Текст книги "При дворе герцогов Бургундских. История, политика, культура XV века"

Образ Филиппа Доброго в восприятии бургундских придворных хронистов[188]188
  Опубликовано в: Французский ежегодник – 2014. Жизнь двора во Франции от Карла Великого до Людовика XIV / под ред. А. В. Чудинова, Ю. П. Крыловой. М., 2014. С. 115-150.


[Закрыть]

Любой двор монарха в Средние века[189]189
  В отечественной историографии проблематика монаршего двора стала активно изучаться благодаря усилиям научной группы «Власть и общество» под руководством Н.А. Хачатурян. За последние 10 лет появилось несколько коллективных монографий, затрагивающих различные аспекты жизни двора. См., например: Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель среда / под ред. Н.А. Хачатурян. M.-СПб., 2001; Королевский двор в политической культуре средневековой Европы / отв. ред. Н.А. Хачатурян. М., 2004; Священное тело короля: Ритуалы и мифология власти / отв. ред. Н.А. Хачатурян. М., 2006; Королевский двор в Англии XV-XVII веков / ред. и сост. С. Е. Федоров. СПб., 2011. Об изучении темы двора в медиевистике см .-.Хачатурян Н. А. Проблемы и перспективы в изучении темы королевского двора // Хачатурян Н.А. Власть и общество в Западной Европе в Средние века. М., 2008. С. 228-238.


[Закрыть] являлся не только политическим центром государства, местом, где была сосредоточена властная элита и крупная аристократия, но также и культурным центром[190]190
  См.: Хачатурян Н.А. Придворная культура: параметры явления // Придворная культура эпохи Возрождения / отв. ред. Л. М. Брагина, В. М. Володарский. М., 2014. С. 5-16.


[Закрыть]. Двор, при котором творили живописцы, поэты, музыканты и представители других искусств, определял основные тенденции развития культуры, диктовал нормы поведения, моду. Бургундский двор[191]191
  Историография бургундского двора, в том числе придворной культуры, достаточно обширна. См., например: Paravicini W. The Court of the Dukes of Burgundy. A Model for Europe?// Princes, Patronage and the Nobility. The Court at the Beginning of the Modern Age c. 1450-1650. Oxford, 1991. P. 69-102; «A I'heure encore de mon escrire». Aspects de la litterature de Bourgogne sous Philippe le Bon et Charles le Temeraire / ed. C. Thiry. Lou-vain-la-Neuve, 1997; A la Cour de Bourgogne. Le due, son entourage, son train / dir. J.-M. Cauchies. Turnhout, 1998; La cour de Bourgogne et I'Europe: Le rayonnement et les limites d'un modele culturel / dir. W. Paravicini. Ostfildern, 2013; Staging the Court of Burgundy / ed. A. Van Oosterwijk. Turnhout, 2013. См. также материалы ежегодных конференций Европейского центра бургундских исследований: Publications du Centre europeen d'Etudes bourguignonnes (далее – РСЕЕВ).


[Закрыть] выделялся на фоне дворов других европейских государей не только своей роскошью и богатством. Именно двор герцогов Бургундских стал местопребыванием многих из наиболее крупных и известных представителей французской культуры позднего Средневековья. В настоящей работе хотелось бы обратить внимание как раз на тех, кто составлял так называемую «бургундскую школу» не только в историографии, но и в письменной культуре в целом. При этом нас будет интересовать в первую очередь вопрос о восприятии ими герцога Филиппа Доброго, с которым связывают период наивысшего подъема (как политического, так и культурного) Бургундского государства.

«Я не знал ни одной другой сеньории или страны, которая бы при всех равных условиях и даже будучи гораздо большей по размерам, столь же изобиловала богатством – движимостью и постройками, где бы столь же расточительно тратились деньги и устраивались богатые празднества и пиршества, как в этой стране в то время, когда я там жил»[192]192
  Коммин Ф. де. Мемуары / пер. Ю. П. Малинина. М., 1986. С. 185.


[Закрыть]. Так написал в своих «Мемуарах» Филипп де Коммин о Бургундском государстве, процветавшем, по его мнению, 120 лет, из которых почти полвека приходилось на правление Филиппа Доброго (1419-1467). По мнению французского исследователя Ж. Бланшара, воспоминание о времени этого процветания и счастья является лейтмотивом произведения Коммина[193]193
  Blanchard J. Philippe de Commynes. Paris, 2006. P. 20-25.


[Закрыть], связавшего свою судьбу со службой французскому королю. Третий герцог Бургундский из династии Валуа не только значительно расширил владения Бургундского дома. При нём Бургундия превратилась в одно из ведущих политических образований на карте Европы, а двор герцога смог затмить дворы королей и императора. Филипп Добрый привлекал на службу крупнейших художников и музыкантов эпохи, устраивал грандиозные празднества и рыцарские турниры, а о его богатстве и щедрости ходили легенды. Поэтому неудивительно, что образ «Великого герцога Запада» ассоциировался у современников с благополучием и процветанием Бургундии и вызывал живейший интересу исследователей. Впрочем, монографических работ, посвященных Филиппу Доброму, не так много. Последней попыткой наиболее полно проанализировать все аспекты политической и экономической истории Бургундского государства при Филиппе Добром стала книга Р. Воэна, появившаяся в 1970[194]194
  Vaughan R. Philip the Good. The Apogee of Burgundy. London, 1970. Переиздание этого труда P. Воэна (Woodbridge, 2002) снабжено обстоятельным историографическим очерком Г. Смолла, в котором указаны все появившиеся с 1970 г. работы, относящиеся к периоду правления Филиппа Доброго. Из более ранних трудов см.: Bonenfant Р. Philippe le Bon. Bruxelles, 1943 (переиздано вместе с некоторыми статьями: Bonenfant Р. Philippe le Bon. Sa politique, son action. Bruxelles, 1996); Huizinga J. La Physionomie morale de Philippe le Bon // Annales de Bourgogne. 1932. T. 4. P. 101-129. Книга Э. Бурассена о Филиппе Добром (Bourassin Е. Philippe le Bon, le grand lion de Flandres. Paris, 1983), несмотря на любопытные детали из жизни герцога и двора, является достаточно популярным очерком. Кроме названных работ, см. главы, посвященные эпохе Филиппа Доброго, в следующих общих работах по истории Бургундского государства: Prevenier W., Blockmans W. The Burgundian Netherlands. Cambridge, 1986; Schnerb B. L'Etat bourguignon 1363-1477. Paris, 1999; Prevenier W., Blockmans W. The Promised Lands. The Low Countries under Burgundian Rule, 1369-1530. Philadelphia, 1999; Brown A. The Valois Dukes of Burgundy. Oxford, 2002.


