Текст книги "Без видимых повреждений"

«Я уговаривала ее записать всё это», – говорит Салли. И Мишель записала. Вот что сказано в ее заявлении: «Он избивал меня на глазах у детей. Один раз это случилось во вторник вечером на заднем крыльце прямо перед моим сыном Кайлом. Он угрожал убить меня при детях, при моих сестрах и при своих родителях. Говорил, что убьет меня, себя и детей, если я от него уйду»[38]38
  Часть информации о том, что той ночью написала Мишель, взята из ста тьи «Та черная ночь» (That Black Night), опубликованной в местной газете. Эд Кеммик из Billings Gazette опубликовал ее 23 ноября 2002 г. Оригинал записей о Мишель мне показала Салли.


[Закрыть].

Ту ночь Роки и Кристи провели в машине. Позже Кристи говорила, что они поехали «за город». Утром, когда он вернулся домой, чтобы забрать кое-какие вещи для семейного трейлера, Роки арестовали; предположительно, он планировал взять Кристи с собой в лес на выходные. Вместо этого Роки отправился в тюрьму.

Мишель подала заявление на запрет приближения. Генеральная прокуратура выдвинула обвинение в умышленном причинении легкого вреда здоровью сожителю и/или члену семьи (УПЛВ), без отягчающих обстоятельств и по административной ошибке объединила его с жалобой Салли в одно производство, что привело к далекоидущим последствиям. В Монтане необходимо выдвинуть три обвинения в УПЛВ, прежде чем данное действие будет признано особо тяжким уголовным преступлением[39]39
  http://leg.mt.gov/bills/mca/45/5/45-5-206.htm.


[Закрыть].

Тем субботним вечером, пока Роки сидел в местном изоляторе, Алисса повела Мишель в бар отпраздновать день рождения. Мишель никогда раньше не была в баре. Сестры впервые вышли в свет вдвоем, не боясь Роки. Но, по словам Алиссы, Мишель просто не могла расслабиться. Девушка беспокоилась о детях, о том, правильно ли она поступает с Роки. Мишель не хотела, чтобы дети перестали видеться с отцом; она просто хотела, чтобы их отец изменился.

«Она выпила один стаканчик, – рассказывает Алисса, – а после просто хотела поскорее вернуться домой и побыть с детьми». Ей было двадцать три.

«Роки пытался убедить Мишель, что внешний мир небезопасен, – говорит Мелани, – муж очень сильно на нее влиял. Он не хотел, чтобы Мишель поняла, что на самом деле угроза исходит от него. Это он был опасен».

В понедельник Сара и Гордон внесли за Роки залог в 500 долларов. По словам Сары, они никогда раньше не вносили за сына залог, и она была против, но решила не спорить с Гордоном, и позвонила Мишель, чтобы рассказать ей об этом. Сказала, что Роки звонил в выходные, что он был расстроен и плакал, говорил, что не сделал ничего дурного, что он просто отец, который хотел забрать своего ребенка. И тогда Гордон позвонил профессиональному поручителю, который оказался женщиной; он помнит, как она сказала ему, что многие из «таких женщин» рассказывают сказки про агрессию. Сара и Гордон позвонили Мишель и сообщили, что собираются забрать Роки. Тогда супруги еще верили, что запрет на приближение работает.

По словам Салли, Мишель «слетела с катушек». Она начала орать на сватов по телефону, и те пообещали, что увезут Роки в дом брата, и он останется там, пока всё не уладится, что бы это ни значило. Сара думала, что если Роки поживет у Майка, им удобнее будет за ним присматривать. И они думали, что, может быть, он изменился. К тому времени Роки не употреблял наркотики почти полгода. А у Мишель всё еще было ее ходатайство о защите. Сара сказала, что невестка «была на взводе. Вела себя не как обычно». Мишель действовала нерационально, ее разрывало между злобой и ужасом. Она сказала, что не станет обращаться в приют: зачем? Ведь дом принадлежит ей, ее отцу. Да и Роки всё равно их найдет. Сказала, что станет экзотической танцовщицей, чтобы содержать детей. А потом, что с ней и детьми всё будет в порядке, потому что отец дал ей перцовый баллончик Mace. Mace ее защитит. С Mace она будет в безопасности.

