Текст книги "Праздничный пикник (сборник)"

Когда я облокотился о стойку бара, за которой Санта-Клаус разливал по бокалам «Дом Периньон», Боттвайль, заметив меня, на мгновение прищурился, а потом ухмыльнулся:

– Гудвин! Вы здесь? Отлично! Эдит, ваш любимый сыщик пожаловал!

Миссис Перри Портер Джером, которая уже тянула руку к бокалу с искрящимся напитком, обернулась и уставилась на меня.

– Кто вас позвал? – резко бросила она и отвернулась, не дав мне ответить. – Черри, должно быть. Ох уж эта Черри! Лео, хватит меня толкать! Да, забери, пожалуйста. Здесь слишком жарко.

Она позволила сыну снять с нее меховое манто и снова потянулась к бокалу. Когда Лео, положив норку на диван, вернулся к стойке, каждый из нас уже взял по бокалу и все взоры устремились на Боттвайля.

Он обвел всю компанию глазами.

– Бывают времена, – провозгласил он, – когда царствует любовь. Бывают времена…

– Подождите минутку, – прервал его Кирнан. – Вы тоже должны получить удовольствие. Вы же не любите шампанское.

– Ничего, Эл, глоточек я стерплю.

– Но удовольствия не получите, – возразил Кирнан. – Подождите.

Он поставил бокал на стойку, быстро прошагал к двери и вышел. Пять секунд спустя Эл возвратился с бутылкой в руке. Когда он повернулся к Санта-Клаусу и попросил чистый бокал, я разглядел надпись на этикетке: «Перно». Кирнан извлек из горлышка пробку, которая на две трети торчала наружу, – было ясно, что бутылку уже откупоривали, – наполнил бокал наполовину и протянул Боттвайлю со словами:

– Вот, теперь мы все насладимся.

– Спасибо, Эл. – Боттвайль взял из его рук бокал с перно. – Мой тайный явный порок. – Он поднял бокал. – Итак, я повторяю, что бывают времена, когда царствует любовь. Санта-Клаус, а где ваш бокал? А, вам, должно быть, маска мешает… Бывают времена, когда крохотные демоны прячутся по своим норкам и даже уродство принимает прекрасное обличье, когда свет озаряет самые темные углы, когда теплеют самые холодные сердца, когда трубят трубы, возвещая о том, что эпоха счастья и доброжелательства сменяет века тьмы, зависти и злобы. Вот сейчас как раз такое время. Веселого Рождества всем! Поздравляю вас!

Я уже собрался было чокнуться, но, увидев, что и душечка, и босс подносят бокалы к губам, последовал их примеру, как и все остальные. Мне подумалось, что красноречие Боттвайля заслуживает большего, чем один глоток, поэтому я залпом опорожнил бокал и краешком глаза заметил, что и Боттвайль от меня не отстает, явно воздавая должное своему перно. И тут заговорила миссис Джером.

– Как это было прекрасно! – провозгласила она. – Просто изумительно! Я хочу записать эту речь и опубликовать ее. Особенно ту часть, где трубят трубы… Курт! В чем дело? Курт!

Боттвайль выронил бокал и обеими руками ухватился за горло. Когда я шагнул к нему, он вдруг резко выбросил руки вперед и хрипло крикнул что-то вроде «поздравляю». Я не вслушивался.

Остальные тоже устремились к нему, но я, имея за спиной множество подобных случаев, подоспел первым. Когда я подхватил падающего Боттвайля, он уже хрипел и задыхался. В следующую секунду его тело скрутила настолько сильная судорога, что оно едва не вырвалось из моих объятий.

Вокруг слышались испуганные восклицания, хотя никто не кричал и не визжал. Кто-то вцепился в мою руку. Я велел всем расступиться и освободить побольше места. Но в этот миг тело Боттвайля так резко обмякло, что я едва не упал. Точнее, наверняка упал бы, если бы Кирнан не успел схватить Боттвайля за руку и удержать.

– Позовите врача! – выкрикнул я.

