Текст книги "Эхо Мертвого озера"

– Да, я знаю, как это выглядит со стороны. Но в наших краях подростки привыкли так проводить время. Когда им нечем заняться, ищут себе приключений.

Этот спор ни к чему не приведет и вряд ли еще больше расположит шефа ко мне, поэтому расспрашиваю дальше:

– Дом обыскивали? Может, обнаружили какие-то важные улики?

– Конечно, мы это сделали. – Паркс предостерегающе поднимает руку. – И пока вы не спросили, отвечу: мы прочесали весь лес вокруг. Даже взяли лучшую охотничью собаку, старого Битти, чтобы взять след пропавшей девушки.

Я скриплю зубами, едва сдерживаясь, чтобы не выпалить: у пропавшей девушки есть имя – Джульетта. Для меня важно называть ее по имени – как постоянное напоминание, что мы имеем дело с реальным человеком, а не с какой-то абстракцией.

– Значит, дело закрыто?

– Нет, мэм. И не будет закрыто, пока она не найдена, а я сижу в этом кресле.

– Разрешите взглянуть на досье? Я не сомневаюсь в вас, просто…

Он поднимает руку, прерывая:

– Не нужно объяснять, миз Проктор. Конечно, я буду благодарен еще одной паре глаз. Если мы что-то пропустили, дайте знать, и мы все исправим. Миссис Мейвезер уже переписывает для вас материалы на флешку.

Сказать, что я удивлена встречей с шефом Парксом, будет явным преуменьшением. Я пришла, готовясь воевать с его оскорбленным самолюбием. Однако Паркс проявил неслыханную сговорчивость.

Подозрительно. Ненавижу себя за то, что с ходу сомневаюсь в благих намерениях других, но я уже научена горьким опытом никому не доверять. У каждого свой интерес, и обычно он заключается в том, чтобы прикрыть собственную задницу.

– Это так щедро с вашей стороны, – говорю я. – Спасибо.

– Вы будете держать меня в курсе расследования? – спрашивает он.

Я только улыбаюсь в ответ – пусть понимает как хочет.

Встаю, чтобы уйти, и Паркс тоже поднимается с места. Он протягивает руку, и я пожимаю ее.

– Вам и раньше везло в таких делах.

Я почти уверена, что знаю, о чем он. Но все равно смотрю непонимающе.

– Реми Лэндри. «Собрание Святых». Те две девочки из Вулфхантера. У вас репутация человека, который находит тех, кого невозможно найти.

Так и думала: пока я ждала его, он использовал это время, чтобы погуглить меня. Теперь шеф Паркс знает обо мне, о моем бывшем муже, о моем прошлом. Даже странно, что он так долго выжидал, чтобы заговорить об этом.

Я киваю:

– Мне повезло.

Шеф еще какое-то время удерживает мою руку, крепко стиснув. Это вопрос доминирования. Он крупнее, сильнее и хочет, чтобы я знала: он здесь главный. Наконец Паркс, широко и приветливо улыбаясь, отпускает меня.

– Ну что ж, надеюсь, удача не покинет вас, миз Проктор.

11
Гвен

После встречи с шефом Парксом осматриваю центр Гардении, пытаясь сориентироваться на местности. Центр города невелик и ухожен. Бо́льшая его часть ограничивается главной улицей, на одном конце которой – городская площадь со зданием суда и полицейским участком, на другом – старый железнодорожный вокзал. Между ними квартал старинных кирпичных зданий – исторический центр.

В отличие от большинства маленьких южных городков Гардения каким-то образом сумела выжить. И это удивительно, учитывая ее удаленность от мегаполисов. Большинство зданий в хорошем состоянии, зеркальные витрины так и сверкают. В них расположились бутики, картинные галереи и антикварные лавки – все для тех, у кого есть лишние деньги. Странно, поскольку здесь нет ни промышленности, ни особых туристических достопримечательностей.

Старомодную идиллию главной улицы портят только стойки с ярко-желтыми велосипедами с надписью «Шустросипеды» по краям тротуаров. Такая же служба проката есть в Ноксвилле. Помню, многие велики в конце концов оказывались в реке – туда их от скуки швыряли подростки, которым больше нечем было заняться.