«До нее было не достучаться», – утверждает Сара. Реакция Мишель не отличалась от реакции большинства жертв. Она думала о детях. Она не думала о системе уголовного правосудия или о том, от каких органов по защите от домашнего насилия может получить помощь. Она не рассчитала, в каких из районов Биллингса Роки не будет иметь права появляться, пока у нее на руках защитное предписание. Она отреагировала рефлекторно: драться или убегать? А что сделаешь ты, когда на тебя ринется медведь? Встанешь на цыпочки, завопишь и постараешься выглядеть больше своих размеров или притворишься мертвым? Уж точно не присядешь, чтобы обдумать информацию о том, в какие службы охраны природы сейчас можно обратиться. Медведь не дает времени на размышления.

И вот еще что: медведь атакует не только тебя. Он набросится и на твоих детей. Что будешь делать?

Кстати, а когда Роки выпустят, у Мишель дома будет ждать районный прокурор, готовый ее защитить? Или, может, там будет офицер полиции с заряженным пистолетом, офицер, втолковывающий Роки, что Мишель и дети не собирались выводить его из себя? Или, может быть, там будет кто-то из членов семьи Мишель? Хоть кто-нибудь, где-нибудь, хоть в какой-то системе будет там, чтобы не позволить Роки сделать то, что он может сделать? Чтобы не дать гремучей змее скользнуть в кровать к Мишель в три утра? Чтобы отразить пулю, которая может вылететь из доставшегося от деда ружья? Мелани говорит, что поведение Мишель изменилось сразу же после звонка Гордона и Сары: «Ее уверенность в запрете на приближение… всё это изменилось».

Мишель отказалась от данных ранее показаний. Именно это действие жертв домашнего насилия вызывает больше всего недопонимания.

Мишель отказалась от показаний не потому, что струсила, не потому что сочла свою реакцию на случившееся слишком эмоциональной и не потому, что решила, будто Роки теперь не так опасен. Она забрала заявление не потому, что рехнулась, не потому что была истеричкой и не потому, что для нее это не было вопросом жизни и смерти. Она отказалась от показаний не потому, что солгала. Мишель сделала это, чтобы остаться в живых, чтобы сохранить жизнь своим детям.

Жертвы не уходят, потому что знают – любое резкое движение спровоцирует медведя.

Они не уходят потому, что за многие годы нашли способы, которые иногда помогали успокоить разъяренных супругов: мольбы, упрашивание, задабривание, обещания, публичные проявления солидарности с агрессором в общении с теми самыми людьми – полицейскими, правозащитниками, судьями, адвокатами, членами семьи – без помощи которых жертве вряд ли удастся выжить.

Они не уходят потому, что на них надвигается медведь. А они хотят жить.

Почему жертвы не уходят – не тот вопрос, который нам стоит задавать. Я думаю, правильный вопрос звучит следующим образом: как защитить этих людей? Никаких оговорок. Никаких размышлений о том, почему она не ушла, о том, что она делает или не делает. Один простой вопрос: как нам ее защитить?

Через пару минут после того, как Роки приехал в дом брата, Мишель уже говорила с ним по телефону – согласовывала совместные планы, что-то обещала и вела переговоры – хотя сама не сформулировала бы это таким образом – о сохранении собственной жизни. «Ей нужно было больше времени, чтобы понять, как действовать дальше, – говорит Мелани, – и теперь мне ясно, что после того, как Роки выпустили, сестра так резко изменилась, потому что была напугана».

По словам бывшего районного прокурора Стейси Фармер (в настоящее время Тенни), Мишель в истерике ворвалась к ней офис. Девушка отказалась от всех показаний. Он никогда не угрожал мне, – кричала Мишель. – Не было никакой змеи. Она сама виновата. А Роки – прекрасный муж, прекрасный отец. Мишель и Роки вдвоем сражались против всего мира. Эта система разрушает ее семью. Стейси Тенни знала, что Мишель лжет. Конечно, она лгала. Но что прокурору делать с враждебным свидетелем? Нет доказательств; нет свидетеля.

