Текст книги "Возбуждённые: таинственная история эндокринологии. Властные гормоны, которые контролируют всю нашу жизнь (и даже больше)"

В конце семестра девушки вручили свою книгу, а также конспекты всех посещенных лекций Стивену Кольриджу, юристу и президенту Национального общества борьбы с вивисекцией. С этого момента и началась шумиха вокруг собачьей статуи.

Авторы книги хотели, чтобы Кольридж подал на ученых в суд, но тот понял, что в суде у них шансов будет мало. Судьи обычно вставали на сторону медицинского истеблишмента. Кроме того, дела об издевательствах над животными имели срок давности шесть месяцев, и время практически вышло. Наконец, чтобы подать в суд, нужно было получить одобрение высокопоставленного судебного администратора, а те, как и судьи, обычно вставали на сторону ученых. По сути, Кольридж предложил им отказаться от судебной канители и устроить демонстрацию.

Вместо того чтобы работать в рамках системы, он предложил обратиться к массам и привлечь на свою сторону широкую публику. Итак, 1 мая 1903 года Кольридж и его организация мобилизовали 3 тыс. человек на митинг возле церкви Сент-Джеймс на Пикадилли, в центре Лондона. Там он, размахивая книгой «Научная бойня…», громко кричал об издевательстве над животными в науке.

Он назвал работу Бейлисса и Старлинга «трусливой, аморальной и презренной»[20]. Он зачитывал антививисекционистские мнения знаменитых английских писателей, в том числе Редьярда Киплинга, Томаса Харди и Джерома К. Джерома. «Если это не пытка, пусть Бейлисс и его друзья… расскажут, ради всего святого, что такое пытка», – заявил он.

Толпа кричала и улюлюкала. Таблоид из Бэттерси, Daily News, перепечатал речь Кольриджа слово в слово. Ее перепечатали другие издания.

Бейлисс, избегавший публичности, предпочитал игнорировать происходящее. Но вспыльчивый Старлинг призвал его выступить против толпы, насмехавшейся над серьезной наукой. Уверенный, что юридическая система будет на их стороне, он убедил Бейлисса подать на Кольриджа в суд за клевету. Бейлисс, надеясь избегнуть судебного разбирательства, сначала портебовал у Кольриджа публичных извинений. Но Кольридж не ответил, и Бейлисс обратился в суд[21].

ИДЕЯ О ВОЗМОЖНОСТЯХ ХИРУРГИИ И ВИВИСЕКЦИИ В СОЗДАНИИ НОВЫХ ОРГАНИЗМОВ БЫЛА ПОПУЛЯРНА В ФАНТАСТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ В КОНЦЕ XIX – НАЧАЛЕ XX ВВ. СРЕДИ ПРОИЗВЕДЕНИЙ НА ЭТУ ТЕМУ НАИБОЛЕЕ ИЗВЕСТНЫ «ОСТРОВ ДОКТОРА МОРО» (1896) ГЕРБЕРТА УЭЛЛСА, «СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕ» (1925) МИХАИЛА БУЛГАКОВА, «ЧЕЛОВЕК-АМФИБИЯ» (1928) АЛЕКСАНДРА БЕЛЯЕВА.

11 ноября 1903 года студенты, сторонники вивисекции, противники вивисекции, профессора, ученые и разнообразные активисты собрались вокруг здания суда Олд-Бейли. Одни поддерживали подзащитных, другие – ученых. Суд рассматривал не нравственность или законность экспериментов над животными, а исключительно дело о клевете. Истцом выступал ученый, ответчиком – юрист, спровоцировавший массовые протесты.

Старлингу и Бейлиссу в тот момент казалось, что под угрозу были поставлены все их научные достижения. Коллеги сомневались в их теории химических секретов, а публике не нравились методы проведения их экспериментов.

Старлинг, выступая свидетелем со стороны Бейлисса, признал, что животное использовали два раза, но объяснил, что раз уж пса все равно собирались убить, они предпочли использовать его, а не экспериментировать на другой собаке. Студенты-медики, тоже выступившие свидетелями, сказали, что пес вздрагивал из-за рефлекса, и это не является свидетельством недостаточной дозы обезболивающего. Суд продлился четыре дня. 18 ноября присяжные удалились на совещание. Совещание продлилось 25 минут. Кольридж был признан виновным в клевете. Судья назначил ему штраф в размере 5 тыс. фунтов – 2 тыс. за моральный ущерб и 3 тыс. за судебные издержки, – что равняется по нынешнему курсу примерно полумиллиону фунтов стерлингов, или почти 750 тыс. долларов США.

