Текст книги "При дворе герцогов Бургундских. История, политика, культура XV века"

Ренат Асейнов
При дворе герцогов Бургундских. История, политика, культура XV века

Институт всеобщей истории Российской Академии наук Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова

Подготовлено к печати и издано по решению Ученого совета Университета Дмитрия Пожарского

Рецензенты:

кандидат исторических наук А. А. Майзлиш,

кандидат исторических наук Е. И. Носова

В оформлении переплета использована миниатюра из «Деяний Александра» Васко ле Лусены (BNF. Ms.fr. 22547, f. 1)

Страна «Великих герцогов Запада» и ее исследователь

Перед вами – первая отечественная книга по истории Бургундии. «Etudes bourguignonnes», «бургундские исследования» – чрезвычайно активно развивающаяся в последнее время область исторической науки. Во многих странах, считающих историю владений герцогов Бургундских своим национальным прошлым, – Франции, Бельгии, Нидерландах – издаются сотни книг и статей, проводятся конференции, организуются сообщества и специализированные издания[1]1
  Например, периодическое издание «Публикации Европейского центра бургундских исследований (XIV-XV вв.)» («Publications du Centre Europeen d'Etudes Bourguignonnes (XIV^e-XVI^e siecles)», Бельгия).


[Закрыть]. Не отстают от них и соседние регионы. В отечественной же науке – как части науки мировой – исследование Бургундии до недавнего времени не получало должного освещения, выпадая из передовых течений современной историографии.

Что представляла собой Бургундия – позднесредневековое государство герцогов из династии Валуа? Высокая культура, пышный церемониал и блестящие перспективы, но всё это, так или иначе, сводится к понятию «двор» в самом широком его смысле. Именно здесь заседал Совет (где бы территориально это ни происходило), отсюда рассылались письма, велись переговоры, плелись интриги и заговоры. Здесь составлялись хроники, переписывались и иллюминировались рукописи, собирались библиотеки, писались портреты, устраивались празднества. Двор состоял из людей, окружавших герцогов, – аристократов и парвеню, властвующих и подчиненных.

В нашей стране изучение дворянства, аристократии – а именно с ними обычно ассоциировался двор – было долгое время закрыто по идеологическим причинам. То же можно сказать и о Франции. Уже по своим мотивам двор не был среди интересов лидеров исторического фронта – в частности, школы «Анналов». Однако в последние десятилетия ситуация кардинально изменилась, и «придворные исследования» – всё, что связано с персоной правителя и его окружением, – стали чрезвычайно востребованы во всей мировой историографии. А история герцогской Бургундии всегда была среди самых популярных тем – в том числе и по причине неплохой сохранности Источниковой базы.

Книгу по истории позднесредневековой Бургундии ждали у нас давно. Но, к сожалению, ее автор – Ренат Асейнов – уже никогда ее не увидит. Мы не знаем, был ли у него замысел создать именно такую книгу. Одобрил бы он эту инициативу? Но его коллеги были солидарны в одном: такая книга должна быть непременно[2]2
  Я благодарю всех, чьи советы и суждения помогли выходу этой книги.


[Закрыть]. Не только как память о ее авторе, но и для популяризации бургундских исследований в нашей стране.

Ренат Меулетович Асейнов закончил кафедру истории Средних веков исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. В 2008 г. он защитил кандидатскую диссертацию, темой которой была историческая и общественно-политическая мысль в Бургундии XV в. Работая редактором в «Большой Российской энциклопедии», он продолжал активно участвовать в научных конференциях, делать доклады, писать статьи. Кроме крупных научных работ по истории Бургундии, им было написано множество энциклопедических статей.

Ренат Асейнов – медиевист, специалист по истории владений герцогов Бургундских, талантливый ученый с большим будущим ушел от нас в неполных 33 года. Он успел сделать много. Но сколько еще он не сделает! Специализироваться по истории Бургундии сложно. Нужно разбираться в обширной литературе, написанной на самых разных языках: французском, немецком, нидерландском, английском, не говоря уже о языках документов эпохи, в первую очередь – среднефранцузском и латыни. Ренат Асейнов прекрасно знал источники и литературу, а исследований по истории Бургундии написано, наверное, не меньше, чем по истории королевской Франции этого периода. Таких специалистов в нашей стране единицы. Он писал не только интересные и глубокие по анализу, но и прекрасные по грамотности и стилю статьи, доступные пониманию широкой публики.

