Текст книги "Капитализм не проблема, а решение. Путешествие по новейшей истории пяти континентов"

Сторонники реформ восприняли это как свидетельство того, что предпринятые до сих пор меры не были достаточно масштабными, в то время как их критики придерживались мнения, что проблемы были вызваны отказом от социалистических принципов. Политические потрясения, кульминацией которых стало жестокое подавление студенческой демонстрации в Пекине в июне 1989 г., приведшее, по оценкам «Международной Амнистии», к гибели нескольких сотен или даже тысяч человек[77]77
  Amnesty In ternational, China: The Massacre of June 1989 and Its Aftermath, accessed 20 June 2018, https://www.amnesty.org/download/Documents/200000/asa170091990en.pdf, 5.


[Закрыть], только усугубили ситуацию – как и события, приведшие к краху коммунистических режимов в СССР и во всей социалистической Восточной Европе. Коммунистическое руководство Китая опасалось подобной потери власти.

На этом фоне сторонники более далеко идущих реформ с трудом отбивались от обвинений в том, что они пытаются отменить социализм и превратить Китай в капиталистическую страну. Хотя Дэн Сяопин в то время не занимал никакой государственной должности, он решил вмешаться. Интервью, которые он дал во время визита в Шэньчжэнь и Шанхай, привлекли большое внимание по всему Китаю. Он провел пять дней в Шэньчжэне и выразил удивление масштабами преобразований в регионе с момента своего последнего визита в 1984 г. Его впечатлили великолепные бульвары, роскошные высотные здания, оживленные торговые улицы и, казалось, бесконечное количество фабрик. Люди были одеты в модную одежду и являлись гордыми обладателями дорогих часов и других предметов роскоши. Их доходы были в три раза выше, чем в остальной части Китая[78]78
  Lee, Macht und Moderne, 256.


[Закрыть]. «Южное турне» Дэн Сяопина вошло в историю, а его открытая критика тех, кто выступал против дальнейших реформ, занимала видное место в китайских СМИ. 21 февраля 1992 г., за день до того, как Дэн должен был вернуться в Пекин, газета «Жэньминь жибао» опубликовала вызвавшую много споров статью под заголовком «Смелее в реформах»[79]79
  Ibid., 258.


[Закрыть].

Хотя Дэн Сяопин и его коллеги – сторонники рыночных реформ продолжали на словах поддерживать социализм, они дали новое определение этому термину, чтобы он означал нечто совсем не похожее на контролируемую государством плановую экономику. Для них социализм был «открытой системой, которая должна “использовать достижения всех культур и учиться у других стран – в том числе развитых капиталистических…”»[80]80
  Цит. по: Coase and Wang, How China Became Capitalist, 117 <Коуз Р., Ван Н. Как Китай стал капиталистическим. С. 179>.


[Закрыть].

В отличие от политических лидеров СССР и других бывших стран Восточного блока, где после краха социализма марксистская идеология подвергалась жесткой критике, Дэн Сяопин и его коллеги-реформаторы в Китае не осуждали марксизм. Однако их версия марксизма не имела ничего общего с теориями, первоначально сформулированными Карлом Марксом: «Суть марксизма в том, чтобы искать истину на основе фактов. Вот за что мы должны выступать, а не за поклонение книгам. Реформа и политика открытости успешны не потому, что мы полагались на книги, а потому, что мы опирались на практику и искали истину в фактах… Практика – единственный критерий истины»[81]81
  Цит. по: ibid., 120–121 <Там же. С. 85>.


[Закрыть].

Реформаторы все чаще одерживали победу. Число частных предприятий резко возросло с 237 000 в 1993 г. до 432 000 в следующем году. Капиталовложения в частные предприятия в период с 1992 по 1995 г. увеличились в 20 раз. Только в 1992 г. 120 000 государственных служащих уволились с работы, а 10 млн взяли неоплачиваемый отпуск для создания частных предприятий. Их примеру последовали миллионы университетских профессоров, инженеров и выпускников. Даже газета «Жэньминь жибао» опубликовала статью под заголовком «Хочешь разбогатеть – займись делом!»[82]82
  Coase and Wang, How China Became Capitalist, 123 <Коуз Р., Ван Н. Как Китай стал капиталистическим. С. 188>.


[Закрыть].