Студенты-медики повскакивали с кресел с криками «Трижды ура Бейлиссу!». Бейлисс пожертвовал полученные деньги физиологической лаборатории.

Daily News, газета рабочего класса, призвала к ужесточению законов о вивисекции. «Вот животное, которое обожает человека и безоговорочно доверяет ему, – писали в редакционной статье. – Разве подобное невероятное доверие – полнейшая уверенность, которая видна в блеске собачьих глаз, – не накладывает на нас определенные обязательства?»[22] The Times, которая обычно вставала на сторону ученых, назвала все эти события – и свидетельства девушек, хитростью попавших в анатомический театр, и Кольриджа, оскорбившего выдающихся врачей, – подлыми и презренными[23]. The Globe, другая британская ежедневная газета, тоже раскритиковала Кольриджа за то, что он «выдвинул подлые обвинения против почтенных людей»[24].

Что же касается студентов, то суд против Кольриджа вдохновил их на хулиганские выходки. Сначала они заявлялись на митинги суфражисток с криками «Троекратное ура Бейлиссу!». Вполне возможно, что феминисток куда больше интересовали их собственные феминистские цели, а студенты ставили борьбу за права женщин и права животных на одну доску. Любые активисты борются с истеблишментом, рассуждали они, а это значит, что суфражистки, скорее всего, заодно будут и против вивисекции.

Через два года после суда, в 1905 году, Старлинг прочитал четыре лекции в Лондонском Королевском колледже[25]. Он представил на них свою новую теорию, которая выросла из их с Бейлиссом экспериментов, а также из исследований, проведенных в других странах Европы и Соединенных Штатах. То была теория химического, а не нервного контроля над работой организма.

Во вступительной речи вечером 20 июня 1905 года Старлинг подвел итоги исследований желез, впервые употребив слово «гормон»: «Эти химические сигнальщики, или гормоны (от греч. ópμαω – “я возбуждаю”), как их можно назвать, должны переноситься от органа, где они производятся, в орган, на который они действуют…»[26]. Старлинг произнес эту фразу как бы между прочим, но название тем не менее закрепилось.

Старлинг объяснил, чем эти вещества отличаются от других телесных выделений. Эти «соки», по его словам, должны «переноситься из органа, в котором производятся, в орган, на который воздействуют, посредством кровеносной системы, и постоянно повторяющиеся физиологические потребности организма должны влиять на их постоянное производство и циркуляцию в организме». Старлинг дал совершенно точное определение гормонов: это вещества, которые вырабатываются в определенных железах, а действуют совсем в другом месте организма; они передаются через кровь; они играют важнейшую функциональную и жизненную роль.

Старлинг, по сути, выдвинул ту же идею, что и Арнольд Бертольд более чем за 50 лет до него. Но доктор, менявший петухам семенники, понявший еще в «догормональную» эпоху, как семенники работают, тогда не привлек широкого внимания к своему открытию, в отличие от Старлинга. Кроме того, Бертольд не понимал, что наткнулся на общий механизм действия всех гормональных желез. Он понял, что выделения желез работают с органами, находящимися далеко от них, но считал это особенностью семенников.

СЕКРЕТ – ВЕЩЕСТВО, ВЫРАБОТАННОЕ И ВЫДЕЛЕННОЕ КЛЕТКАМИ. ОРГАНЫ, ВЫДЕЛЯЮЩИЕ СЕКРЕТЫ, НАЗЫВАЮТ ЖЕЛЕЗАМИ.

Старлинг, кроме того, отметил, что распространенный термин «внутренние секреты» не объяснял сути явления в точности. Секрет – это и есть секрет: нечто вытекающее из железы. Но здесь требовался особый термин, который описывает не просто «что-то вытекшее», а химическое вещество с определенным принципом действия, целью и способностью вызвать удаленную реакцию. Вот тогда-то он и обратился к двум друзьям-специалистам по античной истории из Кембриджского университета – сэру Уильяму Харди и Уильяму Визи, а те предложили ему использовать греческое слово «гормао» («возбуждать»)[27].

