Текст книги "Прыгай"

– Который час? – с трудом просипела Хельга, практически не размыкая губ.

Отец быстро сориентировался и, налив воды из графина, который стоял на столике у кровати, протянул ей стакан.

– Пятнадцать минут десятого, – тихо сообщил он. Голос звучал как-то бесцветно, словно никогда ему не принадлежал. Хельга удивленно подняла глаза на отца, пытаясь хоть немного понять, что происходит, но он уже успел отвернуться к двери.

– Я думала, что увижу тебя только завтра, – обратилась она к маме, которая принялась расплетать ее взлохмаченную косу.

– Доктор Новотный хочет с тобой поговорить, – ответила та. – Он сказал, что ты можешь вернуться домой.

– Правда? – Хельга подпрыгнула на кровати. Остатки сна как рукой сняло. – Вот видите, я же говорила, что со мной все в порядке!

Матиас достал из-под кресла сумку с вещами Хельги и произнес:

– Этого мы еще не знаем. Док настоял на разговоре в твоем присутствии. Сегодня у него ночная смена, так что мы не стали будить тебя раньше. Ты так крепко спала…

– О, тогда мне стоит поторопиться!

– Погоди. – Матиас снял с плеч рюкзак и, вынув из кармана mp3-плеер, протянул Хельге. – Позже ты обязательно должна послушать это!

– Матиас, если это снова та сопливая группа, то лучше тебе…

Он закатил глаза.

– Сколько раз повторять, что это был плей-лист Яна!

– По-моему, он даже не знает про него, – возразила она.

– Ты сейчас договоришься, мелкая. Ты будешь слушать или нет?

Хельга взяла плеер.

– И что здесь такого интересного?

– Тебе понравится! – Матиас засиял. – Нашел сегодня утром… Группа называется «Заводные сердца и ручные гранаты». Ты будешь пищать от восторга, как девчонка.

– Я вообще-то и есть девчонка, – напомнила Хельга.

Он склонил голову к плечу и пожал плечами.

– Как знать… Как знать.

Новость о возвращении домой взбодрила Хельгу. Если ее отпустят сегодня, утром она обязательно отправится на тренировку. Кроме того, Лидия пообещала, что смонтирует ролик всего за несколько дней, значит, он уже должен быть готов. И завтра они смогут выслать видео организаторам соревнований. Несмотря на все, их команда продвигается по графику, и это просто замечательно.

Спрыгнув с кровати, Хельга быстро зашнуровала свои теннисные ботинки и натянула больничный халат. Она так спешила, что решила переодеться после встречи с врачом. Но не идти же ей теперь через всю больницу в пижаме.

– Все, я готова. – Она выпрямилась, радостно улыбаясь. Как ни странно, остальные ее энтузиазма не разделяли: вид у всех был довольно мрачный. – Да что с вами?

– Мы просто волнуемся, – ответил отец.

– Пойдем, дорогая, – мама улыбнулась и, обняв Хельгу за плечи, вышла вместе с ней из палаты.

Несмотря на позднее время, в коридоре было шумно. Миновав приемную, Хельга с родными оказалась в центральном коридоре, где собралось около дюжины человек: новоприбывшие больные и их сопровождающие. Она замедлила шаг и обвела взглядом присутствующих. Эти люди отличались и в то же время были очень похожи: всех их объединяла боль. Радость, нахлынувшая с новостью о возвращении домой, стала угасать. А когда мимо пронеслись врачи скорой помощи, таща на каталке парня, который явно попал в серьезную аварию, и вовсе сошла на нет.

– Ты в порядке? – поинтересовался отец.

– Да, – кивнула Хельга, провожая взглядом медиков.

– Не похоже. О чем ты задумалась?

– О боли…

Удивительно: только оказавшись в больнице, понимаешь, как много людей испытывает боль. Каждый день. Каждый час. Каждую минуту кто-то сталкивается с болью, и не важно, что оказывается в ее власти, тело или душа. Внешне ты можешь казаться совершенно здоровым, но что-то внутри страдает. И никто, кроме тебя, не знает об этом. Не чувствует. Не понимает. Трудно понять чужую боль, пока не ощутишь собственную.