В конце соседнего переулка замечаю кафе и направляюсь туда. Едва переступаю порог, как меня встречает знакомый запах крепкого кофе и полированного дерева. Утром пришлось довольствоваться кофе в номере, который я проглотила, только чтобы получить необходимую организму дозу кофеина.

За прилавком женщина среднего возраста с гладкой кожей и короткими седыми волосами. Она приветствует меня широкой улыбкой, от которой вокруг ее глаз разбегаются морщинки. Заказываю кофе без сливок и сахара и булочку, которую, как мне сказали, испекли меньше часа назад. Делаю первый глоток, чуть не застонав от удовольствия. Здесь явно знают толк в кофе, что я очень-очень ценю.

– Восхитительно, – говорю я женщине.

Ее улыбка становится шире.

– Спасибо. Я выросла в Колумбии на семейной ферме. Сейчас ею управляет моя сестра, и она присылает мне кофейные зерна. Как видите, из хороших зерен получается хороший кофе.

– Это точно, – соглашаюсь с ней и добавляю со смехом: – Наверное, теперь я не захочу уезжать отсюда.

– Не вы первая… – Она прислоняется бедром к стойке. – Надолго к нам?

Я пожимаю плечами:

– Пока не знаю.

– У вас здесь родственники?

– Вообще-то, я по делам. – Я колеблюсь всего секунду и продолжаю: – Я частный детектив, расследую исчезновение Джульетты Ларсон.

Главное, что я усвоила, работая детективом, – никогда не известно наперед, где получишь нужную информацию. Иногда люди сами не понимают, что обладают важными сведениями, или просто не знают, кому рассказать.

Женщина медленно кивает:

– Да, грустная история…

Ощущение, что она сказала это не просто так. Я делаю еще один глоток и интересуюсь как бы невзначай:

– Вы знали ее?

Женщина пожимает плечами:

– Она с подругами иногда заходила к нам днем. Подростки как подростки – милые, когда им нужно, и невыносимые, если не получают что хотят. После себя оставляли мизерные чаевые и беспорядок. Как обычно в таком возрасте.

Интересно. От всех остальных я слышала только об исключительной вежливости этих девушек. А сейчас мне рассказывают, что они вели себя как самые обычные подростки…

– А вы когда-нибудь видели их с мальчиками?

Женщина на секунду задумывается:

– Вряд ли. Большинство из них обычно зависают в закусочной на Рокмаунт. Там лучшая в городе картошка фри.

Обдумаю это вечером.

– Больше ничего не вспомните?

– Да ничего такого. Они были сами по себе. – Женщина кивком подбородка указывает в дальний угол. – Приходили где-то раз в неделю и сидели вон там, всегда говорили между собой очень серьезно, но о чем – понятия не имею. Им явно хотелось побыть отдельно от всех, и я была только рада, что здесь они могут это сделать.

Я улыбаюсь ей:

– Спасибо. Если что-то еще вспомните, свяжитесь со мной в любое время. – Достаю визитку и кладу на стойку. – Я Гвен.

Женщина берет карточку и читает мои имя и фамилию. Я жду ее реакции: узнает или нет? Такое ожидание стало для меня настолько привычным, что я делаю это бессознательно. Но она никак не реагирует, и я слегка расслабляюсь, хоть и не до конца. Как всегда.

– Приятно познакомиться. – Она протягивает руку. – Я Валерия. Если что-то еще понадобится, дайте знать.

Прихватив свою булочку, выхожу на улицу, чтобы сесть за столик поближе к ухоженному садику. Бо́льшая часть растений уже убрана к зиме, но несколько осенних цветов пока цветут. Небо ярко-голубое, воздух свежий, легкий ветерок играет листьями.

Оглядываюсь по сторонам на случай возможной опасности. Есть по крайней мере два выхода: один – через калитку в заборе вокруг внутреннего дворика, другой – через заднюю дверь к маленькой стоянке. Из-за столика, который я выбираю, улица хорошо просматривается в обе стороны, так что я увижу любую приближающуюся угрозу. Не то чтобы я этого жду, но нельзя терять бдительность.

Устраиваюсь на стуле и несколько мгновений наслаждаюсь кофе, прежде чем достать телефон и связаться со всеми. Сначала по приложению проверяю, где Коннор. Еще в мотеле. Понятно: после моего ухода опять завалился в кровать и до сих пор спит. Лучше его не будить. Что ж, тогда пишу Ланни – узнать, как дела. В ответ получаю эмодзи с поднятым большим пальцем. Тот самый минимум, чтобы я знала: все хорошо. Без всяких подробностей, и это очень расстраивает.

