Текст книги "Капитализм не проблема, а решение. Путешествие по новейшей истории пяти континентов"

Африка: вторая Азия?

Окажут ли инвестиции Китая, Индии и других стран такое же влияние, как иностранные инвестиции в Китае после открытия страны? Является ли Африка второй Азией, как любят заявлять некоторые комментаторы? Есть веские причины для скептицизма. Иностранные инвестиции и создание более рыночных экономических систем в отдельных странах не являются единственными предпосылками для экономического роста и процветания. Ситуация в Африке изобилует проблемами, которых не было в постреформенном Китае: гражданские войны, племенное соперничество и недостаточный уровень институционализации. Другой вопрос – сможет ли африканское население выработать или развить в себе такую дисциплину и желание работать, которые отличают многие азиатские народы даже по сравнению с европейскими и североамериканскими конкурентами.

Одной из главных проблем является сохраняющееся влияние государства на частный бизнес, которое, как показали исследования, во многих африканских странах сильнее, чем в других частях мира[185]185
  Berman, Success in Africa, 117.


[Закрыть]. Сэм Джона, бывший генеральный директор AngloGold Ashanti, первой африканской компании, зарегистрированной на Нью-Йоркской фондовой бирже, объясняет, почему доминирующая роль государства в экономике многих африканских стран столь пагубна: «Африканские деньги, как и деньги повсюду, будут течь туда, где риск для возврата наименьший. Если сделка обусловлена в первую очередь политическими связями и в результате вы можете подвергнуться меньшему риску, многие люди пойдут на это, вместо того чтобы финансировать проект со всеми финансовыми и операционными рисками производственного предприятия»[186]186
  Ibid., 120.


[Закрыть].

Традиционно правительства африканских стран рассматривали свои отношения с крупными предприятиями как игру с нулевой суммой. Как сказал управляющий директор сенегальского семейного офиса: «Если вы становитесь слишком большим или слишком влиятельным, кто-то в правительстве почувствует угрозу, и вы не сможете победить в этой борьбе»[187]187
  Ibid., 118–119.


[Закрыть]. Однако есть основания надеяться, что правительства, возможно, перестают опасаться, что «потеря контроля над любым важным элементом экономики ослабляет позиции правящей партии» под тяжестью доказательств обратного в Китае и других странах[188]188
  Ibid., 130–131.


[Закрыть].

В главе 1 я уже обсуждал значение замечания Вэйинга Чжана о том, что распределение предпринимательских талантов между правительством и бизнесом является ключевым фактором успешного перехода к капитализму[189]189
  См.: Zhang, The Logic of the Market, 161 et seq.


[Закрыть]. Для того чтобы правильно развить предпринимательские устремления, одаренной молодежи нужны сильные ролевые модели, которыми можно восхищаться и которым можно подражать. Как показал Моки Макура во впечатляющей книге, рассказывающей о 16 наиболее успешных предпринимателях континента, такие ролевые модели в современной Африке есть[190]190
  Moky Makura, Africa’s Greatest Entrepreneurs (Century City, CA: Penguin, 2008).


[Закрыть]. Они служат образцами для подражания для следующего поколения предпринимателей – молодых людей, которые вместо того, чтобы надеяться всю жизнь брать взятки в качестве государственных служащих, вынашивают амбиции зарабатывать деньги в частном бизнесе.

Другими словами, Африка предлагает множество экономических возможностей. Однако некоторые прогнозы о массовом буме на континенте, о котором сейчас говорят эксперты, основаны на моделях, которые не соответствуют реалистичной оценке фактов на местах. Попытка повторить азиатские истории успеха в Африке без учета различий между двумя континентами была бы излишним упрощенчеством. В этой главе уже обсуждалось, почему формулы типа «Африка обладает огромными запасами природных ресурсов, поэтому она обязательно достигнет значительного экономического роста» являются не более чем выдаванием желаемого за действительное. Во-первых, эти ресурсы существуют в Африке уже много веков и до сих пор не смогли воплотиться в значительный экономический рост. Во-вторых, как мы видели, для экономического развития страны большие запасы природных ресурсов иногда могут быть скорее проклятием, нежели благословением.