Много лет спустя я подумала о Мишель в момент, когда услышала слова защитника прав жертв домашнего насилия: «Теперь мы знаем, что именно те жертвы, которые не приходят в суд, те из них, кто не продлевает запреты на приближения, находятся в наибольшей опасности»[40]40
  Келли Данн, личная беседа. Июль 2011 г., Ньюберипорт, МА.


[Закрыть].

Стейси Тенни сказала, что их всех больше всего впечатлила история о змее. Такая конкретная деталь, такой очевидный факт… но во время обыска в доме Мишель, если таковой действительно имел место, полицейские змею не обнаружили. При наличии змеи у них было бы вещественное доказательство. Но змею так и не нашли (неясно, искали ли они. Смотрели ли в гараже? В Монтане полицейские отчеты – закрытая информация). Слово Мишель против слова Роки, и теперь она берет свое обратно, переходит на его сторону. Что могли сделать в полиции? В судебных документах в официальном отчете по иску Салли всего два предложения, которые описывают произошедший в ее доме акт насилия: «В ходе проникновения в дом тещи ответчик выломал стекло задней двери, чтобы забрать свою девятилетнюю дочь. Ответчик был расстроен тем фактом, что жена оставила дочь у тещи в период, когда пара переживала бытовой конфликт». Ни слова о грубых физических действиях в отношении Салли или Мелани, ни слова о крови на стене, ничего о том, как на произошедшее отреагировали дети, ни намека на весь ужас ситуации и невероятную разрушительную силу Роки в тот момент.

«Система уголовного правосудия, – говорит Тенни, – не заточена под несговорчивого свидетеля». И Тенни, как и все остальные, не знала практически ничего о реальной ситуации Роки и Мишель. Все эти годы по всей стране работники прокуратуры говорили мне то же самое.

Но мне говорили и еще кое-что: каждый день в этой стране слушания по убийствам проходят без сотрудничества жертвы.

Роки выпустили под залог, и он сразу же нарушил запрет на приближение, приняв звонок от Мишель. Позже она сказала, что у него было право поговорить с собственными детьми. Супруги встретились следующим вечером в Норт-парке, где Алисса и Мишель когда-то курили и зависали после школы. Наверное, Мишель казалось, что это было в прошлой жизни. Никто не знает, что именно сказал ей Роки, но он убедил жену позволить ему вернуться домой. Возможно, он напомнил ей, что это он платил по счетам, что именно благодаря ему на столе еда, а дети одеты. Роки действительно обеспечивал Мишель; а еще он не позволял ей обеспечивать себя самой. И где бы она спряталась в маленьком Биллингсе, в котором все друг друга знают? Может быть, ей стоило забрать детей из школы и изолироваться на вершине ледника?

А ведь теперь она впустила бюрократию в их дом, в их частную жизнь. «Мишель донесла на него, и это нарушило границы между ними, – говорит Алисса, – она выставила его истинную сущность, то, кем он был на самом деле, на всеобщее обозрение. Никогда прежде она этого не делала. Так она обрела толику контроля над ним. И чтобы выжить, ей нужно было вернуть захваченное».

Ранее в том же году Мишель получила небольшое наследство от дедушки из Северной Дакоты. На эти деньги она купила дом на колесах для загородных поездок, а остаток втайне отдала отцу как первый взнос за дом, который они с Роки снимали с тех самых пор, как переехали из крошечного трейлера. Это было частью долгосрочной стратегии Мишель. У нее нет ни кредитной истории, ни рабочего стажа, поэтому отец станет ее банком, он сохранит деньги, а в договоре будет фигурировать только ее имя, так что в какой-то момент ей удастся легально выселить Роки. Конечно, сам Роки об этом ничего не знал.