Решаю позвонить Сэму. Уж он, по крайней мере, не откажется поговорить. От тепла его голоса я сразу улыбаюсь:

– Доброе утро. Как прошла ночь?

– Была долгой, – отвечает он, зевая.

– Что-то случилось? – сразу волнуюсь я. – С Ланни все в порядке?

– Да, в порядке.

– Ты говорил с ней с утра?

– Нет, но я следил за ней вчера вечером. Может, я слегка помешался, но был осторожен.

Я смеюсь, и мой смех эхом разносится по пустому дворику.

– Повезло, что тебя никто не увидел, а то могли бы арестовать!

– Я не шучу.

– А что, было из-за чего беспокоиться?

– Пока не знаю, – после паузы отвечает Сэм.

– Звучит как «да».

Он вздыхает:

– Я говорил с Лео Варрусом.

По моему телу пробегают мурашки.

– И?..

– Он не отстанет.

Неудивительно, учитывая историю «Погибших ангелов».

– Думаешь, он правда опасен?

– Не знаю. Я попросил Майка помочь.

Если Сэм обратился к Майку, значит, все серьезнее, чем он говорит.

– И что же сказал Лео, отчего ты так разволновался?

– Он знает, что Ланни сейчас на встрече для будущих абитуриентов.

Я выпрямляюсь; мышцы напрягаются, рука сжимается в кулак.

– Он угрожал Ланни? – Мой голос переходит в рычание. Когда психи преследуют меня – это одно. И совсем другое, когда они угрожают моим детям, – я мигом превращаюсь в мать-медведицу.

– Не волнуйся, я попросил Майка отследить звонок Лео. Варрус сейчас в Калифорнии, так что опасности нет. По крайней мере, физической. Он просто хотел достать меня.

Хоть я и рада, что Лео далеко от Ланни, все равно не успокаиваюсь.

– Но ты же следил за нашей дочерью, – спорю я.

– Подумал, лучше перестраховаться, чем потом пожалеть.

Я оглядываю пустой внутренний дворик, вдруг почувствовав себя беззащитной. Ланни и Сэм слишком далеко – если что-то случится и им потребуется помощь, на то, чтобы добраться до них, уйдет несколько часов.

– Может, вы поедете к нам? Встретимся на севере Каролины. Безопаснее держаться вместе.

– Поверь, я бы тоже предпочел быть вместе. Но вряд ли сейчас для Ланни это оптимальный вариант.

– Безопасность – вот что главное для Ланни! – Я уже вне себя.

Сэм выдерживает паузу, прежде чем ответить:

– Теперь я не уверен, Гвен. Ты бы видела ее вчера вечером. Она улыбалась и смеялась – так свободно… Я едва узнавал ее. Она была так… счастлива. Раньше я не понимал, как сильно ей приходится контролировать себя дома. Она всегда на взводе, всегда в ожидании чего-то страшного. Ей необходимы эти выходные. Ей нужно попробовать, какая бывает жизнь. Узнать, что в жизни есть нечто большее, чем страх и бегство.

Я прикрываю глаза. Его слова ранят меня. Больно думать, что Ланни несчастна. Но пусть лучше несчастна, чем ранена или, хуже того, мертва.

– Я не допущу, чтобы с ней что-нибудь случилось, – добавляет Сэм.

– Знаю.

И еще я знаю: он прав. Я не могу вечно оберегать Ланни. Нельзя и дальше откладывать ее жизнь на потом из-за нашего прошлого. Она должна жить своей жизнью, несмотря на опасности. Иначе мы проиграем.

– Ты увидишь ее сегодня?

Его голос становится бодрее.

– Днем в ботаническом саду колледжа будет чаепитие для будущих абитуриентов и их родителей. Наверное, чтобы показать, на что уходит плата за обучение.

Я пытаюсь прогнать страх и паранойю из своего голоса:

– О, чаепитие, как необычно… Надеюсь, у тебя есть что надеть по такому случаю.

– Я решил пойти в драных камуфляжных шортах, грязной футболке и шлепанцах, чтобы выглядеть папашей, за которого стыдно.

