Текст книги "Сопротивление королевы"

Глава 4. Картье

Владения лорда Моргана, замок Брай

Я резко проснулся. Шею свело, руки ныли от холода. Я сидел, прислонившись спиной к стене, утренний свет лился на пол, освещая пыль на моих сапогах.

В нескольких ярдах от меня валялось мое смятое шерстяное одеяло. Я заморгал, постепенно приходя в себя.

Я в спальне родителей. И здесь очень холодно.

Поднося руки к лицу, я услышал вдали стук в переднюю дверь. Эхо жизни прокатилось по замку, словно сердце, что опять начинает биться.

Я с трудом поднялся на ноги. Неужели Томас ушел ночью, передумав оставаться? Но на полпути вниз по разбитой лестнице я услышал голос паренька:

– Вы хотите видеть лорда Эодана?

Я остановился. У покосившейся передней двери на одной ноге стоял Томас и разговаривал с человеком, задержавшимся на пороге. Свет был слишком ярким, чтобы я смог рассмотреть посетителя целиком, но в этот момент у меня перехватило дыхание.

– Он спит. Приходите позже.

Томас начал закрывать дверь, что было нелегко, поскольку она соскочила с петель.

– Томас, я здесь, – сказал я, с трудом узнавая свой голос.

Я спустился до конца лестницы, стараясь не наступать на расколотые камни.

Мальчик неохотно раскрыл дверь, так, что она стукнула о стену.

На солнце стоял пожилой мужчина: седые волосы заплетены в косу, лицо изборождено глубокими морщинами, одежда изорвана. Как только он встретил мой взгляд, в его глазах вспыхнуло изумление.

– Шеймус Морган, – сказал я.

Я знал, кто это. Когда-то он нянчил меня, ребенком, преклонял колени, чтобы принести мне присягу верности. Отец рассказывал о нем бессчетное число раз, среди танов это был человек, которому доверяли больше других.

– Мой лорд Эодан. – Он опустился передо мной на колени, прямо в траву.

– Нет-нет.

Я взял Шеймуса за руку, поднимая на ноги, забыв про формальности, обнял и ощутил, как его тело сотрясается от рыданий.

– Добро пожаловать домой, Шеймус, – с улыбкой произнес я.

Он взял себя в руки, подался назад и, держа меня за предплечья, осматривал с каким-то изумлением, будто не верил, что я стою перед ним.

– Не могу… не могу поверить, – хрипло проговорил он, вцепляясь в меня крепче.

– Хотите войти?

Я боялся, что мне нечего ему предложить: в замке нет ни еды, ни питья.

Не успел Шеймус ответить, как во дворе раздался крик. Я поднял голову – у нагруженной припасами телеги стояла худая женщина, тоже пожилая, с вьющимися седыми волосами, которые облаком окутывали ее плечи. Она прижимала ко рту уголок лоскутного фартука, словно тоже пыталась сдержать рыдания при виде меня.

– Мой лорд, – произнес Шеймус, становясь рядом со мной и показывая на женщину, – это моя жена Эйлин.

– Боже, только посмотрите! Как вы выросли! – выпалила Эйлин, вытирая глаза фартуком.

Она протянула ко мне руки, и я бросился к ней, чтобы обнять. Ростом она едва доставала мне до плеч, но все же взяла меня за предплечья и мягко встряхнула. Я только рассмеялся.

Эйлин отстранилась от меня, чтобы всмотреться в лицо, изучая мои черты.

– Ну да, – фыркнула она, – у вас телосложение Кейна. Но только посмотри, Шеймус! У него цвет глаз Лили!

– Да, дорогая. Он же ее сын, – ответил тан.

Эйлин шлепнула его по руке:

– Ага, я знаю. И я никогда не видела такого красивого парня.

У меня вспыхнуло лицо от всей этой суматохи. Я был благодарен Шеймусу, который направил разговор в более практичное русло.

– Мы приехали первыми, мой лорд?

Я кивнул, и шея отозвалась болью.