Но даже если бы это сработало, как выжить в ближайшее время? У Мишель не было средств к существованию и опыта работы. В тот день, когда Роки выломал дверь в дом Салли, он доказал, что переезд девушки к одному из родителей его не остановит. Может быть, ей стоило бежать из штата, рискуя попасть в тюрьму за похищение, или оставить детей на воспитание отцу, который сегодня учит их плавать, а завтра угрожает пистолетом? Алисса перебрала все идеи, которые только пришли ей в голову. Может быть, Мишель переехать в Калифорнию? Купить парик, набить татуировки, изменить имя и сбежать из страны? К примеру, в Канаду? Сара предложила Мишель деньги на переезд к тете в Аризону. Старый друг предложил домик в лесу за пределами штата. Но Мишель сказала Алиcсе: «Куда мне деться в этом мире?». Роки был готов положить всю свою жизнь и потратить все свои деньги на то, чтобы выследить ее.

Алисса говорит, что перебрала все доступные на тот момент сценарии. Мишель могла сменить имя и изменить внешность, ее можно было бы спрятать, или как-то избавиться от самого Роки. «Понимаете, мысли начинают заходить очень далеко, – рассказывает Алисса, – кто-то должен убить его, потому что иначе он убьет ее». Мишель забрала заявление по той же причине, по которой это делают жертвы по всему миру: они считают любой другой выбор немыслимым. Роки въехал обратно в тот же день.

Когда Сара узнала об этом, она сразу же позвонила Салли. Женщины не были в курсе того, что Мишель уже отменила запрет на приближение. И они обе позвонили в полицию. Сара сообщила, что Роки опасен, но когда Салли позвонила, чтобы сказать, что выдвинула против зятя обвинение в умышленном нанесении телесных повреждений и незаконном проникновении в жилище, оказалось, что эти обвинения с Роки сняли. Та самая административная ошибка. Ее обвинения объединили в одно производство с обвинениями Мишель, и когда девушка забрала заявление, дело закрыли. Сейчас Салли думает, что, возможно, именно эта ошибка в документах поставила крест на жизни ее дочери. Ведь из-за этой ошибки Салли не стала подавать в суд повторно.

Вскоре после этого Мишель в ярости позвонила и матери, и свекрови, и сказала, что полиция пыталась арестовать Роки на глазах у детей, и теперь они расстроены. До звонка Мишель обе женщины не знали, что она забрала заявление. Мишель сказала, чтобы они не беспокоились о ней. В конце концов, у нее был Mace.

Так что Мишель и Роки прекратили общение с обеими семьями. Октябрь длился и длился. Для Сары и Гордона, которые привыкли видеть внуков несколько раз в неделю, пустота ощущалась на физическом уровне. Как-то раз Роки приехал, чтобы вернуть деньги, которые его родители отдали в уплату залога; Мишель осталась с детьми в машине, а Гордон вышел на улицу. Сара всё еще не остыла, и не пошла с ним, но она видела в окно, как дети улыбаются Гордону. Позже он сказал жене, что Мишель не разрешила детям выйти из машины, чтобы обняться с дедом. «Я поверить не могла, что она так поступила, – говорит Сара, – тогда мы видели внуков в последний раз, – она замолкает на секунду, смотрит куда-то вверх, – всех их видели в последний раз».

Мы сидим на заднем дворе, и пока Сара пересказывает эту сцену, Гордон молча плачет, закрыв лицо руками.

Во вторник перед Днем благодарения Алисса заехала к Мишель после работы. Она звонила сестре в понедельник вечером и в течение дня, но Мишель не ответила и не перезвонила; дом казался пустым, свет не горел, и Алисса сразу же почувствовала, что что-то не так, хотя и тогда, и позже она не понимала, в чем дело. Она хотела зайти и проверить, но физически не смогла остановить машину. Тело перехватило контроль над разумом. И девушка проехала мимо.

Алисса позвонила Салли и спросила, разговаривала ли она с Мишель. Сара сказала, что они не общались с октября. Когда Сара повесила трубку, она посмотрела на Гордона и сказала: «Алисса не может найти Мишель».

Последним Алисса позвонила отцу: «Папа, – сказала она, – кажется, что-то случилось».

Тот, кого ты любишь, лишит тебя жизни

Холодное февральское утро, окраина Детройта.