– До сих пор пытаешься выиграть у ее биологического отца?

Сэм хихикает:

– Низкая планка.

Я улыбаюсь:

– У тебя отлично получается.

– Кстати, как Коннор?

Вздыхаю, не зная, что ответить. В последнее время мне трудно понять сына.

– Когда я спросила его об этом утром, он сказал, что все в порядке.

– Ты до сих пор волнуешься.

– Ну конечно. Если только что у него на глазах в школе лучший друг застрелил двух других друзей, как Коннор может быть в порядке? Никто не может.

– Он через многое прошел. Он сильный парень.

В горле спазм, сердце привычно сжимается от гнева и горечи.

– Он еще ребенок и не может быть настолько сильным. Не может принимать все это как должное.

– Я знаю, он справится.

Сэм говорит так уверенно, что я разрешаю себе согласиться с ним. Потому что тоже хочу верить в Коннора.

Мы болтаем еще несколько минут, но Сэму пора в душ и завтракать. Закончив разговор, я продолжаю сидеть в кафе возле садика, наслаждаясь кофе и пользуясь возможностью просмотреть аккаунт Джульетты Ларсон в социальных сетях.

Своим детям я не разрешаю пользоваться соцсетями – это слишком рискованно и делает Ланни и Коннора доступными для массы интернет-троллей. И хотя понимаю важность общения в интернете для большинства подростков, все равно ошарашена, как же много в Сети Джульетты.

Нет ни одного наряда, который не сфотографирован, ни одного блюда, которое не описано во всех подробностях, ни одного события, которое не увековечено. И тысячи комментариев. Просматривая все, я гораздо лучше представляю Джульетту, чем по любым другим источникам. Ведь это писала она сама, а на фото – то, что для нее действительно важно. Неудивительно, что обе ее лучшие подруги, Уилла и Мэнди, фигурируют во многих постах. Вот их селфи в школьной столовой, вот они в купальниках на озере прошлым летом, вот они, накрашенные, перед школьной дискотекой… На большинстве снимков девушки позируют в тщательно продуманных образах.

Кудрявая блондинка Уилла смотрит в объектив слегка удивленно. Это могло бы выглядеть естественно, но точно такое выражение лица у нее больше чем на половине снимков. Мэнди куда разнообразнее: то высовывает язык, то изображает пальцами букву V, то приподнимает бровь. Джульетта почти всегда улыбается, хотя ее улыбка кажется отрепетированной. Редко попадаются кадры с искренними эмоциями, но в том и смысл соцсетей: показать миру не какая ты на самом деле, а какой хочешь быть.

В этом бесконечном потоке я начинаю замечать определенную закономерность. В начале и середине каждой недели – фото, сделанные в школе, за выполнением домашних заданий, за ланчем. А в конце, на выходных, – снимки во время ночевок друг у друга: новый маникюр или новый макияж.

И хотя на фотографиях кое-где мелькают мальчики, никто не похож на постоянного бойфренда, особенно на последних снимках. Если у Джульетты и был парень, он не замечен в ее аккаунте. Так что юноша из пикапа остается загадкой. Учитывая, насколько Мэнди, Уилла и Джульетта были осведомлены о жизни друг друга, кажется невозможным, что Джульетта с кем-то встречалась и не рассказала лучшим подругам.

Почему она не хотела, чтобы они знали? Я барабаню пальцами по столу, пытаясь понять, зачем Джульетте скрывать это. Первое, что приходит в голову: он тот, с кем ей нельзя встречаться, – например, намного старше, или ее учитель, или женат.

Но парень из пикапа, который увез Джульетту, по описанию Уиллы и Мэнди, – их ровесник или старше на год-другой. То есть не старик. И не учитель или отец подруги.

Внезапно я вздрагиваю от колокольного звона – он раздается с двух сторон одновременно, но вразнобой. Валерия, убирающая посуду с соседнего столика, смеется, заметив мою реакцию:

– Привыкайте.

Я морщусь:

– Что за какофония?