Не могут не обратить на себя внимание особая скрупулезность Рената Асейнова при работе с источниками, углубленное рассмотрение и обоснование всех возможных гипотез и версий событий, осторожное высказывание собственного мнения по тому или иному вопросу (ведь мы не можем знать, «как было на самом деле») – лучшие качества, которые должны быть у историка.

В настоящем томе собраны все основные крупные работы ученого[3]3
  Тексты двух публикуемых статей: «Отношения Бургундии и Гелдерна в 60-70-е гг. XV в. в освещении бургундских хронистов» и «От бургундского двора ко двору короля Франции: Филипп По, сеньор де Ла Рош» – автор оставил в виде тщательно подготовленных докладов, включающих сноски, что существенно облегчило работу редактора и еще раз показало основательность и ответственность Р. М. Асейнова при подходе к научной работе.


[Закрыть]. Тексты претерпели минимальную редакторскую правку, поскольку возможность вносить изменения в текст автора, который уже не может вам возразить, чрезвычайно сложно. Отсюда некоторые повторы, но исключить их – значило бы нарушить единство авторского замысла и цельность той или иной конкретной работы. Надеемся, это не утомит заинтересованных читателей, а книга, хотя и собранная из отдельных статей, будет иметь право называться монографией.

Из-за большого объема книги идея опубликовать всё научное наследие Рената Асейнова, к сожалению, не смогла осуществиться. По той же причине пришлось отказаться от личного и мемориального разделов, предложенных его друзьями и коллегами. Не вошла в собрание трудов и диссертация Рената Меулетовича на соискание ученой степени кандидата исторических наук, материалы которой в той или иной степени нашли отражение в статьях. В то же время книга содержит четыре неопубликованные статьи, которые по разным причинам не увидели свет при его жизни.

Все работы Р.М. Асейнова распределены по рубрикам, однако это объединение весьма условно, поскольку статьи чрезвычайно богаты материалом и авторскими рефлексиями. Представлялось важным показать развитие ученого за те меньше чем десять лет, что дала ему судьба, как формировались и видоизменялись его интересы, как из одной исследовательской проблемы или ракурса рождались новые пути и гипотезы. Хочется верить, что с уходом Рената Асейнова интерес к бургундским исследованиям не затихнет в отечественной историографии. Мы надеемся, что эта книга послужит не только сохранению памяти о талантливом ученом, но и будет способствовать активному развитию направления исторической науки, которому он посвятил свою жизнь.

Ю. П. Крылова

Институт всеобщей истории

Российской академии наук

Научное творчество Р. М. Асейнова (19.09.1982 – 22.04.2015) в контексте отечественной медиевистики

Публикация сборника научных работ Р. М. Асейнова весьма многозначна по своему целеполаганию, отразив в исходном импульсе реакцию научного сообщества на трагический по своей внезапности и быстроте ранний уход из жизни молодого, полного творческих сил и замыслов ученого и обаятельного человека, – но главным образом желание коллег показать неординарность научного вклада по качеству и сумме результатов его исследований в отечественной медиевистике.

Относительно недолгий путь научного взросления и зрелости Р. М. Асейнова (он стал выпускником исторического факультета МГУ в 2004 г.) являл собой удивительную гармонию нравственного облика молодого человека и характера творчества молодого ученого.

Особенностью его поведения в жизни и науке были серьезность и продуманность в выборе решений – будь то в сфере жизненно важных проблем (в выборе учебного заведения – только МГУ; факультета – исторического; специализации – кафедра истории Средних веков; страны – Франция, ее регион Бургундия), будь то в реализации исследовательского анализа и в целом – в освоении специальности.

Ему была свойственна редкая в молодом возрасте деликатность и застенчивость в манере поведения; естественное в любом возрасте для ученого желание внимания и признания его творчества отличало отсутствие карьерной озабоченности и в целом – неспособность к суете в этой сфере жизненных проблем. Для относительно близко знавших его людей – очевидными были его нежное отношение к семье, ее старшему поколению, любовь к природе и миру ее живых существ.

Наконец, его очевидная, еще на этапе студенческой жизни, целеустремленность в учебе и затем в научной работе объясняет тот внушительный объем сделанного им в науке за очень короткий промежуток времени, который прошел с момента успешной защиты дипломного сочинения (на тему: «Оливье де ла Марш: политик и историк») и получения рекомендации в аспирантуру в 2004 г., затем – защиты кандидатской диссертации («Историческая и общественно-политическая мысль в Бургундии XV в.») и получения ученой степени кандидата исторических наук уже в 2008 г.