В аргументе о «демографическом дивиденде» есть доля истины, предполагающая, что молодое население Африки станет двигателем ее экономического роста. В обозримом будущем континент будет пользоваться безграничным предложением рабочей силы, а доля населения, которое либо слишком молодо, либо слишком старо для работы, останется ограниченной[191]191
  Freytag, “Ist Afrikas wirtschaftliche Entwicklung nachhaltig?”, 47.


[Закрыть]. По оценкам Всемирного банка, положительное влияние молодого населения на экономический рост будет максимальным в период с 2025 по 2030 г. и составит примерно 0,5 процентных пункта, после чего ожидается его снижение, но в долгосрочной перспективе оно останется положительным.

Однако существуют и другие гипотезы, основанные на предположении, что рост населения будет намного опережать возможности африканской экономики по созданию рабочих мест. По оценкам ООН, к 2050 г. население только двух соседних стран – Нигера и Нигерии – будет равно населению всего Европейского союза[192]192
  Ibid., 46.


[Закрыть]. Существует также неопределенность относительно будущих тенденций миграции из Африки в Европу и долгосрочных последствий потери большого числа граждан, имеющих финансовые возможности покинуть континент.

Из-за неопределенности всех этих вопросов будущее развитие Африки трудно предсказать. Однако одно уже очевидно: как и другие регионы мира, в капиталистических условиях Африка с большей вероятностью добьется экономического роста и процветания, чем в контролируемых государством плановых экономиках «африканского социализма» прошлых лет. Хотя в одних странах внедрение капитализма может привести к большему успеху, чем в других, он является катализатором экономического роста, где бы он ни происходил.

Даже солист группы U2 Боно, в прошлом организатор массовых фестивалей «Помощь Африке», отмеченных антикапиталистической риторикой и, казалось бы, непоколебимой верой в иностранную помощь как решение проблемы голода и бедности в Африке, изменил свою точку зрения под тяжестью доказательств обратного. «Помощь – это лишь временная мера», – заявил он, выступая в Джорджтаунском университете в 2013 г. «Коммерция [и] предпринимательский капитализм избавляют от бедности больше людей, чем помощь. Нам нужно, чтобы Африка стала экономическим центром»[193]193
  Georgetown University, “U2’s Bono: Budget Cuts Can Impact Social Enterprise, Global Change” (13 November 2012), accessed 20 June 2018, https://www.georgetown.edu/news/bono-speaks-at-gu.html


[Закрыть]. Аналогичным образом соучредитель Live Aid сэр Боб Гелдоф недавно объединился с двумя бывшими топ-менеджерами для создания фонда прямых инвестиций. Похоже, он тоже понял, что благотворительных пожертвований будет недостаточно для решения проблем Африки[194]194
  Louise Armitstead and Ben Harrington, “Bob Geldof to Front African Private Equity Fund,” The Telegraph (3 September 2010), accessed 20 June 2018, www.telegraph.co.uk/finance/newsbysector/banksandfinance/privateequity/7978634/Bob-Geldof-to-front-African-private-equity-fund.html


[Закрыть].

Эксперт по Африке Виджай Махаджан прогнозирует, что «предпринимательство и развитие потребительских рынков могут быть более чистым, стабильным и мощным фактором долгосрочного прогресса, чем политические реформы». Профессор Пэт Утоми из Лагосской школы бизнеса как-то предположил, отчасти в шутку, что если бы вся нефть в Нигерии была отдана солдатам и политикам при условии, что они оставят страну в покое, то страна стала бы жить лучше[195]195
  Mahajan, Africa Rising, 18.


[Закрыть]. В Европе и США восприятие Африки смещено в сторону двух крайностей. Одни видят только голодающих детей, душераздирающую бедность, СПИД, коррупцию и другие серьезные проблемы. Другие предпочитают крайне оптимистичный, даже эйфорический взгляд на Африку как на страну блестящих возможностей, способную к экономическому росту в масштабах, соперничающих с формирующимися рыночными экономиками Азии. Сторонники обеих точек зрения могут привести множество свидетельств в поддержку своих позиций. Для инвесторов, готовых рисковать, односторонний негативный взгляд на Африку является богатым источником возможностей. Как сказал Ибрагим: «В бизнесе, когда есть разрыв между реальностью и восприятием, можно сделать хороший бизнес»[196]196
  Цит. по: ibid., 21.