– Методисты воюют с баптистами. Когда-то один наш мэр завещал свое состояние методистам, и на эти деньги они построили новую церковь с большой колокольней. В ответ баптисты начали масштабный сбор пожертвований на строительство своей церкви напротив, через площадь. Тоже с колокольней, конечно. Договорились, что методисты будут звонить по четным часам, а баптисты – по нечетным. Но потом у баптистов появился новый пастор и стал плакаться, что нечетные числа – от дьявола, ну и все в этом роде. Поэтому баптисты заявили, что будут звонить по четным часам, но методисты не захотели ничего менять… – Валерия поднимает руки вверх, как будто сдаваясь. – И вот что получилось.

– Звук такой, будто две кошки выпускают друг другу кишки.

– Привыкнете.

Я качаю головой, пока перезвон продолжается.

– Почему никто в городе не взбунтовался, чтобы покончить с этим?

– Половина города, включая мэра, – методисты, а другая половина, включая шефа полиции, – баптисты. Ни те, ни другие не уступают. Остальным остается ждать, кто победит.

– Местечковая политика во всей красе…

Валерия усмехается: «Вот именно», берет корзину с грязными кружками и блюдцами и возвращается в кафе, пока колокола звонят в последний раз.

Наконец их эхо стихает, и я вздыхаю с облегчением. А потом мне кое-что приходит в голову. Шеф полиции сказал, что ходит в одну церковь с семьями Уиллы и Мэнди. Интересно, какую церковь посещала Джульетта Ларсон и ее семья? Запускаю быстрый поиск в интернете и нахожу список прихожан Объединенной методистской церкви Гардении. Там есть и Ларсоны. Единственное отличие между Джульеттой и ее подругами, которое я нашла. Пока не слишком многообещающе, но это только начало.

12
Коннор

Девушка на улице видит меня, встает с бордюра и приближается.

– Уилла, – представляется она, протягивая руку.

Я удивленно моргаю: имя кажется мне знакомым. Секунду собираюсь с мыслями – и наконец вспоминаю: подруга пропавшей девочки. В день, когда исчезла Джульетта, Уилла тоже была с ней и Мэнди.

В мамином досье я видел фотографии Уиллы – и ни одна не передает ее очарования. На этих снимках она странная, нескладная. Волосы слишком курчавые, лицо и плечи слишком узкие. Непропорциональная, словно не в своей тарелке, она теряется на фоне остальных.

В жизни Уилла совсем другая – удивительная. Она необычная – фотографии врут. Похожа на настоящую лесную фею с копной густых кудрявых золотистых волос за спиной и тонким, слегка вздернутым носиком. У нее острый подбородок, самые голубые глаза, которые я встречал, а светлая кожа вся в веснушках. На ней белое платье с короткими рукавами, доходящее до середины бедер. Достаточно длинное, чтобы оставаться в рамках приличий, но едва-едва.

Я и так взволнован ее внезапным появлением, а теперь совсем растерялся, потому что не могу не смотреть на нее. Cмущенно откашливаюсь.

– Коннор, – говорю я, беря ее протянутую руку. Кожа мягкая и сухая, рукопожатие крепче, чем я ожидал.

Уилла усмехается. Два ее передних зуба слегка кривоваты, но от этого она только очаровательнее.

– Я знаю.

Я жду, что Уилла скажет что-нибудь еще, но она молчит. Мысли путаются, пока я пытаюсь понять, что она здесь делает. Не знаю, что ей сказать, и от этого еще сильнее чувствую неловкость.

– Мм, а что ты здесь делаешь? – Тут я пугаюсь, что это прозвучало грубо, и добавляю: – То есть я не против. Просто… сегодня будний день, разве тебе не нужно в школу?

Она вскидывает бровь:

– А тебе?

Я краснею. К этой теме не хочу приближаться даже на километр.

Она смеется – легко, высоко, мелодично.

– На этой неделе у нас каникулы. Мэнди сказала, что вчера познакомилась с вами. Мне тоже захотелось.

– О… – Я жду продолжения, но Уилла больше ничего не говорит. Я научился у мамы, что одна из самых эффективных тактик ведения допроса – молчание: большинство людей его не выносят и готовы на все, чтобы его заполнить, даже ценой саморазоблачения.

Впервые я понимаю, почему эта тактика эффективна. Молчание Уиллы ощущается почти болезненно. Я изо всех сил пытаюсь его прервать:

– Долго ждешь?

Она пожимает плечами:

– Недолго.