– Да. Я бросил клич моим людям возвращаться так быстро, как они смогут. Но, боюсь, замок в гораздо худшем состоянии, чем я предполагал. У меня нет пищи, нет одеял, нет воды. Мне нечего дать.

– Мы и не ждали от вас ничего. – Эйлин показала на телегу. – Это дар от лорда Берка. Мы служили ему в темные годы. Хвала ему, он был добр к нам, вашим людям.

Я подошел к телеге, стараясь скрыть клубок чувств. Там были: одеяла, пряжа, чистая одежда, чугунная посуда, бочонки эля и сидра, круги сыра, корзины яблок, вяленое мясо, кроме того, ве́дра, чтобы носить воду из колодца, бумага и чернила для письма.

– Я в долгу перед лордом Берком, – произнес я.

– Нет, мой лорд, – Шеймус положил руку мне на плечо, – это только начало платы лорда Берка за то, что он молчал, когда следовало говорить.

Я уставился на тана, не зная, что сказать.

– Идемте! Занесем вещи и начнем приводить замок в порядок, – заявила Эйлин, похоже, ощутив мои мысленные сожаления.

Втроем мы начали носить бочонки и корзины в кухню, и тут я обнаружил, что Томас опять пропал. Я собрался его позвать, но в дверь снова постучали.

– Лорд Эодан!

Темноволосый молодой человек с веснушчатым лицом и ручищами толщиной почти с мою талию приветствовал меня широкой улыбкой.

– Я Дерри, ваш камнетес.

И так продолжалось все утро.

Когда солнце поднялось выше, вернулось еще больше людей со всевозможными дарами. Прибыли еще два моих тана с женами в сопровождении мельников, свечников, ткачей, целителей, садовников, пивоваров, поваров, камнетесов, бондарей, йоменов… Все возвращались, смеясь и плача. Некоторых я никогда прежде не видел, других тотчас узнал: это были воины, которых я видел в битве на лугу несколько дней назад. Только теперь они пришли с семьями, детьми, родителями и пожитками. У меня распухла голова от имен, а руки болели от перетаскивания в кладовые тюков с провизией.

Ближе к вечеру женщины занялись уборкой в зале, а мужчины принялись очищать двор от сорняков и вьющихся растений и выбрасывать из комнат разбитые стекла и сломанную мебель.

Я выносил остатки кресла, когда увидел Дерри: он стоял ко мне спиной во дворе и смотрел на камень с именем Деклана. Я не успел придумать, что сказать, как камнетес взял железный лом и яростно выкорчевал камень. Взяв его в руки и перевернув, чтобы не видеть имени, он свистнул одному из парней.

– Отнеси это в трясину за рощей, – сказал Дерри. – Только не переворачивай, слышишь? Брось его в болото как есть, лицевой стороной вниз.

Мальчишка кивнул и с озадаченным видом припустил прочь, неловко держа камень.

Я заставил себя пройти дальше, прежде чем Дерри заметил меня, и отнес сломанное кресло в яму для костра. На меня словно надвинулась темнота, хотя я стоял на лугу, залитом дневным светом.

Я задержался у ямы. За спиной – замок, передо мной – куча разбитой мебели, ожидавшая, когда ее подожгут. Но с гор исходил безмолвный шепот, холодный и резкий. Темные слова разносились как шипение в шелесте травы, как проклятие в стенании дубов.

«Где ты, Эодан?»

Я закрыл глаза, сосредоточившись на том, что было истиной, а что реальностью: на ритме пульса, твердости земли под ногами, голосах моих людей вдалеке.

Голос раздался снова, молодой, но жестокий, его сопровождали запах гари и сокрушительная вонь нечистот.

«Где ты, Эодан?»

– Лорд Эодан!

Я открыл глаза и обернулся. Передо мной стоял Шеймус с обломками стула. Я помог ему швырнуть их в кучу, и мы молча пошли во двор, где Дерри уже заложил место Деклана другим, безымянным, камнем.

