Текст книги "Влюбленная Джейн"

Глава 6

Изабелла Торнтон теперь понимала, каково это – желать чего-то, чего не можешь получить.

Атмосфера в Мельбурн-Хаусе сделалась невыносимой. Маменька Изабеллы направилась в свою комнату, говоря, что никогда прежде с нею не обходились так дурно. Однако, не добившись таким образом достаточного внимания, она вернулась в гостиную, где несколько раз повторила свою жалобу. С папенькой дело обстояло хуже. Вместо того чтобы сказать Изабелле что-нибудь шутливое о ее романтической неудаче, он спасся бегством в свой кабинет, предпочтя вовсе ничего не говорить. Очевидно, все думали то же, что и сама Изабелла: они польстили себе, поверив, будто такой мужчина, как Джон Уилсон, может заинтересоваться девицей ее возраста и положения.

Когда служанка сказала, что закончилась лента для починки одежды, Изабелла сама отправилась пополнить запас – лишь бы только выйти из дому. Зайдя в лавку, она пожелала миссис Тернер доброго утра, однако ответ получила не от лавочницы, а от покупателя.

– Здравствуйте, мисс Торнтон, – произнес Джон Уилсон – источник ее боли, мужчина, которым она была отвергнута и которого надеялась никогда более не видеть.

Сглотнув, он отвернулся и стал чрезвычайно усердно изучать шарфики в витрине. Изабелла решила оставаться спокойной и никоим образом не показывать, что присутствие мистера Уилсона ее огорчает. Она спросила себя, прилично ли будет удалиться немедленно, не говоря ни слова, или все-таки необходимо выждать какое-то время. Прошло три секунды. Надеясь, что этого довольно, Изабелла направилась к дверям.

– Вы уже уходите? – спросил мистер Уилсон.

Изабелла вздохнула. Смирившись с тем, что беседа все же необходима, она сделала несколько вежливых замечаний о городском театре, а также о давешней грозе. Однако запас ее суждений касательно пьес и погоды скоро иссяк, а мистер Уилсон, со своей стороны, не делал попыток поддержать разговор. Есть много предметов, о которых мужчина может заводить речь. Взять, к примеру, сырость дорог или стоимость почтовых отправлений. Но мистер Уилсон, к смятению Изабеллы, не сделал и не сказал совершенно ничего, хотя, как ей показалось, какие-то слова вертелись у него на языке. Изабелла презирала его за такую неучтивость, и ей не терпелось уйти. Миссис Тернер, наблюдавшая эту сцену из-за прилавка, не славилась большим тактом, и нетрудно было предположить, что еще до ужина в Рэмсгейте узнают о новом унижении Изабеллы.

Она пришла в ярость и, отказавшись от своего недавнего намерения быть скромной, перешла в наступление.

– Желаю вам всех благ, мистер Уилсон. – С этими словами она поглядела ему в глаза.

– Спасибо, мисс Торнтон, – ответил он и озадаченно наморщил лоб.

– Полагаю, вы скоро возвращаетесь в Кент? Или сперва совершите путешествие? – спросила Изабелла, внутренне содрогаясь: что могло быть неприятнее, чем осведомляться о свадебных планах мужчины, который ее отверг?

– Я собираюсь пробыть в Сомерсете еще несколько недель, – отвечал мистер Уилсон с прежним недоумением на лице.

Изабелла, все более раздражаясь, предложила новый вопрос:

– В таком случае намерена ли миссис Уилсон посещать местный театр? В следующем месяце будут давать новую пьесу Купера, если ей такое по вкусу.

– Моя матушка любит Бат, но покамест намерена оставаться в Кенте. Однако я благодарю вас за интерес к ее досугу.

Изабелла нахмурилась, возмущенная необходимостью прямо говорить о столь болезненном предмете.

– Прошу прощения, – сказала она. – Я спрашивала о миссис Джон Уилсон, вашей будущей жене.

Джентльмен бросил изучать шарфы и поднял глаза. Его лицо озарилось проблеском надежды.