Жаклин Кэмпбелл стоит в огромной просторной аудитории и кажется совсем маленькой на фоне гигантских экранов. Этим утром Жаклин специально прилетела из Балтимора, чтобы обучить около сотни собравшихся здесь людей тому, что создала тридцать лет назад, назвав “оценка рисков”. Изначально руководство было составлено, чтобы помочь медицинским работникам выявить потенциальных жертв домашнего насилия в кабинетах неотложной помощи, и на данный момент оценка рисков, пожалуй, является единственным важнейшим инструментом, который используется при рассмотрении дел, связанных с насилием со стороны интимного партнера, а также при помощи жертвам и распространении информации о данной проблеме. Ответы жертв на вопросы оценки рисков по списку помогут определить, что произойдет дальше: будет ли преступник арестован, осужден и признан виновным, будет ли жертва выдвигать обвинения, переедет ли в приют и пройдет ли через весь судебный процесс. Нередко ответы помогают определить гораздо более недвусмысленный исход: жизнь или смерть. Оценка рисков изменила представление о насилии со стороны интимного партнера и действия по отношению к этому феномену в Америке и за ее пределами. Этот документ пробил культурные и политические барьеры, и сейчас он взят на вооружение полицией, юристами, судьями, правозащитниками, медицинскими работниками и многими другими людьми. Он послужил основой для исследований и регулятивных документов и спас множество жизней.

Жаклин Кэмпбелл – высокая, изысканная дама с густыми золотисто-каштановыми кудрями, в твидовом пиджаке и черной блузе, с массивным ожерельем на шее. В ее голосе всегда слышна улыбка, как у ведущей государственного радио, которая обязана рассказывать слушателям об ужасных новостях, но ей всё равно удается нести успокоение. Этот голос поддержал бы вас, если бы именно таким голосом вам сообщили о том, что ваша мать серьезно больна или ваша любимая собака умерла. Жаклин рассказывает о насилии в семье, о тех ужасных вещах, которые люди делают друг с другом, но в ее голосе слышится убежденность врача, заверяющего, что вы в хороших руках. В одном только Мичигане за январь 2017-го года было убито восемьдесят шесть женщин и пятеро детей, сообщает Кэмпбелл. Многих жертв присутствующие в зале знали лично.

Все участники лекции – полицейские в форме и в штатском, районные прокуроры, другие работники прокуратуры, защищающие права жертв домашнего насилия активисты, психотерапевты, работники сферы здравоохранения и волонтеры приютов – собрались в этом зале, чтобы обсудить проблему насилия в семье. В презентации Кэмпбелл снова и снова появляется мрачная статистика домашнего насилия: вторая по величине причина смерти среди афроамериканок, третья по величине причина смерти среди коренных американок и седьмая по величине причина смерти среди представительниц европеоидной расы.

Кэмпбелл говорит, что в Соединенных Штатах каждый год убивают двенадцать тысяч подвергающихся насилию женщин[41]41
  Количественные данные Кэмпбелл включают не только женщин, убитых из огнестрельного оружия; согласно отчету Центра по борьбе с насилием, датированному сентябрем 2018 г., ежемесячно жертвами убийства становятся пятьдесят американок, но эта статистика включает только убитых из огнестрельного оружия.


[Закрыть].

В это число не включены дети. В него не включены агрессоры, которые совершают самоубийство после убийства своих сожителей, те самые убийства-самоубийства, о которых каждый день пишут в газетах. Статистика молчит и об однополых отношениях, в которых один из партнеров мог скрывать свои сексуальные предпочтения от общества. Кроме того, эта статистика не учитывает других членов семьи, например, сестер, теть и бабушек, которых часто убивают вместе с главной жертвой. Не учитываются и невинные прохожие: например, двадцать шесть прихожан в техасской церкви, куда пришел зять, чтобы убить свою тещу, или двое работников спа в Висконсине, которых убил бывший парень одной из клиенток. Это бесконечный список. И в него не включены территории, которые не сообщают информацию об убийствах, потому что данный тип отчетности, поступающий в ФБР через специальную базу данных, является необязательным. Так сколько же людей в год умирает из-за домашнего насилия? Как же быть со случайными прохожими, другими членами семьи, самоубийствами убийц? С жертвами, которые не смогли вытерпеть мучений и покончили с жизнью сами? С несчастными случаями, которые оказываются не такими уж случайными: жертв выкидывают из машин, сбрасывают с обрывов, вместе с ними врезаются в деревья. Эти трагедии навсегда остались вне категорий.