[Закрыть].

3. Германия: «Мерседес» на «Трабанте» не обгонишь

Германия невольно стала местом проведения крупномасштабного эксперимента, целью которого было определить, в какой экономике люди будут преуспевать больше – в государственной или свободно-рыночной. Эксперимент, на проведение которого ушло более 40 лет, начался с окончанием Второй мировой войны и оккупацией Германии союзными державами и закончился крахом социалистического режима в Восточной Германии и воссоединением Германии в 1989–1990 годах.

После окончания войны Германия была разделена на четыре зоны, контролируемые каждой армией одной из союзных держав. В 1947–1948 годах три западные зоны, оккупированные США, британцами и французами, объединились в Тризонию. Контролируемая советскими войсками восточная часть Германии, где в результате бомбардировок союзников было разрушено всего 15 % промышленных объектов, получила гораздо меньший экономический ущерб, чем остальная часть страны[197]197
  André Steiner, Von Plan zu Plan: Eine Wirtschaftsgeschichte der DDR (Berlin: Aufbau Taschenbuch, 2007), 24.


[Закрыть]. Однако этот ущерб был усугублен демонтажом заводов по всей Восточной Германии, которые были вывезены в СССР в качестве «репараций» за потери, понесенные во время войны.

Разделение Германии на два государства, длившееся несколько десятилетий, не было частью первоначального плана оккупационных держав, став следствием холодной войны, вспыхнувшей между СССР и западными союзниками после их совместной победы над Германией.

Социалистическая плановая экономика в Восточной Германии

В зоне, оккупированной Советским Союзом, доминирующей политической силой вскоре стала Коммунистическая партия (КПГ). До своего слияния с Социал-демократической партией (СДПГ) и образования Социалистической единой партии (СЕПГ) в апреле 1946 г. КПГ в июне 1945 г. опубликовала заявление, которое, по коммунистическим меркам, звучит на удивление умеренно, гарантируя «совершенно беспрепятственное развитие свободной торговли и частного предпринимательства на основе частной собственности». Несмотря на заверения в том, что «было бы неправильно навязывать Германии советскую систему»[198]198
  Institut für Marxismus-Leninismus beim ZK der SED, Revolutionäre deutsche Parteiprogramme: Vom Kommunistischen Manifest zum Programm des Sozialismus (Berlin: Dietz Verlag, 1967), 196–197.


[Закрыть], именно это и произошло в последующие годы.

Установление Советской системы началось с аграрной земельной реформы, в ходе которой были экспроприированы без компенсации земли площадью более 100 гектаров и собственность, ранее принадлежавшая высокопоставленным национал-социалистическим лидерам. Экспроприированные сельскохозяйственные земли были разделены на небольшие участки и распределены между фермерами. Дробление крупных поместий было оправданно как мера «денацификации» с дополнительным преимуществом обеспечения жизни для перемещенных лиц и беженцев из регионов к востоку от новой границы Германии с Польшей и Чехословакией, которых в официальной терминологии Германской Демократической Республики эвфемистически называли «переселенцами». К 1950 г. 2/3 экспроприированных земель были переданы индивидуальным бенефициарам.

Национализация промышленности Восточной Германии проходила в несколько этапов, начавшись в советской зоне оккупации как часть «борьбы с фашизмом». Коммунистическая теория рассматривала капитализм как первопричину фашизма (коммунистический термин вместо национал-социализма), который необходимо уничтожить, чтобы раз и навсегда избавить мир от фашизма. Соответственно, для СЕПГ экспроприации были инструментом классовой войны, а не средством наказания отдельных землевладельцев за сотрудничество с национал-социалистическим режимом[199]199
  Steiner, Von Plan zu Plan, 46.


[Закрыть].

К концу 1948 г. государственные предприятия уже производили 60 % общего объема продукции в советской зоне оккупации. К 1955 г. эта цифра возросла до 80 %. Оставшиеся частные предприятия подвергались различным формам давления и дискриминации при распределении комплектующих и материалов[200]200
  Ibid., 47.