– Эйлин вас ищет, – наконец сказал Шеймус, отводя меня в прихожую.

Я вдруг заметил, как тут тихо и пусто, и последовал за таном в зал.

Все уже собрались, ждали только меня.

Я шагнул в зал и замер, удивленный преображением.

В камине горел огонь, были расставлены столы на козлах, а на них разложены разномастные оловянные и деревянные подносы. На лугах нарвали цветов корогана и сплели из них голубые гирлянды на столы. Свечи освещали блюда с едой: в основном хлеб, сыр и соленья, но кто-то нашел время зажарить пару ягнят. Пол под ногами блестел как начищенная монета. Но прежде всего мое внимание привлекло знамя, свисавшее с каминной полки.

Символ Морганов. Голубое, как летнее небо, с вышитой в центре серой лошадью.

Я стоял в зале, среди своих людей, глядя на символ, который принадлежал мне по праву рождения, под которым были убиты мать и сестра; символ, который я должен возродить.

– Быстрые рождены для самой долгой ночи, – начал Шеймус, и его голос эхом прокатился по залу. Это были священные слова, девиз нашего Дома. Повернувшись ко мне, он подал серебряную чашу с элем. – Ибо они первыми встретят свет.

Я сжал чашу, я цеплялся за эти слова, потому что чувствовал себя так, словно провалился в длинный туннель и не знаю, когда достигну дна.

– За Быстрых! – проорал Дерри, поднимая свою чашу.

– За лорда Моргана, – добавила Эйлин, стоя на скамье, чтобы видеть меня поверх толпы.

Они подняли чаши за меня, и я поднял свою за них.

Внешне я казался спокойным и радостным, выпивая за здравие присутствующих, но внутри весь дрожал от груза ответственности за них.

Я снова услышал шепот, доносившийся из темного угла. Услышал сквозь приветственные крики и суматоху ужина, когда меня вели к возвышению.

«Где ты, Эодан?»

«Кто ты?» – мысленно прорычал я, усаживаясь в кресло, напряженный, как натянутая струна.

Голос исчез, будто его и не было. Не теряю ли я рассудок от усталости?

Эйлин положила мне на тарелку лучшую баранью отбивную, и, глядя, как из мяса сочится красный сок, я понял.

Эти слова прозвучали в замке двадцать пять лет назад. Их произнес человек, который разнес весь замок, пытаясь найти мою сестру и меня.

Деклан Ланнон.

Глава 5. Бриенна

Владения лорда Мак-Квина, замок Фионн

Чего я совсем не ожидала, так это что вечером ко мне постучится одна из ткачих.

Мне удалось собрать несколько обвинений у женщин-воинов, с которыми мы сражались в битве бок о бок. Но, подслушав разговор в ткацкой мастерской, я больше ни к кому не подходила. Остаток дня провела, пытаясь казаться полезной и стараясь не сравнивать свой тощий список обвинений с огромным томом, который собрал Люк.

После ужина я была готова идти спать.

Я села у огня, натянув шерстяные чулки и положив на колени два письма. Одно было от Мириай, другое – от сводного брата Шона, которого я должна убедить вступить в союз с Изольдой Каваной. Оба письма прибыли днем и стали для меня сюрпризом. Письмо Мириай – потому, что она, должно быть, написала на следующий день после отплытия из Мэваны, а письмо Шона вообще оказалось полной неожиданностью. Вопрос союза с Алленой все время крутился у меня в голове, но я еще не решила, как его изложить. Так почему Шон написал мне сам?

9 октября 1566 года

Бриенна,

прости, что пишу так скоро после битвы. Знаю, ты все еще привыкаешь к новому дому и семье. Но я хочу тебя поблагодарить за то, что осталась со мной раненым, сидела со мной, невзирая на то, что о тебе могли подумать. Твоя смелость, когда ты бросила вызов нашему отцу, вдохновила меня на многое, прежде всего – всеми силами стараться восстановить доброе имя Дома Аллена. Я считаю, что люди здесь хорошие, но не знаю, с чего начать искоренение пороков и жестокости, которые поощрялись десятилетиями. Сомневаюсь, что справлюсь сам. Не могла бы ты написать мне, изложить хоть какие-то мысли и идеи по поводу того, с чего начать, чтобы исправить ошибки, совершенные Домом Аллена?..