В этом зале Кэмпбелл окружена понимающими людьми, которые знают, как работает домашнее насилие. Многие из них знакомы со статистикой лично, и они видят не цифры, а лица женщин, мужчин, детей, попавших в порочный круг агрессии, которой, кажется, нет конца. Кэмпбелл рассказывает историю двадцатишестилетней женщины из Мэриленда, недавно убитой своим семнадцатилетним партнером. В Мэриленде насильственная смерть – главная причина материнской смертности. По словам Кэмпбелл, то же верно для Нью-Йорка и Чикаго. Иностранным армиям, международным террористам и нетрезвым водителям можно нас и не убивать, мы и без них отлично справляемся.

У этой пары из Мэриленда – двадцатишестилетней женщины и семнадцатилетнего мужчины – также был двухмесячный ребенок, а помимо этого у женщины было еще трое детей от трех других мужчин. Ее пятилетний ребенок видел, как мать расстреляли, он смотрел на это и кричал. Двое других малышей прибежали на крик и тоже увидели мертвую мать. Трое маленьких детей с травмированной психикой и новорожденный. Биологический отец одного из детей жестоко с ним обращался. Отец убитой жестоко обращался с ней, когда она сама была ребенком. Над семнадцатилетним парнем в детстве издевались так сильно, что его забрали из семьи на пять лет. Слои, годы, поколения насилия.

Когда Кэмпбелл и ее коллеги выяснили, что случилось с этими детьми после убийства, оказалось, что новорожденного воспитывают родители умершей матери, включая ее жестокого отца. Остальных тоже воспитывают агрессоры. А когда через двенадцать лет тот семнадцатилетний парень выйдет из тюрьмы, вероятнее всего он получит право на воспитание своего ребенка, который к тому времени будет подростком. Так прямо перед нашими глазами закручивается спираль насилия в рамках одной неблагополучной семьи. Кэмпбелл говорит, что они сообщили чиновникам из Мэриленда, что: «[Через двадцать лет] мы увидим еще одно дело, в котором будут фигурировать эти самые дети…». Чиновники проигнорировали замечание, сказав Кэмпбелл, что их не интересует, что может случиться в будущем. Их не интересует то, как дети, ставшие свидетелями насилия, вырастая, сами попадают в этот порочный круг. Им нужен безотлагательный ответ. Что делать прямо сейчас?

Но смысл именно в будущем.

«Речь идет о профилактике в долгосрочной перспективе», – рассказывает Кэмпбелл. Необходимо научить людей тому, как воспитывать ребенка, не проявляя жестокости, как создать систему, которая обращается к детям и родителям и предоставляет возможность интенсивного психологического консультирования должного уровня. А сейчас, даже если один из родителей был убит, детям повезет, если они побывают хотя бы на одной консультации у психотерапевта.

Но есть и хорошие новости, говорит Кэмпбелл, и несколько присутствующих смеются, потому что до настоящего момента всё звучало более чем мрачно. Кэмпбелл рассказывает, что в штатах, где «есть хорошие законы и ресурсы, касающиеся домашнего насилия», и мужчин, и женщин, – но главным образом мужчин, – реже убивают сожители. Да, мужчин. Причинно-следственная связь кроется в гендерном различии. По словам Кэмпбелл, штаты, в которых ниже мужская смертность, – это те штаты, где приняты грамотные законы по защите, и жертвам насилия доступны работающие ресурсы. Иными словами, Жаклин говорит следующее: «Женщины, подвергшиеся насилию, часто не видят другого выхода, кроме как убийство мучителя». В действительности, с 1976 года численность убитых женщинами мужчин упала почти на семьдесят пять процентов[42]42
  Klein A. Practical Implications of Current Domestic Violence Research. Part 1: Law Enforcement // NCJRS. Unpublished. April 2008, 9. https://www.ncjrs.gov/ pdffiles1/nij/grants/222319.pdf.


[Закрыть].