[Закрыть]. Именно Воэн, в отличие от других историков, оказался достаточно критичен в отношении результатов правления герцога. За пышностью двора он сумел разглядеть существенные просчеты в политике Филиппа Доброго и сделал неутешительный вывод о неудачных для Бургундского государства итогах его правления.

Однако современникам всё казалось совершенно иным. Попытаемся выделить основные мотивы в восприятии бургундскими придворными (историками, поэтами и государственными деятелями)[195]195
  Большинство этих авторов принадлежали к т. н. «бургундской школе» историков, если использовать термин, предложенный Огюстом Молинье (см.: Molinier А. Les sources de l'histoire de France des origines aux guerres d'ltalie. Paris, 1904. P. 186). О ней см.: Асейнов Р. М. Историческая культура при дворе герцогов Бургундских: к вопросу о «бургундской школе» // Придворная культура эпохи Возрождения / отв. ред. Л. М. Брагина, В. М. Володарский. М., 2014. С. 134-151, а также в настоящем издании.


[Закрыть] Филиппа Доброго – его личных качеств, политики.

Для политической мысли позднего Средневековья характерно особое внимание, уделяемое авторами персоне правителя. По всеобщему убеждению, именно от государя в конечном итоге зависела судьба его подданных, способность государства противостоять трудностям, вызываемым внутренними конфликтами и внешней агрессией[196]196
  Подробнее об образе идеального государя в позднее Средневековье см.: Krynen J. Ideal du prince et pouvoir royal en France à la fin du Moyen Age (1380-1440). Paris, 1981. P. 54, 71, passim.


[Закрыть]. Следовательно, фигура монарха, его личные качества и способности стали преобладающей темой в политических концепциях.

В сочинениях бургундских придворных авторов можно найти портреты практически всех европейских правителей XV в., но главным образом их внимание останавливалось на персонах герцогов Бургундских и королей Франции, что отражало политическую ситуацию, в которой находилось Бургундское государство в то время. Само отношение авторов к тем или иным государям также диктовалось этой политической действительностью, их целями или собственными пристрастиями, несмотря на частые упоминания о творческой независимости. Впрочем, очевидная ангажированность не мешала им в определенные моменты критиковать герцогов, исходя из более важных соображений, чем простая преданность своему господину[197]197
  См.: Асейнов Р. М. Субъективность в истории: образ автора в бургундских хрониках и мемуарах // Историческая память в культуре эпохи Возрождения / отв. ред. Л. М. Брагина. М., 2012. С. 184-206, а также в настоящем издании.


[Закрыть].

Бургундская литература изобилует трактатами, панегириками и историческими сочинениями, посвященными Филиппу Доброму. К тому же все бургундские хроники XV в. так или иначе охватывают время его правления, а значит, дают оценку этому герцогу. В данной работе хотелось бы остановиться на сочинениях панегирического характера – отдельных или включенных в текст хроник и мемуаров. Таковыми являются трактаты «Книга о добродетелях герцога Бургундского и Брабантского Филиппа» (Liber de virtutibus Philippi Burgundiae et Brabantiae ducis») Жана Жермена[198]198
  Chronique relatives ä l'histoire de la Belgique (Textes latins) / ed. J. Kervyn de Lettenhove. Bruxelles, 1876. P. 1-115.


[Закрыть], «Восхваление подвигов и славных деяний герцога Филиппа, который называл себя великим герцогом и великим львом» (Declaration de tous les hauts faits et glorieuses adventures du due Philippe de Bourgogne, celuy qui se nomme le grand due et le grand lyon) Жоржа Шатлена[199]199
  Chastellain G. CEuvres / ed. J. Kervyn de Lettenhove. Bruxelles, 1863-1865. Vol. VII. P. 213-236.


[Закрыть], «Трон чести» (Le trosne d'honneur) Жана Молине[200]200
  MolirietJ. Faictz et Dietz / ed. N. Dupire. Paris, 1936-1939. Vol. I. P. 45-58.


[Закрыть], а также отрывки из «Истории Золотого руна» Гийома Фийатра[201]201
  Guillaume Fillastre D. J. Ausgewählte Werke / hg. M. Prietzel. Ostfildern, 2003. S. 268-302.


[Закрыть], «Мемуаров» Оливье де Ла Марша[202]202
  La Marche O. de. Mémoires / ed. H. Beaune et J. dArbaumont. Paris, 1883-1888. Vol. I-IV.


[Закрыть], «Мемуаров» Филиппа де Коммина и «Древностей Фландрии» Филиппа Виланта[203]203
  Wielant Ph. Recueil des antiquites de Flandre // Recueil des Chroniques de Flandre / ed. J.-J. de Smet. Bruxelles, 1865. T. 4. P. 52-57.


[Закрыть]. Три первых автора посвятили Филиппу Доброму отдельные произведения. Жермен в 1451 г. на капитуле ордена Золотого руна в Монсе преподнес графу Карлу де Шароле (будущему герцогу Карлу Смелому) книгу о добродетелях отца[204]204
  Die Protokollbücher des Ordens vom Goldenen Vlies / hg. S. Dünnebeil. Stuttgart, 2001. Bd. 1. S. 105.