– Милая, может, ты хочешь поделиться со мной чем-то, о чем не рассказала врачам?

– Нет. – Она покачала головой. – Просто мысли вслух.

– Эй, ну вы долго там еще? – недовольно окликнул их Матиас, вместе с матерью поджидавший несколько впереди. – Чего вы там застряли?

– Ох, он всегда такой нетерпеливый. – Папа подмигнул Хельге. – Пойдем, не будем заставлять господина Новотного ждать.

Свернув в небольшой коридор, они остановились у дверей, на которых крепилась табличка с надписью: «Г. Новотный. Главный кардиохирург». Отец робко постучал, и ответ не заставил себя ждать:

– Прошу, входите.

Доктор Густав Новотный – высокий статный мужчина лет сорока – кивнул в знак приветствия и жестом пригласил Хельгу сесть. Его темные волосы с вкраплениями седины напоминали помесь соли и перца; выразительные темно-серые глаза смотрели тепло и понимающе.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался доктор.

Напротив его стола стояли два кожаных кресла. Хельга заняла одно, Матиас – второе.

– Отлично. – Ответ был почти честным. Проснувшись, Хельга действительно чувствовала себя лучше.

– Это хорошо. – Господин Новотный достал из выдвижного ящика папку. – Здесь результаты всех анализов и обследований. И теперь я могу сообщить вам диагноз.

– Это какая-то болезнь? Это серьезно? – взволнованно спросила мама.

– Элла, не спеши, – успокаивающе сказал отец. – Пусть сначала господин Новотный все объяснит.

Доктор сделал глубокий вдох и уперся взглядом в Хельгу.

– Мне очень жаль, что придется сказать все это… и что тебе, Хельга, придется все это услышать, – начал он. – И Бог свидетель, я ненавижу эту часть своей работы. Но таков мой долг. У тебя серьезное заболевание, название которого сначала будет сложно запомнить – дилатационная кардиомиопатия. Если коротко, то мышечная ткань твоего сердца растягивается и становится все тоньше, а сердце – больше. Из-за этого ты чувствуешь боль в груди, быстро устаешь и тебе трудно дышать. Чем сильнее физическая нагрузка, тем быстрее орган теряет эластичность. Насколько я знаю, ты занимаешься спортом? Паркуром?

Хельга кивнула.

– Ты больше не можешь бегать.

Это было сродни приговору, даже хуже слов о болезни. Доктор продолжал что-то говорить, но Хельга больше ничего не слышала. Отпрянув, она уперлась в спинку кресла и мысленно поблагодарила доктора за предложение присесть.

Ты больше не можешь бегать. Ты больше не можешь бегать. ТЫ. БОЛЬШЕ. НЕ. МОЖЕШЬ… Каждое слово эхом повторялось в голове. Шум в ушах напоминал треск радиоприемника на волне жутких помех. Хельге казалось, что внутри нее образовался вакуум. Отстраненно глядя прямо перед собой, она не сразу поняла, что доктор Новотный перегнулся через стол и щелкает пальцами у нее перед глазами.

– Хельга? – позвал он взволнованно. – Принести тебе воды?

– Что? Нет, нет, спасибо, – ответила она, а затем повернулась к родителям. Они возвышались по обе стороны кресла, бледные и неподвижные. На лицах застыл ужас. У Хельги в горле образовался тугой комок. Не нужно было оборачиваться.

Доктор продолжил:

– Шок – нормальная реакция в данной ситуации… Хельга, ты понимаешь, что я говорю?

– Что мне нельзя бегать, – машинально повторила она.

– Это лишь малая часть того, что я сказал. – Он открыл папку. – Но, кажется, ты услышала только это. Значит…

– Вы же можете ее вылечить? – выпалила мама, перебив его на полуслове.

Повисло молчание. Именно то, которое превращает воздух в густой кисель. От которого душа уходит в пятки, а тело цепенеет, будто за пазуху вылили кружку ледяной воды. Обычно молчание – знак согласия… Но согласие тоже бывает разным: «Да, ты меня бесишь», «Да, я ненавижу твою идиотскую музыку», «Да, катись ко всем чертям». Но в большинстве случаев такое молчание просто означает «Нет», которое ничем не лучше, чем: «Нет, я тебя не люблю», «Нет, мне не нравятся твои друзья», «Нет, я ничем не могу помочь. Она скоро умрет». Как ни крути, а такое вот неловкое молчание – самое чудовищное.