– Ах, быть может, вы имели в виду миссис Фрэнсис Уилсон? Мою будущую сестру?

Он сделал шаг к Изабелле.

– Миссис Фрэнсис Уилсон! – повторила миссис Тернер из-за своего прилавка.

Джон Уилсон продолжал приближаться. Изабелла отвернулась и, тяжело дыша, застыла, словно зачарованная красотой кружева в витрине.

– Мисс Изабелла, я задержался в Бристоле, чтобы отпраздновать помолвку моего младшего брата Фрэнка с мисс Бернадет Мартин.

– Так, значит, сами вы не обручены?

– Не обручен. В Бристоле был мороз, он задержал меня на ночь. Я послал вам срочное письмо, которое, ежели учитывать состояние английских дорог и английской почты, придет не ранее следующей недели. Я сам прискакал по снегу, чтобы вас разыскать.

От облегчения Изабелла утратила дар речи.

– Мы с вами условились вместе посетить Насосную залу, мисс Торнтон, – сказал Джон Уилсон с нежной улыбкой. – Изабелла, окажите мне честь. Пойдемте туда теперь же.

Он предложил ей руку, и они вдвоем вышли на Столл-стрит. Ничего не сказав и даже не изменившись в лице, Изабелла лишь позволила своему сердцу замереть от чувства, которое сентиментальный человек назвал бы радостью.

Отложив перо и хрустнув пальцами, Джейн перечитала написанное. Над выбором слов она еще поработает. Главное, что боль в груди на какое-то время утихла. Жениться на другой собирается не возлюбленный героини, а его брат – ну разве не замечательный ход? История родилась. Джейн пока не видела ее целиком и не представляла себе всех действующих лиц, но эта сцена могла стать прекрасным завершением романа. Влюбленных разлучило недоразумение, однако в конце концов все выяснилось. Он и она снова вместе и счастливы.

Та сила, благодаря которой на чистой бумаге появлялись слова, воздействовала на Джейн с почти мучительной настойчивостью, то загоняя ее в правый нижний угол страницы, то позволяя испытать восторг от бегства на новый лист (и хорошо еще, если на половицах при этом не оставалось клякс). Джейн улыбалась тому, с какой быстротой слова приходили ей на ум, и смеялась, видя, как они сами ложатся на бумагу. Такое вдохновение приходило к ней нечасто. Вдруг в голове мелькнула мысль о Чарльзе Уизерсе и о том, что он, вероятно, теперь делал. Оставив листки на столе, Джейн вернулась в постель.

Проснувшись, она обнаружила, что ее уединение нарушено.

– Ты испортишь платье, если будешь в нем спать, – сказала миссис Остен.

Джейн поглядела на свой наряд за двадцать фунтов и поморщилась: тонкий шелк накидки весь измялся, одна из золотых лент оторвалась, а лепестки вышитых роз, казалось, могли погибнуть под тяжестью одеяла.

– Который час? – спросила Джейн.

– Четвертый, – ответила миссис Остен, не отрывая взгляда от листка, который держала в руке.

Джейн села и протерла глаза.

– Что вы читаете, мама? – проговорила она, хотя уже знала ответ на свой вопрос. – Отдайте.

Ком застрял у нее в горле.

– Ты обещала мне не писать больше никаких историй!

– Я и не пишу, мама. Это старое.

Миссис Остен внимательно поглядела на листки.

– Это то, что твой отец посылал в Лондон. Он поступил жестоко, внушив тебе всякие идеи, дав тебе ложную надежду. Зачем ты хранила эту рукопись, Джейн, зачем себя мучила? – Она перевернула страницу и указала на свеженаписанные строки: – А это что такое?

Джейн не ответила.

– Ты же взрослая женщина, – продолжала мать. – Или нет?

– Да, мама, взрослая.