Черри кинулась к столику, на котором стоял позолоченный телефонный аппарат. Мы с Кирнаном уложили Боттвайля на ковер. Тот был без сознания, часто и мелко дышал, на его губах выступила пена.

– Сделайте что-нибудь! Да сделайте же хоть что-нибудь! – причитала миссис Джером.

Но ничего сделать было нельзя – я это знал. Еще несколько секунд назад я уловил знакомый запах. Теперь же, нагнувшись и принюхавшись, окончательно убедился в своей правоте. Нужно было подсыпать большую дозу, чтобы яд подействовал с такой убийственной силой и быстротой.

Кирнан развязал потерявшему сознание Боттвайлю узел галстука и ослабил воротник. Черри Квон сказала, что одного врача не застала и пытается дозвониться до другого. Марго, сидя на корточках, стаскивала с Боттвайля туфли. Я мог бы сказать ей, что с таким же успехом он может умереть и обутым, но промолчал. Держа Боттвайля за запястье и приложив другую руку к его груди, я буквально ощущал, как уходит из него жизнь.

Когда пульсация и сердцебиение прекратились, я взял его руку, сжатую в кулак, разогнул средний палец и надавил на ноготь, пока тот не побелел. Когда я отнял свой палец, ноготь остался белым. Я отщипнул от ковра ворсинку, приказал Кирнану не шевелиться, приложил ворсинку к ноздрям Боттвайля и сам задержал дыхание на тридцать секунд. Ворсинка не шелохнулась.

Я встал и произнес:

– Его сердце больше не бьется, и он не дышит. Если бы врач подоспел в течение первых трех минут и промыл ему желудок особыми средствами, которых у доктора наверняка бы с собой не оказалось, один шанс из тысячи еще бы оставался. А так…

– Может быть, вы хоть что-нибудь сделаете? – прокудахтала миссис Джером.

– Нет, ему уже не помочь. Я не представляю закон, но, будучи частным сыщиком, мог бы…

– Сделайте что-нибудь! – истошно завопила миссис Джером.

Из-за моей спины донесся голос Кирнана:

– Он мертв.

Я не стал поворачиваться и спрашивать, как он это определил. Вместо этого я сказал:

– Его напиток был отравлен. До прихода полиции никто не должен ни к чему притрагиваться. Особенно к бутылке перно. И никто не имеет права выходить из этой комнаты. Вы должны… – Я замер как громом пораженный. – А куда делся Санта-Клаус?

Все головы повернулись к стойке бара. Бармен исчез. Чтобы проверить, не упал ли старина Санта в обморок, я протолкался между Лео Джеромом и Эмилем Хетчем, заглянул за стойку, но и на полу никого не было.

Я резко развернулся:

– Кто-нибудь видел, как он выходил?

Очевидцев не нашлось.

– К лифту не выходил никто, – заметил Хетч. – Я уверен. Должно быть, он…

И Хетч устремился к двери.

Я преградил ему дорогу:

– Оставайтесь здесь. Я посмотрю сам. Кирнан, вызовите полицию. Спринг семь-три-один-ноль-ноль.

Я вышел в левую дверь, прикрыл ее за собой и влетел в кабинет Боттвайля, где мне уже приходилось бывать. По своим размерам кабинет равнялся примерно четверти студии и выглядел куда скромнее, хотя отнюдь не убого.

Я подошел к дальней стене, увидел через стеклянную панель, что личного лифта Боттвайля на месте нет, и нажал кнопку вызова. Что-то клацнуло, и кабина с жужжанием стала подниматься.

Когда она остановилась, я открыл дверцу и увидел на полу Санта-Клауса, вернее, то, что от него осталось. Санта-Клаус растаял. В кабине валялись шуба, шаровары, маска, борода, парик… Я не стал проверять, все ли на месте, поскольку должен был успеть сделать еще кое-что, а времени уже почти не оставалось.