– Дело в том, что это невозможно. – Доктор Новотный устало потер переносицу. – У Хельги на фоне врожденного порока сердца активно прогрессировала сердечная недостаточность, которая со временем перешла в неизлечимую форму. К сожалению, так бывает, что симптомы проявляются слишком поздно, чтобы мы могли что-то сделать. Я выпишу необходимые лекарства… Но они только облегчат проявление симптомов, не более.

– А если операция? – упавшим голосом спросил отец.

– Боюсь, это ничего не даст. Вероятность того, что ваша дочь переживет ее, составляет менее трех процентов.

Хельга резко поднялась, о чем сразу же пожалела. Закружилась голова, захотелось снова сесть, но она не стала этого делать. Как она должна реагировать? Что ответить? Она должна испугаться? Заплакать? Что вообще принято делать в таких ситуациях?

Когда тебе говорят, что ты умираешь, возникает довольно странное ощущение: с одной стороны, ты понимаешь, что все происходит на самом деле, но часть тебя уверена, что это какая-то нелепая шутка. Стоит немного подождать, и все рассмеются, выдохнут с облегчением и заведут разговор на совершенно другую тему, словно ничего и не было.

Хельга не испытывала страха, только удивление – подобное развитие событий не входило в ее планы на ближайшие лет семьдесят.

– Сколько у меня времени? – Она озвучила единственный вопрос, который по-настоящему сейчас волновал ее.

Снова посмотреть на папу, маму и Матиаса Хельга не решалась. Наверное, они все так же невидяще пялятся на нее, словно восковые скульптуры из музея мадам Тюссо. Так вот как смотрят на человека, которому врач выдал таймер с обратным отсчетом? Впервые за последние три дня Хельга обрадовалась отсутствию Оливера. О, как удачно он не пришел!

– Примерно год, – устало отозвался доктор. – И это лишь в том случае, если будешь принимать лекарства… и прекратишь тренировки.

Один год. Триста шестьдесят пять дней. Восемь тысяч семьсот шестьдесят часов. Тридцать один миллион пятьсот пятьдесят шесть тысяч девятьсот двадцать шесть секунд. Один миг. Одна вечность. Вот все время, что у нее осталось.

Хельга кивнула – она услышала достаточно, все, что ей необходимо было знать. Не сказав ни слова, она обошла родителей, прошла к двери и проскользнула в коридор.

Семья была слишком потрясена. Никто не сдвинулся с места, не догнал ее, не остановил. Они сделают все это, но позже, когда слова доктора Новотного достигнут их сознания. Тогда они обязательно догонят ее. Будут неловко молчать. Говорить что-то. Кричать. Посадят под домашний арест, желая хоть немного оттянуть неизбежное. Повторять. Смеяться. Плакать… И любить. Любить намного сильнее, чтобы вместить в этот год любовь, рассчитанную на всю жизнь. Хельга оглянулась на дверь кабинета.

Да, они непременно догонят ее. Но позже.

Достав из кармана mp3-плеер, она включила его и заткнула уши наушниками. А в следующий миг «Заводные сердца и ручные гранаты» заполнили собой пустоту.

5

Хельга нажала на паузу и прислушалась. Дождь монотонно стучал по подоконнику. Дыхание города врывалось в приоткрытое окно прохладной свежестью грозы, запахом мокрого асфальта и чьим-то звонким смехом. Хельга лежала на мягком коврике посреди своей спальни и, широко раскрыв глаза, глядела в пространство перед собой. Долетавшие из гостиной обрывки разговора родителей вызывали желание снова включить музыку.

Все происходило именно так, как предугадала Хельга. После возвращения из больницы мама долго плакала и твердила, что дочь заболела из-за увлечения паркуром. Когда слез не осталось, она немного успокоилась и приняла, по ее мнению, единственно правильное решение – посадить Хельгу под домашний арест. Под постоянным присмотром она не сможет пойти наперекор словам доктора Новотного – продолжить тренироваться и рисковать собой.