В дверь нерешительно постучали. Вздрогнув, я быстро сложила письмо брата и спрятала его в какой-то книге.

Таким образом, судя по озабоченности моего брата, убедить Алленов будет нетрудно. Отбросив облегчение по этому поводу, я открыла дверь и озадаченно уставилась на юную девушку.

– Госпожа Бриенна, – прошептала она, и я узнала голос. Нежный и мелодичный, этот голос назвал меня хорошенькой, когда я подслушивала в коридоре мастерской.

– Да.

– Можно войти?

Она бросила взгляд в коридор, словно беспокоясь, что ее здесь увидят.

Я шагнула назад, приглашая ее без слов. Закрыла за гостьей дверь, и мы уселись рядышком у камина, в неловкости глядя друг на друга.

Уставившись на огонь, она сжала бледные руки, губы ее дернулись. Я старалась не пялиться на нее. Девушка была худенькой, угловатой, с тонкими светлыми волосами, лицо покрывали оспины – белые точки, как снежинки, припорошили щеки.

Как только я набрала воздуха, чтобы заговорить, она посмотрела мне в глаза и произнесла:

– Я должна извиниться за то, что вы услышали сегодня. Я увидела в окно, как вы поспешно уходите. Это ужасно, что вы пришли к нам, а мы так о вас говорили.

– Это мне надо извиниться, – возразила я. – Мне следовало объявить о себе. Нельзя было задерживаться у двери тайком от вас.

Но девушка покачала головой.

– Нет, госпожа. Это не извиняет нашу болтовню.

«Но ты единственная хорошо отзывалась обо мне, и тем не менее именно ты пришла просить прощения», – подумалось мне.

– Могу я спросить, почему вы приходили? – проговорила она.

Я немного помедлила.

– Да, конечно. Лорд Мак-Квин попросил помочь собрать обвинения для суда над Ланноном, который состоится на следующей неделе.

– О! – удивилась она. Ее рука поднялась к волосам, и она начала рассеянно наматывать прядь на палец, слегка нахмурившись. – В силу возраста Аллена – единственный лорд, которого я знала. Но другие женщины… они помнят, что было до того, как лорд Мак-Квин убежал. Большинство обвинений будет против лорда Аллены, а не Ланнонов.

Я смотрела на огонь, безуспешно пытаясь скрыть, как обескураживает меня этот разговор.

– Но вы же не дочь Аллены, – сказала девушка, и у меня не осталось выбора, кроме как встретиться с ней взглядом. – Вы дочь Дэвина Мак-Квина. Я только так о вас думаю.

– Рада это слышать, – хрипло ответила я. – Знаю, что другим трудно меня воспринимать таким же образом.

Меня опять одолевало трусливое стремление сбежать, покинуть эти земли, пересечь пролив и затеряться в Валении, где никто не знает, чья я дочь. Забыть о мечте основать здесь Дом Науки, я с таким же успехом могу сделать это и в Валении.

– Меня зовут Нив, – почти сразу сказала девушка, протягивая мне руку в знак дружбы.

У меня на глаза чуть не навернулись слезы.

– Очень приятно, Нив.

– У меня нет обвинений, которые вы могли бы записать, но есть кое-что другое. Не могли бы вы записать мои воспоминания из темных лет, чтобы когда-нибудь я передала их дочери? Я хочу, чтобы она узнала историю этой страны и как тут все было до возвращения королевы.

Я улыбнулась.

– Буду счастлива сделать это для тебя, Нив. – Я встала, чтобы взять письменные принадлежности и придвинуть к камину столик. – Что ты хочешь, чтобы я записала?