В рамках собственно научной исследовательской продукции, кроме текста диссертации, – им было опубликовано 17 статей. К ним можно присоединить четыре статьи в рукописном варианте, практически готовые к публикации, – они помещены в сборнике в разделе неопубликованных материалов.

В списке опубликованных материалов составитель назвал еще более 50 небольших статей в энциклопедических изданиях: Большой Российской, Православной, Российской Исторической энциклопедиях, энциклопедии «Культура Возрождения».

Свойственное Р. М. Асейнову чувство ответственности, соблюдение им высокого научного уровня исследования, доброжелательное отношение к людям – всё это предопределило его успех в работе редактора и затем руководителя отделов в редакциях. Хотя главным объектом внимания и усилий оставались для него научные интересы. Их результаты целесообразно и оправданно рассматривать в контексте развития отечественной медиевистики, которое самым очевидным образом влияло на последовательность появления новых сюжетов в качестве объекта познания или новаций в исследовательской манере Р. М. Асейнова.

Процесс образования и «взрослость» молодого специалиста пришлись на тот этап, когда к началу XXI столетия определились с очевидной убедительностью результаты процесса обновления историка и в его подходах к анализу, и в экспериментальном пространстве исторической науки. Политическое направление, бывшее в течение XX столетия на положении объекта «вторичного значения», – очевидно, по «принципу маятника», свойственного процессу развития исторического познания, оказалось в ряду лидеров процесса обновления, наряду с направлением культурной и духовной истории Средневековья. Деятельность научной группы «Власть и Общество», созданной на кафедре истории Средних веков исторического факультета МГУ в начале 1990-х гг., создавала дополнительные стимулы и возможности для научной работы Р. М. Асейнова, который выбрал политическую средневековую историю в качестве основного объекта исследований для себя уже в начале процесса его специализации на кафедре.

Первый опыт этого выбора был реализован в новом контексте изучения политической истории – направлении культурно-исторической антропологии с исключительным вниманием к проблеме личности и сознания в истории. Объектом исследования в дипломном сочинении Р. М. Асейнова стало творчество хрониста Оливье де Да Марша – «officier», то есть функционера аппарата управления при дворе герцогов Бургундии – человека, способного к осмыслению политического устройства и организации военных сил в Западной Европе XIV-XV вв., оставившего убедительные письменные свидетельства этих способностей – хроники, политические трактаты, литературные произведения…

Выбор Бургундии в качестве объекта изучения способствовал, благодаря работам Р. М. Асейнова, не только воскрешению интереса к этому региону Франции, давно забытому в отечественной медиевистике, – но расширению и углублению проблематики в познании политических форм развития благодаря специфике политической судьбы Бургундии.

Являясь частью королевского домена и находясь во владении членов королевской семьи, она – в условиях в целом успешного процесса централизации Франции, несмотря на испытания Столетней войны, – попыталась усилиями герцогов Бургундских добиться отделения от Франции и стать самостоятельным государством с решающим влиянием в западноевропейском регионе. Парадоксальность планов герцогов Бургундии делала очевидной ее природа принципата, которая продолжала оставаться своеобразной реминисценцией патримониального политического устройства эпохи крайнего полицентризма раннего Средневековья.

Прошлое Бургундии побудило Р. М. Асейнова погрузиться в изучение политико-государственной и институциональной средневековой истории, и прежде всего – в актуальную сегодня проблему трансформации патримониальных образований, характеризуемых системой личностных связей в социальных отношениях, частной природой верховной власти (король – только первый среди равных) и дисперсией политической власти в публично-правовое государство (Etat moderne).

Этот поворот в исследованиях Р. М. Асейнова получил отражение в изучении им социальной эволюции дворянства и бюргерства, в оценках расстановки социальных сил и политической ориентации герцогов Бургундии на союз с заметно теряющим значимость в XV в. дворянством. Разработки подобного характера, а также исследование Р. М. Асейновым проблемы формирования этнической общности в весьма гетерогенной по территории и местной специфике этого политического образования, – должны были исследовать мотивацию крушения политических планов Бургундии в ее борьбе с набирающим силу процессом превращения Франции в публично-правовое государство.

Новые сюжеты в работе Р. М. Асейнова не купировали его интереса к исходной теме творчества – проблеме исторического и политического сознания. Наоборот – он расширяет круг авторов сочинений, могущих представить подобную возможность: Ж. Молине, Ж. Шатлен, Васко да Лусен и др. В работе с историческим и политическим материалом он добавляет дидактическую литературу.