Хельга пыталась донести, что вполне осознает всю серьезность ситуации и не станет делать то, что может убить ее раньше времени. Но мама осталась глуха к ее словам.

– Послушай, мы не можем держать ее в четырех стенах, – слегка понизив голос, сказал папа. – Ты помнишь, что сказал врач? Мы – любящая семья Хельги, а не ее надзиратели.

– Я знаю, – вяло ответила мама. – Но что, если она опять возьмется за свое? Еще несколько дней назад Матиас не умолкал о соревновании, к которому они готовятся.

– Хельга взрослая и ответственная, мы должны доверять ей!

– Мы доверяли, и к чему это привело?! – вскипела мама.

– Спорт здесь ни при чем, разве ты не понимаешь? Никто не виноват в том, что происходит… Никто.

– Я сотни раз говорила ей бросить все это, но разве она меня слушает?

Отец тяжело вздохнул. Несколько мгновений стояла тишина, а потом он продолжил:

– Сейчас нам всем нелегко. Но мы должны с этим как-то справиться. Элла, у нас одна цель – мы хотим помочь нашей девочке… – его голос сорвался. – Помочь ей остаться с нами как можно дольше…

– По-твоему, я хочу чего-то другого? – рявкнула мама.

– Я не это имел в виду. Я просто не хочу, чтобы она провела оставшееся время глубоко несчастной!

Хельга опять включила музыку. Родители напрочь забыли о том, что она слышит каждое их слово. Страшная новость разделила их. Казалось бы, они говорили об одном и том же – о благополучии Хельги, – но будто на разных языках. Мама не понимала папу, а он ее. Им понадобится время, чтобы совладать с эмоциями, снова сплотиться и перестать ссориться. Матиас, как и Хельга, предпочитал не вмешиваться, ждать, когда буря утихнет.

Последние четыре дня она не выходила из дома, и Матиас все это время проводил с ней. Хельга к такому не привыкла: прежде он не баловал ее особым вниманием. А теперь на нее обрушились совместные просмотры фильмов, игры на приставке, шутки и беседы до ночи – видимо, он всячески пытался реанимировать свой статус старшего брата. И сложно было его в чем-то упрекнуть, ведь на его месте, пожалуй, так поступил бы каждый.

Чтобы окончательно стереть голоса родителей, Хельга добавила громкости. Пустота в душе странным образом перекликалась с песнями «Заводных сердец…». Матиас не ошибся, решив, что группа ей понравится. Особенно сейчас, в момент безысходного осознания собственного угасания. Когда от звенящей внутри тишины закладывает уши, только музыка может заполнить пропасть между тобой и реальностью.

Хельга нащупала телефон и замерла, не спеша проверять, пришло ли сообщение от Оливера. Он по-прежнему не появлялся, лишь изредка отвечая на звонки и сообщения. Матиас, Ян и Томаш божились, что ничего не знают, но Хельга им не верила. От родителей Оливера она тоже узнала немного: он срочно куда-то уехал и скоро вернется. Это странное поведение очень угнетало. Последним сообщением, полученным вчера ночью, было:

«Бэмби, все в порядке. Просто доверься мне, хорошо?»

– Все в порядке? – процедила Хельга и едва удержалась от желания запустить телефон в стену. – ВСЕ В ПОРЯДКЕ?!

Беспокойство сменилось злостью, и она быстро написала:

«Прекрасно. Надеюсь увидеть тебя до того, как умру!»

Ответа не было до сих пор.

Ей не стоило отправлять то сообщение, но сделанного не воротишь. Утром Хельга написала другое, в котором извинилась за грубость, но и на него Оливер не спешил отвечать, а возможно, даже не видел.

Хельга не слышала, как дверь в ее комнату открылась, но почувствовала, как пружинит пол под тяжестью вошедшего. Это Матиас. В их семье только у него тяжелая поступь горного тролля. Он лег на пол возле Хельги и выдернул наушник из ее уха.

– Тебе надоела кровать?

– Мне в этой квартире надоело все, – ответила она. – Погоди… я не слышу ссоры. Мама что, опять плачет?

Тяжелый вздох был красноречивее любых слов.

– Ты не должна переживать из-за того, что…

– Матиас, я все понимаю, – перебила Хельга. – Рано или поздно ей придется это принять.