– Наверное, нужно написать сначала. Меня зовут Нив Мак-Квин. Мои родители – ткачиха Лара и бондарь Йен. Я родилась весной 1550 года, в год бури и тьмы…

Слово за словом я начала облекать ее воспоминания в чернила на бумаге. Меня захватила ее история, ведь я жаждала понять, на что была похожа «жизнь в темные годы», как местные называли время, когда Журден отсутствовал. И я обнаружила, что воспринимаю ее рассказ как с печалью, так и с облегчением: хотя некоторые вещи запрещались Нив, от других она была защищена. Лорд Аллена никогда не причинял ей физического вреда и не позволял этого своим людям. На самом деле он никогда не смотрел на нее и не говорил с ней. Более суровым наказаниям подверглись мужчины и женщины постарше, чтобы склонить их, запугать и подчинить, заставить забыть Мак-Квина.

– Наверное, хватит, – сказала Нив спустя некоторое время. – Уверена, вы уже достаточно записали.

Руку уже сводило судорогой, а шея начала затекать. Нив говорила больше часа, и мы заполнили двенадцать страниц рассказом о ее жизни. Я отложила перо, разогнула пальцы и осмелилась спросить:

– Нив, ты хотела бы научиться читать и писать?

Она изумленно заморгала.

– О, вряд ли у меня найдется на это время, госпожа.

– Время можно выкроить.

Она улыбнулась, словно внутри нее загорелся огонек.

– Да, да, я бы очень хотела! Только… – ее улыбка померкла, – мы можем держать уроки в секрете? По крайней мере, пока?

Не могу отрицать, ее слова меня опечалили. Она не хочет, чтобы другие знали, что мы проводим время вместе. Но я опять подумала о том, как могу проявить себя перед Мак-Квинами. Мне нужно быть с ними терпеливой, чтобы со временем они начали мне доверять. Я с улыбкой сложила исписанные листы и протянула Нив.

– Почему бы не начать завтра вечером, после ужина? И да, мы можем хранить все в секрете.

Нив кивнула. Взяв бумаги, она с расширенными глазами смотрела на буквы, трогая их кончиком пальца.

Глядя на нее, я обреченно вспомнила подслушанный утром разговор. «Кажется, она частично валенийка», – сказала обо мне одна из ткачих. Они видели во мне не только Аллену, но и южанку. Я боялась, что это поставит меня особняком среди Мак-Квинов, как бы я ни старалась проявить себя перед ними.

Мне в голову пришла одна идея.

– Нив, ты тоже можешь меня кое-чему научить в ответ.

Она удивленно подняла голову.

– Да?

– Я хочу больше знать о Мак-Квинах, о ваших убеждениях, преданиях и традициях.

«Я хочу стать одной из вас, – едва не умоляли мои глаза. – Научи меня».

В моей голове уже хранились сведения о Доме Мак-Квинов благодаря Картье и его урокам в Доме Магналии. Я знала их историю – то, что можно найти в старых пыльных томах. Они получили благословение как Стойкие, их символом был сокол, цвета – лавандовый и золотой, люди славились как самые искусные ткачи в королевстве. Но мне не хватало знаний сердца: каковы нравы Мак-Квинов, как они ухаживают, каковы их обряды венчания, похорон, что они готовят на дни рождения, есть ли у них суеверия, каковы их правила этикета.

– Не уверена, что я лучшая учительница в таких вещах, – сказала Нив, но я видела, что она польщена моей просьбой.

– Можешь рассказать о своей любимой традиции Мак-Квинов? – попросила я.

Нив ненадолго задумалась, и на ее губах заиграла улыбка.

– Вы знаете, что если мы хотим выйти замуж за кого-то не из Дома Мак-Квинов, то выбираем жениха с помощью ленты?

Я сразу заинтересовалась.

– Ленты?

– О, наверное, следует сказать, что лента выбирает за нас. Это проверка, чтобы мы могли определить достойного человека за пределами нашего Дома.

Я откинулась на спинку кресла, ожидая продолжения.