Наконец – успешно соединяя вкус к тщательному анализу фактов с поисками смысла событий и рефлексией, он пробует силы в жанре социологических исследований.

Показателем этих попыток стали его исследования феномена власти и властвования, прежде всего в контексте имагологии – образа монарха, вновь потребовавшие от автора обращения к изучению политической истории в параметрах культуры и сознания.

Любопытный вариант в решении этой новой проблемы Р. М. Асейновым отразил анализ прозвищ носителей власти.

Наконец, его нежелание останавливаться в процессе совершенствования специализации демонстрировала еще одна высота, к преодолению которой он приступил, – работа с неопубликованными архивными материалами, потребовавшая практического знания палеографии.

Многозначность, разнообразие и актуальность научного наследства Р. М. Асейнова, органическая тесная связанность с процессом развития мирового и отечественного исторического знания, наконец, уровень и новизна научной аргументации могут обеспечить его востребованность, которая станет лучшим средством сохранения памяти об их авторе.

Н. А. Хачатурян,

профессор, д. и. н.,

кафедра истории Средних веков,

исторический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова

Часть I
«Милостью Божьей герцог Бургундии…»

Образ государя в «Обращении к герцогу Карлу» Ж. Шатлена[4]4
  Опубликовано в сб.: Власть, общество, индивид в средневековой Европе / под. ред. Н. А. Хачатурян, О. С. Воскобойникова. М., 2008. С. 398-422.


[Закрыть]

Двадцатый век, характеризовавшийся заметными успехами социологии и структурализма, привнес значительные изменения в исторический дискурс в области политической истории. Одним из важнейших новшеств стал интерес исследователей к изучению феномена власти и властвования, зародившийся под влиянием работ М. Вебера, Ж. Эллюля, Н. Элиаса и М. Фуко, в которых основное внимание уделялось социологическому анализу условий, средств и принципов осуществления власти[5]5
  Хачатурян Н.А. Запретный плод… или Новая жизнь монаршего двора в отечественной медиевистике // Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель, среда / под ред. Н.А. Хачатурян. M.-СПб., 2001. С. 9-12. См. также вводные главы Н.А. Хачатурян к следующим коллективным монографиям: Королевский двор в политической культуре средневековой Европы / отв. ред. Н. А. Хачатурян. М., 2004; Священное тело короля: ритуалы и мифология власти / отв. ред. Н. А. Хачатурян. М., 2006.


[Закрыть]. Важным моментом стало усиление внимания к сфере духовной жизни, в том числе к изучению общественно-политической мысли, частью которой являлась и политическая пропаганда. В истории идей уже больше не видят «только абстракции без реального значения»[6]6
  Guenée B. L'histoire de l'etat en France à la fin du Moyen Age vue par les historiens frangais depuis cent ans // Revue historique. T. 232. 1964. P. 346-347.


[Закрыть], но признают влияние, оказываемое на сознание людей политической и социальной действительностью.

Одной из главных тем в политической мысли позднего Средневековья являются рассуждения о персоне правителя. Отнюдь не удивительно, ибо именно монархический принцип управления преобладал в средневековой Европе как на уровне центральной власти, так и местного суверенитета[7]7
  Хачатурян H. А. Современная историография о проблеме королевской власти в средневековом обществе // Средние века. Вып. 58. М., 1995. С. 144.


[Закрыть]. Во Франции усилению внимания к этому вопросу во многом способствовали Столетняя война и острый внутриполитический кризис, вызванный болезнью короля и борьбой за власть арманьяков и бургиньонов. По всеобщему убеждению, от государя в конечном итоге зависело, сможет ли королевство преодолеть все тяготы и разорения войны и междоусобных распрей. Следовательно, фигура короля и его личные качества и способности стали преобладающей темой в политических концепциях в позднесредневековой Франции.

Понимание того, что для хорошего управления страной и обеспечения мира и счастья подданных государь должен быть совершенным, образованным и обладающим всеми добродетелями, вызвало к жизни жанр наставлений – «зерцал государя». Они появились впервые еще в IX в. и определяли качества, необходимые для правителя. Причем почти во всех произведениях перед читателем предстает практически один и тот же идеальный образ, воспроизводимый как докторами университетов, так и поэтами и писателями. Все они рисуют нереальный, далекий от действительности портрет государя благочестивого, смиренного, мудрого, благоразумного, смелого, справедливого и щедрого[8]8
  Krynen J. Ideal du prince et pouvoir royal en France à la fin du Moyen Age (1380-1440). Paris, 1981. P. 71, 54.