Приперев дверцу лифта стулом, чтобы она не захлопнулась, я обогнул покрытый тончайшей золотой фольгой письменный стол Боттвайля и склонился над золоченой корзинкой для бумаг. Она была полна примерно на треть. Я начал в ней рыться, потом решил, что зря теряю время, и перевернул ее, высыпав все содержимое на пол, после чего принялся просматривать все бумажки подряд и поочередно швырять их в корзинку.

Мне попадались кое-какие обрывки. Но ни один из них не имел ни малейшего касательства к разрешению на брак. Покончив с бумажками, я уже решил было, что из-за спешки смотрел недостаточно внимательно и собрался повторить всю процедуру, как вдруг со стороны студии послышался шум, напоминающий стук остановившегося лифта. Я быстро вернулся в студию, где застал двоих полицейских, которые явно пытались определить, кем в первую очередь заняться – мертвым или живыми.

Глава третья

Три часа спустя мы все сидели, сбитые в одну кучу, а мой закадычный враг-приятель, сержант Пэрли Стеббинс из уголовной полиции Манхэттена, высился над нами, шаря по нашим лицам бдительным взором – прямой, как шест, крупный, мощный, с квадратным подбородком.

Наконец он заговорил:

– Мистер Кирнан и мистер Хетч поедут со мной в контору окружного прокурора для дальнейшего выяснения обстоятельств этого преступления. Остальные могут быть пока свободны, но с одной оговоркой: вы должны находиться дома, по тем адресам, которые нам дали. Однако прежде чем отпустить вас, я хочу еще раз задать вопрос про человека, который находился здесь под видом Санта-Клауса. Вы все заявили, что ровным счетом ничего о нем не знаете. Никто из вас не хочет сейчас пересмотреть свое заявление?

Стрелки на моих часах показывали без двадцати семь. Полицейские, коронер, врач, дактилоскописты, санитары – кодла, которая насчитывала добрых две дюжины муниципальных служащих, – покончили с обычной для подобных случаев возней, включавшей допрос свидетелей с глазу на глаз. Наивысшей чести удостоился я: меня опрашивали поочередно Стеббинс, следователь из ближайшего полицейского управления, а затем еще лично инспектор Кремер. Последний отбыл около пяти, чтобы организовать облаву на Санта-Клауса.

– Я не возражаю против того, чтобы поехать к прокурору, – заявил Кирнан Стеббинсу. – В данных обстоятельствах я вообще не вправе возражать. Но мы уже рассказали вам всё, что знали. Я, по крайней мере. Мне кажется, что у вас сейчас одна задача – поймать убийцу.

– Не хотите же вы сказать, – вмешалась миссис Джером, – что никто из присутствующих ничего о нем не знает?

– Выходит, что так, если верить показаниям, – ответил ей Пэрли. – Никто не знал даже, что здесь вообще будет Санта-Клаус. Так, во всяком случае, мне представляется. Сюда Санту привел Боттвайль без четверти три из своего кабинета. По-видимому, Боттвайль сам с ним уговорился, и Санта-Клаус, поднявшись на личном лифте Боттвайля, переоделся прямо в его кабинете. Могу вам сообщить, что это подтверждается фактами. Костюм Санта-Клауса приобретен в магазине «Берлсон», на Сорок четвертой улице. Мистер Боттвайль позвонил туда вчера днем и договорился о том, что костюм пришлют сюда, адресовав ему лично. Мисс Квон признала, что получила сверток и сама отнесла Боттвайлю в кабинет.

Послушать полицейских, так никто и никогда ничего не констатирует, не заявляет, не сообщает и даже не докладывает, а единственно признаёт.

– Кроме того, – поведал Пэрли, – мы сейчас проверяем агентства, в которых можно заказать Санта-Клауса, но это задача непростая. В агентствах часто сами не знают, с кем имеют дело. Если у нашего Санты имелись судимости, то, увидев, какая поднялась заваруха, он, естественно, счел за благо исчезнуть. Пока все внимание было приковано к Боттвайлю, он незаметно прошел в кабинет, переоделся и был таков. Костюм бросил в лифте. Если мы правы и Санта-Клаус нанят через агентство, то у него не было причин убивать Боттвайля. Кроме того, он не мог знать, что Боттвайль пьет только перно и уж тем более – где хранится яд.