– Это давняя традиция, – начала Нив. – Не знаю, видели ли вы наши гобелены…

– Я слышала, что Мак-Квины – лучшие ткачи в Мэване.

– Да. Настолько, что во время тканья гобеленов мы прячем среди нитей золотую ленту. Опытная ткачиха может так вплести ленту в узор, что ее очень трудно найти.

– Значит, в каждом гобелене Мак-Квинов спрятана лента? – спросила я, не понимая, как это связано с выбором супруга.

Нив улыбнулась шире.

– Да. Отсюда и пошла традиция. У первого лорда Мак-Квина была только одна дочь. Он сильно ее любил и не верил, что найдется достойный мужчина, будь то Мак-Квин или представитель другого Дома. Поэтому он велел ткачихам спрятать ленту в гобелене, который они ткали. Только самый целеустремленный и непреклонный человек мог ее отыскать. Когда дочь лорда вошла в брачный возраст, мужчины один за другим приходили в зал с отчаянным стремлением завоевать ее благосклонность. Но лорд Мак-Квин подзывал их к гобелену, а его дочь просила претендентов принести ей золотую ленту, спрятанную в нитях. И мужчины один за другим не могли ее отыскать. К тому времени, как прибыл двадцатый жених, лорд Мак-Квин решил, что у парня хватит терпения только на час. Но он простоял час, ища ленту, затем час превратился в два, наступил вечер. С первыми лучами солнца парень выдернул ленту из гобелена. Это был Берк, и тогда лорд Мак-Квин сказал, что Берк более чем достоин стать мужем его дочери.

– А дочь его выбрала? – поинтересовалась я.

– Конечно. Вот почему Мак-Квины дважды подумают, прежде чем бросить вызов Беркам: те очень упорны.

Я рассмеялась, и Нив присоединилась ко мне. Мы смеялись до слез.

Не помню, когда в последний раз я была такой беззаботной и свободной. Я словно воспрянула духом.

– Думаю, мне нравится эта традиция, – наконец сказала я.

– Да. И вам следует обратиться к ней, если решите выбрать жениха не среди Мак-Квинов, – заявила Нив. – Если только красавец лорд Морган уже не стал вашим тайным воздыхателем.

Я улыбнулась еще шире, щеки вспыхнули. Должно быть, она заметила вчера, когда Картье сидел рядом со мной за ужином. Нив выжидающе подняла брови.

– Лорд Морган – мой старый друг, – вырвалось у меня. – Он был моим наставником в Валении.

– В страсти? – уточнила Нив. – А что она вообще означает?

Я начала объяснять, в душе волнуясь, что изучение страсти покажется ей легкомысленным. Но Нив слушала с жадностью, как и я – ее рассказ о традиции. Я говорила бы до глубокой ночи, но тут мы услышали голоса в зале. Шум подействовал на Нив, напомнив, что она в моей комнате тайком и уже гораздо дольше часа.

– Наверное, мне пора, – сказала она, пряча бумаги за пазуху. – Пока мое отсутствие не заметили.

Мы встали. Оказалось, что мы почти одного роста.

– Госпожа, спасибо, что записали для меня, – прошептала Нив.

– Не за что, Нив. Значит, увидимся завтра вечером?

Она кивнула и бесшумно выскользнула в коридор, словно была всего лишь тенью.

Тело мое устало, но разум был переполнен тем, что случилось сегодня вечером, всем, что рассказала Нив. Я знала: если сейчас лягу в постель, то не усну. Поэтому я бросила в камин еще одно полено и села у огня. Письменный столик по-прежнему стоял передо мной с бумагой, пером и чернилами. Я нашла письмо Мириай, осторожно распечатала, подцепив ногтем восковую печать с музыкальной нотой.

Дражайшая Бри,

знаю, ты будешь удивлена, получив это письмо так скоро. Но разве кто-то там не клялся «писать каждую минуту каждого дня»? (Потому что я все еще жду гору обещанных писем!)