[Закрыть], что привело к значительной потере предпринимательского потенциала во всей советской зоне оккупации. К 1953 г. более 14 % промышленных предприятий Восточной Германии – всего более 4000 компаний – перевели свои штаб-квартиры на запад, забрав с собой высшее руководство и технических специалистов, а также предпринимательский талант[201]201
  Ibid., 80.


[Закрыть].

В соответствии с социалистическим лозунгом о передаче власти рабочим владельцы или исполнительные директора многих национализированных предприятий были сняты с должностей и заменены рабочими. К середине 1948 г. более половины всех государственных предприятий в регионе Саксония управлялись бывшими рабочими, 80 % из которых не имели образования выше начальной школы[202]202
  Ibid., 48.


[Закрыть]. На предприятиях были созданы огромные административные отделы для работы с огромным количеством бумаг – с нормативными актами, положениями о внедрении, постановлениями, отчетами, статистикой, целями в области производства, финансов и инвестиций. Каждое государственное предприятие должно было ежемесячно представлять до 65 сложных и подробных отчетов в орган экономического планирования, правительственные департаменты, региональные администрации, управление по ценообразованию и другие государственные органы[203]203
  Stefan Wolle, Der große Plan: Alltag und Herrschaft in der DDR 1949–1951 (Berlin: Ch. Links Verlag, 2013), 118.


[Закрыть].

Как и в самом СССР, экономика в советской зоне оккупации все больше планировалась государственными чиновниками. Как объясняет Фриц Зельпманн, ведущий коммунистический экономист: «В плановой экономике каждый аспект производства контролируется планами, каждый экономический процесс от поиска сырья до транспортировки, переработки и продажи планируется заранее»[204]204
  Цит. по: Steiner, Von Plan zu Plan, 65.


[Закрыть].

В то время как в свободной рыночной экономике цены определяются спросом и предложением, теперь они устанавливались правительством. По политическим причинам цены на продукты питания и другие предметы первой необходимости часто были ниже, чем стоимость сырья, необходимого для их производства. «План» стал волшебным словом. Будучи членами организации «Юные пионеры», дети в возрасте шести лет учились петь дифирамбы плановой экономике в пылком гимне «дорогому плану», который дал им «обувь и одежду… дома и школы», обеспечил «скорость поездов туда и обратно», «отправил корабли через море» и обещал обеспечить «еще больше угля, стали и руды, и [чтобы] радовать ваши сердца»[205]205
  Цит. по: Wolle, Der große Plan, 116–117.


[Закрыть].

7 октября 1949 г., через несколько месяцев после создания Федеративной Республики Германия (ФРГ) в западных зонах, советская зона оккупации стала Германской Демократической Республикой (ГДР). Восстановление экономики шло медленно. Частное потребление на душу населения в ГДР в 1950 г. колебалось от чуть более трети до половины уровня 1936 г., а к 1952 г. достигло от 50 до 75 % западногерманского уровня потребления на душу населения[206]206
  Steiner, Von Plan zu Plan, 79.


[Закрыть].

Требования советского диктатора И. В. Сталина на переговорах с руководством СЕПГ в апреле 1952 г. о создании «производственных кооперативов» в сельской местности и «молчаливом» вступлении страны на «путь к социализму»[207]207
  Ibid., 81.


[Закрыть] быстро сменились согласованными усилиями по коллективизации сельскохозяйственного производства в ГДР. Вновь созданные сельскохозяйственные коллективы (колхозы)получили преференции по сравнению с независимыми фермерами. Как выразился глава восточногерманского государства Вальтер Ульбрихт: «На первом и втором месте производственный кооператив, и только потом наступает очередь мелких и средних хозяйств»[208]208
  Цит. по: ibid., 83.


[Закрыть]. Многие фермеры бежали на запад, чтобы не подвергаться постоянно усиливающемуся прессингу.

В качестве инструмента национализации и усиления давления на частные предприятия в торговле и промышленности правительство использовало фискальную политику. Компании, получавшие прибыль в размере 100 000 восточногерманских марок и более, облагались налогом в 78,5 %, а для компаний, получавших прибыль в размере 500 000 восточногерманских марок и более, ставка увеличивалась до 90 %[209]209
  Wolle, Der große Plan, 376.


[Закрыть].