– Однако, – возразил Эмиль Хетч, сидевший мрачнее тучи, – если его наняли через агентство, бежать для него было бы не просто глупо, но безрассудно. Ведь его неминуемо разыщут. Так что вряд ли его наняли. Это должен быть кто-то из знакомых Боттвайля, который знал и про перно, и про яд и к тому же имел серьезную причину для убийства. А вы только понапрасну потратите время, занимаясь агентствами.

Стеббинс передернул мощными плечами:

– Наша работа в том и заключается, чтобы тратить время на розыск, мистер Хетч. Возможно, наш Санта-Клаус просто потерял голову от страха. Я, конечно, понимаю, что, если выяснится, что его и впрямь наняли, Санта-Клаус будет исключен из числа подозреваемых, но ведь перно отравили. Я хочу, чтобы вы это хорошо понимали и не удивлялись тому, что вас просят оставаться дома, по указанным вами адресам. И не заблуждайтесь относительно серьезности этой просьбы.

– Уж не хотите ли вы сказать, – вскинулась миссис Джером, – что нас всех подозревают? Что и я, и мой сын находимся под подозрением?

Пэрли открыл было рот, но почти сразу захлопнул его. Ничего не попишешь. Когда сталкиваешься с подобными дамочками, приходится подавлять свои порывы. Ясное дело, он собирался в ответ брякнуть: «Разумеется, черт побери!» Вместо этого ему пришлось со всей возможной кротостью заявить:

– Я хочу сказать только одно: мы должны непременно разыскать Санта-Клауса, а уж там посмотрим. Если окажется, что он ни при чем, нам придется продолжить розыск убийцы. И тут мы очень рассчитываем на ваше содействие. Уверен, все вы готовы оказать нам посильную помощь. Не так ли, миссис Джером?

– Я бы с удовольствием помогла вам, но ровным счетом ничего не знаю. Кроме одного: моего любимого, обожаемого друга больше нет в живых, а я вовсе не намерена терпеть ни угрозы, ни оскорбления. Что вы такое сказали насчет яда?

– Это вам известно. Вас уже расспрашивали.

– Да, конечно, но что вы хотели сказать?

– Вы должны были и сами это понять из вопросов, что вам задавали. Врач, осматривавший тело, считает, что убийца использовал цианистый калий, и рассчитывает подтвердить свой вывод во время вскрытия. Эмиль Хетч пользуется цианистым калием, когда занимается чеканкой и гальваностегией. В мастерской этажом ниже в шкафу стоит целая банка цианида, а в мастерскую из кабинета Боттвайля ведет винтовая лестница. Любой из тех, кто знал это, а также то, что Боттвайль держит целый ящик перно в своем шифоньере и что в ящике стола всегда стоит откупоренная бутылка, не мог даже мечтать о более удачном стечении обстоятельств. Четверо из вас не скрыли, что знают и то и другое. Еще трое: миссис Джером, Лео Джером и Арчи Гудвин – показали, что им известно про перно, но не про цианистый калий. Поэтому…

– Это неправда! Она знала про цианистый калий!

Рука миссис Перри Портер Джером взлетела с колена сына, которое сжимала, и хлестко ударила Черри Квон по щеке. Лео Джером судорожно вцепился в руку матери и повис на ней. Альфред Кирнан вскочил. Мне даже показалось, что он собирается разделаться с миссис Джером. Но Марго Дики, разгадавшая его намерения, ухватила Кирнана за полу пиджака и удержала. Черри прикрыла ладонью пострадавшую щеку и сидела, не раскрывая рта и не шевелясь.

– Сядьте на место! – приказал Стеббинс Кирнану. – И возьмите себя в руки. Мисс Квон, вы говорите, что миссис Джером знала про цианистый калий?