Другие термины были предложены Эдвардом Шефером, одним из учителей Старлинга. Он предложил «автокоид»: «авто» – от греч. ауто- («сам») и – коид («лекарство»), т. е. «наши внутренние лекарства»[28]. Этот термин по какой-то причине не прижился. Через несколько лет, в 1913 году, Шефер предложил называть гормонами только те внутренние химикаты организма, которые стимулируют, а халонами (от греч. «расслаблять») – те вещества, которые ингибируют действие[29]. Но и эта идея не прижилась[3]3
  Для Шефера имена были очень важны: в возрасте 68 лет он изменил свою фамилию на Шарпей-Шефер. Он сказал, что сменил фамилию в честь своего учителя, знаменитого Уильяма Шарпея, но другие считали, что он просто хочет, чтобы его фамилия была более английской, чем немецкой (он вырос в Англии после того, как его отец Джеймс Уильям Генри Шефер, переехал с семьей из Германии). А еще он отказался от умляута, превратившись в Schafer вместо Schäfer. (Sharpey-Schafer 1935, 1935a) – Прим. авт.


[Закрыть].

Так гормоны стали гормонами.

В первой из своих четырех лекций Старлинг сказал, что, по его предположению, гормоны выделяются четырьмя железами: гипофизом, надпочечниками, поджелудочной и вилочковой. Он решил ничего не упоминать о семенниках и яичниках, потому что не хотел, чтобы его почтенная аудитория причислила его к шарлатанам, предлагающим «омолаживающие напитки» из тестикул и яичников[30]. То была доходная мода начала XX века: из гонад различных животных делали напитки, которые якобы повышали энергию, либидо и восстанавливали практически все, что ухудшалось с возрастом.

Во второй и третьей лекциях Старлинг спросил свою аудиторию, требуются ли для определения гормона критерии, схожие с теми, которые применяются при определении микробов. Когда немецкий ученый Роберт Кох 20 лет тому назад открыл микробы, он выдвинул набор принципов, или постулатов, которые должны обязательно выполняться: 1) микроорганизм должен быть изолирован от организма-носителя; 2) он должен вызывать конкретную болезнь при введении в здоровый организм (например, как Mycobacterium tuberculosis вызывает туберкулез); 3) он должен всегда вызывать только одну и ту же болезнь и никакую другую; 4) наконец, при взаимодействии больного организма со здоровым должно происходить заражение той же болезнью.

Вдохновившись примером первооткрывателя микробов, Старлинг предложил следующее определение: гормон является таковым, только если: а) удаление железы, выделяющей гормон, приводит к болезни или смерти; и б) вживление здоровой железы, выделяющей гормон, приводит к восстановлению нормального состояния. Некоторые гормоны, впрочем, называются гормонами, хотя и не вписываются в критерии Старлинга. При удалении или повреждении поджелудочной железы, например, развивается сахарный диабет – первый критерий удовлетворен, – но, к сожалению, пациента невозможно вылечить, пересадив ему новую здоровую поджелудочную железу. Второй критерий не удовлетворен. Тем не менее поджелудочную железу все равно считают эндокринной железой, а инсулин – гормоном.

В заключение Старлинг предположил, что чем больше мы будем узнавать о гормонах, тем с большей вероятностью сможем найти лекарства от самых разных болезней, от запора до рака. «Обширные познания о гормонах и их образе действия, – сказал он, – не могут не сыграть важнейшей роли на пути к полному контролю над телесными функциями, что является главной целью медицинской науки»[31]. В более поздней речи Старлинг сказал, что открытие гормонов «похоже на сказку»[32]. Он предсказал, что ученые однажды установят химический состав гормонов, научатся синтезировать их и применять для контроля над функциями организма.