[Закрыть], призывая юного наследника бургундского престола следовать его примеру. С той же целью Шатлен написал трактат о деяниях Филиппа Доброго, но уже через несколько месяцев после его смерти (лето 1467 г.). В «Обращении к герцогу Карлу» он снова будет апеллировать к образу Филиппа Доброго, чтобы наставить нового правителя в добродетели[205]205
  См.: Асейнов P. M. Образ государя в «Обращении к герцогу Карлу» Ж. Шатлена // Власть, общество, индивид в средневековой Европе / под ред. Н.А. Хачатурян. М., 2009. С. 398-422, а также в настоящем издании.


[Закрыть]. Жан Молине откликнулся на смерть герцога прозиметром «Трон чести» (1467), в котором высказал мысль о том, что благодаря своим добродетелям Филипп Добрый восходит на трон чести[206]206
  Все девять небес, которые минует Филипп Добрый на пути к трону чести, олицетворяют его добродетели, причем каждая из них соответствует одной из букв его имени – Philippus. Например, первое небо – Prudence («благоразумие») и т. д.


[Закрыть]. Что же касается четырех последних авторов, то они включили панегирики или рассуждения о Филиппе Добром (причем достаточно компактно) в свои основные труды, при этом время написания этих текстов разнится. Если «История Золотого руна» Фийатра относится к началу 1470-х гг. (автор умер в 1473 г.), то главы из «Мемуаров» де Да Марша и введение, в которых он говорит о Филиппе Добром, были написаны во второй половине 1480-х – 1490-е гг. Труд Виланта относится, по-видимому, к началу XVI в.

У данной работы нет цели осветить все добродетели, приписываемые Филиппу Доброму. Многие из них традиционно указывались применительно ко всем государям[207]207
  Ж. Кринен отмечает, что почти во всех зерцалах государя перед читателем предстает один и тот же идеальный образ правителя – благочестивого, смиренного, мудрого, благоразумного, смелого, справедливого и щедрого (Krynen J. Ideal du prince et pouvoir royal en France. P. 54).


[Закрыть]. В первую очередь хотелось бы обратить внимание на те из них (безусловно, важные и с точки зрения хронистов, и на наш взгляд тоже), которые позволяют прояснить политическую позицию рассматриваемых авторов, выявить их симпатии и антипатии, что позволило бы продемонстрировать наличие различных взглядов при бургундском дворе. Какие именно качества правителя они выносят на первый план, что превозносят, а что, наоборот, осуждают? Эти порой небольшие и краткие указания помогают судить о причинах, побудивших того или иного автора взяться за написание конкретного сочинения, об их принадлежности к одной из групп при бургундском дворе. Это тем более важно, что большинство подобных сочинений были написаны уже после смерти герцога, в правление его сына Карла Смелого или даже после гибели последнего. Данный факт придает суждениям авторов еще больший интерес. Да и само описание образа Филиппа Доброго почти всегда идет в сравнении с образом Карла Смелого. Кроме того, выделяя то или иное качество герцога, авторы иногда дают возможность исследователям отметить некоторые особенности придворной жизни в эпоху двух последних герцогов Бургундских из династии Валуа.

Однако Филиппа Доброго сравнивали не только с сыном, но и с другими государями той эпохи. Как не вспомнить знаменитую «Галерею принцев» из хроники Шатлена[208]208
  Chostelloin G. CEuvres. Vol. II. Р. 151-189.


[Закрыть]? Без сомнения, для нас наибольший интерес представляет сравнение герцога с французскими королями.

Оливье де Ла Марш, описывая двор Карла Смелого, заметил, что первейшей обязанностью государя является служение Богу[209]209
  La Marche О. de. Mémoires. Vol. IV. P. 2.


[Закрыть]. В этом плане все авторы отмечают необыкновенную набожность Филиппа Доброго. Молине в «Троне чести» проводит герцога по двум небесам, получившим названия Истина (Verite), олицетворяемая Церковью, и Исключительность благодати (Singularite de grace)[210]210
  Molinet J. Faictz et Dietz. P. 53-55.


[Закрыть]. По словам Шатлена, герцог «служил Богу и страшился его, особо почитал Богоматерь»[211]211
  Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. P. 222.


[Закрыть]. Герцог много часов проводил в молитвах, как пишет Фийатр, заказывал мессы во многих храмах, раздавал милостыню[212]212
  Guillaume Fillastre D. J. Ausgewählte Werke. S. 292.


[Закрыть]. Ему вторит и первый официальный историограф, указывающий, что Филипп Добрый любил давать милостыню щедро, причем тайно[213]213
  Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. P. 222.


[Закрыть]. Также Шатлен сообщает, что герцог основал много храмов, в том числе на Святой земле, в Иерусалиме. Иными словами, поступки Филиппа Доброго соответствовали тому, что полагалось делать истинному христианскому государю. Его благочестие, естественно, не ограничивается тем, что указали наши авторы. Французский историк Б. Шнерб посвятил весьма обстоятельное исследование свойственным герцогу проявлениям благочестия, о которых умалчивают авторы в рассматриваемых нами сочинениях. Среди них – паломничества, щедрые пожертвования монастырям и церквям, почитание святых, в том числе покровителей Французского королевского дома.

Одной из ключевых тем в характеристике герцога является защита церкви и христианства. Идеальный государь должен выполнять свои обязанности перед Богом и церковью, поэтому Жан Жермен именно с этой добродетели начинает свой трактат[214]214
  Jean Germain. Liber de virtutibus. P. 5-6.


[Закрыть]. В период Великой схизмы данный факт становился особенно важным в характеристике правителя. С этой точки зрения, герцоги Бургундские представлялись в очень выигрышном свете. У Шатлена Филипп Добрый выступает как единственный защитник папского престола во время трудностей, связанных с соборным движением[215]215
  Cha Stella in G. CEuvres. Vol. VII. 217; Vol. II. P. 220.


[Закрыть]. Особое рвение проявлял герцог и в освобождении Святой земли[216]216
  О почитании Святой земли см.: Paviot J. La devotion vis-ä-vis de la Terre sainte au XV^е siede. L'exemple de Philippe le Bon (1396-1467) // Autour de la premiere crois-ade. Actes du colloque de Clermont-Ferrand (juin 1995) / ed. M. Balard. Paris, 1996. P. 401-411.