– Почему ты такая спокойная? – Повернув голову, он внимательно смотрел на нее.

Она пожала плечами.

– А что мне остается? Если я разрыдаюсь, закричу, начну биться головой о стенку – ничего не изменится.

– Но все это так… несправедливо. – Матиас легонько сжал ее ладонь. – Разве тебе не страшно?

Хельга часто прокручивала в голове слова доктора Новотного, удивляясь собственному равнодушию. Страха действительно не было, пустота забрала все тревоги. Разве так должно быть? Почему она не злится? Почему не пытается отрицать диагноз, твердя, что это ошибка? Разве ей нечего сказать? Нечего терять? Ей ведь только семнадцать… Но почему всего этого нет? Где оно?

– Сейчас нет, – честно ответила Хельга. – Но я не знаю, как будет потом.

– Я рядом. – Матиас улыбнулся. – Вспомни об этом, когда тебе станет страшно. Хорошо?

Она кивнула.

– Помнишь, когда мы были маленькими, ты жутко боялся грома? И в грозу ты всегда прибегал ко мне в комнату, выдумывая, что тебе скучно и ты не можешь уснуть.

– Да не было такого, – отмахнулся Матиас.

– Еще как было!

– Я действительно не мог уснуть! – прохрипел он ей на ухо. – И ты ничего не докажешь, юная йети.

Хельга не удержалась и рассмеялась. «Юная йети» – так в прошлом году называл ее пожилой дядюшка Йозеф, приехавший погостить на Рождество. Он еще не привык к новой вставной челюсти, поэтому искажал некоторые слова, и «леди» превращалась в «йети».

– Я готова об этом забыть, если ты расскажешь мне правду, – произнесла она, ни на что не надеясь. – Тебе что-то известно об исчезновении Оливера. Вы были вместе в ту ночь, когда меня привезли в больницу. И стоит мне завести об этом разговор, как ты сразу же спешишь сменить тему. Честно, я уважаю твое стремление сохранить тайну, особенно если Оливер сам попросил тебя об этом. Но он и мой друг. Мой лучший друг… Наверное.

Матиас смерил ее мученическим взглядом.

– Ты не оставишь меня в покое, пока не добьешься своего?

– Даже не надейся, – поняв, что он вот-вот сдастся, Хельга вытащила из уха второй наушник и приготовилась слушать.

Брат явно очень не хотел вспоминать те события.

– Я расскажу все, что знаю. Но больше никаких расспросов. Обещаешь?

Хельга кивнула.

– Сначала мы подумали, что ты просто ударилась и потеряла сознание. Мы с Оливером пытались привести тебя в чувство, но ничего не получалось: ты была очень бледная, губы синие, руки ледяные. Мы поняли, что все серьезнее, и вызвали скорую. Прибежали Ян и Томаш, начали щупать твой пульс… Они даже три раза перепроверяли, решив, что от страха ошиблись, но нет – твое сердце билось все медленнее. Те десять минут, пока мы ждали скорую, тянулись невыносимо… – Матиас замолчал. Каждое слово давалось ему с трудом. – Приехали врачи, отогнали нас и начали быстро подключать к тебе какие-то штуки. Я смутно помню: женщина-медик спросила, как связаться с твоими родными, и Ян ответил, что я твой брат. А я просто стоял и таращился на нее, словно онемел… Только что ты бежала рядом: шутила, улыбалась, все было в порядке… и вот – ты лежишь и умираешь.

– Мне жаль. – Хельга повернулась и погладила Матиаса по плечу. – Правда, очень жаль.

– Поехать с тобой мог только один из нас, – продолжил он. – С Оливером спорить было бесполезно, поэтому я сказал, что приеду с родителями, и позвонил маме. Спустя несколько часов, которые мы провели в приемной, появился доктор Новотный. Он сообщил, что твое состояние стабилизировали и ты в отделении интенсивной терапии. Еще он сказал, что ты спишь, но мы можем увидеть тебя. Мама с папой сразу же бросились искать твою палату, я шел позади, а вот Оливер не спешил. Он остался в приемной, сказал, что скоро нас догонит. Мне почему-то кажется… он хотел поговорить с доктором наедине.