[Закрыть]. Это было обусловлено главным образом характерным для средневекового человека этическим сознанием, основанным на христианской морали[9]9
  Малинин Ю. П. Общественно-политическая мысль позднесредневековой Франции XIV-XV вв. СПб., 2000. С. 155.


[Закрыть]. Однако, несмотря на традиционность образа, создаваемого на страницах этих сочинений, «зерцала» не лишены определенных специфических черт, диктуемых прежде всего конкретно-исторической действительностью. Одним из первых, кто обратил внимание на невозможность рассмотрения образа государя вне того политического общества, которое его окружает, был Иоанн Солсберийский[10]10
  Krynen J. L'empire du roi. Idees et croyances politiques en France XIII—XV siede. Paris, 1993. P. 169.


[Закрыть]. После него практически все наставления государям проникнуты рассуждениями о социальной и политической действительности.

Бургундские историки, представители политического образования, правители которого желали превратить его в самостоятельное государство, также не проходят мимо вопроса о том, каким должен быть государь. В своих сочинениях О. де Да Марш, Ж. Шатлен, Ж. Молине и другие авторы так или иначе затрагивают эту проблему, не упуская возможности указать читателям на добродетели и пороки различных европейских правителей. В данной работе нам хотелось бы рассмотреть произведение официального историографа Бургундского дома Жоржа Шатлена, адресованное Карлу Смелому, в котором автор постарался донести до герцога свои размышления об идеальном государе, каким, по его мнению, должен стать новый герцог Бургундский.

Жорж Шатлен принадлежит к тому направлению во французской литературе второй половины XV – первой четверти XVI в., представители которого получили название «Великих Риториков» («Grands Rheto-riqueurs»). Творя в период между Франсуа Вийоном и Пьером Ронсаром, они до конца XX в. не считались достойными исследования, ибо в их сочинениях видели лишь признаки декаданса. Однако Шатлен, в отличие от многих из своих собратьев по этому литературному направлению, отнюдь не находился всё это время в забвении, но вызывал интерес прежде всего как историк, а не поэт. Именно хрониста видят в нём, начиная с XVII века[11]11
  Doudet E. Poetique de George Chastelain (1415-1475). Un cristal mucie en un coffre. Paris, 2005. P. 12-19.


[Закрыть], причем хрониста т. н. «бургундской школы». Этим условным термином объединяются историки герцогов Бургундских, сочинения которых направлены в основном на прославление своих сеньоров-герцогов и оправдание их политики противостояния французским королям.

«Самый знаменитый из всех историографов», – так отзывается о нём его современник Оливье де Да Марш, добавляя, что в отличие от него самого, составляющего «Мемуары» на основе лично увиденного, Шатлен, сидя в своей комнате, занят сбором и тщательным изучением всех донесений, мнений участников событий, поступающих к нему отовсюду[12]12
  La Marche O. de. Mémoires / ed. H. Beaune et J. d'Arbaumont. Paris, 1883-1888. Vol. I. P. 184.


[Закрыть]. Де Да Марш, безусловно, прав, ибо статус официального историографа подразумевал такую работу. Резиденция Шатлена располагалась в Валансьене, куда так же, как и в другие региональные центры принципата, стекались копии распоряжений и приказов герцогов, а также копии международных договоров[13]13
  Small G. Georges Chastelain a Valenciennes // Valentiana. № 4. 1989. P. 28-30.


[Закрыть]. Использовал он и данные из Палаты счетов в Лилле[14]14
  Small G. Georges Chastelain and the Shaping of Valois Burgundy. Political and Historical Culture at the Fifteenth Century. Woodbridge, 1997. P. 138-139.


[Закрыть]. Любопытно, что другие бургундские хронисты, принимаясь за свои сочинения, указывают о намерении описать события, свидетелями которых они были, для того чтобы Шатлен мог ими воспользоваться в составлении своей истории[15]15
  Например: La Marche O. de. Mémoires. Vol. I. P. 185; Le Fevre de Saint-Remy J. Chronique / ed. F. Morand. Paris, 1876-1881. Vol. I. P. 2. Возможно, и Ж. де Энен преследовал похожую цель: Neve de Roden А.-С. de. Les Mémoires de Jean de Haynin: des memoires, un livre // «A l'heure encore de mon escrire». Aspects de la litterature de Bourgogne sous Philippe le Bon et Charles le Temeraire. Louvain-Ia-Neuve, 1997. P. 46-47.