[Закрыть], в его политике важное место занимала организация крестового похода против турок[217]217
  См.: Müller H. Kreuzzungspläne und Kreuzzugspolitik des Herzogs Philipp des Guten von Burgund. Göttingen, 1993; Paviot J. L'ordre de la Toison d'or et la Croisade // L'Ordre de la Toison d'or de Philippe le Bon ä Philippe le Beau (1430-1505). Ideal ou reflet d'une societe? / dir. P. Cockshaw. Bruxelles, 1996; Idem. Les dues de Bourgogne, la croisade et l'Orient (fin XIV^е siede – XV^е siede). Paris, 2004. Подробнее о рассуждениях бургундских хронистов о крестовом походе Филиппа Доброго см.: Le Brusque G. Une Campagne qui fit long feu: le saint voyage de Philippe le Bon sous la plume des chroniqueurs bourguignons (1453-1464) // Le Moyen Age. 2006. T. 112 (3-4). P. 529-544.


[Закрыть]. Эта неудавшаяся затея послужила всё же отличным поводом для восхваления герцога, позволяя противопоставить его другим государям, пренебрегшим делом защиты церкви. Шатлен вкладывает даже в уста Карла VII похвалу Филиппу Доброму. Король, узнав о намерении герцога, отметил, что последний является самым уважаемым принцем из всех[218]218
  Chastellain G. CEuvres. Vol. III. P. 31.


[Закрыть], что, впрочем, не мешало ему препятствовать осуществлению этого плана. Трактат Жана Жермена практически целиком преследовал цель обосновать крестоносные амбиции Филиппа Доброго, показать его единственным защитником христианства. Следствием этого стало включение в текст рассказа о посольствах Жоффруа де Туази, об осаде мамлюками Родоса в 1444 г.[219]219
  Jean Germain. Liber de virtutibus. P. 70-75.


[Закрыть] Первый канцлер ордена Золотого руна не преминул воспользоваться случаем, чтобы продемонстрировать желание герцога отправиться на освобождение Святой земли, заручившись при этом поддержкой других государей, для чего к ним были отправлены посольства: к папе Николаю V во главе с Жаном де Круа, к королю Франции во главе с самим Жаном Жерменом и т. д.[220]220
  Ibid. P. 77-78.


[Закрыть]. Жермен заканчивает свое сочинение рассказом о подавлении восстания в Генте в 1453 г., когда, по его мнению, уже ничто не мешает герцогу сосредоточиться на своей главной задаче – организации крестового похода.

У Оливье де Ла Марша только герцог Бургундский предстает защитником церкви, ибо остальные европейские государи не спешили прийти на помощь[221]221
  La Marche О. de. Mémoires. Vol. II. P. 205-206.


[Закрыть]. Этот сюжет стал краеугольным камнем в восхвалении герцога во время банкета Фазана, одним из организаторов которого (впрочем, как и многих других придворных празднеств) являлся де Ла Марш[222]222
  Об этом празднестве подробнее см.: Хачатурян Н.А. Светские и религиозные мотивы в придворном банкете «Обет фазана» герцога Бургундского в XV в. // Королевский двор в политической культуре средневековой Европы. С. 177-199; Le Banquet du Faisan. 1454: ^Occident face au defi de I'Empire ottoman / dir. М.-Th. Caron, D. Clausel. Arras, 1997.


[Закрыть]. Особое внимание зрителей и участников этого праздника было обращено на тот факт, что герцог не является единственным правителем, к которому обратились за помощью: сначала это были император, французский король и т. д. Однако они, видимо, не выказали достаточного рвения в деле защиты веры, поэтому последовало обращение к Филиппу Доброму. Действительно, сам герцог направлял посольство к Карлу VII с целью убедить его совместно предпринять что-либо, чтобы помочь Византии, но безрезультатно[223]223
  La Marche O. de. Mémoires. Vol. II. P. 205-206.


[Закрыть]. Таким образом, Филипп Добрый со своей давней мечтой о крестовом походе остался единственным защитником христианской веры и мира среди европейских государей. Тем более важной для него, как представляется, стала возможность во всеуслышание заявить о своем намерении и продемонстрировать этим преданность делу веры в отличие от других государей, стоящих выше него по титулу. Это служило укреплению позиций герцога не только внутри его государства, но и на международной арене[224]224
  Хачатурян H. А. Светские и религиозные мотивы. С. 177-199.


[Закрыть].

В отличие от герцога «христианнейший» король Франции явился инициатором Буржской Прагматической санкции, сделавшей положение французской церкви более автономным и вызвавшей конфликт со Святым престолом[225]225
  Об этом см., например: Плешкова С. Л. Французская монархия и церковь (XV – середина XVI в.). М., 1992.


[Закрыть]. Король не был, по мнению Шатлена, защитником церкви, как его предшественники[226]226
  Chastellain G. Chronique / ed. J.-CI. Delclos. Geneve, 1991. P. 286.


[Закрыть]. Иными словами, Карл VII не оправдал надежд, возлагаемых на «христианнейшего» короля, заключавшихся как в защите церкви, так и в поддержании мира[227]227
  Small G. George Chastelain and the Shaping of Valois Burgundy. Political and Historical Culture at Court in the Fifteenth Century. Woodbridge, 1997. P. 178.


[Закрыть]. Наоборот, он стремился сеять раздор, в том числе и между ним самим и Филиппом Добрым, как это произошло в конфликте из-за Люксембурга[228]228
  См.: Schnerb В. L'Etat bourguignon. Р. 214-223; Vaughan R. Philip the Good. P. 274-285.


[Закрыть].

Известный французский медиевист Ж. Дюфурне в статье, посвященной образу Карла Смелого в бургундских хрониках, отметил, что одной из превозносимых черт герцога является его храбрость. Современники воспринимали его как доблестного рыцаря (heros chevaleresque)[229]229
  DufournetJ. Charles le Temeraire vu par les historiens bourguignons // Cinq-centieme anniversaire de la bataille de Nancy (1477). Nancy, 1979. P. 67.