Хельга слушала так жадно, что, когда Матиас замешкался, едва не стукнула кулаком по полу.

– И что потом? – нетерпеливо спросила она.

– Когда я вышел из твоей палаты в коридор, Оливер уже был там. Он выглядел несчастным. Я подошел ближе и увидел, что его глаза красные, будто он только что плакал… Мне кажется, Оливер каким-то образом узнал твой диагноз раньше всех нас.

– И?

– Он посмотрел на меня долгим, задумчивым взглядом, сказал: «Я скоро вернусь» – и быстро ушел. Надо было остановить его, но я так устал, что плохо соображал. Короче говоря, после этого Оливер не отвечал на мои звонки и нигде не появлялся. Я видел, как ты переживаешь, поэтому пошел к нему домой поговорить. Но Оливера там не оказалось… В «Pronto!» он тоже не показывается. Хельга, поверь, это все, что я знаю!

Она молча обдумывала услышанное. История становилась все запутанней. Куда же подевался Оливер? И как он мог первым узнать о болезни?

– А, вот вы где. – Сквозь приоткрытую дверь в комнату заглянул папа. – Доченька, к тебе тут пришли. Господин Чапек ждет в гостиной, выйдешь поздороваться?

– Конечно! – Хельга и удивилась, и обрадовалась визиту своего шефа.

Она поднялась и поспешила в гостиную, где Лукаш бодро о чем-то беседовал с мамой. Та изо всех сил старалась держаться непринужденно, словно не устроила полчаса назад скандал. Но красные опухшие глаза никак не вязались с показной сдержанностью.

– Вы только посмотрите… Какие люди! – Чапек расплылся в широкой улыбке.

– Лукаш!

Бросившись в его медвежьи объятия, Хельга уткнулась носом в чуть влажное пальто. Лукаш пах своим любимым сладким одеколоном и свежим хлебом. Видимо, из-за недостатка поваров ему самому приходилось помогать Виолетте на кухне.

– Все в порядке. – Он несколько неуклюже погладил ее по голове. – Все в порядке, милая.

Сам того не зная, Лукаш для Хельги олицетворял беззаботную, счастливую жизнь, которая осталась в маленьком итальянском ресторанчике, и в этот момент она была не готова его отпустить. Ком в горле мешал дышать, глаза предательски защипало.

– Лукаш… – сдавленно произнесла она.

– Вы позволите мне ненадолго похитить вашу дочь? – спросил он, обращаясь к ее родителям. – Небольшая прогулка. Хельге не помешает выйти на свежий воздух… Она всю неделю просидела взаперти, не так ли? Я верну ее примерно через час, целой и невредимой.

Мама с папой переглянулись, а потом уставились на Матиаса, который стоял в дверях.

– Что? – Он вопросительно выгнул брови. – Я ничего никому не говорил. Но тут и говорить не нужно… и так очевидно, что вы собираетесь держать Хельгу в четырех стенах.

– Матиас! – отец повысил голос. – Прекрати!

– Хорошо. Но не удивляйтесь, когда она сбежит. – Он развернулся и зашагал в сторону кухни.

– Простите, – смутилась мама. – Мы еще не совсем пришли в себя…

– Не беспокойтесь, я все понимаю. – Лукаш покачал головой.

Неохотно отпустив его, Хельга шмыгнула носом и сделала шаг назад.

Мама поправила свои короткие светлые волосы, и Хельга заметила, как сильно дрожат у нее руки.

– Конечно, вы можете прогуляться, – произнесла она и взглянула на папу в поисках поддержки. Он кивнул. – Только, Хельга, прими свои таблетки и не забудь взять мобильный. Если вдруг почувствуешь себя нехорошо, сразу же сообщи Лукашу. Обещаешь?

– Да, мам, – честно заверила Хельга. Возможность хотя бы ненадолго вырваться за стены дома была слишком ценной, чтобы торговаться.

– Отлично. И оденься теплее, на улице прохладно.

Хельга пошла переодеваться.

– Спасибо, что нашли время, чтобы навестить ее, – услышала она голос папы. – Хельге сейчас это очень нужно.

– Не стоит благодарить, – ответил Лукаш. – Возможно, мне сейчас это нужно даже больше, чем ей.