Неудивительно, что все больше восточных немцев – особенно фермеров, торговцев и предпринимателей – бежали на запад: 15 000 человек в месяц в период между 1950 и 1952 гг. оказались лишь незначительной струйкой по сравнению с 37 500 человек в месяц, которые уезжали в течение первых шести месяцев 1953 г.[210]210
  Steiner, Von Plan zu Plan, 86.


[Закрыть] Столь большие потери стали тяжелым ударом для экономики Восточной Германии. В ответ правительство повысило производственные показатели, что хотя и было экономически необходимо, вызвало еще большее недовольство населения и спровоцировало народное восстание 17 июня 1953 г., когда сотни тысяч людей вышли на улицы в знак протеста, а рабочие объявили забастовку. Восстание было подавлено советскими танками, в результате чего, по разным данным, погибло от 51 до более 100 человек[211]211
  Ibid., 89.


[Закрыть].

Официальный отчет, опубликованный в газете СЕПГ Neues Deutschland, представлял забастовки и демонстрации как «фашистскую провокацию иностранных агентов»: «Следуя инструкциям из Вашингтона, американские агентства, базирующиеся в Западной Германии, разрабатывают планы войны и гражданской войны»[212]212
  Цит. по: Wolle, Der große Plan, 271.


[Закрыть]. Не желая признавать, что диссиденты и сопротивление существуют в пределах их собственных границ, диктаторские режимы, начиная со сталинского СССР и заканчивая нынешними инкарнациями, всегда быстро объявляют вдохновителями любых восстаний «иностранных шпионов».

В действительности существует множество документальных свидетельств того, что западные правительственные и информационные агентства были совершенно не готовы к событиям 17 июня. Их первоначальной реакцией на сообщения о восстании было недоверие, что в некоторых случаях породило абсурдную идею о том, что демонстрации могли быть попыткой России оказать давление на Ульбрихта[213]213
  Ibid., 273–274.


[Закрыть].

Травма восстания будет преследовать коммунистических правителей еще многие десятилетия. Их решимость любой ценой избежать нового восстания заставляла каждый раз хорошо подумать, прежде чем усиливать давление на рабочих. Благодаря отчетам, составленным агентством национальной безопасности, печально известным Штази, партия была хорошо осведомлена о настроениях в народе. Подробная информация о народном недовольстве и критике режима также использовалась в отношениях восточногерманского правительства с Советским Союзом, как повод для просьб о финансовой и материальной поддержке, чтобы предотвратить обострение экономической ситуации в Восточной Германии.

Пока все это происходило, реструктуризация сельского хозяйства Восточной Германии в соответствии с социалистической догмой нанесла огромный ущерб продовольственному снабжению страны. В период с 1952 по 1961 г. доля колхозов, в которых, помимо коллективного управления полями, все оборудование, животные и пастбища находились в коллективной собственности, выросла с чуть более 1/10 до чуть менее 2/3. Фермеры продолжали уезжать, и чем дальше, тем больше. Только с 1952 по 1956 г. в общей сложности 70 000 сельскохозяйственных предприятий – 30 % из них «крупные фермы» площадью от 20 до 100 гектаров – были распущены, поскольку их владельцы покинули страну[214]214
  Steiner, Von Plan zu Plan, 103.


[Закрыть].

В своих усилиях по коллективизации сельскохозяйственного производства восточногерманский режим двигался зигзагами и петлял. За первоначальным жестким периодом усиления давления на фермеров последовал разворот в июне 1953 г. с обещанием, что уехавшие фермеры смогут вернуться и получить свою землю обратно. Из 11 000 фермеров, уехавших в первые шесть месяцев 1953 г., только 10 % воспользовались этим предложением. Положительным моментом стало то, что 2500 судебных вердиктов против фермеров, не выполнивших целевые квоты, были отменены, а значительное число фермеров, отбывавших тюремные сроки, были освобождены[215]215
  Wolle, Der große Plan, 389.


[Закрыть].

Осознавая огромные издержки коллективизации, восточногерманский режим мог утешаться тем, что другие социалистические страны несли аналогичное бремя. Как сказал Эрих Мюкенбергер, член секретариата ЦК, отвечавший за сельское хозяйство: «Создание социалистического общества в сельской местности всегда стоит денег, и ни одной стране еще не удавалось достичь этого дешево»[216]216
  Steiner, Von Plan zu Plan, 111.