[Закрыть]. Однако не только в характеристике этого герцога преобладают подобного рода панегирики. Почти все сочинения, посвященные Филиппу Доброму, открываются перечислением его завоеваний. Читателю в деталях сообщают о том, как именно герцог расширял границы владений Бургундского дома, боролся с мятежниками и внешними врагами[230]230
  Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. P. 214-218; Guillaume Fillastre D.J. Ausgewählte Werke. S. 273-289; Jean Germain. Liber de virtutibus. P. 17-43, 61-68, 99-112.


[Закрыть]. Таким образом, Филипп Добрый также заслуживает восхваления как рыцарь. Этот факт вовсе не случаен, учитывая авторитет, которым пользовались рыцарские добродетели при бургундском дворе – оплоте рыцарской культуры в XV в. Поэтому именно смелость и мужество особенно ценились бургундскими историками в их государе, а противоположные качества, соответственно, считались пороками. На первое место среди качеств, необходимых для командования армией, Оливье де Да Марш ставит храбрость (vaillance), т. к. «мужество (твердость духа), которое является исходной точкой храбрости, – главная из основных добродетелей»[231]231
  La Marche O. de. Mémoires. Vol. IV. P. 53.


[Закрыть]. Для него, как и для большинства современников, настоящий государь – это, прежде всего, доблестный рыцарь. Неслучайно трое из четырех герцогов Бургундских получили от современников прозвища, соответствующие главным, по мысли современников, их качествам – Филипп Храбрый (Philippe le Hardi), Жан Бесстрашный (Jean sans Peur), Карл Смелый (Charles le Hardi). Только Филипп Добрый был прозван иначе[232]232
  Впрочем, как отмечает Й. Хёйзинга, прозвище «Добрый» (Bon) сменило предыдущее – «Да будет стыдно тому [кто плохо об этом подумает]» (Qui qu'en hongne). См.: Хейзинга Й. Осень Средневековья. М., 2002. С. 117. О прозвищах герцогов также см. в настоящем издании: Асейнов Р. М. Роль прозвища в характеристике государя в сочинениях бургундских историков XV в.


[Закрыть], что, впрочем, нисколько не умаляет его достоинств как рыцаря. Как и остальные герцоги, он был храбр. Шатлен считает его «жемчужиной среди храбрых и звездой рыцарства», ибо он всегда заботился о своей чести, репутации храброго рыцаря, старался не отступать от давно сложившегося, но к этому времени почти изжившего себя рыцарского кодекса. По словам первого официального историка Бургундского дома, однажды герцог долго находился в раздумьях, не задета ли его честь тем, что он решил не ввязываться в очередное сражение с французами, хотя представлялся удобный случай для этого[233]233
  Chastellain G. CEuvres. Vol. II. Р. 140.


[Закрыть]. Жан Жермен сообщает о приготовлениях герцога к поединку с герцогом Глостером[234]234
  Jean Germain. Liber de virtutibus. P. 27.


[Закрыть], а Оливье де Ла Марш с восхищением рассказывает о том, как Филипп Добрый предлагает герцогу Саксонскому сразиться один на один за спорные территории, не желая пролития крови рыцарями и дворянами из-за личного (particulier) спора двух герцогов[235]235
  La Marche O. de. Mémoires. Vol. II. P. 27. О распространенности вызовов на подобные поединки см.: Хейзинга Й. Осень Средневековья. С. 119-120.


[Закрыть]. Он также сообщает, что Филипп Добрый, не раздумывая, был готов встать на защиту своего подданного во время ссоры последнего с вассалом герцога Бурбонского[236]236
  Ibid. Vol. I. Р. 257.


[Закрыть]. Филипп Добрый проявил себя настоящим рыцарем во время войны с Гентом в 1452-1453 гг.[237]237
  Об освещении восстания в Генте бургундскими историками см.: Асейнов Р. М. Восстание в Генте 1452-1453 гг. в бургундской историографии XV в. // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 2008. № 2. С. 105-122, а также в настоящем издании.


[Закрыть] Именно он в этот тяжелейший для государства момент подавал пример смелости своим подданным, лично участвуя в жестоких сражениях. Де Ла Марш восхищается таким поступком герцога, отмечая, что он сражался как настоящий рыцарь[238]238
  La Marche О. de. Mémoires. Vol. II. P. 323.


[Закрыть]. Видимо, мемуариста это очень удивило, поскольку немногие государи совершали подобные подвиги. Ведь даже Карл VII, прозванный современниками «победителем англичан», лично не участвовал в сражениях Столетней войны, предоставляя возглавлять армию хорошо зарекомендовавшим себя полководцам. Шатлен, который, на первый взгляд, видит в этом заслугу короля, умеющего окружить себя мудрыми и храбрыми советниками, всё же не без иронии указывает на то, что король не был человеком «воинственным» (belliqueux)[239]239
  Chastellain G. CEuvres. Vol. II. P. 181.


[Закрыть].

Вместе с тем преданный рыцарским идеалам герцог не давал упрекнуть себя в безрассудстве. Напротив, он продемонстрировал необычайную осмотрительность в войне с Гентом. Накануне решающего сражения с гентцами Филипп Добрый решил отправить графа де Шароле, единственного законного наследника, подальше от места проведения битвы[240]240
  Ibid. Vol. II. P. 277; Clercq J. du. Mémoires / ed. F. de Reiffenberg. Bruxelles, 1835-1836. Vol. II. P. 127.


[Закрыть], осознавая, какую опасность таит в себе его возможная гибель. Впрочем, это не помешало Карлу принять участие в сражении. Филипп Добрый сам оказался в такой ситуации, когда Жан Бесстрашный не позволил ему, тогда еще графу де Шароле, сражаться в армии французского короля против англичан при Азенкуре, где погибли многие представители Бургундского дома (братья Жана Бесстрашного – герцог Брабантский Антуан и граф Неверский Филипп)[241]241
  Monstrelet Е. de. Chronique / ed. J.-A.-C. Buchon. Paris, 1875. P. 372.