– Я зашла посмотреть, как ты себя чувствуешь. Вижу, что хорошо. – Миссис Остен ткнула пальцем в рукопись. – Вся семья понимает серьезность твоего положения, а тебе по-прежнему лишь бы шутки шутить. Ты не представляешь, во что превратится твоя жизнь, когда нас не станет. Мы с ума сходим, пытаясь тебе помочь, в то время как ты сама предпочитаешь развлекаться.

– Неправда, мама. Пожалуйста, отдайте мне эти листки. – Миссис Остен собрала рукопись в стопку и поднялась с места. Джейн умоляюще проговорила: – Куда вы их забираете?

– Это для твоего же блага, – объявила мать и бросила листки в камин.

Джейн вскрикнула. Почти угасшее пламя шумно ожило, получив новую пищу. В детстве Джейн любила перебирать слова, которыми можно описать, как что-то горит. Например, «полыхать» или «рдеть». Ей нравилось смотреть на огонь: это роднило ее с матушкой и отличало от отца с сестрой, которые не проявляли особого интереса ни к свечам, ни к каминам. Сейчас она, подскочив, смело просунула руку сквозь решетку, но сумела выдернуть только один клочок бумаги да обгорелую розовую ленту. Все остальное было поглощено ликующими красными языками. Сухие листки потрескивали, словно взрываясь. Джейн, сидевшую на полу, обдало жаром, и она была вынуждена попятиться. Огонь ослепил ее, аромат почерневшего дерева одурманил. Когда все догорело, миссис Остен встала и покинула комнату.

Взглянув на тлеющие останки «Первых впечатлений», Джейн спрятала в карман спасенный обрывок страницы и вышла из дому.

Миссис Харвуд ждала ее на своем крыльце.

– Вы знали, что у меня с ним ничего не выйдет, – сказала Джейн, входя в жилище старой девы.

– Да, знала, – ответила та, предлагая гостье стул.

– Что со мной не так?

– Вы отличаетесь от других.

– Но я этого не хочу.

– Не унывайте. Вам нужно ехать в Лондон, – сказала мисс Харвуд и, написав что-то на клочке бумаги, протянула его Джейн.

Та поморщилась при мысли о столице, переполненной людьми и крысами.

– Но ведь до Лондона целый день езды.

– Есть на примете что-то получше? – спросила мисс Харвуд.

Гостья пожала плечами:

– Сейчас у меня нет ничего.

Назавтра Джейн уже тряслась в разбитом экипаже, думая о том, как бы сохранить свое путешествие в тайне. Почтовую карету она выбрала самую плохонькую: ту, что отходила с заднего двора гостиницы «Черный принц» и шла в Лондон не прямой, зато тихой дорогой. Единственным попутчиком Джейн оказался пахнущий ромом мужчина в рваном жилете и засаленной адмиральской шляпе. Он избегал смотреть Джейн в глаза, и это вполне ее устраивало. Не услыхав от него замечаний относительно того, как неприлично женщине путешествовать одной, она заключила, что он сам пал еще ниже: быть может, крупно повздорил с кем-то или в пух и прах проигрался. Так или иначе, этот субъект явно спешил покинуть Бат, не будучи узнанным. Более подходящего компаньона Джейн и желать не могла. Еще до того как карета тронулась с места, он закрыл глаза.

Глава 7

За годы своего затянувшегося девичества Джейн не раз пренебрегала правилами, свято чтимыми другими представительницами ее пола. Но этот поступок затмил все прежние грехи. Путешествовать из города в город без провожатых, торговаться с возницей, самой за себя платить, сидеть бок о бок с незнакомыми людьми – позволить себе такое могла только распутница или ведьма. Ни одна девушка из приличной семьи не отважилась бы нанести своей репутации столь ужасный урон.