[Закрыть].

Вопреки провозглашенному режимом намерению обогнать западногерманскую экономику, в конце 1950-х годов потребление на душу населения в ГДР все еще было на 12 % ниже довоенного уровня и на 50 % ниже потребления на душу населения в Западной Германии[217]217
  Ibid., 114.


[Закрыть]. Это было до возведения Берлинской стены, когда восточные немцы все еще могли пересекать границу Западного Берлина и удивляться лучшему качеству, более низким ценам (на 20–30 %) и более надежному снабжению товарами в магазинах[218]218
  Ibid., 122–123.


[Закрыть].

Если в плановой экономике ГДР основные продукты питания продавались ниже себестоимости, то цены на «продукты роскоши» и одежду были значительно выше. Кофе в зернах стоил 19,40 дойчмарки за килограмм на западе и 80 восточногерманских марок на востоке. Пара мужских ботинок стоила в среднем 32 дойчмарки на западе и более 73 марок на востоке[219]219
  Ibid., 123.


[Закрыть]. С другой стороны, хлеб и выпечка были почти до смешного дешевыми. Ведущий эксперт по Северной Корее Рюдигер Франк, выросший в Восточной Германии, вспоминает, как некоторые его сограждане злоупотребляли системой цен: «Правительственные плановики в ГДР, должно быть, испытывали почти отчаяние от цифр продаж, сообщаемых в Берлин пекарнями по всей Восточной Германии, которые показывали, что все граждане ГДР, похоже, едят огромное количество хлеба. Чего они не знали, а если и знали, то ничего не могли с этим поделать, так это того, что некоторые фермеры покупали свежий хлеб для кормления свиней, поскольку он был намного дешевле, чем комбикорм для свиней. Затем они могли продавать мясо с большой прибылью, потому что цены субсидировались правительством»[220]220
  Rüdiger Frank, Nordkorea: Innenansichten eines totalen Staates, 2nd ed. (Munich: Deutsche Verlags-Anstalt, 2017), 148.


[Закрыть].

Сами восточногерманские коммунисты были непоколебимы в своей вере в социализм как более совершенную систему. На партийной конференции СЕПГ 1958 г. Ульбрихт определил важнейшую задачу экономической политики режима: довести к 1961 г. потребление на душу «работающего населения» «всех основных продуктов питания и потребительских товаров» до уровня «всего населения Западной Германии» и выше[221]221
  Steiner, Von Plan zu Plan, 124.


[Закрыть].

Среди мер, принятых правительством Ульбрихта для достижения этой амбициозной цели, ускоренная коллективизация вновь стала приоритетом. Июль 1958 г. ознаменовал конец более примирительного подхода режима и начало нового наступления на частную собственность в сельском хозяйстве – абсурдную и саморазрушительную, чисто идеологическую меру, учитывая, что независимые фермеры добивались более высоких урожаев, чем существующие колхозы. Фермеры, которые вели успешные средние хозяйства, все еще воздерживались от вступления в колхоз[222]222
  Wolle, Der große Plan, 390.


[Закрыть].

В декабре 1959 г. СЕПГ запустила национальную программу принудительной коллективизации, заставив местных партийных лидеров соревноваться друг с другом за честь первыми провести полную коллективизацию. В деревни были направлены агитационные бригады, чтобы завоевать симпатии местных жителей громкой музыкой и пропагандистскими лозунгами. Тех, кто не поддавался пропаганде, пугали арестом или действительно сажали в тюрьму[223]223
  Steiner, Von Plan zu Plan, 131.


[Закрыть]. Отказ добровольно вступить в местный колхоз считался «контрреволюционным» – опасное обвинение, за которое обвиняемого могли посадить в тюрьму на долгие годы[224]224
  Wolle, Der große Plan, 390.


[Закрыть].

К апрелю 1960 г. все районы Восточной Германии сообщили о полной коллективизации, хотя в ходе этой кампании, которую партия праздновала как «социалистическую весну», около 15 000 фермеров бежали на запад[225]225
  Steiner, Von Plan zu Plan, 131.