Через два года после лекций в Королевском обществе, 15 сентября 1906 года, в обычный дождливый день в саду Лэтчмир, маленьком зеленом пятнышке среди застроенной домами территории неподалеку от Бэттерси-парка, установили памятник собаке. Оплатила ее Луиза Вудвард, богатая жительница Лондона и активистка движения против вивисекции. В The New York Times надпись на постаменте назвали «возмутительной» и «молчаливым свидетельством безнравственности борцов с вивисекцией»[33]. Памятник простоял нетронутым четыре года, несмотря на шумиху и протесты 1907 года. В 1910 году мэр района Бэттерси попросил леди Вудвард перенести «Коричневого пса» к себе в сад, но та отказалась. Ранним утром 10 марта того же года несколько полисменов и четверо местных рабочих унесли статую из Лэтчмира в стоявший неподалеку гараж для велосипедов[34]. Там они разбили постамент на куски и отдали памятник в переплавку. The New York Times заявила, что «ничего подобного этой статуе никто и никогда больше не увидит»[35].

Американцы оказались неправы. В 1985 году Джеральдин Джеймс, антививисекционист и член все еще существовавшего, пусть и не процветавшего, Общества Коричневого пса, заказала новый памятник. Сегодня «Коричневый пес» стоит в зарослях шиповника в Бэттерси-парке, надежно скрытый от посторонних глаз. Если хотите найти его, пройдите к северной части парка, мимо беговой дорожки и собачьих площадок за заборами, – и вы увидите памятник, окруженный с трех сторон низким заборчиком и высокими лиственными деревьями. Новый памятник не оборудован фонтаном, а бронзовый пес сидит уже не гордо, а скорее трогательно – к огорчению нынешних борцов за права животных[36].

Возможно, несколько прохожих даже прочитают надпись и вспомнят Старлинга и Бейлисса – не только за их эксперименты на животных, но и за новаторские идеи. Эта странная пара ученых объединила всех нас. Сами того не желая, они консолидировали противников вивисекции в сплоченное движение. А еще они объединили врачей разных направлений: все ученые, исследовавшие надпочечники, щитовидную железу, гипофиз, оказались объединены общей медицинской наукой, получившей имя эндокринология.

АКТГ

(Адренокортикотропный гормон, кортикотропин)

Гормон передней доли гипофиза

ГЛАВНЫЕ ФУНКЦИИ

Контролирует синтез и секрецию гормонов коры надпочечников

Избыток приводит к повышению артериального давления и уровня сахара в крови

Недостаток приводит к снижению массы тела, усталости и слабости

Наименование гормона

АКТГ

КОРТИКОТРОПИН

Дата открытия 1933 год

Первооткрыватели

ЭВЕЛИН М. АНДЕРСОН,

ДЖЕЙМС БЕРТРАМ КОЛЛИП,

ДЭВИД ТОМСОН ЛАНДСБОРО

Глава третья
Маринованные мозги

Двумя этажами ниже главного читального зала библиотеки медицинского факультета Йельского университета находится комната, полная мозгов. Нет, мы не о студентах: эти мозги находятся не в человеческих головах, а в банках. В некоторых сосудах мы видим целые мозги, в некоторых – небольшие кусочки. Всего этих стеклянных банок около 500, и они опоясывают весь периметр комнаты. В центре – еще одна полка с мозгами, расположенная над длинным столом, окруженным стульями. Здесь можно учиться – если, конечно, вас не пугает такая атмосфера.

Образцы были собраны Харви Кушингом, нейрохирургом-первопроходцем, работавшим в первые десятилетия XX века[1]. Делая операции пациентам, он сохранял кусочки мозга с опухолями и хранил их в банках. У некоторых опухоли были маленькими, у других – огромными. Кушинг забирал и остальной мозг прооперированных пациентов после их смерти. Кроме того, Кушинг просил коллег-хирургов пополнять его мозговую коллекцию. Мозга самого Кушинга в той комнате нет: он был кремирован вместе с телом в 1939 году.

Харви Кушинг был коллекционером. Он хранил подробнейшие истории болезни, которые читаются скорее как мини-биографии, совершенно не похожие на списки выписанных лекарств и назначенных анализов в современных медицинских картах. Кушинг хранил зарисовки проведенных операций (он был хорошим художником). А еще он хранил фотографии пациентов «до» и «после». Некоторые послеоперационные фотографии теперь выставляются вместе с мозгами в банках; на них изображены пациенты с торчащими из голов опухолями. Когда Кушинг не мог удалить опухоль, он удалял кусочек черепа, чтобы опухоль хотя бы росла наружу, а не сдавливала мозг. Это, конечно, не излечивало пациента, но отчасти облегчало мучившие его симптомы.