[Закрыть]. Немаловажную роль в информировании историка играли его личные контакты и дружба с некоторыми придворными (сеньором де Тернан, Филиппом По, Филиппом де Круа и др.). Так, перед нами предстает образ, подобный тому, каким его нарисовал де Ла Марш. Кроме того, такая трудоемкая работа предполагала наличие целого штата помощников. Прямых указаний на его существование, однако, нет. Но можно, по крайней мере, утверждать, что один помощник точно был. Это Жан Молине, будущий преемник Шатлена[16]16
  Molinet J. Chroniques / ed. G. Doutrepont et 0. Jodogne. Bruxelles, 1935-1937. Vol. II. P. 594. См. о нём: DevauxJ. Jean Molinet. Indiciaire bourguignon. Paris, 1996.


[Закрыть].

Как и для многих других хронистов, написание истории не было основным занятием Шатлена. Долгое время он и не помышлял об этом, с головой окунувшись в придворную жизнь.

Жорж Шатлен родился в 1415 г.[17]17
  Подробнее о жизни Шатлена см.: Notice sur la vie et les ouvrages de Georges Chastellain // Chastellain G. CEuvres / ed. J. Kervyn de Lettenhove. Bruxelles, 1863-1866. Vol. I; Urwin K. Georges Chastelain. La vie, les oeuvres. Paris, 1937; Hommel L. Chastellain. Bruxelles, 1945; Histoire illustree des lettres franchises de Belgique. Bruxelles, 1958. P. 112-113. Более новые данные о жизни историка приведены в монографии британского исследователя Г. Смолла: Small G. Georges Chastelain and the Shaping of Valois Burgundy.


[Закрыть], возможно, в графстве Алост, как он сам утверждает на страницах своей хроники. По матери он принадлежал к знатной фламандской семье Мамин, а по отцу происходил из среды богатого бюргерства Гента, что, однако, не помешало ему влиться в ряды бургундской знати, разделять ее настроения и предубеждения. Отчасти этому способствовала позиция цеха перевозчиков, к которому принадлежала семья Шатлена: во всех конфликтах Гента с герцогами Бургундскими его члены были лояльны по отношению к власти. Важной вехой в жизни будущего историографа была его учеба в университете Лувена, где он изучал грамматику и риторику, возможно, под руководством Антуана Анерона.

Последний считается одной из ключевых фигур в распространении гуманистических идей в Нидерландах[18]18
  Ijsewin J. The Coming of Humanism to the Low Countries // Itinerarium Italicum. The Profile of the Italian Renaissance in the Mirror of its European Transformations. Leiden, 1975. P. 218-219.


[Закрыть]. Кроме того, именно он вскоре станет наставником графа Шароле – сына Филиппа Доброго. После окончания университета Шатлен участвует в военных кампаниях герцога Бургундского. Однако его военный опыт ограничивается более коротким периодом времени, чем автор показывает в своих сочинениях. Он возвращается в Гент, где пытается наладить торговую деятельность, но терпит крах в 1440 г. После Аррасского мира Шатлен направляется ко двору Карла VII. Находясь в окружении советника короля Пьера де Брезе, он участвует в посольствах к Филиппу Доброму. Возвратившись в 1444 г. во Фландрию, Шатлен переходит на службу к герцогу Бургундскому, который поручает ему различные дипломатические миссии.

Сам факт определенной фальсификации своей биографии чрезвычайно интересен и указывает на неудовлетворенность Шатлена его социальным положением[19]19
  Chastellain G. CEuvres. Vol. VI. P. 417.


[Закрыть]. Стремление придать больший вес своим военным приключениям заставляет автора на протяжении всей жизни сохранить прозвище «отважный» (l’Adventurier[20]20
  Наш перевод достаточно условен, т. к. сам термин «adventurier» означал в позднее Средневековье особый вид войны, целью которой являлось получение «добычи», выкупа. Contomine Ph. Les compagnies d'aventure en France pendant la Guerre de Cent Ans // La France aux XIV et XV siecles. Hommes, mentalites, guerre et paix. London, 1981. P. 366.


[Закрыть]), что в какой-то мере сближало его с рыцарями, одним из которых он мечтал стать[21]21
  Doudet E. Poetique de George Chastelain. P. 67-68.


[Закрыть]. Его желание осуществится в 1473 г., когда Карл Смелый, высоко оценивая заслуги Шатлена перед Бургундским домом, произведет историка в рыцари.