* * *

С самого утра шел дождь. Улицы Праги заметно опустели: туристы и горожане прятались в уютных кафешках, попивая чай и ароматный кофе.

Раскрыв зонт, Лукаш обернулся к Хельге. Она застыла в нескольких шагах позади, жадно вдыхая прохладный воздух. Резкий ветер трепал волосы. Он пьянил свободой и дразнил обещаниями, что, возможно, на этот раз если она постарается, то непременно обгонит его. Опасаясь попасть в ловушку собственных иллюзий, Хельга мотнула головой и догнала Лукаша.

– Как дела в «Pronto!»? – поинтересовалась она, неторопливо шагая рядом. На прогулку она надела желтые резиновые сапоги и теперь не пропускала ни единой лужи.

– Все хорошо, не волнуйся.

– Бартошек больше не появлялся? – вспомнив блогера, она поморщилась так, словно откусила кусочек лимона.

– Заходил несколько раз. – Лукаш заметно помрачнел. – Заказал ризотто и равиоли, к которым даже не притронулся. И о тебе упоминал вскользь; кажется, твое отсутствие его заинтересовало. Кстати, Хельга, ты так и не рассказала, что этот кретин хотел от тебя.

– Он предложил мне работу в своем новом ресторане, – неуверенно ответила Хельга и поспешно добавила: – Но я отказалась! Лукаш, не думай, что я могла бы променять…

– Ради всего святого! – Он расхохотался, чем немало удивил ее. – Я не сомневался в тебе. Ни разу. Я знаю тебя с тех пор, как ты тайком пробралась на кухню ресторана, пока твои родители ужинали в зале. Тебе тогда сколько было? Десять? В тот день я увидел не просто шаловливую девочку, а ребенка, открывшего для себя волшебство кухни. Ты рассматривала все с таким благоговением, что я сразу понял: рано или поздно ты вернешься. И Виолетта была со мной согласна. Ей очень не хватает вас… тебя. Но не принимай все близко к сердцу. Мы со всем справимся и будем ждать твоего возвращения.

Хельга спрятала руки в карманы куртки.

– Я знаю об Оливере, – сказала она, глядя себе под ноги. – Матиас рассказал, что он не появлялся на работе с того самого дня, как я…

– Не совсем, – задумчиво ответил Лукаш. – Оливер забегал утром следующего дня. Это от него я узнал о том, что случилось. Он сказал, что должен уехать на несколько дней… Я и глазом не успел моргнуть, не то что расспросить подробнее, как он исчез.

– Это я уже слышала, – нахмурилась Хельга и решила сменить тему: – Ты действительно считаешь, что я смогу вернуться в ресторан?

– А почему бы и нет? Вряд ли родители не отпустят тебя к людям, любящим тебя не меньше, чем они. Да и в работе на кухне нет ничего такого, что могло бы навредить тебе.

Хельга пожала плечами.

– Все может быть. Они очень волнуются.

– Поверь мне как отцу… Наибольший страх, который появляется с рождением ребенка, – страх сделать его несчастным. Дай маме с папой немного времени, чтобы все осознать, успокоиться, понять свои чувства и твои. К Оливеру это тоже относится.

– Правда? – Хельга с интересом посмотрела на Лукаша.

Потирая усы, он заговорщически подмигнул.

– Вне всяких сомнений. Я уже достаточно стар, чтобы рассуждать о подобных вещах, поскольку видел всякое. Жизнь с возрастом не становится понятнее или проще, но многому учит. И один из самых важных уроков, который я получил: люди умеют удивлять.

Они свернули на улицу, ведущую к Пражскому Граду, откуда открывался восхитительный вид на город. Хельга очень любила бывать там по вечерам, когда на фоне ночного неба огни Праги напоминают волшебную золотую пыль, неподвижно застывшую в воздухе. Сейчас воды величественной реки Влтавы были спокойными, и только дождь тревожил мирную гладь. С этого расстояния маленькие лодочки, пришвартованные вдоль берега, казались просто черными точками.

В словах Лукаша было что-то успокаивающее и возвращающее надежду. Хельга понимала: пройти обрушившееся на нее испытание можно двумя путями: или утонуть в печали и жалости к себе, или провести оставшееся время с максимальной пользой и удовольствием. Посвятить его людям, которых она любит всем сердцем. Эта мысль показалась вдруг настоящим открытием.