Еще Кушинг ящиками собирал корреспонденцию своих выдающихся коллег – письма, которые они писали ему и друг другу. В этих письмах мы видим закулисье тогдашней медицины: не только то, что врачи делали с пациентами, но и то, что они делали друг для друга и что обсуждали. Иногда они были лучшими друзьями, но это нисколько не мешало им конкурировать. В некоторых письмах они выражают недовольство тем, что администраторы госпиталей пытаются превратить их благородную профессию в бизнес, нацеленный исключительно на получение прибыли. То были первые десятилетия XX века. Свою бесценную библиотеку с первыми изданиями учебников по медицине Кушинг завещал Йельскому университету.

Но именно мозги, замаринованные в формальдегиде и утерянные почти на полвека, – самая особенная и характерная часть коллекции Кушинга. Это напоминания о самых смелых операциях ученого и многочисленных скрупулезных исследованиях. За 50 лет, прошедших с момента его смерти, эти образцы вместе с сопровождающими их записками и фотографиями – настоящая сокровищница медицинской истории – превратились в беспорядочное нагромождение треснутых банок, пыльных листов бумаги и стеклянных фотопластинок, распиханных по разным темным углам госпиталя и медицинской школы. В середине 1990-х годов их случайно нашли в подвале несколько подвыпивших студентов-медиков. После невероятных усилий по очистке и организации материала мозги наконец обрели последнее пристанище в институтском музее – Центре Кушинга. Комната, в которой находится примерно 75 % коллекции, была специально сконструирована для ее размещения; музей открылся в июне 2010 года. Неотреставрированные банки (около 150, разной степени замаринованности) остаются в подвале студенческого общежития, ожидая своей очереди – пусть не на оживление, но хотя бы на восстановление.

Если рассматривать все в комплексе – мозги в библиотеке, мозги в подвале, записи, фотографии, – вы окажетесь в самом начале пути изучения мозговых гормонов, в той эпохе, когда Кушинг выдвинул теорию о связи разума и тела. Возможно, его вдохновила речь Старлинга в 1905 году – та самая, в которой гормоны были названы гормонами, – и он решил копнуть глубже. До Кушинга новая концепция гормонов дала ученым новый, свежий способ объяснения работы тела. После Кушинга наука о гормонах включила в себя и изучение работы мозга.

Харви Кушинг родился 8 апреля 1869 года в Кливленде, штат Огайо; он был младшим из 10 детей. Семья Кушингов была богатой. Его отец, дед и прадед были врачами. Молодой Харви был популярным, умным и спортивным. Он уехал со Среднего Запада и поступил в Йель, затем – на медицинский факультет Гарварда, после этого прошел хирургическую подготовку в госпитале Джонса Хопкинса под руководством Уильяма Холстеда, изобретателя радикальной мастэктомии. Кушинг женился на Кейт Кромвель, девушке из Кливленда, вращавшейся в тех же кругах загородных клубов.

Кушинг был перфекционистом во всем, чем он занимался. В подростковом возрасте он играл в довольно сильной Кливлендской любительской бейсбольной лиге, а затем – за сборную Йельского университета. Его зарисовки хирургических процедур публиковали в качестве иллюстраций к учебникам. А еще он был прекрасным пианистом. Много лет спустя, взяв отпуск от операций и исследований, он написал книгу о своем наставнике – докторе Уильяме Ослере, основателе госпиталя Джонса Хопкинса; книга получила Пулитцеровскую премию 1926 года. И при всем при этом Кушинг был склонен к приступам депрессии.

Коллекция мозгов Харви Кушинга в Кушинговском реестре опухолей мозга, находящемся в Центре Кушинга медицинской библиотеки Кушинга/Уитни в Йельском университете. Предоставлено Терри Дагради, Йельский университет

«ЕДИНСТВЕННО ЭФФЕКТИВНЫЙ И ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ СПОСОБ ПРОФИЛАКТИКИ БОЛЕЗНИ – ЭТО СМЕРТЬ.»