[Закрыть]. Он часто вспоминал это событие и сожалел, что не смог оказаться на поле сражения в тот день[242]242
  Guillaume Fillastre D. J. Ausgewählte Werke. S. 269.


[Закрыть].

Безусловно, благоразумие, или осмотрительность (prudence), – одна из главных добродетелей Филиппа Доброго, по мнению придворных авторов. Именно это качество высоко ценил в герцоге Жан Молине, называя и в «Морализованном Романе о Розе»[243]243
  DevauxJ. Jean Molinet, indiciaire bourguignon. Paris, 1996. P. 178-179.


[Закрыть], и в «Троне чести» эту добродетель одной из основных для идеального государя. Prudentia – первая из главных христианских добродетелей, заключавшаяся в силе духа и в знании истины, а потому часто отождествляемая с мудростью. Возрождение интереса к философии Аристотеля привнесло четкое разделение этих двух понятий, и теперь в данной добродетели видели важное качество государя – умение применять «на практике» полученные знания на благо своих подданных[244]244
  Krynen J. L'empire du roi. Idees et croyances politiques en France XIII—XV siede. Paris, 1993. P. 217-220.


[Закрыть]. В сочинении Молине «Трон чести» первое из девяти небес, которые предстоит пройти герцогу, символизирует добродетель благоразумия[245]245
  Molinet J. Faictz et dictz. Vol. I. P. 46-47.


[Закрыть]. На этом небе Филиппа Доброго приветствует Цезарь, который, по мысли средневековых авторов, являлся олицетворением этой добродетели. Молине перечисляет ее составляющие, а их в свою очередь можно разделить на личные качества правителя. К ним относятся разум, память и опыт. Однако опираться только на них невозможно. Филипп Добрый – пример государя, «который, используя благоразумие высоких баронов и мудрых советников, совершил огромное количество подвигов»[246]246
  Ibid. P. 47.


[Закрыть]. Он, безусловно, мудрый правитель[247]247
  Chastellain G. CEuvres. Vol. II. P. 11; La Marche O. de. Mémoires. Vol. I. P. 100.


[Закрыть], но, как и подобает такому государю, использует совет своего окружения. Молине подчеркивает это в приведенном выше пассаже. Де Ла Марш многократно упоминает свойство герцога доверять мнению своих советников[248]248
  La Marche O. de. Mémoires. Vol. I. P. 92-98, 100.


[Закрыть]. Перед тем как принять какое-либо важное решение, герцог обязательно выслушивал советы своих приближенных[249]249
  Chastellain G. CEuvres. Vol. II. P. 81; Vol. III. P. 203; Wielant Ph. Recueil des antiquites de Flandre. P. 54.


[Закрыть]. Упоминания этого важного качества правителя нередки и у других бургундских авторов[250]250
  Le Fevre de Saint-Remy J. Chronique / ed. F. Morand. Paris, 1876-1881. Vol. I. P. 381; Wielant Ph. Recueil des antiquites de Flandres. P. 54.


[Закрыть]. Так, Карл VII «всем управлял разумом и никогда без совета, так как собственное мнение подкреплял другим»[251]251
  Chastellain G. Chronique / ed. J.-Cl. Delclos. P. 321.


[Закрыть]. Умение выбрать мудрых советников также возводилось в достоинство государя[252]252
  См., например: Цатурова С. К. Формирование института государственной службы во Франции XIII—XV веков. М., 2012. С. 135-136, 279-304.


[Закрыть], и Филипп Добрый был одним из тех, кто умел это делать[253]253
  La Marche О. de. Mémoires. Vol. I. P. 100.


[Закрыть], впрочем, как и Карл VII[254]254
  Chastellain G. CEuvres. Vol. II. P. 181.


[Закрыть]. Однако первый всегда был постоянен в своих симпатиях к приближенным, что расценивалось бургундскими авторами как положительное качество государя. Герцог никого не смещал со своих постов, всем доверял[255]255
  Ibid. Vol. VII. P. 222-223.


[Закрыть]. Французский король, напротив, был непостоянен, вокруг него часто образовывались всевозможные группировки, которые боролись за власть. При этом любой человек, достигший высот власти, мог легко лишиться благосклонности короля[256]256
  Ibid. Vol. II. P. 182.


[Закрыть].

Качество подаваемого совета зависело от советников, от того, были ли они сами добродетельными или порочными. Достоинство советников у Шатлена, например, зависит от их добродетельности, возраста и происхождения[257]257
  Рассуждения о возрасте как критерии отбора советника часто встречаются в сочинениях средневековых авторов, опиравшихся на античные и библейские традиции. См.: Цатурова С. К. Формирование института государственной службы во Франции. С.332-333.


[Закрыть]. В «Обращении к герцогу Карлу» он пишет, что Бог наказал наследника Соломона, который предпочел совету старых и мудрых (conseil des vieux et des sages) совет молодых (des joveneurs)[258]258
  Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. Р. 296.


[Закрыть]. Происхождение советника играло важную роль в концепции историка[259]259
  Многие средневековые авторы (Филипп де Мезьер и Кристина Пизанская, например) отмечают, что королю надлежит выбирать советников из разных сословий, а не из одного. См.: Цатурова С. К. «Король – чиновник, священная особа или осел на троне?»: представления об обязанностях короля во Франции XIV-XV вв. // Искусство власти. Сборник в честь профессора Н. А. Хачатурян. СПб., 2007. С. 126-127.


[Закрыть]. В этом плане показательно отношение автора к судьбе канцлера Николя Ролена. Он достаточно подробно описывает опалу канцлера[260]260
  Chastellain G. CEuvres. Vol. III. 329-337, 456-459.