Важной вехой на пути к капитализму стало официальное провозглашение рыночной экономики на XIV съезде Коммунистической партии Китая в октябре 1992 г. – шаг, который был бы немыслим всего за несколько лет до этого. Реформы продолжали набирать обороты. Хотя партия не стала полностью отказываться от экономического планирования, список устанавливаемых государством цен на сырье, транспортные услуги и инвестиционные товары был сокращен с 737 до 89, а в 2001 г. последовало дальнейшее сокращение до 13. Процент промежуточных товаров (т. е. товаров, которые производятся в процессе производства, но затем используются в производстве других товаров), реализуемых по рыночным ценам, вырос с 0 % в 1978 г. до 46 % в 1991 г. и до 78 % в 1995 г.[83]83
  Ibid., 124 <ср.: Там же. С. 190>.


[Закрыть]

Параллельно предпринимались попытки реформировать государственные предприятия. Многие из них, ранее находившиеся в государственной собственности, теперь частично принадлежали частным лицам и иностранным инвесторам. Их работники потеряли гарантию пожизненного найма, хотя и получили единовременную выплату в качестве компенсации. Правительство также ввело пособия по социальному страхованию.

Изначально реформаторы надеялись повысить эффективность государственных предприятий, внедрив схемы оплаты труда высших руководителей и сотрудников в зависимости от результатов работы. Они также привлекли профессионалов для замены высокопоставленных кадров, которые отвечали за процессы принятия решений[84]84
  Ten Brink, Chinas Kapitalismus, 123.


[Закрыть].

Эти шаги позволили добиться определенного прогресса, а также повысить моральный дух сотрудников. Однако они не смогли решить ключевую проблему – а именно то, что государственные предприятия не могут обанкротиться. В рыночной экономике существует постоянный процесс отбора, который обеспечивает выживание хорошо управляемых компаний, удовлетворяющих запросы потребителей, в то время как плохо управляемые компании, производящие товары, которые потребители не хотят покупать, рано или поздно обанкротятся и исчезнут с рынка. Поскольку государственные предприятия не подвергаются такому отбору, они часто находятся в плохом экономическом состоянии: в середине 1990-х годов менее трети государственных предприятий Китая (ГП) получали прибыль[85]85
  Coase and Wang, How China Became Capitalist, 143 <Коуз Р., Ван Н. Как Китай стал капиталистическим. С. 218>.


[Закрыть].

Однако в 1990-е годы приватизация продолжалась быстрыми темпами, включая выход ряда компаний на биржу. В 1978 г. на долю ГП, зависящих от бюрократии центрального или местного правительства, приходилось 77 % общего объема промышленного производства, а оставшиеся 23 % составляли предприятия, находившиеся в коллективной собственности (КОП), которые хотя номинально и принадлежали рабочим, контролировались местными органами власти или партийными кадрами. К 1996 г. доля госпредприятий снизилась до трети общего объема промышленного производства, а остальное приходилось на КСП (36 %), частные предприятия (19 %) и компании с иностранным капиталом (12 %). С 1996 по 2006 г. общее число ГП сократилось на 50 %, от 30 до 40 млн человек, занятых на ГП, потеряли работу[86]86
  Ten Brink, Chinas Kapitalismus, 126–127.


[Закрыть].

Между промышленными и специальными экономическими зонами, возникшими по всему Китаю, разгорелась сильная конкуренция. Иностранных инвесторов принимали с распростертыми объятиями, и те начали осваивать Китай как производственную базу и как новый экспортный рынок для потребительских товаров, произведенных в других странах.

Почему это произошло? Политическое руководство Китая никогда не проводило официальной политики приватизации государственных предприятий[87]87
  Zhang, The Logic of the Market, 79.


[Закрыть]. Напротив, надеялось, что удастся сохранить государственную собственность, предоставив достаточный уровень автономии соответствующим предприятиям и создав адекватные стимулы для их руководителей. Однако этот подход потерпел неудачу по причинам, проанализированным известным китайским экономистом Вэйнгом Чжаном: начиная с середины 1990-х годов многие государственные предприятия, достигшие к тому времени высокого уровня автономии, начали продавать свою продукцию по бросовым ценам, часто ниже себестоимости. Понесенные убытки покрывались государственными субсидиями[88]88
  Ibid., 61 et seq.


[Закрыть].

В рыночной экономике, основанной на частной собственности, у компаний есть сильные стимулы для создания и поддержания хорошей репутации. Для китайских государственных предприятий это было гораздо менее важно. Их руководители были больше заинтересованы в повышении своих доходов в краткосрочной перспективе. Поскольку у потребителей нет возможности наказать руководителей государственных предприятий за нечестную практику, процветало мошенничество[89]89
  Ibid., 75–76.


[Закрыть]. Отсутствие свободы торговли названием фирмы – в котором воплощена ценность репутации как нематериального актива – на свободном рынке дополнительно лишает компанию стимула заботиться о своей репутации.

