообщение, я решаю позвонить и нажимаю на ее имя, написанное заглавными буквами. Мне отвечает автоответчик.

– Привет! Извините, я не могу ответить прямо сейчас. Оставьте сообщение после сигнала, и я перезвоню, как только смогу. – Пауза. – Ах да, это Ингрид, если вдруг вы не в курсе.

Сигнал.

– Привет, Ингрид, – говорю я, стараюсь звучать не слишком встревоженно, но и не слишком спокойно. – Это Джулс. Из Бартоломью. Лесли говорит, ты съехала прямо посреди ночи. Ты, ну, ты в порядке? Пожалуйста, перезвони или напиши мне.

Я кладу трубку и в замешательстве смотрю на телефон, не зная, что делать дальше.

Ничего.

Вот что сказала бы Хлоя. Она сказала бы, что я почти не знаю Ингрид. И та наверняка может позаботиться о себе сама. А мне следует устроиться на работу, накопить денег, привести свою жизнь в порядок.

И она была бы совершенно права.

Мне действительно нужно найти работу. Заработать денег. Начать восстанавливать свою жизнь, кирпичик за кирпичиком.

Но крошечное зернышко тревоги, зародившееся во мне, успело превратиться в деревце, раскинувшее ветки по всему телу. Вчерашняя странная ночь была хорошей питательной средой. Тот звук, похожий на крик. Неестественное спокойствие Ингрид. Ее попытки развеять мою тревогу.

Я в порядке. Честно.

Я не поверила в это ночью и уж точно не верю сейчас. Единственное, что успокоило бы меня теперь – слова самой Ингрид, целой и невредимой. Но, чтобы поговорить с ней, сначала мне нужно ее найти.

Когда пропала Джейн, полицейские проинструктировали нас, как мы можем помочь им с поисками. Все оказалось тщетно. Но, может быть, эти инструкции помогут мне теперь.

Пункт первый: оценить ситуацию.

Здесь все просто. Ингрид ушла посреди ночи, ничего никому не сказав.

Пункт второй: подумать, почему она могла уйти.

Мне бы хотелось думать, что произошло что-то хорошее. Что-то счастливое. Она неожиданно нашла работу, или выиграла лотерею, или влюбилась в одного из уличных музыкантов и переехала жить к нему. Но оптимизм мне не свойственен. Уже нет.

Пункт третий: подумать, куда она могла бы пойти.

Пропускаю. Она могла пойти буквально куда угодно.

Пункт четвертый: подумать, с кем она могла связаться после исчезновения.

Благодаря соцсетям, здесь у меня есть шанс что-то найти. Если Ингрид и в сети такая же болтушка, как в жизни, то вполне могла написать о своем возвращении в Бостон или о работе в баре на Аляске. Что угодно, кроме неизвестности.

Я беру ноутбук и начинаю свои поиски, в первую очередь – на фейсбуке. И тут же сталкиваюсь с неожиданными трудностями. Я так давно не заходила на фейсбук, что мне только с третьей попытки удается вспомнить свой пароль.

Наконец-то залогинившись, я первым делом вижу свою старую фотографию профиля. Сделанную во время отпуска. Мы с Эндрю в Диснейленде. Стоим на главной улице, я обнимаю его за талию, его рука у меня на плече, а за нами возвышается замок Золушки.

При виде этой фотографии я застываю, тем более что оригинал я сожгла, когда узнала об измене Эндрю. Кажется, будто я увидела привидение. Мы съездили в отпуск один-единственный раз, да и то едва могли себе его позволить. Но тогда мне казалось, что оно того стоит. На фотографии мы выглядим такими счастливыми. Мы действительно были счастливы. По крайней мере, я была. Может, Эндрю уже поглядывал налево. Может, он уже нашел себе другую, а я пребывала в блаженном неведении.

Я удаляю фотографию и оставляю пустой аватар. Он лучше отражает нынешнее положение дел.

Покончив с этим, я ввожу в поисковую строку имя Ингрид Галлагер, пытаясь припомнить, что она рассказывала мне о своих путешествиях. Я сужаю поиск до Нью-Йорка, Сиэтла и Бостона и нахожу двух Ингрид Галлагер. Ни одна из них не похожа на мою Ингрид.