25 июня 1455 г. Шатлен становится официальным историографом герцога Бургундского. Ему определяется жалование в 36 су в день (657 ливров в год) – сумма, равная той, которую платили советникам герцога и камергерам, – и резиденция в Валансьене для того, чтобы он описал в форме хроники события, достойные памяти, как уже свершившиеся, так и те, что произойдут в будущем. С этого момента и вплоть до его смерти в 1475 г. Шатлен работает над своей хроникой, начав ее с 1419 г., т. е. с убийства Жана Бесстрашного, и прервавшись на описании осады Нейса (1474-1475).

«Обращение к герцогу Карлу»[22]22
  Chastellain G. Advertisement au due Charles soubs fiction de son propre entendement parlant ä luy-mesme // Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. P. 285-333.


[Закрыть] написано Шатленом в самом начале правления Карла Смелого и преподнесено ему в июле 1467 г. Для этого произведения автор избрал свою излюбленную форму – видение. Находясь в глубокой печали и скорби по поводу смерти Филиппа Доброго, Шатлен видит странную картину: он оказывается в комнате, где на скамье сидит новый герцог Карл, одетый в траурные одеяния и погруженный в раздумья. Внезапно комната стала наполняться различными персонажами, мужчинами и женщинами, олицетворявшими те качества, которые должны быть присущи, по мнению автора, государю. Шатлен прибег к распространенному в среде «Великих Риториков» приему – использованию в сочинениях аллегории, в данном случае персонификации. Он не был в этом новатором. Известная еще со времен античности, аллегория получает новый импульс в эпоху Средневековья («Роман о Розе» – наиболее показательный пример). В творчестве же «Великих Риториков» аллегория занимает особое место, отражая их большую склонность к теоретической рефлексии, нежели к анализу конкретного феномена[23]23
  Doudet Е. Poetique de George Chastelain. P. 626.


[Закрыть]. Однако Шатлен не злоупотребляет аллегорией на страницах хроники, в отличие от своего преемника Ж. Молине. Он использует ее для выражения собственной позиции по той или иной проблеме чаще в отдельных от хроники произведениях. Причем этот троп появляется в них в самые критические моменты, как политические, так и связанные с фабулой его сочинений[24]24
  Ibid. P. 658.


[Закрыть]. В случае с «Обращением» это, безусловно, первый вариант, ибо смена правителя могла повлечь за собой определенные негативные последствия. И Шатлен стал свидетелем таковых. Речь идет в первую очередь о событиях в Генте сразу же после торжественного въезда нового герцога в город в июне 1467 г. Гентцы в очередной раз подняли восстание с целью вернуть свои привилегии, отмененные Филиппом Добрым после их разгрома при Гавре в 1453 г. Карлу Смелому пришлось спешно покинуть Гент, но расправа с горожанами не заставила себя ждать. Уже в июле 1467 г. послы города, испуганные примером Льежа, прибыли к герцогу с просьбой о прощении. Именно в это время Шатлен решил преподнести Карлу свой труд, во многом призванный смягчить гнев государя.

Первыми к герцогу подходят два персонажа – юноша и дама. Юноша обращается к Карлу Смелому со словами, из которых следует, что он – Разум (Clair Entendement) и его цель – представить герцогу остальных. Дама, преклонившая перед герцогом колени и держащая в руке зеркало – это Знание самого себя (Congnoissance de toy-mesme). Зеркало в ее руках отнюдь не случайно. С одной стороны, оно указывает на жанр сочинения, а с другой, символизирует необходимость для нового герцога задуматься над тем, кто он есть, кто его предки, кем он желает стать в будущем. Иначе говоря, эта дама призвана напомнить Карлу Смелому историю его предков – трех герцогов Бургундских из династии Валуа, которые благодаря своим личным качествам и умелой политике оставили ему в наследство огромные владения. Сохранить их является одной из его первостепенных задач.

Безусловно, все трое – блистательные государи. Их добродетели помогли им достичь всеобщей любви и уважения. Филипп Храбрый, прадед Карла Смелого, по всеобщему признанию получил титул «доброго герцога», ибо был не только добрым, но прославился своей рассудительностью, честью и стремлением к общему благу. Именно Филипп Храбрый, по заверению Шатлена, «держал на своих плечах трон Франции, чьим столпом он был»[25]25
  Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. Р. 290-291.