Приватизация происходила стихийно или по инициативе местных органов власти. Многие государственные предприятия были недостаточно конкурентоспособны, чтобы выжить в рыночных условиях. Как показывает Чжан, децентрализация и внедрение экономической конкуренции вызвали динамику, которая привела к тому, что доля ГП снизилась с почти 80 % общего объема промышленного производства в 1978 г. до чуть более четверти в 1997 г. И вновь рыночные силы экономической конкуренции оказались «гораздо могущественнее идеологии», вопреки тому что приватизация никогда не была принята в качестве официальной государственной политики[90]90
  Ibid., 79.


[Закрыть].

Чтобы понять динамику китайских реформ, важно отметить, что степень их инициирования «сверху» была лишь частью картины. Многие способствующие факторы произошли стихийно – триумф рыночных сил над государственной политикой. «Ключевые институциональные инновации были инициированы не в кабинетах Политбюро, а бесчисленными анонимными агентами, действующими на местном уровне, и во многих случаях вопреки правилам»[91]91
  Ten Brink, Chinas Kapitalismus, 114.


[Закрыть].

Это одна из причин, почему китайская рыночная экономика работает лучше, чем «свободные рынки» в России и других бывших коммунистических странах Восточного блока, где реформы часто навязывались изо дня в день, а не позволяли медленно развиваться снизу вверх. В Китае это было легче сделать, потому что даже при Мао Цзэдуне правительство никогда не занималось столь же жестким проведением экономической политики в ручном режиме, как, например, в СССР. Хотя экономическое планирование номинально сохраняется в Китае и сегодня, китайская экономика никогда не подвергалась такому жесткому контролю и навязыванию целей, установленных правительством, как в других, более традиционных плановых экономиках. «В Китае политические институты, действующие по плану, не обязательно представляют собой нормальное положение вещей. Напротив, их действия регулярно идут вразрез с планом, подрывая нормативные акты или противодействуя им. Несмотря на профессионализацию бюрократических процессов, лица, занимающие высокие посты, обладают большими полномочиями для того, чтобы обходить нормативные акты или интерпретировать их по собственному усмотрению»[92]92
  Ibid., 269.


[Закрыть].

Это описание характеризует трансформацию Китая от социализма к капитализму. Хотя такие термины, как «социализм», «экономическое планирование», «марксизм» и «мысль Мао Цзэдуна», продолжают использоваться, они либо обессмысливаются в результате современной реинтерпретации, либо им придается новое значение, диаметрально противоположное их первоначальному содержанию. Вероятно, это во многом способствовало плавному переходу от социалистической плановой экономики к капитализму со свободным рынком.

Развитие Китая в последние десятилетия демонстрирует, что ускорение экономического роста – даже когда оно сопровождается ростом неравенства – приносит пользу большинству населения. Сотни миллионов людей в Китае сегодня живут гораздо лучше, что является прямым результатом указания Дэн Сяопина «вначале позволить некоторым людям разбогатеть». Результаты подтверждают, что Дэн Сяопин был прав, сделав экономическое развитие главным приоритетом своего правительства: в регионах с наиболее быстрым ростом ВВП также наблюдалось наиболее быстрое снижение уровня бедности. Не менее примечательно и то, насколько повысилась мобильность доходов по всей стране[93]93
  Zhang, The Logic of the Market, 286.


[Закрыть]. В этот период также увеличился разрыв между богатыми и бедными, в результате чего национальный коэффициент Джини, измеряющий разрыв в доходах, к 2012 г. достиг 0,47 (и остается на этом уровне до сегодняшнего дня)[94]94
  Коэффициент Джини – показатель, характеризующий дифференциацию денежных доходов населения в виде степени отклонения фактического распределения доходов от абсолютно равного их распределения между жителями страны. Изменяется от 0 до 1. Чем больше его значение отклоняется от нуля и приближается к единице, тем в большей степени доходы сконцентрированы в руках отдельных групп населения. Индекс Джини – процентное представление этого коэффициента. В последнее десятилетие минимальное значение этого показателя набюдалось в Словении (0,242), максимальное – в ЮАР (0,630). – Прим. перев.


[Закрыть]. Стоит отметить, что в городах распределение доходов более равномерное, чем в сельской местности.

В этом контексте Чжан указывает на ряд, казалось бы, парадоксальных выводов, основанных на анализе межрегиональной статистики. Относительные разрывы в доходах меньше всего в регионах с самым высоким ВВП на душу населения, в то время как «регионы с относительно низким ростом доходов имеют самые широкие относительные разрывы в доходах»[95]95
  Ibid., 287.


[Закрыть].