Я открываю Твиттер, и цикл повторяется. Много Ингрид Галлагер, но нужной среди них нет.

Потом я беру телефон и захожу в инстаграм.

Наконец-то успех.

У Ингрид Галлагер есть аккаунт.

На фотографии профиля ее волосы окрашены в голубой от корней до кончиков. Яркий оттенок напоминает мне сахарную вату.

Я просматриваю ее фотографии и чувствую укол разочарования. Ничего, что могло бы мне помочь. Плохо освещенные фотографии еды и селфи, сделанные под странными углами. Последняя фотография – селфи из Центрального парка; за левым плечом Ингрид виднеется краешек Бартоломью.

Селфи было сделано два дня назад, возможно, в то самое время, когда Лесли показывала мне квартиру. Может, Ингрид была среди прохожих, на которых я смотрела сверху. Может быть, даже можно разглядеть на фотографии меня – смутный силуэт в окне двенадцатого этажа.

Вместо подписи Ингрид просто поставила три розовых сердечка.

Фото успело собрать пятнадцать лайков и один комментарий от юзера по имени Зик:

Поверить не могу, что ты вернулась в Нью-Йорк и не написала мне.

Ингрид ничего не ответила, но мне приятно знать, что у нее есть хотя бы один приятель в городе. Может, она уехала к нему. Я рассматриваю фотографию его профиля. Спортивная кепка, клочковатая борода и скейтборд на половину кадра – по одному фото я понимаю все, что нужно.

Я лишь убеждаюсь в своей правоте, когда просматриваю его галерею. Большинство фотографий – селфи. С голым торсом в ванной. С голым торсом на пляже. С голым торсом на улице, с краешком боксеров, выглядывающим из-под джинсов. Последнее селфи с голым торсом снято этим утром, в постели с женщиной. В кадре видно только немного ее плеча и рассыпавшиеся по подушке длинные волосы.

Светлые. Ни следа голубой краски. Точно не Ингрид.

Я все-таки отправляю Зику сообщение на случай если Ингрид решила с ним связаться.

Привет, я соседка Ингрид. Пытаюсь ее найти. Ты не говорил с ней? Не знаешь, где она может быть? Я волнуюсь за нее.

Я оставляю свое имя. Телефон. Прошу мне позвонить.

Потом я возвращаюсь к аккаунту Ингрид, надеясь, что старые фотографии подскажут мне, куда она могла пойти. На предпоследнем фото крупным планом изображены ее ногти, покрашенные ярко-зеленым. Оно было сделано пять дней назад. В подписи процитированы слова Салли Боулз из «Кабаре»<sup>[7]7
  Американский мюзикл, впервые поставленный в 1966 году. Салли Боулз – главная героиня, молодая артистка кабаре.


[Закрыть]</sup>:

«Если я, к примеру, покрашу ногти в зеленый цвет – а я действительно крашу их в зеленый цвет – и кто-то спросит у меня, почему, то я отвечу лишь: “Потому что мне так нравится!”».

Семь лайков. Ни одного комментария.

Мое внимание привлекает следующее фото, снятое восемь дней назад. Снова рука Ингрид крупным планом. Ногти покрашены нежно-розовым. Цвет спелого персика. Ее рука покоится на книге. Сверху торчит красная закладка. Между пальцами можно рассмотреть знакомую обложку – Джордж на углу Бартоломью. Обрывки знакомого названия, напечатанного не менее знакомым шрифтом.

Сердце мечтательницы.

И неожиданная подпись от Ингрид:

Я встретила автора!

Я тоже встретила автора, не особенно-то она была счастлива. Но, судя по фотографии, Грета и Ингрид либо дружат, либо, по крайней мере, знакомы. А значит, есть шанс, что Грета может мне помочь.

Вздохнув, я беру оставшуюся бутылку вина, выхожу из квартиры и направляюсь к лестнице.

Придется нарушить еще одно правило Бартоломью и навестить Грету Манвилл, как бы сильно это ни действовало ей на нервы.