Вранье. Что-то в выражении лица выдает ее, хотя точно не знаю, что именно. Да и какая разница? От одной мысли, что Уилла ждала меня, у меня горят щеки.

– Как ты узнала, где я?

Она снова пожимает плечами:

– У нас в городке только один мотель, так что нетрудно догадаться. Особенно когда я увидела машину твоей мамы рядом на парковке.

Я смотрю на то место, где вчера вечером мама поставила машину. Сегодня она уехала рано, еще до восьми. Значит, Уилла караулит давно. Пока я раздумываю, сказать ли ей об этом, она спрашивает:

– Не хочешь прогуляться?

Это так неожиданно, что я едва сдерживаюсь, чтобы не выпалить: «Зачем?», но вместо этого оглядываюсь на вход в мотель. Ви продрыхнет еще несколько часов, мама вернется не скоро. Если останусь, буду маяться от безделья и снова и снова думать о Кевине, о том, что произошло, и про тот кошмарный бред обо мне в интернете.

Нет, только не это…

Я знаю, что должен отпроситься у мамы или хотя бы сказать, куда иду. Но делать это при Уилле означает показать себя каким-то несмышленышем. Мне уже пятнадцать. Я могу сам о себе позаботиться и имею право погулять, если захочу.

Мой телефон все еще на зарядке в номере на тумбочке у кровати, и надо бы сходить за ним, но я боюсь, что Уилла передумает и уйдет без меня. К тому же меньше всего хочется, чтобы мама проверила меня по приложению, увидела бы, что я не в мотеле, обозвала бы психом и говорила со мной как с ребенком. Да еще при Уилле – это так унизительно…

Она протягивает руку:

– Идем.

И я решаюсь. Украдкой вытираю о джинсы вспотевшую ладонь, прежде чем взять ее за руку. Уилла широко улыбается. У меня внутри все переворачивается, и это очень приятное ощущение.

Звонко смеясь, Уилла бежит через парковку, увлекая меня за собой.

Все это странно, и я понимаю, что нужно быть настороже, но в Уилле нет ничего опасного. Наоборот, она такая яркая, жизнерадостная, искренняя, что рядом с ней у меня поднимается настроение.

И она правда хочет побыть со мной.

Это так приятно после кошмаров и напряжения последних дней…

Вместо того чтобы вернуться к входу в мотель и пойти по улице, Уилла ведет меня в рощу за парковкой.

– Куда мы?

Она смотрит на меня.

– В лес. – И морщится. – Ненавижу все эти машины и асфальт.

Делает паузу, склоняет голову, и вдруг на ее лице появляется беспокойное выражение:

– А ты согласен? Ты не против погулять в лесу?

Я вспоминаю деревья и горы возле нашего дома в Стиллхаус-Лейке. Я скучаю по этому тихому уединенному месту с тех пор, как переехал в Ноксвилл.

– Наоборот – только «за».

– Здорово, – Уилла сияет.

За парковкой начинается узкая лесная тропинка. Не похоже, что по ней часто ходят: она вся заросла сорняками. Уилла впереди, я плетусь следом. Она идет вприпрыжку – почти скачет, и от этого ее короткое платьице задирается еще выше. Я стараюсь не пялиться, но ничего не могу с собой поделать.

Уилла оглядывается через плечо, и я пугаюсь, что она заметила мой взгляд, но она только улыбается:

– Все нормально?

Я тоже улыбаюсь:

– Да.

И вдруг понимаю, что в первый раз за несколько недель, а может быть, даже месяцев говорю правду.

Тропинка петляет, мы уходим все дальше, уличный шум остался позади. Теперь есть только мы, звук нашего дыхания, шелест ветерка в листьях деревьев, чириканье птиц над головой. Вскоре тропинка выводит на заброшенную заросшую дорогу, по которой давно не ездят лесовозы. Прежде чем свернуть туда, Уилла оборачивается и ждет, когда я догоню ее.

Наконец-то мы можем идти бок о бок, и время от времени ее пальцы касаются моих, отчего все внутри сжимается. Она смотрит на меня, склонив голову и застенчиво улыбаясь:

– Ну что ж, Коннор, расскажи о себе.

Это очень общий вопрос.

– А что ты хочешь знать?

Уилла пожимает плечами:

– Все, что сам считаешь важным.

Я опускаю глаза: кажется, здесь какой-то подвох. Но если это тест, то я очень-очень хочу его пройти.