[Закрыть] и явно симпатизирует его противникам (Антуану де Круа, маршалу Бургундии Тибо де Нефшателю и близким к ним представителям придворной элиты, в число которых входил и Гийом Фийатр), с удовольствием перечисляя многочисленные жалобы на некогда всесильного государственного деятеля и его родственников. Одной из главных причин падения Ролена, по мнению Шатлена, было то, что он предпочел «мирскую мудрость» истинной (духовной). В отличие от Шатлена Молине представляет нам канцлера как человека, достойного находиться вместе с Цезарем и Филиппом Добрым на небе Благоразумия, демонстрируя тем самым его заслуги именно в земных делах: он был призван на это небо по причине того, что «хорошо управлял общим делом» (par bien regenter la chose publique)[261]261
  Molinet J. Faictz et dictz. Vol. I. P. 47.


[Закрыть]. Несмотря на презрение к выходцам из недворянских слоев населения, Молине не разделяет позицию Шатлена по отношению к канцлеру. Возможно, свою роль сыграли близкие тогда связи первого официального историографа с семьей де Круа, главными противниками Ролена[262]262
  Thiry C. Les Croy face aux indiciaires bourguignons: Georges Chastelain, Jean Molinet // Et c'est la fin pour quoy sommes ensemble. Hommage ä Jean Dufournet. Paris, 1993. T. III. P. 1363-1380.


[Закрыть]. Нелестной оценки удостаивается у Шатлена Ролен Рено, один из советников Карла VII: человек низкого происхождения, преисполненный тщетных побуждений и смутных добродетелей[263]263
  Chastellain G. CEuvres. Vol. III. P. 389.


[Закрыть]. Именно он, а не знатные люди, был направлен к Филиппу Доброму с претензиями короля на герцогство Люксембург, встреченными при бургундском дворе с настороженностью и воспринятыми как недружественный акт со стороны Карла VII. Разумеется, сам посланник характеризует неблагородные намерения короля, в вину которому, как намекает автор, ставится выбор такого человека. Напротив, все приближенные Филиппа Доброго имеют необходимые для советников качества: они мудры, благоразумны, храбры и верны своему господину, что, по словам Оливье де Ла Марша, позволило Бургундскому дому преодолеть раздоры, связанные с конфликтом между герцогом и его единственным наследником[264]264
  La Marche O. de. Mémoires. Vol. I. P. 104.


[Закрыть]. Филипп Добрый полностью им доверяет, чего нельзя сказать о короле Карле VII. Мало того, что он, как пишет Шатлен, по своей природе (de sa propre ancienne nature) был недоверчив[265]265
  Например: Chastellain G. CEuvres. Vol. III. 22, 186, 218.


[Закрыть], страх и подозрительность усиливались с годами. Король умер в результате этих страхов: он боялся быть отравленным, поэтому отказывался принимать пищу[266]266
  Ibid. Vol. IV. P. 369.


[Закрыть]. Страх быть убитым, боязнь своего окружения – всё это рассматривалось как воздаяние за грехи, а также говорило о том, что Карл VII – тиран, ибо только такой правитель живет в постоянном страхе[267]267
  Small G. George Chastelain and the Shaping of Valois Burgundy. P. 180-181.


[Закрыть].

В отношении этой добродетели сын Филиппа Доброго представлен его совершенной противоположностью. Карла Смелого, как никакого другого правителя, упрекают в пренебрежении советом, что, безусловно, указывает на то, что он не был столь благоразумным государем, как его отец, принимавший решение только по совету своих приближенных. «Герцог Филипп совершал всё по совету, а герцог Карл – только по своему решению», – пишет Ф. Вилант[268]268
  Wielant Ph. Recueil des Antiquites de Flandre. P. 54.


[Закрыть]. Даже если он выслушивал всех членов совета, то поступал всё равно по-своему. Де Ла Марш, редко критикующий своего сеньора, позволяет себе намекнуть, что уже в молодости Карл недостаточно прислушивался к советам мудрых и опытных придворных[269]269
  La Marche O. de. Mémoires. Vol. II. P. 277-278.


[Закрыть]. Коммин многократно подчеркивает этот порок Карла Смелого: «Господь настолько лишил его рассудка, что он начал пренебрегать любыми советами, полагаясь только на себя самого»[270]270
  Коммин Ф. de. Мемуары. C. 40.


[Закрыть]. Именно в этом упрекает герцога Шатлен[271]271
  Например: Chastellain G. CEuvres. Vol. V. P. 317, 358.


[Закрыть], в этом же видит конечную причину всех его неудач и Т. Базен[272]272
  Basin Th. Histoire de Louis XI / ed. Ch. Samaran. Paris, 1963-1972. Vol. II. P. 348.


[Закрыть]. Жан Молине очень суров к герцогу в описании поражения при Нанси, в результате которого Карл Смелый погиб и обрек свои земли на разорение и порабощение врагами. Он указывает на недоверие Карла Смелого к своим капитанам во время сражения при Муртене и при Нанси[273]273
  Molinet J. Chronique. Vol. I. P. 154, 164.


[Закрыть].

Критика грубого отношения Карла к своим подданным повсеместно присутствует в бургундских хрониках. Еще в 1468 г. на капитуле ордена Золотого руна рыцари упрекнули Карла в излишне грубом обращении к своим слугам[274]274
  Die Protokolbücher des Ordens vom Goldenen Vlies / hg. S. Dünnebeil. Stuttgart,
  2001-2003. Bd. 2. P. 120.


[Закрыть] – герцог часто называл их предателями[275]275
  Wielant Ph. Recueil des Antiquites de Flandre. P. 55.


[Закрыть].

Однако постоянство Филиппа Доброго и доверие к своим советникам иногда приводило к негативным последствиям для Бургундского государства. Не многие хронисты пишут об этом открыто, но зачастую те или иные намеки позволяют видеть в их словах скрытую критику герцога за слепую веру своим самым близким советникам, каковым был, например, Антуан де Круа. Этот человек и члены его семьи имели огромное влияние при дворе, особенно в последние годы правления Филиппа Доброго. Жак дю Клерк вообще открыто заявляет, что де Круа в это время руководили герцогом[276]276
  Clercq J. du. Mémoires. Vol. III. P. 91.