Джейн покинула дом с чувством вины. Родным она сказала, что идет, как всегда, на прогулку. Мать кивнула, не глядя на нее. В кармане у Джейн было три черствых печенья из кладовой (их пропажу вряд ли могли заметить) и четыре фунта – весь ее капитал. Отец пожелал ей счастливой прогулки и даже предложил свою компанию. При этом он улыбнулся, и глаза его затуманились. Джейн стало стыдно. Покидая дом, она заметила между родителями некоторое отчуждение. В это время суток преподобный Остен и его супруга обыкновенно сидели вместе в углублении окна. Он читал «Ллойдз пост», а она занималась штопкой. Они разговаривали и смеялись. Однако этим утром преподобный расположился за столом. Джейн почувствовала себя польщенной, предположив, что стала причиной размолвки.

В половине десятого карета отправилась в путь. Каменные особняки медового цвета сменились сначала серыми коттеджами, затем хижинами с дымящими трубами и, наконец, нефритовой зеленью полей. Миновав возделанные земли Западной Англии, экипаж покатил мимо беркширских дубовых лесов. В Рединге была сделана остановка, чтобы лошади попили. Возница вышел размять ноги, однако пассажиры не покинули безопасных стен своей деревянной клетки. Джейн осторожно выглянула в окно и осмотрела городскую площадь, почти ожидая увидеть маменьку, прибежавшую из дома с намерением возвратить дочь.

На противоположной стороне дороги остановилась другая карета, ехавшая из Лондона в Бат. Тот возница тоже сошел с козел, чтобы напоить лошадей и себя. Изнутри доносились веселые голоса. По яркой одежде и большим чемоданам пассажиров Джейн заключила, что это семейство, по-видимому, направляется в Бат на отдых. Ей захотелось к ним, на единственное свободное место в экипаже. Тогда можно было бы вернуться домой, пока никто ничего не заподозрил. Она уже взялась за ручку дверцы, но в этот самый момент кучер вернулся и хлестнул лошадей. Почтовая карета покатила дальше. Джейн откинулась на спинку скамьи. Если у нее и возникло желание спасти остатки своей репутации, то теперь она упустила последнюю возможность. Пути назад не было.

На окраине Виндзора стоял, указывая дорогу на Лондон, огромный вечнозеленый дуб. На миг позабыв тревогу и чувство унижения, Джейн залюбовалась этим роскошным деревом, не боящимся ни времени, ни непогоды. Далее потянулись поля. Убаюканная покачиванием экипажа и мерным стуком колес, Джейн задремала.

Проснулась она уже в Кенсингтоне и, прежде чем восхититься великолепными зданиями, ощутила неподражаемый аромат столицы. Над зеленью Гайд-парка и Кенсингтонских садов витали удушливые запахи угольного дыма, сточных вод и гнили, выстилавшей обнаженное отливом устье Темзы. Лондон бурлил, источая зловоние улиц, домов и человеческих тел. Какая-то фабрика на южном берегу изрыгала черные клубы через одну трубу и сливала разлагающиеся отходы через другую. Джейн ощутила ненависть к этому городу с его алчностью, вероломством, копотью и туманом. Трава и деревья были ей милее, чем люди и камень. Но именно здесь, близ этих нищих доков, Купер сочинил «Олнейские гимны»[4]4
  «Олнейские гимны» (Olney Hymns, 1779) – сборник религиозных стихотворений, написанных поэтом Уильямом Купером в соавторстве с англиканским священником Джоном Ньютоном.


[Закрыть]. Здесь, среди пустого дворцового блеска, Фрэнсис Берни написала «Эвелину». Здесь, в парах Саутуарка, Шекспир создал «Гамлета». Джейн кивнула, нехотя отдавая дань почтения ужасному городу, породившему стольких гениев. «В конце концов, из угля может получиться алмаз, – подумала она, – а из песчинки – жемчужина».

На Пикадилли почтовый экипаж сделал последнюю остановку. Бросив взгляд на величественный купол собора Святого Павла, высившийся на востоке, Джейн направилась по адресу, который дала ей мисс Харвуд. Предстояло пройти пешком две мили. Выйдя на набережную, Джейн тут же зажала нос – Темза обдала ее своим смрадным дыханием.