Хотя можно было бы ожидать, что в регионах, где оставшиеся государственные предприятия занимают бо́льшую долю в экономике, разрыв в доходах будет меньше, чем в регионах с большей долей частных предприятий, статистика показывает обратное. Аналогично можно было бы ожидать, что распределение доходов будет наименее неравномерным в регионах с более высокой долей государственных расходов в ВВП. Опять же, все наоборот[96]96
  Ibid., 288.


[Закрыть]. Чжан приводит ряд других статистических данных, разрушающих клише, включая наблюдение о том, что разрыв в доходах меньше в тех регионах, где рынки наиболее открыты, а компании получают наибольшую прибыль[97]97
  Ibid., 290.


[Закрыть].

Несмотря на все положительные изменения, произошедшие в Китае за последние десятилетия, многое еще предстоит сделать. Хотя в этой стране экономический рост сопровождался ростом экономической свободы, во многих сферах все еще имеются недостатки. Китай испытывает как сильную потребность в дальнейших реформах, так и огромный потенциал для дальнейшего совершенствования и экономического роста. Чжан, который не только является наиболее проницательным аналитиком китайской экономики, но и сам внес значительный вклад в ее развитие, подчеркивает: «Реформы в Китае начались при всемогущем правительстве в условиях плановой экономики. Причина, по которой Китай смог поддерживать темпы экономического роста в ходе реформ, заключается в том, что правительство стало меньше вмешиваться в экономику и сократилась доля государственных предприятий, а не наоборот. Именно ослабление государственного контроля привело к появлению рыночных цен, индивидуальных предпринимателей, городских и сельских предприятий, частных предприятий, иностранных предприятий и других негосударственных структур»[98]98
  Ibid., xii – xiii.


[Закрыть]. Все это вместе взятое стало основой для беспрецедентного экономического подъема Китая.

Комментаторы часто приводят сильное влияние государства на экономические преобразования в стране в качестве доказательства того, что путь Китая к капитализму был особым случаем. Однако, учитывая характер этой трансформации от социалистической экономики, контролируемой государством, к капиталистической экономике, это не столь исключительный случай, как может показаться на первый взгляд. Как отмечает Чжан, во многом в том пути, который выбрал Китай, не было ничего особенного: «На самом деле экономическое развитие Китая принципиально не отличается от траектории экономического развития западных стран, таких как Великобритания в период промышленной революции, США в конце XIX – начале ХХ в., а также некоторых стран Восточной Азии, таких как Япония и Южная Корея после Второй мировой войны. Как только рыночные силы вступят в действие и будут созданы правильные стимулы для стремления людей к богатству, чудо экономического роста рано или поздно последует»[99]99
  Ibid., 158.


[Закрыть].

В конечном счете секрет успеха Китая заключается в постепенной либерализации экономики от государственного контроля и переориентации устремлений с государственных должностей на предпринимательство. Последний фактор, в частности, является уроком для других стран, вступающих на путь капитализма, экономического роста и процветания: «Таким образом, можно сделать вывод, что распределение предпринимательских талантов между правительством и бизнесом является одним из наиболее важных факторов – если не единственным, – определяющим развитие экономики»[100]100
  Ibid., 162.


[Закрыть]. Важность этого наблюдения трудно переоценить: до реформ более высокие доходы и социальный статус были у тех, кто работал на государственной службе. Как отмечает Чжан, «в 1980-е годы предпринимательство занимало очень низкое место на шкале социального и политического статуса, а работа на государственной службе по-прежнему была самым привлекательным занятием для всех китайцев»[101]101
  Ibid., 177.


[Закрыть].

Ситуация начала меняться в 1990-х годах, когда либерализация стала набирать обороты, в частности после XIV съезда Коммунистической партии Китая. Все чаще самые яркие таланты больше не стремились к безопасной работе в качестве госслужащих – напротив, их главной амбицией было стать предпринимателями, что повысило бы не только их доходы, но и статус. Жители села первыми начали заниматься индивидуальной трудовой деятельностью, затем последовал второй этап, когда бывшие государственные служащие становились владельцами предприятий, которыми они ранее руководили как государственные служащие. Наконец, ряды новых предпринимателей пополнили многие из десятков тысяч молодых китайцев, вернувшихся после учебы за границей[102]102
  Ibid., 185 et seq.


[Закрыть].

Все это было бы невозможно, если бы не легализация права частной собственности. Это был не одномоментный переход к полным правам собственности западного образца, а скорее поэтапный процесс, стартовавший в начале 1980-х годов и завершившийся в 2004 г. принятием новой Конституции, в которой право частной собственности получило официальное признание[103]103
  Ibid., 161.