Я сейчас сижу за кривобоким столиком в старой, ветхой таверне в городе Изотта, прямо у залива, вдыхаю ароматы рыбы, вина и ужасного мужского одеколона. Если ты поднесешь этот лист к носу, возможно, тоже унюхаешь эти запахи – они очень сильные. Тут еще есть одноглазый полосатый кот, который пялится на меня в надежде стащить кусочек с моей тарелки. Несмотря на весь этот беспорядок, у меня есть немного времени до встречи с моим оркестром, и я решила написать тебе.

Я только что сошла с корабля и не могу поверить, что ты осталась в Мэване как дочь лорда. Ведь я только вчера видела тебя, и восстание, в которое вы с Картье меня втянули, закончилось так, как ты мечтала. Ах, Бри! Если бы мы знали будущее в ту ночь летнего солнцестояния, четыре месяца назад, когда мы обе волновались, что можем провалить наши страсти! Теперь кажется, что это было так давно. Признаюсь, я хотела бы вернуться в Магналию хотя бы на день.

Прочь старые воспоминания, у меня есть новости, которые тебя заинтересуют. Ты же знаешь, как таверны привлекают достойнейших людей? Что ж, я услышала, что некоторые из них говорят о восстании в Мэване, о том, что королева Изольда возвращается на трон, а Ланноны в цепях ждут суда. (Я призвала все свое самообладание, чтобы оставаться спокойной и попивать вино.) Некоторые здесь в восторге оттого, что северная корона вернулась к королеве, но есть и такие, кого это беспокоит. Думаю, они волнуются, что беспорядки могут перекинуться в Валению, что найдутся люди, которые осмелятся подумывать о смещении короля Филиппа. Валенийцы очень любопытны. Они будут наблюдать за развитием событий на севере в ближайшие недели в ожидании вестей о том, как решили поступить с Ланнонами. О чем только не говорят. От обезглавливания и пыток до сжигания на медленном огне всех Ланнонов. Сообщи мне, как все пройдет на самом деле, а я обещаю держать тебя в курсе слухов и развития событий здесь, на юге, но от этого буду только еще больше скучать по тебе.

Пора заканчивать письмо, и я задам тебе три жизненно важных вопроса (и только попробуй не ответить на все!).

Первый: как выглядит твой плащ?

Второй: хорошо ли целуется Картье?

Третий: когда ты приедешь в Валению?

Пиши как можно скорее!

Люблю,

Мириай.

Р. S. О, чуть не забыла! Ноты в этом письме – для твоего брата. Он просил прислать. Пожалуйста, передай их ему. Всего наилучшего! – М.

Я перечитала письмо, и настроение поднялось. Я потянулась за недописанным письмом, которое начала утром, и решила начать заново. Спросила Мириай о ее оркестре, куда они поедут дальше, для какой публики и на каких вечеринках она играет. Ответила на три «жизненно важных» вопроса со всей возможной любезностью: «Плащ прекрасен, на нем вышито созвездие Авиана; съездить в Валению намереваюсь в ближайшие месяцы, когда здесь все уляжется (приготовься со мной ночевать, где бы ты ни была); Картье целуется ужасно хорошо». Затем нашла на что пожаловаться: что я все еще пытаюсь обрести здесь свое место, что думаю о ней и о Валении невыносимо часто. Не успела я сформулировать свои тревоги, как уже изложила их так гладко, словно высказала Мириай вслух, а она будто сидела со мной в этой комнате.

И я уже знала, что она мне скажет:

«Ты дочь Мэваны. Ты сделана из старинных песен, звезд и стали».

Я закончила писать и уставилась на слова, пока они не начали расплываться: глаза устали. Я практически слышала эхо музыки Мириай, будто она играет внизу, в зале, будто мы по-прежнему в Магналии. Я закрыла глаза, опять охваченная тоской по дому, но, прислушавшись к потрескиванию огня, смеху где-то в коридоре, вою ветра за окном, подумала: «Это моя семья. Однажды я обрету здесь свое место и почувствую себя дочерью Мак-Квина».