[Закрыть]. Когда независимых фермерских хозяйств осталось совсем немного, «революция победила в сельской местности, идеологи торжествовали, а у магазинов мясников и зеленщиков по всей стране стояли длинные очереди»[226]226
  Wolle, Der große Plan, 391.


[Закрыть]. Без помощи дополнительного импорта продовольствия из СССР система продовольственного снабжения Восточной Германии потерпела бы полный крах.

Ситуация продолжала обостряться. Чтобы собрать урожай, пришлось откомандировать дополнительных рабочих с их обычной работы на муниципальных предприятиях. Из-за отсутствия подходящей техники и оборудования, необходимых для крупномасштабного сельского хозяйства, степень механизации уборки зерновых снизилась с 68 до всего 39 %. С конца 1960 г. все большее число фермеров пытались выйти из колхозов, некоторые из них даже были близки к закрытию. По оценкам Национального комитета планирования, коллективизация обошлась ГДР в 1 млрд марок, что по тем временам было ошеломляюще огромной суммой[227]227
  Steiner, Von Plan zu Plan, 132–133.


[Закрыть].

В то же время постепенно ухудшалось предложение товаров, доступных населению. От мяса и молочных продуктов до обуви, всех видов текстиля и стирального порошка – все было в дефиците. Полки магазинов часто пустовали, и общая ситуация выглядела хуже, чем в конце 1950-х годов[228]228
  Ibid., 134–135.


[Закрыть]. Экономика ГДР, казалось, была как никогда далека от достижения поставленной Ульбрихтом цели – обогнать по уровню жизни капиталистический Запад.

В начале 1961 г. Ульбрихт докладывал советским лидерам: «Разрыв между нами и Западной Германией в 1960 г. не сократился. Наоборот, усилились внутренние трудности, связанные с несоблюдением сроков, а также с дефицитом материально-технических средств. Состояние, при котором на многих предприятиях уже нельзя было гарантировать непрерывность производственных процессов, вызвало сильное недовольство рабочих и интеллигенции». В своем окружении Ульбрихт высказывал опасения, что ситуация будет ухудшаться и дальше и что массовый отток восточных немцев на запад будет продолжаться[229]229
  Ibid., 135–136.


[Закрыть].

«Необдуманная попытка провести коллективизацию силой создала в ГДР порочный круг», – пишет Штефан Вол-ле в своем рассказе о повседневной жизни и государственной власти в Восточной Германии до возведения Берлинской стены. «Принудительные меры привели к снижению уровня жизни, что заставляло все больше людей покидать страну. В свою очередь, массовая эмиграция создавала дополнительные экономические трудности, что вело к дальнейшему снижению уровня жизни»[230]230
  Wolle, Der große Plan, 391.


[Закрыть].

Также становилось все очевиднее, что серьезные проблемы вызывал принцип плановой экономики как таковой, т. е. системы, в которой размещение ресурсов контролируется государственными плановыми органами, а не ценами, отражающими несоответствия между спросом и предложением. Как объясняет историк Андре Штайнер: «Компании начинали любой проект, который был включен (т. е. заложен в бюджет) в план, независимо от того, имелось ли необходимое оборудование; они боялись, что в противном случае у них отберут выделенные деньги. Вот почему многие проекты были начаты, но так и не завершены и не принесли никакого результата. В 1960/61 г. в обрабатывающей промышленности средства, омертвленные в незавершенных проектах, примерно равнялись, а в последующие годы превышали годовой объем инвестиций»[231]231
  Steiner, Von Plan zu Plan, 128.


[Закрыть]. В 1961 г. инвестиции упали до четверти их объема в 1959 г.[232]232
  Ibid., 128.


[Закрыть] Рост числа людей, покидающих страну, лишь усугублял ситуацию.

В августе 1961 г. руководство Восточной Германии пошло на отчаянный шаг, построив стену с целью не допустить присоединения новых людей к тем 2,74 млн человек, которые уже уехали с 1949 г. По данным Национального комитета планирования, экономика Восточной Германии потеряла в общей сложности 963 000 работников, 13 % рабочей силы[233]233
  Ibid., 118.


[Закрыть].