[Закрыть]. Было много промежуточных шагов, включая постепенный переход государственных предприятий в собственность их руководства.

Как подчеркивает Чжан, сегодня этот процесс преобразований далек от завершения: «Контроль правительства над большими объемами ресурсов и чрезмерное вмешательство в экономику являются прямой причиной кумовства между чиновниками и бизнесменами, служат питательной средой для коррупции чиновников, серьезно разлагают коммерческую культуру и наносят ущерб правилам игры на рынке». Соответственно, он видит острую необходимость в дальнейших реформах «в направлении рыночности, сокращения государственного контроля над ресурсами и вмешательства в экономику, а также создания истинно правового общества и демократической политики»[104]104
  Ibid., x iii – xiv.


[Закрыть]. Пойдет ли Китай по этому пути, еще предстоит выяснить. Процесс реформ никогда не был гладким и последовательным – напротив, он был омрачен частыми неудачами, особенно в последние годы, когда случаи государственного вмешательства в экономику затормозили процесс реформ. «С 1950-х годов до конца 1970-х годов мы верили в плановую экономику», – пишет Чжан. «Результатом стала ужасная катастрофа. Если мы будем продолжать возлагать надежды на государственный план и использовать крупные государственные предприятия для развития экономики Китая, у нас не будет абсолютно никаких перспектив на будущее. Будущее Китая будет светлым, только если мы перейдем к логике рынка!»[105]105
  Ibid., 18.


[Закрыть]

В рабочем документе Всемирного экономического форума от 2019 г. говорится, что «главным драйвером экономического роста Китая сегодня выступает его частный сектор, оживившийся после мирового финансового кризиса. Для описания вклада частного сектора в экономику Китая часто используется сочетание цифр 60/70/80/90: частный сектор обеспечивает 60 % ВВП Китая, отвечает за 70 % инноваций, 80 % занятости в городах и обеспечивает 90 % новых рабочих мест. Частный сектор также отвечает за 70 % инвестиций и 90 % экспорта»[106]106
  Guluzade, Amir, “The Role of China’s State-Owned Companies Explained,” World Economic Forum, 7 May 2019, https://www.weforum.org/agenda/2019/05/why-chinas-state-owned-companies-still-have-a-key-role-to-play/


[Закрыть]. По данным официального делового объединения Всекитайской федерации промышленности и торговли, сегодня частный сектор Китая обеспечивает почти 2/3 роста экономики страны и 9/10 новых рабочих мест.

В последние годы оценка Чжана стала более скептической – и его скептицизм, к сожалению, подтверждается данными Индекса экономической свободы 2022 г. Индекс упал с 58,4 балла в 2021 г. до всего лишь 48 баллов в рейтинге 2022 г. – падение на 10 процентных пунктов[107]107
  Heritage Foundation, 2022 Index of Economic Freedom, 9.


[Закрыть]. В истории индекса такие значительные падения случаются редко. Этот индекс для Китая не был таким низким с начала его составления в 1995 г., когда Китай набрал ровно 52 балла.

Подъем Китая за последние 40 лет был полностью обусловлен введением частной собственности и капиталистическими реформами, потеснившими влияние государства. Однако в последние годы эта тенденция начала обращаться вспять. Я встретился с Вейингом Чжаном в Пекине, и на протяжении всего нашего разговора он неоднократно подчеркивал, насколько неверно считать, что Китай добился такого успеха в последние десятилетия благодаря огромному влиянию государства. «Китайский экономический успех был достигнут не благодаря государству, а вопреки ему», – повторял он снова и снова.

В статье, опубликованной недавно в Journal of Chinese Economic and Business Studies, Вейинг Чжан предупреждает, что в последние годы «доминирующей экономической политикой стало уменьшение роли рынка и расширение государственного вмешательства». Тезис Чжана: «На мой взгляд, рыночная экономика – это единственная система, с помощью которой можно достичь всеобщего процветания… Если Китай попытается достичь всеобщего процветания через ослабление рыночности экономики и политику перераспределения, в которой доминирует правительство, вместо продолжения политики усиления рыночности экономики, результатом может быть только возвращение к всеобщей бедности»[108]108
  Zhang, “Market economy and China’s ‘common prosperity’ campaign,” Journal of Chinese Economic and Business Studies, Beij ing, 2021, accessed 11 March 2022, https://www.tandfonline.com/doi/abs/10.1080/14765284.2021.2004350?journalCode=rc ea20


[Закрыть]. Поскольку процветание многих ведущих стран мира сейчас так сильно зависит от экономического развития Китая, ослабление экономической свободы в этой стране является тревожным сигналом и для остального мира.