ХАРВИ КУШИНГ

Кушинг посвятил всю жизнь работе, практически не уделяя времени пятерым детям. Но он давал жене четкие указания о том, как их надо воспитывать. Сыновей готовили к поступлению в Йель. Оба сына туда поступили, но так и не окончили. После того как один из его сыновей был отчислен, Кушинг попросил декана медицинской школы принять его без университетского диплома, но декан отказал. Второй сын погиб на первом курсе, сев пьяным за руль. Трех дочерей Кушинга, известных под общим прозвищем «девушки Кушинг», готовили к выгодным бракам. И они действительно вышли замуж выгодно, причем даже по два раза. Первая дочь вышла замуж за Джеймса Рузвельта, сына президента Франклина Делано Рузвельта, затем развелась и вышла за миллионера и посла США Джона Хэя Уитни. Вторая вышла замуж за Уильяма Винсента Астора, наследника 200-миллионного состояния, а потом ушла от него к художнику Джеймсу Уитни Фостеру. Младшая дочь вышла замуж за наследника империи Standard Oil Стэнли Мортимера-младшего, затем развелась и вышла за основателя CBS Уильяма Пейли.

Кушинг был умелым, смелым и уверенным в себе – эти три черты были просто необходимы, чтобы стать ведущим нейрохирургом в то время, когда большинство врачей даже не решались лезть в голову. По словам его биографа Майкла Блисса, «в первое десятилетие XX века Харви Кушинг стал отцом эффективной нейрохирургии. У неэффективной нейрохирургии отцов было много».

Если у вас была опухоль мозга, то наилучшие шансы пережить операцию у вас были, если вы попадали к Кушингу. К 1914 году он мог похвастаться смертностью всего 8 % – в отличие от 38 % среди пациентов, которых лечили в Вене, и 50 % среди тех, кого лечили в Лондоне[2]. Смертность в данном случае означала выживание после операции, а не после опухоли – от опухоли пациенты все равно вскоре умирали.

Техника операций Кушинга, как и все остальное, чем он занимался, была тщательнейшей, как рассказывал Деннис Спенсер, бывший декан факультета нейрохирургии в Йеле, который возглавлял проект реставрации кушинговской коллекции мозгов. «Каким бы подходом он ни пользовался, чтобы добраться до опухоли, он невероятно хорошо оценивал ситуацию: где находится опухоль, как до нее добраться, не повредив мозг, и как потом извлечь»[3]. И он делал все это без всяких современных инструментов вроде УЗИ и МРТ, которые сейчас помогают врачам найти опухоли. Кроме того, Кушинг довел до совершенства лечение пациентов, страдавших от невралгии тройничного нерва – мучительной боли в лице, вызванной повреждением нервов: он распутывал клубок нервов, который соединяет лицо с мозгом (сейчас невралгию тройничного нерва лечат лекарствами (в частности, противоэпилептическими препаратами) или радиотерапией (чтобы отключить болевые волокна).

Кроме хирургии, писательства и рисования (а также выдачи дочерей замуж за богатых мужчин), Кушинг интересовался развивающимся направлением медицины – эндокринологией – и провел новаторские исследования гормонов. Другие хирурги, возможно, читали о новых гормональных открытиях с интересом и любопытством, но Кушинг нашел собственную нишу в этой растущей отрасли. К тому времени провели исследования уже почти всех желез, вырабатывающих гормоны, – щитовидной железы, яичников, семенников, паращитовидных желез, надпочечников, – но одна железа оставалась покрыта тайной: гипофиз. Кушинг знал, что ее не исследуют, потому что никто попросту не может до нее добраться. Ну, никто, кроме него.

Гипофиз висит, подобно перевернутой карамельке на палочке, возле основания мозга. Если бы вы могли проткнуть пальцем переносицу и засунуть его внутрь головы, то рано или поздно как раз дотянулись бы до гипофиза. По пути вы наткнетесь на глазные нервы; это объясняет, почему люди, имеющие проблемы с гипофизом, часто страдают еще и от нарушений зрения: опухоль гипофиза может прижать глазные нервы. Название «питуитарная железа», как еще называют гипофиз, происходит от латинского pituata («флегма»): Гален, врач III века н. э., считал, что единственная задача этой железы – выделять слизь. Гипофиз, как знали уже древние врачи, – это не один шарик, а два связанных между собой полушария. Переднюю долю гипофиза называют также аденогипофизом, заднюю – нейрогипофизом.