– Конечно знала, – прочирикала мисс Квон. – Однажды в мастерской мистер Хетч в моем присутствии объяснил ей, как им пользуется и какие меры предосторожности он вынужден принимать.

– Мистер Хетч? Вы подтверждаете…

– Ерунда! – отрезала миссис Джером. – Что из того, что он мне объяснял? Я давно и думать об этом забыла. Повторяю: я не потерплю никаких оскорблений!

Пэрли пристально посмотрел на нее:

– Послушайте, миссис Джером, если мы разыщем Санта-Клауса и окажется, что он был знаком с Боттвайлем и имел основания его недолюбливать, то все может на этом закончиться. В противном же случае никому, включая вас, никакие разговоры про оскорбления не помогут. До сих пор, насколько мне известно, только один из вас солгал нам. Это вы. Данный факт будет занесен в протокол. Учтите все: для любого из вас ложь обернется неприятностями, тогда как нам, как ни странно, она будет лишь на руку. На этом мы с вами расстанемся. Мистер Кирнан и мистер Хетч, эти люди, – Стеббинс указал на двух сыщиков, стоявших у него за спиной, – отвезут вас к прокурору. Остальные могут быть свободны – только не забывайте о моих словах. Гудвин, я хочу с тобой побеседовать.

Он уже со мной беседовал, но я не стал заострять на этом внимание. Кирнан же оказался менее уступчивым и сказал, что должен уйти последним, чтобы запереть все двери. Стеббинс не стал чинить ему препятствий.

Все три женщины, Лео Джером, Стеббинс и я спустились на лифте, оставив сыщиков с Кирнаном и Хетчем наверху. Стоя на тротуаре, я проводил взглядом разбредавшихся по сторонам представительниц слабого пола и Лео Джерома, но признаков слежки не заметил.

Снегопад по-прежнему не унимался, суля хорошие виды на Рождество, только не для уборщиков улиц. Возле тротуара поджидали две полицейские машины, и Пэрли, подойдя к одной из них и распахнув дверцу, кивком пригласил меня залезть внутрь.

– Если мне тоже предлагают прокатиться к прокурору, – произнес я, – то я хотел бы сперва поесть. Помню, как-то раз меня там чуть голодом не уморили.

– Окружной прокурор тебя не ждет, – ухмыльнулся Стеббинс. – Пока, во всяком случае. Я просто предлагаю тебе укрыться от снега.

– Это меняет дело, – согласился я и проскользнул внутрь, забираясь подальше, чтобы оставить побольше места для Пэрли.

А места ему требовалось довольно много. Взгромоздившись на сиденье, он захлопнул дверцу.

– Раз мы все равно сидим в машине, – предложил я, – почему бы нам заодно не прокатиться? По городу можешь не колесить – просто высади меня на Тридцать пятой улице.

Но Пэрли неожиданно заупрямился:

– Я не люблю разговаривать во время езды. Как, впрочем, и слушать. Что ты здесь делал сегодня?

– Я уже говорил. Развлекался. Продегустировал три марки шампанского. Меня пригласила мисс Дики.

– Попробуй еще разок. Из всей компании ты единственный посторонний. Почему? Вас с мисс Дики ничего не связывало. Она собиралась замуж за Боттвайля. Итак, почему?

– Спроси у нее.

– Мы уже спрашивали. Она сказала, что особых причин приглашать тебя у нее не было. Еще добавила, что ты нравился Боттвайлю, да и остальные считали тебя за своего. С той поры, как ты разыскал для них какие-то гобелены. Говорила она сбивчиво, подбирая слова. К тому же, сам знаешь, всякий раз, как случается убийство, а ты оказываешься поблизости, мне любопытно знать – почему. Спрашиваю в последний раз.

Значит, она не стала упоминать про разрешение на брак. Молодец! Я бы скорее слопал весь снег, выпавший в Нью-Йорке начиная с полудня, чем сумел внятно объяснить происхождение данной бумажки сержанту Стеббинсу или инспектору Кремеру. Именно по этой причине я и перерыл корзинку для бумаг.