На официальном языке Берлинская стена была «антифашистской защитой», призванной предотвратить проникновение в страну фашистов и западных агентов. Все знали, что это такая же ложь, как и знаменитое отрицание Ульбрихтом намерения построить стену в июне 1961 г., за два месяца до начала строительства. По правде говоря, стена уже была признанием поражения. Толпами покидая страну, люди ясно выразили свою волю и не оставили сомнений в том, что они считают относительными достоинствами восточногерманского социализма и свободной рыночной экономики в западной части страны.

Конечно, такой вывод не устраивал руководство Восточной Германии. Когда стало ясно, что строительство стены мало что дало для выхода из кризиса, правительство запустило «новую экономическую систему», которая передавала больше независимости отдельным предприятиям. «По сути, реформаторы пытались смоделировать механизмы экономики свободного рынка, не закладывая фундамент для рыночной экономики»[234]234
  Ibid., 149.


[Закрыть]. Реформы не дали сколько-нибудь значительного эффекта и подверглись ряду поправок и изменений. В конце концов, режим по-прежнему намеревался достичь заявленных целей, которые в 1969 г. определялись как «скачок в развитии технологий и производственной базы». Согласно внутренним документам, предполагалось, что восточногерманская экономика сможет догнать и превзойти западногерманский уровень производства и уровень жизни к 1980 г. или раньше[235]235
  Ibid., 165.


[Закрыть].

Уровень жизни в Восточной Германии все-таки немного вырос. В период с 1960 по 1970 г. доля домохозяйств, владеющих автомобилем, увеличилась с 3,2 до 15,6 %, а число домохозяйств, имеющих стиральные машины и холодильники, выросло еще больше – с 6 до 50 %. Эти предметы считались предметами роскоши, 40 % от их розничной цены использовалось для субсидирования цен на предметы первой необходимости. В 1965 г. холодильники и стиральные машины стоили 1350 и 1200 восточногерманских марок соответственно, что более чем в два раза превышало месячную зарплату среднего рабочего, составлявшую 491 восточногерманскую марку[236]236
  Ibid., 178.


[Закрыть]. Несмотря на темпы экономического роста на уровне примерно 2 % в год в течение 1960-х годов, реальная заработная плата в Восточной Германии все больше отставала от темпов роста в Западной Германии, достигавших 5–6 % в год[237]237
  Ibid., 180.


[Закрыть]. Проблема усугублялась нехваткой и/или длинными очередями за определенными товарами, включая теплое белье, детскую и спортивную одежду, зимнюю обувь, батарейки, утюги, модульную мебель, зубные щетки и свечи зажигания[238]238
  Ibid., 182.


[Закрыть].

Для того чтобы позволить себе сооружения и оборудование, необходимые для модернизации обрабатывающей промышленности, ГДР начала государственные заимствования у Западной Германии и других капиталистических стран. «Мы занимаем у капиталистов столько, сколько можем, только для того, чтобы обеспечить наше элементарное выживание», – сказал Ульбрихт своему советскому коллеге Леониду Брежневу в мае 1970 г.[239]239
  Ibid., 184.


[Закрыть] Через год он был вынужден уйти в отставку, поскольку его попытки провести умеренную программу реформ встретили сопротивление как в СССР, так и в его собственной партии.

Преемник Ульбрихта, Эрих Хонеккер, проводил новую линию, которую он определил как «слияние экономической и социальной политики». Вместо того чтобы сначала пытаться заложить экономические основы для повышения уровня жизни, его идея заключалась в том, чтобы начать с реализации социальной политики, которая окажет непосредственное влияние на жизнь людей и, таким образом, в конечном итоге повысит производительность труда.

Отчасти это изменение направления было продиктовано опасением повторения в Восточной Германии событий, подобных демонстрациям, забастовкам и протестам рабочих, охватившим Польшу в декабре 1970 г. В рамках новой политики были многократно повышены минимальные зарплаты, пособия на ежегодный отпуск и пенсии, а для матерей с несколькими детьми сократили обязательное рабочее время. Еще одним краеугольным камнем новой политики Хонеккера стала амбициозная программа жилищного строительства, начатая в 1973 г.[240]240
  Ibid., 194–195.


[Закрыть]