Сперва приблизившись к творению сэра Кристофера Рена, а затем оставив его позади, путешественница заметила, что епископы, кураты и солидные прихожане стали встречаться ей реже. Теперь она видела тех, кого им полагалось спасать: белошвеек, цветочниц и прачек Чипсайда. Мрамор колонн и медь куполов сменились полусгнившим деревом и старым кирпичом. Острые булыжники под ногами покрывал слой грязи, а вместо тех хитроумных систем, которые избавляли от нечистот Мейфэр и Пикадилли, здесь использовались немудреные устройства опорожнения ведер при помощи силы земного притяжения. Стены глинобитных домишек лоснились от копоти. Никогда прежде Джейн не приходилось бывать в подобных местах. Какой-то мужчина с пятном от супа на галстуке показал ей язык и увязался за нею. Она заявила, что ее отец – констебль. Это помогло: незнакомец сел на кучу гниющей капусты и захрапел.

Джейн облегченно перевела дух и, прошагав еще три квартала, приблизилась к дому, который разыскивала. Опять сверилась с адресом в записке. Да, это здесь. Два больших новых здания с обеих сторон подпирали двухэтажный дом тюдоровских времен. Его темные балки прогнулись, беленые стены покрылись желтыми пятнами, тростниковая крыша ввалилась внутрь. Казалось, постройка вот-вот рухнет.

Джейн легонько постучала в дубовую дверь. Никто не ответил. Черные решетчатые окна были наглухо закрыты. Постучав еще раз, посильнее, и крикнув: «Есть кто-нибудь?», Джейн подняла глаза: труба не дымила.

– Кто вы такая? – донесся голос.

Джейн обернулась. К ней, прихрамывая, шла женщина с длинными седыми волосами, которые, ничем не прибранные, падали на лицо и окутывали тело, будто огромный колышущийся кокон из сахарной ваты. На черном платье пестрели заплаты: дыру на плече прикрывал кусок клетчатой материи, прореху в подоле – большой коричневый ромб. К груди женщина подвязала несколько вилков капусты. Сколько именно – сказать было трудно.

– Меня зовут мисс Остен. А вы миссис Синклер?

– Может, да, а может, и нет.

Войдя в дом, женщина тут же заперлась.

– Я пришла по совету мисс Харвуд! – прокричала Джейн сквозь толстые дубовые доски.

Дверь приоткрылась. Джейн осторожно вошла, думая, что, вероятно, идет навстречу собственной гибели. Окна, заклеенные черной бумагой, не пропускали света.

– Помочь не хотите? Они сами не загорятся, – сказала хозяйка дома, зажигая свечу.

Джейн ощупью отыскала еще одну и сделала то же самое.

– Как Эмили? – спросила миссис Синклер.

– Ей не хватает угля, – ответила Джейн, оглядывая комнату, – но она старается поправить положение, занимаясь живописью.

Хозяйка зажгла еще несколько свечей. Теперь можно было различить земляной пол, очаг и два стула.

– У вас здесь уютно, – кивнула Джейн, не понимая, зачем миссис Синклер понадобилось столько света, если в комнате нечего освещать.

Прищурившись, она вгляделась в лицо, сморщенное, как изюм. Старуха развела огонь в очаге.

– Здесь всегда жил и всегда будет жить кто-нибудь вроде меня.

Джейн еще раз окинула взглядом грязную комнатушку и, приподняв бровь, ответила:

– Не сомневаюсь.

Чипсайд уродовали тысячи подобных лачуг.

– Чего вы хотите? – спросила миссис Синклер, жестом предложив гостье сесть.

Джейн опустилась в кресло-качалку, от старости переставшее качаться, и ответила вопросом на вопрос:

– А что вы можете предложить?

– Я сваха.

Джейн вскочила.

– Уму непостижимо! Я проехала пол-Англии, пожертвовав остатками своей репутации, только затем, чтобы посетить сваху! Как будто в Бате они не торчат на каждом углу!

Она захотела себя ударить, придя в отчаяние от собственной доверчивости. Позаботившись лишь о том, как бы незаметно ускользнуть из дома, она почти не подумала, с чем ей придется столкнуться на пути в Лондон и что она там найдет. Оказалось, она приехала к очередной глупой свахе!