– Спасибо за доверие, – ответил я, – но злоупотреблять им не стану. Я уже поведал тебе как на духу обо всем виденном и слышанном сегодня. – Тут я поневоле очутился в одной компании с миссис Джером, поскольку умолчал о разговоре с Марго. – И рассказал все, что знаю обо всех этих людях. Оставь меня в покое и отправляйся ловить своего убийцу.

– Я тебя знаю как облупленного, Гудвин.

– Да, и ты даже называл меня Арчи. Я свято лелею память об этом.

– Я тебя слишком хорошо знаю, – задумчиво произнес он. Его крупная голова на бычьей шее повернулась ко мне, и наши глаза встретились. – Не думаешь же ты, что я способен поверить, будто тот тип удрал из комнаты, а ты этого даже не заметил?

– Ерунда! Я сидел на полу, у меня на руках умирал человек, а все остальные сгрудились вокруг нас. Да ты и сам прекрасно знаешь, что несешь вздор. Не считаешь же ты меня сообщником убийцы?

– А я вовсе не говорил, что считаю тебя сообщником. Даже если Санта-Клаус и был в перчатках, – а понадобились они ему, ясное дело, чтобы не наследить, – я не утверждаю, что он убийца. Но что, если тебе известно, кто он такой, а ты по какой-то причине пытаешься его выгородить и сейчас водишь нас за нос? Что тогда?

– Тогда было бы скверно, согласен. Посоветуйся я с самим собой, первый бы выступил против.

– Черт побери! – рявкнул Пэрли. – Ты знаешь его или нет?

– Нет.

– Ни ты, ни Вульф не приложили руку к тому, чтобы он появился там?

– Нет.

– Ладно, проваливай. А в управление тебя еще пригласят. Как пить дать.

– Надеюсь, что не сегодня. Устал как собака. – Я распахнул дверцу. – Мой адрес ты знаешь.

Я перепрыгнул через сугроб, а Пэрли запустил мотор, и машина с ревом рванулась вперед.

Время для того, чтобы поймать такси, было самое подходящее, но из-за чертова снегопада мне пришлось промерзнуть целых десять минут, прежде чем рядом притормозила желтая «канарейка». Когда мы подкатили к крыльцу нашего старого особняка на Западной Тридцать пятой улице, было уже без восьми восемь.

Как и всегда в мое отсутствие, дверь была на цепочке, так что пришлось звонить, чтобы Фриц открыл и впустил меня в дом. Я поинтересовался, вернулся ли Вульф, и Фриц ответил: да, вернулся и изволит ужинать. Убрав шляпу на полку и повесив пальто, я полюбопытствовал, осталось ли хоть что-нибудь для меня, а Фриц серьезно заверил, что осталось, и даже очень много, и отступил в сторону, пропуская меня в столовую. Да, по части манер он даст сто очков вперед любому мажордому или дворецкому.

Вульф, рассевшийся в необъятном кресле за столом, поздоровался со мной, причем вполне нормально, даже не зарычал. Я ответил любезностью на любезность, сел на свое место, развернул на коленях салфетку и извинился за опоздание. Фриц принес мне теплую тарелку, судок с тушеными утятами без костей и блюдо с картофелем, запеченным с грибами и сыром. Я, не скупясь, положил себе изрядную порцию. Вульф спросил, идет ли еще снег, и я ответил, что да. Потом, проглотив несколько кусочков, нарушил молчание:

– Насколько вам известно, я вполне одобряю ваше правило никогда не говорить о делах во время трапезы. Однако я угодил в передрягу, которая к делам не относится. Она касается только меня лично.

Вульф хрюкнул:

– О гибели мистера Боттвайля сообщили по радио в семь часов. Ты был там.

– Да. Я был там. Я стоял рядом с ним на коленях, когда он умирал.