[Закрыть]. По всей видимости, аррасский мемуарист негативно относился к тому, что та или иная партия придворных имела огромное влияние на герцога, что могло приводить к значительным злоупотреблениям не только при дворе, но и на местах. В своем сочинении он неоднократно обличает власть имущих, которые используют данные им полномочия в корыстных целях[277]277
  О позиции Жака дю Клерка по поводу власти и злоупотреблений см.: Асейнов Р. М. «Милостью Божьей герцог Бургундии»: представления о власти герцога в бургундской политической мысли // Средние века. 2012. Вып. 73 (1-2). С. 32-33, а также в настоящем издании.


[Закрыть]. Оливье де Ла Марш облек свою критику в более замысловатую форму. Во введении к «Мемуарам»[278]278
  Напомним, что эта часть была написана последней – уже в 1490-е гг.


[Закрыть] автор дает достаточно интересную трактовку заключения Аррасского мира 1435 г. Излагая основные вехи правления Филиппа Доброго, он упоминает этот договор и предшествующие ему события. Мемуарист пишет, что герцог, будучи вассалом короля, вел против него войну, причиной которой было убийство Жана Бесстрашного приближенными дофина Карла[279]279
  La Marche О. de. Mémoires. Vol. I. P. 89.


[Закрыть]. Дойдя до эпизода подписания мира, де Ла Марш следующим образом описал принятие герцогом решения сделать это (причем интерес, как кажется, вызывает само построение фразы и ее буквальный перевод): «…он <герцог. – Р. А.> легко слегкомысленно? – Р. А.> позволил себе посоветовать заключить мир, как тот, кто по своей природе был настоящим и добрым французом»[280]280
  Ibid. Vol. I. P. 98-99.


[Закрыть]. Для нас важна не столько констатация того, что Филипп Добрый был истинным французом (что следует почти из всех бургундских хроник), сколько то, что герцог, как видно из слов де Ла Марша, легко, или даже легкомысленно, поддался на советы заключить мир с королем. Хорошо известно, кто стоял за этими советами и за Аррасским миром: в первую очередь, Антуан де Круа и канцлер Николя Ролен, которые, как и многие другие члены бургундской делегации, были подкуплены французским королем Карлом VII[281]281
  Vaughan R. Philip the Good. P. 126.


[Закрыть]. Благодаря усилиям Антуана де Круа осуществилось затем и желание Людовика XI выкупить города на Сомме, перешедшие к герцогу Бургундскому в 1435 г. Возможно, приведенная фраза демонстрирует осознание автором ошибочности франко-бургундского сближения, ведь даже исследователи отмечают это, указывая на нежелание французской стороны выполнять условия договора[282]282
  Ibid. P. 107, 120.


[Закрыть], а с другой стороны, это показывает попытку возложить всю ответственность за этот опрометчивый поступок на советников, а не на герцога напрямую. Такое утверждение подкрепляется тем, что Оливье де Ла Марш на протяжении всей своей службы при бургундском дворе убедился, что слепо верить всем договоренностям с французским королем нельзя[283]283
  La Marche О. de. Mémoires. Vol. III. P. 34.


[Закрыть]. Следует также принимать во внимание то, что данный пассаж мог быть направлен и против клана де Круа, ведь автор «Мемуаров» занимал сторону Карла де Шароле во время его конфликта с членами этого семейства. Подобная трактовка договора в принципе продолжает размышления автора в первой книге его сочинения, написанной в начале 1470-х гг. В ней примирение герцога с королем выглядит непонятным, так как, по мнению де Да Марша, Карл VII располагал в это время достаточной армией для ведения войны, а Филипп Добрый вполне успешно вел внешнюю политику, расширяя границы своих владений, т. е., на первый взгляд, никаких важных причин для внезапного заключения мира не было. Автор видит те выгоды, которые получает от мира с герцогом Бургундским Карл VII: ему теперь не надо, например, вести одновременно войну на два фронта (против англичан и против бургундцев), оплачивать огромное число иностранных наемников. Что же касается Филиппа Доброго, то де Да Марш среди причин, склонивших герцога к заключению договора, упоминает лишь о его французском происхождении, преданности французской монархии, даже несмотря на нанесенные ему оскорбления[284]284
  Ibid. Vol. I. P. 238-240.


[Закрыть]. Обращает на себя внимание тот факт, что де Да Марш не находит какого-либо рационального объяснения поступку Филиппа Доброго (как он делает это в других случаях), в то время как мотивация Карла VII выглядит более или менее убедительной. Никакого другого объяснения, кроме того, что герцог был французским принцем и следовал заповедям Бога, он не приводит. Возникает справедливый вопрос: знал ли Оливье де Да Марш реальные причины, побудившие герцога заключить мир с королем, или его представления об этом ограничивались столь наивными рассуждениями? Разумеется, ответить однозначно невозможно. На момент заключения мира он, конечно, не мог быть осведомлен об этом. Однако по прошествии времени автор наверняка размышлял об этом событии и его последствиях. Учитывая весь его дипломатический опыт, можно предположить, что знал он намного больше, чем сообщил читателю. Это убеждение базируется на прочтении всего текста «Мемуаров», ибо их основной чертой является скупость в изложении сюжетов, касавшихся политики. Будучи чрезвычайно близким Карлу Смелому человеком (он был капитаном охраны герцога), де Да Марш не мог не знать всех тонкостей политики и переговоров. Однако информация об этом очень скупа. Поэтому справедливо, на наш взгляд, утверждать, что автор просто не хотел заострять внимание на целях, которые преследовал Филипп Добрый. Каковы они были, известно. Здесь стоит отметить не только желание принести мир своим подданным и подданным короля, но также стремление занять в иерархии королевства место, достойное первого пэра, т. е., по сути, вернуться к ситуации 1419 г., ко времени, предшествовавшему убийству Жана Бесстрашного, когда именно герцог Бургундский располагал огромным влиянием на короля. То, что эти надежды не оправдались, обусловило в конечном счете негативное отношение де Ла Марша к заключению самого Аррасского мира.