– Он знает, – неожиданно произнес Лукаш, рассматривая черепичные крыши домов.

– Что? – Хельга растерянно моргнула. – Ты о чем?

– Об Оливере. – Он мельком взглянул на свои наручные часы. – Он знает: больные сердца нельзя разбивать. На то они и больные, что уже натерпелись. Ох, боюсь, нам пора возвращаться. У нас осталось мало времени, а я еще хочу угостить тебя чашечкой горячего шоколада. Вот увидишь, он творит чудеса! После него тебе не захочется думать о плохом.

* * *

Между скатами двух крыш располагалась небольшая площадка. Сюда выходило слуховое окно, сквозь которое Хельга и выбралась. Деревянные доски были еще мокрыми после дождя, поэтому она принесла с собой раскладной шезлонг, позаимствованный из отцовской коллекции туристического снаряжения. Закутавшись в плед, Хельга удобно устроилась на сиденье, подобрав под себя ноги. Ночь выдалась по-осеннему прохладной.

Пытаясь заснуть, Хельга проворочалась в постели добрых четыре часа, а потом сдалась: бесполезно. Мысль о крыше пришла так неожиданно, что она направилась сюда, не теряя ни минуты. И почему только она не вспомнила о ней раньше!

Впервые Хельга отыскала это место, когда ей было девять. Оливер с родителями на две недели уехал к тете в Богемию, и Хельга осталась одна. Матиас редко звал ее играть со своей компанией, поэтому Хельге приходилось искать способы развлечь себя самой.

Она решила исследовать дом, в котором жила, и вскоре, обшарив все закоулки, добралась до чердака. Выглянув в небольшое окошко, Хельга и обнаружила прелестное убежище, откуда открывался приятный вид на улицы города. Когда Оливер вернулся, она привела его сюда, и площадка стала их секретом; здесь они прятались от всего мира. Конечно, Матиас скоро узнал о находке, но поначалу мало ею заинтересовался. А вот лет в шестнадцать он понял, что вид ночной Праги производит впечатление на девушек – их он менял чаще, чем носки. Целых два года понадобилось Хельге, чтобы отвоевать назад это волшебное место.

Что-то мягкое и теплое коснулось руки Хельги, не на шутку испугав ее. Сердце на несколько секунд застыло, а потом забилось вдвое быстрее. Благодаря лекарствам и отсутствию тренировок Хельга чувствовала себя неплохо, но иногда боль все же напоминала о себе.

Толстый серый кот госпожи Фучик замурлыкал и снова ткнулся головой в ладонь Хельги.

– А, Моцарт. – Она почесала его за ухом. – Давненько я тебя не видела.

Кот мяукнул, словно соглашаясь с ней. Водя пальцами по пушистой шерсти, Хельга размышляла о том, что кот, как и все лучшее в жизни, всегда появляется незаметно, когда его совершенно не ждешь. Моцарт запрыгнул к ней на колени, свернулся клубочком и закрыл глаза.

Старая оконная рама позади тихо скрипнула и открылась. Кто-то перебрался через нее и спрыгнул на доски.

– Матиас, со мной все хорошо, – не оглядываясь, произнесла Хельга. – Просто не могла уснуть.

Парадные двери дома, где жила семья Хельги, закрывались на кодовый замок, поэтому не было причин опасаться кого-то чужого. Квартира на первом этаже продавалась и пока пустовала; на втором этаже жила госпожа Фучик, которой вряд ли понадобится взбираться сюда в половине четвертого утра. Родители ничего не знали об этом убежище, так что прийти мог только Матиас. Но ответа не последовало.

Несколько мягких шагов, и рядом появился… Оливер. Он снял рюкзак, бросил его на доски и уселся сверху. Наверное, Хельге стоило удивиться, но почему-то ничего даже отдаленно похожего на удивление она не ощутила. Вместо этого пришла тихая радость: с ним все в порядке, он снова рядом. Увы, продлилась она недолго, сменившись обидой и раздражением.

– Ты очень сердишься на меня? – осторожно спросил Оливер.

Хельга молча поглаживала кота.