Я отправил в рот очередной кусок, лихорадочно соображая. Черт бы побрал это дурацкое радио! Я вовсе не собирался даже заикаться об убийстве, пока не прояснил бы более важный, с моей точки зрения, вопрос. Когда во рту освободилось достаточно места, чтобы ворочать языком, я произнес:

– Могу доложить обо всем подробно, если пожелаете. Но сомневаюсь, чтобы нам удалось заполучить клиента. Среди подозреваемых есть лишь одна персона, чья мошна достаточно набита, дабы уплатить вам гонорар. Это миссис Перри Портер Джером. Но сия дама уже уведомила сержанта Стеббинса, что не намерена терпеть угрозы и оскорбления. К тому же, если они разыщут Санта-Клауса, вопрос о поимке убийцы может отпасть сам собой. Я же хочу рассказать о том, что случилось до того, как Боттвайль скончался. То разрешение на брак, что я вам показывал, яйца выеденного не стоит. Мисс Дики передумала. Я выкинул два доллара коту под хвост. Она заявила мне, что решила выйти за Боттвайля.

Вульф обмакнул корочку хлеба в лужицу соуса на своей тарелке.

– Вот как? – произнес он.

– Да, сэр. Конечно, для меня это был страшный удар, но со временем я бы оправился. Однако десять минут спустя скончался Боттвайль. Что мне оставалось делать? Несмотря на суету и приставания полицейских, я сумел как следует обмозговать случившееся. Я пришел к выводу, что не стану унижаться и делать изменнице повторное предложение. Конечно, я мог бы раскошелиться еще на пару долларов и обзавестись новым разрешением, но зачем? Не хочу, чтобы эта ветреница перед алтарем известила меня, что опять передумала и намерена выскочить за какого-нибудь проходимца. Нет, пусть это и разобьет мое сердце, но я постараюсь ее забыть. Вычеркну из своей жизни.

Я вернулся к утенку и запустил зубы в сочное мясо.

Вульф тоже усиленно жевал. Наконец, проглотив кусок, он изрек:

– Для меня это, конечно, вполне приемлемо.

– Я знаю. Так рассказать вам про смерть Боттвайля?

– После ужина.

– Хорошо. Как прошла встреча с Томпсоном?

Однако и эта тема не прельстила Вульфа. Собственно говоря, все мои попытки расшевелить его оказались тщетными. Обычно он любит болтать за столом. Причем на любую тему – от холодильников до республиканцев. Но, должно быть, бедняга выдохся после долгого, утомительного и полного смертельных опасностей путешествия на Лонг-Айленд и обратно. Впрочем, меня это вполне устраивало, поскольку денек выдался непростой.

Когда мы расправились с утятами, картофелем, салатом, печеными грушами, сыром и кофе, Вульф удовлетворенно хрюкнул и отодвинул кресло назад.

– Я хочу полистать одну книгу, – сказал он. – Она наверху, в твоей комнате. «Здесь и теперь» Герберта Блока[4]4
  Герберт [Лоренс] Блок (Герблок, 1909–2001) – знаменитый американский карикатурист, удостоенный четырех Пулицеровских премий и известный своими выдержанными в духе либерализма комментариями по поводу внутренней и внешней политики США. Его книга «Герблок здесь и теперь» (1955) представляет собой сборник карикатур.


[Закрыть]. Принеси ее сюда, пожалуйста.

Хотя это означало, что мне придется преодолеть два лестничных марша на полный желудок, я с радостью согласился. Надо же было воздать Вульфу должное за то, что он так спокойно воспринял весть о моих рухнувших надеждах. А ведь мог бы изрядно поднапрячь свои голосовые связки.

Словом, я весело взлетел по лестнице, ворвался в свою комнату и подскочил к полкам, на которых стояли мои книги. Книг у меня немного, всего пара дюжин, так что я прекрасно знал, где какую искать. Тем не менее «Здесь и теперь» на месте не оказалось. Там, где она была, зияла пустота. Я огляделся по сторонам, заметил какую-то книгу на комоде и шагнул к нему. Это и впрямь оказалась «Здесь и теперь», на которой сверху лежали белые хлопчатобумажные перчатки.

У меня отвалилась челюсть.