Имеется в виду, что есть штаты, в которых подвергающимся насилию женщинам не нужно прибегать к убийству своих мучителей, чтобы вернуть себе свободу. Хотя национальной статистики не существует, некоторые штаты собирают эти данные. Например, в Нью-Йорке две трети женщин, заключенных в тюрьму в 2005 году, до совершения преступления подвергались насилию со стороны убитого ими человека[43]43
  http://www.opdv.ny.gov/public_awareness/bulletins/winter2014/victimsprison.html. State of New York, Department of Correctional Services, “Female homicide commitments: 1986 vs. 2005” (July 2007).


[Закрыть]. Хотя до сих пор во многих штатах жертвы лишены права использовать длинную историю непрекращающегося насилия от рук сожителей в свою защиту. Одна из женщин, с которой я беседовала – Латина Рей – находится в заключении в Северной Каролине за убийство первой степени; она говорит, что вынесла десять лет издевательств. Ее сожитель избивал ее так сильно, что она полностью ослепла на правый глаз, но долгая история перенесенных ею мучений в деле даже не упоминается[44]44
  Латина Рей просила о приговоре со сроком одиннадцать лет до передачи ее дела в суд. Ее история изложена в документальном фильме «Частное насилие» (Private Violence).


[Закрыть]. Перед тем, как Латина застрелила своего сожителя его же пистолетом, в ее досье только и значился, что один штраф за нарушение ПДД. Со снимка на ее деле смотрит красивая женщина с золотистой кожей и деформированным глазом.

Слушая Кэмпбелл, я вновь задаю себе вопрос, который так часто слышу от семей жертв: что мы могли сделать? Что мы могли заметить, но проглядели?

Но ведь дело не в семьях. Конечно, их осведомленность можно повысить, ведь, как говорит Кэмпбелл, жертвы действительно иногда делятся своими историями с друзьями или членами семьи. Но нужно принять во внимание другую группу; больше половины жертв убийств в определенный момент времени контактировали с медработниками. Другими словами, многое зависит от таких людей, как сама Кэмпбелл. Не только от сотрудников отделений скорой помощи, но и от участковых терапевтов, врачей отделений акушерства и гинекологии и многих других специалистов. Они часто оказываются первыми или даже единственными людьми, которые взаимодействуют с потенциальной жертвой убийства. Я вспоминаю клинику, в которую Салли отвезла Мишель, когда та думала, что Роки заразил ее венерической болезнью. Хотя HIPAA (закон по обеспечению доступности и подотчетности в медицинском страховании) запрещает сотрудникам клиники раскрывать любую информацию о Мишель, они увидели достаточно, чтобы прописать ей антидепрессанты. Что еще они заметили? Что могли упустить? Зашла ли речь о насилии, которому подвергалась Мишель? Молодая двадцатитрехлетняя замужняя мать двоих детей проверяется на наличие болезней, передающихся половым путем, и ведет себя так, – как бы это ни проявлялось, – как будто ей нужны антидепрессанты. Несомненно, тревожных знаков достаточно, чтобы постараться чуть больше выяснить о ее жизни.

Кэмпбелл помнит, как читала дело женщины, у которой в момент насильственной смерти, произошедшей в результате выстрела в висок, на руке был гипс. Ни в полицейском рапорте, ни в документах из отделения скорой помощи, в котором принимали эту женщину, нет ни слова о домашнем насилии. Гипс! Откуда он взялся? Судя по отчету, никто даже не подумал об этом спросить. Еще одна женщина, с которой встречалась Кэмпбелл, была парализована в результате произведенного ее мучителем выстрела, но после выписки из больницы она вернулась обратно к нему. Кэмпбелл спросила, говорили ли с ней о возможности обратиться в организации, помогающие жертвам домашнего насилия, и она ответила, что нет, но она была бы рада, если бы это произошло. Эта женщина вернулась к человеку, который ее искалечил, потому что ей больше не к кому было обратиться за помощью. Кэмпбелл разозлилась настолько, что пришла в травматологическое отделение, куда изначально привезли ту женщину, где, по утверждению Жаклин, ей сказали, что у них нет времени проводить оценку на предмет домашнего насилия. Кэмпбелл помахала перед ними заполненным в их же отделении листом приемки из медицинской карты на имя этой парализованной женщины и указала на строку, где было черным по белому написано: выстрел произведен мужем.