– Меня зовут Коннор Проктор. Я живу в Ноксвилле, в Теннесси, хотя дольше всего жил в Уичито, в Канзасе. Мне пятнадцать. У меня есть сестра Ланни. Домашних животных нет. Маму зовут Гвен, она частный детектив, а отца – Сэм, он пилот.

Как сухо и скучно… А ведь можно было рассказать совсем по-другому. Что меня не всегда звали Коннор. Что мой отец был серийным убийцей. Что однажды меня похитили сектанты, которые топили в воде своих последователей. Что мой лучший друг на глазах у меня застрелил в упор двух одноклассников.

Уиллу, похоже, не впечатлил мой рассказ, и я начинаю внутренне паниковать. Так хочется ей понравиться… Хочется, чтобы она считала меня интересным и крутым.

– А что ты расскажешь о себе? – Я изо всех сил стараюсь отвлечь ее от своей отстойной биографии.

Уилла проходит вперед еще немного, останавливается, всматривается куда-то в лесную чащу и глубоко вздыхает. Когда она поворачивается, в ее распахнутых глазах блестят слезы.

– Кажется, это из-за меня пропала моя лучшая подруга Джульетта.

Сразу после этих слов она закрывает лицо руками и начинает рыдать, ее плечи трясутся.

Не знаю, что делать в таких случаях. Знаю только одно: мне очень хочется ее утешить. Вспоминаю, как утешают мою сестру, когда она расстроена, и осторожно кладу руку Уилле на плечо. И медленно, давая ей возможность отстраниться, обнимаю. Она прислоняется ко мне, почти теряя сознание, и быстро обнимает за шею, уткнувшись мне в плечо.

– Извини, – плачет она.

Я отвечаю, что извиняться не за что, и пытаюсь нежно погладить ее по густым волосам – так, чтобы не запутаться пальцами.

Через минуту Уилла отстраняется, смущенно улыбаясь и вытирая глаза, хотя несколько слезинок так и повисли на ресницах. Удивительно, что после рыданий у нее ни красных пятен на лице, ни опухших покрасневших глаз. Моя сестра всегда говорит, что есть девушки, кого слезы только красят, и те, кого уродуют. Уилла явно из первых.

Мне уже не хватает тяжести ее головы на своем плече, я до сих пор чувствую тепло ее ладони.

– Ты в порядке? – спрашиваю.

Она кивает:

– Прости, просто я… все это еще очень тяжело, понимаешь? Прошли уже месяцы, и все говорят, что нужно забыть Джульетту и жить дальше. Смириться, что ее нет. Но я не могу. – Уилла хихикает, словно смеясь сама над собой. – Ты, конечно, думаешь, что я рехнулась, потому что до сих пор надеюсь, что ее найдут…

– Совсем нет, – отвечаю я, даже не задумываясь. – Я тебя прекрасно понимаю. Иногда нужно просто верить, даже если все считают тебя психом.

Я думаю о Кевине, которого по-прежнему считаю своим лучшим другом. И о папе – мне необходимо верить, что он по-настоящему любил нас. Я думаю о них, несмотря на все ужасы, которые они натворили.

– Особенно в этом случае, – добавляю я.

Наши глаза встречаются. Секунда, пока Уилла рассматривает меня, кажется такой долгой, что мне становится неловко.

– Значит, ты понимаешь, – наконец произносит она почти удивленно.

Я киваю, боясь, что она начнет расспрашивать дальше, и тогда придется рассказать о стрельбе и об отце, а это все испортит. Как обычно. Поэтому я спрашиваю сам:

– Почему ты сказала, что она пропала из-за тебя?

Уилла скрещивает руки на груди, отчего кажется еще более маленькой и хрупкой, и еле слышно произносит:

– В тот день мы поругались.

Не помню, чтобы читал об этом в маминых материалах.

– Правда?

Она кивает, прикусив нижнюю губу и внезапно встревожившись, словно ляпнула что-то не то.

– Но ты не должен рассказывать своей маме. И никому не рассказывай.

От такой просьбы мне становится не по себе.

– А если это поможет найти ее?

– Не поможет.

– Откуда ты знаешь?

Она вся сжимается и опускает взгляд. Что бы тогда ни случилось, это тревожит Уиллу, и она явно хочет поговорить об этом.