Вне себя от досады Джейн сделала шаг к двери.

– Я не простая сваха, – сказала миссис Синклер и, вооружившись почерневшей кочергой, пошевелила полено в очаге. Огонь вспыхнул.

– А какая же? Чем вы отличаетесь от тех кумушек, из-за которых в Бате яблоку негде упасть?

– Я исполняю желания.

Джейн усмехнулась. Потрескиванье и фырканье огня напомнили ей о романе, превратившемся в горстку пепла. Она снова села.

– Раз вы исполняете желания, так исполните мое. Мне нужен муж.

– Нужен – возьмите.

– В том-то и беда. Похоже, я не обладаю таким талантом.

– А почему – как вы думаете?

– Потому что я немолода и бедна.

– Ба! – воскликнула миссис Синклер. – Ваше поколение говорит про любовь так, будто это вы ее изобрели. Вы думаете, она возникает, когда у нас самый наилучший вид. Не тут-то было, настоящая любовь проявляет себя, когда мы выглядим хуже некуда. Всякие женщины находят мужей: и постарше вас, и победнее, и понеказистее. Дело в чем-то другом. Может, вы вовсе и не хотите замуж?

– Мысль о замужестве нисколько не отвратительна мне, – возразила Джейн. – Просто мужчины всегда меня отвергают. Да сваха вы или нет? У меня есть деньги, я заплачу.

– Среди тех мужчин нет того самого, который вам нужен. Чтобы его отыскать, вы должны совершить путешествие, – произнесла старуха зловеще.

– А что же, по-вашему, я совершила сегодня, если я семь часов тряслась в старом ящике в компании мужчины, который запросто мог оказаться пиратом?

– Вы все обращаете в шутку. Это вам только вредит, – проговорила миссис Синклер. Джейн не ответила. Тогда старуха, выкладывая капусту на стол, объяснила: – Я толкую о путешествии другого рода. Помочь вам можно, но ежели вы не согласны, то я вас не держу.

Джейн вздохнула, подумав о том, как дорого ей уже обошлась эта сомнительная затея.

– Если вы обладаете чудесными умениями, которыми намерены посрамить всех, кто пытался сосватать меня до вас, то хлопотать вы будете, наверное, не даром?

– Да, мне нужно от вас нечто ценное.

Джейн извлекла из кармана один фунт – все, что осталось от ее сбережений после того, как она оплатила дорогу.

– Вот. Больше у меня нет.

Сумма была невелика. Редкая сваха попросила бы меньше. Джейн даже радовалась, что не может заплатить более щедро, ведь старуха наверняка ее обманывала.

– Я прошу не денег и не того, что на них покупается, а того, что по-настоящему дорого.

Джейн, вздохнув, поерзала в своем кресле. Уже несколько утомленная этой туманной беседой, она принялась мысленно составлять список ценностей, имевшихся при ее персоне. На шее висел крестик, с любовью подаренный младшим братом Фрэнком. Он гордо заявил, будто это латунь, однако желтоватая пыльца, которая оставалась на коже, заставляла заподозрить, что украшение сделано из олова. Пальто и перчатки Джейн были добротны, но очень стары и выдавали то, как мало их хозяйка преуспела в искусстве штопки. Ни колец, ни дорогих гребешков она не носила. Нет, ей решительно нечем было соблазнить эту женщину.

– Полагаю, сударыня, вы видите, насколько я небогата. Все ценное, что у меня есть, лежит перед вами. – Джейн указала на банкноту. – Кроме этих денег ничего нет.

– Вы меня не слышите, – сказала миссис Синклер, заправляя за ухо прядь седых волос. – Я прошу у вас то, что дорого именно вам.

Огорченно всплеснув руками, Джейн погрузила их в карманы. Пальцы нащупали нечто хрустящее и ломкое. Немного поколебавшись, она достала этот предмет и положила его на стол.