Во время краткого перерыва посетители проверяют телефоны и пьют кофе. Я спрашиваю одного из полицейских, как он узнал об этой лекции, и мужчина отвечает, что мэр их города, Оберн-Хилс, недавно призвал к более эффективной борьбе с домашним насилием. И теперь они ходят на подобные тренинги по оценке рисков. За неделю до этого им объясняли, как распознать признаки удушения. Позднее Кэмпбелл прервет лекцию, посмотрит на двух присутствующих вооруженных полицейских в форме и скажет: «Спасибо вам за ваш труд по обеспечению безопасности женщин».

После окончания лекции в центральном проходе люди встают в очередь: они хотят поблагодарить Кэмпбелл, хотят рассказать ей истории из своей практики, истории о том, как ее труд спас не просто «жизни» в общем, но жизнь конкретного человека. Как Жаклин помогла этой женщине, которую никогда не видела, этому ребенку, который благодаря ей не вырастет сиротой. Если в мире борцов с домашним насилием и есть статус знаменитости, то он принадлежит Кэмпбелл.

Первым этапом профессиональной деятельности Жаклин Кэмпбелл стала должность школьной медсестры в бедном районе Дейтона. Она знала практически всех учеников, мальчиков и девочек, хотя говорили с ней именно девочки. Девочки с незапланированными беременностями приходили в ее кабинет и рассказывали свои истории. О том, что у них нет выбора, что им не хватает свободы действий. О том, что, по ощущениям, они совсем не контролируют то, как может сложиться их жизнь. Благодаря своей должности Кэмпбелл наладила связи с городскими социальными службами и иногда обращалась к социальным педагогам за консультацией по проблемам учениц. Одна девушка, Энни, пришла к Жаклин, будучи подростком, и сказала, что забеременела, а ее родители отравляют ей жизнь. Кэмпбелл почувствовала особую солидарность с Энни, но она не знала, как именно помочь девушке. Тайрон – отец ребенка – тоже был знаком Кэмпбелл, хотя до беременности Жаклин даже не подозревала, что Тайрон и Энни встречаются. По словам Кэмпбелл, «Тайрон был обаятельным, просто дивным. Таким прекрасным парнем». Конечно, он был не готов связать себя обязательствами на всю жизнь, а дома у Энни были проблемы, но ей удалось получить социальное пособие и съехать в отдельную квартиру. Энни бросила школу, но продолжала общаться с Кэмпбелл, рассказывала ей о своих делах. Иногда Кэмпбелл связывалась с еще одной социальной работницей, которая была знакома с Энни через программу помощи молодым матерям в сложной ситуации. Жаклин молилась, чтобы Энни удалось прийти к полноценной жизни.

Однажды Кэмпбелл позвонила социальная работница Энни и сказала, что у нее плохие новости. Тайрон убил девушку, нанеся больше дюжины ножевых ранений. Это ужаснуло и обескуражило Кэмпбелл. И она поступила так же, как поступил бы любой другой человек после такого случая: попыталась понять, что же упустила, как могла вмешаться, чтобы остановить это, как именно могла помочь, чтобы избежать этого ужаса. Жаклин сходила на похороны, попыталась прийти в себя. А позже, анализируя произошедшее, вспомнила, что несколько раз видела Энни с подбитым глазом, вспомнила, что девушка говорила общими фразами, обходила тему побоев, говоря что-нибудь вроде «мы не ладим», или «у нас сейчас проблемы». Энни не могла подобрать слова, а Кэмпбелл еще не знала языка жертв насилия. Энни всё сказала, но Кэмпбелл не поняла ее. Это было как удар под дых. Жаклин думала, что может слушать Энни и поддерживать ее, и этого достаточно. «Если бы мне хватило ума спросить…», – говорит Кэмпбелл. Если бы хватило ума задать наводящие вопросы, чуть-чуть надавить и не бояться влезть в чужое дело.