Со временем врачи узнали, что два полушария гипофиза выполняют разные функции. Каждое из них выделяет свой набор гормонов. Они похожи на жителей двух соседних домов, у которых нет никакого сходства между собой, кроме географического положения. В целом, впрочем, гипофиз контролирует все остальные железы организма. Какое-то время он был известен как «главная железа», но в 1930-х годах ученые обнаружили, что гипофиз контролируется другим отделом мозга – гипоталамусом, после чего прозвище «главная железа» ушло к последнему.

Когда Кушинг решил исследовать эту висящую железу размером с горошинку, о ней было мало что известно. «Первая и единственная настоящая любовь шефа», – говорила о гипофизе его секретарша[4]. За несколько десятилетий он стал ведущим мировым экспертом по гипофизу.

Кушинг исследовал гипофиз с той же храбростью, с которой делал операции на мозге, – он делал с ним такие вещи, которые другие просто не решались. Когда он заподозрил, что гипофиз вырабатывает гормон роста, но еще не имел четкого доказательства, он пригласил в свою клинику карликов и стал кормить их коровьими гипофизами, чтобы посмотреть, вырастут ли они после этого. Они не выросли.

ГИПОФИЗ ИМЕЕТ ОКРУГЛУЮ ФОРМУ И ВЕСИТ ВСЕГО 0,5–0,6 ГРАММА. НЕСМОТРЯ НА МАЛЫЕ РАЗМЕРЫ, ГИПОФИЗ ЗАНИМАЕТ ОСОБОЕ МЕСТО СРЕДИ ЖЕЛЕЗ ВНУТРЕННЕЙ СЕКРЕЦИИ.

Еще Кушинг стал первым, кто сделал операцию по пересадке гипофиза от одного человека к другому[5]. В 1911 году он извлек гипофиз у младенца вскоре после его смерти и пересадил его 48-летнему мужчине, у которого диагностировали опухоль гипофиза. В газетах эксперимент превознесли как научный прорыв: «Поврежденный разум исцелен» – писали в Washington Post[6]. Но похвалы оказались преждевременными. Через шесть недель после операции пациенту Уильяму Брукнеру снова стало хуже: начались тяжелейшие головные боли, а зрение стало раздвоенным. Кушинг пересадил ему другой гипофиз от младенца. Через месяц Брукнер умер.

Кушинг так и не признал, что трансплантация оказалась неудачной. Он заявил, что вскрытие показало, что Брукнер умер от пневмонии. А еще он обвинил акушерку, которая прождала целых два часа, прежде чем доставить гипофиз в операционную.

Вместе со смелыми экспериментами на людях Кушинг проводил исследования и на животных. Он начал с самого фундаментального вопроса («Можно ли жить без гипофиза?»), а кульминацией 30 лет спустя стал исчерпывающий анализ клеток, из которых состоит эта железа. В ранние дни своей работы он удалял у собак гипофизы и скармливал кусочки гипофизов другим собакам[7]. Он хотел посмотреть, что получится, если у собак будет слишком мало или слишком много гормонов, которые выделяет или контролирует гипофиз. Собаки без гипофизов умерли, так что Кушинг сделал вывод, что без гипофиза жить нельзя. (Сейчас врачи знают, что собаки – и даже люди – могут выжить без гипофиза, но они не будут расти и созревать; еще они постоянно чувствуют усталость и с большим трудом сжигают калории. Сейчас для людей с нарушениями функций гипофиза существует гормональный курс лечения, который замещает недостающие гормоны.)

В отличие от предшественников, которые скармливали подопытным животным куски целого гипофиза, Кушинг тестировал отдельные полушария. Когда он давал собакам кусочки задней доли гипофиза, у них повышалось давление и отделение мочи, а почки набухали. Когда он кормил их кусочками передней доли гипофиза, они худели так, что от них оставались кожа да кости.