– Ты кому-нибудь рассказывала? Кто-то еще знает? – расспрашиваю я.

Она качает головой:

– Мне слишком стыдно. Это так ужасно…

Я всегда считал неправильным скрывать информацию от полицейских. Но теперь не могу рассказать им тайну Уиллы. У меня никогда не было близких друзей, кроме Кевина, – мне редко доверяют. А Уилла доверилась, и от этого я чувствую себя таким значимым. Меня ценят. Мне доверяют.

Да, мы с Уиллой только-только встретились, но иногда я думаю: а не проще ли делиться личным с незнакомыми людьми? С которыми ничем не связан и ничего от них не ждешь.

– Хорошо, обещаю ничего не рассказывать маме без твоего разрешения, согласна?

Надеюсь, что смогу сдержать обещание, хотя я готов предать доверие Уиллы ради спасения Джульетты.

Она разглядывает меня еще секунду и говорит:

– В тот день, когда Джульетта пропала, я сказала ей, что она плохая подруга.

Я жду продолжения, но Уилла молчит, и я уточняю:

– Это все?

По опыту общения с сестрой и одноклассницами я знаю, что логику женской дружбы бывает невозможно понять.

– А что случилось?

Уилла вздыхает:

– Я узнала, что она общалась в интернете с каким-то парнем и рассказывала ему обо мне – о личном. Секреты, которые я ей доверяла. Хуже того, распространяла сплетни обо мне. Рассказывала ему, какой ужасной я бываю… – При этих словах голос Уиллы дрожит, на глаза опять наворачиваются слезы. – Она сказала, что я жестокая.

Такая откровенность удивляет. Не представляю, как можно назвать Уиллу жестокой. Да, я едва знаю ее, но она кажется такой искренней, такой милой…

– А почему?

Она расстроенно разводит руками:

– Не знаю. Не могу вспомнить, чем это заслужила. Она была моей лучшей подругой – я была ближе с ней, чем с Мэнди.

– Но как ты узнала?

Уилла слегка вздрагивает и отводит глаза.

– Видела кое-что из их переписки.

Я снова понимаю: она что-то скрывает. Но ни на чем не настаиваю. Неудивительно, что Уилла не хочет признаться в чтении личных сообщений подруги.

Обдумываю новую информацию и ее ценность для расследования. Это не какой-то мелкий пустяк – это важно. Это может иметь значение.

– Прости, Уилла, но, я думаю, тебе нужно рассказать копам.

На ее лице появляется ужас, она хватает мою руку и стискивает ее.

– Я не могу.

– Почему?

– Разве не понятно? Если они узнают, что мы тогда поссорились, то могут начать подозревать меня.

Я смеюсь при мысли, что Уилла окажется подозреваемой.

– Ну, это вряд ли.

Уилла как будто обижена моим ответом, и я понимаю: она всерьез считает, что ее могут в чем-то заподозрить. Но, как последний идиот, не придаю значения ее тревоге.

– А вот ты сам рискнул бы? Признался бы в чем-нибудь таком, что может тебя разоблачить?

Я тут же холодею, вспомнив, что скрыл от копов кое-какие подробности насчет стрельбы – испугался за себя. Но здесь совсем другое дело. В Уилле нет ни капли жестокости, а я – сын серийного убийцы. Конечно, никто ее не заподозрит. Не то что меня.

– Ты не станешь из-за этого подозреваемой, – убеждаю я ее. – Копы займутся кем-нибудь другим – например, парнем, с которым Джульетта переписывалась…

– Поэтому я рассказала им про машину, которая остановилась, когда мы шли обратно в город. Парень в ней и должен быть тем самым парнем, с которым она переписывалась, так? Значит, копы уже знают и ищут его. Если я расскажу о нашей ссоре в тот день, это ничем не поможет.

Наверное, в ее словах есть логика. И все-таки мне это не нравится.

– Ты знаешь что-то еще об этом парне? Что поможет копам найти его?

Уилла грустно качает головой:

– Нет, к сожалению… Я думала, мы с Джульеттой лучшие подруги, но от лучшей подруги не бывает секретов. Иногда я думаю, что потеряла ее не когда она уехала на машине с тем парнем, а гораздо раньше, когда у нее появились секреты от меня.