[Закрыть]. Действительно, этот герцог занимал особое положение при дворе, особенно в период малолетства Карла VI и в моменты обострения его болезни. Ловко отстранив от власти братьев, он столкнулся с противодействием своей политике только на склоне лет, когда возросло влияние брата короля Людовика Орлеанского. Хотя противоречия между ними не переросли в открытое вооруженное столкновение, они всё же заложили основу для дальнейшего усугубления конфликта, которое произойдет при следующем герцоге Бургундском. Филипп Храбрый представлен исполненным добродетелями не только в бургундской литературе. Причиной этому послужили, видимо, последующие события – борьба бургиньонов и арманьяков, возобновление войны с Англией, возраставшее бремя налогов – всё это заставляло, несмотря даже на его определенные злоупотребления, видеть в этом герцоге гаранта былой стабильности в королевстве.

Ему наследовал Жан Бесстрашный. Он всё время сражался с врагами, заставляя считаться с собой и французов, и англичан, которых удерживал в повиновении «хлыстом» (soubs sa verge). Любопытно, что в отличие от своего отца, исполненного всеми добродетелями[26]26
  Ibid. Р. 290.


[Закрыть], Жан Бесстрашный не заслуживает в описании Шатлена подобной идеализации. Более того, автор указывает, что у него были пороки, хотя и немного[27]27
  Ibid. Р. 291.


[Закрыть]. Причина этого кроется, видимо, в убийстве герцога Орлеанского, заказанном Бургундским герцогом. С одной стороны, Шатлен, будучи официальным историографом Бургундского дома, не может открыто осудить его. С другой же, стремясь во всём быть беспристрастным, не желает удостоить этого герцога той похвалы, которая выходит из-под его пера в случае с Филиппом Храбрым или Филиппом Добрым. Отсюда этот штрих к портрету Жана Бесстрашного, хотя об убийстве герцога Орлеанского не сказано ни слова. Зато первая глава его хроники целиком посвящена данному событию. И здесь-то Шатлен пишет, что, действительно, герцог Бургундский заказал убийство своего соперника, но, во-первых, сразу же раскаялся в содеянном против Бога и против своей «крови и чести» (propre sang et honneur), а, во-вторых, герцог Орлеанский секретно уже замышлял покушение на самого Жана Бесстрашного[28]28
  Chostelloin G. СЕ uv res. Vol. I. Р. 16.


[Закрыть]. То есть доводы Шатлена в защиту герцога Бургундского лежат в несколько иной плоскости, чем оправдание его поступка теологом Жаном Пти, указывавшим на возможность убийства тирана – герцога Орлеанского[29]29
  Малинин Ю. П. Общественно-политическая мысль. С. 167.


[Закрыть]. Причины, побудившие Жана Бесстрашного на этот поступок, Шатлен видит, скорее, в психологии герцога: он легко поддался эмоциям, не смог контролировать себя. Гибель самого герцога, воспринятая многими современниками как возмездие, побуждает автора к размышлениям о вмешательстве божественного провидения в жизнь людей. Шатлен не склонен видеть в смерти герцога Бургундского божественного воздаяния за грехи (в том числе за убийство Людовика Орлеанского). По его мнению, иногда такие случаи – несчастья, гибель, неудачи – могут казаться проклятием, но часто это знаки любви Бога и приготовления к спасению, и человек не в силах распознать их значение[30]30
  Chastellain G. CEuvres. Vol. I. Р. 23.


[Закрыть]. Ибо как иначе можно объяснить гибель стольких королей и императоров, защищавших общее благо, сражавшихся с неверными, т. е. в тех случаях, когда Бог, казалось бы, должен был оберегать их, ведь они воевали в защиту христианской веры. Но Господь допустил их гибель, словно они были забыты и оставлены им. Подобными примерами являются у Шатлена Роланд и Людовик Святой; то же самое произошло и с Жаном Бесстрашным при Никополе в 1396 г. в битве с турками[31]31
  Ibid. Vol. I. P. 24-25.


[Закрыть]. К этому ряду, вероятно, относится и его гибель. Бог «дарует не только спасение и победу, но, принося страдания телу, дарует славу душе»[32]32
  Ibid. P. 25.


[Закрыть]. Таким образом Шатлен пытался, насколько это было возможно, оправдать герцога в хронике, являвшейся официальной историей Бургундского дома. В трактате «Обращение к герцогу Карлу», как было отмечено, двоякое отношение к Жану Бесстрашному выразилось всего в двух словах – «немного пороков» (peu de vices). Тем не менее это не мешает автору утверждать, что он закончил свою жизнь славной смертью, несмотря на то, что был убит из зависти[33]33
  Ibid. Vol. VII. P. 291.


[Закрыть].