Что вообще происходило? Почему совсем небольшая дополнительная доза гормонов гипофиза приводила к такой огромной разнице? Может быть, гипофиз контролирует вес? Или обмен жидкостей? Обмениваются ли сигналами полушария гипофиза или же это два отдельных органа, которые растут на одном стволе?

Кушинг был внимательным наблюдателем. Он заметил, что собаки без гипофиза не просто тихо угасали: у них развивались вполне конкретные симптомы – толстые животы, атрофия конечностей, хроническая усталость, усыхание яичников и семенников. Когда он ставил их на задние ноги, они очень напоминали ему многих пациентов с опухолями мозга – те же тонкие ноги и разбухшие животы. Может быть, все это объясняется неправильной работой гипофиза?

Кушинг занялся тем, что умел лучше всего: коллекционированием. Он попросил коллег направлять к нему живых пациентов. А еще он изучал и мертвых – прочесывал морги, кладбища и музеи в поисках мозгов людей, страдавших от физической ненормальности: слишком низких, слишком высоких, слишком жирных. Он измерил череп знаменитого гиганта XVIII века, выставленный в Лондонском музее, и обнаружил, что кости, окружающие гипофиз, перекошены[8]; это означало, что на них что-то давило: может быть, это была опухоль гипофиза, которая, вполне возможно, и стала причиной того, что он вырос до невероятных размеров[4]4
  Кушинг изучал скелет гиганта из Лондонского музея Чарльза Бирна. При жизни тот работал великаном в цирке и завещал выбросить свое тело в океан, чтобы не работать в паноптикуме еще и после смерти. Тем не менее его скелет отправили в Лондонский музей, где он и стоит вот уже 250 лет. Иногда активисты и историки призывают убрать и уничтожить его; в 2011 году музей издал специальное заявление об уходе за человеческими останками, имеющимися в его распоряжении. – Прим. авт.


[Закрыть]. Он отправил одного из студентов исследовать гипофиз недавно умершего циркового великана, и, хотя его семья отказалась давать разрешение на вскрытие, студент сунул гробовщику 50 долларов США, чтобы тот притворился, что ничего не замечает, пока он копается в черепе[9]. Студент сообщил Кушингу, что видел перекошенные кости.

К 1912 году у Кушинга накопился целый сборник заметок о пациентах, у которых он подозревал проблемы с гипофизом. Он писал о них и фотографировал. Он описывал случай за случаем, где у мужчин и женщин были такие же толстые животы и худые ноги, как и у собак с удаленным гипофизом (врачи называют такую внешность «лимон на зубочистках»[10]). Эти люди отличались не только характерным телосложением: у них росли волосы там, где расти не должны, плечи были сутулыми, а кожа покрыта синеватыми полосками. Давление у них было повышенным. У женщин прекращались менструации, мужчины были импотентами. Они были усталыми, слабыми, страдали от депрессий и сильнейших головных болей. Почти всем им не было и 30. Многие, до того как попасть в больницу, работали в цирке.

Кушинг опубликовал свои заметки и фотографии обнаженных пациентов под названием The Pituitary Body and Its Disorders («Питуитарная железа и ее расстройства», 1912). Несмотря на подробнейшие описания наблюдений, Кушинг так и не смог доказать, что у всех его пациентов были опухоли, так что книга стала смесью доказательств и предположений. Он утверждал, что некоторые опухоли или дефекты заставляют гипофиз работать активнее, а другие – наоборот, подавляют работу железы. В книге были использованы три названия болезней: гиперпитуитаризм, при котором гипофиз работал, перевыполняя план, – так получались великаны; гипопитуитаризм, при котором пациенты становились толстыми и уставшими; и, наконец, диспитуитаризм, который, по предположению Кушинга, являлся сочетанием одного с другим. Он пришел к выводу, что у некоторых людей наблюдается «многожелезный» синдром, при котором плохо работают сразу несколько желез. Ему представлялся каскад событий: маленькая опухоль мозга выделяет вещество, которое заставляет надпочечники выделять слишком много гормонов, и в результате вразнос идет все тело. Симптомами этого «разноса» были набор лишнего веса, слабость, избыток волос на лице (особенно у женщин) и утрата либидо.